Вечерний Гондольер | Библиотека


Опятьпробел

http://www.stihi.ru/author.html?nomad2002  


Председатель ЧК

 

 
 
 
 
...Знаю я эти ваши частушки -
развели хоровод на опушке... 
 
"Самогоном глаз налит,
значит, выбьет замполит!
Синевой скула горит -
приложился замполит!" 
 
Не твои? Ну спасибо на том -
и "губой", и "кобылой", и матом,
алой лентой, железным крестом
добиваемся мы результата. 
 
А к примеру, возьми - на гражданке
сколько гибнут,хотя бы по пьянке
А у нас при девятой волне
выживаемость, в общем, вполне…
И вдобавок, из наших частей
нет преступников против властей. 
 
В обшем, так. На носу - юбилей!
Отпуска и награды - рекою.
Ты за часть, как всегда, поболей,
ни бумаги, ни слов не жалей -
напиши, понимаешь, такое… 
 
За отечество, скажем, и веру -
Про Дзержинского можно, к примеру.
Щас куда ни пошлешь ты стихи -
паразиты в журналах глухи.
Напиши… Генерал подтвердил:
гарантируем хоть в "Крокодил"! 
 
  
 
  
 
  
 
Председатель ЧК 
 
1.
Начинается песня, как будто срывается каска,
и легки сапоги, и команда тебе - не указка:
оформляется праздник души,
но прекрасная эта работа - 
торжество озаренья и пота -
обрывается, и поспеши
породниться с водою и птицей -
обрести и утратить поля -
для тебя на секунду годится
всё, что названо словом "Земля"! 
 
Начинается песня и властно становится делом,
словно взятие почты в семнадцатом - красном и белом.
Надо петь по закону сосны:
постоянно в жару и морозы.
Легче петь по закону березы,
если жизнь танцевать от весны.
Только Родины строгий экзамен
передышку отводит плечом -
потому-то на вечный гекзаметр
каждый зрячий Гомер обречен. 
 
Продолжается песня, как будто судьба морехода
порывает с пространством и якорь бросает у входа:
расплывается просто "Земля"
и врывается Родина в строчку -
знамя - в небо и совесть - на бочку!
Покажи, сапогами пыля,
что ты стоишь в штыке и лопате,
в перебежке под беглым огнем...
у солдата...солдатом...солдате -
лексикон жарких наших времен! 
 
Обрывается песня, как будто в молчанье великом
леденеет народ перед тем, как обрушиться криком -
человечья вздохнула гора,
и в погоне за сходством портрета
живописцу плаща и декрета
крупным планом закончить пора:
человек -то далекий, то близкий -
отражается в Млечном Пути...
Разрешите, товарищ Дзержинский,
по горе Вашей жизни пройти! 
 
2. 
 
Четыре года нарочито медленно
из детства ускользая по пятам
за Родиной он шел. И было ветрено.
И утренне. И трепетно рукам.
Священником хотел он быть, священником,
а с небосвода - оторви да брось! -
воистину глумясь над всепрощением,
свисала Лодзь, как бы живая гроздь
отчаянья и сытости, и правыми
и левыми Господь мир наградил,
чтоб друг детей - семиголовый браунинг -
на улицах рулады выводил,
и вроде наваждения бесовского
сжигали каждый день его дотла
Рудницкого, Бардовского, Оссовского
пробитые нетленные тела..
Еще гадал он:- сбудется - не сбудется,
а в храме с паутиной по углам
святые - от народников до бундовцев -
сновали, как по рынку здесь и там.
И в час закатный - час академический
познания, покоя и добра -
земля горела под Его Величеством
сегодня раскаленней, чем вчера...
Для нас - стократно крученых и ломаных -
секретом поражений и побед
три таинства остались Соломоновых -
путь к женщине, на небо и к себе...
Стуча по частоколу биографии,
ломая шаг и другу и врагу -
о чем ему года протелеграфили,
судьбы его коснувшись на бегу?..
И - шопотом. И - свет притушен в доме.
Над пеньем птиц, над шорохом травы -
Девятисотый. Кличка астрономек.
Центральный комитет. Союз Литвы. 
 
3. 
 
Кем положено, чтоб - оставляя распаханный праздник
за спиной - как на выхлопе шел человек
через ушко игольное , тернии или соблазны,
через белые руки сибирских простуженных рек,
через что-то такое, что нами зовется "во имя"?
Забубенная птица в разгаре июльского дня
эти гордые песни, что мы называем своими,
нам прекрасно напела, надсадно под сердцем звеня.
Сумасшедшая птица, живая душа хрестоматий,
пошабашим три смены - взведенные, словно курки!
О свободе и выборе, заповеди и расплате,
раскаленная птица, сыграем в четыре руки!
Далеко протянули поэты страну разговоров,
где формальный порядок возвышен над сутью времен...
Если пороху хватит - я выстрою маленький город,
и на площади грязной Десятый свершу павильон
Цитадели варшавской, и запах казенной посуды
смоделирую, и лошадей и казаков найду,
чтоб на плошади той, как в жестоком театре абсурда,
лупцевали нагайками зрителей в первом ряду...
Мы рассядемся шумно - капризное племя поэтов,
под сурдинку и завидно лучшую жизнь проживем,
мы не солнцем твоим, Революция, будем согреты,
а твоим опалёны земным и неровным огнем.
Нам трава пропоет: "О весна, без конца и без края..".
Уходящую Россола душу в ладошках студя,
по булыжнику и по-саперному - не спотыкаясь,
понесет его Феликс, и приобретая себя
а этом горьком балете апостолов и прокуроров,
я отпряну от памяти - где ты была столько лет?!..
Если пороху хватит, разрушу я маленький город,
для которого места в сегодняшней трезвости нет.
Узкоплечие мальчики - лучшие дети Сатурна -
вас каким прямиком человечность вела через ночь?
Для чего вас посмертно и в сквериках ставят скульптурно,
если мы все равно вам ничем не сумеем помочь?
Этр время вбирало живых, как в рыбацкие сети,
и ни люди, ни звезды заполнить его не могли:
распускались цветы, подрастали, как водится, дети,
самолеты взлетали и реки сквозь земли текли.
А по каторгам - страшные и в сапогах не по росту -
запевали надежду, что всех через год или два
справедливость найдет и, охрипшая на перекрестках,
Революция-птица вступала в нептичьи права. 
 
