Сергей Алхутов
Миниатюры
Был некто француз, фамилией не то Вольтер, не то Ларошфуко. Француз имел сестру, которую окружали многочисленные поклонники. Те из них, кто сблизился с нею особо, подвергаемы были от неё испытанию. «Скажи, — вопрошала она, — за что ты меня любишь?» Иные отвечали: за красивые ножки, другие: за острый ум, иные же: за душу возвышенную и устремлённую к Божественному. Всем им она отказывала.
Нашёлся один, что, будучи подвергнут испытанию, ответил французовой сестре:
— Да пошла ты со своими вопросами дурацкими!
Девица немедля вышла замуж за этого человека. И столь впечатлил сей факт брата её, фамилией не то Вольтер, не то Ларошфуко, что оный немедля записал в свой дневник афоризм: «Если мы знаем, за что мы любим женщину, значит, мы её не любим».
В то время и сам француз обхаживаем был некоей особой, назовём её мадемуазель д’Ориньяк. И тщась испытать свою премудрость на практике, спросил он у девицы: «Скажи, за что ты меня любишь?»
— За то, — ответила она просто, — что ты этому не мешаешь.
И столь впечатлил сей ответ француза, что оный немедля впал в ничтожество, подавленный силой женского многомудрия.
Впрочем, позже решив: к чему, де, умствования? — пришёл в себя вполне и не помешал мадемуазель д’Ориньяк стать мадам не то Вольтер, не то Ларошфуко.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2004
- Knowledge itself is a power, - произнёс Роджер Бэкон, - или, по-вашему roughly speaking, so (*англ. грубо говоря, так*): знание есть сила, - и сделал указующий жест чаркой.
- А у нас ещё и так говорят, - отметил Евлампий Изборский, - сила есть, ума не надо, - и сделал встречный жест своей посудиной.
- O, well, you're right! (*англ. О, хорошо, Вы правы!*), - обрадовался Роджер, - and all together it means (*англ. и вместе это значит*): знаний есть, ума не надо, - и, чокнувшись с Евлампием, отхлебнул зелена вина.
- Хм, - сделал, отхлёбывая, Евлампий довольный звук между глотками. Затем, уже осушив чарку, добавил:
- А ты хошь и немчура аглицкая, а в силлогистике не промах. Однакож, знание как сила имеет разную природу и сродство, - и отёр усы.
У Бэкона усов не было. Промокнув рукавом рясы потную тонзуру, он констатировал:
- Я есть не понимающий, что иметь в виду my wise friend (*англ. мой мудрый друг*).
- Да где уж вам, бусурманам, - съязвил Евлампий, но, смилостивившись, разъяснил:
- Вот, к примеру, магнит-камень: сила у него сугубо магнитная, бо сродство токмо к железу имеет. Сила чесночная имеет сродство к упырям, а сила дихлофосная - к тараканам. Так и знание.
- Как знание? I am not understanding (*англ. я не понимаю*).
- Ну вот, скажем словесное знание - оно сродно мыслям и действует убеждающе и побуждающе, - охотно пояснил Евлампий Изборский, - Quum tu, qui nobis infundet novum vinum viridum, quod nunc assurge et affere, sentis eorum odorum, erit ratio pro hoc afferristi. Gratiam ago! (*лат. Когда ты, наливая нам ещё зелена вина, которое сейчас встань и принеси, почувствуешь его запах, это будет доказательством того, что ты его принёс. Спасибо!*)
Роджер Бэкон не медля сбегал за вином и разлил его по чаркам.
- Или вот ещё пример, - продолжил Евлампий, - ты, Роджер, волков боишься?
- Yes (*англ. да*), - печально согласился Бэкон.
- А КАК ты их боишься?
- O, I see a wolf gnaw through a friars throat (*англ. О, я вижу, как волк перегрызает горло монаху*), и у меня внутри всё сжимается, - Роджер Бэкон, метнув взор в пустоту, сжался так, что и снаружи стало заметно.
- Вот, - поддержал Евлампий, - стало быть, страх твой имеет две природы: сперва зрительную, затем внутренне-чувствительную. И знание, чтобы пересилить этот страх, должно иметь к нему сродство, а значит, быть сперва зрительным, затем внутренне-чувствительным.
- Евлампий весьма и весьма мудрый человек, - взвесив, резюмировал Бэкон.
- Чай, не вам, бусурманам, чета, - согласился Евлампий.
- А что ещё может your russian knowledge (*англ. ваше русское знание*)? - испытующе спросил Бэкон.
- Да всяко, - просто ответил Евлампий. Для примера он превратил медную чарку в золотую, зародил в ней гомункула, незаметно стащил у Бэкона подштаники, изобрёл кыргызскую азбуку, полетал под потолком харчевни, начертал квадратуру круга и сделался бессмертным.
- Wow! My God Jesus Christ! Cool! Super! (*англ. Ух ты! Боже мой Иисусе Христе! Круто! Супер!*) - восхтился Роджер Бэкон.
- Да чего там, - примиряюще махнул рукой Евлампий, - Ваши ин тож не лыком шиты. Вон Беда Достопочтенный таку гисторию написал - зачитаешься!
- О, мой друг умеет читать!
- Латынь дело-то, поди, немудрёное. Ты знай в харчевню нашего брата води, я тебе и вечный двигатель покажу, и сапоги-скороходы, и притирку дам вон от плеши твоей.
- Это есть не плешь, - обиделся францисканец, - это есть тонзура.
- Да ты немчура, не забижайся, - унял его Евлампий, - лучше принеси-ка ещё зелена вина.
