Александр Ефимов
Презумпция невиновности
(Неоконченная повесть в стихотворениях 2005 года)
Серафиму Кочегарову посвящается.
|
|
ЧАСТЬ 1. СТИХОТВОРЕНИЯ, КРОПАЮЩИЕ ПОВЕСТЬ 2005 года. … Мертвый полдень. В комнату войду. Рюмку водки выпью на диване. Патефоном рифму заведу, медноликий цвет ее не вянет. Радость, где ты? Будешь ли к весне? Впрочем, грусти не было зимою. Всей-то жизни - разве что в окне. Выжидаю листья лукоморья. Годом раньше нет бы кто сказал, что настолько жизнь меня отпустит. Alexander это написал, равнодушный к радости и грусти. 1994/2005 ..^.. СИМФОНИЯ № 1. МОРСКАЯ. ЧАСТЬ 1. (по мотивам одноименной симфонии Ралфа Воан Уильямса) Побережье. Атлантика. Длительный зов. Из тумана выходят сирены отголоском блуждающих в море судов, очертаньями вздыбленной пены. Напирает волна, и прибрежный песок, он под этой насупленной бровью весь уходит в себя, и упругий сосок маяка - наливается кровью. И, смотрящий с гранитной плиты на маяк, в тяжелеющем воздухе мглистом, чернокрылую ленточку сплюнет моряк, и затянет Морскую. Со свистом, налетев на скалу, разорвется волна из последних из сил, что осталось, и в наскальных морщинах оставит сполна каждой капли тяжелую малость. 1988/2005 ..^.. … “Ой быжий-быя-ала, Я - и уголь, и зола” Из обрядовой поэзии кочевников Ветер вороном юлит, цепкий, прыткий. Люли, люли, ай-люли, скрип калитки. Покачнула чудо-мгла домик шаткий. “Ой быжий-быя-ала” - шепот бабки. Будто кряжи Ала-То, сухогуба, теплый уголь - под ладонь, листья, крупы. Льется шепота поток, речь цепная, твердь уходит из-под ног, засыпая. Выпрямляется трава, волос русый, в казане бурлит отвар от укуса властелина мертвых гор - каракурта. Хвойным дымом заговор перекутан, да побегами травы молодыми, да подушек перьевых легким дымом. Кружит бабка, тянет стих, шепот края, шепот прадедов своих повторяя, над угольями кружит, над крупою, каракурта сторожит ворожбою. Да не выйдет из норы - пусть выходит! Захлестнет его арык, заморозит ветер северных широт, орлий коготь рассечет, змеиный род раздраконит. Кочевой кочует стих, бабку кружит, запечной сверчок притих, песни ружей, песни родины скупой на каменьях ждут земли и неба по-ползновенья. 1988/2005 ..^.. … Он был солдат своим горам, с высот была низвергнута любовь не к людям, но к стихам, - о том сказал мне Лермонтов. Легко раскуривал Кавказ нешуточными трубками. На случай смерти, про запас, носил письмо с голубками. О, воркование строки, ранимое, тревожное, - письмо, не знавшее руки, для сердца подорожная. Он предпочел уюту стен высокое созвездие и, как отвергнутый, взамен Любви - ее Возмездие. 1996/2005 ..^.. … Лене Дембровской Сама с собой жизнь говорит всё дольше. Я так боюсь, что ты умрешь, но больше всего боюсь, моя любовь, того, что одного меня оставишь в этом доме, полном твоей любви к нему, что если, с домом не сладив, ты возьми да откажись от жизни, жизнь моя продолжит говорить, что в доме ничто не сможет измениться кроме тебя, что жизни, завладевшей мной, не быть иной. 1991/2005 ..^.. ТВОЕМУ РУССКОМУ ЯЗЫКУ твоих лесов, озер и льдин тебе слуга и господин с тобой не ласков и не груб к тебе - из жизненных рядов из живописных городов живицей слов с твоих же губ молчаньем песни, речью рыб всей трагедийностью игры к тебе, избравшему как все к тебе в сыны из ничего к тебе, приявшему его во всей немеркнущей красе Услышь мя, кровь ничьих кровей! твоё подобье, я - ничей и в этом горечь вся и смак весь глобус, весь домашний буфф перебираю гречку букв и рассыпаю просто так 2003/2005 ..^.. … Ольге Родионовой ака Верочке Не летай, мой Верунчик, мой врунчик, мой зверь, не летай, никаких там заходов на мост (на тропе - ни следа), не раскидывай угли мои и волчком не юли, - лишь один поворот разграниченной нами Земли. Если дом на двоих - обязательно он у пруда. Если муж говорит - никаких отговорок, но "да". Незабудка по Серху - щетиной валюсь на цветы. Ты ему дай прочесть, я - во имя Великой Тщеты. Мой Верунчик, мой врунчик, образчик любви и речей, ничего нет бесстыдней, чем речь, ничего горячей. Женогрудый мой сфинкс, отпочкованы обе тебе половинки Земли, вот я вскормлен, и верен судьбе. Не летай, вороненок, моя несусветная ночь, разговорчивым птицам и солнцам несметным - опричь, мой Верунчик, мой врунчик, мой зверь, не отловленный в speech, уходящий в родную, таежную, точную речь. 2003/2005 ..^.. ... Константину Шаповалову (посвящение 2005 года) Зверь, безымянный зверь. Выводок. Млеко. Лаз. Зверь, обогнувший Свирь. Зверь, переплывший Сязь. Краем всего, - под мост. Память, она - в норе. Зырки, хребтина, хвост точка тире тире Волхов, Паша, Оять, сосны, прозрачный лес. Выродок сучий, блять! - знал бы, что так, - не лез. Сердце, мозги, душа, поступь, клыки - живьем. Друже, охотник, ша! - крепче сжимай ружьё! Сумерки, нюх, тропа. Звёзды, ледок в шерсти. Только она, судьба, вправе травить, вести. Птица, подранок, что ж - зверь, облаченный в пух. Ружья, капканы, нож. Когти, желудок, дух. Знает судьбу и срок, запахи, шорох, рык. Зверь, безымян браток, образно безъязык. По лесу нюхом шарь, слухом пробег измерь. Ладога, волны, ширь, - вот оно, Море, зверь. 