Гортанобесие, гастрономический оргазм и всякое такое... пустые слова, когда ваш рот не заполнен. когда во рту лишь воспоминания и скомканная щепочка зубочистки.

Самая вкусная вещь на свете – это бараньи котлеты, молодой нежный барашек рубится на куски, чтобы я испытала счастье. Я испытываю. Ягненочек, агнец на заклание, он пришел в этот мир, чтобы сделать меня счастливой – и нет в этом никакого кощунства.

Кто вам сказал, что котлеты по умолчанию – рубленые. Вы наверное думаете еще, что любое рубленое мясо это фарш – вне зависимости – идет ли оно в начинку или пользуется как-то иначе.

Правильные бараньи котлеты на правильной косточке – три штуки на большой теплой керамической тарелке, чеснок, розмарин, разноцветная паприка, черный перец, в качестве гарнира – маринованный лук и все. Этого достаточно.

Злюсь неимоверно от того, что нахожусь не дома, разрушенный интим, эксгибиционизм и болезнь стриптизерши – когда самое интимное – происходит на публике.

Напротив меня сидят люди – и я не могу схватиться руками за вызывающе торчающую косточку и начать рычать и урчать глубинным каким-то рыком. Чинно и медленно – ножом и вилкой, сдерживая страсть и ярость, запивая незнакомым для меня нефильтрованным пивом – Бланш де Брюссель.

Идеальная еда – хороша и с этим напитком, а также с очень сухим испанским розовым, которое справится с чесноком, также с нежнейшим гевюрцтраминером, который своей легкой перечностью позволит чувствовать большее, с немецкими не самыми сухими рислингами, с молодым агрессивным красным из Нового света. С водкой. С темным и светлым пивом, немецким или ирландским. Хороша сама по себе. Без всего и со всем.

Бараньи котлеты идеальны. У меня выступают слезы.

Ко мне подходит хозяин заведения – интересуется – хорошо ли мне, я одновременно рычу (недовольный, что отвлек) и урчу (вместо благодарности). Спросите у меня в постели – хорошо ли мне – я укушу.

Но сейчас мой рот занят. Я только рычу и урчу сквозь слезы.

Мое идеальное представление – об идеальном мясе – это бараньи котлеты на косточке.

Свиная отбивная не смогла бы – так волшебно, ну да, она сочная, мягкая и жирная, скворчит и просит соуса... гарнира, кусочка пшеничного хлеба – для соуса, салфетку на колени и стопку водки.

Говяжий стейк кровоточит и требует почтительного отношения. Совершеннолетнего вина и ритуальных приборов для потребления, блестящих ножей и вилок, тусклого освещения.

Только баранья котлета – своей сдержанностью и гармонией, изящным сочетанием – сочности и жесткости настоящего – животного – мяса – хороша своей самодостаточностью. Она требует только интима и ей наплевать на ритуалы и прелюдии.

Мои родители чаще всего тушили мясо в скороварке. Оно было мягкое-мягкое. Очень душистое, мне нравился соус, который получался, просто тушеный мясной сок, совсем чуть-чуть приправ, самых простых.

Но это было такое – скучное «домашнее» мясо.

Я все же была уверена, что мясо должно быть жестковатым, что его надо рвать зубами и урчать от удовольствия.

Мальчик Сереженька был самый капризный из тех мужчин, которых я кормила. Капризный до умопомрачения. Грейпфрут надо было надрезать только особым образом и подавать с серебрянной ложкой, особой, десертной, ни в коем случае ни с чайной. Пельмени – с маслом и уксусом, никакого кетчупа, кетчуп – только к жареной картошке.

А мясо. Мясо должно жариться цельным кусокм. Никаких заморозок, только парное мясо. узким, длинным куском. Отбивать – не нужно, никакого кляра или панировки. Никакой соли в процессе жарки, никакого перца, иных специй или соусов. Разумеется, мясо должно быть среднепрожаренным, подаваться безо всякого гарнира, сочиться кровью. Сереженька презрительно смотрел, как я все же солила или перчила свою порцию, а иногда даже рисковала – дотушить один кусок мяса под крышкой. Мне не нравился вкус крови. Мне тогда очень нравилось мясо прожаренное или даже вареное. Вареное, серо-розовое, делящееся на ровные волокна, его можно было нарезать поперек волокон и есть с горчицей. Я любила есть его холодным. Сереженька – терпеть не мог. Если же я виновато доставала из холодильника кусок вареной телятины и пыталась разогреть в микроволновке, чтобы накормить любимого мужчину, Сереженька заявлял, что хуже холодного мяса – только разогретое.

Так как в постели отношения оказались никакими, а в Сереженьку я все же была влюблена, то общее поедание мяса – было центральным актом нашего общения. Впрочем, не только мяса.

Очень многое я научилась делать тогда. Я впервые лепила пельмени и пекла пироги, я научилась делать пышные оладьи с зелеными яблоками и дрожжевые прозрачные жирные блины («подаются с красной и черной икрой, употребляются при помощи ножа и вилки»). Лобио и сациви, плов и лагман, хачапури и чебуреки, жюльены и гречневая каша с грибами, которую обязательно было долго -долго томить в духовке («никаких микроволновок!»).