И монах пошёл за вином.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2003
Медвежонок, который хотел стать буддой
Будда — по-нашему проснувшийся.
Люди ложатся спать и видят сны. И как же называть то, что они видят, проснувшись?
Заставит, бывает, мама есть с хлебом или надеть шапку на прогулку. Тебе кажется, что она тебя под себя подлаживает. Значит, не любит. Ей кажется, что она о тебе заботится. Значит, любит. А как же взаправду?
Или поговоришь, бывает, с приятелем. Тебе кажется, что он тебя не понял. А ему кажется, понял. Так и расходитесь.
Всем что-то кажется.
Вот проснувшийся от этого “кажется” и есть Будда. То есть, конечно, этого мало, чтобы им быть. Но без этого никуда.
Мне кажется, я не будда. Ну, а если мне что-то кажется, — например, это, — значит, точно не он.
Зато я, пожалуй, знаю одного медвежонка, который хотел стать буддой.
Жил этот медвежонок в вольере в зоопарке одного города — будто бы столицы небольшой страны. Страна эта, вроде бы, находилась в Европе. А может, в Австралии.
Каждое утро медвежонок просыпался, завтракал и занимался с дрессировщиком. После дрессировки он обедал. Затем у него было свободное время, и он мечтал. Мечтал стать буддой.
Когда и где он узнал о будде, он, пожалуй, уже бы и не припомнил. Но образ существа (будто бы, человека), сидящего в удивительной позе на задних лапах и улыбающегося всему миру как лучшему другу, вкусной сладости или похвалившему вдруг родителю, манил медвежонка к себе — тихий, светлый, лёгкий.
Потом приходила мама и беззлобными шлепками гнала медвежонка учиться медвежьей науке — лазать по коряге, сидеть спиной к посетителям и зачем-то сосать лапу. Дрессировщик таких уроков не даст — приходилось самому.
Потом был ужин, и после ужина медвежонок снова мечтал стать буддой — пока не засыпал.
Когда он понимал, что вот-вот заснёт, ему становилось сквозь дрёму немножко обидно: опять ничего не вышло.
А надо сказать, медведи удивительный народ. Им почти ничего не кажется, потому что они стараются не думать — и у них обычно это получается. Поэтому для медвежонка стать буддой значило перестать спать.
Однажды он поделился своей мечтой со своим другом дельфинёнком. Дельфинёнок был хорошим другом, поэтому медвежонок не сердился, когда тот задавал ему глупые вопросы. И дельфиненок спросил:
— А тебе это зачем?
— То есть как это “зачем”? — не понял медвежонок.
— Ну, вот я, например, если засну, могу утонуть, — объяснил дельфинёнок.
— И ты, значит, никогда не спишь?
— Да.
— Так ты — будда?
— Не знаю, — ответил друг, — я никогда так не думал. Я просто плаваю.
Медвежонок пошёл домой и по дороге встретил змею. Змея не была его другом, и медвежонок начал разговор издалека:
— Скажи, змея, ты когда-нибудь спишь?
— А это как?
— Ну, например, когда я сплю, у меня закрыты глазки.
— А это как?
— А вот так, — и медвежонок показал, как закрывать глазки. Потом показал на всякий случай, как сосать лапу.
— Нет, — сказала змея, — я так не умею. У меня глазки всегда открыты. И лап нету.
Дома медвежонок всё рассказал маме.
— Дельфины и змеи — это не медведи, — сказала мама, — змея может закрыть глаза только хвостом, а у дельфина полголовы спит, полголовы бдит. Потом половинки меняются.
— Значит, дельфин это полбудды, — сообразил медвежонок, которого только вчера дрессировщик научил считать. Потом посчитал и добавил:
— А будда это два дельфина.
В этот вечер он не мечтал стать буддой. Он о будде — думал. И вот что у него вышло придумать: “если будда это проснувшийся, значит, раньше он спал. Тогда дельфины и змеи не подходят”.
Придумав это, медвежонок разрешил себе помечтать стать буддой. И будда виделся ему, казался — тихий, светлый, лёгкий.
Утром медвежонок пошёл к тигру — этот точно когда-то да спит.
— Ты знаешь что-нибудь о будде? — спросил он тигра.
— Тигры перед прыжком на жертву становятся почти буддами, — ответил тигр, — искренними и без иллюзий.
— А иллюзия — это как?
— Это когда кажется, — объяснил тигр.
— А быть искренним?
— Это если изнутри нет возражений тому, что делаешь, а есть согласие.
— Тигр, а зачем вам это?
— Если прыгать неискренне и с иллюзиями, можно промахнуться и остаться голодным, — ответил тигр. Потом вспомнил кое-что и добавил:
— А ещё отец говорил, что у буддийских монахов самое вкусное мясо.
Медвежонок не стал спрашивать, кто такие монахи, а пошёл домой, и с ним вдруг снова приключилось думать. Он подумал: “Хорошо говорит тигр. Но ведь он на меня не прыгнул. А вдруг он поэтому и говорил неискренне? И с иллюзиями?”
Из-за этого вопроса он не мог мечтать стать буддой. И будто бы в отместку за это “не мог” ночью будда ему приснился — тихий, светлый, лёгкий. Кожа его была золотистой, но без ощущения жаркой тяжести золотой цепи, а лёгкая и практичная, как новенькая алюминиевая ложка — бери, пользуйся. Будда сидел на сплетённом из своих задних лап узоре, слушал медвежонка будто бы стекающими на шею ушами и улыбался ему полными, как вишни, нырнувшими из-под носа и оттого чуть похожими на черепаший клюв губами. Волосы будды клубком гнездились на макушке его головы — клубка, пожалуй, хватило бы на несколько пар тёплых шерстяных носков. И то ли голубоватое сияние, то ли пряный аромат, то ли нежная мелодия, а может, все они вместе исходили от будды, обволакивали медвежонка и делали его сразу послушным и шаловливым.
