авторы
Ратьер
Диана Эфендиева Злая музыка Напряженная и злая набирает обороты. Злая музыка играет, глушат низкие частоты. Остро, жарко, словно жалят сатанеющие осы. Никого еще не жалко. Это осень? Это - осень? Никому еще не горько, в облака не залетая. В драной юбке на пригорке – золотая? Золотая? Лето косы заплетало, стали - ливневые космы. Трепетала, лепетала: это космос, это космос... Это возраст, золотая, нарастающая скорость. Эта музыка растает. Это скоро. ..^.. Ольга Родионова *** Когда ты идешь один вдоль Канавки, вдоль Летящих насквозь снежинок, небесных ос, Я тоже иду одна, ощущая боль, Сухую, как соль проглоченных ветром слез. Когда ты такой, совсем молодой, такой Совсем одинокий, съёженный, точно ёж, Я тоже сжимаюсь, загородив рукой От ветра горло, которым всегда поёшь. Да ты ж не знаешь, не знаешь ты, божий чиж, Как я умею хвалиться, петь, улыбаться, ждать... Поэтому ты идешь один и всегда молчишь, Ловя губами снежную благодать. Иди, иди, никому не открыв глаза, - Туда, туда, к ледяному порогу дня, Где на дверях увидишь: "Сюда нельзя", - И, оглянувшись, встретишь одну меня. *** Танцует Христос на паперти, Красиво раскинув руки. Нечеткое фото в паспорте. Беспамятные подруги. Глаза голубей бесцветные, Бренчащий ноябрь хлесткий, И каменные, извечные, Истоптанные подмостки. Танцуй, я тебя не слушаю, Проси у людей на водку, Под вечер встречай не лучшую, Но ласковую молодку, Целуй ее крепче, гадину, - Упруга и голенаста Возносит на перекладину Большая любовь Гимнаста. Цвети, расцветай, кустарничек, Шипами себя царапай, Давай, выдувай подарочек Для ласковых мамы с папой, Дуди, как дурак, на дудочке С кровавыми пузырями - Для этой плачущей дурочки Под мокрыми фонарями. Написанное - стирается. Но танец невыносимый Танцует Христос, старается. Распятый такой, красивый. *** ...моя жгучая жадная радость ловец жемчужных чудес мой лучший дурак с бамбуковой палкой наперевес выносящий живую женщину из тесных кафельных стен в соленое масло моря из тени в тень из тесной горячей кожи в зыбкую зелень сна в которую кажется тоже жжется я влюблена ...когда под босой стопой прогибается слабый пол храни тебя богомол ...оливковый нежный будда нашедий лотос в болоте глядящийся умирая в расширенные зрачки как хорошо что вы живы сверчки мои дурачки вы живы выживыживы и никогда не умрете ..^.. Изяслав Винтерман *** Когда уйду, – прискачешь меня искать по кафе и пабам, тут, на углу улиц, раскрытых клешнями краба. Пройдешься дождем по мне, снегом, словами – скверными, как погода, как все, что следом за нами придет... И любви не будет, не будет, не будет. БУдит тебя смешной человечек, целует груди. Уйду в пальто - не отыщешь – все тЕмно, как в подворотне. Из тысяч уходов я выберу тот, что тебя вернет мне. *** Как примешь ты, что женщин и мужчин – люблю. И ненавижу тихо ямб с хореем. Как мы катастрофически стареем, растягивая жизнь на переходы Альп. Издалека блюю на белый-белый снег, на все, что там внизу. На грудь кормящую, раздвинутые ноги дороги шипящей: я вам кол вобью, я покажу грозу, – уроды, полифемы, козероги. Наступит день – конец объединит границы и пейзаж, как родину и маму, и вязкий дым небес, от коего тошнит, и флаги всех морей – в морскую диораму, и флагманский гранит – на память – Аврааму. *** Как бледный ангел, путаясь в тенях, прозрачный дирижабль без экипажа, (все пассажиры вышли из огня, но пачкают дорожки свежей сажей), - плывет Луна. Деревья на ветру - скелетами, танцующими в ритме... Разбившись в кровь, но высекши искру, – сентябрь бродит яблоком по бритве. И я за ним, запутавшись в тенях, и в голосах, и в длящихся движеньях. В словах растущих, и в пестрящих снах на скорости не сна, а пробужденья. Сейчас пойму я год и времена... И осень рассечет мне бровь за это. И решкою не выпадет Луна, она односторонняя монета. ..^.. Александр Шапиро Баллада фалун-дафа Я, наверно, не так умен, просто люблю выпендриться. Перед строем знамен-имен тянет в струну вытянуться. Перечел – ничего строфа, по существу верная. Вот попалась фалун-дафа. чтоб отдыхать нервами. Сел на тряпочку, ручки так, ножки крестом, нос торчком. Преполезно – не спирт, не мак, мускулам кайф, косточкам. Невесомая голова, от головы свечение. Несуществование существа – собственно, все учение. Вот стою в углу, как шалун, пойманный мамой, около драной афишки с фалун- дафою. Напротив – стекла пасмурного кафе, где господа ли, дамы ли в явной фалун-дафе силуэтами замерли. Мне б отвести глаза, только поздно, бессмысленно. Слишком каверзна и борза, заразительна истина. Каждый человек, каждый дом, живые, обетованные, говорят со мной об одном: о несуществовании. Не плотны, как плоты, а легки, как волны – река, ручей полупрозрачной толпы, в городе протекающей. Может, я староват, но в года мои - где уж там в самом деле существовать очаровательным девушкам. Cтертые старики смотрят мимо заранее и под наши смешки исчезают за гранью. Из небесных болот каплет жалкое лето. Вон летит самолет, растворяется где-то. Глупая стрекоза, брось со мной заговаривать. Закрываю глаза. Вижу красное марево. Вижу будущее в тоненькой красной точке. носятся в толчее призракрылые летчики. Вот и я улетаю До ре соль фа мир стоит на Китае. Фалун-дафа. *** Большая жизнь стучит по камню камнем, корябает железом о железо – совсем не здесь, совсем неподалеку. Здесь вечная окраина. Из низких лачужек выползая по утрам, мы дремлем на крылечках темных лавок, давно, с войны не чиненных - и ждем - сто стариков - ждем золотую рыбку, в знакомом воплощеньи: в виде дурня с монетами, готового платить за что попало – хоть за эти клетки с безумными цикадами, истошно орущими о смерти на древнейшем, забытом, изначальном языке. Баллада о киселе Любовь есть сладкое вранье, всесильное досель. Представьте: я люблю ее, зато она – кисель. Не затащить ее в кровать, ту даму, что люблю. Осталось глупо ревновать красотку к киселю. Другие воспоют, чей стиль уныло-тороплив, вишневое варенье иль компот из чернослив. Но для меня все решено: давно я слил в очко все пиво в доме, и вино, и даже молочко. Покуда вертится Земля с заката на восход, густые чары киселя не превзойдет компот. Не в силах этого признать, туманит тучкой взгляд светило и уходит вспять, с восхода на закат. Когда закатится оно, я приглашу Лили, и мы посмотрим с ней кино, вкушая кисели, как двух довольных кинодив ласкает ноль седьмой, пока