Прибытие.

На перрон из дверей электрички вышел худощавый, среднего роста мужчина, тридцати пяти лет в черной шляпе с широкими полями и черном плаще. За плечами большой рюкзак цвета хаки, в руках два чемодана.

Человек поставил ношу на бетон перрона и стал ждать.

Час ожидания исчерпал терпение человека в черном. Тонкие черты лица превратились в едкую гримасу. Очки сползли на кончик носа. Длинные пальцы с силой сжали лямки рюкзака.

– С-с-суки!!! – выкрикнул он и отшвырнул рюкзак в сторону. – Козел хренов!!!

Бормоча проклятья, человек зашел в здание железнодорожного вокзала. Там купил телефонную карточку, разыскал автомат и набрал номер.

– Алло, – сказал в трубке женский голос.

– Ло-ло-ло! – передразнил человек. – Это кто?

– А вам кого?

– Никого! Смирнова Владимира Константиновича директора школы, будь он неладен, вот кого!

– Сейчас позову, подождите пожалуйста.

– Позовите уж, сделайте милость. Бабосы на карте кончаются.

Через минуту в трубке послышался кашель.

– Слушаю, – прочищая горло, сказал директор.

– Это я вас слушаю Владимир Константинович…

– Да, это кто? – не дал договорить директор.

– Готов в пальто.

– Какой еще Готов?

– Как какой… нормально так… Рудольф Вениаминович, вот какой. Я на вокзале сутки торчу. Почему никто не встретил. Сейчас на фиг уеду и все.

– Так вы же должны были завтра приехать. И квартиру только завтра освободят.

Готов тяжело вздохнул:

– Так я что, на вокзале ночевать должен? Я, извините, преподаватель, а не бомж. Зачем тогда на работу приглашать? Еду за тридевять земель… Это мне что ли надо? Я покупаю обратный билет.

– Не горячитесь вы, Рудольф Вениаминович. Переночуйте в гостинице. Я вас к себе не могу, у меня гости. Завтра, с утра, приходите в школу, осмотритесь. После обеда, ключи принесут от вашей квартиры.

– За квартиру много платить?

– Только квартплату. Съем за счет школы.

– Сколько хоть комнат?

– Однокомнатная. С мебелью.

Готов нервно хихикнул:

– Вы же обещали трех. Я не буду на таких условиях работать.

– Рудольф Вениаминович, мы же с вами сразу договорились, что бесплатное жилье это уже для вас стимул… Ну, ладно до завтра, меня гости ждут.

Готов повесил трубку и отправился на поиски ночлега.

– Извините, где у вас тут гостиница, любезный, - спросил он прохожего мальчика.

– Вон там, - показал рукой мальчик, – идите прямо, никуда не сворачивайте.

Готов пошел прямо и уперся в лес на окраине города.

– Простите, – обратился он к, вышедшему из леса старику с полной корзиной грибов. – Мне сказали, что где-то здесь гостиница. Не подскажите где?

– Ничего такого тут нет, – буркнул старик.

– А тогда где?

– Бог его знает.

В этот день гостиницу Готов так и не нашел. Пришлось ночевать на вокзале.

Начало первого рабочего дня, в школе №3, произвело на Готова негативное впечатление. Ему пришлось помогать новым сослуживцам затаскивать на третий этаж отремонтированные парты. Разгружать машину с учебниками. Затем, вплоть до обеда, вешать на стены тяжелые стенды. И только после этого ему удалось встретиться с завучем.

– Здравствуйте, меня зовут Надежда Ивановна, я завуч школы, – сказала высокая, средних лет женщина, в больших очках и с крашенными в каштановый цвет волосами.

– Рудольф Вениаминович, учитель истории…

– Я знаю, – прервала Сафронова, – директор говорил и показывал вашу «трудовую». Идемте, покажу ваш кабинет… Что вас заставило приехать к нам, из области?

– Я принял очень важное в жизни решение.

– Какое же?

– Это останется при мне, – многозначительно сказал Готов.

Сафронова хмыкнула и открыла кабинет №9 с табличкой на двери «История».

– Вот ваш класс, – сказала Сафронова, – уроки ведет еще один педагог – Чуркин. Он будет работать во второй смене, а вы в первой. И все-таки я хотела бы вернуться к разговору о вашем прежнем месте работы.

– Что вас интересует? – Готов открыл окно и плюнул.

– Я слышала, произошла какая-то неприятная история… Довольно странно. Из центра в небольшой городок… преподаватель…

Готов щелкнул языком:

– Надежда Ивановна, вашей школе учителя не нужны?

– Нужны, без сомнения. Сейчас вообще-то тяжело с кадрами.

– В чем тогда проблема? Считайте, что я приехал поднимать провинцию. И вообще я ученый. Намерен, испытать в вашей школе свою педагогическую программу «Превращение дебилов в нормальных людей».

Сафронова нахмурилась:

– Это вы не по адресу. У нас дети хорошие. Есть медалисты и победители олимпиад. Очень хорошая спортивная подготовка. Не так давно, Леночка Зайцева заняла девятое место на областном чемпионате по легкой атлетике.

Готов лег на парту и задрал ноги кверху, вызвав у завуча удивление, поболтал ими, зевнул и потянулся.

– Хорошо у вас здесь. Тихо, спокойно. Лес, опять же. В большом городе тяжело жить… Но не обольщайтесь. Работая здесь, я делаю вам одолжение, не забывайте об этом. Уволься я посередь года: учителя истории вам не найти.

– Вы очень странный человек, – серьезным тоном сказала Сафронова. – Необычный. А у нас не привыкли к необычному.

– Придется привыкать, – Готов спрыгнул с парты и вплотную приблизился к Сафроновой. – Когда начнем работать по настоящему?

– Первого сентября, после линейки вы принимаете классное руководство. Ваш класс пятый «Д».

Веселье спало с лица Готова, превратилось в кислую мину:

– Классное руководство?! Я не хочу быть классным руководителем. Не хочу и не буду. Вести классные часы, водить этих малолетних преступников в походы, на экскурсии. Проводить собрания тупых родителей. Или, еще не лучше: волочиться с ними со всеми, по путевкам в Великий Устюг, к Деду Морозу. Мне, Надежда Ивановна, этот геморрой вовсе ни к чему.

– В нашей школе классное руководство у всех преподавателей. Это ваша обязанность. У иных вообще по два класса и ничего, никто не плачет. Все что вам необходимо, в учительской… журналы… короче все там.

Благодаря злому умыслу архитектора учительская расположилась по соседству с кабинетом директора.

Хоть директор и имел покладистый характер, педагогический коллектив, с присущим ему совковым менталитетом, все равно не уютно чувствовал себя вблизи начальства.

Ни шкафов, ни часов, ни календаря, ни каких либо плакатов в учительской не было. Ничего кроме столов и стульев. Да… еще, электрический чайник и кружки.

В учительской сидели две женщины и пили чай. Постучавшись Готов вошел.

– Здравствуйте. Меня зовут Рудольф Вениаминович Готов,

Женщины поздоровались, но не представились. Учителю это не понравилось, он повторил:

– Меня зовут Рудольф Вениаминович Готов.

Женщины второй раз сказали «здрасте» и переглянулись. Готов стал жестикулировать, причудливо изгибаясь, и говорить с сильным английским акцентом:

– Я есть Готов… май нейм из Готов. Я есть учитель… Го то в. Я есть быть преподавать в этот школа. Меня зовут Готов. Предмет хистори, как это по вашему?.. э э э… ноу, ноу, ноу… А! История! Андестенд?

Они захихикали, отпили из кружек чай, посмотрели друг на друга и, в удивлении, высоко подняли брови.

Готов всплеснул руками:

– У вас тут что, все такие? О, майн гот! Куда я попал?! Вы по-русски разговариваете? Можете сказать как вас зовут? Я Готов, не Котов, а Готов. Ударение на первый слог. А вы кто?

– Донец Людмила Николаевна, русский язык и литература.

– Мышкина Анна Валерьевна, музыка.

– Наконец то разобрались, – радостно вздохнул Готов. – Я уж думал вы дауны. Чайком угостите?

Мышкина налила из электрического чайника кипяток в кружку с пакетиком и протянула новому сослуживцу.

– А сахар где? А печеньки? – спросил он.

– Мы так без всего, – сказала Мышкина.

Готов подул на чай и попытался вытащить пальцами пакетик из кружки:

– Ай, с с су у у… горячо. Ложек даже нету! Пакетики надо с веревочкой покупать! Где вы только такие дореволюционные берете?! Не е е, не возродиться Россия провинцией.

Мышкина и Донец внимательно рассматривали нагловатого коллегу. В их взглядах присутствовали как интерес так и опасения.

Готов словно почувствовал эмоции женщин:

– Не бойтесь. Сработаемся. Еще не с такими приходилось срабатываться. Нервишки у меня ни к черту. Что есть, то есть. Это после того как меня с прежнего места ушли. Я тогда директору в рожу харкнул и пнул ногой в голову.

– За что? – удивилась Донец.

– За справедливость. Терпеть не могу несправедливость. Они там со своей шайкой такие махинации проворачивали. У у ух! Я директора на ковер… я ведь не учителем каким-нибудь работал, а зам. начальника ОблОНО. Вызвал, значит, на ковер, требую объяснений. А он смеется, ничего, говорит, ты мне не сделаешь, у меня, говорит, связи огого, вплоть до губернатора. Я, конечно, не стерпел: врезал ему как следует, а меня на следующий день с должности снимают… и практически выживают из города. На работу никто не берет, мафии их боятся. А ведь я кандидат педагогических наук. Да, не удивляйтесь. Был бы я Сталиным, я бы знаете, под какой формулировкой их наказал? «Дело учителей». Эх, спасибо вашему директору, Владимиру Константиновичу, не бросил в беде старого друга. Мне сейчас школа квартиру снимает. Хорошую, однокомнатную, с телефоном. Участь борца за правду. А теперь, милые мои, расскажите-ка мне, что да как. Я в школах практически не преподавал, только в университетах да на начальственных должностях просиживал.

Донец ввела Готова в курс дела.

Готов зашел в класс. 5-й «Д» внимательно разглядывал нового классного руководителя. На столе лежала гора из гладиолусов и астр.

– Извините, что опоздал на торжественную линейку, - с усмешкой сказал учитель. – Я проспал… Кто, интересно, придумал имбицильный обычай строиться первого сентября? За цветы спасибо, только они мне нах не нужны.

Он открыл журнал и уставился на ребят.

– Что ж, давайте знакомиться. Меня зовут Рудольф Вениаминович. Как зовут вас мне совершенно безразлично. Чтоб вы знали, я не люблю работать с малолетками, меня больше взросляк вставляет. Ясно?!..

Готов собрал цветы и аккуратно расставил в мусорном ведре.

- Воды надо будет налить… М-м-да, пожалуй приступим. С сегодняшнего дня мы начинаем изучать «Историю отечества». Предмет интересный, но я постараюсь чтобы вас от него тошнило.

Класс засмеялся.

Готов продолжил:

- Молодцы, с чувством юмора. Да только я не шучу, в детстве отучили. Предупреждаю сразу, чтобы потом без обид. За непослушание, дерзость, наглость, глупость и дебилизм буду бить. Бить жестоко, долго, сильно. И еще попробуйте скажите, что я не имею права. Для меня закон не писан, если писан то не читан, если читан то не понят, если понят то не так. Закон он что дышло… Мне ничего не стоит подложить вам наркотики и вызвать милицию. А справедливость… мораль… – чушь, сентенции. Бабка надвое вилами на воде написала. Почему все считают, что учитель за учеников должен горой стоять? Ваши проблемы – не мои проблемы. Своя рубашка к телу липнет. Все кто заходит в этот класс попадает под мою юрисдикцию. Здесь я и Библия, и Коран, и административный и налоговый кодекс, и перечень правил поведения гимназиста. Для вас я вселенский разум, нечто всеобъемлющее, перст судьбы. Я игрок – вы мячи, я покупатель – вы продукты, я кишечник – вы… словом вы… вот так вот. И запомните это а а а ась и на всю жизнь!!! Вопросы?

– Можно выйти, – поднял руку мальчик с «ежиком» на голове.

– Нет!

– Почему?

– По кочану, – твердо сказал учитель.

– Я в туалет хочу, – не переставая трясти рукой, канючил мальчик.

– Все хотят. А что ты там будешь делать?

– Мне очень надо.

– Памперсы забыл? Иди, боговый. Позор галактики.

Мальчик выбежал, а сосед по парте, веснушчатый рыжик, ринулся за ним.

Готов перехватил школьника в дверях:

– Ты куда?

– А я тоже, – пролепетал рыжик.

– Кто тоже тот… у того проблемы с питанием решены, – наставительно заметил учитель. – Сядь на место. Вижу что воспитание в младшем блоке ни к черту. Ничего, исправим ошибки прошлого. Достали ручки, тетрадки, промокашки, что у вас там… Запишем ряд пословиц о труде. Чтобы хорошо учиться следует неукоснительно соблюдать их. Пишем… Кто ходит в школу по утрам – тот поступает мудро, потому что если вы пойдете вечером школа будет закрыта и вас никто туда не пустит. Записали? Следующая… Без применения определенного усилия средний человек вряд ли способен извлечь из водоема некие существа, с хвостом и чешуей, которые будучи подвергнуты термической обработке, образуют всеразличнейшие блюда, будь то уха или шпроты. Дальше, короткая. Делу век – потехе годы. И в заключение… Я не буду читать помедленнее, как хотите, так и успевайте. Пишем. Рассматривая камень, лежащий на середине ручья, невольно себя спрашиваешь: а протекает ли данная жидкость под ним? И, исходя, из соответствующих опытов, рисуется ясная картина, что, нет, не протекает.

Тем временем из туалета вернулся ежикоголовый школьник и сел на место. Готов обратился к нему:

– Тебя как звать-то?

– Алеша, – ответил мальчик.

– Отгадай загадку. Сам с горшок, голова с вершок, живет в избушке, кушает плюшки. Кто это?

Ребенок, мысленно, перебрал все знакомые загадки: это не огурец, не капуста, с сотней одежек и не ножницы с кольцами, концами и гвоздиком посередине. Не огурец, который почему-то отождествляют с горницей, а семечки с людьми и уж наверняка не груша-лампочка.

– Не знаю, – ответил он.

– Вот и я не знаю. Только что придумал. Ха-ха. Будешь сегодня дежурным.

– А че я сделал? – недовольно спросил Алеша.

– Насрал посередь класса, вот что ты сделал!!! - заорал Готов. – Сказали дежурить – значит дежурить! Иди давай!

– А куда идти-то!

Готов покраснел:

– На-а!!! Я б тебе сказал куда, да воспитание не позволяет! Тряпку намочи.

Мальчик направился к двери, повернулся и показал в спину учителя средний палец. 5-й «Д» заржал.

Красное лицо Готова приобрело более темный оттенок. Он в ярости открыл окно и вышвырнул мусорное ведро с цветами. Следом за ведром полетел стул.

– Помогайте! – приказал Готов ученикам, хватаясь за парту. – Понимайте и ставьте на подоконник!

Когда седьмая парта оказалась на земле, в класс ворвались коллеги Готова из соседних кабинетов.

Успокоив учителя, они убедили пройти в учительскую, где напоили чаем.

В те времена, когда Рудольф Вениаминович работал учителем в областном центре, на одном из уроков экспроприировал у пятиклассника красиво ограненный хрустальный шарик, очень похожий на настоящий бриллиант.

Элемент дешевой бижутерии, размером с грецкий орех, был помещен в пластмассовую шкатулку с различным барахлом (нитки, иголки, пуговицы, игральные карты, с изображением голых женщин, пугач из медной трубки, конфета «Барбарис» и т. д.).

Так и пролежал бы псевдобриллиант до скончания времен в пластиковом гробике, если бы Готов все таки не решился навести в квартире порядок после переезда.

Наткнувшись на шкатулку Готов, первым делом, перелистал игральные карты, затем выбросил в мусорное ведро пугач, засунул в рот барбариску, а увидев хрустальный «шарик» подумал, что неплохо было бы подарить какой-нибудь, молоденькой коллеге (для начала новой карьеры, лишние баллы не помешают). Он положил бутафорский атрибут роскоши в дипломат, выпил чаю, почистил зубы и, уставший от разбора завала из нажитого «непосильным» трудом имущества, лег спать.

В учительской сидели три учительницы: пожилая химичка Наталья Александровна Шульц, преподаватель математики Алевтина Геннадьевна Селезнева, с третьей, совсем юной Готов знаком не был.

Учитель улыбнулся присутствующим:

– Доброе утро, дамы.

– Здрасте, – сказала Селезнева. Шульц кивнула, незнакомка застенчиво подняла глаза. – Познакомьтесь, это Вероника Олеговна Ермакова, география, первый год после института. Вероника Олеговна… Рудольф Вениаминович…

– Здравствуйте, – сказала еле слышно Ермакова и слегка покраснела.

– Очень приятно! – протрубил Готов. – Вы местная или как?

– Местная.

– Где учились?

– В Питере, – молодая учительница улыбнулась, в глазах читалась гордость за полученное образование, ни в каком-нибудь филиале заочно, а непосредственно в городе Петра.

– А я в МГУ, – раскинул руки Готов.

– Рада за вас, – со стервозностью в голосе, сказала Ермакова.

– Неужели правда в МГУ учились? – спросила Шульц с недоверием.

– А как же, разумеется.

– Ну, вы даете!

Учитель сел за свободный стол и открыл дипломат. Блеснувший хрусталик привлек внимание. Готов с утра и не вспомнил про обманку. Он взял граненый шарик двумя пальцами и посмотрел сквозь него на утреннее солнце.

Любуясь разложением белого цвета на семь составляющих, Готов не заметил пристальных взглядов коллег.

– Что это у вас? – полюбопытствовала Шульц.

– Бриллиант, – сухо ответил Готов.

– Шутите?

– Ничуть. Взгляните, вы же химик должны разбираться.

Не смотря на преклонный возраст Шульц не поленилась встать и подойти к Готову.

Разглядывая предмет похожий на бриллиант, Шульц нахмурила брови. Она явно ни разу в жизни не видела настолько большой кусок углерода такой кристаллической полиморфной модификации.

– Не знаю, – сказала она, – мне думается это подделка.

– Какие теоретические выкладки подтверждают данное предположение?

– Ну, откуда у вас бриллиант, да еще таких размеров? Где вы его могли взять?

– Где, где, в Кремле! – усмехнулся Готов. – Нашел!

Интерес вспыхнул и у остальных педагогов. Женщины передавали хрусталь из рук в руки, смотрели через него на свет, примеряли к одежде, охали и ахали.

– Рудольф Вениаминович, скажите что вы нас разыгрываете. Ведь не настоящий? – шутливо взмолилась Селезнева.

– Настоящий. У знакомого ювелира консультировался.

– А где вы его нашли?

– Там, недалеко от больницы… ну, где парк начинается… не помню как улица называется. Я недавно в вашем городе.

– Сорока пяти лет Октября, – просветила Ермакова.

– Да, наверно, кажется так… и нашел то прямо по книжному: стал шнурок завязывать, а в траве блеск…

– Интересно, сколько он стоит? – задумалась Шульц.

– Стоит он столько, что если сложить нашу зарплату за всю жизнь, не наберется и двух процентов. Но радоваться рано, я не знаю как с ним поступить. Продать – проблема, да и по голове могут стукнуть…

Округлив рот, Готов постучал по голове костяшками пальцев. Раздался звонкий звук.

– В милицию надо отнести: может потеряли или краденый, – посоветовала Ермакова.

– Вероника, вы в своем уме? У меня на лбу выцарапано «дурачок»? Ага, сейчас! Раз в жизни подфартило такое богатство заграбастать… Нет!

– Все равно слухи пойдут, а алмаз может уже ищут. Могут и посадить.

– Дамы без господа. Думаю я могу надеяться на вашу порядочность на вашу порядочность?

– Хорошо, – не унималась Ермакова, – мы будем молчать. А ваш знакомый ювелир?

– Он умер.

– Как, умер?

– Как умирают? Убийство естественно.

Лица женщин, выражавшие до сих пор заботу о незапятнанной репутации Готова, вытянулись и выражали опасение.

– Не хотите ли вы сказать… – шепотом спросила Селезнева.

– Кто? Я? Нет ничего не хочу сказать, – с притворным удивлением сказал Готов. – А что, должен?

Он взял из рук Шульц шарик и положил во внутренний карман пиджака.

Заболевшая преподаватель русского языка и литературы попросила Готова провести урок. Учитель с неохотой принял предложение и записал «больную» в блокнот как должницу.

Функция Готова состояла в том, чтобы написать на доске темы сочинений, проконтролировать порядок в классе и собрать работы.

– Доброе утро, ребята. – поприветствовал Готов 8-й «А». – Конечно же, вы ошиблись. Сейчас будет не история, а именно литература. Мало того: сочинение. Людмила Николаевна заболела и со слезами на глазах выклянчила мое присутствие в этом не уютном классе. Согласитесь, в кабинете истории круче…

– А на какую тему будет сочинение? – спросил Алексеев Алеша.

– Ты чего перебиваешь? Жить надоело? Родители напрасно полагают, что ты сегодня вернешься из школы, – разозлился учитель.

– Че вы на меня наезжаете. Причем тут родители? Вы знаете кто у меня отец?

– Да будь ты хоть сын президента эр эф.

Готов показал Алексееву средний палец.

– Тем сочинения будет несколько. Выбирайте любую, но учтите, чтобы получить на балл выше, рекомендую последнюю.

Учитель написал на доске темы:

Почему я тупой?

Что я думаю о турбулентных процессах?

Почему Л. Толстой не стал писать роман-эпопею

«Война и мир»?

Я и Пушкин: сравнение.

В чем заключалась ошибка Н. Некрасова.

Сколько зарабатывают мои родители?

Класс возмутился: и как это писать?.. кому какое дело сколько мои предки зарабатывают?.. что такое турбулентные?..

– Тишина в классе! Время идет, пишите. Вам оценки нужны или что? Кто раскроет тему о заработке своих родителей, как обещал – на балл выше.

Ученики послушно зашелестели, заранее приготовленными, двойными тетрадными листами. Готов задремал.

Проснувшись от звонка, учитель громогласно заявил:

– Сдаем работы! Меня не интересует, что не успели. Надо успевать, а как мы в свое время. Что Алексеев написал? Почитаем кто твой папа. Ах да, забыл сказать. Сочинения не я буду проверять, а Людмила Николаевна. Берегитесь ребята, я вам не завидую.

В читальном зале школьной библиотеки несколько школьников листали подшивки журналов. Библиотекарь Оксана Леонидовна Нагибина заполняла формуляр. Один из школьников нервно хихикнул, обнаружив в журнале фотографию полураздетой женщины.

Войдя, Готов без лишних церемоний громко спросил библиотекаршу:

– Оксана Леонидовна, у меня к вам серьезное дело.

– Слушаю, – не отрываясь от писанины, сказала Нагибина.

– Вы не поняли, дело серьезное.

Женщина медленно подняла голову, толстом лице читалось равнодушие и снисходительность.

Готову подобное обращение показалось вызывающим, но он решил попридержать эмоции, решил, что не стоит трепать нервы из-за маленького человечка с завышенной самооценкой.