Медвежонок проснулся и открыл глазки. На полу вольера лежал большой жёлтый лист, а на его собственной лапе сидело мелкое белое что-то.
— Ты что? — спросил медвежонок. Потом поправился, — вернее, кто?
— Я моль, — ответило что-то.
— Моль, ты спишь? — спросил медвежонок.
— Нет. Я спала, пока была куколкой.
— А почему ты не спишь сейчас?
— Потому что откладываю яйца в твою шерсть. Мне надо успеть.
—А что случится, если ты не успеешь?
— Я умру. Я сегодня родилась и сегодня умру.
— А если успеешь?
— Тоже умру.
— В чём же разница? — удивился медвежонок.
— В яйцах, — ответило что-то, — все хотят оставить за собой яйца. Не все могут.
— Вот почему ты не спишь! — понял медвежонок.
— Да, — ответило что-то, — заснул — остался без яиц.
“Будда это моль-долгожитель”, — подумал медвежонок и стал говорить с жёлтым листом, но ничего не получилось.
Вскоре жёлтых листьев стало больше, и мама велела медвежонку готовиться к спячке. “Сейчас или никогда”, — понял медвежонок и купил в магазине буддильник.
Зимняя спячка как ночной сон: пока спишь, не знаешь, сколько прошло времени.
В общем, медвежонок проснулся по буддильнику.
Сперва он вспомнил большой жёлтый лист. Затем сияющего будду. А потом из памяти полезли страшные истории про медведей-шатунов, рассказанные одним его товарищем, тоже медвежонком. Мол, проснёшься раньше срока, будешь всю зиму ходить голодный, злой, замёрзший. Бывает ещё хуже — людей есть начнёшь.
Поворочался медвежонок, поворочался, потом — хрясть лапой по буддильнику! Ну, мол, его совсем, будду этого, буду как есть — медведем. Сунул лапу обратно в рот и заснул.
Что ж, когда-нибудь все мы, как и он, искренне вырастаем из своих иллюзий.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2003
Посадил дедка рыбку. Выросла рыбка большая-пребольшая.
Стал дедка рыбку из земли тянуть. Тянет-потянет, вытянуть не может.
Рыбка уснула, хвостиком махнула, яичко упало и— покатилось. Покатилось, покатилось и — полетело!
Летит яичко по тропинке, глядь — утка. Утка и говорит: “Яичко, яичко, я тебя съем”. И съела.
Летит утка в поднебесье, глядь — заяц. Заяц и говорит: “Утка, утка, я тебя съем”. И съел.
Летит заяц по лесу — и залетел прямо в сундук. А сундук тот на дубу висит, а дуб на острове Буяне, а остров в море-окияне.
Тут море-окиян и говорит: “Всё бы складно да ладно, но чего-то не хватает, а чего — сами ищите”.
Искали все вместе, искали и доискались: иголки в яйце нет.
Тотчас сундук с дуба упал, заяц из сундука вылетел, утка из зайца, яйцо из утки — и бултых в море-окиян! А плавать-то не умеет.
И утонуло.
Тут рыбка на грядке просыпается да и говорит деду: “Отпусти меня, старый, я тебе яичко сыщу”.
Отпустил дедка рыбку, уплыла она в море-окиян да яичко сыскала. Сыскать сыскала, а поднять не может.
Выпил тогда дедка всё море-окиян, только рыбку да яичко оставил. И говорит он рыбке: “Полезай, рыбка, в яйцо”.
Полезла рыбка в яйцо. Дедка яйцо к острову Буяну покатил, а как докатил, так море-окиян из себя обратно и выпустил. Поклонилось ему море-окиян в пояс да на место встало.
Обернулся дедка дубом. Тут яйцо в утку залезло, утка в зайца, заяц в сундук, а сундук уж на дедку сам повесился.
То-то дедке славно: и рыбка при нём, и яйцо!
Вот с той поры и пошло название: рыба-игла.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2003
Был дед бобылём, и была у него дочка Марьюшка.
Пошла как-то Марьюшка в лес по грибы да по ягоды. Только вышла за околицу — глядь, навстречу медведь. Говорит он ей: “Иди, Марьюшка, за меня замуж”. Отвечает Марьюшка: “Что ты, бурый, у меня и приданого-то нет — наткать не успела”.
Другой раз говорит медведь: “Бери, что успела, да иди за меня замуж”. Другой раз отвечает Марьюшка: “Что ты, бурый, на кого ж я батюшку оставлю?”
Третий раз говорит медведь: “Аль не вся деревня у батюшки твоего в родне? Иди, с роднёй прощайся, невестой моей возвращайся”.
И пошла Марьюшка за медведя замуж.
Горевал дед, горевал, ночью на полатях ворочался — вдруг в избу стучат. Открывает он дверь, а на пороге Смерть стоит.
Говорит деду Смерть: “Пришла я, дед, к тебе свататься, сама себе сватья”.
Отвечает дед: “Не серчай, Смертушка, но на что мне такая жена? Ты ж день-деньской на промысле, ночь на промысле, тебя в избе ищи-свищи, а не найдёшь”.
“Что правда, то правда, — Смерть говорит, — а только сходи ты к зятю своему медведю, у него в лесу время на постое стоит, а он там хозяин, вот и выпроси у него двадцать пятый час. В тот час мы и вместе будем”.