на заднем плане взрыв сметает город мой. Под взрыв скажу я визави: О дева, одари текучей густотой любви с кислинкою внутри! Ты просто солнце на земле, прекрасная Лулу! Cольемся в страсти киселе здесь прямо на полу! Она от наглости замрет, а после скажет: фу, Я кисели беру лишь в рот, а ты берешь в строфу. Зачем сливаться нам, греша, какой идеи для? У нонешних мущин душа пожиже киселя! Вот так останусь я ни с чем. Осяду, словно куль. Кисель рассеяно доем из липнущих кастрюль. Но напоследок – вот мораль: Читатель! Слушай тут! Блаженны любящие краль, которые всё жрут! Разговор с птицей О любви. Описать алгоритм, по которому действуют крылья. Одинокая птица парит в мертвой зоне высокого штиля. То ли это любовь, что твердо под крылом у нее, или то, что возвращает в родное гнездо, где горланит безмозглая крошка? На уход облаков поглядим и наполнимся жалостью – даже в этих сумерках тихо любим свет и смысл, растворенный в пейзаже, и не птичьей печалью убит в небеса затесавшийся атом… О любви. О желаньи любить. С удаляющимся адресатом. Выбор Лота И как он медлил, то мужи те, по милости к нему Господней, взяли за руку его, и жену его, и двух дочерей его, и вывели его, и поставили его вне города. Бытие, 19, 16 Это вопли Содома. Сегодня они слышны как-то слишком уж близко. С подветренной стороны, сладковато пованивая, приглушенно воя, надвигается марево. Через притихший парк проблеснули стрижи, и тяжелый вороний карк эхом выбранил солнце, дрожащее, как живое. Небо просто читается. Пепел и птичья взвесь, словно буквы, выстраиваются в простую весть, что пора, брат, пора. Ничего не поделать, надо убираться. И странник, закутанный в полотно, что б его ни спросили, вчера повторял одно: Уходи. Это пламя реальней, чем пламя Ада. Собирайся. На сборы полдня. Соберешься – в путь. Сундуки да архивы – фигня. Населенный пункт предназначен к зачистке. Ты выживешь. Сущий свыше почему-то доволен. Спасает тебя, дружок. Ты ли прежде писал, что и сам бы здесь все пожог? Что ж, прими поздравленья. Услышан. Ты складно пишешь. Есть одно только пламя, писал ты, и есть одна неделимая, но умножаемая вина. Ты хотел разделить ее. Но решено иначе. Вот тебе к исполненью назначенная судьба: видеть все, и, жалея, сочувствуя, не судя, доносить до небес, как неправедники свинячат. Ни священник, ни врач не поможет – ты будешь впредь нам писать – ты же зряч, и не можешь того не зреть, до чего, как тебе до Сириуса, далеко нам. Даже если не вслух, если скажешь себе: молчи, даже если случайно задумаешься в ночи, - все записывается небесным магнитофоном. Ты б слыхал целиком эту запись: густой скулеж искалеченных шавок, которым вынь да положь им положенное положительное положенье. Ты б взвалил их беду, тяжелейшую из поклаж? Неуместно, безвестно, напрасно раздавлен - дашь передышку дыре, обрекаемой на сожженье. Начинай с тривиального: мой заблеванных алкашей, изумленному нищему пуговицу пришей, - а теперь посложнее: смягчай сердца убежденных урок, исповедуй опущенных, увещевай ментов, - и сложнейшее: власть. С ненавистных толпе постов поправляй, что придумает царствующий придурок: утешай обреченных, жалей палачей и вдов… А не можешь – проваливай. Знать, еще не готов. Занимайся своими письменными пустяками. И глядишь, через годы, возьми да и подфарти пониманье, прощенье и прочее. Но в пути лучше не оборачивайся. Превратишься в камень. *** Ты здесь уже, ты нам сигналишь: здравствуй, старательно наморщивая нос, но то, оно, вокруг, что видит глаз твой, как будто бы еще не родилось. Оно безмолвно, сон в его основе, и, преодолевающее сон, его упокоение во Слове отложено до будущих времен. Ты ведаешь ли, милая, что снится тебе - и чему снишься ты? Оно легко, светло, колышимо, пятнисто, полно значенья каждое пятно, но облако не льется в оболочку, летя, не облачается сполна ни в слово твое первое, ни в строчку с рефреном - коли мыслима она... ..^.. Елена Тверская *** Никогда не сдавайтесь! И никогда, никогда не смотрите фактам в лицо. Практические советы Остановись на красный свет И жди — перед тобой Зажгется свет, какого нет - Призывно-голубой. И, оторвавшись от земли И от огней земных, Увидишь,сколько их вдали, Бездонно-голубых. Не сон, не обморок, не бред- Среда – как ватная, И даль за нею на просвет - Голубоватая. И можно так - теперь и впредь, Всю жизнь, и не одну, На все реалии смотреть Сквозь ту голубизну, В которой тонут города, Сияет благодать, И не сдаваться никогда И факты презирать. *** Витя Малеев в школе и дома “Герои этой книги — ребята-четвероклассники. Их волнения, переживания и поступки нам очень близки...ведь всё прекрасное в человеке закладывается именно в первые школьные годы.» ...................................................Из аннотации Не набоковских бабочек бризовых, Не газоны, не корты, не ять Станет память на нитку нанизывать, Будет старость моя вспоминать. То и вспомнится, что профутболили Десять лет во дворе, на траве. В. Малеев – ты дома ли? В школе ли? Вот засела же дрянь в голове! Будто в памяти впрок остаются и Не стираются в средах иных Эти годы. Ловлю как из блюдца я Ряд картинок непереводных. Вот он - сквер перед белой церквушкою, Где когда-то венчался А.С., Вместо склада там – А. и Н. Пушкиным Нынче памятник – всюду прогресс! Дверь парадного медью окована, Дом наш - частный уже, не жилой, И обратно пере-именованы Малый Ржевский и Ржевский Большой. Вон и школьники - ранцы разинуты - В классы топают в золоте дня... Но цвета словно чуточку сдвинуты, И на карточке нету меня. Я сюда наезжаю, не более, Навещаю друзей по Москве. В. Малеев – ты дома ли, в школе ли? Все опилки в твоей голове. *** Стихи о боли хороши И о'стры – чистые ножи, Ведь боль своя – чужой больнее. ...Вся боль - своя, вся смерть - своя, И вся-то тяжесть бытия Сосредоточена на шее. Кузнечик ты или мураш – За песню – голову отдашь, Но головы других – не надо: Они не так уж им чужИ, Чтоб подставлять их под ножи, Чтоб вышла искренней рулада. *** ...