Кошка Шпрота
Все вокзалы одинаковы
Все вокзалы одинаковы, и все-таки в самом названии игры "Города" есть такая скрытая замануха, которая самостоятельно запускает ржавые шестеренки памяти. Собственно говоря, сам город почти ничем не запомнился. Но после него моя жизнь совершенно четко разделилась на "до" Новосибирска и "после".
Про сибирскую практику на факультете ходили фантастические байки. Некоторые доходили из десятых рук, некоторые от тех, кто там был. Я понимала только одно - люди возвращались оттуда другими. А шансов попасть именно в Сибирь у нашего змеюшника было предостаточно. Отличники за романтикой не рвались, и вакансии покормить комаров где-нить на Васюганских болотах всегда были. Если бы не одно "но" - никто бы нас вместе не отправил, всю "непримиримую оппозицию" распихали бы по разным конторам, пользуясь тем, что места распределяются по рейтингу, а на каком месте мы в этом рейтинге, объяснять никому не нужно. Так что мы закатали губу и не мечтали.
Вечером должен был грянуть фестиваль "Весна Ала-Тоо", и я с самого утра ваяла в редколлегии нагрудных аллигаторов для участников. Дверь у меня за спиной открылась, и кто-то громко выматерился, получив в лоб литровым жбаном из-под гуаши, который встречал каждого, входящего без стука. Оля Маленькая затушила мою сигарету об очередного крокодила и сказала:
- Быстро! Все, кто имеет отношение к фестивалю, могут распределяться без очереди.
Мы пронеслись по коридору, сшибая зазевавшихся, и влетели в комиссию. Пока Маленькая, захлебываясь слюной, диктовала наш список фамилий, я радостно отметила, что до нас вписали от силы десяток желающих. А когда мы с ней, не сговариваясь, ткнули наугад пальцами в графу с сибирскими экспедициями, кто-то из преподов даже улыбнулся.
К сожалению, это не стало нашей победой. Яму себе прогульщики и разгильдяи роют сами. Хвостов у меня на то лето был вагон и маленькая тележка, надо было оставаться в городе, отвечать. Мир треснул, отрезав от участия в авантюре ее главных героев. И вот я сижу на подоконнике, уже отдельно, отрешенно наблюдая, как "сибиряки" вертят в руках синюю болгарскую мазилку от комаров с экзотическим названием "Москито". Бутылек переходит в руки Маленькой... Возможно, мне только показалось, что она засмеялась в мой адрес. Вспышка справа! И рука уже сжимает выхваченное синее чудо. Запах гвоздики сносит ослабленный чердак.
- "Мескалито"?! Втяни слюня, Маленькая! Я еду!!!
На прощанье мы с Равой и Оскаром пошли играть в индейцев. Оскар никуда не ехал, он косил от сессии в нейроотделении Республиканской больницы. А Раву не отпускала мамочка. Трубка мира была, как всегда, великолепна, костерок отлично замаскирован, и жуткие истории про Алмасты (местных йети) пробивали до холодных мурашек.
Дома царил бардак, предки расходились, и им ни до чего иного не было дела. На мои жалкие попытки попрощаться они только пожимали плечами и отводили усталые глаза.
Денег, оставшихся от покупки билета, хватило на приобретение ядовито-оранжевого ушастого рюкзака и трех бутылок "Токайского". Вечером зашла любимая соседка с вывихнутой ножкой, мы взяли большую рюмку, чтобы не хлыкать с горла и поехали провожать меня на вокзал.
На перроне толпилась непроходимая масса из безутешных родственников, девушек и женихов. Мы с Равой и соседкой сидели на перилах моста и плевали на рельсы. Потом проводили соседку до такси, а я пошла к своим. Через толпу за мной продиралась растрепанная женщина.
- Так вот ты кака-а-ая! - вопит она пронзительным голосом, сдавленная со всех сторон биомассой - А я-то думаю, что это у меня сын дома не ночу-у-ует!
Ей не чуть-чуть не хватает скорости, чтобы вцепиться мне в волосы, а вокруг уже сжимаются болельщики. Я иду, растягивая руками пустое пространство впереди себя. В глазах подозрительно щекотно, и из толпы кто-то восторженно орет мне в ухо:
- Это еще ничего, Серегу Маковского она вообще зонтиком отоварила!
Истерика подкатывает одновременно с вагоном, но я успеваю войти в купе с невозмутимым видом. Там Жорина мама утирает мне сопли, а солидный жених Маленькой срочно-срочно наливает сто грамм. И от этой жалости чужих близких темнота прошла, веревочки лопнули, и накатил пароксизм свободы. Так что, выпив налитое и посвистев из окна в четыре пальца, можно было жить дальше, причем регулярно.
В Новосибирск поезд приходит глухой ночью. Нормальные люди сразу скидываются на ресторан, а мои собрались в зоопарк. Ну, не видели дети никогда зоопарков, только заезжие зверинцы, где зимой под брюхом у слона горит для сугрева костер. Денег у меня все равно не осталось, поэтому шипеть и плеваться было бесполезно. До открытия ZOO пришлось бродить по рассветному городу. Пошли по мосту через Обь. Устали идти, а другого берега все нет - обернулись, ужаснулись, поплелись дальше.
Вечером пили в бревенчатой пустой общаге мерзкое алжирское винище с осадком, похожим на толченое стекло. Утром выписали на складе все, что положено стандартному геодезисту: спальники, матрасы-надувастики и болотные сапоги на три размера больше. Вокзал, электричка, вот и весь Новосибирск. А дальше было - "Снизу цЕмент, сверху дым - это город Искитим".
Искитим, возможно, милейший город. Люди там определенно замечательные. Но! Большинство городов, которые я в своей жизни проезжала, запомнились не своими достопримечательностями, а исключительно вокзалом и автостанцией. Ну так вот, вокзал в Искитиме оказался уютный и привокзальная площадь симпатичная. Мы это успели заметить, поскольку ночевать нам пришлось на тамошних лавочках. Пьяные аборигены пели всю ночь приятным хором и с северным изумлением закусывали нашими яблоками.
