авторы
РАТЬЕР
Ольга Родионова *** У нас с тобою - не в глаз, а в бровь Всегда, и всегда - одно: Я знаю, красное - это кровь. А ты говоришь - вино. Нам врозь влюбиться, и врозь остыть, И каждого Бог простит. Я знаю стыд, и ты знаешь стыд, Но он у нас разный, стыд. Отговориться былым грехом, Паскудством, дурным стишком? Но там, где ты - на коне верхом, Там я - босиком, пешком. Огонь - по жилам бежит, а дым - В глаза, вот и песня вся. У нас с тобою Господь один, Да разные небеса. Нам все поделом, по делам, а наш Разводчик - в разрезе глаз. Я жду, когда ты меня предашь В пятьсот азиатский раз. Ходящий по водам, пескам, звездам Не видит путей простых. Но знай: я тоже тебя предам. И ты мне простишь, простишь. *** ничего более ничего более даже самая нежная нежность становится болью потому что - ясно же - ничего более эти глаза и губы, повадка птичья, это монгольско-ангельское обличье пусть все будет, как будет, я всем довольна - лишь бы тебе не больно я, как она, не умею, я лучше традиционно: желтый туман сурепки карабкается по склонам жжет его солнце, дождь обнажает корни, ветер, ветер их треплет, нет ничего покорней желтых цветов сурепки, сильных, как униженье, острых, как страх забыть у доски действие умноженье я не умею решать задачи, поэтому просто плачу, не смейся, сижу в слезах, забыв условье задачи, когда ты вернешься, все будет иначе ты не поверишь, нет ничего сильнее желтой сурепки - мне ли тягаться с нею пусть вас лелеет лето в пыли пригорка лишь бы тебе не горько *** День, ночь, веря в чудеса Сюзанна ждет... Ах, Сюзанна, твой зуав не вернется из похода. Веришь, здешняя погода не годится для забав. Уходил по февралю, отдавал себя отчизне... "Ах, Сюзанна, больше жизни я тебя люблю!" На балконе у перил вспоминаешь на рассвете: Твой зуав слова вот эти - нет, не говорил. Что ему? Да все в дыму, кони, ружья, пули, залпы. Он бы, может, и сказал бы - да не знал, кому. Полк несется взапуски белым снегом, следом санным. Твой зуав тебе, Сюзанна, не напишет ни строки. Пуще дождика шрапнель, звонче жаворонков пули. Ну, кому нужна в июле эта синяя шинель? Вся дырявая насквозь, в девяти местах пробита. Что осталось от любви-то? Ручки врозь и ножки врозь. Зря ты веришь в чудеса - не видать тебе зуава. Пала алая роса, стала воинская слава. Увядает алый рот, но глаза остались те же. Кто себя мечтами тешит, тот себе местами врет. Два коротеньких письма, да и те, сказать по чести, Как положено невесте, сочинила ты сама. И, в слезах ли, во хмелю, во смиреньи, в укоризне - Эти строчки дольше жизни: "Ах, Сюзанна, больше жизни я тебя люблю!" ..^.. Сергей Шестаков голоса "Ты так долго странствовал, милый…" Ольга Родионова ...помнишь какими были руки мои какими были плечи мои какими были губы мои какими были глаза мои в тине они теперь в озерном иле память пустыней стала время землею золою имя... - помню ладони твои глаза твои помню губы помню дыханье земные ситцы и шелк небесный кто я и кем я была не знаю сердце идет на убыль кто ты и кто мы бездна одна над другою бездной... ...помнишь как остывали руки губы пустели только пепел на них пепел на них только пепел были пеночки птицы мои теперь коростели а как пели когда-то пели когда-то пели... - помню голос твой хлеб в рушнике молоко кобылье звезды над хлевом пар от земли на земле попону помню как мы любили любили как мы любили что означают эти слова не помню... ...помнишь какой огонь нас хранил и спасал от жажды веснами нас захлестывал как половодье пойму помнишь чей крик за твоим прозвенел однажды - помню любимый помню любимый помню... ..^.. Геннадий Каневский остров Небо памяти Иры ...и себя этой прорве отдай. (Генрих Сапгир)по ошибке завёл на четыре утра. так звенел, что уже не уснуть. керосинова плоть, бертолетова ртуть да вольфрамова тонкая нить. снова снилась. пыталась прорваться и жить. приходилось опять обмывать, хоронить, и в трамвае сдержаться, не дать уронить в эту грязь, огрызаясь "хамьё".
за окном корневая теплеет Москва, и бледнеет испуганная синева, что земля окружает ее.отводил эту землю руками, когда подступала в сиреневые холода, притворяясь, что зелень, тепло и вода, а сама всё ждала проглотить, превратить в свою кровь, опустить в никуда. вот поэтому знаю теперь: ты не в ней, а на острове Небо, клочке синевы, в обороне от почвы, от прелой листвы, от червей, от уитмена, листьев травы, я тебе помогу, помогу,