2003/2005 ..^.. ... Артему Тасалову (посвящение 2005 года) Уходя уходи. Провожатого выжди навек. Толи полночь близка, толи небо померкло от солнц. Вот идет человек, незнакомый идет человек, он за радугой просто идет, не считая полос. Мне таксист рассказал про Афган, про Чечню, про Ирак. Мне шикарная шлюха твердила своё взасос, - будто красная с ножичка липла к губам икра. А стихи - после них - угорали как плоть папирос. Если ты не матрос, если ты не пустился всея, если ты прикорнул или боцману сдал ключи, - почему же с лихвой одиссеева мчит Земля? Почему ты остался всему вопреки? Молчи. Я люблю эту жизнь - ничего не хочу я сказать, я иду восвояси за радугой черной души. Ты уже занемог, ты иссяк, приоткрывши глаза, ты вернулся в то детство, где я возгорелся. Скажи. 2004/2005 ..^.. ЦВЕТАЕВСКОЕ Близко ли собрался? Сучий ты мой выводок. О, нацеловался! - Языком всё вырыто. Пью за царство Ирода, - хоть бы кто остался. Я хотела б драку, я хотела б штатского, предъявила б мраку жизнелюбье адское, впрочем, ни Завадского, - ха! - ни Пастернака. Лучше б Ирод богу сделал обрезание. Всё, что боги могут, - противостояние. Звезды. Рас-стояния. Вышел на дорогу. Потный запах брака. Плоть ему - заранее. Потому бумага не стерпела рваные ритмы. Умирание. Не Итака. Прага. Путь Поэта длинный. Пусть она безнравственна, жизнь моей Марины, всё равно - за дарственной, во Христовы странствия мертвой Магдалиной. 2004/2005 ..^.. ... Кате Капович И если ты в чужой стране лицом к стене, - мы заодно. Движенье наших двух планет в систему нашу сведено. Уже есть карта, есть расчет, и наготове есть ружье. Да будет ружьям горячо! Да встрепенется ворожьё! Я говорю тебе, солдат: - Не на побывку, но - в поля, над нами - солнце в сорок ватт, а шаткий стол - сама Земля. И нам приказано успеть до третьих похорон Любви. В чужой стране? - Чего ж не петь? Лицом к стене? - Поля твои. Твои поля - твои миры, нагрудный слева твой карман, не избавляйся от муры - табак и спички входят в план, еще - билетик номерной, для всех солдат - в одну страну. К мирам - лицом, к стене - спиной, тебе, землячка, подмигну. 2004/2005 ..^.. ... Алене Лаптинской когда твой поезд набирал свои о, пятистопные, о, холостые когда твой поезд на манер змеи весь откровенье, весь позор мессии когда я сплюнул, смачно притушил - и злая боль прошлася по ладони и на платформе - ни одной души а этот поезд, сука, всё долдонил когда зардел последний мой закат и твой закат - воистину на запад все имена твои когда подряд когда на пальцах и губах твой запах когда затеплил свечку о судьбе и умолял Марию в разговоре когда в Преображенском о тебе когда невесть зачем в другом соборе когда Литейный весь перемахнул и на Просвет привычно весь метнулся очнулся - в доме, просидев - уснул проснулся - тяжко, забубнил - заткнулся когда твой поезд улизнул во тьму когда, сбубнив, я выждал самый-самый когда седьмой и первый день всему когда прозрел, жена, твоим адамом 2004/2005 ..^.. … Ясон плевать хотел на сей Закон. Ясон горел, не спал - Ясон хотел. Ясон придумал первоклассный сон, Ясону жизнь казалась не удел. Боготворил Ясон родную мать. Она легла под брата по отцу, Ясон не мог ни есть, ни пить, ни спать, Ясон решил, что украдет овцу. Ясон сплотил команду - капитан, Ясон спалил десятка два колхид, и всё твердил команде: - Красота! (И все не мог простить ее грехи). Медей не так уж много на Земле. Когда Ясон застрял в ее глазах, он прикорнул на два десятка лет, он позабыл о вздутых парусах. Он мать забыл и брата по отцу... Но только раз Медея не дала, он золотую умыкнул овцу, возобновил военные дела. И что тебе, Ясон, твой давний сон? И что тебе, Ясон, твоя война? И что тебе, Ясон, плевок в Закон? - когда тебя принежила она. 2004/2005 ..^.. … Итак. Низареванизги. Муж - от жены, на брата - брат. Капович мне сказала: Жги на всю катушку в сорок ватт. И Блок сказал: Я здесь, в углу, распят, глумятся надо мной, я - плоть к вечернему столу, когда мне дышится весной. И я подумал: Пусть оне сильны напором, - есть расчет. А Гандельсман ответил мне: На черный день есть черный ход. Есть энергетика стишка, есть псевдорусский крепкий дух. И я поверил: Жив пока, я - речь сама и чуткий слух. 2004/2005 ..^.. …Что сказано - забудется, что сделано - разладится. Не в храмах люди судятся. Противники расходятся, и всё-таки стреляются отнюдь не там, где ссорятся. Пророками не родятся (пути-дорожки тянутся). Скотами не становятся. Ковчег, и тот заблудится. Непарные останутся. И Замысел не сбудется. О, Царственный горбатится! О, Верующий бесится! И между ними разница, она - почти бессмыслица, как старенькая лестница, которая не высится. И вечером, как водится, невыданная девица водицею умоется, и всё оно полюбится, и всё оно постелется, и сызнова закрутится. А дни, как бочки, катятся, и так легко мне пишется, а ты в воздушном платьице (носить его - не сносится), и если вольно дышится, резон один - так хочется! Пойти мне, что ль, повеситься? Из гроба Пушкин просится. Ни радуги, ни месяца. Лишь тапки дядьки Юриса. Лети, чересполосица! Что сбудется, то сбудется.