но прежде … посади под окнами семь розовых кустов, познай самое себя и намели кофе на семь недель. Eвгений Шварц. Сказки. Я посажу розовых семь кустов, я намелю кофе на семь недель, но познавать себя - нет дураков, да и не в том, видимо, суть и цель. Может быть, суть в том, чтобы N лет цели не зная, миг ловить на лету, мужа любить, сыну вздыхать вслед, кофе варить, розы растить в саду. Попутная песня По пути, по пути, по пути, по пути вспоминай, как обычно бывает, как тебя это чувство до мозга кости пробирает – и не отпускает. Как за сердце хватаешься от пустяка, и хватаешь со снАдобьем склянку, и уже до конечного, значит, гудка сам играешь с собой в несознанку. Поступательно движется этот состав, несмотря на растущее тренье, проходя по туннелям, гремя на мостах, набирая в пути ускоренье. Всякий раз прорываешься в явь из глубин подсознания, как из Китая, -ты один – ты один – ты один – ты один – на путях перестуки считая. Через восемь вагонов пройдя в головной, подобрав к тебе правильный ключик, одиночество в тамбуре курит с тобой- твой единственный верный попутчик. И в минуту отчаянья ветер начнет задувать в направлении встречном, и приходит пора выбирать чет – нечет, или думать о чем-нибудь вечном. И слова, что как жар принимаешь на грудь, сколь неискренны, столь откровенны: -Сохрани и спаси, да пошли что-нибудь – раздается вдоль целой вселенной. Одиночество чиркает спичкой во мгле... Друг, жена, ремесло и искусство все готовы с тобой разделить на земле, кроме этого вечного чувства. ..^.. Олег Горшков 1 Ну что за блажь – гулять в такую слякоть По городу утопшему, по лужам За ветром увязавшейся собакой, Его приблудным псом – больным, ненужным?.. Бореем приговор почти до точки Дочитан лету, лодкам на причале… Всё сказано законником дотошным, Все те слова, которые в начале. А дальше лишь одно вкушенье сути. Она во рту, что горсть червивых ягод Горчит и вяжет… Хочется заснуть и…. Заснуть и не… Но мне под ноги лягут, Обрушившись, несметные трофеи – Весь разом золотой запас бульвара. И ветер, разметав зонты кофеен, Вздувая сферой тенты летних баров, В ночи устроит светопреставленье Погонит прочь, в убежище жилища, Свалить меня пытаясь на колени… И я свалюсь, блаженный ветром нищий, И помолюсь придуманному богу: - Дай днесь нам осень, дай нам осень присно, Дай ею подышать еще немного, В пейзаж вживаясь... Лодки, ветер, пристань, Прибрежные кофейни, листья, сферы, Безжалостно-скупая перспектива… - Мой Безымянный, дай немного веры, Наполни жизнь, как музыку, мотивом, Расслышать помоги его усталый, Почти неразличимый отголосок… И горечь на губах. И всё сначала: - Дай осень днесь и дай нам присно осень… 2 Вот так врастаешь в город свой, который Узнать бы мог с закрытыми глазами По нотке тишины, по разговору Трезвонящих церквушек с небесами, По этим чуть живым прикосновеньям Снежинок первых к тающей ладони. Какой мотив неслыханный навеял Твой благовест воскресный колокольням? Каким похмельем зодчего загадан Твой над оврагом выращенный остов? Ворочается время в брешах сада, И дышит гулкой тьмой Медвежий остров… Вот так во мне проращивает город Свою дремучесть, прочность, первозданность. Молюсь… и перехватывает горло. Живу, влача дарованную странность. Вот так вживаюсь в нужность жить, итога Не подводя, и уповать на нечто Придуманное выдуманным богом, Лукаво намешавшим чет и нечет… “Можно ли помнить эту ночь где- то там, будто бы в небе”? И.Бунин «Темные аллеи. Поздний час». (Из раннего, совсем раннего) 1. (1981 год) Был Новый Год... Домашние настойки С “Московскою” мешая неустанно, Редел беспечный круг наш постаканно, И ближних возлюбивши в час утрат, Товарищи валились с ног от горькой. А мне зачем-то сдался снегопад, Его густой, предутренний затакт – Рождение иллюзии по нотке… И снег таким медлительным и кротким Был явлен миру, что, казалось – так, Никак иначе, набело, с листа И пишется юдолей суть без пауз. Ссыпали боги снеги из-за пазух, Освобождая теплые места. В "Свече" напротив песню “Поворот” Нетрезвый Мастер пел, открыв окошко, И, черная на белом, пела кошка О том, что всё еще произойдет… 2. (1984 год) - Ты это помнишь? Нынче та же ночь. И снегопад по всей вселенной темной. Крадется утро кошкою бездомной. Давай шампанским гнать печали прочь. Давай пьянеть – ведь все же Новый Год. Нет волшебства, но прочего в достатке. Из “ящика” тягучий, хриплый, сладкий Увещевает голос – “Всё пройдет”. А всё уже прошло. Трубач отбой Уже сыграл и сыплет снежной крошкой. Напротив запечатано окошко… Давай помянем Мастера с тобой… 3. (1985 год) И всё пройдет, и всё продлится втуне, Какой любовью время ни итожь. И с каждым новым годом ближе Бунин – Темны аллеи… Если перечтешь, То в поцелуе вырази мне суть Того, что прочиталось между строчек - Я буду у окна ждать ближе к ночи. Мне ночью новогодней не уснуть… *** Да не будет же ей преткновенья – Очарованной речью сверчков Тишине этой вязкой, осенней, Что чем гуще, тем всё сокровенней, Тем всё пристальней в топи зрачков, Пожирающих зыбкие блики Ликованья поленьев в печи… И мерещится: плачут калики Перехожие, спрятавши лики, Что палимы кострами в ночи, В жалких вретищах, в дыме, что колет Темноту в их глазницах до слез. …То ли гусли, то ль звук с колоколен – Зов к заутрене густ и раздолен. И молиться, и верить всерьез Может быть, в первый раз, в неуемной, Всполошённой дремучей тоске Сердце пробует: Amen и Omen – Всё смешалось… Неверен и темен, Горизонт распростерт вдалеке… *** Пропадающий пропадом год. Оркестровы лады междузимья, И по наледи ломкой скользим мы От и до… До-минорит фагот… До-ми… но до-ми-ношный пейзаж, Рассыпаясь, меняет обличье… Я очнусь уже в койке больничной: В сердце стиснутом – тяжесть пропаж… Я очнусь, и в больничном саду, Там, где в гипсовой лености львы и Лани белые, может, впервые Я с кромешного круга сойду, И, задумчивый слыша гобой, Срок земной обнаружив отсрочкой, Стану всё убывающей точкой Для тебя, не поспевшей за мной… ..