Авторы
Ратьер
Вероника Батхен *** В пробуждении во сне ли Мне приданое дано - Гимназической шинели Позапрошлое сукно. Бормотание шарманки, Запах ладана и слез. Гробовщик наладил санки И меня из дома свез. Шубы мокрые висели, У ворот дремали львы, Черный с белым рядом сели У кудрявой головы. В небеса церковным хором Проводили, но опять Я вернулся с первым скорым На платформе постоять. Постоять повеселиться В окружении людей. Так фарфоровые лица Примеряет лицедей. Так меняет очертанья Быстротечная вода. Расстоянье до свиданья Не тогда и не туда. Путь – пустыня. В самом деле – Где колодец, где бадья… Плачет мальчик в колыбели. Может это буду я? *** Провода над домами гудели, Дни летели, не зная куда. Объявили, на новой неделе С Подмосковья придут холода. До зари, неизбежно туманной, Снег на землю просыплется манной. Как обманчива эта вода. Зимней темью Москва не столица — Ни лица за забралами шуб. Югоземцам легко веселиться, Покидая до лета Рашу. А в столице мосты и машины, Мокрых луковиц запах мышиный Да бальзам припомаженных губ... Фата Вьюга притворно сурова К обладателям шляп и пижам. Плохо тем, кто остался без крова — Шатунам, полукровкам, бомжам. Что для них воплощение счастья? В подземельном вагоне качаться, К теплым стеклам ладони прижав. Ну а нам, обывателям всуе, Остается держаться корней, Голосуя, дружок, голосуя За продление солнечных дней. Божьи птицы, сажая и сея, Мы проспали исход Моисея, И лежим, божьи рыбы, - на дне. ..^.. Геннадий Каневский Столпник Исчезает из памяти рота солдат, Детский голос "Святого везут!.." Затекает нога. Еле слышно гудят Возбужденные люди внизу, И в отверстую рану последнего дня С неба близкого капает йод - Бог мой. Дождь мой и ветер. Ограда моя. Одинокое дело мое. *** Десятый. Выпускной. Последним недотрогой - И паспорт-свежачок, и рукава в мелу... А ты горишь звездой над керченской дорогой, Возможно - Мэри-Энн, возможно - Мэри-Лу. Вот тут-то и лежит знамение подвоха: Слова. Высокий штиль. Завязка мелодрам. И гордо - сам себе: "Меняется эпоха, А я - не изменюсь, парам-парам-парам!" Ах, девственник, очнись, бросай свои уроки: Портвейн уже открыт, и барышни - в соку... Считая Блока блох и подбирая крохи, Не радость обретёшь, а пущую тоску, Где пробные духи - как аромат аптеки, И облако волос напоминает дым, И я тебя люблю, и спрятана навеки Таблетка "холодок" под языком твоим. *** В том августе, посередине сна, Под кожурою яблочного рая - Твои соски - как темных два зерна, Твоя строка, обида и вина, Твоя любовь, обветренная, злая. Короткой стрижкой приоткрытый нимб Чуть виден, и слегка дрожит от ветра. Ты - мальчик-мой-святой-Иероним. Я был раним, а нынче - нелюдим, Поскольку мучусь раною ответной. Тупым предметом жизнь нанесена Из-за угла. Теперь - болит затылок, Внутри идет гражданская война, И снится штукатурная стена, Веревка, табуретка и обмылок. Но, не свернув на этот разговор, Прижму к губам облезлое зерцало: Ты видишь влагу? - Был веселый вздор, Во граде - мир, и в рюмочке - кагор, И сердцевина яблока мерцала. *** 1. (".. было... в месяце Нисан..." ) Над автосалонами кто-то неоном во тьме написал: "Окончился месяц Toyota/ Да здравствует месяц Nissan!" О менеджер мой по рекламе, известный умением жить, не ты ль подстегнул, между нами, своих копирайтеров прыть? Мурлыча чуть слышно - жестокий, тупой арамейский мотив, не ты устанавливал сроки? Не ты согласовывал бриф? И, прежде чем - ноликом сгинул, не ты ль, повредившись в уме, три крестика в ведомость кинул на Ерусалимском холме? 2. Все бы ветру - подпрыгивать, в бубен трясти, Пряча свет и пургу веселя... Вскинешь руку - и рядом возникнет такси. Огонек. Никого - у руля. Только голос глухой, говорящий во сне, Отсчитав километры в уме - Два вопроса: "Куда?" - а потом - о цене, И - "Садитесь" - безмолвному мне. Все равно, как ты выглядишь. Лишь бы - домой. Эта легкая жизнь - напрокат. Два светящихся следа стоят за спиной - О пути тормозном говорят. И гремящей о наледь душой неживой, Черной шайбой в хоккее твоём - Мы летим над ночною, застывшей Москвой И попсовые песни поём. Что ж, терпи, пустота. Пассажира встречай, Завершая его уикенд. Это - сдача на милость и рубль на чай. Это - глупый и щедрый клиент. Лишь бы в сторону только твою не смотреть, Не смотреть... У метро не сойду. Довези до подъезда. Ведь легкая смерть Не написана мне на роду. *** Кто жизнь, будто пулю в ночи, расписал, Заранее прикуп узнав, Тому - на морской белоснежный вокзал, И - пальмы, и - вечная love. Кто пальмы и love ещё в школе прошёл И смертию храбрых погиб, Тому - на молчание, на посошок, На ход бестолковой ноги. Оставь упованья и следуй за мной На темную станцию Дно, Где ночью в вагонное смотришь окно - И видишь другое окно. Где в горле першит штукатурная смесь. Где смерть - продуктовый набор. Где нас ожидает автобус-экспресс До Пскова. До Пушкинских Гор. ***Я живу за стеной - ты живешь за стеной. Наблюдатель - на крыше живет жестяной. То ли Липскеров он, то ли Веллер - слышишь малошумящий пропеллер? Знаешь, кто-то варенье крадет по ночам, кто-то тещу таскает весь день по врачам, потому что в отсутствие тещи наблюденье значительно проще. А потом они записи - птицам поют, те - красивым радисткам их передают, ну а что на уме у радистки - знает только эрцгерцог австрийский. Вот - на уровне слуха - родился сюжет, вот издатель нашел, как потратить бюджет... Отступаем, мой друг, отступаем, и тираж понемногу скупаем. Мы найдем, что с ним делать, с таким тиражом: то ли в трудные годы в печурке сожжем, то ли в дар поднесем папильотки для морячки, солдатки, разводки... Нету лучшего дома, чем временный дом: ежедневный автобус "Гоморра - Содом", и водитель - старинный приятель... Глянь - на крыше сидит наблюдатель?