– Мне нужны книги, – сказал он.

– Какие?

– Разные.

– У нас все книги разные.

Словно разряд электрического тока нервозность прошла по телу учителя. Но и на этот раз Готов совладал с собой.

Он сделал глубокий вдох и сквозь зубы произнес:

– «Майн Камф» Гитлера и еще что-нибудь по оккультизму.

– Это вам еще зачем?

– Надо.

– Ни чего такого нет.

Готов подошел к столу с подшивками, полистал последний номер «Советской России» и задумчиво произнес:

– Никогда не понимал библиотекарей. Как собаки на сене: ни себе, ни людям. Жалко, что ли?

Нагибина опять уткнулась в заполнение формуляра и только буркнула:

– Сказала, нет такого значит, нет.

Готов слегка повысил голос:

– Оксана Леонидовна, у вас как голова… все там нормально работает? У вас вообще высшее образование? Мне для работы книги нужны. Неужели это как-то комментировать надо?

Школьники оторвались от чтения и с нетерпением ждали продолжения зарождающегося конфликта.

– Вы здесь не кричите, – невозмутимо сказала Нагибина, – не на базаре, а в библиотеке. Сказано, нет таких книг. Идите в городскую…

Прервав ее советы, Готов закричал:

– Обыскать?! Мне, обыскать?! Я без всякого ордера, без всякой санкции! Оксана Леонидовна, матушка, я последний раз прошу «Майн Камф» и что-нибудь по оккультизму. В других школах почему-то все есть, только эта какая-то юродивая, – он подошел к стеллажу и стал перебирать книги руками. – Ой, дерьма-то сколько… так что это у нас… Аркадий Гайдар. Ну ну… Кто вообще это читает? О, а это что?! «Рассказы о коммунистах», «Рассказы о партизанах»… так… интересно, посмотрим тираж вот у этого фолианта… У у у, 1 500 000 экземпляров. Уму можно даться. А за весь период советской власти, сколько таких книг? Вот она советская литература. Какой-нибудь дебил из союза писателей, графоман, настрочит про коммунистов, всё, что спьяну в голову пришло, а его за это миллионными тиражами. Тьфу… Ну, кого скажите из советских писателей можно писателем назвать? Фадеева? А что он собственно написал такого? Тысячи никому неизвестных авторов, безликих бумагомарак. Я не имею ввиду великих… Алексея Толстого, Пастернака, Мандельштама… Но разве они великие? Они русские. Россйские если хотите. Солженицын, Бродский попытались советскую литературу из говна вытащить, так ведь житья не дали… Смотреть страшно. Не библиотека, а склад макулатуры.

Положив на полку детскую книжку с изображенным на ней оленем, Готов повернулся к Нагибиной. Библиотекарша жевала печенье и, хлопая глазами смотрела на Готова.

– Да вы просто непробиваемы, – сказал он, всплеснув руками, – и наверняка фригидны. Последний раз спрашиваю, дадите книги?

Нагибина отрицательно помотала головой, взяла из пакета курабье и откусила.

Готов толкнул один стеллаж на другой и остальные, по принципу домино, опрокинулись на пол. Вышел из библиотеки.

Школьники учтиво бросились собирать разбросанные книги, а Нагибина, на ходу доедая печенье, отправилась жаловаться директору.

Готов привел в класс новенького:

– Ребята, познакомьтесь, это Рустам Хамидов. Будет учиться в вашем классе. Он приехал к нам с Кавказа. Они с семьей беженцы. Садись Рустам рядом этой девочкой. Шишкова подвинься… Вы не смотрите, что он немного черен. Непохожий на тебя, непохожий на меня, просто так прохожий, парень темнокожий.

Школьники с интересом смотрели на новенького. Рустам, стесняясь, сел рядом с Шишковой. Готов также не сводил глаз с юного кавказца.

– Не в службу, а в дружбу, – попросил учитель класс, – не обижайте беженца. Помогайте ему в учебе, возьмите на буксир. А не то он вас зарэжэт, у него кинжяль. Рустам ты по-русски говоришь?

– Да, немного, – с сильным акцентом сказал Рустам.

– А в истории рубишь?

– Рубишь? – переспросил беженец.

– Рубишь это значит – разбираешься, учил.

– Ну, так, да…

– Посмотрим, посмотрим, поглядим, поглядим, молодой джигит Абхазия Гоги Асибидаашвилли.

– Я не из Абхазии, – тактично поправил Хамидов.

– Неважно. Главное что ты здесь с нами, а не бегаешь по горам с автоматом, не пасешь баранов.

Готов взял со стола очки и надел. Класс дружно захохотал. Учитель заржал еще истеричней. На линзах очков толстым слоем был налеплен пластилин, и в каждой такой пластилиновой лепешке из центра торчала спичка.

– Очень смешно, – гоготал Готов. Он отодрал пластилин и скатал в шарик. – Я даже не буду спрашивать, кто это сделал. Здорово вы придумали, маленькие ублюдки. И главное вовремя. Круто подкололи.

Он посмотрел на смеющегося Рустама и крикнул:

– А а, шайтан, да-а?!!

Улыбка с лица Рустама тут же исчезла. Готов, с психом, швырнул пластилиновый шарик в стену и положил очки на стол.

– Сколько твой отец русских в Чечне убил, – спросил он.

– У меня, нет, отец не воевал. Мы не из Чечни, – ответил Рустам.

– Так он что, абрек?

– Почему абрек? Нет не абрек. Он строитель. Мы приехали из…

– Да плевать, по большому счету, откуда вы приехали. Чуркестан он и есть Чуркестан. Все на одно лицо. Днем ходите зубы скалите, а ночью дома гексагеном взрываете.

– Мы мирные житель, – обиделся Рустам.

– Мирные житель, ха… Ладно проехали. Времени мало, давайте заниматься. Петров! Петров, мать!.. Чего не сидится?! Я ведь быстро тебе коридорное образование устрою. И не думайте, что инцидент с пластилином остался не замеченным. Кстати, чуть не забыл, тому кто в течение недели перепишет от руки учебник истории, пятерка за год обеспечена.

Школьники завозмущались:

– А че так мало?

– Давайте за месяц!

– Хотя бы половину учебника.

Готов хлопнул в ладоши, привлекая внимание:

– Что, торговаться будем? Хамидов, кильманда усрак малай.

– А? – не понял Рустам.

– Иди к доске, говорю.

Рустам подошел. Готов окинул новенького взглядом и спросил:

– Знаешь как Дед Мороз, по-вашему?

– Конечно. Дед Мороз у нас…

– Вот и не знаешь. Колотун бабай.

– А Змей Горыныч?

– Э э э…

– Автоген бабай, – заверил Готов и тут же спросил. – Ты мусульманин?

– Да, – виновато ответил Рустам.

– Религия гашиш для народа.

– Опиум, – вклинилась разговор Света Паншина.

Готов подошел к ней, немного постоял, покачал головой, наклонился и сказал на ухо:

– Умные, Паншина, учатся в спецшколе. Средняя школа для дебилов. И уж коль ты здесь, веди себя соответственно.

В класс ворвались двое мальчишек (ученики младших классов). Они давились от смеха и толкали друг друга. Увидев Готова, ребята поняли, что ошиблись кабинетом и попятились. Готов в три прыжка догнал их и, не давая выйти закрыл дверь на ключ.

От смеха мальчишек не осталось и следа, но смех класса набирал обороты. Молодой кавказец вернулся на место и единственный из всех грустно листал учебник.

– Что, попались, – надвинулся на непрошеных гостей Готов.

– Мы ошиблись, – сказал круглолицый толстячок.

– Ага, – подтвердил худощавый товарищ.

– И какого это, меленькие засранцы делают в старшем блоке?!

Мальчики хором заголосили:

– Нас Вера Николаевна послала… нам сказали завуча привести… мы думали… нам сказали…

– Зачем вам завуч, – строго спросил учитель.

Мальчишки замялись.

– Я дважды, один и тоже вопрос не задаю, – сказал Готов жестче.

– Вера Николаевна сказала выйти из класса… и за завучем сходить.

– А почему вас выгнали?

Они опустили головы. Толстячок, шмыгая прогнусавил:

– Мы кидались…

– Понятно, – сказал Готов, – придется вас наказать. Вы знаете, что с этого года в школах ввели порку? А ну снимайте штаны! Где мой ремень? Кидались они.

Дети залепетали:

– Мы больше не будем…

– Что, не будете? – спросил учитель.

– Не будем так делать.

– Как вы не будете делать?

– Так.

– Как так?!

– Кидаться, – синхронно сказали мальчишки.

– Что надо сказать?!! – рявкнул Готов.

– Мы… про… простите, пожалуйста.

– Вот то-то, – победно произнес учитель и открыл дверь.

Ребятишки обрадовано выскочили из класса, выкрикивая в адрес Готова такие слова как: «козел», «гондон», «урод». Учитель рванул за ними, но поскользнулся на свежевымытом, еще мокром, полу коридора.

Обругав уборщицу, он вернулся в класс.

– Открыли учебники и читаем, – злобно сказал учитель. – Откуда я знаю что читать. Что хотите то и читайте. На экзамене выясним то ли вы читали… Нет нельзя выйти. Тихо всем, я думать буду.

Готов сел на подоконник и посмотрел на улицу. В бачках горел мусор.

В дверь кабинета истории постучали. Директор просунул голову в класс и попросил Готова выйти.

В коридоре директор спросил:

– Рудольф Вениаминович, у вас последний урок?

– Да, – ответил Готов.

– Тут такое дело. Делегация приехала из Германии… ну у, города побратимы… понимаете? Мне в администрацию сейчас. Вы походите тут с одним, расскажите о своей работе. Покажите актовый зал. Он тоже историк – ваш коллега. Заняться ему похоже нечем, а мне некогда с ним возиться. Пригласил его вчера, после этого… на свою голову. А вот и он…

К ним подошел полноватый человек, примерно одного возраста с Готовым, в джинсах и свитере.

– Познакомьтесь, – сказал Смирнов, – Рудольф Вениаминович Готов, ваш коллега, преподаватель истории.

– Отто, – сказал на чистом русском языке немец и протянул Готову руку.

– Рудольф, – пожал руку Готов.

– Очень приятно.

– Ну, я побежал, до встречи, – попрощался директор.

Готов удивленно хмыкнул:

– Где вы так хорошо научились говорить по-русски?

– Часто бываю в России. Люблю русскую литературу, Набоков, Платонов…

– Достоевский наверняка? Не говорите, что нет. Достоевский всем иностранцам нравится, только я не понимаю почему. Это же архискучно… Ладно, давайте договоримся, через 20 минут подходите сюда. Погуляйте пока тут. У меня последний урок. Освобожусь тогда и побазарим.

Готов зашел в класс и обнаружил, что все ученики «прилипли» к окнам.

На улице завхоз с палкой гонялась за тремя восьмиклассниками. Те дразнили ее, обзывали и в грубой матерной форме предлагали завхозу попробовать их половые органы на вкус, чем приводили пожилую женщину в ярость.

– Э э э э! – заорал Готов.

Ученики поспешили к своим местам. Готов подошел к окну и посмотрел.

– Ужас какой-то!

Он открыл окно и крикнул завхозу:

– Витальевна, что ты палкой машешь?! Кидай ее им в головы!.. Эй, козлы, пошли отсюда! Недоноски!

– Сам пошел, урод! – ответили они и добавили еще парочку нецензурных фраз.

– Короленко, никак ты? – узнал Готов одного из хулиганов. – Тебе жить осталось до завтрашнего утра!

Учитель закрыл окно. Школьники привычно галдели.

– Совести у вас, молодежь, ни фига нет, – сказал Готов. – В школу гости из Германии приехали. Хотите на весь мир опозориться?

– Из какой Германии? – спросили ученики.

– Из какой, из какой… Из фашистской!..

После урока Отто ждал Готова коридоре.

– Что, пойдем? – спросил немец.

– Пойдем.

Дошли до учительской. Готов не знал как начать разговор. Отто оглядывался по сторонам.

Учительская оказалась пуста. Готов прервал молчание:

– Задавайте вопросы.

Немцу, по-видимому, тоже особо нечего было сказать.

– Как вам работается? – спросил Отто.

– Ничего потихоньку…

– В смысле ничего? Это значит – мало работаете?

– Ну ты даешь… а еще Достоевского читаешь. Это же наше национальное. Ничего – значит все в порядке, не перетрудились. Ничего толком не заработали, ничего не произвели. А потихоньку… это от русской пословицы «Тише едешь дальше будешь». Вот, например, вы немцы, чтобы от Франкфурта на Майне до Франкфурта на Одере добраться что делаете? Правильно! Садитесь в «Мерседес» и летите под 220 кэмэ по автобану. А мы русские сначала задумаем такое путешествие, потом месяц будем обмозговывать: какой билет купить на поезд, купе или плацкарт. На дорожку посидим, на посошок выпьем. А потом окажется что это не посошок был, а посошок перед посошком. А потом окажется, что это не посошок перед посошком, а посошок перед посошком, перед посошком. В конечном итоге мы никуда не едем. Я понятно изъясняюсь? Российские юмористы в главной передаче страны «Аншлаг», таким образом, постоянно русский народ опускают. Типа того, что американцы тупые, а мы еще тупей, ха ха ха. Как смешно. Тьфу! Развитые страны как в сыр в масле катаются, потому что тупые, а мы в говне по уши из-за того, что русский народ непосредственный, творческий, талантливый? Это я все к тому, что пословица эта не работает и никогда не работала.

– Интересная точка зрения, только я не все понял.

– Хорошо, в следующий раз буду помедленней. Садитесь.

Они сели. Пауза затянулась.

– Работник органов охраняющих право родился, – хихикнул Готов.

– Что? – не понял Отто.

– Да так… о своем. Так, стало быть, что молчим? Спрашивайте не стесняйтесь.

– Вам нравится ваша работа.

– О да! Давай на ты, а то выкаем, выкаем. Мы может не встретимся больше, соответственно не рассоримся, а значит болезненного для психики обратного перехода на «вы» не последует.

– Давай, хорошо, – согласился Отто.

Готов пригласил Отто прогуляться по школе. Показал спортзал. Познакомил с попавшимися на встречу педагогами.

Встретили химичку.

– Наталья Александровна, познакомьтесь это Отто. Он к нам в составе делегации из Германии. Отто… Наталья Александровна…

– Очень приятно, – улыбнулась немцу химичка. – Добро пожаловать в нашу страну.

– Спасибо, – ответил Отто.

– Кстати, – вспомнил Готов, – у Натальи Александровны фамилия Шульц, что указывает на ее немецкое происхождение.

– Перестаньте, Рудольф Вениаминыч… – рассмеялась она.

– Вениаминович, – как бы между делом поправил Готов.

– Перестаньте, – продолжила Шульц, – какая я немка? Я ведь детдомовская. Родителей никогда не знала. А Шульц у нас кочегар был. Хороший дядечка. Когда паспорт получала, попросила эту фамилию вписать. Многие детдомовские так делали. Сейчас, кто Ульянов, кто Космодемьянская. А в метриках все были или Ивановы или Петровы.

– Или Сидоровы, – добавил Готов.

Шульц ушла. Готов предложил немцу посмотреть столовую.

– Очень приятная женщина, – задумчиво произнес Отто.

– Дура она! – выпалил Готов.

– Дура?! – удивился Отто. – Почему?

– Потому. Ее братья и сестры по несчастью… ну эти детдомовские, считай, когда паспорт получали были комсомольцами – вот и назвались Ульяновыми да Космодемьянскими. А эта? Пепелища Хатыни еще не остыли, а она – Шульц!.. Дядечка, видите ли, хороший. И вообще, здесь все дураки, один я только умный.

Отто промолчал.

Они посмотрели столовую. Готов сравнил ее с хлевом, сказал, что в концлагерях лучше кормили.

– Пошли пиво пить, – предложил Готов. – Пил когда нибудь наше пиво.

– Пил, да…

– И как?

– Как у вас говорят «говно».

– Вот молодец, – Готов хлопнул немца по плечу, – я тоже так думаю. Но на безрыбье и канцер рыба.

Иностранный коллега согласился.

Они вышли из школы. Купили в магазине, неподалеку, по банке немецкого пива и сели на лавочку у подъезда кирпичной пятиэтажки.

Бабье лето затянулось. Начинался октябрь, и осень выдавала лишь желтая листва на деревьях. Историки сделали по глотку.

– Хорошо, – смакуя, сказал Готов. – Ну, как?

– Вот это лучше, – ответил Отто.

– Еще бы, двадцать семь рублей банка. Это тебе ни это, это тебе то.

Отхлебнули еще. Отто, увидев бомжа у мусорных контейнеров, жестом обратил внимание Готова:

– Рудольф, я хочу спросить. У вас так много нищих…

– Эти то? – не дал договорить Готов, – Да они больше меня зарабатывают. За день, знаешь, сколько бутылок можно насобирать? Штук сто. Вот и считай: в месяце тридцать дней, бутылка стоит рубль. Итого: три тысячи… Забудь Отто это не Германия, у нас народ каждую копейку не считает. Стеклотару в мусор выкидывают. А бомжики подбирают. И никакие они не бездомные как многие думают, почти что у всех квартиры свои есть. А выглядят так убого вовсе не из-за того, что в результате пьянства перестали следить за внешностью. Это некий инстинкт, безусловный рефлекс, выработанный веками, – носить униформу того социального слоя которому принадлежишь. Озолоти сейчас этого побирушку, думаешь он станет «от Валентино» одеваться? Хрен! Ага, нищие они… пенсии всякие, пособия по инвалу. Что, скажешь у вас таких нет?

– Есть, конечно, но не так много. В основном иностранцы.

– Да а а, иностранцы это бич любого государства. Я не тебя имею ввиду. Ха ха!

Готов и Отто чокнулись банками. Из подъезда вышла старушка и злобно посмотрела на них. Немец вынул из кармана сигареты и закурил.

– А у вас в Германии есть ядерное оружие? – лукаво спросил Готов.

– У нас? Нет, – ответил Отто.

– А у нас есть! Вот! И не только бомбы. Ракеты. Крылатые. И мы никого не боимся.

– Мы тоже никого не боимся. Германия в НАТО, а у НАТО ядерное оружие есть.

Улыбка с физиономии Готова спала, но тут же возникла вновь:

– Где ты так хорошо научился говорить по русски, ведь так и не рассказал?..

– В университете. Еще я год жил в России, когда собирал материал для научной работы. Потом пять лет жил в Москве.

Готова задело за живое: ишь умник нашелся, наверняка ученая степень, а я перед ним распинаюсь… не ляпнуть бы чего лишнего.

– Не любят немцев у нас в России, – философски произнес Готов.

– Почему? – насторожено спросил Отто.

– Как тебе сказать? Лично я против немцев ничего не имею. И среди моих соотечественников есть те кто лучше бы жил в Германии чем в России, но все равно, память о немцах как об оккупантах все еще жива в умах людей. Тебя могут даже в задницу поцеловать за то что ты немец, а за глаза: фашист. Вот как ты к Гитлеру относишься?

– Время было другое. А вообще Гитлер – позор нашей нации.

– А дед наверно твой так не думал?

Отто скорбно понизил голос:

– Мой дед был в сопротивлении в Польше. Он поляк…

– По отцу или по матери?

– Не понял, – слегка наклонил голову Отто.

– Я спрашиваю, твой дед, чей отец был, твоего отца или матери, - пояснил Готов.

– А а, теперь понятно, он был отец матери.

– Что же другой дед?

– Не знаю. Я про него ничего не знаю.

– Да а а, зомбирование у вас похлеще нашего будет. Знаю почему тебе про него ничего не рассказывали. Что бы, значит, если ребенок спросит – папа, мама почему Советский Союз Германию поимел во все дыры, они сказали - был такой плохой человек Гитлер, который заставил великий немецкий народ пойти и сделать Советскому Союзу бо бо, но твои дедушка с бабушкой были в сопротивлении и хотели злому Гитлеру вичкой по рукам нахлестать. А гестаповцы их не расстреляли потому что они, гроссальтерн, умные, сильные и смелые, какими и должны быть представители арийской расы. Правильно?

Отто добродушно улыбнулся:

– Ты историк, Рудольф, не надо так утрировать. Я же говорю мой дед из Польши.

– Я не утрирую, я режу правду матку.

– Правда матка! – вскинул брови Отто. – Я знаю это выражение.

– Что мы все о грустном… – Готов допил пиво и бросил пустую банку под скамейку, – расскажи лучше что-нибудь веселое. В Германии красивые девушки?

– Да!

– Я слышал обратное. А у нас?

– Да, очень красивые.

– Ты не испытываешь неловкость глядя на них?

– Какая неловкость? – удивился Отто.

– Как какая? Генетическая память о насилии над русскими людьми, о терроре, зверствах. А отголоском этого является беспричинный, казалось бы, стыд у последующих поколений.

Готов проводил Отто до гостиницы. По дороге купили еще пива. Прощаясь, в знак дружбы и солидарности двух стран, они обменялись адресами.

– Рудольф Вениаминович, – завуч остановила Готова в дверях, – завтра вы должны пройти медосмотр.

– Кому должен? – удивился Готов.

– Должны и все!

– Почему?

– Потому. Таковы правила… перестаньте кривляться, сделайте нормальное лицо… Завтра с утра в поликлинику. В регистратуре все скажут…

– Откуда я знаю где поликлиника, – зевнул Готов, – я не так давно в вашем городе.

Сафронова тяжело вздохнула: вот тупой, даже не знает где поликлиника находится.

– Пройдете через центр, там свернете к 3 му магазину… от него через 5 й микрорайон, выйдете к парку пройдете еще немного… там поликлиника.

– Адрес, – надменно улыбнулся Готов. – Какой адрес?

– На Партизанской улице…

– Конкретнее, пожалуйста.

Сафронова остановила проходящую мимо географичку:

– Вероника, не знаешь, поликлиника по какому адресу? Да да взрослая, не детская же.

– Партизанская улица тридцать два дробь один, кажется…

Ермакова пошла дальше, а Сафронова ядовито спросила Готова:

– Понятно теперь? Партизанская тридцать два дробь один.

– Теперь понятно. Найду с божьей помощью.

Следующее утро. Поликлиника. Регистратура.

– Девушка, мне медосмотр надо пройти, – просунув полтуловища в окошко регистратуры, сказал Готов.

Девушка равнодушно приняла из рук учителя полис и медицинскую книжку, выписала бланк и объяснила:

– Сначала пройдете флюорографию…

– А я проходил… – запротестовал Готов.

– Не перебивайте мужчина. Пройдете флюорографию и дальше по врачам, номера кабинетов и время указаны на бланке. В последнюю очередь терапевт… Вот еще направление на флюорографию.

– Но я недавно проходил!

– Недавно, давно, какая разница, вы в нашей поликлинике в первый раз мужчина.

– Ну и что?

– А то! Проходите не задерживайте очередь.

Готов постучался и зашел в кабинет флюорографии. Там одевались несколько женщин. Они хором завизжали, прикрывая руками грудь:

– Ой, мужчина!

– Подождать не может?!

– Надо было закрыться!