2004/2005 ..^.. ОСЕНЬ Река. Отвесный берег, рухнув, ушел на дно. Быками в ров - ложатся баржи брюхо к брюху у вновь рожденных островков. Жизнь приспустила вымпел шествий, поизносившейся реки тужурка - вновь из черной шерсти, застегнута на островки. Вдоль берегов, поправ былинный - штрихом столетья - листопад, лежат листвою исполинной штыки оставленных лопат. Пропахший деревом горелым, еще не взятый холодком, насыщен воздух до предела. Разрядка близится. Притом, в осенний лес, как шерсть тужурок вбирая запахи, река приносит запах бычьей шкуры издалека. Издалека - не то баржи гудок прощальный с песчаной отмели, не то отяжелевшее мычанье с районной бойни, вслед - молчанье и снег легчайший дней на сто. 1989/2005 ..^.. … Алене Лаптинской “Если б не было на свете Новоржева моего” А.С. Пушкин Приезжай. Чем дальше едешь, - тише будешь, ах, мой фетиш. Если ты, мой руссиш идиш и бульбашечка по сути, Петербург не осчастливишь, то не знаю, кем ты будешь. Приезжай, поедем в Пушкин да гульнём на всю катушку в запоздалой электричке, разогнавшейся не вдруг. В огоньке последней спички уместится Петербург. Приезжай, моя дилемма между замыслом и темой. Приезжай, моя забава между домом и походом. Одиссею - слава, слава! Пенелопу - с новым годом! Приезжай. Я самый скорый, я вот-вот оставлю город, этот город, самый грустный из любимых городов (Если б ты не знала гнусный кровный город Могилев). 2004/2005 ..^.. ЧАСТЬ 2. НЕОКОНЧЕННАЯ ПОВЕСТЬ В СТИХОТВОРЕНИЯХ 2005 года. … Сам себе делов наделал, сам себе намел снегов. И любовь не захотела быть любовью черно-белой. Ты избыл свою любовь. Сам себе хозяин-барин, ветролов сам по себе. Лучше привкус дымной гари, лучше тварью с кем-то в паре, чем с судьбою о судьбе. Ничего теперь не тешит кроме снега и вранья. Снег рождественский, не здешний, врун ты мой, себяшный, нежный, страшно, честно говоря. А любовь, она - как память на один всего глоток. Всё по новой, всё кругами... Оставайся, ветер, с нами между наших зимних строк. 07.01.2005 ..^.. … Смертью больше, обыденной смертью меньше. Что тебе дороже? - скажи мне, пришлый, для соседей ушлый, для Бога внешний, заучивший буквы, познавший числа. Что возьмешь с собой? Ведь не зря копили, ведь не зря рожали. Возьмешь ли город? Ты возьми, как память, отчизну или отголосок нашего разговора. Я не знаю, Господи. Я не знаю, как принять мне ценности скорбной жизни. Вот ограда церкви, она резная, за оградой - церковь, она в отчизне - четырьмя фронтонами, куполами, песнопеньем мощным. Оно утешит? Не диктуй мне, Господи. Между нами смертью больше, а жизнью, выходит, меньше. 09.01.2005 ..^.. … Зима не хотела, - ее привели на веревке, ей дали проспаться, ей дали красиво одеться, холодному сердцу, которому не разыграться, осенней воровке (следы пересыпаны мелом). Последние ставки на зиму - сулили везенье, начальнику порта еще не сказали о краже, баркасы и баржи о ледники чиркали гордо. Канун превращенья до мертвенной точки по Кафке. Зима неучтиво смотрела на Крепость и Невку, цветы воровала, задраила рты стихотворцам, скучающий боцман осеннего жаждал аврала, портовые девки у боцмана клянчили ксиву. Зима не хотела, земная, она б не решилась, когда б не уловка, которую выдумал ангел, он выкатил санки, он впрягся, таща за веревку, он вытянул жилы, он выплеснул черный на белый. Он шел круговертью, январь подменил он апрелем, и всё осудил он, похлеще начитанных судей. О книгах, о людях, о порте, - в котором любила и, сколько успела, зима нашептала о ветре. 12.01.2005 ..^.. … Большие города не лучше городов, которые вокруг своих церквей у рынков. Большие города хотят голодных ртов, разлюбленных сердец и самых зверских рыков. Большие города не помнят ни лесов, с которых все они, подростки, начинались, ни радужных небес. На чаше тех весов пока что - пустота, весомая в финале. Большие города берут большой разбег на Площади Труда и Ленинском проспекте, а может быть, и там, где взялся человек разглядывать звезду, когда согреться негде. Большие города, я ненавижу вас не больше, чем люблю по собственной неволе. Кукушку из часов я взял бы про запас, и памятку метро. И всё, прощайте что ли. 19.01.2005 ..^.. ТРИПТИХ 1. ЗИМА Запахом кожурок апельсиновых, снежных долек, на разрывах - солнечных, жизнями тужурок нафталиновых, плотностью речей у винно-водочных, скрипами полозьев на асфальтовых рыжей солью выжженных проталинах, строчками из бережной Ахматовой, колкими шерстинками из валенок, страшным словом выстуженным: “гландами”, кисло-желтым привкусом на розовом, девочкой, измученной палатами, вызволенной к жизни черным воздухом. 