* * * 

До слёз, до яростного стона
вдруг захотелось быть как все –
чтобы не чокнуться совсем
от Канта, Ницше и Платона, 

чтоб оградить от мук смертельных
рассудка слабую свечу…
Раз не дано, не по плечу –
уймись, проклятое смятенье, 

я не факир, чтобы с апломбом
глотать подобные ножи!
Ведь высших истин стеллажи
сродни гигантским катакомбам – 

о, сколько здесь блуждало шустрых
и многоопытных мужей!
И ни следов, ни рубежей.
И только хохот Заратустры…
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  
Вот обступают благосклонно
легенды, числа, миражи…
А ведь хотелось – просто жить!
Но я отравлен был Платоном… 

1993 

    ..^..




* * * 

Зачем грустить о блеске  эполет?
Не лучше ли задуматься о главном?
У Петербурга будущего нет –
а у России нету и подавно. 

Империя почти что умерла.
Империя ползёт к средневековью.
Не новый Пётр, а новый Тамерлан
умоется остывшей русской кровью. 

Чего уж тут оружьем грохотать?!
История развеет наважденья.
Потомки будут долго хохотать,
исследуя эпоху Вырожденья… 

2003 

    ..^..




* * * 

Здесь не царские палаты…
Койки. Тумбочки. Халаты.
Всюду сырость. Всюду сор.
Всюду тихий разговор.
Здесь приют для стариков,
ветеранов-моряков. 

Боевые капитаны
не скопили капиталы
ни на кров, ни на врачей,
ни на минимум харчей –
лишь на жёсткую кровать…
Можно долго толковать 

почему одни – обуза,
а другие жрут от пуза,
и ещё б урвать не прочь –
только тс-с!..В России – ночь.
Мгла объемлет всё вокруг…
Чей-то шёпот слышен вдруг: 

«Что, моряк, опять скрутило?
Старость – дьявольская сила.
Крейсера, Кронштадт-Кроншлот –
всё промчалось, всё прошло.
Время лупит вас под дых.
Время любит молодых. 

Стариков же, друг мой милый,
ждут холодные могилы.
Глина с ног до головы…
Ни к чему теперь, увы,
рвать тельняшку на груди.
Жизнь прошла…Как ни крути, 

повторения не будет –
не мечтай, моряк, о чуде!
Времена уже не те…
Ты – на финишной черте.
Ну не дёргайся…Вот так.
Отдохни, Иван-дурак.
Лучше пепел и огонь, чем
боль и немощь. Бег окончен…». 

…Всё невнятней льётся речь.
Всё черней на стенах течь.
Время тянется как жгут.
Старики лежат и ждут… 

1993 

    ..^..




* * * 

…и снова хлынет Лунная соната!
Очистит. Околдует. Оглушит.
Лёд тронется, и станут как когда-то
движенья губ – движеньями души. 

И мы поймём: когда любовь не с нами –
немедленно в игру вступает смерть.
И с Богом поменяемся местами,
благословляя эту круговерть… 

1996 

    ..^..




Н о к т ю р н. 

День угасал. Прозрачной чернью
Господь фиксировал сие.
Печальным светом Невечерним
переполнялось бытие. 

Природа грезила о Боге,
и мелкий дождик лил рысцой –
и атеист, зверёк двуногий,
бежал по гравию трусцой… 

1995 

    ..^..




* * * 

Настанет срок. Растает грим.
Умолкнет гул восторга.
И содрогнётся Третий Рим
от жёлтых орд Востока, 

и сгинет – сколько бы ни выть,
надрывно и натужно…
Ну а Четвёртому – не быть.
Да это и не нужно. 

Заглохнет жидкое «ура»,
и вытянутся морды,
и потекут через Урал
лопочущие орды. 

Не нам, в могуществе своём
извечно убеждённым,
десятерых валить вдвоём…
Что ж, горе побеждённым. 