4. 
 
Написаны книги. Диссертационны они:
в них столько страстей и событий и подвигов разных 
в согласии с формулой "В красные страшные дни
славно вы жили и умирали прекрасно!"
По этим страницам любую судьбу проследи -
все сказано, сыграно, взвешено, крашено, спето...
На том и стою - двух великих времен посреди -
как волк посреди бесконечного санного следа... 
 
И припоминая, а правильней - от фонаря,
не в лучшее, а в достоверное набожно веря,
я вижу затылком - портянки меняет заря,
и новое время - нарочно не сыщешь новее -
подходит ко мне в сыпняке и шинели до пят,
и сестры мои за колючей осьмушкой стоят... 
 
И сорок чекистов, и тысяча, и миллион...
Одетые в кожу посланцы короткого мига...
Прибудет патрон и убудет закон и батон -
простые секреты в живом равновесии мира.
Но это потом. А сегодня, листы шевеля,
В архивы и памяти врезано, хоть бы и косо -
"Исая Исаича Павлова - расстрелять
за злостную клевету и доносы..." 
 
И сорок чекистов... да что это за наважденье -
как будто по центру, а все не о том, не о том!
Остынет Земля, и броженьем заменят рожденье,
и все же - заветная - в этом бульоне пустом
останется искра: моложе и в пешем строю
кружила нам голову классовая справедливость,
и мы принимали счастливую долю свою -
по вобле и правде на брата в обед приходилось! 
 
И все принимая - пусть только настанет черед -
во всем сомневаясь, что трезвым не взвешено глазом -
пусть новый Дзержинский нас через века позовет,
мы встанем опять - только маузер сменим на лазер! 
 
 
5. 
 
Распахивал времени плуг, запахивал, ставил на место...
Сказали нежданное вдруг с трибуны какого-то съезда.
Я в школе про многое знал и вечером по воскресеньям
повадился в Мраморный Зал, как будто души во спасенье...
Среди тонконогих невест и гаванских мальчиков грубых
мой дядька, известный окрест, наверчивал шапки и шубы.
И я, чтоб копейку сберечь, входил к нему ради билета...
Звучала степенная речь обычно про то и про это,
но как-то совсем желтолиц, как свечка в подвальчике низком,
с кис-кискою, словно артист, он странно сказал о Дзержинском:
"Короткую песню - споёшь, короткую быль - угадаешь, 
короткую байку - соврёшь, короткую боль - прорыдаешь...
Вся жизнь - как синица в руках, и только за розовым фоном
Его не оплакать никак - ни дождиком, ни патефоном..." 
 
Потом он ругнул молодёжь, потом, словно бы поневоле,
скаал, что куда ни пойдешь, приходишь на Марсово Поле...
Что вроде Косая близка и скоро увидится с теми...
Нелепо звучала тоска под дальнее соло Лундстрема... 
 
6. 
 
Простой, как булыжник, закончился век,
повымерли наши отцы, как бизоны -
в небесное царствие короток бег
под пулями метких стрелков Аризоны... 
 
Вернутся отцы - равнодушные к нам,
и к нашим восторгам, и к нашим смятеньям,
уместятся в дом наш с грехом пополам -
чем ближе к закату, тем больше их тени... 
 
Приходят отцы - бородищи торчком,
и мы понимаем в молчании долгом,
что было геройство в борьбе с Колчаком,
и было геройство в борьбе с Наркомторгом. 
 
И комната снова тревоги полна,
как будто бы в год беспокойного Солнца,
и подвиг диктует большая страна,
наш свет на которой клином сошелся... 
 
Усните, отцы - молодого вам сна!
Пусть доброе время разгладит вам лица...
Заделаны щели, и крыша прочна,
и в доме уже не скрипят половицы... 
 
Лишь где-то от пола и до потолка,
а может, от Выборга и до Марса,
заснул до поры Председатель ЧК -
важнейшая доля критической массы... 
 
  
 
 
* * * 
 
"...Читали... Разит колдовством:
ни дат, ни людей, ни поступков,
а все же... о времени том, 
накрывшемся длинным хвостом,
откуда ты знаешь так жутко?" 
 
"Не ведаю... Нож в темноте
пошлешь, как Всевышний - комету,
и лишь "...ничего не хотеть, 
не ждать, не молиться..." на тень 
наводит его, как ракету... 
Не дрогнула ветка, никто не упал,
а ты уже знаешь, что в горло попал,
и кто-то в кустах - уже мертвый,
по Пащенко - "насквозь пропёртый".
И так же слова..." "Мудрено.
Но верно - чем целишься дольше,
тем хуже... Однако одно
могу я сказать - решено
по случаю слухов из Польши,
что все это не для печати:
не так, не о том и некстати!
И главное - был уговор о Судьбе,
а ты, как больной - о себе... о себе.
о дедушке в низком подвале,
в котором его не пытали...
А что ты трудился и ночь и обед - 
я отпуск за это оформил тебе.
Гуляй. Разомни руки-ноги: 
три дня, не считая дороги".
 
 
    ..^..
 
 



Высказаться?

© Опятьпробел