2. ВСТУПЛЕНИЕ В ТЕМУ Расскажу о тебе. Ты не хочешь, нельзя о любимой. Хорошо, я начну о реке. Я не буду глазами провожать корабли, навсегда проходящие мимо. Притяженье земли велико и останется с нами. Расскажу о церковных, печалью написанных, фресках; драматично-веселых, на русском изложенных, сказках, о красивой гордыне случайных улыбок еврейских, о жестоких глазах поднебесья, навек азиатских. Ты не веришь, постой, я начну: - Не далёко, не близко жил да был человек... Обо мне будет присказка эта, о вечерней цветочной веранде, допустим, под Минском, освещенной павлиньим, из радужной юности, светом. 3. ТЕМА В белых киргизских песках мы сидели на бревнах мертвых поселков. Ты песню забвенья тянула. Белки костра веселились в мистериях кровных больше недели до новых границ Иссык-Куля. Город Петра, ничего для влюбленных не знача, нас проводил, эпохальный, до пальмовой ветки. Там было море. И самого долгого плача высилась наша стена над прибежищем ветхим. Дальше не помню. Мне было и тесно, и узко. Выла турбина. Внезапно я умер. А дальше, помню, как, пьяные, на полосе среднерусской мы горлопанили песни о родине нашей. Вот и не знаю теперь, что еще ты осилишь вместе со мной. А давай мы начнем с Ленинграда? Только себе я твержу: - Ничего ты не смыслишь в жизни своей. Ничего не избыл. И не надо. 23.01.2005 ..^.. … Давиду Паташинскому ака ц Где они еще? - Такие рыцари, мцыри в крепких черепашьих панцирях, циркулем ума себя чертящие, цапли во царях беспрецедентные. Цокот их сердец я слышу исстари, сердцем ем цунами их цикадные. Церберы у ценных врат сидящие, их завидев, умирают целками. Славься, Цезарь, славься, Цуцик истовый! - цену сам себе не церемонивший, Цинцинат, целующий Набокова, сам своим царям цареубийца. 04.02.2005 ..^.. … к Р.С. Ну да, проводница всем сердцем была за уют. Ну да, небылицы, - бесплодных писателей враки. Они, проводницы, в пути никому не дают, особенно, тем, кто вскочил на подножку в Итаке. Итак, мы начнем. Не приветствуя суетных дел, пускай этот поезд предъявит классический танец. ...Литой подстаканник, завидев Аврору, алел, и ложечка - ах - ни о чем лепетала в стакане. 14.02.2005 ..^.. … Вспомнилась Рио-Рита, и предвоенный раж Доктора Айболита. В кожаный саквояж были поспешно врыты, втиснуты, вбиты аж: спирт - без глотка пол-литра, книжечка - титул выдран, осип эмильич хитрый, воспоминаний титры, на заграницу виды, город - и после - наш. февраль 2005 ..^.. СТИХИ.1. Растением расцветки изумруда, цветением в начале февраля, кореньями, которым не земля сама земля, замешанная круто, побегами сама себя не для. Привычкой жить, прививкой - умиранью, кавычками - прописанным азам, экватором - полярным полюсам, измученной жемчужиной - касанью чужих ладоней, бережных к цветам. Не дай-то бог ему закончить сутки и выверить себя вокруг Земли, - мир выживет и свой печальный лик оставит нам, но сами незабудки, пустив ростки, не вспомнят, что цвели. 16.02.2005 ..^.. … Я вспомнил город. Мне уже под сорок. Я вспомнил детство, дерево сорок, они, сороки, говорили сворой, когда делили плавленый сырок. Не помню имя города, не вижу его центральный выстуженный парк, зато я слышу, как прохожий вышел на снег, дыханьем прорезая мрак. Он завернул к Таврическому парку, он, обезумев, снег и тишь глотал, он бредил Жанной, повторял: - Мне жарко, потом под аркой тяжело дышал. Потом, я помню, было мне под сорок, - температура била по виску, я сыр не плавил, но сорочья свора давила когтем клавишу-тоску. Я помню маму, руку со стаканом. И как тут встать? И снег - на всю постель. Зиме любимой Жанны - было рано, хотя последний выдался апрель. Апрель не помню - черная ремарка, как подворотни холод на щеках. Пришел товарищ в гости, дал Ремарка - о городе, о лучших временах. 19.02.2005 ..^.. … А было так: шакалил по степи, сорвал все петли, клинья, сам - с цепи, цеплял деревья, судьбы, всё на свете, себя не помня, звался просто - ветер. Нет, было так: пичуги щебетали, козел в траве выщипывал детали, аул стоял, степной певец курил, пришел внезапный ливень, всех накрыл. Могло иначе быть: пастух продрог, худые овцы выли у дорог, по всем степным углам несло горелым, везде был снег, но солнце всех согрело. Нагрянул ветер - трансконтинентален, прошелся ливень - выявил детали, сверкнуло солнце - сто моих карат, и я проснулся временем назад. 21.02.2005 ..^.. СТИХИ.2. “... Я - никто, - Как ответил Улисс некогда Полифему.” И. Бродский Юле Бондалетовой Возьми сердца прозрачно хрупких фиалок, выжданных на всякий последний случай. В перекупке цветы иссякнут на бумаге. Возьми весенний воздух синий в пустых полях под Ленинградом. Вчерашний снег в низинах стынет четвертым порванным форматом. Вечерний сумрак сам найдется, от сих до сих его листаешь. Всему своя закладка солнца. Потом, счастливый, засыпаешь. Я точно знаю: дело к ночи, поэты пишут, вертихвостка- Земля к своим богам не хочет, дыша фиалками наброска. 