СТИХИ ДВОРА 


* * * 

Пушистые кошки живут в богатом районе.
А лучшие кошки живут на весеннем пляже.
Пушистой - я почитаю с надрывом Вийона,
а с лучшей - мы у нагретого моря ляжем. 

Сотней кошачьих глаз за нами следят отели.
Миллионами глаз с неба - кошачьи души.
Нам хорошо на этой песчаной постели.
Возьми мое сердце и съешь мою порцию "суши". 

Рыжая кошка - огонь, пепелище. Шрамы
картой дорог на теле твоем, морячка.
В этом я, мальчик, вижу источник шарма.
А для поэта в этом - хмельная качка. 

Мы отряхнемся, может быть чуть брезгливо.
И разбежимся, может быть чуть поспешно.
Серые волны тушат огни Тель-Авива.
Звездная пыль оседает на город грешный. 

КОТ В САПОГАХ 

Котом в сапогах я бродил закоулками Франции,
перья со шляпы купались в пролитом бордо.
На каждой второй захолустной и чистенькой станции
я ждал тебя, ждал тебя, ждал, Франсуаза Годо. 

Шпагу свою я сломал о какую-то стойку,
остаток клинка сохранил - он и мертвый мне верен.
Отцовский бальзам я у ведьмы сменял на настойку
и жду Франсуазу - любовное зелье проверить. 

Обшарил я множество замков, отелей, борделей.
Я за кулисами нормы в потемках брожу.
Под рыбьим свеченьем луны я читаю Бодлера
и песню тяну, и тяну потихоньку анжу. 

Меня утешает… слегка утешает бесстрашие
с которым другие бродяги живут в никуда.
Я жду Франсуазу Годо. Это то настоящее,
которого нет да и быть не должно у кота. 

Плащом мушкетерским укрыл я больную скотину,
поскольку смотрела мне в душу глазами Годо.
Сижу я под деревом, кажется это осина.
Стихи в голове, а в кармане - эфес и кондом. 

О ВЕЧНОСТИ 

Сплетем хвосты и перейдем на ты!
Изобразим хвостами - бесконечность.
Пусть каждый первый недалекий встречный
подумает: "Блудливые коты".
Пусть каждый надоедливый второй,
не видя Знак в хвостах переплетенных,
тихонько покачает головой
и побредет - задумчивый и сонный.
Но есть, но есть внимательный герой -
печальный демон городского гама,
постмодернизма враг, служитель храма,
не возведенного его хромой судьбой.
Увидев бесконечность, он поймет,
что жил не так, но впереди - надежда
на умопомрачительный полет
между собою - будущим и прежним,
что наша жизнь - игра небытия
на маленьком тамтаме - ритм и вера,
что если есть понятие "наверное",
то есть уверенность в местоимении "я".
Что делать нечего, но нужно, но зачем,
что есть еще куда продлить движение,
есть значит шанс. Есть радость от сожжения
пространства, кислорода, жизни, тем. 

ДЖУЛЬЕТТА 

Этот персидский манящий взгляд
сквозь спутанный шелк волос.
И главное, Боже мой, аромат,
что мне обонять довелось. 

Он застил чутье, но главное он
застил глаза. И я
понял, что полностью покорен,
но сука любовь моя. 

Она выходила гулять во двор,
я раньше таких не встречал.
Я крался за ней не как кот, как вор.
О, пытка без палача! 

Хозяйка Джульетты - седая мышь,
пахнущая тоской,
купала ее шампунем "Париж" -
есть кошачий шампунь такой. 

Ей, пекинессе лучших кровей,
лучший же аромат.
Что мог предложить ей, кроме когтей?
Кошачий влюбленный взгляд? 

Сука есть сука, а кот - это кот,
и вместе им не сойтись,
пока не подует ангел в фагот,
и Бог не скажет:"Кис-кис". 

Когда разливается в горле любовь
тысячью жалящих змей,
молчат и рассудок, и опыт, и кровь
у кошек и кобелей. 

Пекинесса ростом была с меня,
мы смотрели глаза в глаза.
На забор я вспрыгнул, как на коня!
В крови забурлил нарзан! 

Джульетта внезапно сказала:"Да!
О, мой кошачий князь!
Мы не расстанемся никогда,
ничто не порвет нашу связь!" 

Мы, как безумцы, неслись в кусты,
петляя среди камней.
Желания наши были просты,
как вопль:"Джульетта, ко мне!" 

Трижды орала седая мышь,
и долг одолел твою страсть.
Закрою глаза и вижу: бежишь.
Бежишь, чтобы вскоре пасть. 

Тебя повязали в эту же ночь
с пекинесом преклонных лет.
Я кидался на дверь! Меня гнали прочь!
С тех пор я не кот - поэт. 

А все этот подлый шампунь "Париж",
и мило вздернутый нос.
Я тебя еще встречу, седая мышь!
И тебя, престарелый пес! 

Но первой встретил не их - ее,
и что-то с ней было не так...
За ступеньки цеплялся большой живот
и был он полон собак!!! 

ТИК-ТАК 

Хвост влево, хвост вправо - побег
от этого внятного мира.
Замри-отомри. Не стирай солнце с век,
вымажись грязью и мирром. 

Хвост влево, хвост вправо. Маятник дней
мерен, нормален, ужасен.
Жмурься на солнце. Не думай о ней.
Лучше о том, как ужраться. 

Движение - это битва за жизнь.
Презрение к смерти-суке.
Хвост влево, хвост вправо - 
стежками зашить
дыры в разорванных сутках. 

ПРОКИСКУИТЕТ 

Любая пушистая кошка,
я жду тебя вечером в парке.
Я буду сидеть на дорожке -
спокойный, пушистый, немаркий. 

Узнаешь меня легко ты -
бравада в усах мушкетерских,
цвет шерсти, как цвет терракоты
и голос - властный, шоферский. 

Любая, пушистая, ну же,
смело иди навстречу.
Я именно тот, кто нужен
тебе в этот тусклый вечер! 

Зачем тебе знать детали?
Девять кэгэ. Три года.
Хвост длинный. Умен. Морален.
К сексу и творчеству годен. 

Еще я поэт и критик.
Но это, поверь, не нужно
для встречи с горячим и прытким,
не скованным должностью мужа. 

Любая, ты любишь песни?
Как странно. Кто мог представить?
Я думал, ты ищешь пестик,
чтоб в ступке толочь печали. 

ПОКА НЕ ТРЕБУЕТ 

Несите мне колбасное варенье.
И рыбный мед. Сметанные обрезки.
Обожествляю не пищеварение,
а счастье обладания недетское. 

Как жизни ощутить непустоту?
Вот так и действуй. Жри, люби, надейся,
что ты еще не пересек черту
меж лицемерием и лицедейством. 

Я не люблю голодного стекла,
блистающего нам из глаз пророка.
Я - сын поэзии, цинизма и порока,
и мать моя такая же была. 

Я все отдам за красное словцо.
И за него же - все возьму трехкратно.
Я всех делю на самок и самцов,
и на творцов, но говорящих внятно. 

Пока меня не ищет Аполлон,
о нем я тоже честно забываю.
Я караулю мышь, ворон считаю,
и зажигаю с четырех сторон! 

СНОВА НА АРЕНЕ 

Мелькают дни, а ночи длятся, длятся.
Я днем ремесленник, а ночью - воссоздатель.
А тот, кто называет это блядством,
тот существует в тусклой пыльной вате.
Стряхните серость со своей морали,
и пыль с ушей, и с вялых душ, стряхните!
И вы увидите такое трали-вали,
и вы услышите весну сквозь усилитель.
Чирикает распахнутое сердце,
и я бегу, и вслушиваюсь в пляску
серебряных браслетов на запястьях
Маруськиных сговорчивых соперниц.
Я хапаю разгоряченный воздух
и он холодным кажется и свежим,
но есть в нем запах цирка и манежа,
а это значит - шутовство и поза. 