– Вот дуры, – с отвращением сказал Готов. – Ну, увидал я ваши сиськи и что случилось? Это я, по идее, должен бежать в ужасе от одного вида свисающих до пола морщинистых доек и жировых прослоек по бокам. Тьфу! Ухожу, не орите.

Готов отдал женщине-врачу направление.

– Раздевайтесь, – сказала врач.

– Совсем? – вкрадчиво спросил Готов.

– По пояс.

– По пояс сверху или по пояс снизу?

– Сверху. Вы что, флюорографию никогда не проходили?

– Проходил, – сказал Готов. – Но раньше мне легкие просвечивали, а сейчас сказали предстательную железу.

– Кто вам такое сказал? – удивленно спросила женщина в белом халате.

– В регистратуре…

– Вставайте вот сюда, грудью вот сюда, подбородок вот сюда.

Готов залез в кабинку флюорографического аппарата и выполнил инструкции.

– Не дышите, – врач включила аппарат и через несколько секунд сказала. – Все, можете одеваться.

Одевшись, Готов тяжело опустился на колени и знаками показал врачу, что не может дышать.

– Что случилось? – мгновенно среагировала она.

Лицо Готова покраснело, он ничком упал на пол и через силу прохрипел:

– Разрешите дышать.

Врач поняла и скомандовала:

– Дышите!

– Спасибо, – держась за стол поднимался учитель.

Врач с опаской протянула Готову проштампованные бумаги: вдруг бросится ненормальный.

Учитель, шатаясь и держась за горло, вышел из кабинета.

– Садитесь, – показал на стул высокого роста невропатолог.

Он обстукал Готова по всевозможным рефлекторным точкам, поводил «молоточком» и сел заполнят бланк, параллельно задавая вопросы:

– Жалобы есть?

– Есть, – ответил Готов.

– На что?

– На внешне и внутриполитическую обстановку в нашей стране.

– Этим и я недоволен, – хохотнул невропатолог, – но помочь ничем не могу.

Готов опустил глаза в пол и уныло произнес:

– Я писаюсь по ночам.

– Интересно. И давно?

– Еще с института.

– Лечились?

– Лечился, – вздохнул Готов. – В основном пивом. Я, знаете ли, писаюсь когда пьяный, с утра голова болит… а в последнее время бывает что и какаюсь.

– Тяжелый случай, – невропатолог нахмурил брови. – Мой вам совет кладите под простыню клееночку.

– Помогает?

– В девяносто девяти случаях из ста.

– А если не поможет? – Готов недоверчиво прищурил глаза.

– До свидания, – отрезал невропатолог.

Готов закрыл левый глаз тетрадкой и стал читать нижнюю строчку таблицы Сивцева:

– Пэ, о, ша, ё, эл, тэ, ы, эн, а…

Седовласый окулист прервал:

– Постойте, что вы читаете? Здесь этого нет.

Готов притворился разочарованным. Молодая медсестра поняла «глубокий» смысл фразы, которую учитель хотел обозначить, и улыбнулась.

– Странно, – сказал Готов, – но я отчетливо вижу как раз эти буквы. Можно я левым глазом попробую?

– Разумеется, – согласился окулист.

Закрыв левый глаз, Готов обрадовался.

– Вижу! – воскликнул он. – Бэ, эл, я, дэ, мягкий знак…

– Попробуйте верхнюю, – окулист рассержено кусал губу.

– Эс, у, кэ, а…

Седой глазник беззвучно сматерился. Его короткие пальцы держали переносицу. Много людей за день приходит с глазами. Бывает неграмотные, бывает нервные, бывает просто добродушно глупые или в доску тупые, но вот чтобы так… без всякой причины взрослый человек издевался над пожилым эскулапом? Казалось бы, стоит спросить «сколько лет носите очки», проверить глазное дно, ведь человек явно близорук, но…

Окулист отдал отмеченные бланки Готову.

– И все? – неудовлетворенно спросил Готов.

– Все, – ответил флегматичный доктор.

– А мне всегда какую-то бяку в глаза закапывали, что весь день потом не вижу ничего толком. Не будете?

– Оно вам надо?

– В принципе нет… Значит я годен?

– Годен, годен. К нестроевой годен, – глаза врача с жалостью смотрели на Готова.

Молодой отоларинголог осмотрел уши, горло и нос учителя. Затем отошел в угол кабинета и прошептал:

– Тридцать четыре.

Готов сидел без движения, глядя на стену. «Ухо-горло-нос» повторил чуть громче, но все же шепотом:

– Тридцать четыре.

Учитель не повел и бровью.

– Вы меня не слышите? – спросил отоларинголог.

– Почему не слышу? Очень даже хорошо слышу.

– Ну, что я сейчас сказал?

– Тридцать четыре, – Готов принял позу, какую принимают почти все люди с пониженным интеллектом на приеме у врача: мол, разумеется, доктор, слышу, а как может быть иначе…

– Шестнадцать, – прошептал молодой врач.

Учитель сидел как истукан.

– Ну, а сейчас что же? – опустил руки отоларинголог.

– Ково? – по-деревенски удивился Готов.

– Слышали?

– Слышал. Шестнадцать… Док, перестань мне мозги компостером пробивать, подпиши бумагу да пойду я. Вас тут прорва, а я один, к терапевту не успеваю.

– Но я должен проверить, – возразил док.

– Перестань. Мы оба знаем, что я здоров. Ни к чему все эти формальности.

Готов важно вышел из кабинета отоларинголога.

Остался последний этап в миссии под названием «медосмотр» терапевт.

У кабинета терапевта выстроилась очередь. Сезон садов-огородов подошел к концу и толпы пенсионеров, которые под действием резкого перехода от ежедневного физического труда к полному бездействию начинают заболевать, оккупировали поликлинику.

– Кто крайний на медосмотр, – спросил Готов.

– Здесь все крайние, – бабка с авоськой и медицинской книжкой в руках сделала рот «уточкой», – только мы по бирочкам.

– Не понял. У меня в направлении написано с десяти до двенадцати.

– Ничего не знаю, у нас бирки.

Готов махнул на нее рукой и обратился к очереди:

– Граждане кто-нибудь на медосмотр есть?

Худой старик отрицательно помотал головой. Девушка скрестила на груди руки.

Готов хотел заглянуть в кабинет терапевта, но бабка с авоськой схватилась за дверную ручку, не давая Готову открыть.

– Не мастись, не мастись, – зло сказала бабка, – я сейчас иду.

– У меня здесь написано: «терапевт, кабинет 32 с десяти до двенадцати.

– Ничего. Бирку возьми сначала.

– Я еще раз говорю, у меня написано…

– А мне какое дело?

Дверь открылась. Из кабинета вышел бородатый здоровяк. Готов намерился войти, но бабка снова вцепилась в ручку.

– Подожди вызовут, – рявкнула она.

Дверь подергали изнутри. Борец за права обладателей бирок отцепилась от ручки. В проеме появилась миловидная девушка.

– Кто с медосмотром? – спросила она мелодичным голосом.

– Я! – выпалил Готов и стал заходить в кабинет, но бабка, отпихнув врача в объятия учителя, опередила.

Готов осторожно подхватил «мисс здравоохранение» за предплечья, чтобы та не упала и обнаружил на ее груди бейдж, который гласил: «Тарасова Анастасия Павловна. Терапевт».

Тарасова глазами поблагодарила Готова за поддержку и обратилась к бабке:

– Женщина, что вы себе позволяете? Я же сказала: те кто на медосмотр.

– У меня бирка на 11.15, – возразила наглая пенсионерка.

– Вы что не можете пять минут подождать? Выйдите!

Бабка, ворча, вышла. Готов ощутил теплую волну удовлетворения от торжества справедливости в свою пользу.

– Задолбали геронты? – спросил он.

– Их тоже можно понять. Возраст.

– Зря вы так. Толерантность здесь неуместна. Этот не вымерший гомосоветикус во всех своих болячках винит только медицину и врачей. В голову вдолбили себе, что лекарства не помогают и пьют все травы без разбора. Но к доктору сходят обязательно, для очистки совести. А потом у подъезда все здравоохранение по матери… Вот ведь Митрофановна таблетки попила не помогло, а зверобою то выпила насморк через семь дней прошел, как не было.

– Может быть, – улыбнулась Тарасова. – Давайте направление.

– Вы красивая, – сказал Готов и покраснел.

– Спасибо, – пропела она. – Раздевайтесь, я вас послушаю.

– Совсем?

– Нет по пояс.

– По пояс снизу или по пояс сверху.

– Вы же поняли, – Тарасова рассмеялась звонким красивым смехом.

На вечере знакомств «Кому за 35», проводимом местным Дворцом Культуры, Готов познакомился с симпатичной сорокалетней женщиной.

Инициатором похода на вечер выступил физрук Лукиных, который год как в разводе.

Поначалу Готову не очень понравилась новая знакомая: первая подошла, предложила поучаствовать в конкурсах, пригласила к себе в гости.

Рудольф Вениаминович сомневался идти в гости или нет, но коллега физрук уговаривал.

– Ты чего, Рудольф, колеблешься, – настаивал Лукиных, – такая баба классная, молодая еще.

– Ага, молодая, на пять лет старше меня, – возразил Готов.

– Спрашивал что ли?

– Сама сказала. Прилипла как банно-прачечный лист. Я, говорит, по знаку зодиака Водолей, значит моя стихия вода. Мы с вами Рудольф Вениаминович подходим друг другу. Мне говорит, звезды что-то там подсказали. По-моему она ненормальная.

Лукиных задумался и сказал:

– Цену она себе набивает – значит заинтересована. Сходи, Готов, сходи. Не убудет. Я, вон, вообще сегодня ни с кем не познакомился…

В следующую субботу Готов стал собираться в гости. Тщательно побрился. Чрезмерно оросил лицо одеколоном. Погладил костюм. Начистил ботинки. Надел шляпу и плащ. Вышел.

Через полчаса Готов стоял у ее дома, длиннющей девятиэтажки, и читал записку с адресом.

Вера Аркадьевна Зелянская.

ул. Новоиндустриальная д. 11/1

5 й подъезд, 5 й этаж.

Из лифта направо и в дверь налево.

– Ну и адрес, – сказал Готов вслух, – наверное, кандидат в мастера по спортивному ориентированию, не иначе.

Он зашел в лифт нажал кнопку с цифрой «5». Проехав три этажа (о чем свидетельствовало табло) лифт остановился.

Готов подождал минуту, хладнокровно пытаясь медитировать. Изменений не произошло. Тогда он нажал кнопку аварийного вызова. Из маленького динамика раздался крик, как показалось Готову, полупьяной женщины.

– Вы чё, козлы, балуетесь. Заколебали уже. Щас приду, ноги повыдергаю.

– Сделайте милость придите, а то я тут… – начал говорить учитель, но его перебил тот же крик.

– Не понятно, что ли, уроды? Головы поотвинчиваю. Кончай хулиганить, сопляки. Я милицию вызываю.

Готов с силой вдавил аварийную кнопку и заорал:

– Ты что несешь, курица?! Какая милиция?! Я застрял! Вытащи меня отсюда!!!

– Застрял – жди, – ответили ему, – обед сейчас. Нет никого.

– Я не могу! Опаздываю! Меня любовница ждет!

– Подождет.

Готов еще раз попытался вызвать диспетчера, но безрезультатно.

Пульс учителя участился. Кровяное давление поднялось. По рукам пробежала дрожь. Со всей силы он принялся дубасить по панели с кнопками, пинать по стенам лифта и, надрываясь, кричать:

– Помогите! Выпустите меня отсюда! Лифт горит! Я задыхаюсь. У меня клаустрофобия.

Наверху залаяла собака. Послышался звук, ударяющихся о стенки мусоропровода пивных бутылок и банок. С третьего и четвертого этажа вышли жильцы.

– Застрял, что ли? – раздался с четвертого этажа голос пожилой женщины.

– Да, пошла ты! – кричал Готов. – Помогите! Выпустите меня пока я не раздолбал этот чертов лифт!

– Понажимай на кнопки, – учили сверху и снизу.

– Сами нажимайте! Я его взорву сейчас!

Готов нашел в кармане плаща канцелярскую скрепку, разогнул и, изрыгая проклятья в адрес лифтеров и жильцов дома, стал выцарапывать на стенах лифта послания будущим поколениям. О смысловой нагрузке этих посланий догадаться не сложно.

Закончив царапать, он бросил скрепку и плюнул в табло. Лифт тут же устремился вверх, доехал до пятого этажа. Выходя, Готов нажал кнопку «Стоп».

Зелянская встретила гостя в халате на голое тело:

– Ой, вы так рано. А я еще не переоделась. Проходите, пожалуйста, в зал.

Готов не любил, когда люди называли большую комнату залом, но смолчал.

По мещански обставленная квартира вызвала у него ряд ностальгических воспоминаний. В центре комнаты стоял круглый дубовый стол с кружевной скатертью и хрустальной конфетницей доверху наполненной карамелью. На стене висели часы с маятником и старые пожелтевшие фотографии в рамках. Напротив дивана находился домашний кинотеатр фирмы Sony и семиструнная гитара, со слегка треснувшей декой. Окна выходили на фасад пятиэтажки.

– А я сейчас в лифте застрял, – громко сказал Готов.

– Ой, что вы говорите, – прокудахтала Зелянская из ванной. – Доставайте из серванта бокалы. Вы принесли шампанское?

– Не е е т, – удивился Готов вопросу, – Вы не говорили про шампанское.

– Ничего страшного. Я вчера купила две бутылки.

Готов пожал плечами: зачем она спросила про шампанское, когда у самой две бутылки? Он достал из серванта бокалы и поставил на журнальный столик.

– Присаживаетесь, Рудольф Вениаминович. Что стоите? – Зелянская принесла две бутылки шампанского и коробку конфет. На ней было надето зеленое платье с длинным разрезом.

Готов подвинул кресло к столику. Сел, открыл одну бутылку и разлил в бокалы.

– За что выпьем? – Зелянская кокетливо поправила прическу.

– За что пьют в таких случаях? – Готов угрюмо разглядывал бисер пузырьков в бокале. – За меня… за вас… ну давайте за вас…

Они чокнулись и выпили. Зелянская хихикнула и жеманно указала на коробку:

– Кушайте конфетки, Рудольф Вениаминович: «Птичье молоко», другого не держим. Ой, вы знаете, я так люблю шампанское. Я готова пить его всегда…

– Вы алкоголичка? – Готов засунул в рот сразу две конфеты.

– Нет, что вы. При нашей-то зарплате, очень редко удается баловать себя маленькими праздниками. А вы, как я погляжу, большой шутник.

Готов подлил шампанское в бокалы:

– Позвольте угадаю. Вы работаете в бюджетной сфере.

– Верно, – еще раз поправила прическу Зелянская. – Как вы догадались? Гм… в отделе статистики.

– Кем? Статистом?

– Ха ха ха! Нет. Вот теперь вы не угадали… А чем вы занимаетесь? Помниться вы что-то говорили про рыбу.

Готов расправил плечи и сделал очень серьезное лицо:

– Бизнесом. Оптовые поставки морепродуктов: рыба, кальмары, трепанг, креветки.

– Наверняка, простите за нескромный вопрос, неплохо зарабатываете.

– Не жалуюсь. На днях джип «Panasonic» купил. Слышали про такую тачку?

Зелянская махнула рукой:

– Я не разбираюсь в авто… Скажите, неужели при таких деньгах вы не можете найти себе спутницу жизни? Вы ведь очень привлекательный мужчина.

– Это комплимент? – разлив шампанское Готов помакал конфету в бокале и съел. – Ненавижу комлименты. Вообще не люблю когда люди говорят то, за что полагается говорить «спасибо». Чихнул – «будь здоров» – «спасибо». Из бани вышел – «с легким паром» – опять «спасибо». Не люблю я это. А что касается спутницы жизни… Я человек занятой, по барам да дискотекам не шляюсь. Друзей очень мало. Остается одно – вечер знакомств. Давайте выпьем за мой бизнес. За мои магазины. За рефрижераторы.

Выпили молча. Зелянская сбегала на кухню. Принесла бутылку коньяка, две рюмки и нарезанный лимон.

– Может чего покрепче, а? Рудольф Вениаминович, может перейдем на «ты», а то выкаем как будто интеллигенты какие-то.

Готов сморщился жуя лимон.

– Повременим! Что за фамильярность, панибратство, понимаешь… Ах, да, чуть не забыл, все хочу спросить: у вас есть, такой огромный, торт мороженное?

– Нету, – Зелянская открыла рот и захлопала глазами.

– А коньяк не отравленный?

– Не отравленный. Почему вы спрашиваете?

– Не привык рисковать, – замахнув рюмку, Готов занюхал рукавом. – Хороший коньяк. Пожалуй я останусь у вас еще ненадолго… м м м, недавно ходил на концерт симфонического оркестра. Замечательный концерт: настоящее рубилово.

Готов наливал себе коньяк, забывая о собеседнице. Открыл вторую бутылку шампанского и отпил из горлышка:

– Я человек прямой, без компромиссов и считаю что в этом есть рацзерно. Вы я так понимаю желаете со мной сожительствовать?

Зелянская повеселела и смущенно опустила глаза:

– Думаю нам стоит поближе познакомиться.

– Думать здесь буду я! – Готов ударил по журнальному столику кулаком. Зелянская вздрогнула. – И перестаньте кривляться, вам не двадцать лет. Не надо мне глазки строить. Меня это ничуть не возбуждает. Вы были замужем?

– Д да, три раза…

– Почему они от вас сбежали?

– Кто?

– Мужья, кто же еще.

– Н н не знаю…

Готов налил себе коньяку:

– Почему вы выбрали именно меня? Вы следили за мной? Вы же знали что я бизнесмен? Знали, не отпирайтесь. Так мы будем сожительствовать или нет?

Зелянская растерянно вертела головой:

– Д д давайте попробуем…

Готов поднялся с места и склонился над Зелянской:

– С чего же мы начнем?

– Я незнаю. Может, для начала, выпьем?

– Пить будем потом. И в постели будем курить после. Раздевайся.

– Что?!!

Сосредоточенно глядя на нее Готов повторил вопрос:

– Что слышала. Раздевайтесь догола.

Зелянская отвесила Готову троекратную пощечину. Готов из бутылки плеснул ей в лицо шампанское и схватил за руки:

– Не строй из себя недотрогу сидоровая коза.

Вырываясь Зелянская ударила Готова коленом в живот, затем наотмашь огрела стулом. Готов прыгнул на женщину, повалил на пол и положил на лопатки. Зелянская дергалась и кричала:

– Гад! Насиловать вздумал?! Я тебя сейчас сама изнасилую.

Учитель сидел на мечущейся Зелянской и тоненькими струйками лил ей в на лицо из двух бутылок коньяк и шампанское:

– Попробуйте наш фирменный коктейль.

Когда содержимое бутылок кончилось он затолкал ей в рот несколько кружочков лимона, конфету и слез с «побежденной» Зелянской.

– Пошел вон!!! – заорала Зелянская, выплевывая изо рта съедобный кляп.

– Ухожу, ухожу, истеричка, – одевался Готов. – Трех мужей сменила. Шампанское она любит, эмансипе, мать твою. Не за мой счет.

Готов вышел в коридор и услышал жалобный голос Зелянской:

– Рудольф Вениаминович, останьтесь, пожалуйста.

Готов повернулся и хотел сказать…

Последнее что он увидел – это как струя из газового баллончика бьет в глаза и, уже нечетко, как захлопывается дверь.

Дикий вопль в клочья разорвал тишину подъезда. Выбежав на улицу, он сел на корточки и на ощупь попытался отыскать лужу. Из глаз потекли слезы, из носа сопли, изо рта слюни. Он нащупал лужу: теперь было все равно грязная в ней вода или чистая.

Стояла ужасная осенняя погода. Сильные порывы ветра сбивали Готова с ног, дождь хлестал по лицу. Желтый лист прилип к левой линзе очков, вызвав у Рудольфа Вениаминовича приступ ярости. Готов остановился, убрал с очков лист и разорвал на мелкие кусочки. Тем временем шляпа слетела с головы и спланировала в самый центр огромной лужи. Ничего не оставалось делать, единственно повиновавшись судьбе, на цыпочках идти по луже спасать головной убор.

Готов надел мокрую шляпу и быстрыми шагами направился домой.

Собираясь после третьего урока сходить, домой, Готов услышал, как на втором этаже кричат школьники. Он бросил дипломат и шляпу и помчался вверх по лестнице.

На втором этаже, немногим более десяти ребятишек, окружили, дерущихся семиклассников. Красные, вспотевшие подростки боролись на полу, стараясь уцепиться друг другу за волосы.

– Отдай, сука, сотню.

– Хрен тебе, урод. Я не брал, это моя.

– Че ты трешь, мне Зуб сказал, что ты взял.

– Я не брал, мне мать дала, на обед.

Окружившие гладиаторов ребята, по сути дела не болели ни за того ни за другого. Стадный инстинкт, заставлял зевак истошно кричать, давая советы относительно техники ведения спарринга.

Готов гаркнул:

– А ну, всем стоять! В чем дело? Никому не расходиться. Вы двое! Как фамилии?

– Дюпин, – ответил один.

– Галиев, – сказал второй.

У Дюпина на левой скуле проступил синяк, а у Галиева кровоточила губа. Они пыхтели как два маленьких паровоза и косились.

– В чем дело? – повторил вопрос Готов, – я по девяносто шесть раз повторять не буду.

– Он сотню у меня, из рюкзака, стырил, – промямлил Дюпин.

– Пошел ты! Это моя, – крикнул Галиев.

– Заткнись! А где моя тогда!

– Откуда я знаю, мне мать дала.

Учитель, с укоризной, посмотрел на обоих и задумчиво сказал:

– Проблема достаточно серьезная. Воровство. В свое время за такие дела отрубали руки, садили на кол, и даже кастрировали. Кастрировать это значит, ампутировать тестисы. Хотя с другой стороны. Был ли мальчик, может мальчика то и не было? Как доказать факт кражи.

– Зуб видел! – заорал Дюпин.

– Да-да, он терся у его парты, – сказал Зуб

Учитель задумался:

– Ну, это не свидетель. За такие показания Зуб без зубов может остаться. Мне факты нужны, умники. Не знаю даже как поступить. Галиев дай посмотреть сто рублей, которые тебе якобы мать дала.

Галиев протянул Готову помятую сторублевку.

– Так, значит. Вы мужчины, а мужчины свои дела решают на поле брани. Кто одержит победу, тот и получит свои законные сто рублей. Бокс.

Готов толкнул Дюпина на Галиева. Галиев встретил соперника ударом ноги в живот. Дюпин упал и ударился головой о батарею, но резко встал и попытался провести удар кулаком Галиеву по лицу. Галиев увернулся от первого удара, от второго он увернуться не успел. Толпа вновь загалдела. Учитель словно рефери бегал вокруг драчунов, треся сторублевой купюрой: Работаем, работаем, работаем, что как мертвые. Дюпин давай с разворота. Не спи Галиев, через бедро бросай. Ну-ну по корпусу… вали его, прижимай коленом.

– Директор! – крикнул один из наблюдателей.