25.02.2005 ..^.. ЧАСТЬ 3. ЭПАТАЖНЫЕ ПОСЛАНИЯ 1. Я гулял по зимней роще, наблюдал за воробьями. Из полесья вышел тощий волк с такими вот губами. И сказал мне волк: Послушай, уважаемый прохожий, ты смотри мне прямо в рожу, говори мне прямо в уши. У тебя в руке корзина, а за пазухой - полушка и рогатка. Ну, мужчина, отдавай мне птичьи тушки. Я смотрел на волка храбро, хулигану плюнул в рожу, я изрек ему: Когда бы шкурой был ты подороже, я снабдил бы воробьями истощенную зверушку. Ты такими вот губами не грози мне, ты не Пушкин. Волк послушал оскорбленья, хвост нерадостно завесил, попросил он всепрощенья и побрел себе в полесье. 09.02.2005 2. Когда Петров лупил меня портфелем, когда портфелем я лупил Петрова, - мы не могли представить, в самом деле, что жизнь моя меня накроет словом еще правдивей, чем портфель Петрова, что жизнь Петрова очень смачно треснет, как и пенал его из показного дерьма, что нам не выкинуть из песни о наших отношениях драчливых ни одного не выбитого слова, что он уже - в ряду навек счастливых, а я, босяк, лежу с мадам Петровой. март 2005 3. Козел и Оксфорд. Оксфорд и Козел. Старинный двор, удвоенный для слуха, обитель знаний и святого духа… О, не постиг я столько, не прочел! Ну что? - Коззел! Пока я тут кропал, терял детей, любимых и здоровье, ты, завсегдатай Оксфорда, с любовью к своим заботам, травку там щипал. Не надо слез, мой Оксфордский Козел, я не ищу такого пониманья. Я тоже сам. Я здесь. И ты, каналья, уже не там, откуда ты пришел. февраль 2005 ..^.. 4. БИБЛИЯ ОТ ВАРВАРА и стоял себе, как стоял, первобытный лес там большие птицы песни красиво пели и пришел Господь, и спустил со своих небес обезьян, которые всех в том лесу имели забегали волки, хотели пожить в лесу благородна стая - если закон единый обезьяны рожи корчили на вису обсмеяли, твари, древних волков седины и пришел медведь - надоело душить лосось захотелось мяса от ихней вонючей плоти и порвал он дюжину особей, но пришлось за кордон уйти, ибо срали они в полете и пришла багира, и спела: але, братва нахуя вы срёте на землю с высоких веток и уроды мямлили: нам ведь и тут жратва мы и тут, на ветках, сделаем наших деток так сидели они на ветках, урча: ка-ка лепетали хором, обезьянничали бесстыже и пришел пиздец от Господа - сам каа: бан-дер-ло-ги, бли-жже 14.03.2005 5. Никто не царит над миром, тем паче - под миром оным. Одни мышеловки с сыром, в которых Ему подобным не только сыры и булки дают, но еще, на пробу, - хвостов и ушей обрубки под самым густым сиропом. Им песню споют на счастье, постелют на сон грядущий, потом - разорвут на части. Не бойся, во сне орущий, тебя на сироп с хвостами ушами твоими пустят. А то, что зовут мирами, твоей мышеловкой будет. февраль 2005 ..^.. ЧАСТЬ 4. НЕОКОНЧЕННАЯ ПОВЕСТЬ В СТИХОТВОРЕНИЯХ 2005 года. УТРЕННЯЯ СТРИЖКА Лене Тверской прошу, еще раз - про стрижей про крылья бритвенной заточки как без единой пробной точки стрижи, архангелов рыжей покрыли горы барышей простригли кудри виражей кромсая воздух на кусочки март 2005 ..^.. … Тибулу Камчатскому черный ангел неприкаян авель - рыжий был по сути эта песня не такая как того хотят все люди все собаки, все медведи любо живы ради бога ты - герой во имя леди имя леди - недотрога мы начнем свою охоту эти мельницы означат дульсинею дон-кихота всех святых не сдюжит санчо только белые ромашки черт их знает, лепесточки ангел вместо промокашки словоблудие в сорочке черный ангел абсолютен рыжий ангел нам во имя речь твори, они же - люди твари верные, голимы нам не надо мирозданий как всё просто - мы любили черный ангел, выжди с нами рыжий ангел, выйди или март 2005 ..^.. СИМФОНИЯ № 1. МОРСКАЯ. ЧАСТЬ 2. Море, давай умрем. Я по тебе тоскую. Или давай споем черную грусть иную. Море, я здесь, а ты, шумное, тоже рядом, - лаврами с высоты вечного листопада. Море, я был матрос в третьем по счету Риме. Вырваться довелось. Душу обратно примешь? Молодость не прошла, только поет в миноре, - чайка, не то зола вишен, упавших в море. Если такой закат выложу я под сердце, я не смогу назад. Море, куда мне деться? Море, давай умрем. Мы никогда не будем вместе. Нельзя вдвоем… 21.03.2005 ..^.. … Серхио Бойченко Потому что Слову нужен его закат, а восход не нужен. Будем красиво гибнуть. Духовая муза вымучит лязг лопат. Это - проповедь, проповедь пропадом там, где Припять. Потому что Киев уже проглотил язык, и Москва - последним где-то в степи колодцем, у татар Владимир вызнал свои азы, и не шах, но мат предъявил обрусевшим солнцам. Потому что буквы, бывшие их полки никому не нужных, мертво стоявших строчек, - чернооким сплавом, бревнами у реки. Ах, какая цепная речка, эта Припять подгнивших точек. 