Вершиной наших отношений стал кусок оленины в брусничном соусе. Кульминация. После которой отношения сошли медленно на нет. Я оказалась сыта.

У меня все же оставались иллюзии, что самым вкусным является мясо, которое надо рвать зубами и плевать на этикетные ножи-вилки. Главное, чтобы под рукой были салфетки, пусть даже бумажные.

Потом я влюбилась в Лешку, который все лето таскал меня по разным компаниям. Пикники и шашлыки. Барбекю. Он знал в этом толк. Я была влюблена, взаимности не дождалась, зато научилась правильно мариновать свинину, устанавливать мангал, следить за таинством и научилась-таки (уже не я, а мой желудок) переваривать эти жирные горячие куски, остро пахнущие лимоном или уксусом, рвать зубами их не особо-то получалось, я ворчала, что лучший шашлык делается все же из баранины, но компания обвинила меня в пристрастии к кошерности.

Влюбленность в Лешку прошла после того, как ко мне в гости приехал мужчина с бараньей ногой. О! Что это была за нога! Всем ногам – нога. Мясо. Я мужчину не подпустила ни к этой ноге, ни к духовке, ни даже вообще – на кухню. Я бы поебалась с этой ногой, если бы он не подсматривал в щелочку – что же я там вытворяю. Интуитивно были выбраны специи – попадание было точным. Мясо было волшебным. Мы ели эту ногу всю ночь, запивая молодым бургундским. Это была лучшая ночь в моей жизни, какой к черту секс. Какая это была нога!

А потом он привез мне молочного поросенка и взялся его приготовить его сам, но это был уже упадок. Роман не получился. Никакие поросята, будь их хоть десяток не смогли бы затмить ту баранину.

Мужчина пробовал обрести путь к моему сердцу заново. Он привозил кроликов, гусей, индеек, куропаток и рябчиков. Дело кончилось самой обычной уткой с яблоками. После нее мы расстались. Волшебство той ночи не повторилось.

И вообще, к тому времени я уже вспомнила, что люблю рыбу.

Я давно ее полюбила. Первая любовь – щука, которую я сама же – восьмилетняя – вытащила спинингом из сибирского озера. Отправившись покататься на резиновой лодке, я взяла спининг с собой практически ради шутки. Щука шуток не поняла, она оказалась огромной, она мотала меня по всему озеру, мешала грести, била хвостом по хлипким бокам моей лодочки, спининг извивался и изгибался у меня в руках, но я все-таки вытащила ее на отмель, где меня уже поджидал папа.

Папа отрубил ей голову топором (эта голова хранится у меня до сих пор, я ее засолила и высушила), а потом дал мне разбираться самой – чистить, потрошить, разделывать на куски. Жарила щуку все-таки мама. Но с тех пор я обожаю возиьтся с рыбой, я даже сама научилась отрубать им головы – щукам, тайменям, сигам, бревноподобным сомам.

Странно, один раз на мой спининг случайно попалась утка, вот ей – не то, чтобы голову отрубить, я не смогла даже вынуть блесну из клюва. А к рыбе я была настроена – кровожадно хладнокровно.

Я насаживала цельных хариусов на обструганные ветки пихты и клала на угли, по вечерам я сидела и чинила сети, потому что папа обещал, что с утра он пойдет их ставить вместе со мной. Я вскакивала в 4 утра, чтобы разбудить папеньку и напомнить о предстоящей рыбалке. Из стерилизатора для шприцов мы сделали простенькую коптильню, я научилась выбирать правильные веточки – для копчения. Один раз – на острове – папа прорыл длиннющую канаву, чтобы показать нам как «коптить холодным дымом».

В мои 16 лет мы перестали ездить в Саяны, редкие вылазки с тем же мальчиком Сереженькой на Урал или в Карелию не приносили такого улова, хотя я очень старалась. Но видимо пришло время переходить на покупную рыбу. Единственной отдушиной оставались поездки в Сочи, где по лицензии было дозволено выловить парочку форелей, тогда я научилась солить рыбу царским способом, чтобы довозить ее до Москвы.

Лучшая рыба, которуя я покупала – продавалась на центральном рынке в Волгограде. Ее привозили из Астрахани живой, она плавала в садках, я тыкала пальцем: «Вот эту хочу!», – мне ее вылавливали, разделывали и продавали в том виде, в котором мне хотелось – хоть тушкой, хоть двумя полосками бескостного бледного филе.

Волгоградский рынок поражал выбором. Я жила тогда у Сергея Владимировича («что ни рожа – то Сережа»), мне совершенно нечем было заняться, пока он «работал работу», и я сорила деньгами на рынке и священнодействовала на его маленькой кухне. За каждый мой приезд Сергей набирал пару-тройку килограммов и кажется был не очень доволен, что я так закармливаю его. В качестве нравоучений он все время показывал мне «Большую жратву», а иногда даже отказывался спать со мной, по причине слишком обильного обеда, перетекающего в ужин. Но чаще всего секс был хорош. Даже очень хорош. Знаете ли, рыба способствует.