ЕСЛИ... ТО... 

Кошачьей жизни ты не бойся, Мурка,
что наша жизнь - не то игра, не то
пустая и потрепанная шкурка
того, кто раньше был Крутым Котом.
Нет больше ни Великого Кота,
ни чести следовать его простым законам.
Все можно, Мурка, в мире заоконном -
иди сюда, смотри как жизнь проста.
На нашей мусорке даю тебе приют.
А на соседней - даст приют Василий.
Чтоб жить и чувствовать без боли и усилий
все что-нибудь кому-нибудь дают.
Наедине с пустой глазницей неба
не бойся оставаться. Слепота -
проблема тех, кто хочет вместо стёба
вкушать сияние Великого Кота.
А тем, кто верит слуху и чутью,
кто убивает без слезы и страсти,
лишь для еды, кто презирает счастье -
тем ощущать уверенность свою. 

МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ 

И я был несчастным котенком
в какие не помню года.
Я встретился с этим подонком,
которым он не был тогда. 

Дул ветер и выл по-собачьи,
сжимая холодную пасть.
Но пьяный мужчина подполз на карачках,
согрел и не дал мне пропасть. 

Жена нас впустила не сразу,
чернела зрачком из глазка.
Но он протянул ей меня, словно вазу
с пушистым подобьем цветка. 

Хозяин мой вкалывал рьяно.
В получку лишь пил и в аванс.
Меня рыбой в тесте кормил постоянно,
но вскоре он впал в декаданс. 

Он раньше бренчал на гитаре
на радость друзьям детских лет.
Но вдруг появились какие-то твари,
с ним пили и выли: "Поэт!!!" 

Себя возомнил он пиитом,
работал спустя рукава.
Небритый, испитый и незнаменитый...
Жена же была такова. 

Теперь лишь один раз в неделю
он мне рыбу в тесте дает.
Вчера же ее прихлебатели съели,
потом заблевали ковер. 

И не победил он в "Тенётах",
и не победил в "Арт-лито".
Пора все понять и пойти на работу -
не хочет, урод, ни за что. 

Ворует мои он консервы,
завидует славе моей.
А сам вечно пьяный, а сам вечно нервный -
типичный поэт наших дней. 

Ах, если бы только консервы!
Украл у меня он сонет!
Меня отшвырнув, запостИл его первым,
скотина бальзаковских лет!     

  

    ..^..




СТИХИ ПОДВАЛА 

 
* * * 

Рыжей осени печальные глаза.
Умирающая кошка, улыбайся,
с неба смотрит твой любимый Барсик,
двери отворяя в небеса.
Чуть шевелит шерсть твою дыхание.
Паутинкой лапы сплетены.
Теплота уходит. Подыхание
это то, в чем смертные равны. 

О ГЛАВНОМ 

Есть у кота период сволочизма.
А у кого такого не бывает?
Быть сволочью среди постмодернизма.
Конторы пишут, а собака лает. 

Есть у кота период подыхания.
А у кого такого не бывает?
Быть изгнанным. Свобода и таскание.
Свобода выбора.
Назло - невыбирание. 

Есть у кота период остракизма.
Принадлежать не дому, а свободе.
Мой предок в сапогах - больших и кирзовых
топтал свободу при любой погоде. 

Я не люблю периода любви,
поскольку он сменяется расплатой.
Но март зовет. Жалей ее, зови,
потом носи ей курицу в палату. 

КРАСНОЕ И ЧЕРНОЕ 

Я поставил на черное, вспомнив ее, 
и на красное, вспомнив страсть, 
и на числа, вспомнив боль и вранье, 
удача оборвалась. 

Обернувшись из рыжего черным котом, 
наплевав на чужую судьбу, 
корректировал я декораций картон 
и легко отменял табу. 

Если кто-то тискал фортуны грудь, 
я проскакивал лезвием тьмы - 
вместе с горлом удачи перечеркнуть 
радость хама, восторг толпы! 

Холодел их вонючий азарт игрока, 
словно кровь. Не спеша уйти, 
я смотрел, как смотрели века и века 
кошки на человечий утиль. 

НЕ БОЙСЯ 

Я пропил дорогую корону.
Я свой трон разместил под мостом.
И упала на землю ворона
обгоревшим осенним листом. 

Я смотрю на течение Темзы,
полной непотопляемых звезд.
Я сегодня усталый и трезвый.
Я сегодня доступен и прост. 

Вся вселенная узким мосточком
протянулась над умным котом.
Я себя ощущаю лишь точкой,
завершающей текст. А потом... 

КИС 

Кис-с-с-лый вкус вчерашнего вина,
умиление от вида мягкой шкуры,
так смягчающей все контуры фигуры,
что хватаешь обольстительницу на
лапы, на колени, на подушку,
подставляешь вены - выпей зелья.
За такую мягкую игрушку
я готов не умереть с похмелья. 

НЕТНЕИСТСКОЕ 

Сшивший мне шкуру кота,
вшивый вассал морали,
идея твоя проста,
как случка на сеновале. 

Странный игрок в зверей,
отшельник, скрывающий это,
смотри на меня, зверей,
свети отраженным светом! 

А пуповина игры
все тянется, кровоточа.
Открыты иные миры,
лезвием палача. 

ОСЕННЕЕ 

Осень. Пора и о деле.
Пора-но-и-дальные мысли -
пушистое толстое тело,
тепло и отсутствие выси. 

Желтый жирок листопада,
белесый белок тумана.
Ни углеводов не надо,
ни затяжного романа. 

Надо почувствовать цельность
тела, тепла и поступков,
несуетность, ненацеленность
(возможны камин и трубка). 

Пусть умирание мира
обяжет тебя к размышлению.
В футляре хранятся лира
и антиблошиный ошейник. 

КОТ В ФУТЛЯРЕ 

Служил в подвале младшим из котов.
В бетоне сером, серый, расторопный.
Он был всегда к служению готов -
стремительный, немногословный, блёклый. 

Охотник, без сомнений и тоски,
он был всецело предан делу ловли.
Служил на совесть за филе трески
и молча сторонился недовольных. 

Не улыбался. Никогда не врал.
Не мучил грызунов - душил их сразу.
И свой родной подвал на спецподвал
он променял бы только по приказу. 

Брезгливо рот кривить не торопись,
скажи, настолько ль безотрадно чувство
уверенности, что стабильна жизнь
и постоянна рыба (спирт, "капуста")? 

Все кончилось в один нежданный миг -
когда прошел он мимо ног лифтерши,
и запах кошки прочитался с них.
Плоть захотела превратиться в поршень! 

И серый кот, покинув свой подвал,
нырнул в волну нахлынувшего света.
Куда он шел? Кому колготки рвал?
Кого когтил без смысла и сюжета? 

Он метил все углы и всё вокруг,
но не из хамства, из желанья слиться
с пульсацией предельного регистра,
с симфонией фаллопиевых труб! 

О, как он шел по жизни, этот кот!
Выплескиваясь через край сосуда!
Невольник чести мартовского блуда, 
соперник, лицедей, бретёр и скот! 

