Татьяна Тайганова
Два часа в библиотеке
Вчерашнее посещение облбиблиотеки довело в очередной раз до ручки.
Редко ведь наношу визиты в местную Цивилизацию.
Имеем: компьютерный центр, оборудованный американцами. Вбухавшими кучу средств в полноценное аппаратное и программное обеспечение. С единственным условием: желающим должен быть обеспечен нормальный доступ в Интернет. Эти же американцы разработали программу работы с Сетью. В которую заложено немеряно грантов для студентов и школьников — бери тему, реализуй, публикуй в Сети. Награда — поездка в Штаты по профилю темы. Разумеется, дармовая. Правда, при базовом владении языком. Гранты — для российских школьничков-то, а? В Вологде, где добраться до Нью-Йорка, оказывается, проще, чем до Великого Устюга.
Поскольку проект спонсорский, доступ понимается как бесплатный. Хотя и ограниченный — желающие записываются в библиотеку на час свободного доступа за три недели вперед. Качать инфу литрами, естественно, не разрешено. Можно побродить-посмотреть, прочитать почту.
Полноценный Интернет с точки зрения американцев: ткнул в клавишу — весь сайт (все сайты) загрузился в мановение ока. Они просто не подозревают, что может быть как-то иначе. Воспринимают Интернет как климатически-природное явление.
В Вологде в кнопочку тыкать можно до посинения. Нищим духом богатым американцам не объяснить, что такое русская провинция и какой тут менталитетный кайф от «не могу», «никогда» и «невозможно». Они не знают, что такое «потому что — потому!» Ведать не ведают, что инициатива не то что назауема — что она приговор означает.
Они не поймут даже простого — что такое провайдер в провинции. Тот же мой разтвоюмать-дватвоюмать «Мезон» — совсем не худший из имеющихся. Что такое сгнившие, в конце концов, телефонные провода, состояние которых ничуть не лучше, чем, скажем, коварная ежесезонная дряхлость канализационных коммуникаций.
В проводах никакой «Мезон» не повинен. Да хоть и выделенка — свои будут тараканы.
Проекту меньше года.
Половина компьютеров в «американском зале» уже вышла из строя.
Американцы приехали с проверкой. посозерцали результаты и пришли к выводу — деньги выкинуты на ветер. Продлять спонсорство на будущий год не будем. Свои проблемы решайте сами.
А вообще система такая, типично провинциально-российская: центру любому, да хоть детско-юношеского творчества, достаются — ух ты-ах ты, мы тоже космонавты! — компьютеры в количестве «н». Устанавливается аппаратура по всем этажам. Кидается сетка. Подключается Интернет. Но — нюанс — НЕТУ интернета в центре! НЕ-ТУ. Модемы стоят во всех компах. А Интернета — НЕТ. Хотя в кабинете начальства он, разумеется, есть — факсы курсируют. Только чтобы принять-отправить один такой факс (по служебным, замечу, надобностям), требуется специальное разрешение начальства. По типу: «Ой-ой, МихалМихалыч, вы приказывали доложить, если чё, так вчерася весь день вас искала — у меня машинка пикала! Наверное ваш ентот… как иго… факс пришел… Дык мне чё таперича?.. В кнопочку жать?! Оййй… и в каку таку кнопочку — их тута полно?»
На столе каждого методиста, которому, по теории, самое бы время взять-выложить материалы в Сеть-из Сети, может стоять вполне дееспособный укомплектованный целерон. Но только как украшение конторы.
А потому что наследие наше самое главное — шнурочная власть. У меня есть шнурок на ботинке, а у тебя нет. Раз нет, то и не будет у тебя шнурка на ботинке. Потому что он есть у меня.
Почтенные окультуренные тетки боятся компьютеров как сатанинского исчадия — это в Вологде поголовное. Исключая лишь администрации, СМИ и сбербанки. Когда в ЦГБ (централизованной городской библиотеке) нужно заложить бумагу в принтер — зовут на помощь Ораторию. Уволенную года три назад к чертовой матери как раз за то, что она — единственная из сотрудников — умела пользоваться этим самым принтером — а чего она там такое нехорошое делала? Как?! — сборник участников библиотечной литературной гостиной распечатывала на простаивающей технике, аж два десятка экземпляров для библиотечной же вечности?! И за это о деньгах для библиотеки и не заикнулась?!! — вооон!
Неважно, что Оратория теперь работает на другом конце города — а кто ж еще эту бумагу в принтер пропихнет? А не дай бог, бумагу еще и заклинит — крышку кому поднять на принтере? — той же апассионарной Оратории. Больше некому.