лёгкий шарф голубой сохраню, сберегу, бестолковые боли дарую врагу, потаённые страхи сожгу.ты не бойся, сиди, свесив ноги с небес. ты любила качели, берёзовый лес (у тебя он на острове есть), и старинные лоции: помнишь, как там начитавшийся Верна чудак-капитан островок, у нормандских затерянный скал, "остров Немо" когда-то назвал? опечатка картографа, карта таро, "остров Небо" читаешь - и свет под ребро проникает в адамовом сне.
и летающий остров - всё ближе ко мне. всё синей. *** ещё как будто - наравне со всеми. но как в тебе смеркается, звеня, прошедшее продолженное время. давным-давно забывшая меня. а за окном купе - ночная темень. ночные темы в поисках огня. кузнечиков взволнованное племя. я принимаю на себя вину. куда ты едешь? ну куда ты едешь? толстовщина. непротивленье сну. во сне мы - рядом. рвём цветы и вереск. и ты приедешь в южную страну. сойдёшь на запылённый полустанок. кусты. пристанционный водоём. весь натюрморт из трещин и обманок. мы после смерти жизнь не узнаём. баллада о мыльных пузырях Ирине Богушевской жар пневмонии отрезал от дома. месяц больничный прошёл ни за грош. но посоветовал доктор знакомый: "лёгкие ты пузырями спасёшь". "как - пузырями?" - "да так, пузырями. мыльную пену. соломинку в рот. радугу строй, покрывай козырями карты, которые время сдаёт". этим теперь и горю, не сгорая, по тротуарам и возле кремля хрупкую лестницу к светлому раю радужной плёнкою в шар закругля. непротыкаемы. невыносимы. лопнуть пытались - да вечны почти. если сойдутся на небе на синем в облако света - попробуй, сочти. как ни старайся, ни смешивай краски - не повторить их безумный узор. вот потому и живу без опаски - только б не кончился мыльный раствор. кто-то сердца выжигает глаголом. кто-то взрывает строку изнутри... "жизнь - это газ," - напевает марк болан. "лёгкий, как смерть," - добавляет гари. ..^.. Анна Логвинова *** Она его встретит в начале века. Они заденут какую-то ветку, и с ними двоими случится все, что только дозволено человеку. И ее глаза – как Первое мая. И его глаза – как первые волки. Обоняние. Зрение. Осязание. Они снимают футболки. А там только совесть и общая кожа, бесстрашие, юность, дневная прохлада. Ты рада? Я рада. Скажи, что ты рада. Ты тоже? Я тоже. Скажи, что ты тоже. ..^.. Лена Элтанг *** и аисты и ангелы и осы встают чуть свет и словно для меня ленивое просеивают просо июльского бестрепетного дня где ива плавит олово по капле мальков горячих сорок сороков роняя в пруд – улов лиловой цапли что означает сумерки таков конец июля верная отметка еще кружок еще древесный круг вишневая краснеющая ветка стесняется завистливых подруг и прячет две созревшие до срока тугие две а я таскаю впрок полуденные ложечки - сорока мотовка дней строительница строк ..^.. Юрий Рудис *** Так удались, листвою побуревшей, газоном мокрым, порохом пропахшим. Смотри, стою не пивши и не евши, а мог бы лечь, не спамши и не жрамши. Вот радужка оранжевого поля, зрачка зарница, колесница лета, ступица птицы, разве это воля? Нет, ни за что, совсем не воля это. Теперь присядь, я их пересчитаю, давай мечтать на третий день творенья, ты сотворишь меня как чашку чаю, а я тебя как блюдечко варенья. Иль нет, постой, на палубе ковчега ты будешь третьей птицей от фальшборта. Да будет снег! Пусть будет много снега и музыки, огней большого порта. ..^.. Елена Тверская Ссылка по словарной статье Сам открылся, как книжка-раскладка, и давай нас корить-укорять: негатив; недосмотр; неполадка; недолюбливать; недоверять; непутем; нелады; незадача; непогода; неправда; недуг; и нелепица, и недостача – несть числа и считать недосуг. Но недаром мы ждали иного, Не пусты невода словаря: Нега, Нежность и Небо – немного, А живем, ни на что несмотря. Восьмистихи *** Младая и немолодая, Собой живое соблазняя, Прогонит умиранье жизнь, Поди от жизни удержись! Неравнодушная природа У гробового встанет входа Закрыть минутною красой От твари с хищною косой. *** В излучине реки у отмели