..^.. Ольга Родионова * * * Ты вернулся, Кай, ты вернулся в наши края, В наш двухцветный, снежный, алый и белый мир. А пока ты брёл, собирала ледышки я, А пока ты брёл, уходили твои друзья, Завернувшись в холод, болезни, гордость, тоску и мор. Как там вечность, Кай? Незыблема, как скала? Ты считал до ста, чтоб увидеть меня во сне? Я замерзла, правда, я долго тебя ждала, Закрывала ставни, а там - силуэт в окне. Я топила печь, дурачок, я топила лед. У реки, где ты никогда не топил котят, Я пустила алые туфли по воле вод, Я реке подарила туфли свои - и вот Ты вернулся. Кай, а снежинки летят, летят. Серый ветер осени дует тебе в ребро, Ты вернулся, Кай, замороженный, как судак. Ты, забыв дорогу, топчешься у метро, Ты считаешь мелочь, - бедный, иди сюда. Ты вернулся, Кай, на ресницах твоих вода, Ты считаешь мелочь, голову опустив. Ты бродил, а вечность тихо вошла сюда, И сложились сами кубики изо льда В мой любимый, алый и белый, простой мотив. ..^.. Елена Тверская *** Одинокое дело – жизнь, одиноче – смерть. Даром что ли Г-дь трудился, кромсал ребро? Как себе ни тверди науку: не сметь, не сметь, Все равно один, все равно одна, все равно... То ли это – осень, зараза, гудит в груди? Психиатр знакомый кивает: такой сезон. И не холодно, вроде, и, вроде, не злы дожди, Не смола, не зола, не сера - озон, озон. Наша осень – не ваша осень: длинна, тонка, Загрустишь у берез – порадуют сосны глаз, Поезда издают проездом по два гудка, Чтобы никто не попался больше, как в прошлый раз. 1. Мифы Древней Греции Не спрашивай себя - а где я? На каждом - Греции печать. Ей эллина от иудея Еще не надо отличать. Посередине мира - Дельфы И Греция, вокруг - Эгей, А там - неведомые земли, К которым плавал Одиссей. Еще не писаны законы, И предсказания верны, А зрелища и марафоны Важнее жизни и войны. Еще горды и гневны боги, Во всем похожи на людей, Герои - пылки и нестроги, И люди - мера всех вещей. И нас не одолеть цикуте, Кастaльский ключ нас омывал, И все мы эллины по сути, Как Шелли, кажется, сказал. 2. В Греции все есть В Греции все - было. Взгляд обращен назад, Даже когда глядишь вперед по пути движенья. Этих руин сила - в вечном пенье цикад, И в высоте того, что строит воображенье. Воинам меч - не в тягость. Им вообще все равно: Горло врага проткнуть, или младенца -Об пол. Что там от Спарты осталось? громкое имя одно. А от Афин - на горке все же торчит Акрополь. "Меру во всем блюсти, свой блюдя интерес". Меры не соблюли. Гибели не минуя, Что обрели в пути через реку на "С", Что потеряли греки против своих воюя?.. Самому основному Греция - колыбель, В этих долинах - дух наш. Те же нас манят дали. Так же из этой бухты, зло огибая мель, Плавали в море греки, песни свои слагали. Что тебе надо, путник? В Греции все есть. Пей молоко коз, рыб загоняй в сети, Или сядь под оливой и зачем-то - бог весть? По черепкам кувшинов определяй столетье. 3. Ехал Грека Долгая кончается дорога. Вон причал и "катера" видны. Погоди, я посижу немного, Погляжу на жизнь со стороны. Погляжу, как люд спешит к парому; Издали, и , может, потому Что-нибудь увижу по-другому. Что-нибудь по-новому пойму. Как, припомню, из краев из отчих Завела меня сюда стезя... Слышно, об'ясняет перевозчик, Что с собою можно, что нельзя. Кажется, что вот - конец скитаньям. Ношу скинешь, встанешь налегке, Медленно поймешь, что новым знаньем Этим - не поделишься ни с кем. Не возьмешь с собою эти дали, Не обнимешь из последних сил... Нет, не умер я, не угадали, Просто через реку переплыл. *** ...Знаю я одна - пришелец Скоро явится сюда. Ольга Родионова Из галактик удаленных на не знаю сколько лет, со светил, с созвездий оных и с неназванных планет - ждем-пождем – нейдет пришелец, что обещан был не раз. Лезет всяческая ересь в душу через третий глаз. Всяк томится, ожидая, может, он идет, спеша, и земная, непростая, воспарит к нему душа? А пока, не зная цели. всяк в свою дуду дудет, зная: в мире он – пришелец. как пришел, так и уйдет. Из Билли Коллинза Забывчивость From Billy Collins Имя автора уходит первым, послушно сопровождаемое названием, сюжетом, надрывающей сердце концовкой, всем романом, который вдруг оказывается нечитанным, неизвестным тебе вообще, как если бы, одно за другим, воспоминания, решили выйти в отставку в южном полушарии мозга, в тихом рыбачьем поселке, где нет телефонов. Ты давно уж послал прощальный поцелуй именам девяти Муз и видел, как квадратные уравнения запаковали свои чемоданы, и сейчас, пока ты вспоминаешь порядок планет, что-то еще уплывает – цветок штата, например, местожительство дяди, столица Парагвая. Все, что бы ты ни старался запомнить, не держится на кончике языка, даже не булькает желчно в дальнем углу селезенки. Все сплыло вниз по той темной, из мифа, реке, имя которой, помнится, было на «Л», по направленью к забвению, где встретишь тех, кто позабыл и как плавать, и как кататься на велосипеде. Не удивительно, что просыпаешься ночью, Чтоб проверить дату военной битвы, Не удивительно, что луна в окне уплывает Из стихов о любви, что ты знал наизусть. *** Время такое: ворона ль крУжит, Ходит ли лошадь с овальной рожей – Все, что протяжно, меня тревожит. Мысли идут косяком худые. Их бы не надо тревожить, нежить... Хочется зелени, лучше свежей. Мокрые в сад заношу следы я. Золото сплыло, осталась рыжих Пара гидрантов торчать у лужи. Осень, зима ли – кротам не хуже, Знай себе роют ходы, прохвосты; Норы зачем-то в два полных роста. Все же тепло, наш ноябрь – не стужа. Села ворона и смотрит важно; Время тревожно, а ей не страшно. ..