ВЫСТАВКА 

Кто видел кошачью выставку, 
запомнит ее навечно. 
Кошатина там воистину 
Перемешана с человечиной. 
Отклонение вправо и влево 
По шкале, именуемой нормой,
Это лучший повод к отстрелу, 
К процветанию, к живодерне. 
Нам же выпало заблудиться 
Среди сосен, одетых в форму 
И служить им, как служит блудница 
За кусок, застревающий в горле. 
Кошки, люди, эстеты, маньяки - 
Все! Луна завертелась рулеткой 
И судьба потянулась из мрака 
За случайно выпавшей клеткой… 
…Я серенаду подружке 
Спою из соседней клетки 
Про рыбьего жира кружки, 
Про рыбьих голов объедки. 
Прощай, королева кошек, 
Плюшевая зазноба, 
У тебя есть бантик в горошек 
И дурак, превратившийся в сноба. 
Я такой же облезлый дурень, 
Не поймавший за хвост удачу. 
Вот такой эстетический уровень. 
Не мяучь. Все мы тут на карачках. 

НА СМЕРТЬ ДОРОГОГО ИЕКУТИЭЛЯ, 
КОРОЛЕВСКОГО КОТА 

Черной квадратной мордой пугал мастифов.
Со стола воровал несуетливо и точно.
Не дожил до депортации Гуш Катифа
Иекутиэль Анатотский, Ближневосточный. 

В марте его пригласили уравновесить время.
Равенство дня и ночи, света и мрака. 
Реквием в тысячу глоток споет его семя.
Умереть в равноденствие, в зарослях мака. 

Черная клякса туши под текстом неба... 

    ..^..





ЛЮБОВЬ-КРОВЬ 

   
* * * 

За хавчик и секс работал семь лет,
еще семь лет - за любовь.
На мне десантный красный берет,
чтоб враг не заметил кровь. 

За потной спиной - шатер и очаг,
а впереди - враги.
Война, как сокол, смотрит с плеча,
как ворон - сужает круги. 

Камней иудейских привычен жар,
подошвы, копыта, мазут.
Я виноват, что прогнал Агарь?
На это есть божий суд. 

Рахель, посылая меня на смерть,
шептала: "Любить….всегда…",
а Лея кричала: "Уедь! Уедь!
В Москву! В Нью-Йорк! В Амстердам!" 

Закрою глаза. В небесном песке,
верхом на козе больной
Мальвина летит. Невский проспект.
Малый, Таганка, Большой… 

НА СМЕРТЬ ЧЕРНОЙ КОШКИ 

Черные кошки за гробом шли, 
хвостами землю метя. 
И комьями той прогорклой земли 
укрыла судьба тебя. 

Укрыла судьба и меня в ту ночь 
черным своим хвостом. 
Смерть - это времени блудная дочь, 
циркачка с разящим хлыстом. 

Ты жизни транжирила, как гонорар - 
восемь раз я тебя терял. 
Мы оба знали - придет пора, 
мы ждали девятый вал. 

Мы оба знали - придет пора. 
Плевать. У нас карнавал! 
И в кошки-мышки с нами играл 
Тот, кто Там правит бал. 

В погоне за голубем нашей мечты, 
раскрыв широко глаза, 
ты прыгнула - гибкая дочь темноты. 
Взвизгнули тормоза. 

Но верю, что встретимся мы опять 
в круговороте души. 
И ты не будешь уже воровать, 
а я не буду душить. 

И воздуха слиток, разъятый мной, 
издаст твой любовный стон. 
Нет, это не я был всему виной! 
Это всё Он! Он! 

КОШКИ-МЫШКИ
(диптих) 

1. ФЛАМЕНКО 

Давай станцуем фламенко -
танец страсти и смерти,
когда пронзает мгновенно
обоих - желания вертел! 

Монашенка, блядь, партнерша,
О, как ты владеешь телом!
Но об меня, как о терку
сотрутся и гордость, и вера. 

Ты в сторону, я туда же.
Не уклоняйся, замедлим
страстность прыжка до адажио
и дальше - до сладостной смерти! 

Видишь, как ласковы лапы?
Чувствуешь, это когти!
(Царапать ее, царапать!
Испортить игрушку, испортить!) 

Как екает сердце жутко
в ответ на каждый кинжальный
взмах. Окровавлено утро.
Как жаль мне ее, как жаль мне... 

Фламенко! Прыжок - и сладость
от постижения цели.
Разве это не радость -
терять, что и так не имели! 

Иди же сюда, дурашка,
любимая, блядь, глупышка.
Будешь моей ромашкой -
гадаю на серой мышке,
не так, как гадают люди.
Казни меня! (Дробь сердец.)
Не любит, любит, не любит...
Не любит меня Творец! 

2. ТАНГО 

Любовь моя, ты сера.
О, как потна ее шерсть!
Вы говорите - игра,
я говорю - смерть! 

Это лишь танго, верь!
Но ты сера и сира.
Ты говоришь: "Смерть".
Я говорю: "Игра". 

Кровь на моих когтях,
кровь на твоей шерстИ.
Ты у меня в гостях,
лучше не уходи. 

Лучше не убегай.
Нет, не сникай - беги!
- Господи, покарай!
- Господи, помоги! 

Кровь повязала нас,
боль стянула узлы.
Богу послал я пас.
Это конец игры. 

ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ 

Мне ли, поэту и барду, 
якшаться с братвой и шлюхой? 
Но плетка хлесткого "надо" 
лишает зренья и слуха. 

Цапнуть, отпрыгнуть и снова 
утробно взвыть, усмехнуться. 
Сказать заветное слово, 
добыть ответное чувство! 

Элеонора, сощурясь, 
смотрит на наш поединок. 
(Драться за женщину - дурость! 
Вообще не люблю блондинок.) 

Но что-то в горле клокочет 
горячим гейзером долга: 
Противник. Ненависть. Клочья. 
Самка. Любовь. Недолго. 

СКАЧКИ 

На дискотеке скачущих гормонов
В блохастом марте встретились. Весна!
Она толкала в сутолоку перронов
И в ночи, распаленные, без сна.
Орало все, и кровь неслась, как тройка,
Как птица-тройка по хмельной Руси!
Поддатая судьба орала:"Горько!",
А кони все несли, несли, несли…
Вцепившись в гривы, спутанные в скачке,
Взлетали мы на гребень бытия,
Чтоб рухнуть вниз и вместе на карачках
Из грязи снова вознестись в князья!
Менялись мурки, подворотни, крыши,
О потный март - тридцатидневный кросс!
Носилось солнце, как котенок рыжий.
Дымился сердца загнанный насос. 

РАЗГОВОР ПОЭТА С ГОРМОНОМ 

Я в марте должен. Всем. Себе. Природе.
Смахнул слова, как крошки со стола.
Ведь в марте нет ни родин, ни уродин,
гормоны бьют во все колокола. 

Они, гормоны, строятся в колонны
и с песнями выходят на парад.
Рвут связи, связки, мысли и кондомы,
чтоб смерть принять у ложа клеопатр. 

И я был многократно принимаем,
и сам я часто принимал на грудь.
Над каждым кубком восклицал: "Лехаим!",
а сам мечтал забыться и уснуть. 

Весь март гормоны верили трибунам.
И на призывы вторили: "Ура!"
Да, были мы доверчивы и юны.
И что осталось? Дети и мура. 

Мур-мур-мура! Ко мне приходит Мурка
гвоздиками прибить меня к кресту.
И Сивка-бурка, рыжая каурка,
споткнувшись, улетает в пустоту. 

Летим с тобою, мой Пегас горбатый!
Да, "я сказал: Горбатый", ну и что?
Под солнцем марта шерсть блестит, как латы.
Я на коне. Но кто я? Кот в пальто. 

Загнал коня. Откинул он копыта.
И я ушел, накрыв его пальто.
Иду пустыней. Вижу - шито-крыто.
В шатре кальян и сборище котов. 