Пошёл дед к медведю двадцать пятый час просить. А медведь и говорит: “Хочешь двадцать пятого часу — вот тебе, дед, испытание. Коли будет одна нога твоя в деревне, а другая в самой чаще леса, получишь, что просишь”.
Лёг дед спать, и спал он без задних ног, а ноги сами пошли — одна в деревню, другая в чащу. К утру оборотились да к деду приросли.
Говорит медведь деду: “Вот тебе, дед, ещё испытание. Коли будет одна рука твоя в деревне, а другая в самой чаще леса, получишь, что просишь”.
Дед говорит: “Потруднее первого будет это испытание, зятёк. Я, вроде, мужик мастеровой на все руки, а без инструменту всё ж как без рук”.
Тут — глядь! — руки-то у него и вправду отвалились. Отвалились да пошли, одна в деревню, другая в чащу. К утру оборотились да к деду приросли.
Говорит медведь деду: “Вот тебе, дед, третье испытание. Коли будет одна твоя голова в деревне, а другая в самой чаще леса, получишь, что просишь”.
Призадумался дед. А Марьюшка ему и говорит: “Знаю я, батюшка, как тебе с испытанием мужниным справиться. Кто Смерть на себе познал да жив остался, у того и две головы”.
Отвечает дед: “Как же мне, доченька, Смерть познать, когда с нею вместе мы будем в двадцать пятом часу, а я его и домогаюсь у мужа твоего”.
А медведь так речёт: “Дам я тебе, дед, двадцать пятый час под залог твоих рук да ног, да всего на часок”.
Отдал дед медведю руки да ноги, взял двадцать пятый час да по лесу идёт. А навстречу Смерть.
Говорит ей дед: “Полезай, невестушка, на меня верхом, я тебя познаю да по лесу покатаю”.
Влезла Смерть на деда, он и умер. Умер, и думает: “Вот незадача! Как же мне теперь живым остаться?”
Огляделся вокруг себя и видит корягу. На соху коряга не годится, на борону не годится, ни на что в хозяйстве не годится. Взял дед корягу себе.
Огляделся ещё и видит травиночку. На сено та не годится, на зелье не годится, ни на что в хозяйстве не годится. Взял дед травиночку себе.
Огляделся ещё и видит камешек. Печь класть камешек не годится, святое место ставить не годится, ни на что в хозяйстве не годится. Взял дед камешек себе.
Огляделся ещё и видит, другая голова у него появилась. А Смерть и говорит: “Воротись, жених, скорее к медведю”.
Воротился дед к медведю, а что дальше делать — и не знает.
Ударил медведь деда по голове, голова-то и отвалилась. Отвалилась — да и в чащу покатилась.
Огорчился дед, руки-ноги забрал и домой пошёл. Едва воротился, глядь — в избе прибрано, на столе скатёрка новая, а Смертушка из печи блины да пироги достаёт, на стол ставит.
И стали они в урочный час жить-поживать да добра наживать. А двадцать четыре часа в сутки Смерть на промысел ходила.
И вот как-то пошёл дед в баньку каменку править да полок подновлять, глядь — навстречь ему другая его голова из лесу катится.
Говорит ему голова: “Я к тебе, дед, из лесу с весточкой. Померла твоя Марьюшка, а медведь её с горя совсем словам разучился”.
Затаил дед обиду на жену свою, и как урочный час настал, говорит он ей: “Что ж ты, мачеха, дочку мою Марьюшку со свету сжила?”
Отвечает ему Смерть: “Со свету сжила, а к себе забрала, да не моя на то воля, кого к себе забирать. А два тебе будут утешения: рожу я тебя другое дитя, и с Марьюшкой каждый день видеться будешь”.
Глядит дед в красный угол — а там Марьюшка его стоит. То-то им было радости! С той поры что ни урочный час, Марьюшка в избе. А когда деду со Смертушкой надобно, во двор идёт по хозяйству.
Прошло время, и родила Смерть деду дочку, а Марьюшке сестрицу кровную. Дед голову свою оторвал, в лес к медведю послал, велел передать, чтобы приходил дорогой зять на смотрины.
Поглядел медведь на сродственницу и заговорил на радостях.
С тех пор и мечтают люди две жизни прожить — Смерти-то две!
© Copyright: Сергей Алхутов, 2003
Человек стоит в очереди. Вглядитесь в эти глаза: в них покорность. По загорелому виску медленно катится тягучая капля пота. В руках человека книга.
А это значит, у него снова есть руки.
Вторые сутки под палящим солнцем, и некуда положить книгу, и не покрыть голову чалмой. Несколько часов назад женщина, стоящая через три человека впереди от него, попыталась прикрыть книгой голову. Это ей тоже зачтётся, только и подумал он.
Вообще, стоять в одной очереди с женщинами, да ещё голыми, ему противно.
А все его товарищи уже там…
Впрочем, это недостойные мысли. Если ему оторвало руки осколком, и он не смог погибнуть с оружием в руках — значит, и на это воля Аллаха. Гораздо больше его беспокоит, что город Страшного Суда так долго удерживался жидами. Куда ни плюнь, везде вывески с надписями на иврите. И ещё как-то странно, что никто не совершает молитву.
Город разбитых витрин поделён на три равных сектора. Евреям повезло больше всего: у них не тесно. Зато им, как и христианам, не будет перил. Благодарение Аллаху, у него есть руки — будет чем держаться за перила.
Человек стоит и ждёт решения. Со времён самого Ибн Абд аль-Ваххаба он первый воин джихада, вынужденный ждать. И ему снова лезут в голову дурацкие мысли.
Куда деть книгу после Суда?
