Владимир Николаев
Невеста
Карасёв готовился жениться. Девушка была на шестом месяце и отказаться от авторства Карасёв не рискнул.
Положение усугублялось приездом родных девушки. Они пили, пели по ночам песни и скандалили на площадке с соседями. Соседи грозили ментами. Карасёв спешил.
Паша и Захар, друзья Карасёва, приехали рано, часов в девять утра. Следовало перевезти продукты, расставить столы, посуду, словом, дружески помочь товарищу в скверном деле его бракосочетания.
Первое, что им попало на глаза в комнате скорбных карасёвых родителей, были босые ноги с длинными ногтями, свисавшие с дивана. Ноги храпели. Это был будущий тесть. Тесть существовал вне своего тела достаточно далеко - раньше обеда не вернётся. Будущая тёща Карасёва в юбке, и, почему-то в бюстгальтере, тщетно пыталась вернуть мужнину душу в омертвевший организм. Но тщетно.
Братья невесты ушли пить пиво и "обещались" подойти ближе к новобрачному поезду.
Карасёв брил лицо. Поздоровались. Персональная комната Карасёва площадью в четыре с половиной квадратных метра располагала свободным пространством не более одного "квадрата" - остальную территорию занимала необходимая для проживания мебель: узкая кровать, маленький стол, этажерка, полки и даже платяной шкаф. Карасёв оторвался на мгновение от макияжной процедуры и достал из-за мебели бутылку портвейного вина номером 13. Стаканы стояли на дежурном месте - в книжной полке. Разлили под ободок. После вчерашнего мальчишника карасёвские глаза выглядели недостаточно убедительно для брачующегося. Выпили. Закурили. Рука жениха заработала уверенней - брила качественно и бездефектно. Карасёв рассказал о последствиях предбрачной ночи совокупно с новоприобретёнными родственниками. Братья невесты не поладили с соседом-ментом и стали хватать его за форменную рубаху. Вмешалась беременная ментова жена. И только Карасёв смог уговорить оскорбляемого соседа от решительных действий. Обиженный мент уже вызывал подмогу. В принципе, было бы по-справедливости упечь придурочных родственников суток на пятнадцать или слегка отпинать в отделении, но - неловко перед свадьбой, право слово, не по-людски. Тем более что мудрый Карасёв купил уже всем четверым родственникам обратные билеты на послезавтра. "Уважуха" на грани восторга.
Долили ещё, достав вторую бутылку. Посетовали на судьбу, пожалели Карасёва-несчастливца. Но деликатно, дружески. Не в лобовую, а келейно.
Карасёв густо омыл повеселевшее лицо одеколоном "Шипр". Выпили по последнему стакану и приступили каждый к своим обязанностям.
Когда на дне василеостровского двора-колодца закрякала клаксоном свадебная карета-"Волга", столы уже ломились от яств и вин. Мать жениха пребывала на грани сознательного с бессознательным после двух бессонных ночей и от проделок ухарей-родственников. Захар, Паша и Карасёв-старший, не забывая свой интерес, регулярно вкушаемый на кухне, задорно заканчивали подготовку брачного пира.
Невесту из общежития привезли на трамвае подружки. Она была уже одета по-походному: в фате. Платье убедительно топорщилось на животике и алые пятна волнительного счастья и нечаянного токсикоза сияли на её кругленьком личике. Невестина мама запричитала. Отец, продравший очи, мог уже ограниченно двигаться.
- Посошок, посошок! - закричал Вова-свидетель, будучи уже славно "на кочерге". Канареечный широкий галстук Вовы и голубые кримпленовые брюки находились в диалектическом антагонизме между собою, а с бежевым в коричневую клетку пиджаком походили на иллюстрацию к "белке".
Нестройной редкой толпой участники свадебного торжества сели в автобус. Ехать недалеко - через речку. По мосту революционного лейтенанта, потом налево - и уже вот оно, заветное капище бракосочетанья на набережной.
Двери с резными медными ручками ловко открыл Вова-свидетель, и еще одна восхищённая процессия провалилась внутрь.
Официальная процедура прошла быстро, безболезненно и удачно. Братьев и отца невесты Карасёв предусмотрительно убедил не ехать на акт, соблазнив копчёными лещами и бутылочным пивом. Те благодарно согласились, тем более что глава семейства вновь впал в сон, отчего братская норма деликатесов увеличилась на треть.
Прошёл всего час с небольшим и гости в полном составе уже размещались за пиршественными столами, нервозно поглядывая на пустующие места новобрачных. "Расписанных" ещё не вернули с торжественно-мемориального маршрута, положенного в таких случаях во времена развитого и совершенствуемого социализма.