Они внимают лунному гормону,
он устремляет взоры к небесам,
он раздает желающим короны,
текут слова, да только по усам. 

Гормон с дегтярным взглядом узнаваем,
в меня он смотрит умно и светло.
Я меду выпил, не сказав: "Лехаим!"
А жизнь стучала в пыльное стекло. 

ПЕСНЬ О ПЕРСИДСКОЙ КНЯЖНЕ 

Тебе спокойствием меня не обмануть, 
персидская игрушка человека! 
Перечеркнула мой свободный путь, 
чуть приподняв медлительное веко. 

Одним простым движением хвоста 
дала понять, что я тобой замечен. 
А ведь могла бы им меня хлестать, 
чтоб ныло сердце и дымилась печень. 

Восточной неги я теперь знаток - 
слежу за Клеопатрой заоконной. 
Еще подарен был мне шерсти клок 
столь шелковистый, сколь и благовонный. 

Я словно у аквариума жил, 
от шерсти порыжели даже стекла. 
И, видя мои преданность и пыл, 
персидская царевна стала сохнуть. 

Хозяева, по логике людей, 
желая обслужить свою игрушку, 
добыли нечто этих же кровей - 
персидскую раскормленную тушку. 

Я усмехался в пышные усы, 
предчувствуя расправу Клеопатры 
над этим, что был выряжен в трусы 
и, подкатив глаза, орал ей мантры. 

Он был пушист, но абсолютно сер. 
Плебейский перс, стандарт своей породы. 
Во мне ж сошлись геномы разных сфер, 
чтоб получился баловень природы! 

Как грациозно спрыгнула с окна, 
блудливо взгляд метнув в меня и в солнце. 
И я познал позор и боль до дна - 
царевна отдавалась незнакомцу! 

О, чистая слеза утраты веры! 
Да что там говорить, любви утрата. 
Я наблюдал, рыжея и зверея 
совокупленье хама с Клеопатрой! 

Шерсть белая, смешавшись с шерстью серой, 
утратила былую непорочность. 
Клубок шипящий с чужаком и стервой 
стал пегим и ворочался, ворочался. 

Да я б ушел, когда бы не усмешка, 
оскал язвительный, который мне явила, 
поднявши морду, эта белоснежка, 
похожая на вспененное мыло. 

Дальнейшее творил я по наитию: 
всем телом в восемь с чем-то килограммов, 
я, вместе со стеклом, прервал соитие 
персидских и зарвавшихся нахалов. 

Любовник, как упитанная крыса, 
вопя, залез под тумбочку и замер. 
Она же, прирожденная актриса, 
смотрела восхищенными глазами: 

Мол, наконец-то состоялась встреча, 
ты совершил свой подвиг, ты достоин. 
А я с ней поступил по-человечьи - 
и как поэт, и как суровый воин: 
- Мо-о-щной ла-а-пой подгоня-а-ю 
я к разби-и-тому окну-у 
и во дво-о-р ее броса-а-ю 
в набежа-а-вшую слюну-у. 

И долго-долго чем-то белым чавкала 
Восточноевропейская овчарка. 

ПОД БАЛКОНОМ 

Крадется ситуация к вороне,
которой Бог послал. Послал и я
три стона страсти томной черной донне,
что смотрит вниз, усами шевеля.
Балкон увит плющом и виноградом,
перебродившим в темное вино.
О, донна, обладающая взглядом,
которым обладать уже грешно.
Крадется кровь к упругости прекрасной.
Готовность к действию, прыжку, любви и смерти.
Располосуй своей циничной краской
ковер моей пшеничной рыжей шерсти! 

НЕТНЕИСТОВОЕ 

Вот близится любовь, а с нею - март,
наоборот, конечно, но плевать.
Отброшены "Камю", Камю и Сартр,
зачехлена хозяйская кровать. 

А во дворе топорщится трава,
как новая пружинящая шерсть.
А на траве - конечно же - дрова,
а за дровами битвы, страсти, смерть. 

Хозяева, со взглядами козлов,
прочесывают местность и вопят
"кис-кис", "брысь-брысь". Производитель слов -
не ограничит численность котят. 

Любой живой и страстный организм
желает множится - в словах, стихах, потомках.
Мне близок этот страстный нетнеизм,
при свете дня, фонарном и в потемках. 

КОШКИН ДОМ 

В кошкин дом я пришел под вечер,
темнота сгустилась в углах.
Зажжены ароматные свечи,
и подруга была в кружевах. 

Мы лежали в хозяйской кровати,
по подушкам раскинув хвосты.
И сказала она:"Ну хватит,
пора перейти на ты". 

Мягкой лапой обняв подружку,
обоняя духи "Пуазон",
я мигнул отражению с кружкой
и домыслил плюмаж и комзол. 

Непроста была эта крошка!
Мы лакали ром с молоком.
Предложила черная кошка
завязать мои лапы чулком. 

Привязала. К спинке кровати.
И хлестала меня хвостом.
Я молил: "Дорогая! Хватит!"
Прекратила. Пришла с хлыстом. 

Усмехаясь остро и нервно,
облизала свои клыки,
изогнула спину манерно
и вонзила в меня каблуки. 

То есть, когти в меня вонзила!
Я почти перегрыз чулок,
но меня покинули силы -
жутко лязгнул дверной замок. 

Промурлыкав: "Прощай, придурок",
кошка прыгнула под кровать.
О, как шаг Командора гулок!
И как рано мне умирать...     

  

    ..^..




СТИХИ МУСОРКИ 

 
* * * 

Кошки, котята, котишки, коты и кошары!
Идите, бегите сюда и пируйте на шару -
щедрая наша помойка в богатом районе -
много еды, чистота и отсутствие вони.
Наша помойка соседствует с вашей помойкой,
так чувство плоти привычно соседствует с койкой,
разные виды существ перемешаны слишком,
мы отличаемся разве что сортом пальтишек -
шуба моя неизменна и снять ее сложно,
а у людей одинаковы разве что рожи.
Срез социальный в нашем районе хороший -
холеные люди, холеные толстые кошки,
вкусы у нас совпадают довольно удачно -
мясо, печенка, лосось - подходящая жрачка.
Толстые люди хотят похудеть и потеют
бегая грузно по пыли, песку и растениям,
толстые кошки довольны уютной судьбой,
предпочитают всему наслажденье собой. 

РУБАИ 

Я живу, запивая таблетки вином.
Ночью легкие рву под любимым окном.
Украшают самца не одни только шрамы.
И грехи, и стихи, и борьба с бодуном. 

Ты живешь, превращая тоску в бытие.
Ты как дикую рысь приручаешь ее.
Я стою у окна и смотрю на прохожих.
Лишь свобода - моя. Остальное - твое. 

Ты живешь по велению сердца, ага?
Все коты во дворе получили рога.
Я ж на это смотрю философски и просто -
Твое сердце - мое. Не мое лишь влага… 

Я живу, как хочу, но мешает луна -
возмущает спокойствие Мурки она,
и бесчинствует Мурка - ворует и пьет.
Я про это стихов сочинил до хрена! 

ПРАЗДНИК, КОТОРЫЙ ВСЕГДА СО МНОЙ 

Жизнь не прошла впустую,
если живот не пустой.
Мусорщики бастуют!
Город завален едой! 

Город сервировали,
город - а ля фуршет.
Я повторю едва ли
фразу, что счастья нет. 

Сколько деликатесов!
От изобилия пьян,
раньше я был повеса,
нынче я стал гурман! 

Свадебное застолье,
или Лукуллов пир!
Если голодному - воля,
сытому - целый мир! 

В сером зловещем рассвете
город похож на погост.
Сонные сукины дети
сели в мусоровоз. 