Студенты подарили матери Сергея трехлитровую банку черной икры. Мать отдала ее нам. Я заявила, что не ем осетрину, даже в виде зародышей. Человеку, родившемуся на Волге, было дико слышать все это. Он широкой горстью зачерпнул икру из банки и намазал на свой хуй. Мне пришлось все это слизывать, Сергей внимательно следил, чтобы ни одна икринка не пропала зазря. Я в первый раз тогда делала минет, и до сих пор для меня вкус спермы неизменно ассоциируется со вкусом черной икры.

Развращающий деликатес.

Дыня кончилась. это самая большая печаль дня сегодняшнего. Я иногда думаю – зачем вообще работать, суетиться, что-то делать. Если все равно мы умрем и «жизнь – это мост, иди по нему, но вздумай устраиваться на нем жить», и смысла нет никакого.

Но если смысл измерять в дынях тогда надо работать много, жить долго, съесть на несколько сотен дынь в своей жизни – побольше.

Я не люблю жару, тем более, жаркие страны, но если знать, что где-то вызревают дыни, то и жара имеет смысл.

Один раз в жизни я съела такое количество дыни в один прием – сколько мне хотелось, и было мне очень хорошо.

Мне было 16 лет, и я ехала в поезде Москва-Андижан, правда ехала я в Саратов. Андижанский проводник очень переживал, что не распродал в Москве несколько десятков совершенно роскошных дынь – и предлагал их пассажирам – за бесценок, пассажиры отмахивались – они ехали в Андижан, дынь там было завались. Я купила дыню. Хорошую, душистую, настоящую. Килограммов на 10.

Вежливо предложила соседям по купе – они вежливо отказались. Я села и начала ее спокойно есть. Я ее ела, вымазалась вся, сопела и вздрагивала от счастья, хлюпала, глотала, равнодушно наблюдала многочисленные липкие пятна на новеньких брюках. Соседи по купе тактично отворочтивались. Я съела половину дыни, и тут вошел проводник:

- Айаяяяй! – почему-то сказал он. – Ты что! Ты ее кушать купила?

Я мычала и кивала головой, продолжая хлюпать, глотать и сопеть от счастья.

– Ты с ума сошел! – сказал мне проводник

Я кивала.

Он вышел. Я продолжала есть дыню – и съела ее всю.

Пошла выкидывать корки, обгладывая по дороге то, что осталось на них (а ведь оставалось и много, а дыня уже закончилась, она осталась только на корках). Встретила проводника. Он меня позвал замуж – в Андижан, обещал дыню каждый день. Соблазн был велик, но я начала торговаться. Я нагло заявила:

– Маловато.

Проводник так растерялся, что вынес из своего служебного купе – еще одну дыню, побольше первой (уже съеденной):

– Бери просто так! Кушай!

Он думал – пошутил, а я, выкинула корки (уже безо всякого сожаления) – и пошла вторую дыню кушать. Пассажиры-соседи – тактично выключили свет и куда-то ушли. Я была счастлива наедине со своей дыней, я бы говорила ей ласковые слова, но мой рот был постоянно занят, я только сопела и глотала.

Я привезла половинку второй дыни – сестре в Саратов. Там ее ели неделю, отрезая по небольшому ломтику – после завтрака.

В жизни каждой женщины должен случаться такой мужчина. Достаточно продолжительное время, чтобы не показаться совсем уж случайностью, с паузами на несколько месяцев, но с неостанавливающимся током отношений. Током-потоком. Который каждый раз бьет с новой силой. И тогда тебе становится наплевать на все. В тот момент, когда он приходит, наплевать – на других мужчин, женщин, детей; на его жен, любовниц, потомство. На все, кроме ебли, которая начинается прямо с порога.

Это не назовешь любовью, сексом, трахом, соитием (какое удивительно все же слово – «соитие» – из него не делается глагол, процесс, но не действие), так вот, соитием это тоже не назовешь, впрочем, как и целомудренным совокуплением, животным сношением, библейским познанием. Ебля. Коротко. Емко. Цинично. Чавкающе. Непристойно. То, что не вербализуется иначе, подробности не задерживаются в памяти, оставляя лишь ощущение сладчайшей неприличной мерзости. Погружение в бездну.

Когда он сует мне свой хуй в рот, он еще затыкает мне уши указательными пальцами. Я вбираю его вся: ртом, ушами, носом – его запах. Только не глазами, которые я предусмотрително держу закрытыми даже в темноте. Хорошо, что у него широкая мужская ладонь и толстые пальцы, которые не входят полностью в мои уши, иначе бы он проткнул меня насквозь – настолько глубоко я стараюсь вобрать его в себя.

При последнем свидании я несколько растерялась.

Я ни с кем не ебалась уже давно (месяца три) – не занималась сексом, не делала любовь (трах, соитие, совокупление, сношение, познание). Только мастурбировала. Под неусыпным оком моего телевизора, лежа на диване. В сухом рту – зажженная сигарета, в одной руке – женский детектив, на груди – миниатюрная пепельница, фарфоровый башмачок; другим глазом я созерцаю дамские ток-шоу, второй рукой медленно мастурбирую. Только так.