^.. PostoronnimV *** Все так просто, что даже сентябрь затих, оловянной листвой не стучат тополя, и, похоже, что любым перебором примет появляется стих и под ложечкой горько сосет, и встаёт осторожно у постели твоей, чтоб твое пробужденье застать, чтобы запах за ночь прогоревшей листвы перепутать умело с сигаретой и в горле горошиной встать, как одна только гуща кофейная раньше умела. Чтоб на мокрой листве погадать, погадать, погадать и узор на асфальте прощупать рифленой подошвой, изменить очертанье, почти что его растоптать - что нам четкость картин, если рамка покажется пошлой. Что нам снег, что нам дождь, что нам вся королевская рать, что нам бог, что нам дьявол, что нам перекрест коромысел между всех сентябрей, от которых ты пробовал взять простоту, тишину тополей, неразбавленный смысл бытия... Все затихло в преддверье великой зимы, трижды стрелянный в лоб сентябрем воробей засыпает. Все так просто. Все умерло. Только весенние сны роговицу твою - чуть подсохшую - днём оживляют. Константин Шаповалов *** Сдал Россию Кочегаров за валюту в кабалу - знать привык, подлец, задаром сёмгу жрать и камбалу. Лопал, сволочь, осетрину, воблу, щуку, карася, и наел себе витрину толще чем у порося. В объектив не влазит рожа, вся ментура сбилась с ног, фоторобот чтоб похожий на плакат вместиться смог. Как, пардоньте, эту харю изловить на рубеже?! Вон он, сука, кочегарит за границу в неглиже!!! В брюхе семга, в жопе кроны, а в защечные мешки напихал, гад, макароны и с капустой пирожки. Погранцы норвегам факсы шлют с отчайной мольбой: "Викинги! Верните баксы! Семгу пусть берет с собой!" Те в ответ: "Рыб кость консерфа! Наша фаш не понимай! Кочегарофф - хитрый стерфа, кроны с жоп не фынимай..." Так и скрылся за границей, этот подлый семгокрад, нерестится сука в Ницце, жировать плывет в Белград. И во сне ему не снится до прожилок, до желез, город, где так просто спиться и поймать туберкулез... ..^.. Елизавета Михайличенко Выгуливание Что там под горлом пульсирует, жмется и хнычет? Что за оракул внутри повторяет проклятия? Это одна из особенно вредных привычек - прятать отсутствие воли под яркое платье. Ветер, как телка, оближет так влажно и нежно, словно я - дочь. Я корова. Для мяса, для сливок. В углу покрывается ржавчиной вынутый стержень, на нем сохранилось клеймо: изготовлен в России. Туманное варево. Вечер. Пустырь. Перекресток. Ветер в свой ритм вовлекает подол и деревья. Жизнью наполнились серые вялые космы старого неба. В его глубине - озарения. В моей глубине - озверение. Жизнь не прекрасна. Мечется пес по проезжей - веселый и рыжий, невидимый глазом. Так жарко, что лунная паста тая, ползет по поверхностям - дальним и ближним. Попутчики редки. А встречный один - водит таксу. Она семенит под ногами - невидима тоже. Сквозь пальцы уходит приветствие. Встреченный так себе - улыбка его - сокращение мышц и кожи. А я ведь весь день говорила себе, говорила, что надо учиться любить, надо быть милосердной. Собака моя в это время все выла и выла, пугая меня и совсем не пугая соседей. ..^.. Скит *** глубоководье рыб тянет воронкой внутрь хочется в тишину выпало вне игры б... однообразье дел переизбыток бездн хочется жизни без что почему и где ..^.. Иван Роботов ЗЕ ФОЛЛ Мир ушёл в никуда. Он раскис, облетел и облез. Словно молнии небо мясницким ножом раскололи. Бородавчатой жабой обрушился купол небес На зарсшую грязью лужайку футбольного поля. Жёсткий ливень бросает холодные струи в лицо. Он грохочет в трубе водосточной со свистом и стоном. Будет грубо впечатан в навоз беспризорной овцой Пожелтевший оборвыш с ветвей измождённого клёна. Мне хотелось бы в парк, только я в этот парк не пойду. Не хочу наблюдать, как прошедшего лета обломок, Кормит уток голодных в затянутом тиной пруду Чей-то вечно орущий противный сопливый ребёнок. От распутицы этой повешусь, найдётся и сук На какой-нибудь пальме в квартире старинной постройки. Улетают гигантские крысы на солнечный Юг За теплом и за пакостным запахом грязной помойки. ..^.. Леди Мурка *** Мой рыцарь в белом плаще, С надежной в груди, С гербом на щите Идет босиком по воде. На воде от следов его полосы, Будто рассыпаны по воде волосы, Будто русалки расправили косы, Или чудо – рыба усы. Тянутся за ним, как рыбки в сети, Старики и дети, Идут и слушают, словно хлеб кушают, А я не пошла, Я – вытираю пыль со стола. Когда день опускает рыжие веки, Чернею горы, поля и реки, Я малютке своей пою: люли, люли И не ищу тревогу, С рассветом всегда открываю окно И смотрю на дорогу, - Не знаю, так сильно люблю ли, Только я верю в него, как в бога. Соседи судачат, будто меня обманули, Однажды даже в спину меня толкнули, Но я всё знаю, только я одна всё знаю, Я им прощаю, - они ничего не знают. Поэтому днём я варю борщи, А вечером - начищаю свои кастрюли. Мне говорят, что он не вернется, Что там он нашел своё, Но я никому не верю, Вывешиваю на солнце сушить Стиранное бельё. И на ночь не запираю двери. Теперь вы видите, кто я есть И из какого я теста, Что живу я не ради, а для, И он здесь, и всегда со мной, И ещё я знаю одно: Когда все, кого носит земля, Вернутся домой, На земле станет много места. *** дрожать осиновым листом как-будто осень срываться с ветки кто потом меня подбросит и понимаешь что потом уже не важно возможно мальчик подберет меня отважный поставит в солнечный букет пылится в спальне и я лечу на этот свет слепой и дальний и взгляд плывет как между строк меж черных веток меня выносит изнутри как жизнь их клеток как-будто осень – час не плода, а зачатья, как листопад, так ты с меня срываешь платье, как-будто осень за стеклом в твоем букете, в твоём дому, на простыне, на этом свете. *** Чувствую, из души моей вынули два ребра, Чтобы стройнее душа моя стала в талии. Стала и уже, и глаже, не как кора, Больше похожая на макарон в Италии. Вы презираете мусор в моей голове, Думаете, я вся тут как есть убогая, А я стою без ног босиком на траве И оперение птички ресницами трогаю. Птичка пугается и улетает прочь, Птичка поёт свои песни, а я не пою, Всё потому, что она нажила себе дочь, Я лишь одно – безребЕрную душу свою. Мне не одеть её празднично в белый шелк, Не нарумянить щёк, не накрасить губ, Я понимаю что это – обычный шок, Видеть, что всё остальное какой-то труп. Мне, понимаете, хочется жить легко, Как эта птичка глупая, выше травы, Но получается только вот так – босиком, И не стащить венок со своей головы… Геннадий Рябов *** …Увы, располнела. Но все-таки очень мила. Припудрила носик. И жилка дрожит у виска. А прежняя жизнь, будто дым сигарет, уплыла… Майн гот, отчего же такая собачья тоска? Оно не вернется – то давнее счастье мое. Немало границ между нами уже пролегло. Какое, казалось бы, дело теперь до нее? Но колет, поди ж ты, в груди и дышать тяжело… Винцо попивает – в бокале осталось на треть. Рисует узоры, по скатерти пальцем скользя. Нельзя говорить, улыбаться, и даже смотреть. Да что там смотреть! Мне о ней и подумать нельзя… Напиться бы в доску. Весь кошт прокутить насовсем – Оставить лишь только две марки халдею на чай… Кафе «Элефант». Бьют куранты без четверти семь. Пора… До свиданья, родная, до встречи… Прощай. ..