И среди серого утра,
и среди белого дня,
я горько орал:"Полундра!" -
грабили люди меня. 

Мне не поверят внуки
про ужин из дюжин блюд.
Люди - такие суки!
Жалко, что кот - не верблюд. 

РЕАКЦИЯ ПРЕЦИПИТАЦИИ 

Я помню - было дело.
А дело было так:
с роскошным антителом
я совершил контакт. 

Мы с нею идеально
совпали в основном.
И в принципах моральных,
и кое в чем ином... 

Был миг контакта сладок,
его не прокляну,
хоть выпал я в осадок -
и вот иду ко дну. 

ГОРОДСКОЙ ЖЕСТОКИЙ РОМАНС 

Я остался один из помета,
остальных утопили в ведре.
О, бедная, бедная мама
с белой меткой на черном челе! 

Сестренку мою утопили -
белую, словно фата.
И смешного тигренка-братишку,
ему уже взрослым не стать. 

Убили вторую сестричку,
рыжую, словно огонь.
И замочили братишку -
в яблоках был он, как конь. 

И мама всю нежность и ласку
излила на меня, пацана.
Я купался в ворованном счастье,
с молока я дурел, как с вина. 

Мама, родимая мама!
Близким была существом.
Учила играться и драться,
умывала меня под хвостом. 

Я рос на лужайке у дома,
у большого резного крыльца.
И к маме однажды примчался,
спросить про родного отца. 

Взгляд ее затуманила мука,
но и счастье играло в глазах:
"Мой единственный сын, мой котенок,
я должна тебе все рассказать!
Отец твой был просто героем,
крысоловом он был с юных лет,
красивым, народным любимцем,
отравил его подлый сосед.
Я хотела возмездия, мщенья,
но что я могла изменить?
Мне однажды отец твой приснился,
я спросила:"Ну как же мне быть?"
Он сказал:"Ты родишь мне котенка,
смышленого с детства мальца,
рыжего, с черною меткой,
он отомстит за отца!" 

Заплакал тут я от предчувствий,
а после пошел воровать.
А через полгода вернулся,
ведь от судьбы не сбежать. 

Я царапал капот его тачки,
заткнул выхлопную трубу.
Через год все же выпало счастье
лицезреть супостата в гробу. 

Не стыдно теперь возвращаться -
я отомстил за отца!
Увидел я рОдную маму,
а рядом - котенка-самца. 

Рыжий и чуть конопатый,
играл под знакомым кустом.
Так же, как я, он метался
за материнским хвостом. 

"Мама,- шагнул я из тени,-
я отомстил за отца!
Я видел убийцу - убитым,
с мордою цвета свинца!" 

Мама смотрела устало,
качая своей головой:
"Вас я не знаю, мужчина.
Вы вовсе котенок не мой.
Вот моя милая крошка
играет в тени у крыльца -
остался один из помета,
чтоб отомстить за отца!" 

ОБРАЗ ЖИЗНИ 

МОРЕ мне заменяет дуст. 
Блохи тонут, и дует в ус 
Свежий ветер зюйд-ост, 
Чтобы высохли шкура и хвост. 

МУРКА мне заменяет жену. 
Да, я так порочно живу. 
А прижитых с нею котят 
Отдаю в интернат. 

КОГОТЬ мне заменяет нож - 
Приспособлен к разрыву кож, 
Я точу его на плите, 
Под которой лежат не те. 

А хозяина больше нет - 
Удавился вчера в обед. 
Он оставил одни долги 
И плохие стихи. 

ПЕСНЯ мне заменяет фоно, 
Жизнь черна и плотна - говно. 
И запекшаяся кровь 
Там, где ранена бровь. 

Только СТРАСТЬ не хочу менять. 
Это то, что спасет меня. 
Дикий саженец мастерства 
Поливаю. Такие дела. 

ПОТУСТОРОННЕЕ 

Не все мы вышли из шинели,
а кое-кто и из "Шанели",
"Шанели номер пять".
В шестой палате дулись в нарды,
себе, друг-другу били морды 
и ? спать.
А наша старшая сестричка,
с кошачьим просветленным личиком
с мурчащей буквой "эрр"…
Она дала мне… рыбу в тесте,
и я сожрал ее на кресле
в больничном СССР.
Змея парадов издыхала,
Моя сестричка смысл искала
в гостинице "Савой".
А я кричал в стихах о главном,
день накрывался чистым саваном,
страна ? звездой.
За шкирку нас держала вечность.
Я покидал свое отечество,
как кот - постель.
Березы сами жрали кашу,
сестричка на дежурство в Кащенко
несла "Шанель". 

НА СМЕРТЬ КУРИЛКИ ЛИТО ИМ. СТЕРНА 

Уже не жив Курилка. Укатали. 
Вот он лежит, красивый и недвижный. 
С главою, исцарапанной котами. 
В одном белье - простом, нечистом, нижнем. 

А ведь не так давно дымилась трубка, 
неспешный треп, перемежаясь матом, 
скользил по глади гостевой, как шлюпка, 
плывущая в погоню за закатом. 

Я помню - здесь блистали виртуалы: 
умом, зубами, брюк протертых лоском. 
Здесь были битвы, случки, карнавалы... 
Стихи - и те бывали, матка боска! 

Здесь гарцевали злобные абреки, 
пушистый рыжий хвост мелькал порою, 
литовки поднимали МАССЕ веки, 
и он следил из ложи за игрою. 

Но вот пиздец подкрался незаметно, 
а может, у кого-то нервы сдали. 
И он убит - бесславно, бессюжетно. 
Убит. Все остальное - лишь детали. 

Теперь все дети спрятались в Беседке, 
творят там, как знамение, пароли. 
А я смотрю на все с высокой ветки, 
мне так смотреть положено по роли. 

ПАЛУБЕ "ВЕЧЕРНЕГО ГОНДОЛЬЕРА" 

О доблести, о подвигах, о славе
я не мечтал на дорогой Сети.
И если барабанил я по клаве,
то только чтобы время провести. 

Но ночь пришла, я подвожу итоги
и вижу, что друзьями не забыт.
Я с вами, я участник ваших оргий -
простой пушистый дорогой пиит. 

Прошли года, промчались, как квадрига,
стихи и Сеть терзали жизнь мою.
Я, как последний рыжий кот-расстрига
все бросил - и работу, и семью. 

Но черной кошкой проплыла Гондола,
а с Палубы махнули мне рукой.
Я с вами, но я должен жить без дома,
свободный, ироничный и бухой. 

Девятый срок пройдя до половины,
я ощутил, что молодость прошла.
И свой автопортрет, где профиль львиный,
своим хвостом смахнул я со стола. 

ДРАЗНИЛКИ 

Посвящается карьерному литератору Диме Бавильскому, успешному конъюнктурному критику, бездарному прозаику, посредственному поэту и бесчестному человеку, оскорблявшему женщин. 

Я иду долиной.
На затылке гвоздь.
Много пережить мне
в жизни довелось. 

В лайковой перчатке
рыжая нога
деморализует
всякого врага. 

Я иду долиной.
На затылке шерсть.
Если встречу Диму -
значит Диме смерть. 

Я иду долиной.
На затылке - чип.
Я собой являю
новый архетип. 

Выйду за дорогу,
выйду под откос,
Там Бавильский Дима
гонораросос. 

Я иду долиной -
вышел погулять.
Будет помнить Дима
"маленькую блядь"! 

Я иду долиной.
На затылке - шмель.
Восемь лет, как Дима
вышел на панель. 

Я иду долиной.
В голове дыра.
Ты гиена, Дима, 
и притом - пера. 