23.03.2005 ..^.. ... Ах, какая качка кочует здесь! Приподнимет, снизу верша воронки, а затем опустит, и стройный лес надо мной взметнет черный гребень ломкий. Хороши качели, - когда темно. И не лес, не море немолчно с нами, но - глазастым рыбам идти на дно да ночному воздуху петь сверчками. Закурю сигарку, рассказу рад. Вот и кот ученый раззявил зырки. Что мурчишь кошачьих очей закат? - угольки, исчадья чудной копирки. А теперь скажу. Красота огня Суть реальной жизни. Ее сморгнули. Из-за туч летишь. Улетучь меня человечьей зорькой обратно в улей. 25.03.2005 ..^.. ДИПТИХ 1. Ю.Р. Он был раздражен и глядел исподлобья, он губы измучил, по-детски смешон, из горла он выпустил птаху злословья, склевавшую сердце и веру с любовью. Она понимала - не выдержит он. Она, запинаясь, твердила о юной их дружбе: - Ну дура, и что? - Не молчи. Опешив, он руки в штанины засунул, кривую ухмылку отвесил и сплюнул последнюю душу, как месяц в ночи. Он вышел на двор, черпанул горяченной ладонью лежащий сугробами снег, лицо охладил и, не видя вселенной, своё темноликое сердце мгновенно прошел без оглядки, чужой человек. 2. Ю.Б. Последний трамвай уходил на закате, был шанс у нее на подножку вскочить, был шанс очутиться в ночном Ленинграде, вернуть навсегда от квартиры ключи. И вроде бы некуда было деваться, на сердце лежала окрестной хвои холодная темень, и сколько там станций закрутят под сердцем воронки свои? Еще было жутко от силы, с которой всё это она развернет на себя и, точно цунами, обрушит на город, ни город, ни дом, никого не любя. Она закурила вчерашнюю “приму”, мгновенная спичка швырнула во тьму сухую улыбку: - Ну что, нелюбимый? - ключи встрепенулись, пропели ему. Полоска последней зари огневая стремилась на запад, и вот, одолев рубеж перелеска, кометой трамвая сверкнула замедленной этой земле. Огни городских магистралей и улиц летели навстречу, стучали в висках, звенели ключами. Она развернулась и, леса достигнув, исчезла впотьмах. март 2005 ..^.. … Алене Лаптинской, жене А за тебя даю один шеврон, одну медаль, один из двух погон. Войну избудь, она не актуальна. Как много в мире выжданных времен, сей день последний, влюбчиво астральный. Возьми плацкарт, он шпарит о своем, возьми наш дом - проекция канючит, возьми библейский космос - невесом, хотя бы нас возьми, разъятых сном… Никто так просто счастье нам не всучит. Так вот, шеврон, погон, одна медаль, ментальный привкус счастья, впрочем, даль твоих на жизнь меня объявших видов, консалтинг всех улик, сама печаль, контрольный выстрел, воля индивида. Когда твой Минск глотнет мой Петербург пустым вокзалом около буфета, где я, сам-друг, проявленный не вдруг, внимая гимну, выветрю испуг, - я закажу вот эту песню, эту! 30.03.2005 ..^.. ТУНГУССКАЯ ПЕСНЯ По таежной речке идет лосось, за лососем следом идет медведь, ай, за мясом красным, - охоча злость, ай, медвежья пасть, - ей бы, угольной, искренней, этой искрой гореть! На таежной речке и плеск, и хруст, веселится рыба, кусты трещат. Прихватив ружье, зверолов тунгус - ой да вырви глаз! - ой да выйди, грусть! - на медведя щурится - ха! - с плеча. А по-над речкой-то сокол высоко вьется, а по-над речкой-то зоркий закат когтистый. Апокалиптично-то как поется. А Пелагея-то-солнце ждет своего-охотника-евангелиста. 01.04.2005 ..^.. … Ой кареокая, акай подруга Карелия, ой во хмелю ли вихляла дорогой поверия. Люли, уснул я, проснулся, - у радужной двери я. Анастасия встречала - очаг меж получками, щи подавала, щипала игривыми ручками, с миру по нитке, а кобели счастливы сучками. Ой кареокая О`ностальгия, о, бестия, ой говорили до полночи - тестом ли, тестями, тёщами, картами, зло тасовали известия. С ложки и душка не сушка, подушка пуховая, ляжки-двойняшки, в горошек рубашка кондовая. Зорька, однако, - карельская страсть рыболовная. Ой как хотелось лучистого вещего лещика, он червячка осчастливил и жизнь человечека, окунь, уклейка - сердечно вещественны тчк Нам бы идти до америк своих окиянами, нам бы и небу свой номер присвоить канонами, речку толкать окаянными рыбами новыми. Ну дорогая, прощай до зимы, кареокая, Анастасия речистых страстей одинокая. Знаешь, Карелия, я - Лукоморье, я окаю. 01.04.2005 ..