Возможностей поебаться с мужчинами было предостаточно, просто мне почему-то «перестало хотеться». Уже несколько месяцев.

После безумного круиза за город, со стриптизом в ГИБДДшном «стакане» и короткой остервенелой, какой-то «стеклянной» ебли на переднем сиденьи автомобиля, потому что перебраться на заднее сиденье мне было уже просто не успеть.

Не было после этого не стыдно не противно. О каком раскаянии может идти речь? Просто потом мне все это показалось скучным и ленивым. Не стоящим продолжения.

Я начала медленно собираться замуж за давнего знакомого. Только вот начать с ним заново ебаться мне как-то не хотелось. Жених отнесся с видом понимания к моим капризам, точнее счел их временными и благоразумно не стал меня торопить (О! есть ли это благоразумие или ответная лень? взаимная лень в отношениях).

И я стала «немного нагуливать невинность» в ожидании еще не скорой свадьбы.

И тут снова появляется тот самый. Который обязательно должен случиться в жизни каждой женщины хоть один раз. Но лучше именно один. Не чаще. Не больше.

И я растерялась. Я не видела его уже полгода. Стала предлагать суп, чай, резиновую девственницу, которая хранится у меня в шкафу и всегда готова как к искусственному соитию, так и к искусственному дыханию, которое наполняет ее формы.

Суп (ха!). За полтора года знакомства (ха! и это я называю «знакомством») я ему и стакан воды не подала и корочкой хлебы не поделилась. Ебля начиналась прямо с порога. Для меня она начиналась даже раньше – с его звонка. Пока он поднимался по лестнице, я уже чувствовала себя выебанной.

В этот раз он тоже расстерялся. Благодаря своему лепету я получила отсрочку – ебля началась не с порога, а уже когда суп крутился в микроволновке. При ее освещении мы и ебались, под ее резкий «дзынь» я и кончила.

Позже, когда он доедал куриную лапшу, то даже извинился, что поебал меня так коротко: «Просто ты могла опоздать на поезд!»

Поезд?

Ах да! Новый год. Поезд. Жених встречать будет.

Ах да! Этот вообще заехал, чтобы меня на вокзал отвезти. Я быстренько собралась. Пробок не было и на вокзале мы оказались слишком рано.

«Пошли есть хычины!»

«Хы-чи-ны?!!» – ужаснулась я. – «Что это?»

«А ты никогда не пробовала?»

Видимо, это была маленькая месть за то, что перед отъездом я похвасталась ему устричными раковинами. И мне пришлось, сдерживая тошноту, давиться этим жирным, жареным, возкальным, прогорклым дерьмом.

Испытала благодарность к нему, что он оставил меня у вагона, не стал махать вслед рукой или стучать в окошечко (как я ненавижу эти вокзальные провожания-расставания, когда уехавший уже «там», а провожающие якорями тянут его обратно), он ушел сразу после того как я сказала: «Когда ты рядом находишься, у меня ноги подламываются». Он переспросил. Я повторила, мучаясь корявостью формулировки – что там должно подламываться: ноги или все же колени? Или подкашиваться должны? А может – подгибаться?

А потом я ехала в поезде, не выходя из этого состояния. Погружение в бездну. Мне только и оставалось, как выходить в туалет каждые 50 километров и отчаянно мастурбировать в этой тесной комнатушке, поставив одну ногу в ботинке на край раковины. А в перерывах лежать на верхней полке грязного, вонючего вагона с таким невозможно тусклым освещением, что приходилось заучивать этот текст наизусть, потому что записывать его не получалось.

Мужчина приглашает тебя в ресторан средней руки. Ресторан в восточном вкусе (духе?). Мужчина тоже очень восточный – наполовину азербайджанец, наполовину – еврей, ты еще не уверена, что он в твоем вкусе (духе?) Запотевший графин водки с золотым ободком по краю горлышка, рюмки в тон. Девушки-официатнки-якобы-гурии.

Золотистый шелк одеяний, черные волосы, густые глаза, вместо юбок – черные с золотом платки с бахромой, мужчина трижды обращает твое внимание – на них, не на себя.

Заказан шашлык. Его надо ждать. Предупредили, что ждать долго.

Холодные и горячие закуски – нужно самостоятельно класть на тарелку у большой стойки – аналога шведского стола. Свежих овощей и фруктов – минимум, вялые солености и копченности, уксусной пряности маринады. Ты берешь одну зимнюю пористую редиску, горстку миндальных орехов и много укропа. Их корнишоны, корейские салаты, квашеная по-кавказки капуста – тебя не влечет, лобио горячее и на расстоянии благоухает чесноком, мужчина его игнорирует – ты тоже.

Купаты твой спутник не рекомендует, как впрочем и долму, рыбы – нет.