Предписание, выданное нам руководством Новосибирской экспедиции, обязывало прибыть на базу партии в село Мосты. Рейсовым автобусом. Видели мы этот автобус... Судя по количеству в него впихнувшихся, Мосты должны были быть четвертым Римом. По крайней мере, ни вечером в пятницу, ни в субботу ранним утром нам не удалось даже близко подойти к заветным дверям красного ПАЗика. А барахла у нас было как раз на пол-автобуса. И пришлось искать попутку.
Водила был живописно патлат и прикуривал, одновременно глядя на дорогу и в карту. Разумеется, "килОметров двадцать спустя" мы уехали в кювет. Орел наш поехал в город за запчастями, а мы, слегка приняв в честь ХБ Маленькой, приставали к проезжающим мимо подводам с просьбой одолжить домкрат.
Собственно, меня в предстоящем приезде в Мосты больше всего волновала возможность увидеть живьем легендарного Сипотенко, (кто читал Федосеева, тот поймет), доживающего свой геройский век в радистах. Еще нас ждал нач. партии со сказочной фамилией Садко, расписанный нам главным инженером, как красавец мужчина, "к сожалению для вас, женатый". В моей иерархии древний Сипотенко котировался на несколько пунктов выше простых смертных, и красавцы мужчины на тот момент являлись абстрактной величиной. Кроме того, мои единственные джинсы от переноски тяжестей лопнули на коленках, и это начинало меня нервировать.
Вопреки нашим представлениям о римской перенаселенности Мостов, на улицах, кроме свиней, ни одной собаки не было. Базу экспедиции мы обнаружили по торчащим антеннам. Садко оказался томным брюнетом, затянутым в крупный вельвет. А Сипотенко - совершенно глухим дедом, забившимся при виде нас в дальнюю комнату.
- Значит так, - рассказывал Садко, учитывая нашу аудиторию, - в поле они все холостые, но я вас предупреждаю, это не всегда так, вот есть там Григорий...особо опасный...кровей...
Я не слушала, бродя по комнатам, и пытаясь связать себя с этой реальностью.
- Оль, - рассеянно переспрашиваю уже по дороге в лагерь, ковыряя дощатый борт партийного Уазика. - Каких он там кровей?
- Цыганских! - бодро отвечает Маленькая, как отлично выученный урок.
- Оль, а че они нас все предупреждают, заповедник у них тут, да?
По прибытии, а было это уже почти в сумерки, наши кинулись ставить палатку. Я села на шмотки, и сделала вид, что первый раз их вижу. Нет, я не против работы! Я против суеты друг у друга под ногами. Был Жора - крутой альпинист, были Света с Олей - просто здоровые бабы. Что бы изменилось от моего участия? Правильно. Поэтому я сидела на сваленном с машины барахле и смотрела, словив ржотик. За моей спиной покатывались от смеха местные.
Это была лажа, Лажа, Ла-а-жа!!! Мало того, что ставили впопыхах без хребта, так еще и наизнанку. Когда, наконец, опомнились, вывернули и забили, я тоже пошла укладываться. У входа уже стояли соседи, те, что ржали вместе со мной...
- Веревки, - сказали мне они, - лямки! Какая у вас рационализация: вышел из палатки, положил снаружи трусы в кармашек, ушел обратно журналы считать.
Мне одновременно было стыдно и смешно. А они покатывались, не пропуская меня в палатку. И глаза у них были сумасшедшие, а зубы черные от черемухи.
С тех пор соседняя бригада задирается постоянно, и больше всех выкладывается "особо опасный". Его цыганский темперамент вгоняет меня в краску, и я чересчур старательно отвожу глаза, остерегаясь лесного пожара.
- Кто будет плохо работать, отдам соседям в рабство! - пугает нас Жора.
И мы боялись.
- Пошли рыбу ловить! - зовут нас каждый вечер.
А мы боялись...
Как-то раз я заметила странные манипуляции нашего шофера, Лехи. Берет он кружку, высыпает туда пачку чая со слоником...
- Ле-е-еха! - говорю я, крутясь вокруг него, как кошка возле сметаны. - А че это ты?
- Изжога, - отвечает Леха, любовно пристраивая кружку в костер, - только так и спасаюсь.
- Ле-е-еха! Представляешь, а у меня тоже изжога...
- Да они нормальные пацаны, - рассказывает он мне после сеанса борьбы с изжогой. - Я с ними всю весну пахал. Бригадир только, Малютин, психованный немного, вот, смотри...
На жилистой Лехиной руке круглые розовые шрамы. Я таращу на них глаза, силясь понять.
- Бычки! - смеется Леха. - Бычки он об меня тушил.
На следующий день малютинцы празднуют завершение трудового месяца. У нас к тому времени стояло уже две палатки, командирская - большая и красивая, и двухместный собачник для прекрасных дам. Дам было трое, но три раскладушки тик в тик становятся рядом в двухместку. И вот на соседской половине поляны дым коромыслом, а мы укладываемся спать. Комендантский час, завтра рано вставать. Светка прячет в изголовье топор. Маленькая спрашивает у меня:
- Ты проснешься, если я тебе в ухо заору: А-А-А-А-А-А!?
Но ночью спокойно, а утром все уезжают по домам, оставив только своего бесноватого бригадира. Который со скуки увязывается с Лехой забирать нас с работы. И на мое несчастье, места мне в кабине не остается, кроме как у Малютина на коленях. Сижу всю дорогу, не дыша, и стараюсь не смотреть на его руку с сигаретой. Ужинать он, разумеется, тоже остается у нас. А после ужина все быстренько разбегаются по палаткам, оставляя меня наедине с грязной посудой и Малютиным. Ладно, ситуация не новая, бросали меня под танки и раньше, но с домашними мальчиками, и где-нить рядом всегда были предки, преподы, в общем, ответственные лица.