Если усладой ему будут гурии, то кто будет усладой женщинам?
Почему врата направлены в сторону еврейского и христианского секторов Иерусалима?
Как хорошо, что у него есть руки! Хвала Аллаху! Кажется, он знает: если их куда-нибудь приложить, дурацкие мысли исчезнут.
Он осторожно стучит пальцем по голому потному плечу впереди стоящего. Тот оборачивается.
— Мир тебе, — обращается к нему человек, — не доставишь ли ты мне радость, выполнив мою просьбу?
— Мир и тебе, о правоверный, — отвечает тот, — о какой просьбе ведут речь твои уста?
— Запомни меня. Вот, посмотри: я — человек с грубой кожей на теле и свежей кожей на руках. А когда Аллах позволит мне вернуться, вспомни, что в очереди за тобой стоял именно я.
— Куда же ты уходишь, о правоверный? — изумляется впереди стоящий.
— Бить морды христианам.
В глазах впереди стоящего немой вопрос. И человек на него отвечает:
— Подумай сам, и да вразумит тебя Аллах. Евреев мало, и сражаться с малым врагом недостойно воина. А язычников тут нет. Да, и подержи, пожалуйста, мою книгу.
Он вручает книгу опешившему соседу и начинает пробиваться сквозь толпу потных тел в сторону христианского сектора Иерусалима.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2002
— Так сколько же, по-твоему, их тут? — вопросил Алкуин, указуя рукой на иглу, что держал он в другой руке.
— Как можно счесть ангелов Господних? — ответствовал Иоанн, — все числа у Господа, увы нам, грешным.
— Господь есть Бог, что значит: дающий все блага, с— с некоторой укоризною заявил Алкуин, — и как число есть благо, то Господь даровал нам, грешным, и его.
Он отложил иглу в сторону, приготовясь к диспуту уже не нумерологическому, но богословскому.
— Постой-ка, брат Алкуин, — нахмурил брови Иоанн, — по-твоему, чего у нас нет, то не благо?
— Это отчего же? — изумился Алкуин. Диспут принимал характер не богословский, но логический.
— Ну как же, брат! — оживился Иоанн, напав на тему, в коей, как думалось ему, был он силён, — вот, выслушай силлогизм. Господь даёт все блага. Следовательно, всё сверх данного Им не есть благо.
— Силлогизм твой не подходит ни под один модус, — с плохо скрываемым торжеством заявил Алкуин, — где в нём меньшая посылка?
На дальнем углу стола, за коим восседали мужи, закипела в стеклянном сосуде жидкость. Иоанн достал из-под стола рукавицу и, надев её на руку, снял сосуд с огня и принялся переливать его содержимое в сосуд иного свойства.
— А что ты скажешь о большей посылке, брат? — вопросил он, переливая, — Не находится ли тобою смысл её несколько неустановленным?
— Не забудь остудить, брат Иоанн, — молвил Алкуин, неотрывно глядя на переливаемую жидкость, — и давай с Божьей помощью вернёмся к вопросу об ангелах, ибо Господь непознаваем.
— Увы нам, грешным, — отозвался Иоанн, — думаю, что их не менее пяти дюжин.
— Пять дюжин?! Всего-то пять дюжин ангелов? — не поверил ушам своим Алкуин.
— Разве я сказал: пять дюжин? — живо откликнулся Иоанн, — Я сказал: не менее того. Однажды было мне от Господа видение, в котором Пресвятая Дева Мария сказала, что их семьдесят восемь. А Святой Апостол Пётр подтвердил сие, добавив: и ещё одно ангельское крылышко, что составляет три семнадцатых доли.
— Но, брат, — горячо возразил Алкуин, — разве не согласно учению святых отцов утверждение аббата Юлиана Гиппонского, что Господь создал целое число ангелов? И смотри же, ты льёшь мимо сосуда.
— Святый Боже, — спохватился Иоанн и исправил позицию руки своей, — Но воистину благо, что сию жидкость испытания Господня сварили мы с запасом и паче с запасом. Принеси льда, брат.
Алкуин сходил за льдом. Вдвоём мужи обложили сосуд сим дивным, дающим прохладу телом.
— А вот мой вопрос Юлиану Гиппонскому, — возобновил беседу Иоанн, — когда Господь создавал время, создал ли Он целое число времени?
— Хм, хм… брат, это мудрёный вопрос, Господь вразумляет меня сказать тебе предварительное “да” и донести сей вопрос до аббата.
— Но, воистину славен Господь, почему же тогда сегодня не Новый Год? — воскликнул Иоанн.
— Должно быть, для Господа всегда Новый Год, а нам, многогрешным, дано познать времена пока лишь до сегодняшнего семнадцатого числа марта месяца, — ответствовал Алкуин, не без некоторого, правда, сомнения.
— Увы нам, грешным, — отозвался Иоанн, — но не возможно ли, брат Алкуин, такое, чтобы Господь открыл мне через Апостола Петра лишь долю того ангела исчислением три семнадцатых?
— Возможно, прочие четырнадцать семнадцатых сего ангела были совращены врагом рода человеческого, и открыть их тебе не стало бы благом, — заявил после раздумий Алкуин, со всё, правда, возрастающим сомнением.
— Три, четырнадцать, — задумчиво повторил Иоанн. Потом зачем-то добавил: — Сто пятьдесят девять. А что, сегодня семнадцатое марта, сиречь третьего месяца?
— Именно, — подтвердил Алкуин.
— И сегодня придёт достопочтенный Камамбер?
— Именно, — подтвердил Алкуин.
— В таком случае, брат Алкуин, не надлежит ли нам отлить некую долю из большого сосуда в малый?