пугливой, Где мокнут катера, Ты кинешься к воде и изогнешься ивой, Печаль, моя сестра, Чтоб разглядеть, как там на плотике несется Фантазии флажок, Как высохнет туман, как к берегу прибьется Надежда, мой дружок. *** Мне, что ли, лето машет: днем поделись с ним? Мне - а кому же? – светит шар подвесной. Мне же сирень скормила свой пятилистник Этой весной. Обе ладони светом с лихвой наполни, Морем ли, полем рыщешь, ищешь огня В солнцестоянье каждого лета, в полдне Каждого дня. К ночи... К ночи не найдешь в зеркале погодка. Ветер или дождь обещает сводка, Выйду-ка, пройдусь, a дрянцо – погодкa Заливает пусть. Поперек двора, поперек квартала, До того угла, где с утра светало, Да наискосок, как судьба сметала, Ко стежку стежок. А за тем углом дождь как будто высох, В облаках пролом, между клякс завислых Видишь слабый свет где-то в горних высях И идешь на свет. Под косым дождем, под рулады грома, Так вот и идем со звездой до дома, Это ей, видать, хорошо знакомо - Ночи коротать. Что-нибудь, авось, и для нас не поздно. Чем чернее ночь, тем вернее звезды, Да и облака, что нависли грозно – Тут не на века. ..^.. Елизавета Михайличенко * * * Из людей, утомленных войной и людей, утомленных вином, выбирала тебя, герой, утирая усмешку. Из заученных слету фраз, заплетенных в чужой венок, я пыталась десятки раз... Ну конечно. Из друзей, полумертвых от зла, и друзей, выживающих для, я не выбрала, хоть врала, что не знаю. Это острое чувство стекла, неразбитого для меня, да запястья на плахе стола. Чувство стаи. ..^.. Александр Шапиро Баллада вокзала Вот картина вокзала – Боже, помилуй мя! Хлынуло, побежало, полетело летьмя. Энергично и стильно режиссером воплощена эта старая фильма про новые времена. Пестрые зарисовки. Деталь торчит. Выбор массовки навязчив и нарочит. Слишком бита дворняга. Слишком зелен солдат. Бородатый бродяга чересчур бородат. Те сидят, эти скачут. Те стоят, эти прут. Те орут, эти плачут. Нет, тоже орут. Ор безумного хора. Запад, восток. Запонки от Диора. Штрипки от порток. Никто не значит. Потерянный новичок. Потерянный мальчик. Потерянный клочок. Мечется понизу, топчет его толпа… Сделаем паузу. Сделаем па. Обернемся: пусто. В кинозале сквозняк. Это не искусство. Не милуют, не казнят. Здесь один я, один я. Тьма глуха. На соседнем сиденье брошенная шелуха. ..^.. Владимир Антропов Война. Соловей "Соловьи, соловьи..." Твои чернила солоны, Бумага - нежности нездешней, Когда рукою безутешной В ночь наводнения войны - Запишешь в Книге: соловьи. За миг до черных крыльев страха - Безвидная слетает птаха В леса уснувшие твои. Ослепшим. Спящим. Тем, во тьме - Им, в бездне, там, - не голубь белый, Но, словно бы лишенный тела, - Провидит голос тишины. Вот-вот объявят. Выйдет час. Земля рванется из-под рощи. И не успеет твой полночный Гонец. И не разбудит нас... 2.07.2005 ..^.. Олег Горшков *** Длись, длись, не дай в себя прийти, Не дай опомниться, очнуться… Речь непочатая мне чудится, Что задыхалась взаперти, В запрете, в коме немоты, Вином в пыли подвалов брошенных. Но, перечеркивая прошлое, Весь монолог с рефреном: “Ты – Почти что глух для жизни!”, вдруг, Как из откупоренной амфоры, Прольется темною метафорой Сквозящий, зыбкий, первый звук. И вместе с ним язык иной, Не разлагаемый на дроби Ответов или их подобий, Лукавой скрытых пеленой, Прольется словом и дождем, И звонаря усмешкой гулкой, И рыб пузырящейся музыкой, И трав предложным падежом С их шелестением – «о чем?», И целованьем пчел с пыльцою, Усталым, дышащим с ленцою Больничным садом, и грачом, Уже свивающим гнездо – Всем бормотанием живого. Всё в эту речь вместилось – слово, Дождь, рыбы, травы, сада вздох, Гнездо грача, пчела, пыльца, Звонарь и звонница, и город, Его укромности, просторы – Всё от начала до конца. …И, тишины своей кузнец, Замру, чтоб слушать с жадным жаром, Как из гнезда земного шара Он всё щебечет, мой птенец… *** Теперь ты живешь даже не по часам – По звукам, расслышанным вдруг голосам, Всю боль твою предугадавшим. Ты к их вопросительной темноте Всё чутче, всё ближе и ближе… и тем От звонких согласных всё дальше. И то, что в себе проговаривал ты, Как будто по нотам: сё участь; Сё черным пребудет, и, алаверды, Сё белым, но, главное, случай, – Всё разом смешается… Из темноты Бормочущей, цепкой, пастушьей Нахлынут вопросы, и набело ты, Как будто китайскою тушью, Начнешь прорисовывать росчерк ветвей В лесу своей памяти – где там ответ? – А там лишь вопросы – всё то же… И росчерк тот будет на чистом листе, На шелке прозрачном, на белом холсте Всё тоньше, всё тоньше, всё тоньше… ..