Малютин ждет, как удав, совершенно уверенный в финале. А что я могу сделать? Визжать? Никто не выйдет. В лес чухнуть? Так здесь вам не тут. Где, бишь, эта... полярная звезда? А мох с какой стороны растет, ночью? Найдут дня через три мой сиреневый трупик с выпученными глазиками в темном овраге.
"А злодей то не шутит..." Железная рука берет меня за локоть.
- Ой! - пищу я, отбрыкиваясь. - Малютин, ты та-акой небритый!
- Ну, я же не знал, - оправдывается он, разводя руками, - у меня ведь и станка с собой нет, чтобы побриться, вот приедет мой помощник, я у него возьму.
- Вот побреешься, тогда и приходи, - воспользовавшись случаем, я уже сижу в своей палатке и, сопя, вытаскиваю из под Светки топор.
Утро, как всегда, солнечно и безмятежно, кошмар забылся, Малютин не заходит.
Через пару дней приезжает посвежевшая бригада. С пивом. И нас, очень даже чинно, приглашают к столу. И все весело и замечательно, пока не приходит, слегка покачиваясь, мрачный небритый Малютин.
- Гриш, я у тебя станок возьму, - странным голосом говорит он и уходит в палатку, как привидение.
А я, офонарев от этого ужаса, смотрю квадратными глазами, форматом со спичечный коробок, в Гришкины. Зеленые. Бездонные. Цыганские. Бывают в жизни такие моменты, когда ничего еще не случилось, а уже знаешь, чем все кончится. Я буду плакать?
Ну а пока чисто выбритого Малютина грузят в машину, и Леха увозит его в деревню, по бабам. В знак протеста тот успевает раскидать по окрестным кустам ящик пива. И две бригады увлеченно ползают в зарослях, собирая бутылки, как грибы. Праздник удался.
Много надо влюбленным идиотам? Рыба, жаренная над костром на прутьях, разговоры и хиханьки до утра. Еще можно что-нибудь на кухне накатить, хозяйственной Светой приготовленное, вытряхнуть Маленькую среди ночи из раскладушки с криком:
- Спать вредно, особенно по ночам!
А на ее недовольное бурчание в сотый раз объяснить, что имя Григорий означает "бодрствующий". Потом весь день засыпать на работе и ждать нового вечера. И наивно думать, что лета хватит на все. И посылать к чертям комендантский час, дисциплину и то, что осталось где-то там, в городах.
Светка, не выдержав такого ритма, переезжает в командирскую палатку, к Жоре под бок. Приехала еще одна бригада, спокойная такая, деловитая, настоящие сибиряки. На фоне наших, скандально-итальянских, просто оплот стабильности. От их помощницы мы и услышали ту "лав стори", от повторения которой нас пыталось застраховать руководство.
В прошлом сезоне студентка с Семипалатинского техникума и экспедиционный техник обнаружили, что жить друг без друга не могут. Они вместе по ночам считали журналы, а в свободное время ходили слипшиеся, как мармеладные медвежата. Практика кончилась. Любовь осталась. И девушка под Новый год бросила все, купила билет до Новосибирска и с замиранием сердца пришла по заснеженным улицам, со всем приданным, в общагу. Сюрпрайз!!! Ей там, конечно, обрадовались, но там не было Его. И все, к кому она обращалась, опускали глазки и плели что-то невразумительное. А Он, оказывается, женился. Медовый месяц... И весь праздник Новый год обитатели общаги прятали острые предметы, димедрол и уксус.
Перебирая рюкзак, нахожу в нем, на самом дне, завалявшийся бутылек "Москито", пачку болгарских сигарет и подарки от братца. А я расстраивалась, что никто обо мне не помнит. В моих теплых вещах старательно зарыты колода карт и детская дудочка, издающая нечеловеческие звуки. Идет дождь, а мы сидим, гадаем на картах и дудим, пока слабонервные не заваливают нам палатку.
На утренней связи приходит радиограмма. Бригаду Малютина срочно перебрасывают на Север, в Стрежевой. Все молча расходятся по своим норкам, и над лагерем повисает мертвая тишина. Потом к нам приходит Малютин.
- У нас не хватает одного человека, - говорит он, не поднимая глаз, - я могу взять любого из ваших, подумайте и подходите.
Мы думаем, и к Малютину уходит наш замученный соплями киргизенок. На Севере у него, кстати, проходит аллергия, и он привозит домой ящик великолепной клюквы, которой и угощает нас на обратном пути, в бревенчатой экспедиционной общаге.
А лагерь готовится к прощальному банкету. Поджидая нашу машину, едущую в магазин, выхожу к броду. Там Маленькая, подоткнув подол, насколько это применительно к брезентовой робе, моет машину Шмакова. Шмаков - самый крутой водила экспедиции, обхаживает Ольгу уже давно.
- Будешь со мной жить, - говорит он ей, - будет у тебя все!
Все у него действительно есть. За водительским сидением он прячет целый склад полезных и вкусный вещей. Начиная с аккуратно уложенных инструментов, и кончая домашними солеными огурчиками. Маленькая на его предложения морщится, но что-то в нем ее гипнотизирует. Я дергаю Ольгу за штанину, кивая в сторону дороги, но она, как зомби, водит тряпкой по идеально чистой машине.
- Расслабься, егоза! - Шмаков протягивает мне из кабины налитые полстакана.
Не подозревая подвоха, лихо глотаю. Ни вдохнуть... ни выдохнуть...Чистый спирт.
- На, закуси курятиной, - смеется Маленькая, прикуривая мне сигарету.
На всех парах подлетает Леха, и я, запрыгивая в кузов, тяну с собой Ольгу.