^.. Candy Bober Утро Этот мир подобен мокрой простыне и тоже пахнет керосином Начались приготовления к войне и мне не надо на работу В ритме лестничного марша монотонно маршируют асассины Мы уже не станем старше после даты окончания охоты Помогите разобраться кто в окошко лезет контра или гидра Мои маленькие братцы лихоимцы казнокрадцы патриоты Мне опять приснился запах белых стен молчи дырявая клепсидра Я выплевываю завтрак чтобы тем предупредить позывы рвоты Я надеюсь меня утро не застанет выходящим из парадной Я умею находясь во вражьем стане растворяться без осадка И в отдельные моменты мне бывает исключительно отрадно Становиться инструментом углубления всеобщего упадка Слышу ангельские хоры это вновь залезли в громкоговоритель Те что учат этот город ожиданию врага и хатха-йоге Я завязываю галстук сам себе вполне заслуженный учитель А другой конец к трубе водопроводной и почти готов в итоге В чьей-то памяти остаться вот таким неимоверно элегантным Средоточьем констатаций состоянья окружающего мира Но размахивая лютней уже мчится самый лютый из вагантов Чтобы сделать мир уютней и наполнить его волнами эфира ..^.. Давид Паташинский *** мир подобен простыне, пахнет сладко керосином, на сиреневой волне горизонтского былья птица ходит по стене, как написана курсивом горло тонкое ея отличить от соловья только мастеру стекла, ласковых клаустрофобий, свекла мира моего сладко-липово текла выглянув из-за угла, обаятельный Мефодий книгу новую поет сжегши старую дотла мир подобен, даже он конгруэнтен кое-где-то только бедному поэту, сирым сизарям души не влететь в тот пантеон, не стреляться с пистолета так что эту сигарету ты, пожалуй, потуши *** чиу-чиу-сан моя карта мечена моя стена обезбоувечена как помните пирс его убил и не плакал а просто убил чиу-чиу-сан моя песня спета моя жизнь - галета далеким летом потерял самого любимого амулета что там грамматика? ни то не это а еще была замечательная чунга-чанга и чудесная девочка совсем не случайная и река замерзающая на ветру так и умру миллиграмматика вежливые мздоимцы ловят слепой водицы льющуюся клюя лицами куколья кладезь открыт на полночь только уже не помнишь правильные слова олово звон строфа ветер когда невесел весь состоя из взвеси в дом его не войдя слепенького дождя так и поем отныне душные остальные ласковые нутра съеденного вчера *** я слышал грекие песни я трогал горькие губы меня ты узнала грубо меня ты не знала вовсе такие худые вести веселые ветви висли я в усласть тебя напился меня ты узнала возле я трогал гадкие руки меня ты любила молча дышала совсем по-волчьи когда мы лежали вместе рыбное утро Куда летит стеклянная плотва? Цыплят по осени зарезала братва. Я помню губы грустные твои, а на рассвете рубаи идет, как Марья, прямо по росе. Я так старался снова быть, как все, но не пустили острые края твои, о Родина моя. А волк все помнит вкусное седло барашка памяти. И волны. И светло. Ассоциация - кастрация души. Не можешь петь - пляши, и обойдет тебя печальная стезя. А дважды в ту же можно, но нельзя обратно выйти, если не возник, а только намечается плавник. Д З Е Н - Н Е Б О Игра для подманивания однодневных безумцев, мой игрушечный дядюшка вылезает из коробки, он лепит двумя лапками безобразные жесты, он говорит латунные шары. Коридор пуст. Это приходит, когда постепенно льешь эль в медный бидон, черпак наклоняя вкось. Это уходит, задерживаясь в трещинах дверных, скрип дугообразен. Вишневый зрачок подъезда. Мастер устало брал в руки тесак, говорил он - рассвет, это более там,- и еще улыбался он, словно устал осторожный мертвец уходящего дня. Острый шепот из глубины зеркал: "Я полюбил твою, когда она спала. Красные лучики капали из ее ртов, зеленые пламеньки набегали на ее тень." Самый главный разговор за право говорить назад, все, чего нет, оказывается вовлеченным, гладкая, несколько воды в себя - чашка, фигура меня в виде линзы "Глория". "Т" в виде улыбки, голос, от маски дохлый, остальное в устах - свидетельство гнева мышцы. Я выпил все пузыри, оставляя надежду получить право обозначивать вечность - вторник. Горькое тесто безумных своей любовью. Светлые флаги. Темные флаги. Лугом рос одинокий ландыш, булыжник, город, чистые звуки издавая протяжно - нежно. Пыль мягко, горячо окутывала босые. Север деревянным шестом. Ветхие шкуры шевелил ветер. Далекое серое небо. Зеленая оболочка над продолжающим. Покинув ночлег в окна, где лужами огненный, окна, где огненный, скомканный лист пробуждения, окна, где лист пробуждения переворачивал, где повернул, покидая ночлег остановленный. Я просыпаюсь и засыпаю. Я кашляю на тишину. Мой вырез шлема. Дымный округ даровала вневременная фокусница Ульма, которую любил, как негодяй, и всей любви не мог оставить. Далее, считается, что каждый, кто еще отнимет у меня, он так свое отвергнет, будет чеком, не разменять в кармане златоустца, а остальное вспять ко мне вернется, и ликование по поводу, что никогда мы отменили, кольца пропуская одно в другое, чтобы лился водопад. Мой нищий сон, ты ищешься, как пес, с остервенением визжа на зуб дохожий, я только что представлен дивнокожей голубке бледного качения колес. А он выходит, часто пугает, делает голосом тихое ( ), которое я слышу как ( ). Я очень опасался, что гнездящаяся под веками резь - уколы зрачков, чтобы не закрывал раньше времени. Потом они разбудили меня, сказав: "Самое правильное - зеркальная маска, каждые мы ходим в маске". Белым, стальным, на ремне, наступление нитки, чтобы вязать. Второй стопень, он находит, никогда не объявляя, королем считалочной системы. Идея, фаршированная целым отрядом. Всех запоминая. Выход для повтора отработки стратегического мрака, где вполне развито искусство поляны, все по ответу, латунные голоса, картина понятна без перевода,- ты можешь, ты посмотришь, как плавно, как красиво выходит тепло из тела. Осуществленность больше не грозит, ода распространяется на настоящие бронзы. Становлюсь седым, как потревоженная колода, только слушаю, как подкрадывается греза. Дверь - хлоп, и прищемили мертвецу плечо, дав ему изначальное эго над эгом, поворачивающим, где смычок искал менад, производя: пелена для пения луны в желтую глубину закрытого куполка на удивленном поясе, где лиц непрерывное - окуну коричневых запахов без затей в лавку, отдающих последний