^.. Геннадий Рябов *** …якоря помодней нацепив, сухопутных забот не касаясь, у причала, как пес на цепи, прозябает круизный красавец. Он и рад порезвиться бы, но до поры хорохориться рано: отдыхает – за белой спиной переход через два океана. А поодаль, буровя волну – не посажен скучать на швартовы – покоряет свою глубину, неприметный трудяга портовый. Он не ходок – скорее, ходок. Но упрям и на редкость спокоен. И ползет сквозь речной холодок мимо шпилей, дворцов, колоколен… Ведь буксиру – буксирово? Да. Но под сенью единого свода. И едина под ними вода. И одно пониманье свободы. ..^.. Артем Тасалов праздные мысли просто быть равно не быть я не имя и не тело я сумел себя забыть это муха пролетела это буковки бегут в снежном поле чернобурки в море памяти зовут разноцветные фигурки в свете этой черноты изменяются черты нарисованной картины всё смещается плывёт лист река а буквы льдины сочиненье ледоход стало быть весна случилась где в каком ещё мозгу жизнь сама себе приснилась и услышала «ку-ку» & *** Чорные птицы в разорванном небе сердца Тебя уже нет но ты ещё помнишь свет Мертвые звёзды перетекают в пальцы Удары небесных клавиш взрывают земную твердь Музыка смерти переполняет чашу Любовь выходит из берегов ума Это безумье распахнутое в сиянье Отчего Ока в разорванном сердце сна Чорные птицы это живые буквы С пальцев поэта сходят в глубины книг Море сознанья их поглощает жадно Неисследимы смыслы его игры Тебя уже нет и ты ничего не помнишь Музыка смерти мёртвые звёзды пыль Кружится ветер перебирая буквы Алые листья льются в могилу сна & *** Друг мой, познавший вкус языка, Друг мой, искавший сладость соска, Вкус коровьего молока. Стадо и поле - клонятся рога Тучных волов к сочной траве. Друг мой, Авве - в твоей голове, Веруй, потчуй, пей и пой. Друг мой, не я останусь с тобой, - Вкус коровьего молока. Друг мой, смакуй сладость соска... **** - арту Вкус языка познать невозможно друг Это язык познает иное Голуби крошки снимают с рук Млечной галактики заливное Ухо вбирает в улитку звук Господи сердце мое немое Стадо и поле – Эллада сна Это забыть я еще не силах Друг мой все мы – Его Волна Мы отражаем Его Светила Только зачем все еще вольна Все уничтожить слепая Сила Сладость соска Соломон узнал Вот и сложил золотые притчи Мы только тени в Элладе сна Неуловимые трели птичьи Я как и ты повторяю за Эхом лепечущего косноязычья & ..^.. Давид Паташинский *** Месяц, жестяная душа, зачем ты качаешь половиновой головой. Дерево острее карандаша. Лимонное облако над травой. Месяц, ее глаза зелены. Голос ее забыть не могу. Я так молод, что не знаю весны. Костры на раскаленном снегу. Месяц, сверкающая тоска. Гремучая ткань твоя рвет облака. В темном зеркале оторопь старика. Впадина морщинистого виска. Я так молод, что забываю знак. Звук знака. Оранжевая весна стоит в окне. Глаза ее веселы. Любовь зла, когда не хватило мглы. стихи рот в рот Отдайся мне. Открой свой упругий шелк. Протяни свой рот, заполни его, мычи. Задыхайся, сверкай пылью на острие свечи. Лей ароматный сок. Оставь меня, сморщенного червя, на ночном ветру, простывать, ежить худые плечи, судорожно сминать тонкоту драной ткани, усталой кожи моих одежд. Ты, конечно, еще как меня можешь. Если меня найдешь. Посмотри, я еще здесь. Голоса из толпы, холодные, вчерашние, посторонние, как салат. Давай нарисуем реквием для слепых. Оставим на самом углу твоего стола. Разденься. Отдайся. Порви себя. Слышишь, звенит комар. Это ртуть моего сердца исходит каплями. Это снег твоей наготы сменяется черными кадрами моего угольного ума. Книга кровати перебирает наши листы. сон в летную ночь Может быть, потом засну. Утону. Может быть, затем засну, чтобы спать. Тать идет по мураве, как по дну. Он веселый и седой, этот тать. У него в кармане