Учитель схватил Дюпина с Галиевым за шиворот и заорал:

– Это, что еще тут происходит?!! Вы где находитесь?!! Вы в своем уме?!! А вот как раз и директор! Драку тут, понимаешь, устроили, еле разнял.

– Обоих ко мне, – приказал Смирнов.

Готов потащил потрепанных взлохмаченных семиклассников в кабинет директора.

– Удивительная история, Владимир Константинович. Я было, собрался домой уходить, как вдруг слышу вопли на втором этаже. Сердце в пятки. Думаю: не случилось ли чего. Пожар или того хуже. Прибегаю, а эти идиоты башни друг другу сносят. Хорошо без убийства. Слава тебе Господи, вовремя.

Ребята смотрели в пол. Готов отпустил их воротники и встал рядом с директором.

– Чего дрались? – улыбаясь спросил Смирнов.

– Галиев у меня сто рублей украл. Зубарев видел как он в рюкзаке шарился.

– Я не брал, – возразил Галиев.

– Брал! Че, я не знаю? Они щас у Готова.

– У Рудольфа Вениаминовича, – поправил директор, – давайте деньги разберемся.

Готов принял театральную позу, выражающую полное недоумение.

– У кого? У меня? Де-е-е-ньги? Ты чего мальчик, трататульки попутал? Какие сто рублей?

– Но вы сами сказали…

– Что я сказал? Ты! Баран!

– Спокойнее, Рудольф Вениаминович, – попросил директор.

– Я не понял. Какие деньги? Э! Я фигею!

– Все видели как вы у Галиева сто рублей взяли, – сказал Дюпин.

– Кто все? Нет, ты определенно гонишь.

– Отдайте сто рублей, – заныл Галиев, – мне мать на обед дала.

– Дорогой обед получается. Да подавись ты. На, в жопу их себе засунь. Жлоб.

Завуч догнала Готова у входа в школу и, запыхавшись от быстрой ходьбы, проговорила:

– Рудольф Вениаминович, у нас ребята… активисты школы… они хотели бы организовать команду КВН. Во второй школе есть, в первой тоже, у нас нет. Вы не согласились бы, проконтролировать, что ли? Молодежь не опытная в этом вопросе, а вы, говорят, в студенчестве в КВН играли… Что вы на это скажите?

Готов развел руки в стороны и немного согнул колени:

– Опаньки! Надежда Ивановна, вы ли это говорите? Какой КВН? Мне что заняться больше нечем?

– А что тут такого?

– Ничего хорошего. Вы вообще представляете себе: я и этот вертеп. Мы начинаем КВН, для чего… – до безобразия фальшиво пропел Готов. – Нигде я в студенческие годы не играл, с детства терпеть не переваривал.

– Почему вы так негативно настроены? КВН это же весело, и ребята с инициативой выступили, надо поддержать.

– Надежда Ивановна, пускай они свою инициативу свернут трубочкой и засунут… сами знаете куда. Не буду я этим заниматься! Не хочу и не буду!

Судорожно топая по ступенькам крыльца, Готов заухал.

– Посмотрите КВН по телевизору, может вам понравиться, – предложила Сафронова.

– Я такое говно не смотрю.

– Мое дело предложить, ваше дело отказаться. Не хотите, как хотите.

Завуч вошла в школу. Готов ринулся за ней, крича и размахивая руками:

– Да, не хочу! И не потому что мне лень или из принципа. Просто это дебилизм. Вот, будут старшеклассники кривляться на сцене, бегать и орать как потерпевшие.

– Рудольф Вениаминович, мы закончили этот разговор.

– Разговор только начался и будет продолжаться. Знаете, что меня больше всего бесит в КВН? Не знаете? Я скажу. Конкурс «Разминка», будь он не ладен. А еще когда после конкурса «Домашнее задание» выходит вся команда и поет глупую несмешную песню. Традиция, понимаешь. Или еще хлеще: «Приветствие». Ой, я сейчас заплачу. Пооригинальней ничего нельзя придумать?

– Вот и придумайте, если есть идеи. Зачем напрасно воздух сотрясать.

– Когда говорю я, воздух в любом случае напрасно не сотрясается. А вот если пернуть громко, тогда…

– Что вы такое говорите, – качая головой, возмутилась Сафронова.

– А что такое? Все естественное не без образа. Лучше послушайте, какую я сценку измыслил.

– Так…

– Звучит марш Мендельсона. В свадебных нарядах выходят шесть человек попарно. Слева два гея, по центру гетеросексуальная пара, справа лесбиянки. Между пар шныряет Карлсон, который живет в подвале. Его движения напоминают стробоскопический эффект. К Карлсону покатывает «новый русский», с распальцовкой, в бордовом пиджаке и золотой цепью на шее. «Новый русский» говорит: «А ты типа кто?», а пузан с пропеллером отвечает: «Я, типа, Карлсон, который живет в подвале». Гаснет свет, звучит вой сирены. Свет включают: все голые. Три девушки стоят в ряд, широко расставив ноги, и держат за поводки, гавкающих и стоящих на четвереньках, двух геев и одного гетеросексуала. У голого Карлсона на шей золотая цепь, у обнаженного «нового русского» на голове крутится пропеллер. Немая сцена. Девушки начинают визжать. Ха ха ха!

– Вам лечиться надо, Рудольф Вениаминович.

– Вы не понимаете, это же смешно!

– Зря я к вам обратилась.

– Ой, ой, ой, можно подумать!

Вялая, томная атмосфера стояла в учительской.

Селезнева зевала, широко раскрыв рот. Житных и Ермакова, шептались, перебирая содержимое блестящего пакета с косметикой AVON. Школьный психолог Холодова делала вид, что всецело преданна работе, листала толстую книгу. Забегал трудовик Павел Семенович, хотел поздравить завуча с днем рождения, но не застал.

Готов откинулся на спинку стула и смотрел в потолок.

– Ой, тоска а а, – провыл Готов.

– Что же вам тоскливо? – оторвалась от книги Холодова. Ее лицо сделалось внимательным: наконец-то появился долгожданный собеседник.

– То и тоскливо, что тоска.

– Вы просто, Рудольф Вениаминович, так себя настроили, – с видом знатока сказала Холодова.

Готов взял очки на вытянутую руку и посмотрел сквозь линзы на школьного психолога, покачал головой, цокнул языком?

– Бедная вы наша, Аделаида Васильевна, совесть не замучила?

Холодова в недоумении захлопала глазами.

– Чем вы здесь занимаетесь? Я например историю преподаю. Вот Алевтина Геннадьевна, царствие ей земное, математику. А вы? Непонятно.

– Я тоже преподаю и не меньше вашего, только…

– Ой не надо, не надо. Если б Макаренко узнал как вы тут преподаете, держу пари он бы в гробешнике перевернулся, причем не только вокруг своей оси, но и по разному. Думаете никто не видит с какой кислой миной наш школьный психолог втирает кому не попадя, как прекрасен этот мир. Большее на что вы способны – это провести бесполезный тест на типы темперамента. Уму можно даться. Если человек тормоз перестройки то и без теста видно, что он флегматик, а нытик сопливый меланхолик.

– У вас завышенная самооценка, господин Готов, – парировала Холодова, – это свойственно людям вашего типа.

– Какого типа? – ухмыльнувшись сказал Готов. – Давайте приприте сюда еще гороскоп, тайну имен. Психолог, на сегодняшний день, имеет больше представления о всяких там фэн шуях и агни йогах, чем непосредственно о психологии. Да, я не отрицаю психологию как науку. Когда-то она бывает даже полезна, но только в совокупности с психиатрией, для морально неустойчивых людей.

– Таких как вы, – нашлась Холодова и обрадовалась находке.

– Что с вами разговаривать, – махнул рукой Готов, ы ы ы, плакать надо, а не смеяться. Тоже мне психолог.

В учительскую, в слезах, ворвалась преподаватель музыки Мышкина. Тридцатилетняя, худая, некрасивая учительница села за свободный стол и, закрыв лицо руками, зарыдала.

Женщины сбежались к ней. Гладили по голове, утешали. Рыдая, Мышкина говорила обрывками фраз:

– Я не могу больше… я не вынесу… они монстры… они чудовища…

– Аня, Аня, что случилось? – засуетилась Холодова.

Мышкина проревелась и вытерла платком слезы. Всхлипывая и шмыгая носом, она сказала:

– Я им по человечески… встаньте, говорю, споем песню… а они: «пошла ты со своими песнями» А Тужиков орет как не знаю кто… Я что с ними драться должна? Они пластинки спрятали и ржут…

Мышкина вновь разрыдалась, уткнувшись в ладони. Холодова принесла стул и села рядом. Селезнева включила электрический чайник.

– Аня, Анечка, успокойся, – утешала Холодова. – Сделай глубокий вдох. Вот так… хорошо… вытри слезы.

Женщины выпили чаю с дешевым печеньем. Готов отказался. Он молча слушал повествование Мышкиной о том какие «чудовищные и бездарные дети пошли нынче», какие они «циничные и наглые», что она проучившаяся три курса в консерватории «достойна лучшей доли» и то что раньше ее приглашали флейтисткой в областной камерный оркестр.

Холодова монотонно бубнила: призывала к релаксации, убеждала Мышкину взглянуть на вещи с другой стороны, постараться не думать о сизифово педагогическом.

Готов издевательски произнес:

– Что вы опять околесицу несете, Аделаида Васильевна? Ну успокоите вы ее, а что дальше? Точно ничего в психологии не понимаете. Такие проблемы надо решать радикальными средствами.

– Что вы предлагаете? – с надеждой спросила Мышкина.

– Я ничего не предлагаю. Человек предлагает – я располагаю. А располагаю я тем, что на моих уроках всегда тишина, спокойствие и полное умиротворение. Спросите, как я этого добился? Отвечу. Во-первых, надо быть твердым и уверенным в себе, малолетние подонки это чувствуют. Во-вторых необходимо научиться всегда четко аргументировать сказанное, это нелегко, но возможно. В-третьих, особый подход к воспитанию ребенка: тонкий баланс кнута и пряника. Ну, а в-четвертых, разумеется личное обаяние, не без этого. Извините, конечно, дорогая Анна Валерьевна, но ни в один пункт вы не вписываетесь. Печальная правда жизни. Увы, к сожалению, льстить не могу, не приучен. Как говориться: Станиславский мне друг, но Немирович-Данченко дороже.

– Вы хотите сказать, что это я плохая, а не они? – вхлипнула Мышкина.

– Что вы, ей Богу, как маленькая? Плохие – хорошие, черное – белое, день – ночь, девственница – шлюха, ангел – олигарх. Поймите, это дети! Детям можно все, они другие!!!

– Вы не были на моих уроках, – не согласилась Мышкина, – вы не знаете что там творится.

Готов подышал на стекла очков и протер:

– Я знаю что там творится. Там творится типичная вакханалия, которой потворствуете вы, любезная Анна Валерьевна. Хотите, я поприсутствую на вашем уроке? Посмотрю, оценю обстановку. Если посчитаю нужным, проведу с классом воспитательную беседу.

– Вы не придете я вас знаю, – вмешалась хитроулыбчивая Ермакова, – вы мне один раз уже кое-что обещали.

– Вероника Олеговна, – Готов бросил острый взгляд на молодую географичку, – еще слово и я не совладаю с собой.

– Хотите? – вновь обратился к Мышкиной Готов.

– Допустим. В понедельник сможете? Четвертый урок.

– Легко.

В понедельник Готов как и обещал явился к четвертому уроку в кабинет музыки.

Он сел за заднюю парту. Полпарты занимал искусно выполненный гелевой ручкой рисунок: волосатая мошонка и толстый половой член наполовину вошедший во влагалище. Мужское достоинство начиналось как бы ниоткуда, а влагалище окружало изображение ног, ягодиц и части торса, с пирсингом на пупке. Рядом размещалось дополнение: жирная стрелка другого цвета (нарисованная детскими руками заточенными под ограниченное количество предметов) указывала на торс, а надпись поясняла – «это Мышкина».

В класс вошли ученики и расселись по местам. Складывалось впечатление, что Готова для них не существует. Ведь он находится не у доски, а в конце класса. Существенный фактор для модели поведения.

Сразу после звонка в класс заскочила Мышкина. Извинилась за опоздание и отметила отсутствующих

– Где Шмелева и Иванян? – спросила у ребят учительница.

Класс, немного пошептавшись, дико заржал. Тупое стадо всегда стремится опошлить отсутствие членов коллектива, особенно если они разнополые.

– Они заболели? – допытывалась Мышкина.

Смех усилился. Отдельные ученики выкрикивали:

– СПИДом!

– Сифаком!

– Трипаком!

Мышкина призвала к спокойствию:

– Тише, тише! Все разучили песню «Полюшко»?

Ученики зашелестели тетрадями, в которых записали, на прошлом уроке, под диктовку Мышкиной слова песни.

– Все встали, – попросила преподаватель. – Почему вы никак не можете запомнить, что петь надо стоя? Сабиров, встань тебя говорят… что значит не хочу?.. Все стоят и ты встань… не дерзи, а то вылетишь из класса… Сам уйдешь? Иди… я тебя не держу… До свидания…

Мышкина поставила в журнале «н» и села за пианино.

Учительница ловко пробежалась по клавишам худыми, длинными пальцами и взяла аккорд:

– И и и…

Класс нестройно затянул:

Полюшко, поле.

Полюшко широко поле

Едут красной армии герои-и-и…

– Стоп, стоп, стоп, – прервала Мышкина. – Это что такое? Кто в лес, кто по дрова. Ритма не чувствуете? У девушек лучше получается, чем у ребят. И открываете рот пошире…

Школьники опять заржали.

К разговору о тупом стаде следует отметить, что любые намеки на все оральное так же вызывают у стада всплеск положительных эмоций.

– Давайте «Рамштайн» включим, – попросил Краснов.

– Давайте без давайте, – отрезала Мышкина. – «Рамштайн» мы включать не будем.

– Почему?

– Потому что его нет в программе.

– А если бы «Рамштайн» был в програме?

– Его бы там все равно не было, – резко сказала Мышкина.

– А если бы все-таки был? – не унимался любитель «нетрадиционных» музыкальных жанров.

– Этого не может быть, потому что, то, что ты слушаешь это не музыка, а издевательство.

– Полюшко ваше издевательство.

Часть класса поддержала бунтаря против образовательной системы. Высказывались различные мнения:

– А что Металика тоже дерьмо?

– Король и шут…

– Давайте тогда Джими Хендрикса слушать, блюз.

– Мы не хотим петь про героев Красной армии, мы не какие-нибудь там уродские коммунисты.

У Мышкиной началась истерика. Доселе бледное лицо стало красным как китайский флаг, мышцы на шее напряглись. Она закричала:

– Вы долго будете надо мной издеваться?!! Понять вы остолопы никак не можете, у нас есть программа!!! Про грам ма!!!

Школьники не утихали. Готов вышел к доске и жестом попросил угомониться. Так же жестом он указал Мышкиной на стул у пианино. Стало тише.

– Ребята, – торжественно сказал Готов, – здороваться со всеми не буду, потому что здоровья желаю не всем, а приветствовать кого-то по отдельности нет времени.

Он глянул в сторону Мышкиной и почесал подмышкой.

– У меня есть компромисс, – продолжил учитель, – давайте разучим песню «Город золотой»… ну, помните там… под небом голубым есть город золотой, с прозрачными воротами, тари тара та ти… Хороша песня: еще не «Рамштайн», но уже и не «Полюшко».

– Мы не будем учить эту песню, – твердо отвергла предложение Мышкина.

– Но почему? – вместе с классом недоумевал Готов.

– Это рок. Это Гребенщиков.

– Не согласен. Музыка Франческо да Милано, слова, насколько мне известно, не Гребенщикова… это все знают.

Мышкина стояла на своем:

– Как мы ее сможем исполнять, если этой песни нет в программе? Ее не я придумала, а Дмитрий Борисович Кабалевский. И по программе мы должны петь «Полюшко».

– А что изменится если немного отклониться от программы и вместо банальных революционных песен разучить что-нибудь стоящее?

– Все у вас просто, Рудольф Вениаминович, а мне отчитываться о проделанной работе. Что я скажу, когда меня спросят чем я занимаюсь на уроках?

Мышкина «прокололась», показала истинную личину. Не желание научить движет этим педагогом, а страусиный рефлекс, только вместо головы Мышкина прикрывает задницу.

Готов бросил презрительный взгляд на учительницу, встал в позу Ленина на броневике и обратился к классу с речью:

– Музыкой, ребята, заниматься – не пуп царапать. Не так просто как кажется. Я сам талантливый музыкант и знаю о чем говорю.

Он прошел вглубь класса.

- Но к сожалению, отдельные личности, не буду говорить кто, полагают, что к этому можно относиться тяп-ляп. Конечно, думают они, зачем детей приобщать к прекрасному, они же будущее быдло. Винтики системы. Рабы. Мясо. Меньше знают, крепче спят, не задают лишних вопросов. Я с этим не согласен. Доколе мы должны терпеть издевательства над личностью! По телевизору одну херню кажут! А посмотрите какие у них особняки. А на каких они машинах ездят. А вино какое пьют. А я? Палец о палец не ударили, а туда же, посмотрите, мол, на меня какая я звезда. Не звезда ты а… Сказал бы я кто.

Закончив, Готов закрыл глаза, видимо ожидая аплодисментов, но услышал только шмыганье носов и скрип парт. Он приблизился к Мышкиной и шепнул на ухо. Та привычно прошлась по клавишам и взяла аккорд. Готов фальшиво, но громко запел:

Полюшко, поле,

Полюшко широко поле…

– Я так понимаю, что пятый дэ в полном составе, – начал урок учитель.

Он щурился от яркого света солнца. Он улыбался так широко и так нарочито, что были видны десна и прилипший к ним кусочек моркови (остаток былого пиршества – обеда в школьной столовой).

Готов пролистал журнал и уставился на список, состроил недовольную гримасу и произнес:

– Ребята! Мне не нравятся ваши фамилии. Какие-то они посредственные, не одухотворенные. Вот я и решил: у каждого из вас, фамилия будет новая. Достали ручки и записали себе на лбу, чтобы ваши головы – дуршлаги не потеряли эту информацию. Запоминаем:

Амиров – Дубченко

Безматерных – Матерных

Бобров – Тупиков

Верещагин – Ндримандрисланов

Иванова – Жопа

Колегов – Дрын де Дебик

Коновалов – Противозачаточников

Коростелева – Парашина

Кулаев – Идиотенко

Лялин – Говнюков

Мельникова – Гондонесян

Осипенко – Жопа

– Запомните. С сегодняшнего дня в нашем классе две Жопы. Продолжаю.

Пастухов – Гад

Рейн – Гитлер

Садыкова – Дебильдятникова

Соколова – Ублюнденбург

Титова – Сучкина

Уразова – Скотовская

Чагин – Пидоров

Штенников – Паразитович

– Что ж, проверим как усвоили. Ндримандрисланов…

Молчание.

– Хорошо, еще раз. Ндримандрисланов…

Молчание.

– Верещагин тебе чего, жизнь не в радость? Ты больше не Верещагин, ты Ндримандрисланов.

– Мне не нравится эта фамилия, – сказал Верещагин.

– А кто тебя спрашивает?

– И нам не нравится. Лажа какая-то, – загудел класс.

– Что вы в этом понимаете? Ведь каждая новая фамилия отражает вашу истинную сущность. Вот, например: Иванова, как ты думаешь, почему у тебя новая фамилия Жопа.

– Не знаю.

– Да потому что, ты жопа, – крикнул нервный педагог. А наличие в классе двух носителей этой фамилии, говорит о том, что среди вас две жопы.

Учитель мгновенно успокоился и тоненьким голосочком заявил:

– Ваши проблемы. Кто не отзовется на новые клич… э-э-э фамилии, будет отмечен как отсутствующий, но в журнале я поставлю не «н», а «сб», то бишь сбежал. Let’s go!

– Тупиков к доске. Не идешь эсбэ. Парашина. Не хочешь, то же самое.

Некоторое время, помолчав, помычав и посопев носом, учитель родил таки фразу:

– Бунт на авианосце. Ну и говны же вы.

В город приехал столичный зоопарк.

Зверинец расположился на центральной площади. Большие клетки-прицепы были выставлены так, что не позволяли не купившим билет даже краем глаза взглянуть на животных. У входа в круг клеток стояли два охранника кавказкой национальности и билетерша.

Взрослые посетители отдыхали от изнурительной трудовой недели, а их маленькие чада от стресса, как ни как новый учебный год начался.

Готов купил сладкой ваты, билет и спросил у билетерши.

– Чего так дорого?

– Рыночная экономика, – иронизировала она.

– Прахады дарагой, нэ задэрживай очередь, – сказал охранник кавказец.

Внутри оказалось многолюдно. Кто-то фотографировался на фоне животных, кто-то объяснял своему ребенку, что вот именно эта зверушка живет на реке Лимпопо. Два хорошо одетых мужчины важно манипулировали друг перед другом эрудицией на предмет того: чем питаются те или иные животные, какой температурный режим им необходим и где всю эту божью тварь содержат зимой.

– Мама, мам смотри, лисичка, – раздался детский голос.

– Это не лисичка, это рысь, – ответили ему.

Готов начал обход по часовой стрелке. В первых клетках сидели волки. Одни больше любой собаки, другие приземистые. Дальше спящая львица и бодрствующий лев. В следующей клетке взад-вперед ходила красивая пума и изредка рычала.

Готов поморщился: как же здесь воняет, жалко зверушек, холодно им наверно. Россия не Африка, не Лимпопо. Здесь у зверей как у людей, интересы шкурные: выжить, не замерзнуть, обмануть, украсть. Только у кого? Или как медведь за лето отожраться и спать всю зиму. Вон гепард мечется. Понимаю, сто десять километров в час в четырех квадратных метрах не развить… Благородная животина. А теперь раб, тухлятину жрать приходится. А если бы меня вот так в клетку? Бр-р-р… даже думать не хочу. Нет, я все ж таки без быта не могу… теплый сортир с газетой, горячая вода, телевизор…

Смачно хрюкала кабаниха с маленькими поросятами. Сонный гималайский медведь сидел без движения. Енот что-то грыз в своем заточении. Пронзительно вереща, наблюдал за шумной детворой павлин.

В следующей клетке животных не было, если не называть животным человека, подметающего в ней. Надпись на табличке гласила: «Дикобраз».

– Скажите, пожалуйста, – крикнул Готов подметающему человеку, – дикобраз это вы?

– Что, читать не умеешь?– усмехнулся тот.

– Странно…

– Не похож?

– Вроде не очень, хотя какое-то сходство все же есть.

Улыбнувшись, человек в клетке сказал:

– Ты сейчас не уходи, слона приведут.

– Спасибо за информацию, – ответил Готов и побрел дальше.

Пройдя мимо рыси, разных видов орлов, антилоп и горных коз, учитель добрался до последней серии живых экспонатов – обезьян.

Неугомонные макаки лазали по сетке рабица, горилла ловила блох в шерсти у детеныша, самец шимпанзе положил лапу на лоб и напоминал «мыслителя». Готов помахал руками, привлекая внимание примата.

– Эге-гей, обезьян, – высунул язык учитель, – у-у, у-у.

