Май Скопен

Графиня умерла

Графиня возле Сергея, как всегда, чуть не испустила дух. Но Сергей оказался прав – она просто умерла.

Графиня рыдала, умоляла, порою даже на коленях, но без всяких там результатов. И когда Сергей вдруг раскрыл дверь и стремительно вышел, то Графиня вся как-то сникла и умерла окончательно.

Потом она, конечно, встала, разбила о шкап несколько стеклянных слонов, что по росту стояло на фортепьяно, налила себе на кухне кофе, закурила сигарету в мундштуке. А потом, когда Графиня опять вошла в залу и начала швырять с фортепьяно остальных слонов, пришла Женечка – в гости, неожиданно так, вдруг.

Глаза ее были навеселе, и шляпка как-то измялась, и вся она походила на маленького, хорошенького и испуганного ребенка, только раздутого до немыслимых размеров, а потом опять спущенного – и так до бесконечности. То есть воображение, конечно, так играло – при виде ее этих упругих грудей и конечно! Эти губки – как у феечки – О! Шарман!

Но явно было с самого начала, что эти все Женечкины дела прошли мимо Графини, настолько мимо, что Женечка вся как-то вздохнула, и, обессиленная уже, опустилась на диванчик, странно взглянув на слонячьи желтые осколки на полу – О! Шарман… Кхе…В смысле – О! Кошмар!

– Что-то странное творится с моим бедным братцем! – Женечка первая нарушила тишину и покой этой мрачной залы.

– О! Милочка, вы тоже в курсе! – холодно сказала Графиня, пуская изо рта кольца дыма. Ее недобрые ледяные глаза поблескивали еще более недобро, чем раньше, даже зловеще – и в этой мрачной тишине.

– О! Графиня! Я ничегошеньки не знаю. Не томите, поведайте, что такое с ним, с моим любимым братцем! – Женечка при этом совершала совершенно какие-то картинные жесты, но глаза ее горели вполне искренне и даже чуть не лопались от восторга.

– Милочка! Боюсь, Вам будет очень, очень неприятно, поверьте! – вымолвила Графиня и повернула голову в профиль, отчеканенный и гордый, который природа создавала уж неизвестно сколько тысяч лет или там поколений.

– Господи, не томите же! – взмолилась Женечка и припала к ногам Графини.

Графиня же, отстранив девушку, величественно прошла по зале взад-вперед – раз пять, потом вынула изо рта мундштук и мертвым голосом проронила:

– Он ушел…

– О Боже! Боже! За что меня так покарало небо! За что же! – Женечка совсем было чуть не растрепала волосы на голове, пытаясь их вырвать, чтобы Графиня поняла – она ТОЖЕ страдает.

– Оставьте, милое дитя! – молвила Графиня совсем уж холодно. – При чем здесь Вы!

– Но Графиня! Куда же ему сейчас идти! – Женечка воздела руки к небу.

– О! Не беспокойтесь, дорогуша – у него теперь новая…любовь… – Последнее слово Графиня произнесла настолько мрачно, что у Женечки чуть все не выпало из груди, но любопытство все же оказалось куда более сильнее.

– О! Графиня! Не мучайте! Скажите – кто ОНА!! – Женечка схватилась обеими руками где-то возле сердца.

Графиня тем временем остановилась в своем шагании прямо напротив Женечки, выпустила изо рта еще одно кольцо, взглянула крайне брезгливо и вдруг расхохоталась знаменитым смехом Мефистофеля, который в первый раз прозвучал, как сухой выстрел из-за угла.

– ХА-ХА-ХА-ХА!

После чего последовала трагическая тишина, потом опять это «ха-ха-ха-ха» – раз, наверное, пять, пока Графине самой не надоело.