цвет, но нельзя остановить движение сока и тишины. Это если бы все, не могу отказать, глаза фасеток очистили, обнажая, подкрадываюсь, подкладываю газет под неназываемую - самая большая. Краска на расщепе. Задушенный, задушевно стонал волшебный пенал Эола. Разве на рассвете все и разрушим мы, наружу выпустив охмелевшие альвеолы. Я закрыл глаза, посмотрел туда, там сидела маленькая злая болтливка, на каждый зрачок набросила мне удавку, чтобы придушить неугомонное локо. Ливень бил меня в бок, я лежал на стволах, тень зеленых удав, свет, задумавшись, шел, улыбаясь в свой пах, где играли калах, и в груди хорошо, как решетке большой не вредит позумента рисунок. Белил не жалеют на те потолки. Не горюй. Этот хворост никто не спалил, и вдали остается истраченный символ: "горю". Это ломит мне голову - что за припев? На крыльце восседал. Умирал, торопясь, чтобы было удобнее нашей стопе подтолкнуя - запить, узнавая - упасть. Я играю юраги, гоюра ярги, мой коричневый, ичневый вый набояд. Оттого, мои грешные, стала моя, где его претерпели усулево-ги. Чиднеоры. Серая пыль. Теплые паузы. Устекало, стелбына. Дзен-небо. Настоящие теотравы. Не вижу. Иглы под веками донимают беднягу. Синий квадрат. Белая полоса. Ткань. Камень. Кам-кад-кан. Округлый враг сиоткинала. Нестарые брызги. Латунные шары у самого изголовья. Я сообщаю, что очищен весь ход, теперь оставлен кровью полный мешок, под которым висок вздрагивает легко. Для того мы продолжаемся небольшой впадиной в поверхности. Выше последних звезд плакал коршун, не выдержавший лететь. Сумасшедший дядюшка говорил себе тет-а-тет, я, быстро взрываясь, мельницу перевез на другой берег невыгодного ручья, самое зеленое дерево, чей подпилен до состояния, именуемого - ничья на самом местном влажного суахили. Игры на ветер выбрасывая подряд, публики рев слушая каждоушно, всматриваясь - хорошо ли еще горят желтой бумаги высохшие игрушки. Плавая там, где еще не пело кайло, думая, что остается еще в запасе. Лоб на стекло - вот тебе все тепло, что до зеленого - этот еще опасен. Плакаю я. Мокрое мне лицо утирает промокающее под ним полотенце. Все достают карманные фонари. Коричневый. Серый. Зеленый. Горячий. Слабый. Высокий. Похожий. Красный. Сиреневый. Желтый. Синий. Чистый. В "можно". В "дай сюда меня". Пустяковые летающие близнецы. Меховые подклады уходящего. Отрывок из книги: "В горах прохладно, часто сильный ветер. Бывают обвалы. Первая группа ушла два дня как." Мой игрушечный сумасшедший дядюшка, он ловит латунные шары ловкой своей лиловой жаброй. То, что я сейчас делаю, непрерывно, я двигаюсь по толстым канатам, они привязаны там, наверху. Я держусь руками. Стискиваю ногами. Я двигаюсь туда, где синее небо заканчивается оштукатуренным потолком. *** Шаркали ноги. Желто лежал лимон. Что кожура разрезана - не погиб. Шея готова. Надо найти ярмо, небо в котором мерно дает круги. Золото сна. Только проснусь в поту, острые складки выдавят влажный инь около судорог мышцы, что бьет по ту и замирает по эту. Улыбки линь над подбородком сдавливает. Весьма плотно узлы ресниц у зрачков. Пяти не было утром. Солнечная тесьма только возникла. Если пишу петит, взгляд мой слеп. Тело мое - скелет в мясе одежды. В кожаном каблуке зыбкой строкой пересекая след на потолке. Это такой брикет я выдыхаю. Падает он, летав прежде по воздуху дольше, чем узнаем глохот вдумчивых, бьющих себя литавр, если вокруг - провал и открыт проем двери в любую сторону суеты, там и ходы, там и любимый слог, но не растут цветы и не ждут мосты, только дорог вечная тяга зло к прочему там совокуплять в тени двух деревянных формул, что не растут, как не мани. Только внутри звенит сам на себе устроившийся статут. *** Ветер вышел на поляну для свершения игры. Он кричал, как будто пьяный, оглушительное "гры". Рядом дева угодила прямо пахарю. Довольный танцевал он и смеялся, так, что думать было больно. Шкаф все пузики закрыл. Он старался быть Смирновым. Были усики мокры. Ливень шел, как будто новый начиная нам потоп. Отлетали капли глухо. На стене висел, как стоп, знак вкушающего уха. Сыр, желтея, устает. Насекомое в неволе влагу горькую испьет. Все мутнет чисто поле, где под каждым ей кустом. Батарея стену порет металлическим перстом. Где вы, дивные, как зори? Только пакостная штучка вырастает из кармана методом недонаучным, как исчадье гадких снов. Так писалась этой ночью обоюдная романа: двоеручно и заочно, напрекор любых основ. Где тарелка? Где стакан? Почему одни орехи? Тетка ищет мужика. Что-то чешется в прорехе. Если хочешь без возни - скинь покровы на дубравы и за нет меня возьми, чтобы было все по праву. Ты увидишь - над водой, подбоченясь героично, будет парий молодой лаптем хлюпать чечевичной. 30.11.90 *** гуляли люди птицы корабли земли касаясь плакали травины но не хватало малого любви когда луны не стало половины она ушла в глаза не посмотря у неба развязалась пуповина дождем лиловым головы пестря и все летела луковым лекалом луна недвижная и все глаза искал он но было поздно у его костра сидела ночь как мертвая сестра *** холодно но не зима в огороде бузина в Киеве зараза со второго раза мне попала в глаз лицом так я сделался отцом холодно но хорошо ручкой но карандашо ми его диеза тонкого железа мы гуляли по росе в среднерусской полосе в это слабое стекло водки мало затекло дело было ночью love you know you watch you холодно но не зима приходи скорей сама ветер Вас-то мне не хватало, синема зрачков опрокинутых, рта пустых выдохов и полупустых выходов. Травы духовных мехов. Такими мы путь устилали, что обещал нам выгоду. Вырви меня из пропасти глотки, вполнеба воющей. Черные, точно крапины, звезды, пожалуй, высохли. Краденое, высокое мне отвечало: "Вот еще, кто ты такой - случается мне и таких не вызволить." - Позелени медовое, вдоволь возьми воды моей,- что возражать еще ему, черному, острожалому? Шел я