Готов состроил характерную гримасу и запрыгал, изображая примата. Удивленная толпа отвлеклась от просмотра заезжей живности и сосредоточила внимание на учителе.

Готов вошел в раж: колотил себя кулаками по груди, что правильнее было адресовать горилле, бегал на четырех конечностях и ухал.

Дети смеялись, взрослые крутили пальцем у виска, а шимпанзе взвизгнул и заметался по клетке, радостный оттого, что встретил среди людей брата по разуму.

Эмоциональная волна прокатилась по толпе: привели слона. Все окружили чудо природы, галдели и смеялись. Слон покорно волочил привязанную к ноге цепь и хлопал ушами.

– Груда мяса, – сказал Готов громко.

Слон посмотрел на учителя большими, грустными глазами и издал протяжный вой.

На перемене учитель отправился в туалет. Он пользовался иногда общим туалетом, и именно сегодня учитель возжелал это сделать.

В принципе мочевой пузырь учителя не был достаточно наполненным, чтобы сломя голову нестись до ближайшего помещения, где есть хоть намек на писсуар или нечто подобное. Нет. Жажда общения с молодым поколением ищущем отдохновения от мучительной усталости мышц челюсти тщетно пытающейся разгрызть гранит науки, подвигла учителя удостоить своим присутствием грязный, разрисованный матом, раскрашенный плевками и окурками туалет школы.

В туалете стояли школьники и курили. Окно выходящее на стадион позволяло прохожим на улице бесстыдно пользоваться аморальным правом, смотреть на испражняющихся подростков. Лампочка без плафона одиноко болталась на скрюченном, подпаленном (видимо вследствие замыкания) проводе. Унитазы не имели разделительных перегородок, а раковина разбита. Не смотря на бумажку висевшую, на стене (и имеющую на себе отпечаток детского ботинка) которая слезно умоляла, прикрываясь подписью «Администрация» не пользоваться разбитой раковиной, дети все равно пили, мыли руки, а также злонамеренно открывали воду.

Туфли учителя вступили в разлитую жидкость с маленькими корабликами-окурками, по количеству составляющими целую флотилию. Готов несколько мгновений разглядывал подростков сквозь очки, сканируя. Еще через секунду рот заговорил.

– Что вы тут делаете?

– В туалет пришли, – ответил один из учеников.

– Я вижу, что в туалет, я спрашиваю, что вы тут делаете?

– Ничего, – сказал тот же, передавая покурить, маленький

«бычок» товарищу.

– Неправда!

– Ну, курим, – виновато произнес паренек с рыжими волосами и веснушками.

– Ну, курим, – передразнил учитель, – сигареты это яд-т-т. Стоите, травитесь,… давайте, давайте. Я вам скажу, что вот вы, например, через пару лет вообще окончательно отупеете. Будете ходить с открытыми ртами, мух ловить.По статистике, те кто начал курить с 14 лет 99,9% становятся импотентами.

– У меня отец с 12 лет курит, – возразил веснушчатый мальчик.

– Да-а-а? А ты задумывался над тем, почему ты вырос дебилом?

– Я не дебил.

– А кто ты?

– Человек.

– А, что человек не может быть дебилом? Ну, ты рыжий меня удивил. Когда я учился в МГУ… у нас там был один профессор, смолил как паровоз. Так вот когда я учился, этот профессор разрабатывал какую-то теорию, что-то там связанное с самолетостроением и потом по его методике построили самолет. Но оказалось, что из-за никотина у ученого пол мозга вообще отсутствовало. В теории была ошибка, а самолет уже испытывали. И, чтобы вы думали, авиалайнер взорвался, не взлетев, с двустами пассажирами на борту.

Присутствующие в туалете, завороженные столь увлекательной историей, ошарашено смотрели на учителя.

Нашелся таки один смельчак: школьник в бейсболке держащий в руке сигарету без фильтра, который задал вполне уместный и столь необходимый вопрос:

– Типа прямо с пассажирами испытывали?

Готов, не думая ни секунды, выпалил:

– Конечно. А как еще можно проверить грузоподъемность?

Школьники захихикали полуистерическим смешком.

– Перестаньте ржать уродцы, – рявкнул учитель.

– Мы не ржем, – ответил мальчик, первый усомнившийся в правдивости истории с профессором МГУ.

– Я наверно ржу? Просто ухахатываюсь, мочи аж нет как смешно. Смотрите у меня.

Учитель погрозил пальцем, но погрозил не так, как делают все, а по-своему: кисть оставалась неподвижной, палец же двигался, напоминая метроном.

– Ну и что с вами будем делать?

– Ничего, – промямлил «рыжий».

– Что значит ничего, ты с кем разговариваешь? Напинать бы вам под зад, чтобы запомнили на всю оставшуюся жизнь. Я не посмотрю, что вы тут квазикрутенькие, с сигаретками.

Готов пристально посмотрел на ребят и принял злое решение:

– Выворачивайте карманы. Отдать мне все сигареты. Завтра с родителями к директору.

Готов стал собирать у школьников курительные палочки, резко выдергивая из рук пачки. Потом положил руку на рыжую голову веснушчатого паренька и громко гаркнул:

– Ты будешь сторожить за дверью, пока я не выйду и никого не впускать. Тепереча оставьте меня одного.

Дети выбежали из сортира, и учитель спокойно мог мочиться, намерено не попадая в унитаз.

Накануне дня самоуправления педагоги собрались в учительской.

День самоуправления проводился в школе каждый год. Суть заключалась в том, что преподаватель, всю смену, вел не свой предмет. Точнее сказать не вел, а в шуточной форме изображал это.

После недолгой речи директора перешли к распределению ролей.

– Чур, я беру химию, – сказала Ермакова, – а кто возьмет мою географию?

– Давайте я, – сказала Житных, – Архип Африканович возьмете немецкий? Хи хи хи…

Физик Дудник согласился глазами.

– В прошлый раз я вела музыку, – нараспев сказала Селезнева, – а нынче хочу физику.

Готов, недоумевая, воскликнул:

– Какая музыка? Какая физика? Разве это день самоуправления? Мне кажется, школьники должны сами вести уроки. По крайней мере, в тех местах, где я раньше работал, было так.

Директор снисходительно улыбнулся:

– Это пройденный этап, Рудольф Вениаминович. Был у нас, в свое время, такой эксперимент. Но это ни к чему хорошему не привело.

– Почему? Может вы неправильно…

– Потому! – не дал договорить Смирнов. – Во-первых, детей надо подготовить. А кто этим будет заниматься? Педагоги-организаторы давным-давно разбежались. А у нас, сами знаете, забот выше крыши. Во-вторых, ребята все равно не справятся, растеряются. Наконец школьники без присмотра не останутся, да и нам веселее будет.

– Все в порядке, Рудольф Вениаминович, – добавила Сафронова. – Мы уже много раз так делали. Вам понравиться, вот увидите.

Готов задумчиво согласился:

– Пускай будет по-вашему. В конце концов, в чужой монастырь со своей конституцией не ходят. Я математику хочу выбрать. Можно?

Коллеги посовещались еще с полчаса, выбрали на завтра предметы, сверились с расписанием и разошлись.

В коридоре Готов подбежал к Селезневой и взял под руку.

– Алевтина Геннадьевна, – сказал он, – мне нужна ваша консультация.

– Слушаю, – Селезнева деликатно освободилась от готовской руки.

– Признаться, даже как-то неловко говорить об этом.

– Говорите, не стесняйтесь.

Готов уже было, заржал, но осекся и прикрыл рот ладонью.

– Понимаете, дело в том, что я в математике полный ноль… Не ноль конечно, простейшие действия могу… с двузначными числами даже без калькулятора… Что преподавать?

– Да бросьте вы, – усмехнулась Селезнева, – ничего преподавать не надо. Расскажите ребятам что-нибудь смешное. Забавные случаи из жизни.

– Вы полагаете, моя жизнь столь забавна?

– Не хотите из жизни, потравите анекдоты. Повеселитесь главное.

Селезнева похлопала Готова по плечу, словно говоря: не волнуйся дурашка, все у тебя получиться.

– Нет, Алевтина Геннадьевна, – не унимался Готов, – все-таки я настаиваю. Дайте мне хоть какой-нибудь учебник.

– Идите за мной, – сдалась Селезнева.

Они прошли в кабинет математики. Селезнева достала из шкафа кипу методичек и небрежно положила на стол.

– Довольны? – спросила она.

– Премного благодарен, дорогой вы мой человек Алевтина Геннадьевна, – Готов подмигнул и пошевелил ушами.

Селезнева пренебрежительно фыркнула:

– Читайте если вам это интересно. Вот ключ, будете уходить, закройте класс.

Математичка вышла. Готов буркнул что-то непристойное ей в след и погрузился в изучение брошюр.

Утро следующего дня выдалось на редкость «приветливым». Во дворе собственного дома Готова облаяла и, даже чуть не укусила, маленькая собачка. Забытый зонтик стал причиной того, что под дождем промокла шляпа и плащ. В результате нежелания идти до работы пешком, в переполненном автобусе отдавили носок, с утра начищенного ботинка.

В школе громыхала музыка в стиле диско. Ди-джеи школьного радио вели праздничную программу, посвященную дню самоуправления. Разнокалиберные школьники шныряли туда-сюда в приподнятом настроении.

Готов подошел к расписанию и вслух произнес:

– Ага, восьмой «А», математика первый урок. Замечательно.

Он взял ключ от кабинета математики. Зашел в класс. Достал из шкафа методичку для восьмого класса. Написал на доске число, «Контрольная работа», а также выписал из методички задачи и примеры для двух вариантов.

Рассевшихся по местам восьмиклассников переполняла радость. Еще бы: настоящих-то уроков не намечается. Но Готов попытался слегка скорректировать их настрой.

– Сесть, и заткнутся, – крикнул он.

Ученики притихли и насторожились.

– Как вы успели заметить я не в духе. И даже скажу почему. Во всех нормальных школах день самоуправления подразумевает под собой то, что школой управляют школьники. И ведут уроки тоже школьники, а не педагоги меняются местами. Так уж, коль директор ваш баран – достаем чистые двойные листки и пишем контрольную работу. Задание на доске. Сорок пять минут в вашем распоряжении.

– Мы в день самоуправления никогда не пишем контрольную, – возмутилась староста Оля Исаева.

– Сегодняшний день станет исключением, – отрезал Готов.

– Мы не хотим, – дерзко сказал Олег Бабушкин.

Поднявшись с места, Готов заложил руки за спину и прошелся по классу:

– Еще слово и я каждому сделаю по персональному харакири.

Добрая половина класса на всякий случай вырвала из тетрадей двойные листы и списывала задание с доски.

Олег Бабушкин пренебрежительно упрекнул одноклассников:

– Че вы как дураки?! Че контрольную собрались писать?! Зассали что ли?

– Закрой варежку, – оборвал Готов, – а не то я…

- А че вы сделаете, – парень демонстративно расстегнул ворот рубашки.

– Убью… – Готов покраснел как томатный соус.

– Вас тогда в суд посадят, – сказал Бабушкин и тут же поправился, – э э э… в тюрьму посадят.

Класс засмеялся. Учитель тоже слегка повеселел:

– Лох! – ухмыльнулся Готов. – Облажался?!! В суд, говорит, посадят. Идьёт. Дебил.

Неожиданно Готов закрыл глаза, развел руки в сторону и принялся делать дыхательную гимнастику. Глубокий вдох, задержка и выдох с кряхтением. 8-й «А» в изумлении открыл рты.

Учитель встал в боевую стойку и с пронзительным криком «Ки и я а а» в прыжке ударил ногой воображаемого противника.

Ребята издевательски зааплодировали. Готова это взбесило.

– Исаева! – почти прорычал он, обращаясь к старосте, – на тебя возлагается ответственность за срыв контрольной работы.

– Мы не обязаны, Рудольф Вениаминович, писать эту контрольную, – пролепетала Исаева. – Сегодня наш праздник, а вы не учитель математики.

– Ты не права.

– Никогда нельзя говорить человеку, что он не прав, – сказала староста.

Готов по-отечески улыбнулся и покачал головой:

– Что, дурочка, Карнеги начиталась? А что я должен сказать, если ты действительно не права?

– Что угодно, только не так. Ну у у…

– Пык… мык… Сказать нечего? Девочка моя, следовать тому что пишет Карнеги означает лизать всем и каждому задницу. Для того чтобы улучить момент, когда у человека от лести вскружиться голова и воткнуть нож в спину. Басню Крылова «Ворона и лисица» читала? Читала. Так вот лиса в басне руководствовалась именно методикой Карнеги.

– Карнеги жил позже чем Крылов, – парировала Исаева.

– Ну, ты точно дура. Я же говорю вообще, гипотетически, метафорически, абстрактно. А ты… тупая ты короче.

Исаева дернулась и отвернулась. Сев за стол учитель сказал:

– Ладно, обойдусь без нервотрепки. Не хватало еще из-за вас, балбесов, здоровье себе подорвать. Алевтина Геннадьевна посоветовала мне анекдоты с вами потравить. Анекдотов я не знаю. Анекдоты только в передаче «Аншлаг» травят… Вы представляете, какое дело, как ни включишь телик – хоть на одном канале, да обязательно юмористы прыгают. Я понять никак не могу: это телевидение халтурит или народ в стране настолько ополоумел, что на этих хохмачей спрос имеется? Хорошо если б смешно, но ведь не сме ш но. Шутки современных юмористов сродни КВНу самой что ни наесть наинизшей лиги. Возникает вопрос: быть может хорошее по телевидению просто не показывают? Тогда встречный вопрос: по какой причине? По какой причине мы вместо хорошего боевика или мультиков должны лицезреть глупость, ханжество и безнравственность. Поднимите руки кто считает, только честно, что передача «Аншлаг» это смешно.

Не поднял никто.

– А, КВН?

«За» проголосовали единогласно. Готов расплылся в улыбке.

– Руками младенцев глаголет истина. Хотя, признаться, насчет КВНа, культяпок я ожидал значительно меньше. Ну что ж – глас народа. Ой, что-то настроение поднялось. Давайте устроим пресс-конференцию. Вы будете журналисты, а я интервьюируемый, как будто звезда или видный политический деятель. Задавайте.

Класс заметно оживился и повеселел. Готов откинул на спинку стула и сложил ногу на ногу.

После недолгих раздумий школьники стали задавать вопросы, старались походить на журналистов:

– Где вы учились?

– В МГУ, – однозначно ответил Готов.

– Какой ваш любимый цвет?

– Белый. Потому что он вбирает все цвета радуги.

– Вы женаты?

– Нет.

– Почему?

– По кочану.

– А, правда, что у вас дома большая коллекция старинных монет?

– Чистая правда. И не только монет, бумажные деньги я тоже люблю. Еще древние книги, карты и засушенные насекомые.

– А, правда, говорят, что вы в тюрьме сидели?

– Было дело. Пять лет строгача.

– Расскажите.

– Я об этом стараюсь не вспоминать.

– А по какой статье?

– Измена Родине.

– А, что вы сделали?

– Ничего. Меня подставили.

– Кто?

– Дед Пихто. Не задавай Козгов глупых вопросов.

– Вы были за границей?

– Да.

– Где?

– В п пи… в трех странах. В Штатах и во Франции, с дипломатической миссией, и в Африке, в качестве члена международной комиссии ООН по правам населения страдающего от нехватки пресной воды.

– Африка это не страна, – заметил бунтарь Бабушкин.

– Африка это страна, – заверил Готов, – там был я, но не ты.

– Покажите дракона, – почти хором попросили ученики.

– Думайте что говорите.

– Ну, пожалуйста. Вы же восьмому «Б» показывали, а мы чем хуже?

– Вы за кого меня принимаете, – театрально изобразил недоумение Готов.

Ребята не унимались и просили показать «дракона». Готов мотал головой, закрывал ладонями уши, издавал протяжный звук, чтобы не слышать учеников.

8 «А» попросил еще громче.

– Тихо!!! – скомандовал Готов. – У кого есть спички?

По рядам передали зажигалку. Учитель лег спиной на стол, задрал колени к голове, зажег зажигалку в пяти сантиметрах от анального отверстия и громко выпустил газы. Язык желто-синего пламени прошелся по штанине.

Радости восьмиклассников не было предела. Взявшись за животы, смеялись все без исключения. Готов спрыгнул со стола и раскланялся.

Успокоившись, школьники попросили повторить трюк.

– Хватит, хватит, – сказал учитель, – я и так слишком много для вас сделал. Теперь ваша очередь веселить меня. Давайте играть в «сифу». Я начинаю и кидаю, вот этой грязной тряпкой кому-нибудь в рожу. Увернулся – молодец, не увернулся – галишь. Ноги, руки, торс, затылок не считаются, только рожа. Обратно ляпу не сдаем.

– Н е е т! – протянул класс.

– Боитесь? До чего же вы скучные люди. Тяжело вам в жизни придется. Сколько у нас до конца урока? Пятнадцать минут? Э э эх, была не была, свободны. Мне еще шестому «В» задания для контрольной писать надо.

Парни из 9-го «А» играли в баскетбол. Играли на одно кольцо: потели, прыгали, кричали. Девушки «болели», сидя на лавках, с той и с другой стороны спортзала.

– Привет, – Лукиных подошел к Готову сзади и положил ему руку на плече.

– Добрый день, – ответил Готов.

Коллеги пожали друг другу руки.

– Шутов, Каменских, что вы скачете как стрекозлы, нормально играть не можете? – крикнул Лукиных баскетболистам и перевел взгляд на Готова. – Чего не работаешь?

– Окно. Дай, думаю, зайду.

При всей кажущейся грузности и неповоротливости Лукиных тем не менее обладал достаточной ловкостью и подвижностью. В свободное время он либо бегал, либо висел на турнике, либо жал штангу. Грубоватая, фамильярная манера общения физрука не очень нравилась Готову, но он не подавал вида.

– Правильно сделал, что зашел, – поманил рукой Лукиных. – Идем, покажу что-то.

Педагоги вошли в небольшую коморку, находящуюся перед раздевалками. На стенах комнатушки вымпелы, красного цвета с изображением Ленина, на полках несколько алюминиевых кубков.

– Садись, – сказал Лукиных и указал Готову на диван.

Готов с нетерпением ждал, что физрук покажет ему что-то действительно необычное, интересное. В голове промелькнуло: если это пистолет, то Лукиных расскажет, что он секретный агент и попытается завербовать; если это акваланг, то обязательно пригласит летом на подводную охоту; если это свинцовый контейнер с оружейным плутонием, то мысли вообще разбегаются в разные стороны.

Но «необычное» и «интересное» оказалось всего лишь небольшим фотоальбомом с нечеткими фотографиями каких-то школьных забегов, лыжных гонок, футбола. Готов, без эмоций пролистал альбом и положил рядом с собой на диван.

– За кого голосовал? – спросил Лукиных.

– В думу?

– Да, нет… в мэры.

– За Аркулова.

– Серезно? – удивился физрук. – Он же ворюга.

Готов почувствовал легкий укол самолюбия из-за попрания чести и достоинства выбранного им кандидата в мэры города:

– С чего ты взял?

– Как с чего? Это все знают. Он за четыре года себе квартиру и машину сделал.

– Какую машину?

– Ладу – десятку. Квартиру двухкомнатную в новом доме. Да все они там воруют. Этот твой Аркулов коммунальное хозяйство развалил. За электричество в два раза больше платим. Машзавод каким-то частникам продал.

– Я слышал, что на Машзаводе сейчас зарплаты бешенные платят… – нахмурился Готов.

– Так-то он так. Но выручка-то куда идет? Дяде-частнику в карман.

– А когда завод стоял, куда выручка шла?

– В бюджет конечно. На нашу зарплату.

– То есть ты хочешь сказать, что раньше ты получал больше, а когда Машзавод стал приносить прибыль соответственно меньше. Мне кажется, эти вещи напрямую вообще не связаны. И потом, что плохого в том, что мэр купил себе автомобиль. Нынче у каждого второго личный транспорт, А при зарплате главы администрации и квартиру двухкомнатную купить не проблема. Объясни, может я чего-то не понимаю, где ты воровство увидел?

– Да разве я об этом говорю? – выкручивался Лукиных. – Неправильная у тебя Готов позиция, ты же сам бюджетник. Думаешь, у него фондов никаких нет? Все равно есть какие-то фонды.

Готов недолюбливал глупых людей (себя он относил к умным), но тупых он просто не мог терпеть. Если, к примеру, поведать таким тупицам как Лукиных, что мэр Аркулов практикует нецелевое использование бюджетных средств и тем самым заграбастал миллионы – тупицы не поймут и вероятно могут даже не поверить. Миллионы для них это нечто неосязаемое, мифическое. Но когда речь идет о покупке автомобиля или шубы для жены готовы на всех углах кричать что мэр ворюга.

– Сам то ты за кого голосовал? – Готов поднялся с дивана.

– За Шляхмана.

– Почему? Считаешь, воровать не будет?

– А ему смысла нет, – расплылся в улыбке Лукиных. Он же бизнесмен, наворовался поди…

Готов вышел из физкульткоморки и завернул в мужскую раздевалку.

Шла перемена. Парней из 9 «А» сменяли парни из 9 «Б». Они молча переодевались и только несколько человек поздоровались с Готовым.

Учитель хлопнул в ладоши и громко скомандовал:

– Все смотрим на меня, Гущин тебя это тоже касается! Внимание!

Ученики прекратили переодеваться, ожидая чего-то серьезного.

– Что там? – ткнул в стену пальцем Готов.

– Девки переодеваются, – ответили ребята.

– Тогда что это? – спросил учитель и направил палец на вентиляционное отверстие, под потолком, на той же стене.

– Решетка, – неуверенно сказал длинноволосый девятиклассник.

– Это, патлатый, не решетка. Это окно в Европу. Становись ему на плечи.

Длинноволосый снял обувь, встал на плечи однокласснику и заглянул в отверстие:

– Ха ха ха, пацаны, там Ахмарова голоя.

За стеной раздались девичий визг и оскорбления.

– Тише ты, – одернул длинноволосого Готов, – соблюдай конспирацию.

Новое развлечение понравилось подросткам. Они по очереди взбирались друг другу на плечи, понаблюдать за женской раздевалкой. Хихикали и делились впечатлениями.

Ребята переоделись и пошли заниматься физкультурой. Дождавшись топота, Готов взял чей-то ботинок, спрятал подмышку и направился в свой класс.

В классе, черной подошвой ботинка, он крупно написал на стене: «ГОТОВ КАЗЁЛ», оставил несколько полос на полу, двери и отнес обувь обратно в раздевалку.

В различных неприятных ситуациях, неудачах люди часто ссылаются на «закон подлости», а о «законе антиподлости» почему-то забывают. Не сей раз в силу вступил второй закон. Как все удачно сложилось – в вестибюле навстречу Готову шла завуч.

– Надежда Ивановна, я вас как раз ищу. Всю школу оббегал, – голос Готова дрожал и срывался. – Вы представить себе не можете что произошло. Подобное безобразие я вижу впервые. Ни в одной школе я не встречал т а к о г о. Я чуть дар речи не потерял.

– В чем дело?! – включила режим «начальство» Сафронова.