– Кто ОНА!!! – переспросила издевательски-зловеще Графиня, потом повторила опять «ха-ха-ха-ха» – уже в последний раз, а потом подошла к Женечке и беспристрастно так шепнула ей на ухо: - Это акробат Семенов из цирка… - А потом Графиня снова отошла и опять это «ха-ха-ха-ха» – уж в самый последний раз. А потом все смолкло.

Но Женечка вдруг резко возмутилась:

– Что Вы такое, Графиня, себе позволяете! – Она побледнела, потом слегка порозовела щеками, потом опять побледнела и повторила:

– Что Вы такое говорите, Графиня!

– А…! – вдруг встрепенулась Графиня, отошедши от своих черных мыслей, будто спустившись откуда-то с неба.

– Что Вы только что мне сообщили. Это возмутительная ложь! – Женечка даже рассердилась и надула свои милые губки. (О! Шарман!)

– Ах, это… – махнула рукой Графиня и упала как-то в безмолвие, и с ее щеки ни к селу, ни к городу скатилась тяжелая слеза. И так громко шлепнулась о паркет, что Женечка вздрогнула.

Но тут Графиня спохватилась:

– Ах! Я же не сказала Вам, дорогуша, самого главного – у него ядовитая слюна! Его поцелуй смертелен!

Женечка совсем опешила:

– У Сергея… Слюна!!!

– Увы. – Опять как-то недобро проронила Графиня. – Ах! Мне даже чисто по-человечески жаль бедного артиста Семенова! Этого шута безродного!

– Что Вы говорите!! – Женечка в ужасе зажала себе рот руками, и глаза ее остановились.

– О! Никто еще не выживал – из тех, кого Сергей хоть раз поцеловал! хотя бы! Уверяю Вас, дорогуша! – Графиня в конце фразы вообще съехала на какое-то змеиное шипенье.

Женечка зажала рот еще сильней.

– Да, да! – продолжала меж тем Графиня, кривясь. – Вот помните, дорогуша, Барона! Господи, какой был душка! А я же его предупреждала! И что Вы думаете! После того, как я нашла Сергея в его постели, совершенно голого – поутру после бала! А Барон! Это он из-за Вашего же братца пустил себе пулю в рот! О! Бедные его четыре дочери! И они все теперь сироты… Бедные, бедные девочки! Одна прелестнее другой. – Тут Графиня задумалась ненадолго.

– А тот французский посол! Ну такая душка, такая! Он вообще после этого всего Вашего братца – заболел чахоткой и тут же скончался! А ведь у него во Франции тоже вроде дети… Одна прелестнее другой…

Графиня тяжело и мерзко вздохнула, и опять пустила одну единственную, но мощную слезу. А Женечка так крепко держалась за рот, что казалось – никакая сила теперь не разожмет ее рук, и лишь глаза…

– Да. Мне думается, что половина смертей в нашем городе – на ЕГО совести, потому как Бог его знает – где он ночами БЫВАЛ последнее время. Ха-ха-ха-ха! Я вижу, милочка, Вы, наверное, тоже со своим братцем… – Графиня осеклась, но потом продолжила уже предельно зловеще: – Если это так, то советую Вам скорее, скорее бежать к нотариусу и составить завещание, пока ЭТО не свершилось!

Женечка еще сильнее вжалась в диван, потом неожиданно вскочила, схватила шляпку, не отнимая обеих рук ото рта, и была такова. Сначала она, правда, чуть не выбежала в шкап, но потом все же как-то исчезла в дверях.

А Графиня странно пожухла, ядовито оскалилась, прошлась по зале, раз пять – туда-сюда. Зажгла свечу, склонила колени пред образами, висевшими в углу, и начала шептать. Что-то там то ли про Богородицу, то ли про Богоматерь. Все одно.

Затем Графиня воспряла с колен, стала во весь рост, гордо повернулась в профиль и посмотрела на часы. Было без четверти семь – Графиня мрачно выругалась, сплюнула и умерла…

И упала. Па-ба-ба-бАм…

(Сент.2004)

    ..^..