— Ты прав, брат Иоанн, и вот два сиих малых сосуда, — ответил Алкуин.
Иоанн принял один из малых сосудов из рук Алкуина, взял со стола иглу и, пристально вглядевшись в её кончик, заявил:
— Надлежит испытать естество и воспользоваться стократною лупою. Господь да явит нам ангелов!
С этими словами он бережно насадил иглу обратною её стороною на нарочно устроенный к сему кончик сосуда и принялся сквозь потайную полость внутри иглы набирать в сосуд жидкость, погрузив в неё иглу и выдвигая поршень за рукоять.
Алкуин тем временем смочил паклю двойным вином и протёр ею извлечённую из-под стола вторую иглу.
— Полагаю, здесь ангелов не меньше, благодарение Господу, — проникновенно сказал он.
Иоанн принял из его рук другую иглу, другой малый сосуд и повторил операцию со словами:
— Святый Боже, что есть на небесах!...
— Sanctificetur nomen Tuum. Adveniat regnum Tuum… — подхватил Алкуин по латыни.
Едва мужи покончили с молитвой, Иоанн вопросил Алкуина:
— А что же, достопочтенный Камамбер внёс плату за сию жидкость испытания полностью?
— Полагаю, брат, Господь не попустит Камамберу взять сверх того, за что им уплачено, — с верою в голосе изрёк Алкуин.
— Аминь! — выдохнул Иоанн.
— Аминь! — присоединился Алкуин.
И они закатали рукава.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2005
Вначале ничего не было. Затем Великий Каиуаи решил создать мёртвых. Для этого он взял немного гнили и тлена из ничего, а зубы и волосы украл у самого Великого Мауи.
Из этого Великий Каиуаи сделал мёртвых. Потом он сделал мёртвых из соседней деревни. Потом мёртвых с соседнего острова. Всех их он поселил в стране мёртвых Болоту. Всё это время Великий Мауи спал на циновке из стеблей растения Паиуала.
Позже оказалось, что есть Большая Земля. Тогда Великий Каиуаи стал создавать мёртвых с Большой Земли, но для них в Болоту не хватило места. Пришлось будить Великого Мауи.
Великий Мауи вначале разгневался на Каиуаи за волосы и зубы, отсёк ему обе стопы мечом из дерева Сиулуи и сделал из них Страну Мёртвых для Большой Земли. Но затем смилостивился и молвил:
— Я наказал тебя достаточно, Безногий Каиуаи; теперь придумай, куда поселить мёртвых с ещё четырёх Больших Земель.
Безногий Каиуаи срубил пальму, связал из неё плот, плывущий по небу, и назвал его Солнце. Этот плот плавает до сих пор.
Солнце всплыло и осветило разные Страны Мёртвых, которые уже были, когда ничего не было. Во всех них Безногий Каиуаи поселил мёртвых с разных Больших Земель.
Когда Великий Мауи увидел, что мёртвых достаточно, он принялся создавать живых из шляпок гриба Татиуи и селить их на островах и Больших Землях. Безногий Каиуаи в это время мастерил Луну и съедобную рыбу.
Когда Великий Мауи решил, что сделал достаточно живых, он устроил мёртвую и съеденную рыбу, поселил её в Болоту и лёг спать на циновку из стеблей растения Паиуала. В это время Безногий Каиуаи смастерил неолитическую революцию, и живых стало в десять раз больше. Они стали шуметь.
От шума Великий Мауи проснулся, отсёк Безногому Каиуаи обе ладони мечом из дерева Сиулуи и сделал из них чуму и холеру. Но однажды ему снова захотелось спать на циновке из стеблей растения Паиуала.
Тогда Безногий и Безрукий Каиуаи сделал промышленную революцию, и живых стало ещё в сто раз больше. Теперь шумели не только люди, но и машины.
Великий Мауи проснулся, отсёк Безногому и Безрукому Каиуаи голову мечом из дерева Сиулуи и устроил из неё экологический кризис. Но ему надоел экологический кризис, и он снова лёг спать на циновку из стеблей растения Паиуала.
Тогда Безногий, Безрукий и Безголовый Каиуаи смастерил информационную революцию, и живых стало ещё в сто раз больше. Шум теперь стали называть флуд и спам, а ещё флейм.
Великий Мауи подумал и решил не просыпаться.
Тогда Безногий, Безрукий и Безголовый Каиуаи сошёл с ума от флуда, спама, а ещё флейма. Сойдя с ума, он срубил ещё одну пальму, связал плот, плывущий по небу, и назвал его Звездолёт. Безногий, Безрукий, Безголовый и Безумный Каиуаи посадил на Звездолёт всех мёртвых и отправил их в путешествие к другим мирам.
Тогда Великий Мауи проснулся, отсёк Безногому, Безрукому, Безголовому и Безумному Каиуаи большой палец мечом из дерева Сиулуи и сказал:
— Кто теперь наполнит земли мёртвых?
С тех пор для того, чтобы появился мёртвый, ему надо сперва родиться живым и прожить много-много-много лет. А ещё люди стали показывать большой палец, чтобы досадить Великому Мауи. Они показывают его и говорят про себя:
— Смотри, Мауи! У меня ещё кое-что есть! Нас ждёт ещё одна революция!
А Великий Мауи спит на циновке из стеблей растения Паиуала и думает во сне, как смастерить из большого пальца Безногого, Безрукого, Безголового, Безумного и Беспалого Каиуаи, отсечённого мечом из дерева Сиулуи, кризис информационного общества.