Готов взял ее за руку и потащил за собой:

– Это ни в какие ворота не влезает… Надежда Ивановна, неужели это мне надо? Им надо. Я кроме добра никому ничего не желаю, а со мной как со скотиной. И вы, что греха таить, тоже иногда ко мне предвзято относитесь. Пришли. Вот полюбуйтесь. Только не заставляйте меня снова смотреть на это…

Отвернувшись к окну, Готов всхлипывал. Сафронова качала головой, словно не веря собственным глазам:

– И кто же это сделал?

– А, почем я знаю, – рыдал Готов. – Пришел. Думал план на месяц составлю, над диссертацией немного поработаю… Заметил-то не сразу. Я близорук, вы же знаете… Я не буду мыть! И уроки в этом ужасном месте тоже проводить не буду. Был же разговор насчет сменной обуви.

– Не убивайтесь вы так, – сказала Сафронова, разглядывая следы на полу. – Техничку сейчас позовем. Уберет. Это скорее всего седьмые или восьмые… А кабинет почему открыт был, Рудольф Вениаминович?

– Не знаю, не знаю. Я ничего не знаю. Фомкой или отмычками… Обидно. Этот негодяй будет сидеть на моих уроках, веселиться. А я не знаю кто он. Надежда Ивановна у вас когда-нибудь было схожее ощущение? Обида, душевное опустошение. Я чувствую себя загнанным в угол. Больно.

– Спрошу. Может быть кто-нибудь что-то видел, – сказала Сафронова, выходя из класса.

Готов упал на колени и забился в истерике. Стучал кулаками об пол и рычал:

– Я… мне… я… мне бы только найти эту падлу!!!

За физкультурой у 9 "Б» следовал урок истории. Ученики заходили в класс и улыбались, завидев на стене черное граффити.

– Не смотреть! Никому не смотреть!!! – с яростью крикнул Готов. – Носы не доросли! Сели все быстро! Сегодня самостоятельная работа. Открываем следующие три параграфа и конспектируем. Короче как в прошлый раз. В конце урока тетради на проверку. Оценки пойдут в журнал. Мои требования вам известны: грамотное изложение материала и красивый почерк.

Школьники зашуршали учебниками и тетрадями. Учитель открыл книжку с анекдотами и уже через пару минут стал заливаться громким смехом. Девятиклассникам тоже стало весело и интересно над чем смеется учитель истории.

– Расскажите нам, – попросил Женя Бузин.

– Работай давай, – огрызнулся Готов, – если не хочешь чтоб к твоей тетрадке у меня возник особый интерес.

Некоторое время ученики конспектировали молча.

Готов заскучал и предложил ребятам на секунду отвлечься:

– Вы, вероятно, не знаете, а ведь я когда-то был хорошо знаком с Владимиром Семеновичем Высоцким. Да-да, тем самым Высоцким. Больше того: мы с ним были друзья не разлей бензин. Случай помню, был. Однажды, мы с Владимиром Семеновичем покоряли Эверест. Я в ту пору страстно увлекался альпинизмом. Романтика, знаете, шестидесятники, мать их… физики лирики, Окуджава. Высоцкий наверх щемиться и щемиться, я за ним не поспеваю и не поспеваю. Как собака устал. А за спиной еще веревки, карабины, на поясе ледоруб как у Троцкого в башке. Закричал Володе: не могу больше, устал! Что мы там наверху забыли?! А он мне: терррррпи! И напевает: если друг оказался вдруг… На гнилуху давит. А еще слушайте. Стоим с Высоцким в дождь под грибком, пиво пьем. Ливень сильный, гроза. Под грибком сухо. Раньше-то пиво одно «Жигулевское» продавали, не как сейчас. Однако с рыбкой м м м м… да что там, и такое потянет. Вот… к чему это я… а а а о о… Гляжу, мимо нас девки бегут, пригнувшись. Головы пакетами полиэтиленовыми прикрыли, мокрые как курицы. Нет, курица не птица. Как эти, как там… с хвостом… ну, не суть важно. Я Высоцкого в бок тычу, мол давай девок позовем, под пивко тыры пыры, а он так посмотрел на них и так надменно: пррррроститутки. Ха-ха-ха!

Ученики засмеялись.

– Рудольф Вениаминович! – поднял руку Бузин.

– Ау! – откликнулся Готов.

– Вы где с Высоцким-то познакомились?

– Я давно с ним познакомился. Слушайте дальше. Как-то раз задумал я подшутить над Владимиром Семеновичем. Говорю, Владимир Семенович слышали новость, Говорухин Конкина с роли Шарапова снял и меня утвердил, а Горбатого вместо Джигарханяна Вахтанг Кикабидзе играть будет? В последней серии вы кричите не «а теперь Горбатый, я сказал Горбатый», а по другому «а теперь Шарапов, я сказал Шарапов». А Владимир Семенович посмотрел на меня устало и говорит: «Трррррепло». Ха ха ха! Ы ы ы! Еще случай. Сидим с Владимиром Семеновичем у меня на кухне, выпиваем. За жизнь разговариваем. Я беру гитару и начинаю петь «Кони привередливые». Владимир Семенович голову склонил, по лицу течет скупая мужская слеза и говорит: «Не берррреди душу». Душевный человек был, – Готов кашлянул и продолжил. – Еще вспомнил. Поехали мы с Владимиром Семеновичем на гастроли по Союзу. Где мы только не были. Везде были. От Калининграда до Владивостока. Все на поездах да на автобусах. Тяжело. А вы знаете, как Высоцкий на концертах выкладывался? И вот после выступления, в Тюмени кажется, подбегает к нему толпа девчонок и сует под нос барахло всякое: плакаты, календари. Можете себе представить, какие-то сикавки посмели маэстро после концерта тревожить. Владимир Семенович от них отбивается и меня на помощь зовет: «Ррррудольф уберррри этих грррррруппиз».

– Сколько вам тогда лет, было? – спросила Лиза Актюбина.

– Н у у у, сразу так и не вспомнишь. Молод был. Горяч. Кстати, это именно Владимир Семенович научил меня так великолепно играть на гитаре.

– Вы сыграете нам что нибудь?

По тому, как воодушевлено, задавала вопросы Лиза Актюбина, Готов предположил, что она поверила в правдивость историй.

– Я разве на турслете не играл? Нет? Странно… Тогда обязательно как-нибудь сыграю. Я ведь не только песни Высоцкого пою. У меня и свои есть. Да! Не так давно про ваш город написал. Только я исполнять ее не буду, там одна нецензурщина.

Потягиваясь, Готов громко зевнул:

– Э э э эх, пивка бы щас… Цыц, отставить смех. Слушайте лучше стишок.

От вороны карапуз, убежал заохав.

Этот парень просто трус – загляденье просто.

Этот хоть и сам с вершок, спорит с грозной птицей.

Этот парень педераст – в жизни пригодится.

Класс засмеялся, узнав в четверостишии кавер-версию стихотворения Маяковского.

– Альбинос! – окликнул Готов к светловолосого Сашу Порсева. – А ты, почему не веселишься?

– Голова болит, – уныло ответил Порсев.

– Голова? Это хорошо… В смысле хорошо что голова. Плохо что болит. Не выспался. Как говориться в пословице: «Кто рано встает, тому целый день спать хочется». Помассируй виски. Я по телику видел. Сказали помогает.

Готов приложил ладони к вискам и закрыл глаза:

– На днях мне видение было. Грядущее, ясно, явилось пред мной, во всей красоте великой своей. И видел я небо с тучами черным Мертвую землю и пепел, деревьев растущих когда то. Гиганты-качели, на детской площадке, что скрипят, издавая чудовищный вой. Дождь падает с неба кислотный, металл разъедает… Из бетонной стены торчит арматура. И кости: ребра и черепа, таз, позвоночник, голеностоп. Пальцы сжимают нейтронную пушку. В радиоактивном сиянии ночь так священна.

Звонок не заставил себя долго ждать. Готов взглянул на часы:

– У у у, какая точность. Точность вежливость учителей. Сдаем тетради и свободны – как рыбы в пролете.

9 «Б» дружно возмутился:

– Мы же почти ничего не написали.

– Мы вас слушали.

– Вы нам зубы заговаривали.

– Так не честно.

Очки учителя сползли к кончику носа:

– Вы меня ребята удивляете, ей богу. Причем здесь я? Учитесь свои проблемы решать самостоятельно. Сдаем тетради и без разговоров. Двойка так двойка, нет так нет. Мы с вами взрослые люди. Не в детском саду. Иначе я буду вынужден.

Послушно отдавая тетради учителю в руки, ученики ворчали. Готов сдвинул брови и, принимая конспекты, старался каждому заглянуть в глаза.

Из открытых окон кабинета информатики веяло осенним ветерком. На П-образно расставленных столах красовались новенькие компьютеры с семнадцати дюймовыми жидкокристаллическими мониторами. Стены украшали старинные плакаты со схемами алгоритмов и командами Бейсика.

Готов зашел в класс и помахал рукой информатику:

– Привет, Игорь! Как жизнь?

Игорь оторвался от экрана.

– А, Рудольф, здорово.

Они обменялись рукопожатиями.

– Видали людей с лучшими физическими данными.

Все шутишь. Ну, рассказывай.

– Да нечего особо рассказывать, – вздохнул Готов.– Давненько я тут не был. Смотрю компьютеры новые.

– Спонсоры подогнали, – гордо сказал Игорь, машины классные. Сам по прайсам выбирал. Полный карт-бланш дали по стоимости. Вот я и оттянулся на всю катушку. На всякий случай дополнительно, про запас кое-что взял.

Игорь преподавал информатику в школе недавно, но благодаря пробивному характеру и уму, завоевал значительный авторитет среди коллег. Он моложе Готова лет на восемь, но, судя по взаимоотношениям разница в возрасте не чувствовалась.

Одно время Игорь работал в московской фирме программного обеспечения. Потом скопил денег, уволился и открыл собственное дело, но прогорел, залез в долги. Короче говоря, полукриминальная история. Пришлось вернуться в родной город.

Готов удивительно быстро нашел с Игорем общий язык. С ним и Лукиных из всего педагогического состава был на ты.

Готов сел за компьютер и потрогал мышку.

– Дай посижу, хоть на чудо техники поглядеть… А сложно вообще на компьютере работать? Я в этом деле ни черта не понимаю.

– Как тебе сказать?.. и да и нет. Все зависит от того как сам себя настроишь. Если есть желание, на пользовательском уровне можно освоить за месяц, пятиклассники своими вопросами даже меня иногда в тупик ставят, схватывают налету… программировать или допустим в фотошопе работать, сложнее.

– Слушай, Игорь, ты сильно занят, – построив брови домиком, спросил Готов.

– Нет, бездельничаю. У меня два окна. А, что?

– У меня тоже уроков сейчас нет… вот подумал посидеть, поучиться, а то с техникой на вы, даже стыдно как-то. Научишь?

– Конечно, – согласился Игорь, – спрашивай что непонятно.

– Ладно… Windows я немного знаю… дальше… с чего начать?

– Сначала задай себе вопрос: что ты хочешь от компьютера получить.

Рудольф Вениаминович задумался. Глаза прощупывали потолок, пальцы теребили мочку уха. Внезапно по лицу растеклась улыбка.

– Тексты, тексты печатать, – захлопал в ладоши Готов.

Игорь встал и склонился к компьютеру Готова.

– Для этого надо запустить программу Word, из Microsoft Office… вот смотри: любым шрифтом, размеры… текст можно форматировать… короче масса возможностей.

– Орфографию проверяет?

– И орфографию и синтаксис. Набери слово содака.

Готов с трудом отыскал буквы на клавиатуре. Несколько раз спутал англоязычную и русскоязычную раскладку. Но в конце концов, усвоил что по-русски нужно печатать ориентируясь на красные символы.

– Вот видишь, – сказал Игорь, – программа подчеркнула неправильное слово волнистой линией. Теперь щелкни правой кнопкой мыши на слове… вот варианты собака, судака… жми на собаку… автоматически меняется.

– Полезно! Запятые тоже может?

– Тоже.

– А если я сам слово придумаю… ну, которого нет в русском языке.

– Сделаешь «добавить в словарь» и все. F1 нажми, здесь справочник по ворду есть, почитай.

– Потом. Как закрыть? А вот… файл… и закрыть. Или на крестик.

Готов безуспешно пытался закрыть программу, на вопрос анимационной скрепки, сохранять ли изменения в документе, упорно выбирал вариант «Отмена».

– Жми на «Нет», – посоветовал Игорь.

– Ха-ха, точно, – всплеснул руками Готов.

Игорь опять подошел к своему компьютеру и раздосадовано щелкнул на клавиатуре комбинацию клавиш.

– Завис зараза… ладно перезагрузим.

– Такое часто бывает?

– Не часто, но бывает.

Сделав умное выражение лица, Готов задал вопрос:

– Можно написать такую программу, чтобы монитор взорвался?

– Нет, конечно, – засмеялся Игорь.

– А можно не сходя с этого места, в банке там что-нибудь взломать и деньги на свой счет перевести?

– Теоретически можно, а практически…

– Мне бы не помешала парочка миллионов, – недослушал Готов.

– Мне бы тоже.

Готов нашел игры и выбрал пасьянс «Паук»:

– Я у директора в кабинете в паука играл. Мы с ним вдвоем в канун ноябрьских праздников бутылку пшенички раздавили. Он вырубился, до этого поддатый был, а я компик включил… Слышь, а тебе нравится когда клавиатуру клавой называют?

– Терпеть не могу, – глаза Игоря загорелись.– Еще материнскую плату матерью называют. CD-ROM – сидюк, винчестер – винт. Когда говорят не Windows, а винда меня трясти начинает. Один идиот знакомый увидел в какой-то рекламе как на CD-ROM… вот таким образом чашку кофе ставят и называл его подставкой под кофе… Или не E-mail, а мыло… чушь собачья. Программы – проги. Нормально, да? Существует четкое название – звуковая карта, нет же звуковуха…

– Ладно не кипятись, – засмеялся Готов.

– Бесит. Не клава, а устройство ввода информации – клавиатура.

Помолчав, Игорь тоже рассмеялся. Готов зевая спросил:

– Игорь к Интернету здесь можно подключиться?

– Можно.

– Покажи мне. Я ни разу не видел.

– Никогда?– удивился Игорь.

– Никогда. Не доводилось.

– Давай покажу, только никому не рассказывай. До шефа дойдет, проблемы будут. Интернетовское время только в учебных целях, но мы полчасика, я думаю, украдем.

– Только ты мне объясняй все по порядку.

Игорь сел рядом с Готовым.

– Во-первых устанавливаем соединение.

– А, что это жужжит?

– Это модем. Теперь вводим логин и пароль… так… ждем… всё мы в интернете.

– И что?

– Заходим в поисковик, в Яндекс например, и набираем слово или ключевую фразу по интересующей теме… музыка… поиск… можно просто Enter. Вот куча ссылок на сайты. Можно в чат зайти.

– Куда?

– В чат. Общение в реальном времени. Правда, я такой глупостью не занимаюсь, но некоторым нравиться. Сейчас зарегистрируюсь… Придумываем псевдоним или как говорят ник… допустим «учитель», наблюдай посылаем сообщение Смуглому… Привет… ждем… этот Смуглый возможно на другом конце страны сейчас, а может и в соседнем микрорайоне… ответил: привет, как дела…

– Ха, во идиот, – воскликнул Готов, – гомосек наверно.

– Не исключено, еще спрашивает: кто ты по знаку Зодиака.

– Я же говорил гомик. Не нравится мне чат. Что еще есть.

– У-у-у, тут много чего. Я тебя только с основами знакомлю.

– Можно я сам попробую, пока время еще есть. Включи мне Яндекс пожалуйста.

Готов потер ладони, высунул язык, старательно в строке поисковика набрал слово «порно» и нажал Enter.

Вот уже полчаса 10-й «А» слушал речь Готова. Учитель делился впечатлениями от посещения собрания местной ячейки коммунистической партии.

– Ведь правильно скорректированный социализм приносит в казну государства колоссальные доходы. Если бы неизвестно кто, неизвестно с какой целью все не порушил, все не развалил в нашей стране, еще лет двадцать и социализм подошел бы к финальной черте, и XXI столетие ознаменовалось бы новым этапом в жизни человечества – коммунизмом.

– Да кому нужен этот коммунизм? – возразил Федоров Дима. – Мы кажется жили уже семьдесят лет при коммунизме.

– Как кому? – удивился Готов. – Всем вам, мне, всему человечеству. А тот строй который был в нашей стране начиная с 1917 года немножко не соответствовал… И к тому же ты семьдесят лет не жил, тебе всего шестнадцать.

– В Америке жизнь намного лучше, там все есть, – вмешался Виталя Бойчук.

– Это заблуждение и дезинформация. В Америке, я имею в виду США, хорошо живется только двум процентам населения, которые грабят народ. Остальные это бедные, бездомные, нищие.

– Там любому безработному пособие офигительное платят, – упорствовал Бойчук.

– Никому ничего там не платят, – авторитетно сказал учитель. – Богачи все забирают себе.

Федоров усмехнулся:

– Правильно. Почему если я, например, зарабатываю деньги, то должен с кем-то делиться?

– А как ты хотел, ты живешь в обществе.

– Но должна быть свобода выбора…

– А что ты понимаешь под свободой? То-то, вот и молчи! Вам только кажется, что вы хотите хорошо жить. Дело не в этом. Просто вы хотите грабить народ.

– Да никого мы не хотим грабить, просто все хотят жить по-человечески.

– У меня в голове не укладывается, что твоя башка подразумевает под по-человечески?

– Ну, как в Европе живут, например.

– Откуда ты знаешь, как живут в Европе? Там все давным-давно сгнило.

– Все равно вашего коммунизма никогда не будет, – ухмыляясь, заявил ученик.

– Лучше закрой свой рот, пока еще есть время, – зашипел Готов.

– А что вы ему рот затыкаете?! – вступились одноклассники.

– Закройте свои пасти, барчуки, – заорал Готов.

– Да пошел ты!

Нервная дрожь пробежала по телу учителя.

Рудольф Вениаминович схватил дипломат и швырнул в центр класса. Дипломат, отскочив от Макаровой Насти, ударился о пол и раскрылся.

Чего там только не было. Кипа не проверенных тетрадей, трико, журнал «Плейбой», пустая бутылка коньяка, три свечки, веер.

– Смотрите что у него там, – засмеялся Ширяев Витя.

– Ничего не трогать, не прикасаться к моим вещам, – приказал Готов.

Спустя пять минут Готов за руку привел директора.

– Вот полюбуйтесь пожалуйста, вышел, понимаешь, в туалет, прихожу а тут… Все вещи разбросаны, половины нету, деньги пропали. Вы мне скажите, я горбачусь с утра до ночи, я заслужил такой обращение?

– Не ожидал я от вас, ребята, – покачал головой директор.

5 й «Д» вовсю галдел в классе. На полу, на партах, на подоконниках лежали перевязанные бечевкой тюки газет и журналов. Дети спорили меж собой, кто больше всех принес макулатуры и, увлеченные бахвальством, не заметили появление учителя.

Готов уверенным голосом произнес:

– Сейчас мы проверим, кто из вас достоин звания «лучший ученик года» и поможет нам вот эта штука.

Он взял ручные весы на уровне груди, оттянул крючок и отпустил. Весы лязгнули.

– В очередь… дети… – приказал Готов, – и уберите бумагу с подоконника.

Ученики столпились у стола учителя. Не в состоянии создать очередь, ребята ругались, толкались, создавая учителю массу неприятных ощущений.

– Нет, так не пойдет. Вы, прям, как стадо барашков. Сядьте на свои места, будем по списку. Амиров!

Амиров схватил с парты две связки газет и подошел к столу.

– Собрал! – гордо заявил школьник.

– Еще бы ты не собрал, – усмехнулся Готов. – Знаешь что такое инстинкт самосохранения? Не знаешь? А а, знаешь? Хорошо. Инстинкт самосохранения не позволил бы тебе не собрать. Жить всем хочется, а умирать никому… да, ты не бойся. Американский офицер аборигена тихоокеанских островов не обидит.

– А я и не боюсь, – весело сказал Амиров.

– Напрасно, – сухо заметил Готов. – Ладно, время терять не будем. Что у тебя там?

Взвесили два тюка, весы показали 8 килограмм. Готов одобрил:

– Не дурно. У тебя все шансы стать учеником года. Молодец. Бросай в угол. Следующий Верещагин.

– Я не принес, – виновато сказал Верещагин.

– А что случилось? – обеспокоено спросил Готов. – Забыл?

– Нет.

– Что тогда?

Мальчик, ковыряя в носу, опустил голову:

– Мне отец сказал, чтобы я дурью не занимался и что никакого фонда мира нет.

Готов подошел к школьнику и погладил по голове:

– А ты как думаешь?

– Откуда я знаю…

– Гадский папа, – учитель прошелся по классу. – Но ты не переживай Женя. А то, что ты подставил класс… забудь, не бери в голову. Надеюсь, товарищи тебя простят, не обратят внимание на твое предательство.

Готов обратился к классу, словно советуясь:

– Ведь, правда, ребята, мы простим Верещагину то, что он послал нас куда подальше, растоптал нашу честь и достоинство? Потому что никакого фонда мира нет, а Рудольф Вениаминович дебил, который все придумал. И никаких голодных детей в Руанде и Намибии нет. Рудольф Вениаминович вертолет с ДЦП и ЧМТ. Как, Иванова? Что такое ДЦП? Детский церебральный паралич, а ЧМТ – черепно-мозговая травма. Такая большая, а простых вещей не знаешь.

Готов начал сильно сопеть, зрачки расширились, пальцы нервно теребили весы. Он пяткой толкнут стул в угол и заорал:

– Да, что это такое делается?!! Ты что Верещагин вообще со стыдом не дружишь?!! Кто твой папа такой?!! Бог?!! Истина?!! Вещь в себе?!! Неужели у тебя своей головы нет на плечах?!! Скажи, тебя гильотинировали?!! А?!! Жбан оторвали или просто аист некомплект принес?!! Иди! Иди, прошу тебя, пока я еще в состоянии адекватно реагировать на внешние раздражители, и без макулатуры не возвращайся.

Учитель немного успокоился, но еще оставался раздраженным. Школьники, под впечатлением от неосмотрительного проступка Верещагина, пробежались глазами по собственным подношениям: все ли на месте, и каждый подвинул свой тюк ближе к себе.

– Титова, давай, ты следующая по списку… а нет не следующая… Все равно давай. Или тоже как Верещагин на все забила.

Девочка встала и заплакала:

– Я забыла.

Готов пришел в неописуемое бешенство. Вскинул стол, чуть не покалечив нескольких ребятишек. Схватил указку и в щепки размозжил о подоконник.

– Сколько это может продолжиться, в конце-то концов, из конца-то в конец?!! Вы что меня в психушку решили свести?!! Почему?!! Почему, ты, Титова, забыла?!!

– Совсем вылетело из головы, – ревела девочка.

– Из ваших голов только вылетать и может, а влетать хрен с маслом. За что мне такое наказание? Титова, сделай так, чтобы я тебя не наблюдал. Я сказал во о о он!!! Вместе с Верещагиным, без макулатуры не возвращайтесь.