- Держите зубы! - орут нам из кабины.
Да, ездить стоя, вцепившись в "полубудку" ЗИЛа, по сибирским дорогам - это вам не мелочь по карманам тырить. А время сжимается, сворачивается, подкатывает комком к горлу.
Банкет хорош, но не всем до него есть дело. Постепенно лагерь погружается в туман, встающий от реки, голоса звучат, как с другой планеты, и в двух шагах уже ничего не видно. Мира нет, есть только Гришкина палатка, и по ее крыше стучит, как крупный дождь, осыпающаяся спелая черемуха.
А утром на месте соседских палаток только вытоптанные квадраты с пожухлой травой. Машина загружена, осталось собрать всякую мелочь.
- Когда кто-то уезжает, особенно малютинцы, надо сидеть на своих шурушках, потом до фига чего не досчитаетесь, - наставляет нас опытный бригадир Иванов.
И Света, как клуша, самоотверженно бросается сторожить ящики с посудой. А я топлю в кружке с чаем осу, та сопротивляется, пытаясь вылезти из кипятка.
Машина трогается, все выбегают вслед махать и кричать. Оса упорно не хочет дохнуть. Постепенно общее внимание переключается на меня. Пипл хочут шоу. Я буду плакать?
Выплескиваю чай с осой в костер и твердым шагом иду собираться на работу. Ну, знаю я теперь, где эта хренова полярная звезда. Жизнь продолжается!
Третий день живем на базе партии, пишем отчеты о практике. Спим вповалку на полу. На мой спальник просыпалась из косметички бронзовая пудра, и Светка клянет меня за свой насморк. За окнами переливается бледным золотом холодный сибирский сентябрь.
Я сижу на кровати нач.партии возле жарко натопленной печки. Садко за столом беседует с новым исполнителем, который доделает то, что мы не успели.
- У меня не хватает людей, - бубнит исполнитель, - если бы кто-нибудь из студентов задержался, мы бы успели до снега...
Я могу остаться здесь... В этой волшебной стране... С этими прекрасными людьми... Я засыпаю под их полушепот. Мне снится, что я иду по подземному ходу, босиком, в ночной рубашке. Впереди идут предки, навстречу чему-то страшному. Я разворачиваюсь и крадусь на цыпочках в обратную сторону. Заметят? Успею? Что-то тупое и тяжелое врезается мне под дых... Я открываю глаза. Маленькая, буравя локтем мой бок, смотрит на меня с издевкой:
- Ты храпишь!
Все наши сидят рядом, Садко все так же монотонно объясняет, как правильно оформлять отчеты.
Автобус до Искитима уезжает утром, затемно. Снова электричка, Новосибирск, общага, в которой мы стираем все теплые вещи, с себя, да так и уезжаем в недосохшем. На вокзале нас провожает ссутулившийся грустный Леха, обещая передать всем приветы.
В поезде Маленькая трет уши случайному попутчику:
- Нет, мы обязательно сюда вернемся, мы будем работать, в этой... Где вы живете? Да, в Юрге, обязательно!
Я смеюсь, а она обижается на меня, искренне веря в то, о чем говорит.
Летний вечер, пивное застолье... Почему-то я знаю все, что должно произойти.
- Нет никаких вокзалов, - говорит мне спокойный голос, - их придумали. Не плачь, в любой стене есть дверь, для тех, кто действительно хочет войти.
В любом путешествии самый захватывающий момент - это старт. Когда из прошлого вы уже сбежали, а будущее еще не родилось. Но никаких новых ощущений при очередном отлете я не испытываю уже давно. Привычно уходит Земля из-под ног, оставляя вместо себя вакуум за тощей обшивкой лайнера, щемящую пустоту в душе и очень похожее на голод чувство в желудке, которое срочно надо чем-то залить. Пойдем, посмотрим, что подают в их кают-компании.
Все, кто боится одиночества, сбежались сюда. Пьют, смотрят друг на друга глазами потерявшихся собак. Кто-то уже танцует, чересчур энергично двигаясь. Тоже хорошее средство пережить этот первый час неизвестности. Публика, как и обычно на таких рейсах, самая пестрая. От наивных романтиков, первый раз покинувших дом, с мамиными пирожками в рюкзачках, до вечных странников, искателей приключений. Кто-то надеется встретить здесь старых знакомых, другие хватаются за любую соломинку - ответный взгляд, кивок, лишь бы не остаться одному в этой консервной банке, болтающейся в пространстве. Иначе можно сойти с ума за шесть недель полета.
Держа курс на барную стойку, обхожу столик с небритыми личностями, спорящими о ценах на топливо, танцпол с нервно подергивающимися тушками, стайку девчонок с мокрыми ладошками и блестящими глазками. И застываю, увидев за водопадом свисающих с потолка световодов троих нумелиан. Редко удается встретить почти мифологических персонажей на таком дешевом судне. Вот один из них проходит через зал мягкой походкой смертельно опасной твари. Красивый и недостижимый, со змеящимися по плечам черными матовыми волосами, весь увешанный таинственными пентаклями. Почувствовав мой взгляд, он резко оборачивается, и мы несколько секунд играем в гляделки, пока меня чуть не сбивают с ног.
- Ох, прости! - слегка приобняв и тут же отпустив, извиняется передо мной смуглый парнишка в ярком свитере.
Я киваю, мучительно вспоминая, где мы могли видеться. Вспомнила, он - тусовщик, чатланин, любимчик всех тетенек, независимо от их возраста, размера и масти. Разговаривающий с акцентом на всех языках, включая письменный. Помню, когда-то промозглой весной мы с ним занимались виртуальным сексом, пока не поругались. А поругались после того, как я спросила, рисует ли он звездочки на мониторе за каждую, сбитую с пути праведного, виртуалку.
- Мишка-а-а-а! - ору я ему вслед, ловя себя на постыдной мысли, что мне ведь тоже холодно и страшно одной.