©Сергей Алхутов, Вологда, 22.12.2004
Однажды известный сетевой писатель S, проснувшись поутру, обнаружил, что совершенно лишился пиписьки. Это было возмутительно — ведь он известная в литературной сети личность!
Решив доискаться до правды без скандала, он зашёл на форум сайта, где публиковал свои опусы уже более трёх лет, и — о, ужас! — обнаружил там мой постинг.
Писатель немедленно откликнулся на него: “Глубокоуважаемая пиписька! Прошу Вас знать своё место! Взываю к уважению и порядочности!”
Когда я прочёл ответ S, первым моим бессознательным порывом было встать. Но нет, решил я, так, чего доброго, ещё и на место вернёшься. А там воняет — да, я помню, как воняет в трусах у S! — к тому же он носит бельё весьма тесное, что неизбежно ограничивает мои творческие потенции. Лучше уж перебраться в трусы другого, совершенно иного толка, писателя D: пусть у него будут две пиписьки.
Но затем мне в голов.у пришла новая мысль. А зачем, подумал я, куда-то перебираться? Я ведь тоже стал известной в литературной сети личностью, пусть и менее, нежели S, одиозной.
Не завести ли мне клон? Пусть мой бывший хозяин заберёт его себе в качестве биоинформационного протеза.
Наконец я решил посоветоваться с некой дамой, пишущей женскую прозу, поскольку знал наверняка, что она — пиписька клона одного из самых скандальных фантастов сайта.
“Не рыпайся, — сказала мне дама, — сейчас, когда один писатель посылает другого в область гениталий, другой идёт к тебе. А если ты вернёшься, к кому он пойдёт? К S??? У тебя же миссия!”
И я решил остаться.
С тех пор прошло около двух месяцев. И пишу я этот текст по велению совести. Нет-нет, да уколет: “Как-то там S без тебя? А?”
Как Вы, уважаемый?
© Copyright: Сергей Алхутов, 2003
Творцу, чирикавшему что-то в блокноте, явился диавол. Писатель повёл ноздрями и поднял голову.
- Что пишем? - обыденно полюбопытствовал нечистый.
- Сегодня миниатюру, - ответствовал творец.
- И о чём же на этот раз?
- О великом.
Диавол ухватил двумя пальцами блокнот и потянул его на себя. Творец особенно не препятствовал.
- "Творцу, - начал декламировать лукавый, глядя в блокнот, - чирикавшему что-то в блокноте, явился диавол". Ты, святоша хренов, доколе будешь писать меня с маленькой буквы?
- Будто ты сам не знаешь, что "диавол" - это не имя, а должность, - не то назидая, не то оправдываясь, заметил писатель.
- Вот слово "Президент" ты, небось, частенько с заглавной пишешь; - парировал чёрт, - ну ладно, а кто же из нас тот великий?
- Да уж не ты.
- Вот сволочь! А впрочем, что с тебя взять... - диавол махнул рукой, - а тот момент, в который я отбираю у тебя блокнот, успел описать?
- Сам-то как думаешь? - не то огрызнулся, не то похвастался творец.
- Посмотрим, посмотрим, - недоверчиво повёл головой лукавый, - ну-ка, что это тут написано? "- Посмотрим, посмотрим, - недоверчиво повёл головой лукавый, - ну-ка, что это тут написано? "- Посмотрим, посмотрим, - недоверчиво повёл головой лукавый, - ну-ка, что это тут написано? "- Посмо..." " "
- ХВАТИТ!!! - взорвался писатель. Чёрт остановился, потряс головой. Видно было, что он благодарен творцу, который вытянул его из этой трясины, но не сдаётся.
- Название-то есть у этого опуса? - спросил он.
- Есть. Рабочее название - "Писатель и чёрт", - ответил писатель.
- Банально, - заметил диавол.
- На то и рабочее, - резонно возразил творец, - есть ещё выходное, под которым миниатюра выйдет в свет, есть внутреннее, спрятанное внутри миниатюры, есть секретное, которое я тебе не скажу, и протокольное.
- Это ещё что такое? - изумился лукавый.
- Протокольное название - "Настоящее произведение". Настоящее в смысле именно это, не другое.
Нечистый, услышав казёный оборот, припомнил, что некогда заключил договор с творцом.
- Публиковаться-то где будешь? - зашёл он издалека.
- В интернете.
- Подожди-подожди, - чёрт, как это бывало с ним всякий раз в минуты волнения, завонял серой, - а почему так скромно?
Писатель сузил ноздри, поморщился и отвернулся, но как человек интеллигентный спросил только:
- А что?
- Да так, - попытался отмазаться чёрт.
- Не темни.
- Ну, а как же слава, там, деньги? Власть? - диавол подался вперёд.
- А что деньги? Я, вон, дезодорантами торгую, на жизнь хватает. Кстати, очень рекомендую, - писатель, прищурившись, многозначительно глянул на чёрта.
- По-моему, - решил пойти диавол напрямую (а ведь в его арсенале есть и такое), - ты хочешь обманным путём вытянуть назад свою душу.
- Ты вообще-то договор читал? Там русским по белому написано: "Совесть". А душа моя при мне, - победно ухмыльнулся творец.
- Я подам на тебя в суд! - рассвирипел диавол.
- В какой? В Страшный? Ну-ну.
- Совести у тебя нет!
- Сам купил.
- Сволочь ты всё-таки, - обессилел лукавый.
- Это только с тобой, - заметил творец, - с людьми я вроде против совести не живу, так она у меня знаешь сколько неиспользованная лежала до тебя! Кстати, слава эта твоя мне тоже нужна не особо. Хочешь - бери.