Еще бы: блаженный старец руспис Вася Белов, на которого вся окультуренная Вологда и по сию пора надышаться не может, ибо он не просто В.Белов и даже не просто Руспис, а Знак Национальной Идеи, оправдывающей полуникакое существование, клеймит Интернет и частно и публично. А и ничего — областные газеты все потусторонние перлы печатают регулярно — местный Символ веры. Что совершенно не мешает местным журналюгам блуждать по Интернету и для сбора инфы, и чтоб в Монополию поиграть.
И ведь никто не заставляет печатать Беловские маразмы — сами. Чесслово, Путин не при чем. Бедный старец уже давно чурается публичных выступлений — так ведь за уши притаскивают. Умоляют осчастливить. Ждут, чтобы что-нибудь произнес. Отвещал. И что с того, что старый человек не узнает при встрече бывших литинститутских однокашников — вот на одной сцене с однокашником рядом находясь и чужим именем к нему обращаясь, — эт ничего, эт простительно. Это прямо-таки почитаемо даже. Со признательной общественно-сыновьей слезой.
Оратория, работающая литературным спецкурсом для старших школьников — вопит мне всею душой, тараща хохляцкие пылающие черные очи:
— Таня! Ни одного гранта в областной библиотеке не реализовано! Понимаешь? Ни одной возможности! Приходи — бери и делай! Таня, у них даже не ступор и не мимо кассы — нафиг не нужно! Чё-оо? Америка? Да ну, на кой мне…
— Может, ребятишки языка совсем не знают? Хотя… — мечтательно возвожу очи горе. — При желании и молодом соображении за полгода-год — вполне можно поднять базовый английский. У всех деток мобильники — ничего, только так управляются. Соображалки работают, стало быть.
— Таааня! Знают они язык! В том-то и дело, что знают! Зубрят как миленькие! Не знать сейчас трех-четырех сотен слов на английском — западло, на дискотеке ж и запрезирают! Не хотят они!
— Почему?
— Они хотят колготки мерить — это они хотят!
У Оратории Галины — «особо талантливые дети». Которых Галя собирала поштучно. Поголовно. По школам. Одна и сама. Вопреки упрямому сопротивлению методистов и администрации. Набрав со всей Вологды меньше двух десятков, она умудрилась спахтать свой факультатив в центре детского творчества. Подозреваю, что и сам этот центр вырос на ровном месте ее молитвами.
«Литературно одаренные дети» — это значит как-то более-менее живо и осмысленно собирающие слова в кучку.
Интереса у младой поросли к «литературе» и тем более «творчеству» нет вообще.
Галя бьется, Галя будит.
Галя преследует каждую младую особь личной заботой:
— Таня, такой мальчик. Такой мальчик, Таня! Он пришел, его все считают сумасшедшим, я с ним говорила — он никакой не сумасшедший, он просто другой, он должен быть талантливый! Таня, его мои же девки умордовали — он пропал! Он от бабья сбежал — не ходит уже месяц, я пойду его искать, телефона нет, нашла адрес какого-то частного дома на окраине — его жилье или не его — не знаю, но нужно туда…
И пойдет Оратория. И найдет. Возьмет за рукав, уговорит… Мальчик, возможно, придет. Еще раз.
Другие детки не легче.
Девушка из православной (ну Вологда же!) семьи, мама там религиозно-крутая, мама девочку в центр не пускает — вообще никуда не пускает. Только в церковь. Девочке лет 16. Галя в мыле и пене уговорила маму отпустить дочь к себе лично домой встретить Новый год. В сугубо семейном кругу — двое супругов и трое их почти взрослых детей. Поклявшись детьми собственными, что «ничего ни такого, ни этакого» — ни-ни!
Но «в литературу» девочку не пускают. Ибо душу надо спасать вовремя. Вот прямо до рождения — сразу и спасать.
Тут таких армагеддонных мам немало. Водят чумазых заторможенных детей мимо прочего люда — из в церкви и в церковь. Лица матерей суровы до каменности, дети узенькие и шаткие от вечного строгого поста. Одеты эти молитвенные ну только что не в вериги. Сквозняками одеты. И кого-то мамы в платках наглухо напоминают мне до вздрога… да кого же?! Чего ж такой мороз по коже? — ёлы-палы, да мусульманских же активисток они мне напоминают, спаси и оборони Господи…
Другой ребенок — «а я люблю сопли весны!» (строка из сочинения, угловатая-кривая, но ведь, блин, — творческая и свободная!) — не-не, наш ребенок должен заниматься исключительно французским, на «это» у него нет времени. Никаких соплей, стало быть. Девочка отрывается на занятия чуть не тайком, через два на третье.