^.. Серхио Бойченко тш из заплетенных по зиму окон воды слюдяных косичек слона костяных волокон в эфире застывших птичек. по подоконники заметенный зимой заиндевевшими от любви губами грубыми от мороза кубами хлопнувшими за зимой дверьми. челку твою шевелю, немой мокрую и чешу ресницы снится, что это франциск и птицы или заснул и снится. или придет по меня зима как листопад по зелены листья и с виноградом моя сума и не достанет ухмылка лисья. и никогда и нигде не знать мерзлые шея глаза и губы любы разжаловать и казнить,- то недолгие пагубы. то - не вставать нам и не ложиться не защемиться листом в букварь между фитой и ижицей между божия тварь. 6 сен 04 курага абрикос у егерей привинчены к зимним френчам значки спят на груди в кармане розовые лилечки. у егерей в прицелах горы и белая точка коз из самых сладких целок тонкая абрикос. у этой козы в косичках эдельвейсы и кровь у этой козы в привычках только любовь и небо. тонет медаль в стакане за тоненькую зейнаб сверху кусочек хлеба это ее любовь. 25 дек 02 (верочка feat. серхио) там, где офелия сходит с ума от горя в книжке про гамлета ваша лежит закладка с вами весь мир то ли в сговоре, то ли в ссоре. вашу ли книжность, леди, считать причиной может быть, замуж за ветчину украдкой ветхий тюфяк с одышкой считать мужчиной. вредная эта привычка ведет к утратам страх перед строчкой и вечер перед закатом делитесь самым последним - ума грехами леди, вы снова думаете стихами. Trough Spanish blocade стеариновые пальчики оставались на стекле оставляли свои кончики волокно на полотне. в этот вечер за июнями я пошел и я любил невообразимо юную и красивую дебил. получил за ней приданое жалкий треп календарей и предательство нежданное чайных шелковых морей. расстелясь бумагой рисовой в дальний розовый восток я ее с нее же списывал каждый новый лепесток. абрикосы пахнут грозами, как дебил красивой локоть, португальцы папиросами самокрутками блокад. iвану франку на сонети я бажав, щоб твоji бiлi руки легли на обличчя моjе i на скронi i лелеки солонi злетiли-втекли i сухими зостались долонi. тая дiвчина, я jii наскрiзь люблю через лiс вiд смереки до клена я про жовту читав про китайськую лю але моя назавжди зелена. тая дiвчина скаже менi про лiси про чудовую казку любовi про чудове закрай неймовiрной краси боротьбу вiд кохання до кровi. я любив jii так, що здригалося небо вона сонцем моjeм розквiтала щодня i волiв я не вiтру, нi водiв, нi хлеба аби файна ця квiтка достала сьогодьня. так нiхто не кохав занезорвану квiтку по дорозi смутнiй, по дорозi до жовтня не ламав через лiто поламану вiтку в довгiй смузi зiв'яле смiття. я побачив тебе и влюбився нiвроку уступивши двогажди в тую самую рiку я побачив тебе ще до ранку, до сроку до смертя и до вiку. *** я люблю тебя, солнышко, даже холодной зимой и длинной обстоятельств без малейшей причины без никакой. потому что можно любить просто так потому что вставляешь в стакан пятак или пьешь почему-то сырую воду или думаешь про погоду. я не знаю, зачем я тебя люблю почему, дурак, всю дорогу помню если помнишь борхеса - ты одна из комнат из негритянских блю. Конфета одиночества (св.джорген, энди чернов) но мальчики свято верят, а рыжая ева знает думает и понимает пророчества он тихо плакал весь секунд одиночества что медленно едет в страну теней что медленно едут за ней, за ней за таней. за такими идут, ждут, поют и гибнут даже оды слагают, а может гимны или может клались и слагались оды вне зависимости от погоды. разверну я карты и календарь накричу судьбу себе, нагадаю как покойные греки бежали встарь марафоны дурные. я не знаю. *** миланом геновой дальше в падую подрубив под собой италики, суки рома без токкаты стуканной в хату падаю в афуэра валюсь, а просыпаюсь дома. я прихожу в этот дом по форточкам рыжекудрое имя мое я по пятницам и еще по лестницам где бездомные чуют жилье. если нравится рим, то рим северный поздний, упалый, от немцев бланж любимый он же еще неверный транш и еще транш. люблю я северную погоду любое время любого года любую северную италию ее фигуру грудя и талию. 9 сен 04 *** за дойки потрогаю рыжую стерву за вымя ее подержу за самое то, за причину, за нерву за окисел, то есть, за ржу. заржу заразительно сиськами набок,- мне баба вернулась назад скажите мне, люди, конкретнее груди или исключительный зад. я в женщинах груди всегда уважаю, но задница тянет сильней я сиськой встречаю, потом провожаю грудастых задастых свиней. ведь бабы не сучки - красивые люди их хочется трогать, ебать торчат замечательно жопа и груди бери, почему же не брать. за сиську возьми, аккуратно потрогай на память заначь, не забудь красивую рыжую недотрогу красивую тонкую грудь. *** злая осень в синем платье умирает от тоски нехорошие понятья давят, сволочи, в виски. разложил я их по полочкам от текилы самогон от придурочек до телочек переспать на перегон. ты была в красивом платье умирала от тоски оттопыривала задницу, живот и соски. ты была такой красивою в синем платье голубом ты такой была красивою я б любил тебя в любом. в мексиканском даже розовым и назвался б инженер. быстрою любовью разовой на такой на свой манер. потому что вечер, синее потому что я люблю потому что ты красивая потому что негр блю. 29 сен 04 *** просыпаешься, видишь лицо лондон, туман, искреннее кольцо как же дуют в британии ветры как же легко натягивается, как гетры не оглобля, не палец, простой пиздец я здесь не время, не постоялец верстами меряю километры бабочки я отец. видится мне печальное обручальное на руке красное на реке мойка коня прощальное. видишь лицо, про сани, на них сидит морозова ее бьют и ссылают, от этих проз боярыня розова красны ее расписные сани семирамиды кущи. хавающий и подающий просыпаешься, видишь лицо лондон, туман, искреннее кольцо как же дуют в британии ветры как же легко натягивается, как гетры не оглобля, не палец, простой пиздец я здесь не время, не постоялец верстами меряю километры бабочки я отец. видится мне печальное. красны ее расписные сани семирамиды кущи. хавающий и поддающий это заехав в польшу схавав гофмана щи. едущий (пьяче пьющий) райские избегаю кущи. просто иван с устатку делал не те борщи. Имя ласковое, дорогое медленное, не твое сбоку - совсем другое я не знаю ее. День победы я помню тебя, дорогая, ты в чем-то красивом была, не голая, нет, но - нагая. грудь - после разводки пила соски заточены резать разведены латерально немного опущены; груди вмещаются по очереди мне в ладонь. я не готов морально пугаюсь как черт ладана путаю резвость-дерзость, что там тебе прощается из этих двух наступательных тактик? теоретик измыслит, нащупает практик. 