гроздь. Это раз. Слов неваляно-сухих. Это два. У него биоценоз, что карас. Малахитова его голова. Я и сам бы по росе пробежал. Пил бы воздух золотой на заре. Был бы взгляд мой одинок, как кинжал, что печалится у сердца в дыре. Я бы спел тебе о вихрях вражды, что дождей в себе хранят, да казнят, если падают дожди без нужды. Вот такой я озорной нумизмат. Может быть, когда засну, окажусь на границе плавника и грозы. Может быть, когда-нибудь соглашусь, что трава твоя теплей бирюзы. Только что ты будешь делать, когда я проснусь, а на груди, на груди ордена из бересты, да из льда. Да дорога в три ручья впереди. карандашом На столе стоит glass, в нем хрустальная смерть, в нем цветок забытья, черной розы бутон. Ты не любишь меня, ты другому досталась. Удавлюсь, как щенок, на петле у плетня. Черной розы бутон распускается в полночь. Вот такая любовь нас за горло берет. Будет каменным сон, моя милая сволочь. Будет плохо с тобой. Знаю все наперед. Между строк, между книг. В горькой свалке записок. В тихом света стекле, чье в пыли колесо. Безнадежно одни, что набросок Матисса. На столе, на столе. Под цикады часов. *** Когда мне душно, когда воздух исчезает. Когда скучно тлеют последние фонари, я ищу опухшими, слезящимися глазами русские словари. Они бывают совершенно разными - английскими, идишами и фарси. Иногда даже заразными, как из тухлого озера - караси. Они бывают необыкновенно вкусными, податливыми на откус. А бывают обиженными и грустными, темными, как тунгус. Я листаю их бережно, выписываю номера страниц, понимая, что их не заменишь на ярость сверкающую вечерних зарниц. Я не читаю ни одного словаря, я только с ними вполголоса говорю. Сами знаете, что некоторые доверяют русскому словарю. *** В темно-синем вечере окна, в зелени вокзального неона, ты была совсем, совсем одна. Время разделилось на эоны, трубами чумными холостит горечь опоздавшего вагона. Надо ли, не надо ли простить вербные, задушенные песни. Пасеки, бежавшие людей. Ты не помнишь, были мы чудесней, чем стремленье утренних ладей, над рекой, над небом, над столетьем черного, тяжелого сукна. Слышишь - дети. Как бы не болеть им. Слишком холодна у нас весна. утрата Она уходит, улыбаясь. В руках цветы. В глазах заря. А я меняюсь. Я меняюсь. И это зря. Она меня совсем не любит. В душе темно. Вокруг гуляют, дышат люди, но все равно она уходит. Так уходит, что меркнет свет. И солнце потерялось вроде совсем в листве. *** Гербарий ты мой, гербарий, что в сердце твоем листвяном, что в голосе пересохшем, что в музыке шебуршащей. Читаю тебя, читаю, не знаю, где больше жизни. Ты мертвый, сухой, шершавый, ушла из тебя живая. Какой бы тебе напиться. Какого тебе, святого, веселого, золотого, привольного, точно птица. Не думай сейчас, дружище. Немного осталось силы. Ты высох весь. Ты очищен. Какая тебя косила, теперь и оселка вздрогнет, и камня боится насмерть. Каких позабыть дорог мне, осталось немного нас ведь. Из самых укромных пазух сверкает ночная влага дождя, фонарей. Бумага на выдержит больше раза. А ты не пиши слова ей, что в сердце твоем листвяном. Ушла из тебя живая. Какого тогда зверья нам просить о минуте лишней. Я лично остался парий. Гори земляною вишней гербарий ты мой, гербарий. ..^.. Михаил Квадратов *** месяц пьяным потаскушею спит под лучшею из сфер ах зачем тебя не слушались дорогой ссср ночь катается в автобусе барабанщиком в пальто пой и радуйся да только все все не то ..^.. Елена Лаптинская *** Мне снился сон, Что ты печёшь блины, Что ты прозрела. Мне снился запах сливочного масла, Осенний день Прозрачный, поалелый. Наш дом, - Он как-то постарел ужасно. Мне снилась Мурка, мама, палисадник. Галдел наш стол, соседка тётя Люба Ругалась матом, - шёл семейный праздник, Мой дедушка просил тарелку супа… Стол уплывал, скользил из-под локтей Их Тонула комната в нечеловечьем громе, Все гости пили, я сидела тихо, Пьянела, плакала и думала о доме. *** Цуну Облака текут мимо крыш, Чайки рвут мешковину неба, Когда ты вот так ходишь себе, молчишь, Мне кажется, я тебя вижу, Где бы ты не был. Мне кажется, Вывернут наизнанку весь этот город; Что ты у него внутри, А я - где-то за пределом. Мне кажется, С каждым