Он возвращается, с легким недоумением разглядывая меня. Отбрасывает со лба длинную челку.
- Мы знакомы?
- Давай познакомимся!
Вместе идем к бару, что-то пьем, смеемся и толкаемся. Он на полголовы ниже меня, но я не комплексую, с ним интересно, а завистливые взгляды группы ярких блондинок, тоже не обделенных ростом, подогревают мой азарт.
- Ты уже видела мою каюту? - спрашивает через полчаса Мишка.
- Нет, а что в ней необычного? - переспрашиваю я с глупым видом.
Он горячо шепчет мне на ухо, я задумчиво улыбаюсь в ответ.
- Знаешь, есть одна задачка с этой твоей каютой.
- Какая?! - он почти напуган.
- Я не знаю, где она, - трагически шепчу я.
В каюте он сразу бросается раскладывать кровать.
- Какой ты быстрый! А как же праздничный ужин? - возмущаюсь я, расстегивая и снова застегивая пуговицы на кофточке.
- Ужин? Сейчас? Хорошо, - он набирает код кухни.
Среди ночи я просыпаюсь от неясного чувства тревоги. Приоткрываю глаза и сразу успокаиваюсь. Все понятно, Мишка копается в моей сумочке. Вот он находит блокнот, просматривает записи. Глупый мальчишка, ничего там нет, и ник мой ничего ему не подскажет. Читает, шевеля пухлыми губами, косится на меня, опять читает, потом подпрыгивает на месте. Нещадно трясет за плечо, выдергивая у меня из-под головы подушку.
- Обжора! Как я сразу не догадался? Это же ты? Всегда прикрывалась от меня своими козырьками и темными очками. Я тебя в реале не узнал!
Разумеется, наш "роман века" всего через неделю плавно перетекает в сплошную полосу скандалов и потасовок. Мишку ужасно злит, что я исподтишка пялюсь на нумелиан, зато его блондинки все чаще остаются у него на ночь.
Поругавшись в баре, мы лениво валяемся в каюте, вяло перебрасываясь подушками, пока неожиданно резкий маневр корабля не бросает нас на стену, мгновенно ставшую полом. С треском и звоном все, что лежало на столиках и тумбочках, валится вниз. Освещение устрашающе мигает, а по коридору с топотом носятся одуревшие пассажиры. С трудом откопав в груде вещей свой блокнот, пробираюсь к дверям.
- Пойдем, посмотрим, что там стряслось.
В кают-компании, несмотря на столпотворение, висит зловещая тишина. Люди непроизвольно жмутся в группки. В центре стоит начальник службы охраны и спокойным голосом объясняет ситуацию.
- Все системы корабля работают нормально, воздух поступает, освещение сейчас починят, еда готовится в обычном режиме. Что же произошло? Как выяснилось только сейчас, все члены экипажа принадлежали к печально известной секте тигропоклонников. Кто не знает, поясню, что среди этих сектантов распространены ритуальные самоубийства. Собравшись в рубке, они взорвали себя во славу своего божества, оставив тем самым корабль без управления. Резервный пульт у нас имеется, поэтому попрошу всех, у кого есть специальный доступ, пройти за мной в рубку. Остальные могут продолжать свои прерванные занятия, ни о чем больше не беспокоясь.
Но никто не уходит, страх космического одиночества снова давит, как удушье. Только несколько человек протискиваются сквозь толпу с блокнотами в руках. Начальник охраны сверяет их коды доступа со своими данными. Я медленно вытаскиваю из Мишкиной теплой руки свою и тоже бреду к танцполу, чувствуя на себе почти осязаемые тревожные взгляды.
В рубке, конечно, все уже почистили, побрызгали освежителем, но неприятная аура осталась. К тому же все оказалось гораздо страшнее, чем в версии для пассажиров. Основной пульт уничтожен полностью, все координаты утеряны. Шансы найти поблизости пригодную для посадки планету или станцию практически равны нулю. Надежда только на то, что кто-нибудь примет наш SOS.
К счастью или нет, но на сигнал бедствия сразу откликается ближайшая к нам планета S-223. Она не входит в состав Федерации и традиционно пользуется дурной репутацией. Бывшая колония, установив у себя рабовладельческий строй и получив статус "вне закона", она не раз обвинялась в похищении людей. Местное население живет за счет рабского труда вольных и невольных приезжих.
- Что будем делать? - спрашивает у собравшихся в рубке рыжий небритый пилот, исполняющий обязанности капитана.
- Надо опросить пассажиров, что они предпочтут - неясные перспективы бессрочного дрейфа, или помощь рабовладельцев, - отзывается начальник охраны.
Через час с небольшим он уже зачитывает нам результаты опроса. Большинство согласно на помощь, тем более, что многие летели на поиски работы, и никакой разницы, на кого работать за хорошую жратву и теплое жилье, они не видят. А меньшинство одинаково боится обоих вариантов.
- Сообщите им, что мы согласны, - опустив голову, просит начальник.
Мы с пилотом переглядываемся, морщась. Так хотелось бы найти другой выход, но тянуть время нет смысла, люди могут взбунтоваться от страха. Сообщение отправлено, и к нам сразу же вылетают представители планеты, для ознакомления экипажа и пассажиров с местными законами и традициями. Пока мы будем несколько дней добираться до их "гостеприимного" причала, они покажут нам видеоролики и оформят все необходимые документы.
Итак, наш корабль следует указанным курсом, а в кают-компании проводятся адаптационные занятия для пассажиров. Я на них успеваю редко, так как почти все время приходится дежурить в рубке. Добравшись же до каюты, падаю и сплю мертвым сном.
Сегодня ночью, после вахты, плетусь безлюдным полутемным коридором. Навстречу разболтанной походкой идет высокий человек в сером дорогом костюме. Светлые, тщательно прилизанные волосы, темные глаза, ничего особенного. Но мы случайно встречаемся взглядами, и я неожиданно понимаю, что это "мой" нумелианин. Зачем ему этот маскарад?