9.05.00 за сен-сеньковичем итак, она звалась татьяна и отзывалась на кальяна больной кумар и сладкий дым любовь моя тудым-сюдым. танец с женщиной, которая немного выше которая говорит намного быстрей, чем слышит которая пять шестых незанятой мною суши и все, что не съест глазами, в глубокие спрячет уши. которая без начала, не знает слова конец не чувствует или не хочет, когда кончается танец сердце которой тыква без дверей и оконец и у которой в пенал помещается ранец. которая то ли из дому, то ли домой, как в гости бросает от тазобедра нисходящие кости переходящие в плавники ундины которая начинается каждый раз с середины. которая в остальном, за исключением ерунды намного ниже травы, намного тише воды. 25 сен 04 В Иллинойс с любовью (У нас в Мичигане) подбитым бонбандировщиком с пустым бомбоящиком и пацаном за штурмана птицею кровожадной турмана- пикассо костями и плоскостями вилами по воде стилами по бумаге мыслию ху знай где туз без базы анка, бандиты на чаепитии трое чеширских скотов лишних саксонских ртов чавкающих ме дело идет к зиме готовь фуфайку встречную затяни хайку к тебе подгребаю родной аэродром ржевский. 7 мар 03 ..^.. Дон *** Ну, так иль об косяк? – вот хрен разрулишь; И чё теперь, в натуре подставляться Под пики и волыны мусорские Или полезть в залупу в полный рост И замочить всех? Сдохнуть, ласты склеить – Всего делов-то, и в натуре кончить Всю эту трихомудию по жизни, Такая маза вышла бы по кайфу. Жмура сыграть и чисто закемарить И отрубиться... Вот она засада! А вдруг ты там подсядешь на измену, Когда братва тебя в последний путь проводит? Вот где фигня, вот потому и терпишь, Как фраера гужуют на свободе, И мент опять с тебя качает бабки, А твоя бикса на иглу подсела, А кореша опять не по-пацански... Тут бы в натуре в бок себе перо Поставить. Что я фраер что ли, Чтоб разводить турусы на колёсах? Да только стрёмно, там же непонятки, И закопают – больше не отроют. Вот потому меньжуешься как падла, Вот так браток, на дело выйдя, встанет И репу чешет, как последний фраер... ..^.. Айс *** Надежды нет; пера полночный бред, Увы, увы, строкою не блистает… Ах, девонька, я знаю, как поэт Без иллюзорной славы погибает… Смотри, я чахну; буквы чередой По малахольной паперти экранной Ползут, как каторжане на постой Гонимые в Сибирь судьбой туманной. Умру ли я? О нет, мой ангел, нет И до утра жить буду, дорогая. Замерзла? Залезай ко мне под плед И я, на сон грядущий, почитаю… Ты хмуришься? Новинками сыта? И выбор твой - изящные куплеты? Ну да, конечно, Пушкин – это да… Как впрочем, все великие поэты… Ты утверждаешь: времени в обрез Для пробужденья страждущего духа?; Что опусы поэтов, поэтесс В венках пиара – вкуса оплеуха?, Что ими уязвлять ранимый нюх На истинные перлы вдохновенья Бессмысленно, будь я хоть трижды глух, И трижды зол за эти откровенья?… Ну что сказать, ты знаешь наперед; Всему виною моды лихорадка. Стихи – стихия, а поэт плывет...; Плывет, куда пошлют; ему не сладко… Он словно компас чуткий, он - петух Помпезный на коньке покатой крыши; Вот сонмы перемен по клюву бух! И он, бедняга, крутится, не дышит… Но полно, не отталкивай, постой. Ей Богу, ты напрасно ополчилась; Я не свое зову читать с собой; - Смотри, Есенин эС.!… - Скажи на милость… *** Мыслить ясно – это классно; классно в смысле мастерства; вдохновению подвластна, Братцы, сущность естества! А души мотив курьезный, неотточенный, подстать, воплям курицы колхозной разучившейся летать... По несушкам осень плачет; тех съедят, а те – гурьбой вновь крикливо закудахчут во дворах наперебой. Если 1. Если ты собой не довольна, может, это от головы как-то? Может, исподволь, произвольно не хватает простого такта? Не хватает дорожки, кочки, заповедной ложбинки в чаще, не хватает веселой строчки... Может, ты испугалась фальши? 2. Если ты поедешь в Ниццу, Я поехать не сумею; Я отправлю в Ниццу птицу Заключенную в камею. Ты прими подарок, детка, - Изразец чистейший, тонкий; С золотой окружной веткой, С золотой цепочкой звонкой. Ты одень, а мне приснится, Как на грудь твою сверкая, Белый камушек ложится Обо мне напоминая. *** Просто - лицом к лицу. На пороге тень… И ни отца, ни Гамлета, ни его Духа…, какой, не скажете, нынче день? А? Понедельник? Пятое? ничего… Просто, лицом к лицу – никаких забот, Кроме: любить и выжить и быть собой… Все, безусловно, сбудется, все пройдет, Если уже не осенью, то зимой. ..^.. Shuvovse *** шаг почувствую последний и коварно пропущу пусть потом идут по следу тащат в челн и под парчу самых чудных птичек стаю для которой и служу предузрю предугадаю умолчу не расскажу а секундочки рассудят на какой странице в срок переплет изломан будет изогнется уголок *** нас догонят и трижды убьют надругаются попричитают бог не дрогнет снега не растают не взорвется дремотный уют нашим именем будут потом проклинать отрекаться от власти раскалять и улаживать страсти сердце мира пускать на поток отряхнувшись от правды и лжи от несбывшегося и былого вот сейчас поднимись и скажи для тебя отведенное слово *** разум входит и выходит в пустоту, в живую плоть он собой орехи колет и не может расколоть он орудует словами закусивши удила там где смелость отбывает срок за прежние дела смысл здравый где на страже застоялому уму где душа зияет страшно но не страшно никому *** в дивном городе эн, диком городе эн отовсюду сирень, сладкий запах измен в каждом слове - струна, в каждом взгляде - пожар и - букеты, зажатые между колен в вязком сумраке стен наши чувства лежат нет - не стонут уже, не взывают - дрожат в самой мелкой слезинке застыла - река в славном городе с наглым названием эн в этом городе воздуха нету - пока там и жизни всего - от греха до греха катакомбы водою захвачены в плен и строку погоняет другая строка слава богу, что я - не из города эн слава богу, что я живу в городе ха ..