Берешь еще пару ломтиков сыра и разноцветного (желтого и красного) болгарского перца

Мужчина набирает закусок множество – тарелку с гребешком. Пьете водку, она не холодная и графин – не запотевший, просто матовый, как оказалось.

Девушки-официантки-якобы-гурии кокетничают с мужчиной, но не торопятся нести шашлык.

Старательно грызешь орешки. Старательно ждешь шашлыка. Хочется жрать – горячего мяса со специями, жесткого и горячего. Но тебя ждет сюрприз. Мужчина считает, что вы засиделись – в ожидании мяса.

Девушкам велено принести кофе, а шашлык "упаковать" – "мы его берем с собой".

Тонко. Не очень смешно. Шашлыка хочется – со всей определенностью. Но вот хочется ли продолжать этот вечер – с этим мужчиной – ты не уверена.

Загадываешь – "смотря какой шашлык". Лукавишь сама с собой. Потому что загадываешь баранину – если да, то да.Баранина в этом заведение и у этого мужчины имеет больше шансов. Однако, ты ошибаешься. Оказывается, вы ждете свиной шашлык.

На этом первое свидание заканчивается, темнеет, тебе пора домой – а ехать далеко.

Уже потом ты придешь к нему в гости – и вы будете есть руками курицу, приготовленную им в электрогриле. Жирную и нежную, залитую наршарабом. Ты тогда не в этого мужчину влюбишься, а в наршараб. Пить будете что-то невнятное, красное и полусухое – и тебя на кухонном столе будет ждать шесть банок вишневого компота, потому что перед твоим приездом этот мужчина где-то в интернете вычитал, что ты любишь вишневый компот. Он будет показывать короткими пальцами, вымазанными в курице и наршарабе – на каждую банку компота в отдельности и комментировать:

– Это французский, это болгарский, молдавский, венгерский, еще болгарский, но без косточек, и еще какой-то отечественный.

А еще он будет рассказывать – сколько стоила каждая из банок.

Французский вишневый компот – абсолютно безвкусный и скучный – вывареная, черная, пресная вишня. Он тоже оказался без косточек. Зато стоил – 12 долларов, как сейчас помнишь (десять банок вкуснейшего болгарского).

Утром ты будешь мыть посуду и оттирать от жира электрогриль. Да нет, тебе вовсе не захотелось хозяйничать. Просто тебя выгнали из постели – запретив курить в комнате. Ты покурила на кухне. Хотела сварить кофе, но не нашла. Тогда разбавила кипятком остатки вина – выпила – и перемыла всю посуду примерно недельной свежести.

Второй раз ты приехала, когда мужчина сказался больным. Ты ставила ему градусник, вытирала лоб тряпочкой, смоченной в уксусе, меняла постельное белье (не потревожив больного), послушно не курила в комнате, заваривала чай с сухой малиной, которую привезла из дома. Мужчина попросил еды, сказал, что в холодильнике лежит мясо, но мяса ему не хочется, хочется супа.

Ты нашла в холодильнике нарезку бефстроганова, подивилась, но таки сварила бульон и сделала лапшу. Тщетно обыскала шкафы в поисках приправ и специй.

Мужчина ел в постели. Не найдя подноса, ты накрыла эмалированный противень льняным полотенцем – и отнесла на нем суп.

Села рядом.

Он сделал тебе предожение. Больше ты у него в гостях не была.

Я знаю, как должно выглядеть идеальное кафе.

Оно должно быть пустым, нет, мне не хотелось бы, чтобы это кафе было убыточным, и его посещала бы одна я, и друзья – по моей рекомендации, пусть это кафе зарабатывает на бизнес-ланчах и ночных пьянствах, а я бы приходила туда утром – завтракать. Стакан свежевыжатого сока – в ожидании заказа, блинчики с кленовым сиропом, плотный с корочкой омлет из духовки, белый фарфоровый кофейник – круглые низкие плотные кофейные чашки, простые белые пепельницы, прошлогодние газеты и журналы. Разноцветные, но бессюжетные витражи на окнах, столовое белье – цвета топленого молока, подогретое молоко, взбитые сливки, свежая выпечка, мелкие крошки от теплых круассанов, рассыпаются по плотной льняной салфетке, которой ты прикрыла колени.

Фрукты, сыр со слезой, масло в масленке, никаких расписаний комплексного завтрака – просто время – от рассвета и до полудня пахнет в этом кафе свежемолотым кофе, горячим песком, свежим хлебом и хорошей кондитерской – немного корицы, немного имбиря и кардамона, легкий намек на ваниль и ром, много горького шоколада в аромате.

А с полудня до двух часов дня – поздний завтрак, для тех, кому не стоит сегодня работать, для тех, которым нужна ледяная стопка водки в качестве апперитива к горячему супу, который подается в прозрачной супнице с плотной крышкой и ты сама обслуживаешь себя и своих приятелей – кислые вчерашние щи, прозрачный куриный бульон, едкий рассольник на почках, холодный борщ с крошевом льда (сезонно), в низкой кастрюльке на спиртовке – скворчат горячие мясные закуски, большего тебе сейчас и не нужно.