мгновеньем ты всё не молод, А я смеюсь над тобой В оцепенении обалделом. Когда я приду ворошить иглой Все эти дыры И ставить на них свои заплаты, Ты будешь уже окончательно стар Или мертв, - Я, видимо, душой толстовата. И когда-нибудь он выродит нас двоих Этот внутриутробный город, Весёлых, красивых и молодых, Оглохнет от нашего ора. Когда-нибудь, очень скоро, жди. - Простудитесь. Запахните ворот. *** Мне говорил мой ревностный друг: "Не нарасти углов, Будешь свободной, как ровный круг, Будет в сети улов." Как он учил меня : "Жизнь - как мяч, Бросишь в кольцо и - гол". Как он учил меня : "Слёзы прячь, Плакать - плохой глагол." Он говорил мне: "Нева, дома, город, Кружись, кружись, - Он говорил: "Не сойдешь с ума, Если вперёд и ввысь." Черная речка черным черна, Словно по жилам кровь, Жизнь- не в аду, не в раю дана, Жизнь - она вновь и вновь." Так я садилась в пустой вагон И уезжала прочь, Я оставляла ему перрон, И Петербург, и ночь. Я не искала своей вины: Утро, сосна, окно. Я в ресторане "Причал" с утра Пила своё вино. В солнечной дымке сверкал Кронштадт, Пенились облака, Как вокруг шеи моей петлёй Свислочь течет река, Я в треугольном сижу углу, Сука, хозяйка, жуть, Круг затянулся нараз в петлю, Дёрните кто-нибудь. Знаю, мой друг никогда не искал Бермудские острова, Где во втором углу "Ау", А в третьем углу "Уа". Коломбина А. Ефимову Гнётся песенка коромыслом, Переполнены ведра мыслей, Не пролились бы, не прокисли, - Жизнь – жестянка, а в ней – вода. То ли пьяная, то ли трезвая, Всё вприпрыжку, трудом не брезгуя, Мельтешит Коломбина резвая, В дом, из дома, туда, сюда. Солнце на талии крутит колосы, Самолетные в небе полосы: - Заколоть бы заколкой волосы И - в далекие города. Там где Эйфель с высокой башни Своим черным цилиндром машет, Там где Гауди небо пашет, Где Фонтанки течет руда. Там где день начинают мудро: Круглосуточно - камасутра. Там где деньги летят, как пудра. - Мой Колумб, я хочу туда. Самолеты всё выше, выше Коломбины, Бермудов, крыши. - Мой Колумб, может, нас услышат? - Коломбина, конечно, да. ..^.. Евгений Никитин Ora pro nobis Мы горечь и страсть приглушали вином, но солнце казалось не винным пятном, не быстрой червонной блохою, не сальцем, не хрящиком мудрым свиным, а призрачным, белым огарком свечным в кладовке у дамы с клюкою. Мы ей посвятили канцону, сонет, серену, балладу и альбу. В ответ ни скрипа, ни пипа, ни чиха. Плутовка, шалунья, зачем ты грустна? Тебе ненавистна хромая весна, простая рябая чувиха? И ясень, и тополь, и дождик молчат, а месяц и тучка начальству стучат: «Старушка свихнулась, похоже.» Нет повести в мире грустней и чудней, а за трубадурь и труверство над ней нам всем надавали по роже. И вроде бы можно о страхе забыть, безбожничать, жрать, танцевать, шутопить и прелюбодействовать знатно, на ветер слова побросать и уйти, про сердце красавиц исполнить в пути, а после рыгнуть троекратно. Но что-то мешает – печалит, свербит; становишься непредсказуем, сердит, и чувствуешь, как одиноко на свете поэту, когда все вокруг забыли, что он их единственный друг до первого смертного срока. ..^.. Борис Панкин *** снимал квартиру на дыбенко курил дешевый беломор меж холодильником и стенкой хранил заржавленный топор ходил исправно на работу по выходным изрядно пил роптал на скверную погоду годами с книжных полок пыль не вытирал поскольку к чтенью еще со школы охладел приметам снам и провиденью не доверял всегда глядел не дальше собственного носа болел конечно за зенит и в високосный год под осень коньки отбосил не болит душа о нем да и с чего бы душе означенной болеть когда он был рожден для гроба не жить а так бездарно тлеть размеренно и бесполезно не замечаемый в упор судьбою так же как железный за холодильником топор 08.06.2005 *** пруды и парки петергофа, петродворцовый неуют. вот здесь мы раньше пили кофе, вон там глядели на салют, на этой остановке ждали автобус в университет, уже подробности едва ли припомнишь, ибо столько лет прошло с тех пор. - одни далече, других (тебя) и вовсе нет. со временем и вправду легче смириться с этим фактом. след твой тает, тает постоянно, совсем исчезнет ли когда? как та, за клочьями тумана неразличимая, звезда. 