^.. Алексей Рафиев *** Земля принимает обмылки дряхлеющих душ. Я завис здесь, как мумия – в долгой-придолгой коме. Я нуждаюсь в гармонии. Дайте контрастный душ, дайте хоть что-нибудь – что угодно, кроме осознания собственной правоты, запечатанной джином в литровой бутылке водки. Дайте глоток холодной живой воды, а не эти цветные и глупые фотки, на которых одна на всех, но моя – моя, отраженная в привкусах, перманентная вялость, чтобы что-нибудь было, чтоб были – земля, моря, чтобы что-нибудь от меня оставалось, кроме отзвуков непонятно куда подевавшегося и слепого остатка, из которого нарождаются города, от которого может быть даже гадко, сладко, но совсем не хочется все это ворошить. Поднимите мне веки. Поднимите мне веки. Я не умер, но мне надоело, как прежде, жить – запечатанным наглухо в человеке. У безбожия тоже имеется знак судьбы. Разобрать бы только. Разобраться бы лишь. …я иду по дороге, вокруг шелестят дубы, и уже подрастает мой годовалый малыш. Молитва Помолимся… Прости меня за все – за каждую несказанную фразу – за то, что я могу сказать не все, за то, что я не произнес ни разу. Прости мне глупость даже этих слов. Так повелось, что мы – косноязыки. Пожалуй, если существует зло, то следует искать его на стыке добра и смерти, речи и мечты – любой мечты, не подкрепленной делом. Что тело в нашем мире нищеты? Что вообще должно считаться телом? Я отвлекаюсь… Ты меня прости… В конечном счете ведь себе дороже – расти, чтоб наконец-то дорасти до совести, до истины, до дрожи в коленных чашках, в лучевых костях. И толку? Неужели все – впустую? Мне страшно оттого, что я в гостях. Вот и бастую. Оттого бастую, что невозможно пережить хоть раз порочный круг своих перерождений и не запутаться в обрывках ряс и прочих неприличный выражений, намотанных нательным шутовством. Ты понимаешь? Слышишь? Я – ребенок, уставший пробавляться воровством – до глухоты, до треска перепонок. Прости меня, пожалуйста, за все – за каждую несказанную фразу – за то, что я могу сказать не все, за то, что я не произнес ни разу. Я буду жить, наверное, века – как ангел, разрывавшийся на части, как дождь, ушедший паром в облака, как ставшее собой деепричастье. Хочу прожить еще лет двадцать пять, чтобы увидеть внука, чтобы дело доделать, и уйти – уйти – опять в очередное крошечное тело. ..^.. August Borzhomskis *** баба у борта моей галеры - тихое несчастье на борту, кокаиноглазого бодлера растворяю меделенно в спирту близится, ласкаемая бризом, уроженка полуночных стран - тело чуть расширенное книзу, молодых грудей катамаран блузка изумительно бордова, юбка бесподобно коротка, вот она готовится швартовы отдавать, невинная пока ..^.. Александр Ефимов *** Я хотел бы стать кустом смородины, я хотел бы стать землей неправедной, тем клочком, что называют Родина. Вот и всё, моя чужбина. Завидно? Я хотел бы жить лесничим, егерем, ярославской вырубкой березовой или солнцем во глубинах эркера, по утрам где всё по-детски розово. Ну, крутись, крутись, Земля! Ни с этого, ни с того, куда заходят издали, (и такого даже – ха! – отпетого) никого, мой свет, еще не выгнали. 22.09.2004 ..^.. Поха *** На болоте, где рождаются упыри, Где трава растёт, не зная своих имён, Завари мне зелье горькое, завари – Сделай так, чтоб он был вечно в меня влюблён. На болоте в полночь высветится тропа, С ароматом крови, узкая, словно нож. Но идти опасно, ибо любовь слепа, А в пути прозреешь – в ужасе пропадёшь. И пока он смотрит новости по TV, Уточняя мир, который и так знаком – Проникаю в сердце с током его крови, Оставляя горечь зелья под языком. Сентябрь Накинуть развевающийся плащ, Уйти, Оставив щит и меч рекламы, Туда, где нет чернил, Услышать плач Древесного и лиственного храма, Забыть аналитический язык И с травами, не помнящими мая, Беседовать на языке грозы, Почти что ничего не понимая. *** По осени беспомощен и пуст, Дрожит сосудов кровеносных куст. Уходят силы – в холод, в никуда, И стынет в жилах мёртвая вода. Но крышку всё равно не опустив, Какой-то зажигательный мотив Играет с пожелтевшего листа Рояль, забытый Господом в кустах. *** Старый рояль в тишине осин Так и стоит, позабыт в кустах. Дождь потихонечку моросит, И появляются на листах Новые звуки привычных фуг, Нотные знаки "а вот вчера"… Но если даже случиться "вдруг", Разве он сможет ещё сыграть? *** Гостей не будет. Лучше спать ложись. Измученный закат не так уж ярок. И сумрачно поблёскивает жизнь – Давнишний, но божественный подарок. Ну и куда богатство это деть? Рассматривать причудливые грани… И вдруг заворожённо овладеть Искусством исполнения желаний, Почувствовать, что счастье – впереди, И, непонятно ЧЕМ ещё, рискуя, Рвануть – к чертям! – рубаху на груди, Последнюю и очень дорогую! ..^.. Валерий Прокошин Лене Элтанг Осторо… осторожнее, Не пролей впопыхах Из пустого в порожнее: Эти – ох, эти – ах! Всеми русскими гласными Обжигая гортань, Жизнь уходит оргазмами Прямо в Тмутаракань. Никакого события С точки зрения Ра: Ну, любовь… ну, соитие – Ломовая игра. Привкус щавеля конского На бесстыжих губах. В переводе с эстонского Только – ох, только – ах! Так предсмертными стонами, Что уже не сберечь, По осенней Эстонии Разливается речь. Добавление к Мать и мачехе Подключи меня, подключи К Интернету, что на крови. Вот login, пароль и ключи От казенного дома в ночи И от грешной моей любви. Знаю, знаю: слова – обман Хоть про ЮКОС, хоть про Беслан. Лает пес, но идет караван. Подключи меня, и.о.анн, К мировой паутине сна. Пусть мне снится тот край, где мы – Падших юзеров легион На краю беспросветной тьмы Возводили свой Вавилон, Виртуальней, чем детский сон. Ночь течет, как святой мейнстрим, Благодать кругом, благодать… Время камни опять собирать. Интернет – наш Четвертый Рим, Только пятому не бывать. ..^.. Ольга Хохлова *** оглянись, оглянись, суламита! - задержись на минуту, на миг; промедленья отвар ядовитый - напои меня им, накорми не спасает, а мучит сильнее теплый мед нецелованных губ; ты уходишь, и небо немеет - ни просить, ни простить не могу что за привкус у здешней разлуки? - ни миндаль, ни полынь, ни анис; безголосые гулкие звуки: оглянись. оглянись. Оглянись... ..^.. Мурена *** Морфей сыграет в свой рожок, Чуть всхлипнет лира, Предложит море: «На часок умрем для мира». И ты сойдешь как сладкий жар На тело, брошенное где-то, Вблизи строительных хибар, у парапета. А после будет летний дождь, Когда совсем не ожидаешь, Продрогнув, вымокнешь насквозь, Но никого не обвиняешь. *** Жизнь прожита, наделано долгов, Уже маячат кредиторы… Я белый хвост среди собачьей своры, Спасенный от предательских клыков. Я шерсти клок, отхваченный у жизни, Я чей-то выбор или приговор, Я тайный вздох на запоздалой тризне, Где собственное счастье как позор. ..