Ждать пришлось не очень долго и никто не утомился. Радостный галдёж ознаменовал кряканье свадебного экипажа, доставившего к подъезду родного дома новую советскую семью. С почти готовым родиться дополнительным строителем коммунизма во чреве уже законной ЖЕНЫ!
Невеста выглядела как героиня! На пальчике её сиял Орден Женской Доблести - обручальное колечко.
Жених, видом смиренный, словно кладбищенский сторож, сразу потянулся за стаканом. Но вновь обретённая тёща заявила:
-- На свадьбе жениху пить не положено. Чтоб брачную ночь выдержал! У нас в Тамбове так принято.
Паша с Захаром громко подавились смехом - насчёт первой брачной ночи они были "свидетели и соучастники", правда, с другими барышнями, которые "не залетевши". Но эта незабвенная ночь давно уж случилась - на Новый год.
Канареечный Вова-свидетель, игриво шевеля казацкими усами и расплёскивая водку на близсидящих подруг невесты, говорил речь:
- Дорогие наши новобрачные! Позвольте выпить за вашу счастливую будущую семейную жизнь и за крепкую ячейку нашего общества, за здоровое, крепкое и многочисленное потомство! Совет да любовь, дорогие товарищи!
- Горько - о! - заполошно очнулся папа молодой жены.
И - полетела, понеслась свадьба! Зачавкала, забулькала, зазвенела, застучала, засудачила, захихикала, загундела. Пока ещё мирно.
Задребезжали на плите соседские кастрюли и чайники, покатились в углы пустеющие бутылки, утёрли первый задорный пот плотные подружки молодой. И кавалерам с Васильевского острова да с Петроградской стороны после первых рюмок бодрые малярши и плотненькие фрезеровщицы с вологодчины да тамбовщины уже не показались шибко неотесанными да простоватыми, как при первом взгляде.
Захар присмотрел было одну, ярко-рыжую. Однако после первого танца её отбил Вова-свидетель. И рыжая была явно непрочь поменять кавалера, так как Захар в её вологодских томных очах явно проигрывал яростно-весёлому Вове.
Захар утешился внеочередным стаканом "агдама" и подхватил другую подругу, благо их было достаточное количество.
Паша присмотрел девицу, сидевшую на отшибе. Среди ядрёно-кримпленовых да гипюровых подруг невесты она выделялась допотопной и строгой чопорностью. Одета была в чёрную юбку и серо-голубую блузку с бантом на шее. Очень стройная фигура, волосы русые, длинные, заплетены в косу, упадавшую ниже сиденья стула. Глаза серые, внимательные. Ресницы густые. "Штучная девушка", - подумал Паша. Девица явно не петеушного облика.
Шампанское пила глотками, не давясь газом, от водки отказалась совершенно. Велела налить ей "киндзмараули", которое здесь не видели в упор ввиду несерьёзной "убойной силы".
Танцевать она пошла спокойно, не чинясь. Танцевала легко и толково. Паша сам во время оно два года обучался во дворце пионеров танцам, поэтому её умение оценить смог.
Слово-за-слово, познакомились, разговорились. Студентка университета. Будущий филолог. Паше, поклоннику фантастических романов, из серьёзных поэтов читавшему лишь Блока с Есениным, пришлось некомфортно. Она совершенно свободно упоминала Фолкнера с Мережковским, Бодлера, Рембо, скандинавские саги и прежде неизвестного Паше Питирима Сорокина. Флоренского Паша по неграмотности принял за автора учебника русского языка. А этот Флоренский оказался религиозным философом. Девица превосходила Пашу по знаниям постатейно, куда ни сунься. Было неловко и даже обидно. Но барышня не кичилась своим умственным превосходством, что подкупало и скрашивало разницу в образованиях.
Паша огорчился, стал наращивать темпы приёма водки и благополучно напился бы уже вскоре, но Мария, так звали новую его знакомую, вклинилась между Пашей и водкой, проявив "добрую волю" и таская его на каждый танец. Говорили обо всём. В основном, о ерунде.
Свадьба набирала обороты. Открыли окна. Молодая осень цвела по всему Васильевскому острову, голубела над городом, кружила задорно и глупо над парками, скверами и площадями. Осень счастливая, осень безоглядная, отчаянно-короткая питерская осень.
Но свадьбе, как сугубому мероприятию, было не до осени. Свадьба вошла в меридиан, она углубилась в саму себя, погрузилась в персональный особый мир. И абстрагировалась не только от города, от времени года, но и от соседнего этажа, даже от молодожёнов, которые стали всего лишь жупелом, поводом, вывеской, основанием для происходящего. Завязались романчики, жизни которым ровно до завтрашнего утра; взаимные приязни и понимания, которые так сладки, так восхитительны и чертовски непрочны, будто бабочки-однодневки. Они могут перерасти во вражду и даже в ссору, которая через полчаса закончится кровопролитием. И наступит утро с тоской от глупых вчерашних выходок, со стыдом от клятв и уверений, от поступков, которые никак нельзя было совершать, но они произошли и уже не переиначишь ни единой мелочи во веки веков.