Если ты пришла одна – то дижестив ты пьешь у стойки – болтая с барменом, доверяя ему выбор спиртного – болтаешь о случайном. В это время тут царят совсем иные ароматы – хорошо прожаренного мяса и рыбы; специи – орегано и базилик, хмели-сунели и мускатный орех, лавровый лист и сельдерей, печеная картошка, расплавленный сыр, жареный кольцами лук.

Никакой музыки с утра, лишь шуршание прошлогодних газет – да колокольчик над дверью изредка звякнет, лениво наблюдаешь, как собираются клерки из соседних офисов – в свой рабочий полдень,

Кафе должно быть в самом центре города, но в каком-нибудь закоулке – сюда не придет случайный прохожий.

Ты возвращаешься сюда часов в 5-6 пополудни, здороваешься со знакомыми (десяток людей на все кафе, с некоторыми вы знаете друг друга в лицо), выпиваешь свой апперитив или кофе у стойки, потом занимаешь привычный столик у окна – и снова пьешь свежий сок или белое вино, выбрав в качестве закусок коктейль из морепродуктов, потом подаются свиные или бараньи котлеты – с сезонными овощными гарнирами, с разнообразием соусов, или рыба – на сковородке специальной формы – с ломтиками лимона, с веточками свежей зелени – с глазами-оливками, или гречневая каша в керамическом горшочке – с грибами и жареным луком; телячья печенка, тонкими ломтиками тушеная в сметане; утка в клюквенном соусе; стейки, присыпанные разноцветной паприкой, хрустящие перепелки с мелкими яблоками; горячие пироги – рыбники и курники, с вишней или с брусникой.

Меню в этом кафе написано мелом на доске, но его можно не читать (оно для случайно зашедших, редкость – но все же случается) – гораздо интереснее обсудить свои желания с хозяйкой, которая лично принимает заказы, тут варьируется и возможно все, тут помнят твои вкусы и притязания, тут можно доверять рекомендациям,

Пусть кухня будет – совсем-совсем фьюжн (типа современной шведской), но пусть случаются – раз в неделю "национальные дни" – и вместо едкого рассольника тебя будет поджидать супчик "мисо", – или разнообразие паст и пиц, или бурритос и гаспаччо, или шукрут, страсбургский пирог и фуа-гра, или лагман и манты, шашлык и долма, полевки и свиная рулька, – да что угодно, но раз в неделю – с приглашенным поваром, специалистом по той или иной гастрономической аутентичности, при минимуме "привычной еды", доступной всегда.

И главное – без строгости общепитовских правил – тут никогда не откажутся кинуть в сок шарик ванильного мороженого, и не потребуют, чтобы ты заказывала целую порций, иначе "нам не провести по кассе",

Когда ты обедаешь – пусть играет какая-то музыка, которую ты толком не расслышишь и не запомнишь, что-то давно знакомое, забытое, ненавязчивое – не веселое и не печальное.

Когда на улице начинает смеркаться – ты снова у стойки – куришь сигару с барменом (у бармена – свой собственный бар, не выставленный на общее обозрение, но он исполнит любой твой каприз – от гретого саке до вишневой яркости риччото, от любых сортов виски и рома – до трудно произносимых коньяков), курить ежедневную сигару – и наблюдать как на маленькой авансцене устраивается какая-то "живая музыка", а значит – тебе пора уходить, сюда сейчас придут совсем другие люди – громко шуметь, пить свои пиво и абсенты, мучить бармена сложными коктейлями, танцевать и выяснять отношения.

На самом деле, неважно – курортный базар или просто южный, восточный, юго-восточный. Базар – это целая жизнь, краеведческий музей на центральной площади. Испорченные «Седьмыми континентами», «Рамсторами», «Ашанами», «Метро» и прочими «Лентами» мы уже начинаем забывать это великолепие. Но где-то ведь остается – привкус основной достопримечательности провинциальных и столичных городов. Легенда одесского Привоза и праздничная сезонная суета небольших селений.

Отнестись к «рыночной торговле» уважительно и отправиться на вдумчиво-влюбленную экскурсию. Начать свой путь осторожно – медленно проходя мимо трепета цветочных рядов.

От одиночных торговок у самого входа с их жалкими хризантемами или букетиками повядшего, но еще не высушеного лавра, не нашедших себе места в строю – к тяжеловесным, добропорядочным, усиженным такими же добропорядочными мухами – мясным рядам, с их душной прохладой.

Ну пусть будет Алматы, Ташкент, Астрахань, Ялта, Новороссийск, Сочи, Сухуми, Тбилиси, Баку, Ереван («грузин лучше чем армян»).

Пусть будет спелое лето, лучшее время – когда вызревают орехи. Когда еще не отошли цветы и не потемнело море, но инжир уже падает на крыши низких домов и гаражей-муравейников. Время первой вязкой хурмы и первой чурчхелы в этом сезоне.

И сиреневый сладкий лук вязанками, и такой же ровный крупный сиреневый и розовый картофель – и перцы всех цветов, и помидоры, тыквы, кабачки и патесоны...