Исчезнет Родина моя –
и с вечностью сроднится.
Перевернётся бытия
печальная страница. 

Качнётся стрелка на весах.
Остынут наши трупы…
И замолчат на небесах
архангельские трубы. 

Мужайся, витязь Пересвет!
Славянской крови запах
поделит тотчас белый свет
на Азию – и Запад. 

А дальше – век последних драк.
И ядерные шутки.
И – мрак. Холодный чёрный мрак.
Бессмысленный и жуткий… 

1996 

    ..^..




* * * 

Натягивает маску шалопут.
Выдёргивает строчку из Корана.
И вот уже куда-то волокут
очередного русского барана. 

Убежищ нет. Есть мужество и спесь.
Отчаянье – и противостоянье.
Куда бежать?! Чечня и там, и здесь.
Террор уничтожает расстоянья. 

Кавказ – в Москве. Арбат уже ничей.
Доколе ж нам вести себя по-бабски?
Ужель и в самом деле москвичей
заставят, наконец, учить арабский?! 

2001 

    ..^..




* * * 

Не отыскать обители нам тихой.
Не спрятаться нигде и никогда.
За нынешней обыденной шумихой
иные надвигаются года. 

Грядёт последний час всего земного:
опутав мир десятками цепей,
наука сокрушит и Крест, и Слово.
И запылают тысячи церквей. 

И снова станет истина углями,
и будет Зверь нам царь и судия.
И снова в очи Господу заглянет
свирепая реальность бытия. 

Мы наш, мы самый новый мир построим,
безумьем реформаторским горя –
и ринемся вперёд железным строем!
Заплещутся кровавые моря, 

заблещет термоядерный орнамент –
и ахнет Бог от нашей простоты,
когда взовьются соколы орлами
над жерлом рукотворной пустоты… 

1992 

    ..^..




* * * 

но гражданином быть обязан.
Н.А. Некрасов 

Прекрасен блеск военных униформ.
Любые комментарии излишни.
Чем больше в мире всяческих реформ –
тем суть его страшней и неподвижней. 

Прогресса нет – есть пруд, а не река.
Меняются, пожалуй, только даты.
Во все века, на всех материках,
ценились не Сократы, а солдаты – 

готовые безропотно служить,
пока за них и мыслят, и решают.
Политики мешают только жить –
а умирать нисколько не мешают. 

Воистину святое ремесло –
вести на смерть толпу себе подобных.
Победы, что оно нам принесло,
в учебниках расписаны подробно. 

Какие были ставки на кону!
Любая ложь всегда рожала тройню!
Народы торопились на войну
как тощие быки на скотобойню. 

Взрывалось залихватское «ура»
над грохотом ликующего марша –
и вырастала новая гора
сырого человеческого фарша. 

Всемирная история проста:
сегодня мы их – а потом они нам!
Проблема лишь в параметрах креста:
быть Человеком – или гражданином… 

1999 

    ..^..




* * * 

Очнуться ночью, в сумраке гнетущем,
уставиться на мутный лунный круг –
и вдруг понять, что прошлое с грядущим
равно непредсказуемы…И вдруг 

понять, что ничего уже не надо,
что ты уже не мальчик а старик –
что впереди ни рая нет, ни ада…
И прикоснуться к вечности на миг. 

1997 

    ..^..




* * * 

Сколько мерзости вокруг!
Разгрести – не хватит рук.
Эти лица, эти фразы,
этих мыслей метастазы,
эти ушлые сердца –
мерзость, мерзость без конца… 

Мрак свинцовый, мрак российский,
где же твой Франциск Ассизский?!
Где, ответь!..
Со всех сторон
только гарканье ворон.
Общим вкусам потакая,
мразь ряды свои смыкает… 

Как спастись?
Как защититься?
(Если сам –
её частица…). 

1996 

    ..^..




* * * 

Созвучья появляются спонтанно.
Испытывают. Мучают. Бодрят.
Гниёт незаживающая рана –
и день, и два, и много дней подряд. 