11.06.2005 ..^.. Сергей Городенский *** Что ни промашка – все не зря. Что ни болячка – все от нервов. Прижаться б к раме сентября, К его беспечности фанерной. Сбежать от сбрендивших ночей, Несостыковок и соитий, Туда, где осень-казначей Лелеет золото событий. Где жгут сухие камыши Мальчишки дикие, как динго, И прячут в заводях души Подранков синего фламинго. И ночь тепла, и грусть светла В глазах, по-летнему влюбленных. Но так сентябрична зола Костров, еще не разведенных, Так безнадежна синева Небес, крадущихся к закату, Что слезы льет плакун-трава, Хотя ни в чем не виновата. Мне там и грустно и легко Снимать как шляпу, маску мэтра. До снегопада - далеко. До листопада – вверх, два метра. ..^.. Юлия Бондалетова *** Вот, посмотри, что стало от заката: твоих ресниц сиреневые тени, и на обоях золото наката темнеет в таинстве тугих переплетений. И радужка, казавшаяся карей, вдруг шоколадом горьким проступает на языке слезой. И бог картавит, не в силах проглотить, чем он карает накатанность и силу карамболя. Ты плачешь на закате слишком больно... Что сделать мне, чтоб солнце заходило как в лузу шар? Ведь я тебя просила не провожать глазами и улыбкой ни промахи его, ни те попытки, что удались.. Мы все умрём заранее. За пару лет, что будут нам не кстати, как камешек почувствовать в простате, и приспособиться к нему, как к старой ране. *** Они питаются растявшим снегом и пожухлой листвой, и время без времени им самое ни на есть что. Они не черти, не ангелы, они наравне в тобой любят горячие бутерброды и суп харчо. Они пугают ночами. Растворяются днём как плавненный сыр, как страх оказаться вдвоём, когда приходит чужой, говорит, что он призван служить чем-то третьим, как солдат ООН. И ты думаешь, что всё не так уж плохо, да и судья запил... И тебе ещё три метра до тех стропил, которые поднесут, как труху на ладони, всё, что ты считал достойным себе и другим долдонить долгие годы. Пока твой ясень не сгнил. *** Ночь на исходе. Слышен стук трамвая не меньше получаса. Свет луны перетекает в свет зодиакальный, и звёзды тают, словно плавунцы в затоне неба. С берега на берег кидая нити ямба и хорея, и если в них запутается жерех, то от улова только сатанея, всё дальше стану крашеных приманок кидать слова, надеясь на лояльность миров небывших, рыбы небывалой, чего-то большего, чем сущая реальность. Но стук трамвайный перебьёт на время, как аритмия синус пробивает, уверенность в улове. Это в стремя, бывает, так нога не попадает. И остановка. Пауза. Раздумье. И спешиться приходит Моисею простая мысль: везде вокруг - попутье, ишак устал, и хлеб в песок посеян... И лишь одно волнует этим утром - как обмануть других, что море рядом, дельфины умны, устрицы в скорлупках и всё устроится каким-нибудь порядком. И в городе, где лодки спят в кладовках, и море видят только моря ради, мои слова войдут блесной, уловкой спасут других, как только могут бляди спасти семью обманом и эрзацем. Но все слова, рифмованные в столбик, разбитые по смыслу на абзацы, прожгут во мне, как пальцы жжёт карболкой эксперимент, поставленный над речью, которой ты, к несчастью, был замечен. ..^.. Клер *** мне ли пенять на несчастную долю, Бога гневя, ценностей всяческих множество, вволю, есть у меня. все, что возможно купить у торговца, выпросить в дар - сытые волки, спокойные овцы. только беда - хочется стать обладателем редких, странных чудес. ангел ли в сердце прицелился меткий, водит ли бес? ..^.. Михаил Жилин *** ... я вышел сегодня из дому поздно вечером подышать свежим воздухом, веющим с океана Бродский Я давно хотел уехать на океан, и если Судьба не забудет меня в инвалидном кресле, А также если никто не поймёт, что у меня внутри, Я буду на океане месяца через три. Я постою на набережной и посмотрю на волну, И всё прекрасное будет понятно только мне одному. Я забуду твой шёпот, похожий на шум прибоя. И бриз уже не оставит меня в покое. Жизнь обретает смысл на берегу океана, Потому что многим туда не попасть, как не встать с дивана Тем смертным, кто знает что значит «больно». Я забуду тебя – и с меня довольно! Кого не пьянит до одури утренний шум прибоя, Тот никогда не чувствовал дыхание в спину конвоя. Но вот уже небо теряется в сумерках, словно идет ко дну. Запомни: на океане лучше жить одному. Люди делятся на тех кого позабыли и тех, кого позабудут, Но если ты кто-то третий, значит твоя душа Ходит ночью по набережной, где никого не будет, Помня об океане и потому дыша. ..