Роберт Бернс. Through the rye. 

Ах, во ржи, во ржи, голубка,
ах, как в спелой ржи,
Дженни вымочила юбку 
ночью в спелой ржи. 

Ах как холодно голубке,
Дженни вся дрожит,
снова в вымоченной юбке,
снова в этой ржи. 

Если голубь звал голубку
ночью в спелой ржи,
если милый обнял любку -
что реветь, скажи? 

Если голубь звал голубку -
мало ль что потом?
Если милый обнял любку -
что вам знать о том! 

2003 

    ..^..




Английский мотив. 

Сгоревший дом в краю моем
глядит пустым окном.
Сквозняк дудит в дверной проем -
о ком , о ком, о ком? 

О том, что все не то теперь,
о песнях прежних дней,
о том, что здесь скрипела дверь,
и кто-то жил за ней. 

Звенел, звенел веселый смех,
выл ветер за стеной,
шел дождь да снег, шел дождь да снег,
шли годы стороной. 

Весна - капель, зима - метель.
За февралем апрель.
Скрипела дверь, слетав с петель,
сквозняк дудел в свирель. 

И кто-то жил. Хотел, потел,
страдал. Стонал во сне.
И уходил. И снег летел
и таял по весне. 

Скрипела дверь, гудела трель,
текла, текла вода.
Февраль - метель, весна - апрель,
и круглый год беда. 

И каждый год беда лютей,
и дверь рвало с петель.
Здесь жили те, и жили те,
и все ушли отсель. 

Кого какой костер согрел,
кому какой удел?
Но всяк старел. А дом сгорел.
Сквозняк дудел, дудел. 

2004 

    ..^..




* * * 

Безумных лет угасшее веселье,
грошовой жизни неприметный сор -
сданы в утиль мои года весенние, 
как  черновик, как брак, как третий сорт. 

Жизнь начеркала и смахнула лапою -
объятья на площадке без огней 
в пустом подъезде с выбитою лампою 
с поддатой музой... Но чего о ней? 

Шалава, стерва, замарашка, горюшко -
расстались - и не жалко; c'est la vie.
Знать, водка, что мы пили с ней из горлышка, 
была покрепче нашей с ней любви. 

Такой она любовь та вышла первая!
Вторая, третья... Вдруг и вышло, что 
уже промчалась юность - мутной пеною 
в дурной судьбы дурное решето. 

Которого числа, в котором месяце 
ее смахнуло, как ненужный хлам?
Сквозняк гудит в подъезде с грязной лестницей, 
ошметки лет гоняя по углам. 

Там лучших лет так глупо было сложено. 
Там до сих пор, осколками звеня, 
все бродит кто-то, несколько моложе, но 
мучительно похожий на меня. 

Когда помру я - старец, гений, праведник, 
и вы придете из-за всех морей, 
почтить мой прах - прошу: не ставить памятник, 
но намарать на память о моей 

горькой судьбе, как пол-литровке выпитой, 
за строф моих волшебные лады 
гвоздем строку в подъезде с лампой выбитой, 
где затерялись юности следы. 

2003 

    ..^..





Танго-вальс. 

Ах, прошу вас, не сочтите! Я смолчу - и вы смолчите. 
Вы мелькнете, вы умчите - я лишь бережно коснусь. 
Кружит вальс однообразный и поет, что все напрасно.
Вы бесстрастны. Вы прекрасны. Я опомнюсь, я проснусь. 

Это к песенке постскриптум. Это ветер дверью скрипнул. 
Это нерв под кожей вскрикнул. Это бесится внутри - 
то ли танго, то ли буги, то ли вихрь осенней вьюги, 
то ли жизнь считает в ухе: раз-два-три и раз-два-три. 

Наша жизнь - давно скольженье от крушенья до крушенья, 
где становишься мишенью для безглазого стрелка. 
Все проходит. Все приходит на извечное круженье. 
Нитка вьется. Жилка рвется. И не свяжешь узелка. 

Что добавишь к этой теме? С нами вышло как и с теми.
Было утро - стала темень, был угар - остался всхлип. 
Но покуда жив еще ты, мир кружится на три счета -
под хлопушки и трещотки, медный звон и смертный хрип. 

Это то, что остается, когда песенка споется. 
Когда кожица сотрется вместе с мякотью внутри. 
Это - долька. Это - строчка. Это - нежная отсрочка. 
Дальше - точка. Дальше - только: раз-два-три и раз-два-три. 

2004 

    ..^..




Отрывок. 

Скатилось солнце, упав на запад, и день, растаяв, пропал в огне. О как неслышно! О как внезапно! О как пустынно в моем окне! Все это шепчет, торча за кадром, водя губами, скрипя пером, в окошке автор. В часу закатном. В стране за гробом и за бугром. Перебирая: "разлука...скука...", он слов мусолит соленый хлеб; то в "сердце мука", то "злая сука",  то "горький пепел сгоревших лет". Он мог бы вам рассказать про столько! В нем тьма и боль, и душа в огне. Но рифмы нету. И все без толку. О, как пустынно в моем окне! Он черств и черен. Он злой и бедный. Он - тень. Он - холод пустой руки. И интересней чем его бездны сухая нитка его строки. Знать, в этих строчек шитье-плетенье он - не швея. Он - конец иглы. Он чей-то след - на странице тенью. Он просто отблеск закатной мглы. И вот он пишет про век жестокий, про край далекий, про крик во сне. Но интересней чем его строки закат, который горит в окне. Знать, на чужбине стишку не спеться. Начнешь строку - не сойдешь с кольца. О как пустынно! - бормочет сердце. Хорош отрывок - да без конца. 


2004 

    ..^..