^.. Лена Элтанг *** нахлебавшись своего излишка возвращаюсь - не поднять лица отряхнуть бы красное пальтишко на ступеньках дедова крыльца все как было: залубели боты потерялась варежка в снегу с корабельной питерской работы дед вернется бросит на бегу до войны мол в нашей поднебесной за одежку волглую за бегство на колени б в угол на горох а теперь сушиться марш и живо господи ты помнишь как мы жили до кутейных похоронных крох до шутейной свадебки в оборках где жених не поднимает глаз где крупой блокадною прогорклой посыпают где трясут матрас (сухари в холстинке про запас и в жестянке письма) из нью-йорка не успела - нищета ли насморк без меня прибрали под шитье не успела - зачитали насмерть юлий александрович! житье – забытье в немилости царёвой услыхать бы на твоем крыльце рёва рёва дурочка рублёва черти пьют на рёвином лице ..^.. LaGorda 1.terra Это было словно резьба по кости, как нэцке. В дымном Кемерово – или Новокузнецке (?) Мы стояли над пропастью, памяти тел не внемля, А под нами с надсадным грохотом грызли землю. Это было чем-то сродни моменту исхода Что-то вроде смотреть с высоты на скопленье народа Эти головы, головы, головы, слитые в глыбы С жутковатым упорством идущей на нерест рыбы. Она шла, - наружу и вверх, - в сопящих БЕЛАЗах Завершая круговорот очищающей фазой Раскрываясь пластами папоротников и лавров Недвижимых со времени царствия динозавров. Она шла на нас умирать, будто древний апостол На кострах наших школ и жилищ – и просто Оседать на прекрасных, и страстных и страшных лицах, Помогать нам в муках рожать в облезлых больницах. Это было как суд камней, - но только иначе Без свидетелей и приговора, вины и отдачи Без тоски, без мыслей « а что же нам оставалось?» Я смотрела ей в тысячу лиц. Она улыбалась. 2. sfera «…Ты знаешь, небо становится ближе с каждым днем…» Она – это Нут, Небо. Ее соски смотрят вниз. Она стоит над миром на кончиках пальцев рук и ног Ее длинный лиловый глаз смотрит из-под ресниц Прямо в нас с египетских фресок. Она – это Нут, Небо. Она умеет любить. Днем она беременна солнцем, ночью - луной Она ждет нас и призрачной пуповины нить Натягивает струной Она - это Нут, Небо. Мы уже почти коснулись ее, На ее звездном фартуке – наших потерь следы Из ее груди молоком течет небытие Проливаясь в жадные рты Растекаясь по темным венам, сливаясь в такт Наслаждением и бедой грохоча в висках И почти слепые, и гордые, - мы снова будем взлетать В лиловую бесконечность ее зрачка…. 3. marina (инь) Мои инстинкты, мои вечно голодные звери Мои ручные дракончики невероятного цвета Мои сонные рыбы, спящие под метровым льдом В ожидании света Мои длинные ускользающие темные тени Мои марианские впадины, мои саргассы, Мои детские страхи, мои взрослые откровения Мои пикники на обочинах, мои трассы… Мои ниагары, мои цунами, мои гольфстримы, Мои черные роджеры, мои фрези грант, Бегущие по волнам, снова и снова - мимо К своим зачарованным берегам…. 4. ariel ( янь) если сверху смотреть, облака как большие татами люди ходят внизу и не знают, они – под нами может даже, мы тоже не знаем, что мы - над ними, в реактивном ковчеге, свои вперемешку с чужими видим, как на равнинах лежат по-змеиному реки, полосатые поймы, поля, занесенные снегом видим горы, как бурые складки измятой ткани города, как макеты, как чертежи на плане там, наверное, много заводов и много бетона коридоры, квадраты и секторы, плечи в погонах, кровь томатного цвета в ответ на удачный выстрел и (как в жизни) движение не поспевает за мыслью там, наверно, в зеленых полях растут маргаритки безмятежно возникшие в мире двадцатой попытки раскрывающие неподвижные ровные венчики добавляющие сколько-то жизней или очки. там , конечно, все цели глобальны и интересны здесь – друзья, там- враги. Друзей предавать нечестно или это не предусмотрено опциями игры. там вообще можно выйти – из сна, из игры, из квартиры… а у нас все запутано, будто правил никто не знает маргаритки от смерти вовсе не помогают и если вдруг решить выйти и даже открыть дверь там, внизу, пустота – и список наших потерь. 7.sapiens В затхлых подвалах живут полуслепые белесые крысы Их религия – рэп и рэггей. И это хотя бы что-то По сравнению с необходимостью находить биссектрису Между пьяной истерикой и рефлекторной зевотой И как все пассажиры всех кораблей, уходящих на дно Над ними в светлых хоромах беспечно танцуют фокстрот Завзятые умники, фарисеи немого кино Из тех, кто боится сглупить, открывая рот Они все бредят апокалипсисом, припасая В пыльных шкафах мантильи и бутафорские крылья А тем временем крысы в подвалах мутируют, познавая Десять тысяч возможностей выхода из лабиринта И когда они выйдут – они выживут даже в канализации Ведь закон паутины у них на уровне костного мозга В их глазах – почти сожаление о погибшей цивилизации В их глазах – уже что-то от декаданса и светского лоска… И если этот сюжет не нов, он будет исполнен на бис С небольшой вариацией в части отдельных моментов. Надзиратели в белых халатах взирают вниз И следят за чистым ходом эксперимента…. 8. homo мир - это бабочка, бабочка на ладони: когда прикасается, - делается щекотно люди в нем - клетки, клетки в соленом бульоне взвеси из воздуха, дыма, бензина и пота множатся, мчатся, собой покрывают поверхности странные гордостью, страшные верой и верностью в нервных узлах городов размышляют о вечности вечность глядит на них сверху глазами фасетчатыми вне принадлежности всякому роду и племени вне подчиненности самому верному знамени катятся по извилистым венам времени корчатся в пламени и возвращаются словно на старой пластинке дорожки кончаются и, возвращаясь, от всей суеты очищаются, с грустью и без бабочка с крыльев роняет чешуйки небес. ..^.. КАРР Козьме Пруткову Сколь грустно от людских несовершенств И от тщеты земной, а особливо Когда надеешься избегнуть их счастливо, Испив фиал сияющих блаженств. Единственный, кто мог сие понять, Давно почил (неважно, жил иль нЕ жил), Он так чутьё ласкал, лелеял, нежил Зефирами стихов, что обонять Я сызмальства привыкла, пташкой нежной Скользя меж мощных разума ветвей - Уже не ласточка, ещё не соловей, - Но чувств и дум гордясь природой смежной, Противной позе, чуждой декадентств, Кумиру вторила, едва от сна восставши, Ещё не знаючи, ещё не испытавши - Сколь грустно от людских несовершенств ..^..