дорогой трудною, рядом клубилось дымное, да и не знал, не чувствовал, чем еще помешал ему. Кто мы с тобой - случайности, вывих судьбы и времени? Древние полушария шарят в поисках повести. Что нас вести по свету, если так постарели мы. Звуки давно вымерли. Рельсы лежат без поезда. Вбей меня в перья ангела, чтобы взрывались светлыми каплями цвета пламени. Чтобы ложились на воду рваными, словно вымпелы, варварскими ответами, как колея вечности вытянулась канавами. Вам они скажут большее, званые на ристалище, бочками полнозевыми полдня выносят выпивку. Пол земляной трамбуете, ветер не перестал еще, как не лови постылого - тяжко настигнуть выродка. ***Когда горло сдавливает ярмо, а в глазах стоит молодой пастух, ты становишься золотой луной, и тебя видать за версту. Хотя ты не лучшая глубина для погружения в тело твое ножа, и золотая твоя луна истончается неспеша. Лижут ее разные знатоки бессмертных душ, распускающих свой восток, а из руки, что горячий душ, все льет и льет прозрачный поток.
Да, странный сегодня день, отметить бы, да не встать, поди. Далее и везде. Сзади и впереди. Когда горло сдавливает, пиши, ломай ногти в кровь о шкуру листа, и золотая клякса твоей души опять попадет в одного из ста. А потом пей лунный голубой спирт, ударяйся в хрусталь его головой. Если кто-то из вас опять спит, он больше мертвый, или живой?
маленький драйв ветер на листьях сырого сада птица пробита стрелой пассата пальцы грызут мелкоту обмылка что-то воркует в кухонном баке жизнь обаятельна как ухмылка самой несчастной чужой собаки тень от черешни упала в лужу если ты ключ повернись наружу если ты жив ты еще не достан пальцы бегут по сосновым доскам было движение снято вровень снегом апрельским когда пытался воду подобно прозрачной крови вдеть в испаряющиеся пальцы и равнодушно проверив вот наш тело сползало назад наотмашь *** нам энигму загадать бы не загадить бы ее глядь бежит в веселом платье заводное мужичье и куда бы мы смотрели и о чем бы нам пропеть чтобы девушки смотрели как мы научились петь осень нынче зимовата что бывает на Руси кимоното хировато снегу что ли попросить? ..^.. Марина Серебро *** ты искал на ночь а нашел на жизнь не поешь теперь счастьем маешься оступилась вверх руку дал держись а упасть со мной не пытаешься прижимал к плечу целовать устал или я тебе не позволила ягодная плоть с мерзлого куста будто осень их и не холила вынул из сетей сказочный улов в серебре звезду карамельную подарил шутя россыпь нежных слов за живую радость постельную сквозь глаза твои пробивался свет да в мои где тени дремучие научилась ждать миллионы лет оттого люблю словно мучаю мое сердце воск твои руки лед разлетелись души непарные незачем искать если все пройдет сменят дни любви дни бездарные а на берегу ждет меня другой навсегда покорный пророчеству перед ним печаль за ее водой не измерить дна одиночеству ..^.. Лена Элтанг *** говори со мною быстро быстро быстро остроумно как со стройной иностранкой нынче встреченной в саду на виленской вечеринке где шиповник шляхта шумно а она идет с бокалом и бормочет на ходу: расплескала! все мне мало вполнакала как попало столько жалоб зубоскалы выньте жало я уйду подбери ее перчатки шаль застрявшую на ветках поведи под локоть молча мол такая толчея под серебряною сеткой на щеке чернеет метка будто выжгли сигареткой видишь детка? это я говори со мной как с нею я сумею я умнею все виднее все яснее где смыкаются края ..^.. Олег Горшков *** Горазд, твержу себе, горазд – Непроницаемое разное Вдруг рысаком, не знавшим бразд, Ворвется в завтра несуразное, В рай непочатых сочных трав… И всё, что не сбылось до этого Мерцаньем станет фиолетовым, Почти избытой болью став. Мне будто ведомо о том - Легко по осени танцуется. Я ею, кажется, ведом – Повёлся, закружил по улицам, По городку, по всей земле – Калика, век свой коротающий. Как сладко пьется млеко тающей Осенней ночи в блеклой мгле. И до внезапного "потом" Еще таким мне счастьем маяться, Что между ним и болью разницы Не взять, не взять мне будет в толк. Еще таким стихом пьянеть, Еще таким трезветь посмешищем. "Потом" мне станет всё черешнево – Ловец поймает в невод снедь. Жизнь скоротав, мне ветра вешнего Вдохнуть останется на раз… Ну а пока твержу, помешанный: Горазд, на черт-те что горазд... *** Моя твоя не понимай – Чужда пристанищу дорога. Покой за пазухой у Бога Не друг ристалищу: прощай - Моя твоя не понимай. Моя твоя не понимай – Свергает верба желтый лотос, Склонившись к водам с позолотой. Шипит джиневра ланцелоту: Моя твоя не понимай Моя твоя не понимай. Так, по живому, нож - бумагу. И точно так же ложь - отвагу. И бьется, плещет через край: Моя твоя не понимай. Моя твоя не понимай. И нем язык, и слух с изъяном. Коза обходит мир с баяном, Чтоб музой стать вавилонянам: Моя твоя не понимай. Моя твоя не понимай. О, как легко поверить в это, Когда поет свою вендетту Сверчок сверчку, поэт поэту – Моя твоя не понимай. *** Еще острей предчувствие зимы. Прозрачнее в реке намек на зиму. Намокшие мосты пусты и мнимы, Как мним и я, как ныне мнимы мы. За флигелем, на волжском берегу, Всё реже ряд рыбацких дряхлых лодок, И сгорблен тополь, и скупа природа, Как откровенье… Я не сберегу, Наверно, этот тающий пейзаж, С подспудной, но навязчивой тревогой, С задумчивостью ветреной о Боге – Я обойду безлюдный зябкий пляж И растворюсь в предчувствии зимы, В каком-то, с винным привкусом, движенье… Жить все же легче на опереженье, Всё раздавать и знать, что сам взаймы Всегда живешь, всё время возвращая Насущный, неоплатный, странный долг. Но век платить недолог, век не до… ..^.. Dragon *** Страх давит. Долины и рощи молчат. Ни звука живого. И сжавшийся город в безвмолвьи объят Тьмой с часа шестого. Вот ветер вспугнул, словно огненных птиц, Светильников пламя. И тотчас же с грохотом рухнула ниц Завеса во храме. Свинцовые тучи по небу ползут. Мгла, ветер да ворон. И, будто огнем, буквы дерево жгут – «REX JUDEAEORUM»… ..