Михаил Жилин
Рассказы
|
|
Б. К.
Будем считать, что меня нет. Нет ни в парке с холодными осенними листьями, ни на берегу моря, где волна катится с такой скоростью, словно она думает, что вовремя не успеет разбиться о камни.
Будем считать, что меня нет даже в узком, будто сжатом обстоятельствами переулке, где так хорошо видно твое окно.
Будем считать, что меня нет в маленькой пивной, где все за всё уже заплатили. Осталось рассчитаться за пиво и уйти – только знать бы куда.
Будем считать, что у меня в комнате не стоит твоя фотография. Будем считать, что я там вообще уже не живу.
Будем считать, что меня нет в больнице. И длинные белые коридоры тихо уносят измученные капельницами души умерших, и они уже не оглядываются, чтобы что-то крикнуть мне вслед. И от этого становится еще тоскливее в той больнице, где я работал.
Будем считать, что у меня не стучит сердце так быстро, словно оно смертельно боится не успеть закончить свой стук до конца моей жизни. Будем считать, что сердца у меня вообще нет. А еще у меня нет руки, которой я касался твоих волос. Нет имени, которое ты позабыла.
Будем считать, что в моей голове тишина, как в покинутом мною доме. И никто уже не потревожит ее.
Будем считать, что я тебя никогда не любил. А ты любила меня всегда.
А еще будем считать, что я не падаю сейчас с крыши 16-ти этажного дома, думая, что все когда-нибудь кончается, кроме этого падения. А еще, думая о том, что пока я лечу, меня никак нельзя вычеркнуть из всего, что есть и что было.
Поэтому будем считать, что меня нет, не было и не будет.
А еще будем считать, что никто не писал этот рассказ никогда.
Каждый уважающий себя разгильдяй должен обязательно побывать в этом месте. Нулевой меридиан, никакой широты, никакой долготы – экватор напротив Гринвича. Нам было совсем не туда, но капитан сказал, что нужно подъехать – проверить на месте ли буй. В общем, поменяли курс и пошли. А я как раз вспомнил, что в детстве мне очень нравилось, когда на часах одни нули. Но я никак не мог дождаться, когда они появятся – засыпал. Потом совсем забыл, как было интересно. Знаешь, как будто времени нет совсем. А в том месте, куда мы ехали - ни широты, ни долготы. Как будто нет пространства. А вместо него – буй фарватерный и океан. Словом, подъехали - буй на месте. Постояли. Как на могилу пришли. А я подумал: как там дома? Кота соседи кормят или как? Пошел в каюту, закрылся. Не слышал, как уходили. Ни к чему это все. Хотя хорошо, что буй стоит. Вроде ничего такого. А интересно.
Я ехал в трамвае с женой. Время от времени я поглядывал в окно и все люди, идущие по улицам, были почему-то похожи на соседа, который шлялся к нам неизвестно зачем чуть ли не три раза в день. Я сидел на неудобном кресле, и многое вокруг мне не нравилось, но спасало меня то, что я мог в любую секунду закрыть глаза, чтобы не видеть, как внимательно смотрит на мою жену сидящий напротив мужчина. Но как только я представлял, что этот мужчина может не сойти на следующей остановке, я начинал представлять других мужчин, которые на следующей остановке могут зайти.
Но все могло бы быть и нормально, если бы я не старался обо всем этом забыть. А чтобы что-то забыть, нужно о чем-то очень хорошо помнить. А у меня давно не получается хорошо. И мне оставалось только жалеть о том, что я не купил жене новое платье, в котором она выглядела бы еще привлекательней, хотя у меня, наверное, и не хватило бы воображения, чтобы это представить себе.
Я бежал, что есть силы по правому флангу. До этого я уже два раза терял мяч, и тренер высказал мне пару ласковых, выскочив к бровке. Но потом я классно сыграл в отборе, и мне оставалось только толково набрать и показать всем, что я не случайно играю в финале за нашу команду.