В каюте, кое-как сполоснувшись все более урезаемым количеством воды, собираюсь лечь спать. Но бодрая мелодия сообщает о том, что у меня гости. С некоторой опаской открываю дверь.
- Я тебе ужин принес, Обжора, - успокаивает меня Мишка с тарелками в руках и бутылкой под мышкой.
- Миш, ты не представляешь, как я тебе рада!
Мы успеваем вполне мирно поужинать и не только, пока разговор не заходит о предстоящей посадке.
- У них, говорят, всех телок сразу скупают в наложницы местные развратники. Спорим, тебе понравится? - язвит Мишка, скептически разглядывая в зеркальце намечающийся на спине прыщик.
- Тебе завидно? - парирую я. - Тебя-то с такой мордашкой непременно приобретет какая-нибудь молодящаяся госпожа для своего гарема.
- Да после двух недель с тобой любая тварь покажется родной мамой!
Спать уже совсем не хочется. Грохнув дверью, ухожу в кают-компанию, на занятие.
- Вам совершенно нечего бояться за свое будущее, - проповедует со сцены благообразный дядечка. - У нас прекрасные условия, теплый климат, дружелюбное население. А то, что формально вы будете принадлежать определенному гражданину, ни в коей мере не ущемляет вашего человеческого достоинства. Всю физически тяжелую работу выполняют те, кто нарушает наши законы. Единственное ограничение, которое, возможно, расстроит некоторых из вас, так это запрет на выезд. Покидать нашу систему нельзя никому из некоренных жителей. Очень редким ценным специалистам у нас иногда присваивается категория "наемный работник", то есть, практически свободный гражданин, но без особого разрешения даже они не имеют права на выезд. Если же кто-то пытается сбежать, то пожизненно приговаривается к особо тяжелым работам на вредных производствах. Кроме того, у нас существует и запрет на въезд - для представителей тех космических рас, которые составляют опасность для политической или физической жизни нашей планеты.
- Всем замуж обещал, - шепчет мне одна из Мишкиных блондиночек, - только, кажется, у них там многоженство.
- А где его нет? - отзывается вторая, - если у твоего мужа, кроме законной жены, еще три любовницы, это что, не многоженство, по-твоему?
- У меня будет такой муж, который только жену любит!
- Таких не бывает!
- Бывает!
- Вот нумелиане, например, один раз влюбляются, на всю жизнь!
- Сказки для космических Золушек!
- Девушки! - прерывает их спор дядечка. - Кто сказал про Нумелиану? Представители этой планеты уничтожаются у нас немедленно. В нашем спокойном, уютном и комфортном мире нет места злодеям и бунтарям.
Все необходимые формальности закончены, на каждого человека составлен пакет документов, голографические изображения отправлены в фирму, заведующую торгами. Товар надо рекламировать. Нас будут рекламировать. Нас будут покупать.
После посадки мы сдаем по описи корабль со всеми его потрохами. Поэтому на свою собственную продажу я, как обычно, опаздываю. Выхожу из корабля в полупустой уже зал, стараясь не смотреть на мониторы с вращающимися там чьими-то голографическими сиськами. Все, кто представлял из себя определенную ценность, похоже, уже разъехались по своим хозяевам. По крайней мере, в зале сидят только штук сорок серых мышек обоего пола с отрешенными зелеными лицами.
- Сейчас приедет оптовик и заберет их на сельхозработы, - приятным голосом говорит мне незаметно подкравшийся андроид с сияющей улыбкой на резиновой мордочке.
Жуткий спазм одиночества и страха подкатывает к горлу. Ни одного знакомого лица вокруг. Нет ни Мишки, ни блондинок, никого из тех, с кем я разговаривала, пила, танцевала эти две недели. Прислонившись к стене и засунув руки поглубже в карманы робы, я моргаю, стараясь сдержать слезы. Перед кем я выделываюсь? Перед андроидом?
Входит веселый старичок в легкомысленном костюмчике цвета "сафари", пересчитывает сидящих, сверяется с чеком. Мышки строятся и уходят за ним в открытую дверь, за которой яркий дневной свет и ветер, колышущий желтоватую траву. Про меня забыли? Если я сейчас медленно, спокойной походкой, не вынимая рук из карманов, пойду к двери, может быть, никто ничего не поймет? Что потом? Неважно, сначала надо выйти отсюда.
- А ваши документы, как раз, у меня, - неожиданно произносит андроид. - Пойдемте, я провожу вас в гостиницу.
- Куда? - охрипшим голосом переспрашиваю я.
- Здесь недалеко. В гостиницу для летного состава, - звучит андроид, направляясь к дверям.
Сперва нерешительно останавливаясь, потом почти вприпрыжку, я иду за ним.
- Поскольку вы фактически спасли жизнь всем пассажирам, мои хозяева решили выкупить тех, кто пилотировал корабль после аварии. Пилоты и штурманы получают категорию "наемный работник". Ваши вещи находятся в номере, документы я передам вам, как только вы подпишете соглашение.
Я с трудом сдерживаю порыв потрепать его по румяной резиновой щечке. В номере внимательно читаю соглашение, ничего страшного в нем нет, не считая запрета на выезд за пределы системы. Андроид забирает подписанный бланк и исчезает так же незаметно, как и появился.
Ванна, огромная ванна, и сколько угодно воды! Вытряхиваю вещи из сумок, все провоняло кораблем. Мишкина футболка... У меня опять перехватывает горло, но на этот раз все выглядит не так безнадежно. Все живы, все еще можно поправить.