^.. КАРР Юность Я была гордячка и недотрога, С голосами судьбы шутя. Я была перстеньком на мизинце Бога, А Бог был ещё дитя. И Бог смеялся, с солнцем играя И хвастался солнцу мной, И жёлтый луч разбивался о грани, И брызгал свет голубой. И я соскочила, и было мне плохо, И я закатилась в траву. А Бог взошёл с крестом на Голгофу И тщетно его зову. ..^.. Евгений Никитин * * * На полке гребенка из кедра. В борще отмокает свекла. Бездомная вьюга снаружи касается попой стекла. Растерянный, в шляпе из фетра, трясется старинный фонарь, читая стихи неуклюже – как фамусовский пономарь. Выходим без шапок и шубок, с кедровой гребенкой в руках. А переполоха виновник – вьюжонок – сбежал на коньках... Сутулый железный обрубок глядит из нечуткой земли. Такой злополучный любовник. Не мы ли его подвели? Ты слушаешь гомон сорочий и трепет взъерошенных крыш. А утро играет и слепит, пляши! Замерла и молчишь. А помнишь, при борщике ночью с тобой дожидались тепла? А вьюга то когтем зацепит, то попой коснется стекла… *** Асфальта клоунский халат и лужи черная заплата. Деревья посреди заплат – насквозь промокшие цыплята. В кафешке рядышком сидят поэты с книжками друг друга и в спешке окуня едят, треща костями с перепугу, и, дабы хором не хандрить, ведут срамные разговоры, пытаясь как-нибудь открыть свои запекшиеся поры. К закату поутихнет гам – и суть не в бородатых байках, а просто пить – не по долгам. И все покатят по домам в средневековых таратайках. Чертеж на снегу В начале дней была зима и тьма сугробьих шапок, но кто-то вычертил дома на них в один царапок. И город сумрачный возник из ледяных волокон. И вырос тополь – крепостник как раз у наших окон. Он смотрит каждый божий год на умиранье снега и равнодушно, словно кот, приподымает веко. Так дрыхни, корни подобрав и растопырив крючья. Пусть ночь сползает, как удав, в подъезд – нору барсучью. Твоей ли веткой, конвоир, вечерний снег распорот? Татуировка – новый мир, огромный спящий город. Там тоже дерево внутри и белые бульвары, и люди в шубах – снегири в разгаре птичьей свары. Там тоже чертят просто так дома, шоссе и парки, машины, уличных собак и черных дыр помарки. *** – Ливень листья холодной ладонью придавил к почерневшей земле. Золотую чешуйку драконью не отыщешь в пожухлой золе. Копошись, если что – кукарекай: дескать, эврика, вот же – нашла… Да на кой это все, покумекай, столько ношеного барахла? – Снежным тазом накроется слякоть мы устроим в сугробе нору, будем льдинки ломать и калякать про отвергнутую мишуру, я достану драконью чешуйку и мы снова посмотрим вдвоем, как играет янтарная струйка в храме снега осенним огнем. И обрушится писчебумажный, белый мир, как во все времена. Это будет прекрасно и страшно, это просто настанет весна. *** На ветру гарцуют газет клочки, а листва – серебряная почти. В небе разгораются угольки. Я целую губ твоих уголки. Дремлет у подъезда бродячий пес. Дед бежит вразвалку вечерний кросс. Так живут по дням, а не по часам в тишине, растасканной по частям. В черной луже плещутся фонари а у края гремлины-рыбари. "Не поймаешь олухов на крючок," – схоронившись, думает светлячок. Облака таращатся с высоты. Ночь полна таинственной суеты. В небе разгораются угольки. Я целую губ твоих уголки. ..^.. Владимир Антропов Орфей. Рождение. Вернешься в края, где травы не спят, Где щеку щекочут ресницы росы, Где жадным теплом - с головы до пят - Звук нарождающейся грозы. И шопот Рожденья - всего сильней: Невнятна деревьев скорбная речь, Немая пыль светляков, мгла, - и над ней - Длань, - измолчавшееся: налечь? На - лечь? И вдруг - известье: пощада... Слух... Рожденье - папоротник о цветке! - Свет, - звук! - проливающийся меж двух Сосен, беседующих налегке, - Меж нежно раскачивающихся этих крон - Мерно касающихся ресниц... В края, где впервые расшепчет гром Беззвучные сновиденья птиц, И тихому дару - возврата нет: Светлослышащей лиры - влаге судьбы. Тень тростника качнется вслед Тени - поющей в волнах головы... 24.10.2004 6 200 Я знаю, знаю: это - насквозь: Шесть двести - вглубь, и на волю - шесть двести. Мороз вбивает алмазный гвоздь. Рана земли истекает жестью... Осклабятся. Ткнут коряво крючьё - До жизни, до крови, до дышащей магмы - Из пор проступит - осенним ручьем, Воспоминанием самым слабым. О, как извилисты эти ходы - Трещины длинные - сплошь лукавство: Вложи, не веря, вскрика персты - Слушай эхо памяти: здравствуй! 8.11.2004 ..^.. Александр Шапиро *** Чудака признаешь за версту. Вон он ковыляет, бедолага. Вон остановился на мосту, не закончив начатого шага. Странное смешное существо. Сразу, сразу ясно, что разиня. Вся закомплексованность его этой остановкой выразима. Если б он нормально, по-людски, подыграл хмельному кукловоду: матюкнулся, завязал шнурки, закурил, да просто плюнул в воду, может быть, сегодня пронесло, рассосалось, не приговорило к быстрому броску через перила, пошлому, как мировое зло. *** Зачем я влюбился в деревья, воздушные, как мотыльки? Прозрачно мое оперенье, и крылья мои коротки. Во сне моем бродят деревья, свободные, как сквозняки. Лопочут на легких наречьях, их слог прихотлив и высок. В их пальцах, руках и предплечьях колышется медленный сок. Кора их в корявых увечьях, в зазубринах наискосок. Когда-нибудь вы оживете, создания старого сна: в одном серебристом полете - деревья, дорога, луна, и звери из крови и плоти, и люди из воска и льна… ..