^.. Magister *** Ты счастлив - жить? Задать вопрос и отвечать - сосновой чаще - под скрип стволов. А воздух - слаще любого слова, и пропащим упасть, скатиться под откос и не ругнуться. Носом в мох уткнутся, сколь хватает зренья вбирать травы переполох, мельчайшей жизни треволненье и постигать, что значит Бог. Где муравей скользит в обнимку с добытой у корней пылинкой, на пне - на праздничном столе - раскрошенный дорогой хлеб сложить, сдвигая половинки... В объятиях желанной муки унылый разум на поруки взять, под сердитого шмеля пьянеть... И вот уже, шаля, вовсю осваивать науку блаженной детскости, спеша принять негаданную милость - капустница с небес спустилась и, усики сложив, умылась у спящего карандаша! Яне "Love me, my darling..." - сквозь тату и пирсинг - такого же, как ты. Хоть Бритни Спирс и не входит в пантеон его богов. Прости ему. Ты видишь, он готов молиться на молочно-жженый запах твоих волос, веснушки вплоть до самых невыразимых в этом мире глаз. Нет, нет, я прав. На вечер. Миг. Для нас одних - песком над призрачной водою - сотворены скамья и речь ладоней, прохлада плеч, изюмины сосков... Сюжет не нов. И антураж не нов. - "О чём ты думаешь? Не смейся!" - "О тебе - в мерцании зрачков. О счастье." - "А теперь?" - - "Что человек как губка. Как мембрана." ...разменивая нас с тобой по странам, электровоз несется сквозь тоннель. Тушь на щеке. Раскатистая "Belle" - в наушниках твоих. В моих - оставлен надтреснутый мотив: "Love me, my darling..." ..^.. Татьяна Путинцева Акросонет с подписью. Ястреб невидим. Он в небе. И алчет добычи. В страшный назначенный час кару обрушит зенит. Аспид, пригретый у сердца, - прикормлен, привычен - Срок подойдёт - ядовитые зубы вонзит. Ужас – у каждого свой – на судьбе письменами Вывела чья-то рука. Красные буквы горят. Ад предрешён, в предсказанья вплетён, и не нами – Жалкими, слабыми – будет нарушен обряд. Ангелы, в стайку собравшись, заплещут крылами, Юные люди шагнут, обречённые, в пламя… Кто-то из юных решится непавших собрать: Армагеддона поднимет последнее знамя. Рокот разрыва. Зло сдохло. Победа за нами. Радуйся, мой победивший, спасённый собрат! ..^.. August Borzhomskis отрывки-зарисовки *** Я недавно пообщался с удивительною дурой, уверяла эта дама из далекого Огайо, что у нас по Петербургу ходит мишка петербурый, а потом она умчалась на метле верхом, нагая *** культурист подругу кроет, вихры нежные крутя: если б ты не ел стероид, мог бы сделать ей дитя, а сегодня - крой не крой - все закончится игрой .... *** чему я научить смогу тебя, родная - стихосложению, приемам айкидо, ходить по строкам, знаки препиная, и возвращаться в дом, горелый кошкин дом. а если ты устанешь от херни, дам тело новое. пойди, реинкарни! ..^.. Иван Роботов *** К золотым лепесткам я свой нос наклоню, Запах чувствуя спелого персика. Если шмель из цветка заберётся в ноздрю, То прощай, нормативная лексика! *** Я пошёл в лесочек. От болезни почек Помогает очень чай из диких трав. Прыгая меж кочек Я собрал в мешочек Среди всяких прочих обалденный stuff. Пожуёшь кусочек - Сразу захохочешь В голову ударит светлый летний день Только жалко очень Что про тот грибочек Говорят "наркотик" все, кому не лень. Ксенофобия Когда в трамвае скученно И публика измучена Вползает в дверь с коляскою турецкая карга. И по такому случаю Наружу выйду лучше я - Вскипает ксенофобия, как в чайнике вода! Угарник Стаканов (жизнеутверждающее) На шахте "Похмельной" шум и крик Там чествуют все героя. Угарник Стаканов - передовик Выбрался из запоя. Он водку глушил и за восемь часов В пять раз перекрыл все нормы. Среди остальных передовиков Он самый простой и скромный. Свои успехи мы все должны Крепить трудовым порывом, И, потому, болезнь головы С утра поправляем пивом. Угарник Стаканов - наш брат и друг, Специалист по пьянству. Каждое утро он делает "глюк" С удивительным постоянством. ..^..