Готов подошел к окну и закрыл лицо руками, плечи его вздрагивали. Но он не плакал. Учитель считал, что плачущий педагог, с педагогической точки зрения, серьезное наказание для ребенка. Наказание полезное, так как прививает стыд и уважение к старшим. Поэтому он разыгрывал театр.

Дети, может быть, и почувствовали себя неловко, если б плакала женщина, но когда плачет учитель-мужчина, можно только не на шутку испугаться и усомниться в благих намерениях преподавателя.

По одному ученики подходили к учителю и сдавали вторсырье. Те, кто принес менее, оговоренных пяти килограмм, отправлялись добирать недостающее.

Обладателя титула «ученик года» обещано объявить на следующий день, когда будут известны результаты сбора макулатуры по всей школе.

В углу класса образовалась внушительная куча из «бэушных» газет, журналов и прочей бумаги.

Просалютовав секретарше Варе, Готов без стука вошел в кабинет директора. Смирнов занюхивал рукавом и без удивления поднял глаза.

– Все! Собрали! – победно сказал Готов. – 101 килограмм!

– Что, собрали? – спросил директор и закурил сигарету.

– Шутить изволите? – лукаво сощурил глаза Готов. – Кто забирать будет?

– Что, забирать, Рудольф Вениаминович?

– Макулатуру, что же еще.

– Какую макулатуру, объясните толком, – сигарета выпала из рук и, отскочив от штанины, залетела под стол. Смирнов поспешно отряхнул брюки отыскал сигарету под столом, затянулся. – Вот из-за вас чуть штаны не прожег.

Готов недоумевал

– Причем тут я? Курить не надо, тогда и портки в целости останутся. Мы сдаем макулатуру или нет?

– Рудольф Вениаминович, что вы от меня хотите? – устало проговорил директор. – Какая еще макулатура? Зачем?

– Я не понимаю, – обозлился Готов, – по-вашему, я шут? Посмотрите, у меня на спине не приклеена бумажка? На ней не написано «дурак»? Вы что сговорились издеваться надо мной? Ведь сказано было: вся школа собирает макулатуру, деньги от выручки идут в «фонд мира», школьники собравшие макулатуры больше всех удостаиваются звания «ученик года». Хотите сказать, директор об этом ничего не знает?

– Впервые слышу.

Готов схватился за волосы:

– О, май гот! Меня порвет сейчас! В моем кабинете куча бумаги, у Верещагина с Титовой строгий выговор с занесением… что получается я их просто так наказал? А наш директор ничего не знает! Ну, ваще!

Смирнов замахал руками, защищаясь:

– Спросите у Сафроновой, может она знает. Вы не исключаете, что вам это приснилось?

– Исключаю, – бросил Готов и вышел к секретарше. – Варенька хоть ты-то в курсе насчет макулатуры.

Варя пожала плечами. Учитель наклонился к ней:

– Смирнов тебя топчет?

– А?

– Бэ!

Завуч вела урок и записывала на доске формулы. С порога Готов накинулся:

– Надежда Ивановна, сколько этот бардак может продолжаться? Смирнов ни хрена не знает. Мы собрали 101 кило, где движняки недетские по школе. Все не в курсах. Я вам кто, шут гороховый?

Сафронова схватила его за рукав и вывела в коридор:

– Вы что себе позволяете, Рудольф Вениаминович?! Врываетесь без стука посередь урока, бесцеремонно требуете не понятно что.

Готов возмутился:

– Бесцеремонно? Вы говорите, бесцеремонно? А какие извините за нескромный вопрос, вам нужны церемонии, в реверансе распластаться что ли или честь отдать? Мои ребята макулатуры 101 килограмм, в поте лица, собрали, а вам хоть бы хны.

– Какая макулатура? Что вы несете?

– Подождите, подождите… успокоимся. Скажите мне, только честно, наша школа собирает макулатуру?

– Нет, ничего наша школа не собирает. По крайней мере, я слышу об этом впервые.

– Хорошо. И в фонд мира вырученные деньги не перечисляем?

– Рудольф Вениаминович, вы в своем уме? Саманту Смит бы еще вспомнили. Фонда мира уж и не существует наверно. Проснулись.

Готов покусал губу:

– Что мне теперь с папиром делать?

– С каким папиром?

– С тем, что мой класс собрал.

– Не знаю.

– Зато я знаю!

Он развернулся и пошел прочь.

Полчаса Готов выносил макулатуру во двор школы. Сделал из тюков пирамиду, сбегал в ближайший продуктовый магазин за спичками и поджог.

Учитель прыгал вокруг горящей бумаги, ворошил угли палкой. Фигурам школьников, маячившим в окнах, Готов показывал кулак с оттопыренным средним пальцем.

Готов пришел в школу без традиционной шляпы, но не без головного убора вообще. На голову он водрузил нечто, неподдающееся никакому описанию. Но поскольку описывать все равно придется, начнем. Алюминиевый обруч, от которого исходят и смыкаются над макушкой медные проволочки. На проволочки нанизаны изогнутые в причудливые формы металлические пластинки, вероятно, вырезанные из пивных банок.

Кроме смеха, у встречных школьников и коллег, данное произведение авангардной моды вызвать ничего не могло. Прокрутка пальца у виска, слова: дурак, идиот, дебил, вот те немногие знаки внимания оказывали окружающие за спиной учителя.

В классе хихиканья и шепота Готов старался не замечать, как ни было трудно это сделать. 7 «Б» не сводил с учителя глаз. Точнее с головного убора (его учитель не убрал вместе с плащом в шкаф).

– Что уставились? – рявкнул Готов. – Я похож на новые ворота?

Ребята не сразу вспомнили поговорку «уставился как баран на новый ворота», а когда вспомнили засмеялись, сопоставив и логически вычислив, что бараны это они. Готов тоже слегка ухмыльнулся.

– А что это у вас? – спросил Ладыгин, воспользовавшись разрядкой.

Готов стал тщательно шарить руками по одежде:

– Где? Что? Где, где?

На рукаве он увидел маленького паучка (его вряд ли мог заметить школьник) и, стряхивая, завизжал.

– А а а а а!!! Убери, убери, убери!!! Ненавижу этих тварей!!!

7 «Б» снова засмеялся. Тот же самый ученик еще раз задал вопрос:

– Не е е, на голове что у вас?

– Машинки, – отмахнулся Готов.

Ребята переглянулись. Посыпались вопросы:

– Зачем?

– Почему машинки?

– Шляпа что ли так называется?

Готов сморщился:

– Сам ты шляпа! Это машинки. Можете сами сделать себе такие же. Если хотите защититься.

Заинтригованные школьники, стали расспрашивать учителя о практическом назначении «машинок». Готов прожестикулировал: замолчать, соблюдать спокойствие.

– Наша планета Земля, – сказал он, – не просто планета – это живое существо. А мы, люди, часть этого огромного организма. Но несколько десятков веков назад Земля попала под власть какого-то чуждого разума. Будем условно называть его суперкомпьютер. Цели и задачи не понятны, но влияние на человека очевидно. Учеными давно доказано, что человеческий организм способен жить около тысячи лет. Свидетельства тому мы находим в Библии где говориться о людях проживших восемьсот девятьсот лет. Со времен захвата Земли суперкомпьютером человеческая раса едва-едва дотягивает до ста. Но самое страшное, что суперкомпьютер способен управлять нашим сознанием. Повторяю, для чего он это делает неизвестно, но факт на лицо.

Готов окинул взглядом, открывших рты, учеников и продолжил:

– Однако, нашлись люди, экстрасенсы, которые научились не поддаваться воздействию суперкомпьютера. Например, тибетские монахи в засекреченных монастырях живут по тысяче лет. Их проблема в том, что они расценивают свое долголетие как победу над смертью, достигнутую тренировками и медитацией. Но, к счастью, современные экстрасенсы прагматики и не связавают продолжительность жизни с божественным провидением. С помощью ученых они обнаружили волны, которые посылает нам в мозг суперкомпьютер и создали прибор способный защитить человека от их воздействия. Этот прибор называется «машинки».

– И что, вы тысячу лет жить будете? – спросили Готова.

– К счастью, да. Но это еще не все. Со временем у меня откроются новые способности: телекинез, телепатия, ясновидение, регенеративные способности. Не расстраивайтесь, вашим пра-пра-пра-пра-правнукам я привет передам.

– Откуда вы это знаете?

– Прочитал в умных книгах.

У ребят возникло любопытство.

– Машинки можно снимать? – прозвучал вопрос.

– Нет. Ни при каких обстоятельствах.

– И даже спать с машинками?

– Даже спать, – зевнул Готов.

– И тысячу лет с ними ходить?

Готов хохотнул и покачал головой, мол, ну и тупые же вы:

– Тысячу лет ходить не придется. Спятить можно.

– А сколько?

– Сколько, сколько, – занервничал Готов. – Сколько надо, столько и буду ходить. Вам-то, какое дело? Лет двадцать не меньше. Пока не откроются экстрасенсорные способности. Тогда и без машинок обойдусь.

– У вас уже начали открываться способности?

– Да, ясновидение, – Готов сказал это с такой уверенностью и с таким каменным лицом, что 7-му «Б» стало не по себе.

– Предскажите что-нибудь, – дружно попросили ученики.

– Предсказываю. Сегодня на уроке, Шестопалов получит двойку.

– А я выучил, – обрадовано, подловил учителя Шестопалов.

Готов в ответ подловил его:

– А я все равно поставлю.

Все засмеялись. Обиженный Шестопалов сказал:

– Я выучил. Можете проверить. Мне не за что двойку ставить. Туфта это – ваши машинки.

Готов замер на месте и покосился на Шестопалова. Класс тоже замер. Шариковая ручка выпала из рук учителя.

– Повтори то, что ты сейчас сказал, – процедил он.

– Че? – негромко спросил Шестопалов.

– Повтори, – почти зарычал Готов.

Казалось бы можно Готова и послать куда подальше, прецедентов было немало, но у него сделались такие бешенные глаза, что у Шестопалова возникли сомнения: а стоит ли связываться? Человека пришедшего на работу с «машинками» на голове, наверняка никто не посадит в тюрьму в случае нанесения школьнику тяжких телесных повреждений. В лучшем случае направят на принудительное лечение.

– А че я сказал такого? – промямлил Шестопалов.

– Повтори, – Готов не хотел выходить из образа. Он старательно артикулировал губами, беззвучно ругаясь матом.

– То, что двойку не за что ставить? Я выучил.

– Повтори про машинки, – переходя на хрип, сказал Готов.

В неподвижной позе Готов стоял до конца урока. Откуда такое терпение у человека?

После звонка, ученики собрались и осторожно, стараясь обходить Готова как можно дальше, стали выходить.

Открыли дверь, и сквозняк заставил «машинки» на голове учителя звенеть.

Перед тем как войти в учительскую, завуч Сафронова, Житных и Ермакова звонко рассмеялись. Открыв дверь, они замерли в ужасе. Перед ними предстала необыкновенная, доселе невиданная картина.

На письменном столе стоял стул, на котором в свою очередь балансировал Готов, с привязанной к люстре, петлей на шее. Очки учителя сползли к кончику носа, руки за спиной, на глазах проступили слезы.

– Рудольф Вениаминович… это вы… подождите… – прошептала Сафронова.

Женщины встали вокруг импровизированного эшафота в полной растерянности.

– Рудольф Вениаминович, вы меня слышите? – все также шепотом спросила завуч.

Готов шмыгнул носом и громко чихнул. Традиционного пожелания здоровья от коллег не последовало.

– Вероника Олеговна, голубушка, сбегайте за мужчинами… к Владимиру Константиновичу не ходите, он уехал, и не поднимайте шум, – попросила Житных Ермакову.

Молодая географичка выбежала. Оставшиеся вцепились в стул, на котором стоял потенциальный самоубийца.

– Что вы его держите? – сквозь слезы промямлил Готов. – Думаете буду из-под ног выбивать? А я и спрыгнуть могу.

Сафронова взяла осуществление операции по спасению жизни человека под личный контроль.

– Господи, Рудольф Вениаминович, что вы делаете? – строго сказала она. – Слезайте немедленно! Уберите петлю!

– Нет! Все хватит! – сказал Готов. – Довольно, достаточно, натерпелся! У трупа в кармане будет лежать ключ от квартиры. Денег там нет, я их на книжку… К квартире на письменном столе завещание. Все. Прощайте.

– Нет, нет, подождите. Может, у вас что-то случилось? Может, чем-нибудь помочь?

Завуч оказалась в полной растерянности. Что говорить в таких случаях? Как поступать? Перед глазами пробегают кадры из американских фильмов, когда кто-нибудь пытается спрыгнуть с небоскреба, а полицейский уговаривает не делать этого. После возникает мысль о том, каково будет душевное состояние при факте, что не удалось спасти человека. Злые взгляды родственников покойного и упреки за спиной: «он еще был жив», «дура, стояла и смотрела», «что за человек, так даже звери не поступают».

В учительскую вбежала Ермакова. Мужчин найти не удалось, зато как нельзя кстати школьный психолог Аделаида Васильевна Холодова. Весьма импозантная женщина, с ярко накрашенными губами. Черные крашенные волосы и накинутый на плечи цветастый платок делали ее похожей скорее на вокзальную цыганку, чем на школьного психолога. Но надменная манера разговаривать и полуаристократические жесты создавали двоякое впечатление.

Холодова провела рукой, показывая всем отойти от Готова и, с видом профессионала, словно каждый день вытаскивает людей из петли, сказала:

– Рудольф Вениаминович, для начала успокойтесь. Сделайте глубокий вдох.

– Сделал, – буркнул Готов и поправил петлю.

– Хорошо. Очень хорошо. Самое главное не делайте резких движений.

Готов поправил очки и с удивлением посмотрел на психолога. Холодова подошла ближе.

– Ответьте мне всего лишь на один вопрос…

– Какой еще вопрос?

– На один простой вопрос. Вы сегодня завтракали?

– В смысле?

– Пожалуйста, не задавайте вопросы мне. Диалог веду я. Вы ели сегодня утром?

– Ел, – улыбнулся Готов.

– А что вы ели? – повысив голос на октаву выше, спросила Холодова.

– Пищу, – на октаву понизив, ответил Готов.

Стоящие в стороне педагоги переглянулись. Переложив ответственность в руки компетентного специалиста они успокоились. Паника сменилась любопытным ожиданием: что будет если Готов действительно вздернется? Может стоит позвонить в милицию? Или вызвать скорую? Сделать что-то правильное, по инструкции? Но где эта инструкция? Да, вот же профессионал, на своем рабочем месте, так сказать при исполнении. Психолог велела стоять в сторонке и не вякать. А мы что? Мы ничего… Мы знаем немецкий язык, Бангладеш на карте с закрытыми глазами… Если что, так ведь Холодова там… а взялся за гуж, не говори, что не дюж. Если не знает что делать не надо и лезть, сами бы что-нибудь придумали: как-никак педагоги, с людьми работать умеем.

– Поконкретнее. Что именно лежало сегодня на вашем столе, – уверенно спросила Холодова.

– Э э э, сейчас вспомню… Яйца жареные, колбаса, батон, биойогурт… Хотел сок яблочный, а потом вспомнил: если с утра выпить сока – к обеду обязательно продрищет. Не стал.

– Вкусный был завтрак? Как наверно приятно, встать с утра, а на кухне шипит сковородка с аппетитной колбаской, цвета утреннего солнца желтки, свежий батон… Вкуснотища!

– Дерьмо полное! – взвизгнул Готов. – Колбаса «чайная». Я как подумаю, что в колбасу туалетную бумагу добавляют – все наружу лезет. Яичница пригорела, пока брился, а недельным батоном я себе чуть всю пилораму не поломал. Может это вы встаете и сковородка шипит, а я сам себе готовлю. Подозреваю, что мужа своего вы по полной программе обработали, раз он раньше жены встает. Стирает тоже он? И полы моет?

– Рудольф Вениаминович, я не об этом сейчас, – моргала Холодова.

– Об этом! Ой, какая колбаска, как все вкусно… зачем умирать если в жизни столько радостей? А фруктов к завтраку добавить, м м м… Не надо! Слышали! Я уже имел удовольствие сказать, что у меня с утренних фруктов дрищ!

Ермакова хихикнула. Сафронова взглянула на нее с укором.

Холодова растерянно развела руки:

– Раз уж вы все поняли, слезайте.

– Обожаю психологов! Вот аргументище: если все понимаешь, то и вешаться ни к чему. Вы хоть знаете, почему я здесь стою.

– Нет.

– Вы не психолог, вы шарлатанка. Если б вы знали…

– Расскажите.

– Я не человечески устал.

Готов протер очки, поправил петлю и подергал веревку.

– Крепкая. Выдержит. У вас еще вопросы госпожа Холодова?

– Рудольф Вениаминович, вы я знаю нездешний. Давно на родине не были?

В учительской стало зловеще тихо.

– Тихо как… кое-кто рожает сейчас наверное, – задумчиво сказал Готов. – На родине был недавно. Родители живы-здоровы. Какое это вообще имеет отношение к делу?

– Медленно сосчитайте до десяти и обратно, – попросила Холодова.

– 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1… До, ре, ми фа, соль, ля, си, до, до, си, ля, соль, фа, ми, ре, до… Нормально?

– Теперь…

– Я сейчас засну и со стула сбрякаю. Какой вы, извиняюсь за выражение, психолог. За что вам только зарплату платят?

Холодова не унималась:

– В чем, по-вашему, смысл жизни.

– Смысл жизни у меня ассоциируются со смертью.

– Вы подумали о ваших будущих детях? О том, что они могут никогда не родиться, если вы умрете.

– Может я евнух, откуда вам знать?

Судорожно тряся ладонью в области гениталий, Готов издал характерный присвист.

Психолог, психуя, крикнула:

– Вешайтесь, валяйте, не буду мешать! Все верно, вам не стоит жить.

Женщины-педагоги засуетились. Готов сделал несколько прыжков на стуле и чуть не потерял равновесие. Женщины охнули. Напряжение нарастало. Учитель поднес руки к лицу, изображая мусульманскую молитву и по-католически перекрестился.

– Аделаида Васильевна, сделайте что-нибудь, он же прыгнет, – взмолилась завуч.

– Пускай, – ответила та.

– Но так же нельзя.

– Почему нельзя? Человек добровольно желает уйти из жизни, зачем препятствовать?

– Вам это боком выйдет. Как вы с этим жить будете? – ехидно сказал Готов.

– Ничего, переживу. Так вы прыгаете или нет?

Учитель приготовился к прыжку. Житных зажмурилась. Сафронова отвернулась. Ермакова завизжала.

Готов освободился от петли и, не спеша слез со стула.

– А я и не собирался вешаться, – нервно смеясь, произнес он.

– Теперь господин Готов вам понятно, за что я получаю зарплату? – ликовала Холодова.

– Завали свое, поняла ты?! Что вылупилась, шняга?! Овца тупая, ы ы!!! Вафля!!! Пошла ты, понятно, сука!!! Козел!!! Ы-ы, тю-тю-тю, чмошница!!!

– В детстве, больше всего на свете, меня бесили три вещи: когда мне с родителями приходилось садить картошку (ездить в поле на отцовском запорожце), когда эту картошку приходила пора окучивать, а в третьих, я ненавидел её собирать. Я ненавидел это делать всеми фибрами своей нетленной души. Став постарше, я обнаружил, как ни странно, некоторую склонность к ботанике. Участвовал в областных олимпиадах, занимал места. А как вы думали? Разумеется, занимал. В результате неуемной тяги к опытам, на огороде, я сделал выдающееся, по своим масштабам, открытие: если картофель не окучивать – урожайность повышается в три раза. Когда я это обнаружил, то чуть не ох… С таким рацпредложением, в свое время, ленинскую премию схлопотать было как два пальца. Моей мечтой была Нобелевская. Я писал письма профессорам, светилам мировой селекции. Но, увы! Кому-то видимо выгодно, что бы люди дубасили землю мотыгами. Донашеэрство какое-то, – пренебрежительно выдохнул учитель.

Готов снял пиджак и повесил на спинку стула. Заметив расстегнутую ширинку, он в припрыжку подбежал к окну и спрятался за шторку. Застегнув молнию Готов промаршировал к столу и пронзительно взвопил:

– Но только через год до меня дошло, что если картошку не садить вообще… вы даже осознать не сможете, сколько её, в таком случае вырастет. Один район в состоянии прокормить целую страну.

То ли потому, что учитель в этот день был рассеян, быть может сказывалась близорукость, но по какой-то не ведомой причине он не заметил, что в классе, на задней парте, сидел директор школы. По определенному стечению обстоятельств директор являлся биологом (специализируясь именно на ботанике).

– Вы сами то верите в то, что говорите, Рудольф Вениаминович, – смеясь, спросил директор.

Готов стоял лицом к доске, писал тему урока и не понял, кто выступает в роли истца. Роль ответчика Готов, разумеется, принял.

– Сегодня здесь произойдет убийство, – вдавливая мел в доску и кроша, прошипел учитель, – кто это ляпнул?

– Это я сказал, Рудольф Вениаминович. Насколько я понял, вы даже не заметили моего присутствия. Извините, что я уж так, без разрешения.

– У-у у-у товари… господин директор, – сменив гнев на обезьянничество, залебезил Готов, – добро пожаловать… чай, кофе, конфеты? Может что покрепче…? А-а-а понимаю: на службе.

– Я хотел бы подискутировать на эту тему, – сказал директор, – что значит, «картофель не садить»?

– Ну, даже не знаю, как сказать. Вы можете не понять этого. Сложно, очень сложно.

– Уж постараюсь, биолог все-таки. К примеру: я в этом году не садил на колхозном поле картошку. Она там и не выросла.

– Правильно. Там выросла пшеница.

– Нет там ни какой пшеницы.

– Значит турнепс, ананасы, эвкалипты, манго, морошка. Что бы вырос картофель, нужно не садить именно картофель, а не просто быть тупым статистом и ждать от моря не известно чего.

– Объясните, пожалуйста, как происходит процесс не посадки.

– Что вы от меня хотите? – взмолился Готов. – Да, я говно. Оставьте меня в покое или я убью себя.

Готов выбежал в коридор, умело изображая рыдание.

Кто-то вероятно заметит: «Почему в главе ни разу не упомянуты школьники?». Ответ прост, учеников в классе не было вообще.

В детстве Готов коллекционировал марки. Заядлым филателистом он не был, поэтому и собрал всего три альбома. Но не так давно интерес к маркам возобновился. Причиной тому стала статья в журнале, где говорилось о богатых филателистах и небывалой стоимости редких марок. Перелистав запылившиеся альбомы Готов сделал вывод, что некоторые марки красивы, наверняка редки и стоят кучу денег. Продать их стало целью.

Поделившись задумкой с коллегами, Готов узнал, что по субботам в здании главпочтамта собираются филателисты, которых возможно заинтересуют его марки.

В холле главпочтамта разместилось на подоконниках около десятка филателистов. Здесь собрались и школьники старших классов и люди довольно пожилого возраста. Они увлеченно обсуждали, зажатые в пинцетах марки, разглядывали через лупу, сверялись с каталогами, когда возникали сомнения по тому или иному поводу, менялись и торговали.

Готов вынул из пакета три альбома и положил в развернутом виде на свободный подоконник. Каждый альбом тематический: марки с животными, техника и спорт.