Я иду долиной.
На затылке - бант,
а Бавильский Дима -
моська и мутант. 

Я иду долиной.
На затылке - шлем.
Повстречаю Диму -
разорву и съем. 

Я иду долиной.
На затылке - глаз.
А Бавильский Дима…
…..
ладно, в другой раз. 

ЦАРАПКИ ИЗ ЧАТА 

1. 

Когда мне нечего делать, я не чешу яиц.
Лежу, свернувшись клубочком, под щебетание птиц.
Но если плохо щебечут, я совершаю прыжок.
А яйца лижу свои я. И не лижу чужих жо...
Когда тебе нечего делать, в гестбуках не щебечи,
потому что в гестбуках часто падают кирпичи.
Порой они падают с крыши, с той, где гуляю я.
И тот, кто казался выше, съеживается до нуля. 

2. 

Кому из ложечки рыбий жир,
кому же - в поте лица
(тому, для которого мир - это тир,
но только с другого конца,
где мишени дрожат,
лишь курок нажат,
рывок - и ты снова успел),
и драка у нас всегда на ножах -
когти - для тех, кто смел!
И жирную рыбу получит тот,
кто не ведает слова "страх"!
Добудет ее настоящий кот,
красивый во всех местах! 

3. 

О, контекст простипомы!
Мы с тобою знакомы.
Часто в этом контексте
я встречал рыбу в тесте.
Были коротки встречи,
словно летние ночи.
Простипома - предтеча
и форели, и прочих,
тех, кто плещется с жиру
в родниковых узорах.
Я сломал свою лиру,
как источник позора -
нет, и не было песен,
что достойны тебя.
Я небесной невесте
принесу рыбу в тесте,
так обеих любя! 

4. 

Я не колхозный, я другой,
самостоятельный и пылкий,
своей четвертою ногой
загребший тщательно опилки. 

5.
Супрастину 

Любить иных - тяжелый труд. 
Любовь к себе - куда пристойней. 
Да, я порою слишком крут, 
но это мне до колокольни. 

Здесь не поможет супрастин, 
друзья и прежние заслуги, 
ведь предо мною он один - 
твой бледный текст - твои потуги. 

Мой друг, лечись не от котов, 
ведь графомания - страшнее. 
Лекарство я, а не микроб - 
я вовремя даю по шее - 

лавровый падает венок, 
и, осознав, что ты не гений, 
напишешь ты поменьше строк, 
но будет больше просветлений.   

  

    ..^..




СТИХИ ДОМА 

 
* * * 

Успейте перед выездом на дачу
заполнить холодильник рыбой в тесте.
И протопите комнату пожарче,
и занавески кружевней повесьте -
на них, на пенных, чистых и воздушных
мы будем отрабатывать качание,
мы будем возбуждать хмельные души
безумным ритмом счастья и печали!
Мы будем, будем, будем! И молва
потом с ужимками, с оглядками, зашепчет,
что поздней ночью чья-то голова
мяукала и пожирала печень
заблудшей мыши… Что в густой ночи
лакала сволочь свет парной, фонарный.
А ты о мебель когти наточи
и кровью сделай маникюр шикарный.
И тормоза, визжа на виражах,
нас не удержат от свободы действий - 
коты не опасаются последствий,
а кошки приспособлены рожать. 

БРУНГИЛЬДА
Рудису 

Бедная старая дева рыдает в продавленном кресле:
"Кошка, малышка, игрушка". Трехцветная кошка пропала.
Плачьте же, нежные души с той девою вместе
между войною и миром, средь шумного бала. 

Что ей осталось, несчастной и толстой Брунгильде,
с кожею дряблой, со вздутыми венами, с фурункулезом?
Остались ей миска, подстилка и бантик Матильды,
пара лет жизни, болезни и горькие слезы. 

А грезы, которые были так связаны с кошкой,
исчезли с ней вместе - трехцветной, трехмерной, пушистой.
Брунгильда Ивановна Вертер, застыв у окошка,
смотрит на местных подростков и шепчет: "Фашисты!" 

КУПАНИЕ РЫЖЕГО КОТА 

За колбасу, за завтрак, за доверие...
Доверился. доверчиво вошел.
И понял все, когда сомкнулись двери -
я понял, что вокруг нехорошо.
Во-первых, пахло. Мылом и испугом.
Текла вода и пенилась в тазу.
Перчатки на руках Большого Друга
мне предвещали мрачную стезю.
Метнулся. Лбом ударился о кафель.
Судьба меня за шкирку подняла
и опустила. О, кошачья матерь!
Не в смысле "опустила". Обдала
горячею и пенною струею.
Я замер. Извернулся. Заорал.
О, Мурка! Мне не звать тебя женою!
Разверзлись воды! Рок трубит:"Пора!"
Один я не утоплен из помета -
но видно мне не обмануть судьбу.
Хозяйка, толщиною с бегемота,
меня замочит в пенистом гробу.
Я бился. Я боролся. Не жалею.
Меня объяли воды до души.
О, Мурка! О, Матильда! Лорелея!
Меня они задумали сушить.
Ревел мотор похабнейшего фена,
вибратора для жиденьких волос.
И думал я тогда: "Какого хрена
мне испытать все это довелось?!"
Подумаешь, ну шкуру мне отмыли,
и дух помоечный на время истреблен.
Зато душа всегда в бродяжьей пыли
от всех дорог, помоек и времен! 

ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЬ 

Как хвост - трубой, так пряное веселье
направлено сегодня к небесам!
Течет глинтвейн по моим усам
и проясняет интеллект и зренье. 

Натоплена лачуга хорошо.
Разгорячилась у камина кошка -
входящая в комплект веселья крошка,
с такой же милой, крошечной душой. 

Вокруг звенят бокалы и стихи
в заманчивой предстадии разврата.
Нет ни одной отравленной блохи.
Нет ни глупцов, ни трусов, ни кастратов. 

Нет у котов друзей. Но есть союз
пера и когтя, славы и удачи.
Когда взамен гуманитарных муз
есть музы страсти, бешенства и плача. 

И, отрывая шкуру от костей,
шерсть на загривке рьяно рвется к звездам.
И песни самых лучших из гостей,
сгущая краски, вытесняют воздух! 

ТОЙ, КОТОРАЯ БЫЛА КО МНЕ ДОБРА 

Верочке 

Хочешь, я прыгну к тебе на колени,
буду урчать, как живот.
Хочешь, усядусь чуть в отдалении -
скромный и ласковый кот. 

Хочешь, тебе расскажу я о звуках,
скрытых от прочих людей.
Лишь почеши волосатое ухо,
нежась меж двух простыней. 

Много я слышал, но все эти звуки
лишь умножают печаль...
Я разодрал его шкуру и брюки,
чтоб вас не смогли обвенчать! 

КСЮРИНЫМ КОШКАМ 

Сгусток ночи - теплый, живой - черная ведьма.
Плазма дня - жгущий поток - рыжая стерва.
Пушистая взвесь рассвета, шепот: "Не верь мне..."
Пепел сиамский - вечер. Красиво, нервно... 

ЧУВСТВО ДОМА 

Не хотелось быть ведущим,
но надоело быть ведомым.
Работа, дорогие — сучья,
но возникает чувство дома.
А чувство дома возникает,
когда его совсем не ждешь,
и каждый вечер сразу станет
до отвращения похож
на предыдущий. 

КОТОЛОГИЯ 

Ицхак не делил на людей и котов
рожденных в его дому.
Был первородство отдать готов
лучшему. Одному. 

Рыжий и сильный предок Эсав,
рожденный первым в шатре,
всю ночь охотиться мог, не устав,
чтоб дичь принести на заре. 