Третий: — «да-да, я напишу сочинение, обязательно, завтра сдам — сегодня нужно выиграть областную шахматную олимпиаду и тест по математике, и еще у меня спортивная секция в семь вечера, и…» Неказистый подросток, очочки-косички, ходят на все свои олимпиады и факультативы с бабушкой, бабушка с палочкой, бабушка же и конспектирует.
Воля у девчушки титановая.
— Как ты всё успеваешь? А где же счастливое детство?! — изумляется Оратория. Оратории счастливое детство надобно от ребенка для его же, ребенка, творческого литературного полету.
— А мы бедные, — трезво отвечают косички-очочки. — Нам никто не поможет, я всё должна сама. — И, прихватив бабушку, улетучивается. А к следующему занятию приносит требуемые листы на тему «Богатство» — разъяснив богатство как нарушение экологического равновесия природы.
Четвертая пишет сочинения безупречно и гладко, сдавая строки, как в газете, по норме — три страницы А4 на тему. «О первой любви» — пжлста, «О Чечне» — пжлста, назавтра приносит. «О Сопине» — да пжлста!
О чем угодно. Не придраться. Никаких проблем, двойки не влепить — все написано правильно. Холодная, как собачий нос. Уже знает, КАК надо.
* * *
А мне что? — мне про литресурсы рассказать. Какие есть и как в кнопочки тыкать. Детки все — спинами. А как иначе — лицом-то к еще дееспособным компам. Девушка, знающая, КАК НАДО, умеет, естественно, обращаться с почтой. Пока я про Мошковский Самиздат и Жердевскую Сетевую Словесность вещаю где-то там позади, она, быстро-быстро пользуясь халявой, ваяет свои виртуальные любови. Да пускай, это лучше, чем с холодным носом — да про Сопина.
Дело не в том, каковы дети или взрослые. Или какова я.
В другом совсем.
В такие моменты включается (а у меня это вообще бедственно, потому что и вовсе не выключается) какое-то объемное вИдение, в котором проскакивают те взаимосвязи причин и следствий, которые к данной конкретике лениво-заторможенных спин и моего севшего голоса не имеют никакого отношения.
…Галя, мечущаяся между мной и детьми подмогающими репликами, Галя, сшивающая вечным двигателем лоскуты и обрывки разрозненных пространств, уже не способных услышать друг друга.
…Двое приглашенных со стороны взрослых.
Самиздатель Ю. при слове «компьютер» начинает пятиться, робко спрашивает позволения уйти из аудитории.
— Нет, Юра, останься.
— Зачем?
— Картинки казать буду.
У Ю., потоком реализующем весь областной (и не только) самиздат, нет телефона. При этом деревянный двухэтажный дом (старая вологодская застройка) ютится позади здания ГТС (городской телефонной станции, кто забыл). Метрах в тридцати, в тени заднего фасада.
— Юра, ну кабель протяни! Сам! У тебя же и договоренность была, ты же общественный деятель, которого все знают, Юра!
Вздох, длинной минуть в десять. Небольшая пауза в полчаса.
— Так это ж телефон в двенадцать тысяч обойдется…
— И что?! Поднатужься — отработаешь, восполнишь убыток! С телефоном у тебя оборот работы удвоится.
Вздох.
— Тогда — мобильник!
Вздох.
— Дорого…
И ведь не жмот.
Боится.
Ю., пару десятков лет спокойно входивший в огонь — в огонь натурально, он же отпахал в пожарной бригаде от и до свой стаж горячим в буквальном, а не в переносном смысле, — боится. Не телефона, разумеется. А вторжения в свою жизнь иных измерений.
Кроме Ю., еще сжав зубы присутствует В.И, пожилой человек, уже лет пять пребывающий в полной прострации перед собственным компом, где вынужден набивать свои же литературные тексты. Позвала, чтоб В.И. сэкономил на трафике — мне ж все равно ему показывать-объяснять про эти самые ресурсы, а бедолага, уже год подключенный к Интернету, не умеет туда даже выходить. Ну вот не может, хоть разбейся. Ничего, научу. Он у меня запрыгает по сайтам. Потому что знаю его проблемы не понаслышке.
В.И. — пенсионер.
Что в голове замельтешило — отмена льгот, поди?