^.. Александр Ефимов ЧЕРНЫЙ БУРАТИНО 1. твои стихи, Пьеро, твои стишата все на одно лицо, считай, деньжата спроси меня о том, чьи кукушата твои дела? - ответствую: паршиво в них - ни гроша, хотя они - пожива друзей там нет и все Мальвины лживы в твоих стихах, Пьеро, галдежный город ты скажешь: Эра, говорю: от Ора короче, там великий план запорот тебе, Пьеро, на всяк, от случек, дрочек (ведь ты не знаешь, что такое почерк) дарю двенадцать буратинок-строчек 26.01.2004 2. По черной-черной улице, в зачморенном метро, бредет себе, сутулится седой-седой Пьеро. По черной-черной площади плетется Артемон, не кудри - червоточины, кочуя, носит он. По черным-черным насыпям - такой чудак один - бежит, хохочет сам себе почетный Арлекин. О! с просветленным личиком, над тайной черных чаш (фарфорового лифчика), единственным счастливчиком, скрипи, мой карандаш! 26.10.2004 *** петра творенье предзимней ранью стихотворенье взачёт, за гранью немного смысла немного песни и то, что вышло сойдет за местный мотив, напевчик а впрочем, похер с твоих осечек заряд эпохе и прочей твари с которой спишь ты которой даришь и любишь трижды и гонишь ветер стихотворенья об этом свете потоком тренья об эту осень о медный всадник твой глаз венозен твой рот проказник и всё, что скажешь и что увидишь не плоть, и даже оно не ближе чем оправданье певучей сути взачёт, за гранью того, что будет 30.10.2004 *** как будто я еще не пересёк рубеж любви, еще не взял реванш как будто я не гоголь - гоголёк как будто я и вправду занемог не распознал глагол, как будто ваш как будто вошь опричь ея власам по телесам Великой Матки, фи как будто я не верил голосам я говорю: я сам, я сам, я сам и что любовь? я знаю - на крови как будто сам, на самом деле - мы как будто сон, и не срифмуешь явь не мы познаем естество, немы что в убенных томиках умы? как будто жизнь, не повествуй, оставь как будто Рим, и вот, я посетил как будто я Расею не сказал я - гоголёк! Вергилий, не веди всё позади, Орфей, все позади я повторю: протри свои глаза 06.11.2004 *** Здравствуй, моя хорошая. Самая, самая лучшая. Под ледорубом крошево. Маюсь от счастья нашего. Ритмы бурю и слушаю. Здравствуй, жена, не девочка, город, не самый маленький не ленинград, не целочка тчк тчк тчк впрочем, цветочек аленький здравствуй, я муж твой, сцена я я накропаю мурочку денно и нощно, ценная здравствуй, моя вселенная дурочку выдам, дырочку парочку наших крылышек троечку наших деточек Эту, мирскую, выдыши, строчки, они - подкидыши. Здравствуйте, люди, светочи! Здравствуй, пишу на паперти невиртуальной Ладоги. Знай же, люблю я загодя. Здравствуйте, люди, здравствуйте! И умираю всё-таки. 07.11.2004 ..^.. Неведома Зверушка Д_р_у_г_и_е возможности На славную, и долгую, и добрую… Чтоб не глядели ласковою коброю, Я сам Великий, знаете ли, Змей. Поверьте, как рептилия рептилии, Что истинное счастье не в идиллии, А в нашем представлении о ней. На добрую, и славную, и долгую… Чтоб расстеленной скатертью дорогою Не повстречался ловкий змеелов, В отличие от стольких не измученный До сей поры нисколько не изученной Болезнью сочинительства стихов. На долгую, на добрую, на славную… Чтобы в словах о главном было главное, В молчании – молчание о нем. На память ненадежную-девичую До встречи с подходящею добычею – Не мышью, так ряззявой – хомячком. *** Воистину, унылая пора. Какое тут очей очарованье? - То лень одолевает, То хандра, То дождь с утра. И не до созерцанья - Все видится расплывчатым и без Лирических прикрас, И в этом свете Не верится ни в чудо из чудес, Ни в дар небес В надушенном конверте. Осенний день. С ногами на диван Забраться и, усевшись поуютней, Неспешно перелистывать роман, На случай вот таких ленивых будней Прикупленный. Осилив пару глав, К перипетиям жанра безучастен, Забыться сном, Забыть, что ты не прав, Кругом не прав. И это ли не счастье? Не гнаться, задыхаясь впопыхах, За тенью промелькнувшей было птицы, А поджидать в тепле У камелька, Когда она замерзнет, Притомится И постучит израненным крылом, Принявшим на себя всю тяжесть неба, В твой дом, И обитающая в нем Синица ей подаст На корку хлеба, За неименьем большего – подать, По доброте, как водится, душевной. ...А ты во сне кого-то будешь звать, И обвинять, И называть неверной, И кто-то отзовется, может быть - Чего не померещится? Но это Всего лишь сон. И некого винить, Что песня неозвученная Спета. *** кто победит в битве, с каким результатом? bp Что сказать тебе, друг мой? Дожди устали Возвещать о приходе зимы. Устами Непогоды природа довольно часто Нас готовит по-своему безучастно Относиться к ненастью любого рода С точки зрения времени года. Календарь обрывая, ноябрь листами Выстилает память, а мы не стали И уже не станем, как я предвижу, Ни на йоту ближе - никто не вышел, Кроме осени, целым и невредимым В поединке непобедимых. ..^.. Изяслав Винтерман *** Осень продует до самых костей, до проводов и усталых шарниров, до непонятных, ненужных частей, винтиков-шпунтиков, масел-эфиров; Распространяя жестокий подход, метаболизм – на леса, и на парки, толпы, идущих в крестовый поход (сквозь голубые колонны и арки) за проскользнувшую некогда здесь полную света и свежей морали... Слышишь, на все откликается жесть – трепятся крыши, им мало печали. ..^.. Скиталец *** Свинчаткой заклепана высь. Но дятлом в артерию- мысль: Быть может, когда- нибудь Вы... Когда-нибудь- мы... Назвался, да видно- не груздь, А может, тесны кузова... Но стала прозрачною грусть От капельки Вас. *** Собачка - друг человечка © Линор Чистого листа Мания. Наросла давно Корочка... Я хотел бы стать Маленьким, Чтобы мне окном- Форточка, Кустик на стене- Деревом, Шепотком ветвей Лечащим... И душе, что мне Вверена- Отыскать бы ей Лежбище... Голос, точно кисть, Пробую. Колымага нот Тащится. Может быть, таким Крохою Стать еще дано- В старости... ..^.. Елизавета Михайличенко *** Кокон осени туго смотан, нить кончается у крыльца. Под танцующий ритм аорты, колыхание холодца - блеск тумана желтый и жирный, так скользка его стылая суть. За осенней сусальной ширмой мы разденемся как-нибудь. ..