Ко всему, в конце концов, начинаешь привыкать. У меня есть небольшой, изрядно потрепанный катер, на котором я мотаюсь за мелкими грузами на спутники. Именно там расположены вредные производства, например, бытовая химия. А на самом крупном спутнике - модный курорт с целебными грязями. Иногда я вожу туда отдыхающих. Работа не пыльная, зарплата хорошая. Только мне не на что здесь ее тратить. Меня ничего не интересует. Гостиница - работа - гостиница.
Стою в офисе, ем бутерброд, краем глаза через стеклянную внутреннюю дверь вижу, как служащая заполняет клиенту договор аренды моего Ишака. Тот берет пакет и поворачивается в сторону двери. Не может быть! Мишка? Я захожу, когда за ним закрывается внешняя дверь. Выбегаю на улицу - никого.
- Кто это был?
- Госпожа Краплана Мидио оформляла свою поездку на курорт.
- Кто оформлял?
- Ее доверенный мальчик. Новенький, наверное, раньше другой приходил. У нее их целый гарем.
Я, конечно, знала, что слова материализуются, но чтобы так буквально!
Вечером госпожа Краплана с сопровождающими грузится в пассажирский салон. Честно говоря, мне совсем не хочется этого видеть. Но через час, уступив любопытству, я оставляю управление компьютеру и иду здороваться с пассажирами. Молча останавливаюсь в дверях. В плетеном кресле, спиной ко мне, сидит нарядная женщина, ее светлые перламутровые кудряшки весело подпрыгивают от заливистого хохота. Перед ней стоит Мишка с вазой фруктов. Он замечает меня и едва не роняет вазу на колени госпоже. Извинившись перед ней, подходит ко мне.
- Ты здесь работаешь? Хорошо устроилась.
- Да, ты тоже не корнеплоды копаешь.
Краплана выходит из-за его спины. У нее свеженькое личико мумии и выцветшие голубые глазки глубокой старухи.
- Здравствуйте, вы ведь Обжора? Миша мне много рассказывал о вас. Он просил, чтобы я помогла вам, но мы не смогли найти тех, кто вас купил. Я очень рада, что у вас все в порядке.
- Спасибо, я тоже рада, что Миша попал в надежные руки. Вы не будете против, если я иногда буду ему звонить?
- Конечно, если это будет не слишком часто, - и она опять смеется своим красивым молодым смехом.
- Извините, мне пора, скоро посадка.
Звонить, конечно, я никому не стала. Зато скоро позвонили мне. Мелодичный голос андроида поинтересовался моими планами на вечер. Рейсов у меня не было, и мы договорились встретиться в моем номере. Вероятно, у него была некая информация от хозяев, которую не стоило доверять телефону. По дороге домой я остановилась перед витриной космопортовского магазина. Что можно купить в подарок такому гостю, смазку для суставов? Бред какой-то.
Окно номера оказалось темным, значит, он еще не пришел или ждет меня внизу. Но в фойе тоже никого нет. Захожу в номер, свет загорается, и первое, что я вижу - это висящая на спинке стула резиновая шкурка с кривой улыбкой на сдувшемся лице. А в моем любимом кресле, вытянув ноги через полкомнаты, сидит нумелианин. Настоящий, с длинными черными волосами, всеми своими побрякушками и горящими, как угли, глазами.
- Привет, - говорю я, краснея, как школьница, - вы, наверное, ко мне?
- Как ты догадалась? - он склоняет голову к плечу, хитро улыбаясь.
- Я сообразительная. А вам здесь не опасно?
Нумелианин смеется в ответ так открыто и непринужденно, что я снова ощущаю зависть к нему. Свободный, уверенный в себе, никаких комплексов по поводу прыщей на заднице.
- Нет, эта комната совершенно чистая, ее для этого и держат, - отвечает он сквозь смех.
Плюхаюсь на диван, с удивлением разглядывая лежащую на столике гроздь золотистых ягод. Такую я видела в престижном магазине для богатых пьяниц. Под прозрачной оболочкой из пектина залит потрясающей выдержки коньяк.
- Попробуй, под язык, - кивает на ягоды мой гость. - Обжора? Так тебя зовут? А меня - Лисовин. Тоже не вегетарианец.
Он улыбается, слегка показывая клыки. Видя мое замешательство, отщипывает одну ягоду и протягивает мне. Я подставляю ладонь.
- На какое расстояние Ишак может уйти за границы системы? - уже без улыбки спрашивает он.
- В пределах здешних суток, а по расстоянию - не знаю, смотря как лететь.
- А где ты можешь сесть, кроме космопорта?
- На любой помойке, это не проблема.
- Завтра вечером нас будет ждать корабль с Нумелианы за орбитой последнего спутника.
Я раскусываю ягоду, чтобы не подавиться от удивления.
- За Восточным лесом, возле складов есть большая площадка. Я сяду там, но времени у вас будет очень мало.
- Вот пульт, когда стартуешь из космопорта, нажмешь кнопку, - он бросает на стол игральный кубик, - средняя точка в пятерке.
Выпадает шесть. Значит, все будет хорошо. Теплый огонь покоя касается оболочки, стягивавшей мою душу все последнее время. И она лопается, как пектиновая ягода на зубах. Лисовин одним рывком встает из кресла, обходит столик. Я закрываю глаза и непроизвольно выгибаюсь ему навстречу, уже прекрасно понимая, что будет дальше. А дальше я таю, как шоколад, в горячих руках, растворяюсь в бешеном ритме. Любви? Жизни? Счастья? Пока не засыпаю, уютно уткнувшись носом в его шею.
Утром проснулась оттого, что замерзла. Подтянула сползшее одеяло. Вспомнила вчерашнее. Космическая Золушка, блин-н-н-н. Кофе в постель не будет. Иду в душ, включаю почти что кипяток и медленно прихожу в себя. Надо срочно оформлять липовый договор на аренду Ишака, пока не перехватили. Заглатываю пару виноградин для смелости.
- Мишка? Надо увидеться, это срочно. Сможешь подъехать к нам в офис?