Братья невесты схлестнулись с кем-то из гостей на площадке. Гостю они основательно, по-деревенски, набили морду, и вернулись пить дальше. Пострадавшая сторона быстро возвратилась с подкреплением, братьев вытащили во двор и дело стало принимать оборот уголовный. Спасать родственников упросили соседа-мента и он, натянув на пьяное тело милицейский китель поверх розовой гипюровой рубашки, убыл на выручку задиристых глупцов. Братьев-акробатьев привели в живописном виде, утерли им кровавые сопли, выдали свежие рубашки, и налили по полному стакану водки: для успокоения.
Дважды, подобно Вию, введен был к пирующим отец молодой жены. Стоять он был не в состоянии, сидел плохо, правда, глаза открывал самостоятельно и чему-то ужасно изумлялся при этом. Ему наливали, он ухитрялся выпивать и был тут же уносим обратно в малую карасёвскую спаленку.
Захар появился из этой спаленки со своей дамой. Оба были распарены и держались интимно-доверительно. Захар, прикуривая у Паши, сказал: "Дала почти сразу".
От красоты сервированного стола не осталось и следа. Скатерть была залита разноцветным. В остатках пищи торчали окурки, пустые бутыли заняли "красный" угол. Угрюмый родственник в чёрной шляпе одиноко икал около телевизора. На шкафу истошно орал карасёвский кот.
Весёлое дело свадьба! Карасёв румяный, пьяный и оттого счастливый, обнимал Вову-свидетеля одной рукой, а другой - пятнистую свою авансово вылюбленную возлюбленную, прижимал их головы к своей груди, отчего жена и свидетель гулко сталкивались лбами. Карасёв радостно смеялся и целовал обоих в темечки.
Пашина знакомая заволновалась и стала собираться. Паша был пьян до состояния рыцарственного благородства и пошёл её провожать. Молодые занимались собою и Вовой-свидетелем. И особо на прощальные слова Паши и Марии не отреагировали.
Бушевал роскошный сентябрьский вечер. Вдоль бордюрных линий на бульварах лежали первые охапки листьев. С Невы поддувало, но не жёстко, а бодряще.
- Пойдём до канала Грибоедова, - предложила Мария. Паша согласился. Закурили уже бог знает по какой сегодня сигарете.
- А подруги твои там ещё остались, что ли? - поинтересовался Паша.
- Одна я. Меня Карасёв пригласил, точнее я сама пригласилась.
- Это как ? - вяло поинтересовался Паша.
- Да так. Просто я должна была быть на месте невесты сегодня.
- Не понял! - Паша даже слегка протрезвел.
- Дурак твой Карасёв! И я дура! И все - дураки! - Мария истерически всхлипнула, швырнула сигарету, - оставь меня! Я сама доберусь! Идиоты, идиоты все мы! Все! Все!
Почти бегом бросилась она мимо Андреевского рынка, перебежала дорогу перед самым капотом такси и скрылась за деревьями бульвара.
Паша постоял, покурил и пошёл назад. На свадьбу. Состоялся уже одиннадцатый час, за ошмётками стола узнал Пашу восхитительно пьяный Карасёв-отец, усадил. Они выпили по рюмке и папа вырубился. Грустная Карасёва мать, которой Паша помог убирать посуду, безо всяких причин рассказала Паше, что она совершенно убита выбором сына. Уничтожена новыми родственниками и вообще, таким несокрушимым оборотом дел.
Паша хотел было заикнуться о Марии, но удержался. Попрощался и уехал домой.
На второй день мероприятие повторилось в меньших масштабах. Марии там Паша уже не встретил.
Шло время. Паша и Захар всё реже посещали Карасёва. Потом родился Васька, случились пьяные именины. А ещё через два года Карасёв развёлся. Ещё через год женился вторично. Пашу и Захара на ту свадьбу уже не позвали. Теперь жена была дочерью полковника, можно сказать "с приданым". Тёща - интеллигентнейшая полковничиха. Появился Шурка. На крестинах присутствовал один Захар. Потом Карасёв опять развёлся.
Через несколько лет в практически случайной кампании Паше рассказали, что была третья свадьба у Карасёва года два назад. Третьей карасёвской женой сделалась грузинка. Прочие подробности - неизвестны. И родился третий сын у Карасёва.
Паше, уже к тому времени некурящему отцу дочери-первоклассницы, припомнился сентябрьский вечер, седьмая линия Васильевского острова и крик Марии:
-- Идиоты, идиоты мы все! Все! Все!
1987 г.