^.. Борис Панкин *** Вечно светит лишь сердце поэта В целомудренной бездне стиха. Н. Заболоцкий. вечен только быт, будни серые. в топоте копыт ночи нервные. злая суета, хмарь подкожная. ты хотел летать? полно! можно ли? по уши в грязи, смят, разут, раздет, по полю - ползи, край, он - вона где. 24.10.2004 круги на воде 1. кто кому должен? я ли тебе, ты ли? - столько впустую прожито, столько гнили - или прорвет, или... кто за что платит, по какому такому счету? справедливость давно спятила - баланс к черту. кто победит в битве, с каким результатом? колдобины, ямы, рытвины - кому это надо? 2. список потерь краток - ты, остальные не в счет. особенности расклада, чего ж еще? типа, судьба-злодейка, воля небес. в небытие с разбега, опа. - не лучший лекарь хронос, глумливый бес. 3. и гаснет, гаснет синяя звезда. и меркнет, меркнет путеводный свет. и нас с тобою больше никогда не будет, нас уже, по сути, нет. на семь холмов спустилась злая мгла. земля накрылась вечной мерзлотой. и горек хлеб, и ноша тяжела. и звук - пустой. 23.10.2004 *** впору лечь и замереть не вставать и не слышать ни вестей-новостей, ни гостей не принимать, обнимать свои плечи, занимая постель без остатка, безраздельно, как гроб, только ходики тик-так со стены, в царстве мертвой, как ты сам тишины. поцелуй меня, любимая, в лоб, осени меня три раза крестом. вот он я - лежу недвижно пластом. и не встану ни сейчас, ни потом. 21.10.2004 ..^.. Джу-Лисс *** Взовьет, разобьет, а после Развеет десятком нот, И твой конопляный посвист В ночной тишине умрет. Рога от луны, от стужи, От зеркала, от зимы, От ванны, где в теплой луже Лежим, отмокаем мы. И можно скакать холмами На голос, что в двух шагах, Но стая летит над нами, Скрывается в облаках. И каплет теплом по теплым, И тонкий дрожит росток Когда серебром по стеклам Проносится синий ток. Но надо смириться, выйти, Чтоб на пол стекла вода, Чтоб свист конопляный вытек Сквозь дырочку - в никуда. Безумный шансон Ну сколько можно лежать и бредить? Доктор! А доктор-то все не едет, Доктор в корчме попивает чай, И, с водкой мешая стакан портвейна, Трепется про Саддама Хусейна И слушает стремный "Яблокитай". Доктор влюблен в молодую польку, Она ж равнодушна к нему, поскольку Верит в салонную чепуху, Про то, что сердцу, мол, не прикажешь. Она чернит свои брови сажей И носит тапочки на пуху. Доктор страдает расстройством слуха. Ему прислуживает старуха, Старуха с желтою кожей ног. Она скребет по паркету щеткой, И докторский день, без того короткий, Выпрыгивает чижиком - в окно. Доктор хрипит, напряженно дышит, Не слышит музыки сфер, не слышит За "Яблокитаем" моей мольбы. И вечером, медленно, по карнизу Крадется звезда, чтоб поставить визу На перфокарте его судьбы. А я лежу на диване с полькой, Которая любит меня, поскольку Салонной наслушалась чепухи, И, с эфедрином и с эпатажем Смешав на деснах польскую сажу Оборзевая, пишу стихи. Про то, сколько можно лежать и бредить, А доктор - доктор-то все не едет, А доктор умер... ..^.. Рыжая стерва *** ...А хранитель печати запнулся в дверях... Глубиной поджидал охоронца До пылинки изъятый сундук ноября - Просто Осени хочется Солнца. На улики щедра - унеслась торопясь, Царских дней у неё не особо: Скоро золото будет затоптано в грязь, Не блеснув непроставленной пробой. Осень знает - что время имеет ввиду, И спешит разреветься к началу. Как девчонка, с билетом не в первом ряду, За широкой скульптурой амбала. Мрачные троеточия Ты мог быть сжать пальцы... Знакомые руки... Послушной игрушкой... Обмякнуть... прощая... Не видеть санрайза... Не помнить разлуки... А разве так нужно? - за дверь... утешая... Жесток? милосерден... Утопишь котёнка? Зачем эта пытка Каленой изменой... Я - пища для сплетен, Я - дохлая тёлка... Позволишь быть в титрах? Не стать суверенной... Бессмысленность солнца... Кому те конверты? Теперь уже проще... Губи... не терзайся... Достанется бронза Распутному ветру... И, хочешь - не хочешь - Ты должен сжать пальцы... The tailor for love(сокращено) Неглупой жизни тошная канва: Кто виноват и, главное, что делать? Ведь мы с тобой живем как рукава Кафтана, что без нижнего на тело. Такая - полусладость полудрянь, Хозяин, во плечах - косая сАжень. А пуговку c манжеты не теряй Не то кафтан испортится к продаже. .... Как будто и надолго и дано Транжирить вместе даты юлиана, Но близости мешает полотно От правого до левого кармана. .... Не важно: полиэстер, шерстяной, Что ты надумал и что я решила - Перекроить откажется портной, Придерживаясь правил индпошива. *** ТАМ - аккурат стволы сводили счёты Проклиниваясь в "сонные" ветров, И золотушный день катился к чёрту, Обратно не дождавшись докторов. Изьеденым листом, сквозило небо. Охотники за верой - попятам; Неспровержимо быль сходила в не быль, Искусно подменяя "здесь" на "там". Клиент готов: обуздан, обилечен. В окне - конечной станции возня. Я вас прошу: поберегите свечи - Пожалуйста не тратьтесь на меня. ..^.. ПОХА *** Встаёт луна над мрачным лесом. В пыли эпистол Чего, прекрасная принцесса, Совсем раскисла? Что было, то всегда и будет, И плюнь на каку. Конечно, он тебя не любит, Не надо плакать. Зато придумал серенаду, Убил дракона. Не возвратишь его, не надо -- Ищи другого. Всё так и будет, хоть ты тресни. И раз за разом Крути заезженные песни И кушай мясо. ..^.. Клер *** дракон убит. и я в который раз себе твержу, что нет давно дракона, что нечего бояться, ибо клоны похожи, но не страшны. ибо власть, была как приз поставлена на кон - власть надо мной, - и я теперь свободна: пою, парю, иду куда угодно... дракон убит. да здравствует дракон! ..^.. Квадратов *** было нынче лето или нет - кто повозку лунную догонит выглянули - осень на балконе на дворе на рельсах на луне мокрые драконы в конуре мокрый иероглиф на заборе первый снег на чорном мониторе да опять нули в календаре *** створы чорные запахнуты хлад и спуд под землей кроты и мамонты не уснут жаркими ушами голыми шевелят шепчут тайное веселое невпопад створы чорные распахнуты на три дня под землей кроты и мамонты ждут меня ..^..