Дорогие френды, «пенсионер» это весьма собирательный образ. Символ чисто статистический, никакого отношения к той реальности, в которой им так ловко манипулируют, вообще не имеющий. Если кто у нас в России и соответствует расхожему понятию «пенсионера» в той роли, в которой им злопуторебляют все СМИ, то ей-богу — то отнюдь не подавляющее количество опенсионенных личностей, основательно переваливших за седьмой десяток. Но это реплика в сторону, потому как меня никто не спрашивает, а раз не спрашивает, то и разворачивать свое частное мнение не собираюсь. Я не экономист и не политик — я коза, которой понятно. Рядом со мной — вторая коза, семидесяти трех лет, безо всяких в помине льгот, с пенсией в 1850 рэ. Ей тоже понятно. И барражировать с льготниками не пойдет. Впрочем, ее частным мнением тоже никто не интересуется. И не надо — «пенсионер» роман пишет. Песню Песней. О мироздании. И ничего «старческого» или «пенсионного» там в помине нет.
В.И. — хиромант, в теплое время года практиковаший на Арбате. Жалуется: стали гонять и с Арбата всё, что не вписывается в границы традиционного православия. В.И. в прошлом — психиатр (десять лет — тюремный психиатр), человек собранный и дисциплинированный. Однако — ну вот хоть разбейся! — до сих пор не умеющий форматировать элементарнейший текст. И я у него теперь — репетитором. Нормальный подход у В.И. в принципе, потому что никакие околопровайдерские курсы «начального пользователя PC» не дадут возможность этому слою людей (себя тоже к ним отношу) научиться управлять новой реальностью. Виртуальность — вместе с кнопочками и виндоузовским сервисом не то что даже чужда — она нами не узнаваема и не признаваема на архетипном уровне. Это не менталитет. И не совковость. Это другое. Это понимание, где место земли, а где неба. И страх потерять опору при смене координат совсем не случаен. Интуитивен. Хотя, разумеется, всякая палка — о многих концах. А уж чего самОй природой не заложено — до уровня насущной потребности не вбить. Можно было бы через метафизические категории протянуть нити, — да ведь туда, неспекулятивно и с собственной жизнью соизмеряя каждый день, — единицы рискнули. Нельзя таких полетов требовать от постсовесткого люда.
И не важно, о чем речь, — о правильном копировании-вставке текстовых блоков, как у В.И., или о типографских ГОСТах, как у меня. Нас уже не существует, мы уже вычеркнуты, списаны, балласт, и вообще новой реальности попросту враждебны. В.И., несмотря на крайность ситуации (у бывшего психиатра непреодолимый комплекс страха перед техникой), и я — мы оба в совершенно одинаковом положении. Оба — боремся, оба — пытаемся, оба — упрямы, оба полагаем себя чем-то, имеющим основания наследить по миру словом. И оба — обречены остаться вне. В.И., пожалуй, легче — он пенсионер все-таки. И хиромантией тоже зарабатывает — заработал же себе и на новый комп, и на квартиру.
…Да, к слову, — и Ю. — пенсионер.
…Показываю деткам ЖЖ. Пытаюсь объяснить, что оно есть такое. И вдруг понимаю — объяснить невозможно. Ни ЖЖ в частности, ни Интернет в целом. Одна сторона, что девушкам совершенно неинтересны Веселые Картинки про кошек, или то, что в ЖЖ наличествует и Хакамада, что вот пожалуйста — личный дневник их конкретного педагога Щекиной Галины Александровны на Сакансайте и Oratoria в ЖЖ, — а что это тут про нас любимых рассказано? — ни то, ни другое, ни десятое не вызывает даже простого любопытства. На хрена им хоть Хакамада, хоть Оратория? Да сто лет не нужны. Нет, другая проблема бьет в лоб — не сопряжены две реальности вообще. Нет между ними аналогового соединения, которое позволило бы найти в себе переводчика. Нет аналогов — не будет и речи. Порог, через который нельзя уже перешагнуть, как мы привыкли, постепенно, а можно только заново себя туда родить. Себе же и родовспомогая — никто на этом старте поддержкой не будет.
Нет, не порог — уже демаркационная линия. По одну сторону — прошлое, и ему предназначено умереть. По другую — будущее, а вот жить ему или нет — еще вопрос.
…Позади меня экран, на нем слайдируются мои картинки. Те самые пейзажи (русский Дзен благоразумно не демонстрирую — линчуют нафиг, не дети, а взрослые), те самые иллюстрации.
Оратория призывает хоть взглянуть на экран — «Дети, посмотрите на силу искусства!» — дети смотрят. А я вдруг понимаю, что они не видят.