^.. СИМФОНИЯ № 1. МОРСКАЯ. ЧАСТЬ 3. У последнего причала не на шутку плачет море, у последнего причала не на шутку корабли. Эту музыку я слышал в доме Виктора Сосноры. Эту песенку я слышал на краю самой Земли. Мы стояли у обрыва и внимали скрипу бревен, мы стояли у обрыва, - штормовой скрипел причал, разыгравшиеся рыбы нашей качке были вровень, скобяной и деревянный море целое качал. Он качал его густые побережья боровые, он качал его пустые синепляжные пески, и раскаченные сосны уподобились впервые сердобольному причалу нами вызнанной тоски. И песок стоял как сосны, уходил стволами в небо, - нерассыпчатые оси между небом и землей, между ними крепла просинь, волновая просинь крепла, мы стояли толи пеплом, толи вздыбленной золой. Мы познали столько смысла, мы впитали столько горя, что пора бы нас отчислить, второкурсников Земли. У последнего причала не на шутку плачет море, у последнего причала не на шутку корабли. 15.04.2005 ..^.. СТИХИ АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ 1. Он еще не домыслил о клейком весеннем листочке, о кормящей, воркующей: На, желторотенький, на! О штыке и серпе царско-сельской взаимной заточки. Штык еще не дырявил мандаты во все времена. Он опробовал шепотом почек припухлые мочки, горьковатая правда еще не свершила побег, не свершили полет вороненые скифские строчки, бугаи не обабили барышень, вешних навек. Разжимались пружины, стучали стихов молоточки, черным шествием ширился чорный извечный вопрос, над романскими "и" еще не были вбиты все точки, и крепчал костный хруст, и вздымал плащаницу Христос. 14.04.2005 2. ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩИЙ ФОКСТРОТ А Кукарача, а Кукарача, - я замурчу: ча-ча. Любитель шахмат, решу задачу, нам предстоит ничья. Еще не чудный, не двадцать первый, - уже двадцатый год, тройничным нервом, публичной верой бьет по мозгам фокстрот. Цари царили, теперь циркачат, коллизий больше нет, им - Колизеи, нам - Кукарача, мы перекрыли свет. А тот, кто чунит и варит ваксу, - уже творит Закон, неоспоримо живет по Марксу. Не обессудь, Платон! Любитель шахмат ходы талдычит и предъявляет мат. А тема танца - не ради тыщи, мильоны нас простят. Закон всеобщий, равно ничейный, мне обещал ничью. Из людной чайной, вчера - кофейни, я в особняк хочу. Была кофейня, была и дача, был особняк мой жолт... А Кукарача, а Кукарача! Всё будет хо-ро-шо! 14.04.2005 3. ПУСТЯЧНЫЙ РАЗГОВОР - Скажи мне, Белый, ведь недаром нас не приветствует Москва, земным, всеобщим, тесным шаром крутили мы свои слова. - Скажи, Сашура, если в Киев тебя забросил твой язык, - любить Европу на какие шальные деньги ты привык? - Признайся, Белый, в Петербурге ты сколько линий насчитал? Друг - о подруге. Друг - о друге. О тайном вкладе - нищета. - Александрэ, о, сколько шарма в твоей кудрявой голове! Наш Петербург тебе - казарма, не выйдут флирты и в Москве. - Я знаю, Белый, всё напрасно, на свете нет Прекрасных Дам. Ты - белый свет мой, я же - красный и черный уголь навсегда. 14.04.2005 4. Бежит каштан, за ним еще каштан бежит могучий, бегут они по улице твоей, щит за щитом. Воинственных кровей благополучен приход весны, щитами осиян. Как долго сон, как долго стыл, звенел, не знал резона перекипеть сухим кусочком льда в груди, и вот - каштан зацвел, звезда армагедона, её орнамент на щите - резон. Итак, один. Один, зато в достойном вражьем стане своих надежд на вечную весну. Каштан цветет, роняя новизну, да не восстанет из пепельных безжизненных седин. Ты обречен, ты обращён в себя, обручен прозе, в тебя ронявшей белые стихи. Да будут, воин, сны твои легки, как только осень ядро каштана примет горячо. 17.04.2005 ..^.. … А делать было нечего, и вот, согласно классике, на двор мы вышли вечером. Небесные матросики роили дупла пасеки, проторенные просеки. Вороны шили крестиком ходы для вечных воронов, один из них наместником, весть угольный, как прах его, на все четыре стороны смотрел в доспехах аховых. Ни кубиком, ни рубликом, Земля крутилась трафиком, - примерочная туфелькам для Золушек не вызнанных. Ступня Адама в Африку была еще не вписана. Еще не шла Америка Европами до Азии. А мы, с другого берега, своим богам подобные, весь мир окрест облазили. И если Пенелоповы, а с ними - Одиссеевы пути для всех намечены, - мы просто вышли к дереву, на двор мы вышли абы как, мне делать было нечего, а ты хотела яблока. 20.04.2005 ..^.. ... И если Рим не тронется ко мне, тогда я сам, на белом скакуне, войду в него, свершив метаморфозу, задуманную в дальней стороне. Моя жена, в браслетах из монет, его затмит на розовом слоне, и облак пыли вряд ли будет розов. Кинематограф будет игровым, документальным, то есть горевым, одновременно - двадцать пятым кадром. Смотря в экран, мы Варвара творим. Горит не Рим, но мы, в ряду, горим. Красотка Тейлор покорила Рим. Живи, жена, актриса, Клеопатра! Пусть откровенье - с белого листа, пустот не терпит Рим, но пустота сейчас во мне, и Рим она не тронет, пока Затмивший Солнце не восстал, пока вторым пришествием Христа себя не вызнал Рим. Пока чиста его печаль, твори себя, Антоний. 