Кладу несколько ягод в карман. Вот будет прикол, если упьюсь к вечеру в хлам. В фойе останавливаюсь перед зеркалом. Оттуда на меня дикими синими глазами смотрит мое отражение.
- Ох, тошно мне,
Хтой-то спал на мне,
Сарафан не так,
И в руке пятак...
Мишка ждет меня перед офисом.
- Ты сваливаешь, да? Куда? Это же безумие!
- Миш, все гораздо проще. Мне помогут. Только, пожалуйста, оформи аренду на сегодня для Крапланы. Ну, ты же можешь, Миш! Вот деньги.
- Дура! - орет он мне, открывая дверь.
Я досасываю третью ягоду, когда Мишка выходит.
- Подавись ты своей свободой, - говорит он и, не оборачиваясь, уходит.
Вечером, когда я заполняю журнал, кто-то очень тихо подходит сзади. Резко повернувшись, вижу испуганное личико госпожи Мидио. Она нервно крутит в руках переливающуюся сумочку.
- Вы, наверное, ждали Мишу? - говорит она дрожащим голоском.
Я молчу, стараясь не дышать на нее перегаром.
- Я нашла у Миши договор. Мы с ним долго беседовали. Поймите правильно, Обжора, он вас не любит. Он останется здесь, со мной. Извините, я не хотела сделать вам больно. Улетайте, я никому ничего не скажу.
Она меня потрясла своим монологом. До глубины души. Я закрываю лицо руками, глядя сквозь пальцы, как она уходит. Остановилась, вернулась, протянула руку, осторожно погладила меня по волосам. Ушла.
- Извини, Мишка, - шепчу я, нажимая кнопку на кубике.
Вот и площадка за складами. Я бессильно откидываюсь на спинку кресла. Мне уже все равно - полиция, нумелиане. Обратного хода у меня нет.
- Координаты, кэп, - здоровенный пепельно-серый нумелианин протягивает мне пластик с данными.
- Ну, поехали, - говорю я, закидывая в рот очередную виноградину. - Через двадцать стандартных часов будем на месте.
Отсыпаюсь я в рубке, прямо в кресле, изредка выходя почистить зубы и сунуть голову под холодную воду. Нумелиане бродят по кораблю, как привидения. Утром, вернувшись из душа, обнаруживаю в пилотском кресле Лисовина. Он молча уступает мне место. Потом наклоняется и шепчет в самое ухо:
- Обжора, ты еще и пьяница.
Я равнодушно киваю.
Нумелианский корабль появляется перед носом Ишака так неожиданно, как будто кто-то включил изображение. Ловлю сигнал причала, и нас втягивает внутрь. Встречающие обнимают своих, подозрительно косясь в мою сторону. А меня опять посещает острый приступ сиротства, такой же, как в день торгов. Рука привычно нашаривает в кармане куртки пакет с оставшимися тремя ягодами.
- Вас действительно зовут Обжора? - спрашивает меня представительный господин, одетый с безупречным вкусом, в отличие от тех нумелиан, которых я видела до этого.
- Нет, на самом деле у меня очень красивый, длинный, готический ник, - отвечаю я без тени иронии.
- Мы сейчас стартуем и будем рады предоставить вам убежище на Нумелиане.
- А разве вы не собираетесь ничего предпринять против S-223?
- Милая моя, я понимаю ваш романтический пыл, но представьте себе, мы освободим несчастных рабов, а они нам скажут: " - Да идите вы, нас и здесь неплохо кормят". Вы понимаете, о чем я говорю? А потом в космосе только и будет разговоров про нумелиан, которые опять влезли, куда их не просят.
- Не надо думать о людях, как о стаде. Не всех устраивает сытое рабство, можете мне поверить. А многих из них ждут дома. Жены, мамы. Вы тоже должны понимать, о чем я говорю. И не думайте, что это не касается Нумелианы, никто ни от чего не застрахован.
- Извините, у меня нет никаких полномочий вмешиваться в дела суверенной планеты. И, кроме того, это пассажирский корабль, а не военный.
- В таком случае, счастливого вам возвращения.
На Ишаке первым делом иду к душу. Но там заперто, и громко течет вода. Какая-то крыса пробралась на борт в космопорте?
- Выключи воду, скотина, открой дверь! - ору я и бьюсь туда всеми частями тела.
Дверь открывается, на пороге стоит Лисовин, за его спиной уходят в пол остатки воды. Я отталкиваю его, прохожу к резервуару прямо по луже, подставляю руки под последние редкие капли.
- Ты не улетишь, - говорит он.
- Да ну?
- Мы вернемся сюда с моими друзьями и на военном корабле. Вывезем отсюда всех, кто этого захочет.
- А как же принципы Нумелианы?
- Это государственные принципы, а я, как частное лицо, могу иметь личные счеты с этим режимом.
- Воду-то какого фига сливать, что за детский сад?
- Я боялся, что не смогу тебя задержать.
- Ты? Боялся?
Мне кажется, или я действительно вижу румянец на его хищной физиономии? Золушки, башмачки, тыквы, высыхающий пол, любовь до гроба? Это что, правда?
- Ты уверен, что все получится? Честное нумелианское? - мы с ним идем к выходу на причал.
- Я обещаю, что через неделю мы с тобой вернемся сюда во всеоружии.
Люк открывается, Лисовин выходит на трап, поворачивается, подавая мне руку. Я кладу ему на ладонь виноградину.
- Увидимся! Двадцать часов можно вполне обойтись без воды.
Он застывает от неожиданности, но потом все же спрыгивает на причал. Облизывает с пальцев коньяк.
- Пока!
После старта устанавливаю автоматический обратный курс и иду спать. На мониторах безлюдный космос, Нумелианский корабль исчез, как призрак.
- Прощевайте, любезный Прынц, - бормочу я, проваливаясь в безмятежный сон.