Нахлынет нечто смутное – и снова
знаменье обернётся пустяком.
Мелодия вынашивает слово.
Мелодия беременна стихом. 

Мерцают хаотические звуки –
и бьются, словно бабочки, в окно.
Сплетаются невидимые руки…
Поэзия и музыка – одно. 

2002 

    ..^..




* * * 

Стоп-кадры. Ева улыбнулась змею.
Апостолы рыбачат впятером.
Голгофа…Нет, описывать не смею.
Не в этот час, и не моим пером. 

Стоп-кадры…Не могу представить даже,
откуда, из каких первоначал,
все эти лица, образы, пейзажи,
ко мне, глупцу, приходят по ночам. 

И что это? Какой-то тайный опыт?
А может, искус дьявольских атак?
Темна вода…Рассудка грозный ропот
уже неощутим, когда вот так, 

сквозь шум веков, сквозь пыль естествознанья,
венец терновый кровью окропит…
Рассудок нем. В пещерах подсознанья
бесчинствует, беснуется рапид… 

1996 

    ..^..




Так родилась элегия… 

Опять сентябрь – холодный, мокрый…
Игра окончена, мой друг.
Всё меньше зелени вокруг,
всё больше сурика и охры, 

всё больше холода и влаги –
и даже собственный сарказм
противен как сердечный спазм.
(…А синтез хохота и браги 

рождает слёзы. Их глотая,
найдёшь и вервие, и крюк –
и …). Суицид – известный трюк
в краях, где осень золотая 

всего лишь миф, эквивалентный
надгробной порции вранья:
в краях, где стаи воронья
висят как траурные ленты, 

где дурь славянская бликует
как сытый иеромонах –
где на своих похоронах
Россия плачет и ликует, 

и льётся дождь, и стынут воды,
и не жалеешь ни о чём,
и пьёшь, и водка нипочём…
И в пустоту уходят годы. 

Поэтом, нищею канальей,
влачишь свой выморочный путь,
а там и впрямь – когда-нибудь –
                      петля…Что может быть банальней?! 

*** 

Угомонись, мой друг бесценный!
Среди волков и поросят
мы проживём с тобой бесцельно
и двадцать лет, и пятьдесят –
и обязательно умрём,
гнилой накроемся доскою…
Чего ж ты мечешься угрём?!
За-ко-ле-бал своей тоскою… 

1997 

    ..^..




* * * 

Февраль. Искрят колючие венки
высоких звёзд… Иллюзий не осталось.
Глотаю слёзы. Жгу черновики.
И постигаю собственную малость. 

Как сладостно в полночный снегопад
расписываться в творческом бессильи!
И плакать, и смеяться невпопад…
Напрасно рифмы стаями бесили 

рассудок мой: внавал, впритык, внахлёст
сплетались, жгли – и мимо, снова мимо…
Поэзия! Огонь высоких звёзд!
Как ты жестока! Как непостижима! 

Есть высший смысл. Не в строчках на листе,
не в гладко зарифмованных мычаньях,
а где-то там – в щербатой немоте,
в бездонном красноречии молчанья. 

Там нет дорог – одни лишь тупики.
И молнии мгновенных озарений.
А здесь… Февраль. Горят черновики
ненужных никому стихотворений… 

1991 

    ..^..




* * * 

Я снова был отвергнут…Над тобой
широким жестом разливалась ночь.
Осенних красок пряный разнобой
стирался – и копировал точь-в-точь
затмение несбывшихся надежд. 

Мир засыпал – во славе и трудах.
Борей кусал края моих одежд,
и сдабривал томленье лун в прудах
дорожками серебряных рублей.
И было тех рублей – хоть пруд пруди!
И лунный этот жар пылал белей,
чем алебастр девической груди… 

А я бродил забытым дурачком
(как пелось где-то гением одним…).
И ночь следила суженным зрачком
за времяпровождением моим. 

1995 

    ..^..