21.04.2005 ..^.. … Говори, рассекай по высокой траве, ты учился у неба его синеве, ты учился у города травам сухим в позабытых для неба колодцах, ты не ахай, но эхом в колодцах лихим черпай вёдрами чистые солнца. Рассекай по траве, эту синь подрезай невозможно открытой ладонью. Библиокий полянится образ козы, не Россия - роса с достоевской слезы, в Третьяковке рублёвы Его образа, - это сердце навряд ли что тронет. Говори говоря, уходя уходи, не де юро юродствуй, ведомо веди, мегаполис-колодец, сухая вода, - все причины и следствия к ряду. Ничего ты не тронешь, и только - звезда в проходном, на краю Ленинграда. Так вперед за цыганской звездой кочевой, бесприданница, буковка, эхо, уходящее там, где уходит Нева, травянистое там, где саднит синева. - Хорошо ли тебе? - я спрошу. - Ничего, - ты ответишь, траве не помеха. 04.05.2005 ..^.. ГРЯЗНЫЕ ТАНЦЫ 1. БЛАТНАЯ, ЧУТЬ-ЧУТЬ ИСПАНСКАЯ Господь не выдаст, свинья не съест, костюм на вырост, хотя - под сорок, и то не возраст. Он шел из мест, где так хотелось вернуться в город. Один из тыщи, судьбы кузнец, за голенище вложивший ножик, а то ведь стащат, и всё, пиздец хорошей вещи, весьма хорошей. Он шел на запад, в столичный Минск, он шел на запах своей любимой, такому зубру не втюхать иск, с таким вот зудом и жизнью мимо. Небритый, дерзкий, немного жид, с улыбкой детской, почти раввином, латал он местность, вернее, жизнь, по среднерусским он шел равнинам. И вот - столица, он сделал вдох, он, смуглолицый, оскалил зубы, он вдел в петлицу тюльпан-цветок, он целоваться хотел с голубой. Немигу вызнал - река рекой, таксиста свистнул, была бы такса, махнул бы честной ему рукой, а так, любезный, держи сто баксов! Гони по Минску, не то с тоски умрет он, русский! Езда ездою, на Комаровском кило трески за торг еврейский двух перстней стоил. А ночь лобзаний и слов любви, и нареканий, - была дороже всего, что станет ножом в твоих глазах, гордыня. Он вытер ножик, и рухнул на пол, влюбленный весь, и умер, дабы закончить песню. Господь не выдаст, свинья не съест. Не пой мне, гордость, я сам тут вестник. 30.05.2005 2. ВОСТОЧНАЯ, ДЛЯ ТАНЦОВЩИЦЫ Лебяжья шея, что надо жопа, мельканье талий, зажатых в обруч, ах, ворожея, твоя работа! Влюбленный что ли, смотрю я в оба. Гляжу я тупо, с вина горячий. Не нужно трёпа, когда такая летит голуба. Не то чтоб зрячий, но весь - утробный, ногой качая. Ах, танцовщица, войди мне в сердце, крути воланом полночный город. Не отрезвиться и не раздеться, Любви мне мало! - не Мастер, - Воланд! Какие, к черту, кино и песни! Оборки кружат, не то - воронки. Кричат аборты всех поднебесий. Всё уже, уже. По самой кромке. Всё тоньше, тоньше мельканье талий, всё шире обруч тоски вселенской по этой гейше. Созвездья тканей. Соски и жопа. И взгляд мой детский. И принц мой датский, и первый рыцарь, и дон-кихоты о дульсинеях. Голубь мне глазки, о, танцовщица! И будет утро, любви сильнее. 31.05.2005 3. НАПУТСТВЕННАЯ ОТ МУРКИ МАГДАЛИНЫ Ни Минск, ни Питер тебя не сдюжат. Петра я вижу, за столько лет апостол сытый не смог о Муже, отрекся трижды, - и спросу нет. Никто не верит ни в честь, ни в доблесть, ничто не сдобрит кровавый стейк, не вижу двери в такую область, где звери, оба, мы сменим бег и вожделенье - на умиранье, по жизни танцы - на чудо-речь. До воскресенья, мой самый ранний. Не будет солнца - и ноша с плеч. 31.05.2005 4. ОТХОДНАЯ Только эта игра, говорю, только эта забава, только эта хоругвь, тяжелящая руки по праву, только эта гора или лобное, стало быть, место, только эту игру беспросветная примет Невеста. Разве нам, говорящим, другие дарованы игры? Разве нам, живородным, отпущен шмоток пуповины? Сколько было горящих во имя дракона и мира? Сколько их, в пересудах, забыли за так и во имя? Или мы говорим, или слушаем веские вести. Или мы прогорим, или их возвеличат на тесте. Или тести и тёщи, а хуже, - типичные дяди, или знатные вещи, - всё нас, неразборчивых, ради. Сколько рима случилось на празднике выжженной трои? Сколько их, карфагенов, разграбленных судеб торговых? Сколько сказок юлилось волчками, сухими с удоя? Сколько старых рефренов для песен, во времени новых? Значит, будет оно только так, - для тебя, для изгоя. Значит, выйдешь один, - ни сусекам, ни полю не воин. Значит, снимут кино, раскатают никчёмные титры. Значит, будешь среди телезрителей, знающих игры. И тогда сколупнешь белорусский фрагментом от фрески, и тогда разгребешь свой песок, навсегда азиатский, и тогда замутишь свой библейский, немножко еврейский, и тогда этот русский, как феникс, восстанет из сказки. 01.06.2005 ..^..