- Мне-то она на хрена? - сказал лукавый и махнул рукой.
Да и стоило ли злиться? Душевные силы ему сегодня ещё пригодятся: в дальнейшем плане стоят контрольные визиты к плотнику, политику, почтальону, прокурору, промоутеру и психологу.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2002
Волшебный космонавт был очень разносторонним человеком. Поэтому он смотрел в разные стороны, во все иллюминаторы по очереди. Он искал Бога.
Потом он подумал: "Если Бог есть снаружи, то он даст мне знак". И перестал смотреть.
И тут в иллюминатор постучали. "Это ты, Господь!" - обрадовался Волшебный космонавт. "Нет, это мы, инопланетяне", - был ответ из космоса. "О Боже, опять эти зелёные недоумки", - подумал Волшебный космонавт, а затем решил: "Видать, прав был Боддхидхарма, кругом простор, и ничего святого".
Тогда он обратился внутрь себя. Он смотрел внутрь то от головы, то от пяток, он слушал своё дыхание и ощущал, что происходит в его теле.
Потом он подумал: "Если Бог есть внутри, то он даст мне знак". И перестал смотреть, слушать и ощущать.
И тут изнутри постучали. "Это ты, Господь!" - обрадовался Волшебный космонавт. "Нет, это мы, инопланетяне", - был ответ изнутри. "О, Боже, опять эти зелёные недоумки", - подумал Волшебный космонавт, а затем решил: "Если снаружи и внутри одно и то же, то меня, должно быть, нет".
И растворился.
Инопланетяне испугались этого и все убежали кто куда.
Остался только Бог.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2001
На обочине стояли тотемные столбы: Уицилопочтли, Мганга, Вотан, Велес...
- Ну, и чего стоим? - задиристо спросил Буратино.
- Мы поступали как нам вздумается, - хором ответили столбы, - Те, кто шёл за нами, поступал, как мы. Те, кто шёл за ними, поступали, как мы велим.
- Ну, теперь-то вы ни на шаг от того, что о вас знают, - озорно подмигнул Буратино.
- Так и ты живёшь по тексту Алексея Толстого, - ответили столбы.
Буратино недовольно тряхнул кудряшками, но прошёл в конец шеренги и вкопался по пояс.
Теперь он тоже.
© Copyright: Сергей Алхутов, 2001
Поэзия эпохи Тан многозначна. Приказ военачальника однозначен. Есть вещи посередине.
Сунь Вань Впень, цзиньши из Аомыня
Много белка хорошо, однака. Белка глаз бил, белка глаз вытек. Другой глаз белка бил, другой вытек. Теперь наощупь прыгай.
Юкагир-Бельды, бывший охотник
Что такое белки? Чем данная форма живого вещества отличается от сходных с ней? Для ответа на этот вопрос необходимо проанализировать их структуру и функции.
По молекулярной массе белки превосходят любую другую сущность. Но гораздо важнее осветить вопрос о том, как организована эта масса.
В естественной среде белок есть уникальная структура, более того, эта структура может изменяться в зависимости от условий. Так, при нагревании белки теряют подвижность и склеиваются, что приводит к разрушению, а затем и обугливанию клетки.
Затронув вопрос о клетке, нельзя на нём не остановиться. Как известно, белок можно содержать в различных условиях, в том числе в пробирке. Но чаще всего белок можно встретить в клетке. Клетка есть замкнутая единица биологического пространства, окружённая клеточной стенкой. От прочности последней, а также от наличия так называемых клеточных дверец, зависит, насколько активны в клетке белки. Белка в клетке бывает много, и это влияет на её подвижность. Как известно, среди прочих форм клеток встречаются и колесообразные, что существенно уменьшает требования к белкам.
Вернёмся к обсуждению того, как выращивать белок в пробирках. Чтобы развести белок в пробирке необходим следующий материал:
один: пробирка
два: пипетка
три: вода
четыре H2SO4
пять белок
Однако, до настоящего времени белок получают в основном из природных источников.
Белками богаты многие природные зоны, и добываются белки при переработке самых разных природных ресурсов. Птица, рыба, яйца - без сомнения, изобильно порождающие их, богатые источники. Но особенно много белки, как отмечают учёные, находятся на орешнике. Люди давно подметили: где орехи, там и белки.
Когда народное хозяйство в порядке, белок всегда в изобилии. А используются белки в основном в пищу. Поднимая вопрос о кормах, заметим, что белка в теле, особенно при предшествующем должном откорме, может быть до 10-12 кг. В питании белок играет уникальную роль, особенно в зимний сезон, и поэтому очень важна термическая обработка пищи. Учёные спорят, есть ли белок в чистом виде, без жира; возможно, это следствие особой разновидности уродства. Так или иначе, добавляя белок в ежедневный рацион, избегайте попадания волосяного покрова в суп. Ибо не следует забывать, что и шерсть, и когти, а также рога и копыта - всё это белки.
Важно также предостеречь читателя, затронув вопрос об аллергии на белок. Кроме того, некоторые белки являются источником страшных болезней: так, порядка десяти лет назад в литературе муссировался вопрос о т.н. прионах - веществах протеиновой природы. Об их прямой связи с живыми белками говорить рано.
В заключение - о наименее освещённых сторонах предмета настоящего трактата. Все до сих пор известные нам живые существа имеют белок в той или иной форме, в разном положении, не обязательно в клетке. Но ряд исследователей считает, что заяц - небелковая форма жизни, занесённая к нам из космоса на метеорите.
Литература
1. Биохимия. М., Медгиз
2. Пушное звероводство. М., Охотиздат
© Copyright: Сергей Алхутов, 2001