А Яков был шелудив, как пес.
Болтливый, что какаду,
он полную дичь постоянно нес,
мешая ложкой еду. 

Двуногий Яков был лыс и слаб,
и шерсть не росла на нем.
Завидовал силе Эсавьих лап,
но мог управлять огнем. 

Эсав всю ночь добывал еду,
и сахар упал в крови.
Он, чуявший дичь, не чуял беду,
мяукал: "Корми! Корми!" 

Яков, дежуривший у костра,
придурок и хлеборез,
сказал Эсаву: "Отстань! Достал!
Еды останешься - без!" 

Страсти пылают в крови у нас,
страсть - это смерти сестра.
Яков, руша гомеостаз,
рыбу достал из костра. 

Он эту рыбу в тесте запек
из белой тонкой муки.
Знал, что Эсава был путь далек
и теребил плавники. 

"Брат! - мяукал и выл Эсав. -
Кусочек! Хочу я есть!"
Рыба лежала, вокруг распластав
и тесто, и все, что есть. 

Яков в ответ кивнул головой,
и умехнулся вдруг:
"Продай первородство за завтрак свой.
Избегни голодных мук. 

Весь мир потом иль рыбу - сейчас?" -
с издевкой он произнес. 
Эсав проблему решил на раз,
ответил: "Гавновопрос". 

Коварный Яков, неверный брат,
предатель, психолог, брут.
Выкупил право на майорат,
право на подвиг и труд! 

За рыбу в тесте и я порой
больше давал, чем имел.
Эсав наследство просрал, как герой -
был бескорыстен и смел. 

Ицхак ослеп и лишился сил.
Подняв дрожащую длань,
Эсава, старшего, попросил
задрать ему юную лань. 

Жалеют матери худших из нас,
и Ривка варит овцу -
пока Эсав выполняет приказ,
Яков пойдет к отцу! 

Сказала Ривка: "Иди в шатер,
Яков, иди, ступай.
И, не вступая с Ицхаком в спор,
мясо ему отдай. 

Отец ослепший благословит,
считая, что ты - Эсав.
На лжи, предательстве и крови
замешаны чудеса!" 

"Эсав - пушист, а я слаб и лыс.
И сразу отец поймет,
какую таю я заднюю мысль,
и проклянет, проклянет!" 

Дала ему Ривка шкурки котов,
чтоб ими руки обвить:
"Готов ты, Яков?"
"Всегда готов!
Как истинный индивид!" 

Ицхак в сомненьи пробормотал:
"Лапы Эсава, но…
голос Якова… эх, слепота…
значит, предрешено…" 

Оливки выдавили слезу,
и маслом она стекла
на Землю Святую, и на лозу,
росшую у костра. 

Ицхак последнее мясо ел,
гладил кошачий мех.
Яков мурлыкал - вор, костюмер,
забывший про слово "грех". 

Хозяйской походочкой вышел он -
младший, но старший сын.
Вылил на землю остывший бульон
и ухмыльнулся в усы. 

А там в шатре умирал Ицхак -
последний ослепший сфинкс.
Свершился первый на свете хак.
И мир с той поры завис. 

ХОЗЯЙСКИЕ СТРАДАНИЯ 

(венок) 

Роняет лес багряный свой убор
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день, как будто поневоле,
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
А.С.Пушкин 

”Роняет лес багряный свой убор...”-
хозяйский голос дрогнул и сорвался.
Съязвила гостья: “Просто в ритме вальса”,-
и смолкла тоже. Паузы измор
тянулся вечность. Холодильник смолк,
участвуя в молчаньи поневоле.
Так страсть уходит, оставляя долг -
сребрит мороз увянувшее поле. 

”Сребрит мороз увянувшее поле”,-
сказала женщина, погладив по виску
хозяина. Я прочитал тоску
и преданность в его ответном взоре.
Сказал он тихо, выйдя на балкон,
куда позвал меня для вечной роли
свидетеля: “Кот, в жизни есть закон -
проглянет день, как будто поневоле”. 

”Проглянет день, как будто поневоле”-
допел хозяин, голову склоня.
Она рассеянно погладила меня
и потянулась к рюмке с алкоголем.
О, сколько женских рук и женских ног
меня ласкало здесь, под разговор...
Ночь выжмет из луны лимонный сок
и скроется за край окружных гор. 

”И скроется за край окружных гор!”-
он гнал репертуар свой ка-эс-пешный.
Она его не слушала, конечно -
она его не видела в упор.
Надеясь не на голос, а на спирт,
и продолжая наливать ей зелье,
пел этот недоделанный пиит:
”Пылай камин в моей пустынной келье!” 

Пылай камин в моей пустынной келье?
Да каждый вечер новая здесь блядь!
Ты пламя не способен разжигать
и даже просто поддержать веселье!
Хозяин, ты все делаешь не так!
Не пой, не спаивай! Коснись губами рук!
Хозяин, и себе и мне ты враг,
а ты, вино, осенней стужи друг. 

А ты, вино, осенней стужи друг,
разогревай холодную подругу!
И лопнет пусть ажурная подпруга,
когда ее коснется демиург!
Швырни ее белье к моим ногам,
и пусть сама вслед бросит ожерелье!
Шептала чтоб, сбиваясь, по слогам:
”Пролей мне в грудь отрадное похмелье...” 

”Пролей мне в грудь отрадное похмелье...”,-
хозяину услышать не пришлось.
Понятно, что на мне сорвал он злость,
хоть рыжий кот - не повод к суеверью.
Потом он долго мучил телефон
и призывал своих былых подруг.
Не вышло. Он допил второй флакон -
минутное забвенье горьких мук. 

Минутное забвенье горьких мук
нашел и я, сплетая сей венок.
Хозяин все же очень одинок,
как одинок в ущелье каждый звук.
Он скоро похмелится, дорогой.
Потом закурит, выйдет в коридор.
И вечером споет он для другой:
”Роняет лес багряный свой убор...” 

  

  

    ..^..




СТИХИ КРЫШИ 

* * * 


Мы - рыжие. Я, осень и огонь.
Меня назначили шутом на праздник жизни,
чтоб забывалась в смехе рвань и голь,
и чтоб спектакль был безукоризнен. 

Сгореть в депрессии осеннего огня -
поступок, восхитительный для черни,
но слишком схематичный для меня,
живущего в реальности дочерней. 

НЕ ТОЛЬКО... 

Я пью не только молоко,
я кот, а не монах.
Когда подружка далеко,
и в четырех стенах,
со шкафа уроню бутыль,
меж острого стекла
я буду пить вино и пыль,
чтоб грусть была светла. 

Курю я не один табак,
а раз, и два, и три.
Хозяин мой, такой чудак,
не держит взаперти
ни сигареты, ни гашиш,
ни прочие дела...
А после я поймаю мышь -
чтоб грусть была светла. 

Я нюхаю не только след
подружки на песке,
а то, что нюхать вам не след,
что так стучит в виске,
что превращает кошку в льва,
но дух сожжет дотла...
Я в рифму выстрою слова,
чтоб грусть была светла. 

Колюсь не только о репьи,
колюсь шипами роз,
тех, что хозяева мои
припрятали всерьез.
И звезд бездарный хоровод
рассеялся, погас.
И Млечный путь лакает кот,
открыв на кухне газ. 

ЧЕШИРСКИЙ СМАЙЛ 

Чеширский кот, умирая,
мне прошептал: "Чииииз".
И тут же воронья стая
обсыпала наш карниз,
как герпес - весь город болен -
простужен и воспален.
И лечит он алкоголем
похмелье былых времен.
Вознесся Чеширский тезка,
катается в дегте ночи,
улыбкой сырной и плоской
светится и молчит.
А я ухмыляюсь криво
с земли в небеса смотря,
и звезды падают мимо,
все мимо, мимо меня,
не ранят. Чужая шкура,
чужие и слог, и звук.
Подруга моя, как дура,
берет колбасу из рук. 