Тут же мед в кружевных сотах и – «на розлив» – в тяжелых зеленоватых банках, и зеленый грецкий орех и первая фейхоа, пахнущая земляникой.

Зелень, зелень всех мастей – укроп и петрушка, сельдерей и киндза, базилик и эстрагон, перечная мята и лимонник, лепестки свежей черемши и перья зеленого лука, сорванные накануне, а наутро сбрызнутые водой из лейки (для пущей свежести).

Эвкалипт и лавровый лист, связки жгучего перца, сушеные приправы и домашние соусы – ткемали и сацибели, наршараб, зеленая и красная аджика. Специи – ароматические палочки корицы, золото шафрана, россыпь зиры, кориандра и тмина, зеленые коробочки кардамона и солидная цельность мускатного ореха.

Предосеннее виноградное безумие – от невнятной мелкой, но одурящего аромата изабеллы до мускатного золота и бестолкового кишмиша, и тут же пластмассовые бутыли молодого вина и «портвейна», фиолетово-золотистые мутные струи, лишь отдаленно напоминающее будущий пурпур, до которого им не суждено будет дожить,

Арбузы и дыни, за которыми нет смысла идти на центральный рынок-базар, которые в эту пору продаются за копейки на каждом углу.

Шелковица уже отошла – точно также как черешня, вишня, абрикос, персики, их место на прилавках сменяют пирамиды багрового кизила, тяжеловесные яблоки и сочащиеся груши.

Тающий во рту белый инжир с фиолетовым нутром. Вообще, фиолетовый и золотой, красный и зеленый – главные цвета таких базаров. Розовое сало и потемневший суджук, домашние кровяные колбасы и нежные рассольные сыры прямо из бочки. Ярко-малиновый маринованный чеснок, забивающий своим запахом аромат, несущийся с рыбных рядов, и хрустящий малосольный огурец, стрелки черемши и прочие соленья, названия которых тебе уже не выучить никогда.

Все можно трогать руками, вдыхать носом и полной грудью, пробовать на зуб и на вкус. Здесь можно поверить в счастье и рай земной.

На правильном рынке обязательно найдется тандыр, где выпекается свежий хлеб, нет, скорее лепешки – горячие, пышные, которые съедать нужно моментально, и брать еще – с собой, и заворачивать в бумагу, чтобы не успели остыть, пока ты доберешься до дома и до обеда.

И вот уже начинаются мясные ряды, сначала битая птица – перламтурровые куриные тушки, утки и гуси-лебеди, потом следует «обнаженный кролик», ухмыляющаяся голова поросенка, далее идут звери покрупнее.

Свиной окорок и бараний бок, ровные аккуратные куски огромного бычины, застреленного точно в глаз пару дней назад.

Дальше мы видим рыбу – радужные форели, вечно шевялищие ртом карпы, живые сазаны и судаки, плавающие в садках. Обезглавленные пятнистые щуки, извивающиеся змееподобные миноги и крупные угри. Живые раки в пластмассовом ведре, важные – темно-зеленые. Тут же – мелочь вареных креветок, продающиеся стаканчиками в бумажный кулек, точно семечки. Бесконечные мешки с сухонькой «таранькой» и неизвестно как попавший на южный рынок байкальский омуль холодного копчения. Чехонь и жирные лещи. Балык осетрины и семга.

В сознании остается какой-то идеальный базар – где это все перемешано, идеальный базар в его идеальный сезон.

Праздность и болтовня, и пробовать можно все бесплатно, и нужно помнить, что весы у всех «неправильные», и ты уже на взгляд отличаешь килограмм яблок, и точно знаешь, что спелый арбуз должен быть тяжелее своего незрелого собрата, похожего на первый взгляд, а дыня – наоборот – легче.

И обязательный трогательный армянский юноша, который будет отдавать тебе все бесплатно и путать русские слова, и навязывать смешную плетеную шляпу.

А толстая пожилая цыганка в многочисленных юбках, утративших свои яркие краски, будет держать тебя за ладонь и бормотать непонятное, а ты будешь звонко хохотать, прижимая к себе покрепче свободный рукой сумку или кошелек со смешной суммой денег, на которую тут можно купить асболютно все.

Познакомились они в июне на "шашлыках", где собралась разношерстная компания – друзья друзей и их друзья.

Она вызвалась нанизывать мясо на шампуры, а он предложил ей помощь. Потом преподнес роскошный букет огородной зелени и серьезно сказал:

- Это вместо цветов.

Вся остальная компания разбрелась по лесу, кто-то – в ожидание мяса – дегустировал грузинское вино, привезенное в изобилие. Они остались у мангала одни. Жирное пряное мясо скворчало и румянилось, он обмахивал его пучком смородиновых веточек, смоченным в коньяке.

Через неделю он пригласил ее в испанский ресторан. Ели холодный острый суп – из помидоров и перцев; и жареных креветок в чесночном соусе.

Он рассказывал ей про Испанию, а она вспоминала цитату из Селинджера: "фирменное блюдо надо было заказывать только вдвоем, потому что в его состав входил чеснок".