Где-то на трибуне сидела моя девушка. А я убирал мяч под себя, оставляя за спиной летевшего на меня соперника. Наверное, это был мой день, потому что я обошел и второго, в последний момент уйдя от подката. А потом, краем глаза увидев, что третий летит с прямой ногой на меня, я все же успел закрутить мяч в штрафную. Говорят, что тогда был забит самый красивый гол сезона. Но я запомнил другое. Я запомнил как бешено орал, словно от жгучей боли, стадион. Орал так, что у меня потемнело в глазах. Так иногда темнеет в глазах от счастья.
Мы так и выиграли один ноль. Но я не видел, как наши выстояли, потому что “скорая” увозила меня по длинным, опустевшим на время матча улицам. И время от времени я приподнимал голову и жалел немногочисленных прохожих: так много они потеряли, не увидев этот финал.
А потом я долго лежал в больнице. И все ждал, когда же моя девушка придет меня навестить. Но она все не шла, и чтобы отвлечься, я высчитывал, как можно было уйти от прямой ноги третьего: то ли еще протолкнуть, то ли убрать под себя. Так я и лежал, рассматривая все что делалось за больничным окном. А примерно через неделю пришел врач нашей команды и подарил мне футболку. На ней был десятый номер - точно такая же цифра как на трамвае, что ходит на стадион.
Я никогда не играл под десятым. “Врач что-то напутал”, - подумал тогда я, но ни о чем не спросил. Лишь намного позднее я узнал, что у врача целый шкаф таких же футболок. Но это уже не имело никакого значения. Я лежал в больнице. Время прошло. Свою футболку я уже получил.
Накануне возможной смерти Владимир Сергеевич кокетничал с Надеждой Васильевной. Завтра он, наверное, и не вспомнит, что ей говорил, и что она отвечала ему. А сегодня Владимир Сергеевич пытался запомнить улыбку, руки, глаза. Но ничего не получалось. Все – один дым. Единственной вещью, врезавшейся в память, был старый вычищенный самовар, отражающий комнату, лакея с бакенбардами и, кажется, самого Владимира Сергеевича; но только какого-то далекого, чужого, неопределенного, неживого какого-то…Чертов самовар!
"Но Надежда Васильевна хороша! Если б только было время все обдумать, что-нибудь поменять. Как-нибудь объясниться", - Владимир Сергеевич попытался замедлить шаг, но у него ничего не вышло. Сердце требовало равенства количества шагов и своих ударов. Требовало так сильно, что хотелось бежать.
Поднялся ветер, облака как оглашенные полетели над головой. И вместе с ними будто бы улетело что-то важное. Владимиру Сергеевичу захотелось бросить шляпу и долго смотреть, как она несется вперед, как кувыркается на ветру.
"Нет, нет! Нет!" - Владимир Сергеевич проснулся, и ему показалось, что он спал целую вечность. Но, посмотрев часы, Владимир Сергеевич понял, что забылся всего на пятнадцать минут. Было раннее утро. Дуэль должна была начаться через два часа. Оставалось только дождаться своего секунданта.
"Если меня убьют, то это будет несправедливо! Убивают того, кто перед выстрелами по-настоящему не представляет, что может быть убит", - Владимир Сергеевич потянулся, чтобы сорвать травинку. За деревьями мелькнул экипаж с противником. И Владимир Сергеевич неожиданно для себя самого стал подходить к барьеру:
“Этого не может быть. Это не могло произойти так быстро. Так неожиданно! Я еще не успел ничего обдумать… А вдруг она просто откажет мне!. И все закончится!”
Громкий звук выстрела вспугнул стаю птиц, притаившихся на деревьях.
Представьте себе, что я, это не я, а одна девушка, которая мне очень нравится; и что я не описываю сейчас эту историю, а иду себе по коридору института, не зная, что кто-то думает обо мне.
Вот иду, иду. А тут передо мной возникает парень, у которого наружность ну как у меня (понимаете, да?). Но я привык, то бишь привыкла, всем нравиться, так что я не могу себе позволить его просто, за здорово живешь, замечать.