ВНЕ СТАИ 

А разве не бываешь ты скотом?
Вот и бывай, а я пойду на ловлю
всего, что ловится. Прикинувшись котом,
умей убить и насладиться кровью,
хотя бы на словах. А на когтях
сражайся с миром, что погряз в покое
и подлости. Учи своих котят
не поддаваться общей паранойе.
Пошли, мой брат, на крышу, выпьем и
закусим черным хлебом небосвода.
Я лишь тогда смогу пойти на "вы",
когда того потребует природа.
А жить, стебаясь, требует ума,
иронии, холодного расчета.
Ты слушаешь? Ты плачешь? Оба-на.
Ты непривычен к роли звездочета. 

НОВЫЙ МЕСЯЦ 

Небесный крюк воздел меня над миром,
он позолочен, хоть не золотой.
Я наблюдаю за свеченьем сырным,
за тем, что ново под сырой звездой.
Она манИт своим багровым жаром,
и пышет в морду, обещая страсть.
Не соблазняясь этим вечным жанром,
я озабочен как бы не упасть.
Я думаю - а вдруг паденье будет
таким свободным, тихим, затяжным,
что я забуду назначенье судеб,
что, наслаждаясь, зацеплюсь за жизнь.
Нет, не хочу. Зависнув в темном свете,
я чувствую прохладный рок крюка.
Но радость вознесения заметней,
чем опасения и облака.
Возможность обобщения - прекрасна.
Возможность непадения - пьянит.
Земля внизу, как детская раскраска,
и у нее такой измятый вид… 

СНЫ 

В последнее время мне страшно спать,
а, значит, и страшно жить.
В моем настроении явный спад -
разбиты сна витражи. 

И в черные дыры с осколками слов
хлынули ужасы сна
с монстрами, мистикой, криками сов,
проклятием колдуна. 

Мне снится упорно, что я человек -
серый, усталый, злой,
выдавший другу фальшивый чек,
свернувший с дороги домой. 

И вот я уже в тоскливом лесу,
ноги вязнут в грязи.
Я на спине чье-то тело несу,
оно мертвечиной разит. 

Но тело живет, поскольку оно
шепчет мне жарко:"Брат!
Расслабься, устань, прокисло вино,
меня отнеси назад!" 

И я не пойму - почему я, кот,
несу некошачий груз,
и чтО мне семьдесят пятый год,
и бывший Советский Союз. 

И что за колдун у меня за спиной
командует, как мне жить.
Серые сумерки правят судьбой,
закручивая виражи... 

Из сна вырываюсь, чтобы упасть
в бездну другого сна,
где щерит сука слюнявую пасть,
клянется, что мне верна,
и дышит в затылок, воняя тоской,
и псиной, и течкой, и всем -
всем тем, что поток суеты мирской
снесет с осажденных стен. 

Но вот просыпаюсь. Звезды и лай.
Антенна, труба, провода.
Богатый район, этот кошкин рай...
Мне страшно и в шкуре кота. 

НА ГРАНАДСКОЙ КРЫШЕ 

Ночь в крови заклубилась,
дошла до сердца. Я слышу!
Скрывается страсть заката.
Как кровь холодеет крыша. 

В полночь она остыла
убитым днем матадора.
Роза, раскрывшись, алеет -
символ любви и позора. 

Коготь луны процарапал
небо наполовину.
Ночь на кошачьих лапах
кралась в рассвета тину. 

Ночь окровавит губы,
мазнув помадой рассвета.
Запудрит раны и звезды
(ты тоже заметишь это). 

А ночь впитается в землю,
в темную землю Гранады.
Лишь я до рассвета внемлю
лживым твоим "Не надо". 

СОСТАВ ЛЮБВИ 

Ах, как много на свете кошек!
Как мне их перетрахать всех?
С крыши падаю словно коршун
на мурлычащий ценный мех. 

Дорогие, я тот, кто должен.
Должен всем, но плюю на долг.
В небе крошится лунный коржик,
море моет подушечки ног. 

Половина моей морали
как невидимый зад луны.
Мы с тобою всю ночь орали
и врывались в чужие сны. 

А с тобою - восточной, зыбкой,
понимающей толк в самцах,
мы шатались в поисках рыбки
без тяжелых солей свинца. 

Я не ждал пощады от страсти.
Не хотел пощады такой.
Я устроил хронический кастинг
И тестировался с любой. 

Это просто хронический поиск -
я единственную ищу.
Все любови сцеплены в поезд.
Дорогие мои, чух-чух! 

МОЯ ПОРОДА 

Софиты глаз твоих, о, слава, дорогая,
меня пронзили вдоль и поперек.
Я просветлен и зол. Купоны состригая,
не я сижу котом у этих бритых ног. 

Мой путь лежит туда, где гордая свобода
зажарит мне шашлык из дичи и хамья.
Я не один такой. Нас - целая порода.
Все, как один - бойцы. А рыжий - только я. 

НОКТЮРНЫ 

1. 

Скорбь моя относительна относительно рамок дня.
Выживаю по грустным правилам, установленным человеком.
Притворяюсь я озабоченным, четким, то есть, четко очерченным,
притворяюсь и умным, и добрым. Притворяюсь - зря. 

Но наступит иное время с лаконичным причмоком "ночь".
Ах, как верно сместились акценты, как они дребезжат, исчезая!
Внутрирамочное пространство хлынет горлом куда-то прочь,
я иду по размытым чернилам жизни, судьбы и края. 

Губка ночного смысла пропитана снами чужих -
тел, испарений, кошмаров, последних упреков и просто.
Иду по размытому празднику, зная, что эта жизнь
мне подарила костюм на выход, но не по росту. 

И не по роли. А впрочем, играя в игры детей,
в которые влипнет любой, не укрывшийся от смещения
жизни, судьбы и края, и я не избег сетей,
но заслужил сострадание (втайне моля о прощении). 

2. 

Когда заходит ночь, как на посадку, 
огни кошачьих глаз укажут путь. 
И горло перехватывает сладко 
аккорд любви и славной драки муть. 

Что ж ты не спросишь, сидя у окна 
и глядя на меня глазами Евы, 
в раю живущей: "Так ли ночь темна 
там, у корней всезнающего древа?" 
Пойдем со мной, выпрыгивай в окно, 
сегодня ночь кошачьего Купалы! 
Что завтра будет? Будет ли оно! 
Ты не ликуешь... Ты опять устала... 

3. 

Грот ночи жаркий, влажный. 
Прибой веселой страсти. 
Я буду нежен с каждой, 
любой дворовой масти. 
У лунного менялы 
сегодня только грошик, 
и потным одеялом 
укроет счастье кошек, 
тем драным одеялом, 
где ночь течет в прорехах, 
где кошка под диваном 
ревнует человека. 

НЕУРАВНОВЕШЕННОЕ 

Когда уткнешься мордой в грязь,
закрой глаза и нос.
И концентрируйся на том,
что вылезешь, офкос.
Пускай мигает смайл с небес,
мигай ему в ответ.
Что наша жизнь? 
Конечно бред,
в котором есть сюжет.
Что - грязь? Пройдет апрельский дождь
и смоет нафиг все.
И будут мокрыми и вошь,
и книжечка Басё.
Тянись безумьем к небесам,
лакай весенний смог.
Нет места внутренним весам!
И я сломать их смог. 

    ..^..