Глядя на него сквозь бокал с ледяным розовым сухим вином, она поняла, что ей хочется с ним целоваться, несмотря на чеснок.

Целоваться они начали позже, сначала гуляли всю белую ночь по улицам. Болтали без умолку, а потом неожиданно замолчали. Молча и медленно шли по набережной, ждали, когда сведут мосты. Он пригласил ее к себе.

Дома он достал бутылку шампанского и они распили ее на балконе, наблюдая рассвет – цвета ранней клубники, которой они закусывали вино. Пронзительный запах клубники, ее сладкий сок – стал для нее вкусом и ароматом их поцелуев.

На следующих выходных он повез ее на рыбалку – на дальнее озера, на острова. Забыв про расставленные снасти, они весь вечер любили друг друга, а когда опустилась ночь, почувствовали неудержимый голод.

Крупную рыбу пекли в фольге, мелочь оставляя на завтрашнюю уху.

Пальцами раздирали горячую плоть своих жертв, перепачканными руками и губами касались друг друга, бережно выбирая из прически рыбью шелуху. Покончив с едой, сообразили, что забыли взять с собой соль и ели совершенно пресную рыбу, даже не заметив этого.

В июле она уехала на фестиваль – в южный город, к морю. Ночи там были темные и зведные. В ее номере всегда были свежие фрукты – абрикосы и персики, россыпи разноцветной черешни и шелковицы, и всегда стояли свежие цветы. Цветы приносил ее коллега, с которым у нее случился стремительный роман. На юге, где сам ритм жизни замедлен, лишь курортные романы случаются стремительно, потому что ночь наступает внезапно.

По вечерам они ходили в маленький ресторан на набережной, в меню которого местная кавказская кухня сочеталась с образчиками европейской haute cuisine. Ее спутник заказывал обжигающие люля-кебаб в гранатовом соусе, а она задумчиво разглядывала живых омаров в морском аквариуме, выбирая – который из них станет ее ужином.

А потом она заскучала. Решила, что это обычная хандра. Два дня лечила ее школадным мороженым и вермутом, а на третий день – сбежала, не дожидаясь закрытия фестиваля, к тому, кто ждал ее в городе.

Он встретил ее в аэропорту. Вместо букета на этот раз преподнес ей подсолнух, с невнятными «молочными» семечками. Они совершили набег на центральный рынок, плотно набили сумки едой, и на три дня заперлись у него дома.

Она не умела готовить вовсе, он запрягал ее «рубить салаты» – помидоры, огурцы, разноцветные перцы крупными кольцами, фиолетовый «ялтинский» лук, солить крупной солью, поливать нерафинированным масло. Салатные листья рвала руками, сбрызгивала лимонным соком, присыпала солью и сахаром. Редиску просто мыла и отрезала ей хвостики, ей нравилось хрустеть редиской, не смешивая ее островатый вкус ни с какими приправами.

Он жарил до полуготовности стейки и сочинял сложные гарниры – с молодыми лисичками и цветной капустой. Тушеные молодые цуккини. Фаршированные перцы. Жареные пластинками баклажаны с сыром и зеленью.

Они пытались варить кукурузные початки, но никак не могли дождаться их готовности – съедали полусырыми. Варили раков с укропом, и суп-пюре из тыквы с раковыми шейками.

Кормили друг друга с рук вишней, малиной и черникой. И все время целовались перемазанными черными губами.

На четвертый день ему все же пришлось выйти на работу, а она уехала на дачу. Он приезжал к ней три раза в неделю, потом все реже и реже. Свое невнимание объяснял занятостью на работе. Она не скучала, но ждала.

Еду готовила саму простую – молодую картошку с малосольными огруцами и зеленью, да окрошку. Крошила все подряд, оправдываясь перед собой, что это не название супа, а способ приготовления, и список точных ингредиентов никому доподлино неизвестен. Обязательно добавляла ледяного крошева. Целыми днями валялась в гамаке или ездила на велосипеде на озеро – просто ждала.

Собирала сливы со старых деревьев в саду, но до варенья руки не опускались.

на то, чтобы пенки снимать.

(Инна Кабыш)

Ночи становились темнее, луна больше и ярче. Он не приезжал и не звонил уже две недели. Она перестала его ждать.

Купила на местном рынке большую дыню-торпедо. Решила сделать в ней крюшон – слоями, согласно этапам их романа.

На самое дно – поздняя клубника, их первый поцелуй. Потом персики – ее куротная измена. Последняя осыпающаяся малина, вишня и черника – их три счастливых дня. В завершение – сливы, на сбор урожай которых он уже опоздал.

Залив ягоды шампанским и коньяком, что хранились в ожидании приезда, она отправилась в гамак – смотреть на бледные звезды, слушать шуршание спелых опадающих яблок и ждать, когда созреет крюшон и начнется осень.

Осенью все будет проще и понятнее. Вино нужно будет не охлаждать, а наоборот греть. Пить из держащих тепло керамических кружек глинтвейн, закусывать его горьким шоколадом, который, как известно, лечит любую хандру.