Вот идем мы: я и этот. Я сворачиваю, и он сворачивает. Я останавливаюсь, и он останавливается. Мне уже начинает казаться, что если я кашлять начну, то и он кашлять начнет. А зачем мне, чтобы он здесь кашлял? И так много этих, всяких... Правда, если бы он, скажем, исчез куда-то ради меня я, может быть, перестала бы его ...тьфу наоборот. Ну, в плане того, что заметила бы, что он исчез.
А еще представьте себе, что ходить по коридору института мне (ну не мне, конечно, а этой девушке), нужно частенько. Ну, мне, конечно, тоже надо (что и всем). А этот кадр (в смысле я) все время за мной ушивается. Это прямо ведь ад. Я, наверное, скоро, просто-напросто, не смогу ходить по этим коридорам. Это вообще может привести к тому, что я смогу отличить его от всех остальных. В общем, нужно срочно что-то делать... В общем, психоз. Раздвоение личности какое-то...
А еще представьте себе: как я эту девушку понимаю. Но сделать, к сожалению, ничего не могу. Так и хожу за ней как дурак, а она впереди – как дура.
Марьян работал в реанимации. У него были только ночные дежурства, потому что днем он учился в мединституте (точнее туда ходил), и в реанимацию попасть не мог (точнее мог, но уже не по работе).
В реанимации Марьян был на хорошем счету – на дежурстве он обычно спал и пил очень редко. Когда привозили больных, просыпался и выходил посмотреть что там такого интересненького. Матом ругался только во сне. В общем, по нынешним временам очень ценный работник.
И когда привезли алкоголика в белой горячке, и он вылез в окно, чтобы выбрасываться, все ждали Марьяна для решения вопроса.
Образ гораздо сильнее тогда, когда тебе никто ничего о нем не рассказывает. Поэтому реанимация извне производит на людей впечатление чего-то значительного и важного. Но на самом деле важность этого места заключается только в том, что здесь быстрее всего понимаешь, что ничего важного и значительного не существует. Стоит только посмотреть на грязную кушетку и перекошенное лицо ординатора, как смысл жизни сразу становится похож на коридор, где лежит куча окурков, брошенных растерянными родственниками.
И когда Марьян шел на работу, он бросил свой окурок туда же, куда и все.
Образ алкоголика в окне затронул что-то потаенное, поэтому Марьяну пришлось доставать из дырявого пакета бутылку водки и поставить ее на стол.
- Ну, что мужик, спускайся! – Марьян налил водку в два стопарика. – Накатить надо.
- Ёперный театр! Я же сейчас прыгать буду! Куда ж я того? Это! Да!
- На дорогу – русский обычай! – Марьян поднес стопку к носу, и ему показалось, что водка пахнет, еле тлеющей сигаретой.
- Да ну тебя на хрен! У тебя вокруг крокодилы под ногами!!! Они меня сожрут! Чтоб они сдохли!
- Мужик, ты что в первый раз что ли? Это же реанимационные крокодилы – они не кусаются.
- Как не кусаются?! – Алкоголик, покосился на бутылку.
- Ну, я же здесь сижу – и ничего.
- Так они тебя знают!
- Откуда они меня знают – я только пришел, а ты давно тут в окне торчишь!
Алкоголик задумался. Марьян выпил стопку и попытался представить себе, что все хорошо. Когда это не получилось, алкоголик спустился и тоже накатил. Пили полночи. Приходили медсестры и анестезиолог. За водкой ездили три раза. За закуской - один.
Утром, когда Марьян проснулся, в голове стоял шум сливаемой воды. Это настораживало, но, оглядевшись, Марьян понял, что все в порядке – просто спал в туалете. Выйдя в коридор, Марьян увидел встревоженных людей – кого-то привезли. Алкоголика нигде не было. Немного расстроившись, Марьян зашел в реанимационную, забрал свой кулек и пошел в институт, думая, случится ли хоть на каком-то дежурстве что-нибудь интересное.
|
Ссылки:
|