А не видят они ничего вообще. И не потому, что вот такие скверные и невоспитанные они дети. Ребятишки-то сидят, десяток узеньких душ, все как один в черном! — это я увидела, но осознала только к утру. …Почему — черное? Практично, наверное… Даже фенечек на девчонках не было.
И вижу — привычное отчаяние Галины, сшивающей от точки к точке пространство, в котором НЕ ДЫШИТ. Собственное отчаяние Гале не важно, это — пустое, шелуха, тлен; важно — не остановиться, сопротивляться осколкам, потерявшим все направления. Вся жизнь стала осколками — опереться, кроме как на собственный врожденный долг, ни мне, ни ей не на что более. Как завелась однажды или родилась такой — так и будет работать челноком, уперто стучащим в огромную ткань из подножия железной машинки. Пока сама дышит — ткань движется. Авось что и срастется. Оратория.
…И я не дышу, и девочки, и эта библиотека, и не перекинуть мостов — чего ж мы все в черном-то все-таки?! вот здесь и сейчас, в этом помещении… или уже всегда? — что-то упущено безвозвратно, нет даже той сухой кости того мамонта — шанса нет. Только от души к душе, только тет-а-тет, только сплетая-расплетая вручную надежды, возможности и заблуждения — да кто ж будет, кто ж станет? Некому, все чувствуют себя погибающими. И дети не исключение.
— Таня, я спешу, понимаешь? — спешу, ведь спонсировать больше не станут, ведь накроется медным тазом и этот халявный Интернет… Ну, не поймут — так пусть хоть в кнопочки потыкают, пусть хоть знают, что такое вообще есть.
…Да, киваю я, да. Через полгодика областная культурная цитадель станет компьютерное время продавать. Ей же тоже нужны деньги. На сбор книг, например.
Приходит (раньше приходил, когда еще проводились в облбиблиотеке вечера и презентации) автор, а ему:
— Вы ж нашей библиотеке книжку подарите, ведь так? Мы вам — место дали, вы нам — книги.
— Да, да! — кивает радостный автор. И подписывает свою нетленку.
Нетленку забирают с учетным выражением лица. Чуткий автор, что-то подозревая, вопрошает от толчка интуиции:
— Одного… э… хватит?
— Можно и одного, — соглашается завзалом. — Хотя это только учесть.
— То есть?
— Зафиксировать в реестре. Описать и положить в хран.
— А… А читать?
— Чтоб выставить в читальный зал, нужно не меньше пяти. А вообще больше.
— А на хре… А почему пяти?
— Распорядок такой. Три экземпляра должны остаться в хранилище и быть учтены. Два — в читальный зал. Один — выкладываем в витрину новинок — второй на чтение. Бибколлектор, опять же.
— А… А ск… сколько нужно, чтоб в абоно… немене… в абонент попало?
Завзалом пожимает плечиком и скромно улыбается.
Автор отщипывает от своих кровных-самиздатовских ровно столько, сколько чтоб публично не зарыдать.
…Что-то я, отдавши в свое время в областную библиотеку десяток маминых «Светил», не увидела их ни на витрине, ни в абонементе. Ни в читальном зале… Может, не знала, куда смотреть?
Для моих вчерашних детишек — что логотип Макдональдса, что бегущая строка новостей в центре города, что телеэкран, что мои фото — один хрен. Ибо объективно этот хрен — один. Потому что всё это — нечто само собой возникающее и существующее параллельно, как фонарные столбы. Свойство окружающей среды. Причем среды агрессивной, от которой полезнее особо чутким закрываться, а нечутким просто принимать как штукатурку на стенах и игнорировать.
И все дела…
* * *
— Человек не явление само по себе. А сумма всех явлений. — Мама с утречка пораньше мне объявила. Чтобы пробудить.
Мое утречко начинается в полдень, ибо ночь в наш прайд приходит в среднем между пятью и шестью нормального общепринятого утра. Добиться, чтоб я вообще продрала очи, — тяжкий ежедневный труд. Мамин. Если мама вдруг взбунтуется, я буду спать несколько суток — экспериментиривали.
«Сумма всех явлений» — естественно, у меня тут же зашуршало за ушами. Естественно, я моментально сбросила кандалы сна.
— Ошибка в том, что человек считает, что он — это он, — продолжала мама. — А что он, человек, совсем не частность, никакой вовсе не «он», а точка соединения в сознающее целое всего им и не им осуществленного — напрочь упускается. По этой причине ничего у человека и не получается — ни прошлого, ни будущего, ни настоящего.
….Быть — жить — «пенсионером», «депутатом», «преподавателем», «писателем» и даже просто собственной частной жизнью — заблуждение.
|
Ссылки:
|