Учитель обратился к листающему каталог бородатому коллекционеру:

– Извините. Вы не хотели бы посмотреть мои марки.

– Да, с удовольствием, – улыбнулся бородач, доставая из кармана пинцет с лупой.

– А я тем временем хотел бы посмотреть ваши.

– Пожалуйста, – коллекционер протянул Готову два обтянутых кожей альбома. – Вы интересуетесь чем-то конкретным?

– Всем. Я интересуюсь всем.

Листая альбомы Готов обнаружил, что коллекция, бородатого любителя марок не ахти. Марки старые, потрепанные, почти нет цветных, да еще и гашеные в придачу. Закончив просмотр Готов хотел посочувствовать, мол, зря ты, друг, такую дрянь собираешь, но филателист опередил:

– К сожалению, ваши марки не представляют для меня никакого интереса.

– Да, что вы такое говорите? – с высокомерием произнес Готов. – Для кого они по вашему представляют интерес?

– Боюсь, что ни для кого. Извините, – филателист осторожно взял из рук учителя свои альбомы.

Подозревая, что бородатый либо завидует, либо жульничает Готов обратился ко всем:

– Товарищи коллекционеры. Попрошу внимания. Есть хорошие марки. Выставляются для продажи. Кто даст больше, тому продам. Борода в торгах не участвует. Повторяю, марки хорошие.

Филателисты столпились вокруг готовских альбомов, а посмотрев, почти не совещаясь, отходили.

– Сколько они могут стоить? – спросил Готов изучающего марки с птицами старичка.

– Да ни копейки они не стоят, – уверенно сказал старичок.– Может лет через сто, и будут кое-какие в цене, а пока ни копейки.

– Ты чего дед? Перманганата калия обожрался или барбитурата натрия, с утра, стакан замахнул? – стучал себе по голове Готов. – Как это ничего не стоят? Ты смотри какие красивые. Видал когда-нибудь столько белых медведей? А паровозы? Смотри: паровоз братьев Черепановых. Почти все негашеные. Как новенькие…

– Вот эту я пожалуй мог бы взять, – старичок пинцетом вынул марки из альбома, – внук у меня такие любит.

– И за сколько? – спросил Готов морщась.

– Рублей за пятнадцать, – авторитетно заявил старичок.

Готов закрыл лицо ладонями изображая не-то плачь, не-то смех:

– Шутник ты, дедушка. Надо же, пятнадцать рублей… банку пива не купишь. Совесть есть у тебя, труженик тыла? Куда ты катишься страна? Дай ответ… Не дает ответа. Давай хоть полтинник для приличия.

– Нет, – отрезал старичок, возвращая марку, – полтинник это чересчур.

Напевая гимн России, Готов сложил альбомы в пакет, оглядел суетящихся филателистов и громко сказал этим незлобивым, кротким, увлеченным людям:

– Не знаю, почему вы так по-свински отнеслись к моей коллекции. Может, я вам просто не понравился или потому что не являюсь членом вашего гей-клуба. Потому что не петух и никакая ни будь там гомосечина. Не знаю. Знаю одно. Ноги моей в вашем петушатнике больше не будет.

Филателисты пропустили душевный порыв дилетанта мимо ушей. С тех пор марки, Готова больше никогда не интересовали.

Решив сделать дубликат ключа от квартиры, Готов обратился за помощью к преподавателю трудов Щукину. Тот пригласил коллегу к себе на урок. Сказал, что, как только даст ученикам задание, то что-нибудь придумает.

Павел Павлович Щукин – лысый, маленького роста дедушка, очень похожий на Луи де Фенеса. Как выяснилось позже, этот карликоватый старичок увлекается марафонским бегом и ежегодно ездит в областной центр, чтобы принять участие в массовых забегах посвященных Дню Победы.

В слесарной мастерской Щукин в окружении парней восьмиклассников рассказал об устройстве, принципе работы токарного станка и о технике безопасности.

Будучи, как всегда в хорошем настроении он вприпрыжку, словно молодой, подбегал то к одному станку то к другому. Брал в руки штангенциркуль и измерял им голову какого-нибудь ученика, вызывая смех всего класса. Готов стоял в стороне и до слез смеялся над шуточками и выходками веселого старичка.

– Только ребята осторожней, – предостерег Щукин учеников, – руки, куда попало, не суйте. Оторвет, девок нечем щупать будет.

Все засмеялись.

– Без очков на станке не работайте, попадет стружка в глаз, будете одноглазыми… как пираты, с попугаем. Хи хи хи!

Кто-то из учеников спросил:

– А у нас в школе когда-нибудь были нечастные случаи?

– Конечно, – улыбаясь, сказал трудовик, – патрон вылетел и Петьке Калугину прямо в рот, лет пять назад это было.

– И что?

– Ничего. Все зубы выбило, и челюсть сломало, и сотрясение. Весь пол в крови был. Вызвали скорую, увезли.

– Умер?..

– Не а, живой, напротив моего дома живет. А вот в армию не взяли. Это еще что, я на заводе когда работал, там станки огромадные и детали тоже большие, один патрон два метра в диаметре. Вот там-то патрон сорвался так сорвался, пролетел через весь цех и мужику прямо в грудь. Насмерть сразу… Ай-да, не будем о грустном. Кто у нас сегодня на станках?

Два ученика подняли руки. Щукин отдал им распоряжение подготовить станки к работе, а остальным задание обрабатывать детали напильником и ученики разбрелись по своим верстакам.

Освободившись, он подошел к Готову.

– Ну что, Рудольф Вениаминович, давайте свой ключ. Заготовку принесли?

Готов протянул трудовику ключ и помотал головой:

– Нет, какую еще заготовку?

– Как какую? Из которой второй будем делать. Ну да ладно у меня где-то были.

Щукин открыл металлический шкаф и достал небольшой ящик, доверху наполненный различными ключами. Он порылся, нашел подходящую заготовку, наложил на нее оригинал, вставил в тиски на свободном верстаке и принялся точить надфилем.

– Пал Палыч, а почему девушки у вас не занимаются? – спросил Готов. – Дискриминация?

– Не знаю, – продолжая точить, сказал Щукин. – Вроде как не принято, но и не запрещено. У меня вообще-то занимались как-то две девчонки. Не хотим, сказали, учиться готовить и шить… А я чего, хотите так хотите, занимайтесь, места всем хватит. Так из-за этого в школе такой скандал был, Сафронова отчислить грозилась, а по мне так, чем нравится заниматься то и делай. Девчонки эти, кстати, умницы были, получше многих парней работали. Сафронова позлилась, позлилась и отступила, время-то не советское, а те еще в суд на нее хотели подать. Так-то вот.

– Пал Палыч, – конфузясь, сказал Готов, – помогли бы вы мне штучку одну выточить на станке.

– Выточим, без проблем, размеры запиши только, – бодро согласился Щукин, даже не поинтересовавшись, что это за «штучка».

Готов взял с верстака драчевый напильник и встал в позу волгоградской скульптуры Родина-мать.

– Шибануть бы этой бадангой кому-нибудь по башке! – сказал он.

– Ха! Зачем это еще? – засмеялся Щукин.

– А так, просто! – шутил Готов.

Щукин сдунул блестящую пыль с бывшей заготовки и протянул оба ключа Готову.

– Спасибо, Пал Палыч, – поклонился Готов, – век не забуду. Премного… Сколько я вам должен?

– Что вы, что вы? – весело замахал руками Щукин, – Ничего не надо. Придумали тоже…

– Еще раз, большое человеческое спасибо!

Готову стало приятно благодарить добродушного старичка. Слезы умиления чуть не брызнули из глаз, хотелось расцеловать эту блестящую лысину, обнять: как все-таки мало хороших людей на свете. Вот что почувствовал Готов.

Пронзительный скрежет металла заставил коллег обернуться. Звук исходил от токарного станка. Около него суетился подросток, судорожно искал кнопку остановки. Щукин с Готовым подбежали к станку. Трудовик ловким движением выключил машину.

– Ну, что у тебя тут, Саша? – спросил он ученика.

– Не знаю, – беспечно пожал плечами школьник.

– Аккуратней надо. Давай все сначала.

– Дак, не знаю, он че-то заорал, – сказал ученик и стал доставать из патрона деталь. – Пал Палыч, я, кажется, резец сломал.

Ученик вывернул резец из резцедержателя и, виновато улыбаясь, отдал трудовику. Вероятно восьмиклассник ожидал, что преподаватель даст ему другой и можно будет смело продолжить работу но не тут-то было.

Щукин с минуту разглядывал резец, потом резко подпрыгнул и с силой швырнул в коробку с инструментами.

– С у у у ка!!! – заорал он и схватил, испугавшегося парня за грудки. – Урод!!! Ты знаешь сколько он стоит?!! Я тебе сейчас сикир башка сделаю!!!

Повалив ученика на верстак, Щукин занес над его головой молоток:

– А а а а а!!! О о а а а!!! Убью, сволочь!!!

Он бросил молоток в стеклянный стенд, осколки стекла разлетелись по мастерской. Юноша, которому только что чуть не размозжили голову, дрожал от страха. Преподаватель трудов метался из стороны в сторону, швырял металлические предметы, переворачивал ящики со спиралевидной стружкой, кричал и рычал.

Готов прикрыл голову руками и вышел из слесарной мастерской от греха подальше.

– Бочкарев останься, – попросил Готов ученика по окончании урока, когда основная часть класса вышла в коридор. – Садись, разговор есть.

Бочкарев сел. Готов оперся руками на стол и сказал:

– Валера, ты умный мальчик. Очень способный, настойчивый. Но не ладиться почему-то у тебя с историей. Мне не хотелось бы вот так взять и поставить тебе двойку за четверть, хотя имею полное право и наверно буду вынужден. Давай посмотрим что у тебя по другим предметам.

Готов открыл журнал:

– Вот, физкультура – отлично, труды – пять, литература четыре, русский… где, где… русский – три. Неплохие, на мой взгляд, оценки. Ты кем хочешь стать?

– Не знаю, – ковыряя в носу, ответил Валера, – после девятого в какое-нибудь училище, а там посмотрим: в институт или в армию.

– Выбор училищ в нашем городе невелик: зооветтехникум и механический, в педку ты не захочешь. Институт насколько я знаю, только вечерний: бухгалтера и автомобильное хозяйство. Чтобы получить хорошее образование в область ехать надо или в Москву. Хочешь в Москву?

– Можно.

– Могу устроить, у меня профессор знакомый в МГУ работает.

– Это из-за которого самолет разбился?

– Да… а, ты откуда знаешь? А а а, вспомнил? Молодец.

Учитель с прищуром посмотрел на Бочкарева, шутливо погрозил пальцем и тяжело вздохнул:

– Знаешь, мне наверно придется уволиться. Тяжело работать. Видел, как ребята ко мне относятся? Доску парафином измажут и ржут как лошадки или полный рот жвачки наберут, как хомяк орешков, и щелкают пузыри. Сам небось тоже смеялся?

– Нет что вы, я никогда.

– Да, ладно врать-то, – притворился обиженным Готов, – все в школе меня ненавидят, даже техничка.

– Некоторым вы нравитесь. Мне нравится у вас на уроках.

– Дай Бог, дай Бог. Ты видел когда-нибудь старинные карты?

– Нет, – сказал Бочкарев.

– Знаешь, я очень давно коллекционирую старинные карты. Не игральные, нет, настоящие. Хочешь посмотреть?

– Хочу.

– Заходи ко мне, когда время будет, покажу.

– Хорошо. Рудольф Вениаминович, я на тренировку опаздываю, а мне еще надо за молоком забежать. – засуетился Бочкарев.

– Да, извини, сейчас я тебя отпущу. Просьба к тебе есть. Как сказать, чтобы лучше понял ты меня? Рассказывай иногда, что обо мне твои товарищи говорят. Какие слухи обо мне ходят. Подлянку если кто готовит предупреди. Может, кто из парней противозаконным или аморальным занимается. Про девчонок рассказывай.

– Стучать что ли? – испуганно спросил Бочкарев.

Готов покачал головой.

– Почему сразу стучать? Это не стукачество называется. От российской круговой поруки все беды в нашей стране. В США, если человек обратился в полицию с заявлением, что сосед налоги не платит или собаку без намордника выгуливает, к национальному герою приравнивается. А ты сразу: «стучать». Не стучать, а докладывать. Мы же друзья, должны помогать друг другу. Я вот гарантирую тебе «пять», по истории отечества. Карты покажу. Поможешь мне?

– Не знаю…

– Началось в деревне утро. Соглашайся, никто ничего не узнает. Пойми, я не хочу угрожать. Пусть между нами останутся теплые дружеские отношения. Ты же хочешь в МГУ учиться?

– Дык, особо никто не говорит ничего.

– Перестань, мы же взрослые люди. Оба знаем, что говорят.

– А че я сразу?

Учитель встал у окна и протер очки. На улице шел мелкий дождь. К мусорным контейнерам подъехал мусоровоз, освобождать от содержимого. Промокшая болонка, с грязными лапами, крутилась возле двух беседующих женщин, стоящих под козырьком подъезда. Низко над домами пролетел газпромовский вертолет.

– Валера, я не прошу от тебя многого. Помогая мне, ты помогаешь, в первую очередь, себе. Если ты откажешься, я расценю это как предательство и нашей дружбе конец.

– Если пацаны узнают, убьют.

– Не убьют, доверься. Одноклассники приходят и уходят, а друзья остаются. У тебя нет выбора. Решай, считаю до трех, раз… два…

– Я не хочу. Пусть кто-нибудь другой.

– Упрямый ты! – нахмурил брови учитель. – Зачем строишь из себя пионера-героя?! От тебя, Бочкарев, не ожидал я такого. Просмотра карт ты уже лишился. МГУ просрал. Я бы землю носом рыл, если бы мне в свое время такие радужные перспективы предлагали. Упустил ты свой шанс.

– Нужен, мне ваш шанс, – почесывая затылок процедил Бочкарев.

– Ах ты, гаденыш! Придется записать тебя в черную книжечку. Посмотрите на него, не хочет он, видите ли. А кому хочется? Мне? Ты еще приползешь, когда встанет вопрос об отчислении. Распинаюсь тут перед ним. Срок один день. Не одумаешься, пинай себя. Завтра продолжим базар. Понял?

– Понял, – открывая дверь, сказал Бочкарев.

– Пшел!

Собирая вещи, Готов плюнул в центр класса.

– Сосунки, – тихо сказал он.

На сцене актового зала репетировала школьная рок-группа. Ритм гитарист пел в микрофон. Второй гитарист играл соло. Басист причудливо кривляясь, пытался изобразить слэп, лупя со всей силы по струнам большим пальцем правой руки. Ударник молотил по барабанам самодельными палочками. Исполняли песню из репертуара группы Чиж и К? «Молодость».

Готов внимательно слушал сидя на последнем ряду, изредка дирижируя. Когда музыканты закончили песню, Готов поднялся к ним на сцену.

– Не дурно, не дурно, – сказал он.

Ребята несколько смутились. Готов ударил по тарелке, прислушался и спросил:

– Вы здесь учитесь?

– Да, – ответил ритм гитарист, по всей видимости, лидер группы, – я из одиннадцатого, они из десятого.

Учитель прошелся по сцене. Покрутил ручки усилителя. Попросил палочки и попытался поиграть на ударной установке (ничего не получилось). Сказал в микрофон: «Раз… раз… раз…». Постукал барабанными палочками по струнам бас-гитары.

– Как называется ваш творческий коллектив? – поинтересовался Готов.

– Мы еще не придумали, – ответил ритм-гитарист положил инструмент на стул.

– Песни собственного сочинения исполняете?

– Да, немного…

– Кто пишет?

– Я.

Готов вскинул руки.

– Ба а а а, да ты я погляжу талант. Сыграйте! Обязательно сыграйте!

Музыканты, стеснительно переглядывались.

– Не бойтесь, – приободрил Готов, – мне обязательно понравится.

– Давайте «Солнце», – скомандовал лидер.

Барабанщик дал счет и рок группа заиграла рок-н-ролл в очень русской манере. Ритм гитарист пел с надрывом не всегда попадая в тональность. Песня заканчивалась словами: «это солнце мое, это солнце твое, это наше солнце».

Готов захлопал в ладоши и радостно закричал:

– Браво, браво! Это же гениально! Это же просто здорово! Это наше солнце! Как верно подмечено. Шедевр! Вы не думали о том, чтобы выступать в Москве? Разъезжать с гастролями по России?

– Это только мечты, – уныло произнес барабанщик. – Там таких как мы полно.

– Неправда! Неправда! – ликовал Готов. – Таких как вы там нет. Такой музон можно выгодно продать. И люди купят. Пипл схавает. Вы просто классные музыканты.

– И что нам делать? – спросил заинтригованный ритм гитарист.

– Довериться мне, – сказал учитель. – Я стану вашим продюсером.

Участники рок квартета улыбались, не зная верить словам Готова или нет. Но похвала была приятной.

Готов скрестил руки на груди и сделал задумчивое лицо:

– Та а а к… с чего начнем? О! В Москве у меня есть большие связи в шоу бизнесе. Спонсоров я тоже найду. Инструменты, костюмы… Все будет… Сперва поиграем в столичных клубах. Потом записываем альбом. Видеоклип. Пресс конференция… Поучаствуем в сборных концертах: необходимо почаще мелькать на телевидении. Турне по городам и селам. Автографы, поклонницы, банкеты. Перед каждым концертом будем доводить себя до состояния аффекта. Но предупреждаю сразу, работать придется на износ. Искусство требует жертв.

– А вы нас не обманываете? – засомневался басист.

– Какой в этом смысл? – почесал затылок Готов. – Как будто вы сами не знаете что у вас песни суперские. Как раз то, что народу сейчас надо.

– Нам школу бросать придется? – спросил соло гитарист, взяв на первой и второй струне малую терцию.

– Это, брат, уж, тебе решать! Либо ты звезда с кучей бабок без аттестата, либо со средним образованием всю жизнь в этой дыре на гитаре тренькай. А гитариста найти не проблема.

– Я так просто спросил, – извинительно пробормотал соло гитарист.

Барабанщик вышел из-за ударной установки и, подпрыгнув, уселся на колонку:

– Когда мы в Москву поедем?

Готов закрыл глаза прикидывая:

– Завтра звоню… послезавтра выходные… в понедельник пусть готовят студию для прослушивания. Кстати сделайте пару песен в МР3 варианте, отошлю им по Интернету…

– У нас есть, – сказал ритм гитарист, – мы вам сегодня диск принесем. Правда, там запись плохая…

– Это не важно, – успокоил Готов. – Разберутся. В среду узнаю насчет билетов и и-и и, примерно, через полторы недели выезжаем.

– Инструменты брать с собой? – спросили гитаристы.

– Какие же это инструменты? – усмехнулся Готов. – Это не инструменты. Это дрова. В Москве выдадут. Хоть фендеры, хоть гибсоны. Что угодно.

– Здорово! А где мы будем жить?

– В Москве, – Готов сделал вид, что не понял вопроса.

– На квартире?

– На какой еще квартире? В гостинице. Да, не переживайте вы, все проблемы я беру на себя. Вам повезло. Вы ребята оказались в нужном месте в нужное время. Как когда то Битлз, Дорз, Роллинг стоунз. Через год каждый из вас купит себе по особняку. А сейчас мой вам совет: заканчивайте репетицию, бегите домой готовьтесь к поездке. Нужны будут деньги чтобы в поезде покушать, билеты я сам куплю. Не забудьте поразмыслить над названием группы. Вечером занесите диск мне домой. А в следующую пятницу, в 11.15 в моем кабинете проведем итоговое совещание.

Музыканты в спешном порядке стали выключать аппаратуру и весело планировать действия на неделю вперед.

Готов сидел в классе, заполнял журнал и грыз семечки, сплевывая кожурки в выдвинутый ящик стола. Дверь приоткрылась и в помещение просунулась голова учительницы географии Ермаковой:

– Рудольф Вениаминович, я не помешаю?

Готов поправил очки и взглянул на нее:

– Интересно, задали бы вы этот вопрос если б я мастурбировал.

Ермакова хлопнула дверью.

Через мгновение постучались.

– Входите, Вероника Олеговна. Не стоит все понимать так буквально.

В класс вошли музыканты, поздоровались и встали рядом с учителем. Готов не обратил на них никакого внимания.

– Рудольф Вениаминович, мы пришли, – сказал ритм гитарист.

Подняв голову и придерживая очки, Готов внимательно посмотрел на рок группу.

– А а а а! – вспомнил учитель. – Ливерпульская четверка. Привет. Давно не виделись. Присаживайтесь. Какими судьбами?

Ребята сели за парты. Ритм гитарист теребил нашивку «Анархия» на джинсовой куртке:

– Вот. Пришли. Вы же сами сказали через неделю собрание.

– Какое собрание? – Готов снял очки и чуть было не уронил их на пол.

– Вы нам на репетиции сказали, что позвоните в Москву, насчет прослушивания и про билеты узнаете.

– Какие билеты? Какая Москва? Какое прослушивание? Какая муха вас… вас что укусила муха цеце?!

Музыканты сникали на глазах. Как снежный ком наваливалось ощущение, что их кинули.

– Вы сказали, что будете нашим продюсером, – пояснил барабанщик.

Готов стукнул себя по лбу:

– Ах да! Ну, конечно! Вот вы про что. Звонил я в Москву. Запись по Интернету выслал. Все в порядке. Я свое слово держу. Я никогда никого не обманываю. А знаете кому я ваши песни отослал? Ни за что не догадаетесь. Своему другу, известному продюсеру. Он замечательный человек: поэт, драматург, музыкант, мизантроп. Да а а…

– И что он сказал? – спросили ребята.

– В смысле?

– Ну, про запись, что он сказал? – глаза ритм гитариста заблестели.

– Да, «дерьмо полное», вот что он сказал, – выпалил Готов. – А что вы хотели? Когда я вас слушал, у меня чуть уши в трубочку не завернулись. Кому вы нужны в Москве? Никому. Хотите скажу почему вы рок музыку лабаете? Вас только и вдохновляет, что у большинства рок музыкантов нет музыкального образования. Слава и деньги минимальными усилиями, вот что вам по душе. Чтобы стать рок звездой надо хоть немного уметь играть, а не просто тренькать. Джазом почему-то вы не занимаетесь, да и попсу вам не потянуть. Работать, работать и еще раз работать. Как гласит русская народная пословица: усидчивость и регулярное сокращение мышц способны привести что бы то ни было в порошкообразное состояние. Болезнь всех провинциалов считать: «пусть у нас не лучше, зато оригинальней». Ничего подобного. Ваша музыка, не боюсь повториться…

– Наша музыка людям нравиться, – озлобленно возразил ритм гитарист.

Готов рассмеялся:

– Существует такое психическое отклонение копрофагия – это когда людям нравиться жрать говно. Только таких людей, к счастью, ничтожное количество. Как и ваших поклонников.

– И что нам теперь делать? – задал вопрос басист.

– Не мешать мне работать, – сказал Готов. – Тихонечко встать и выйти. И перестаньте забивать себе головы бесполезными грезами. Никто за вами не приедет и в Москву не увезет. Там и без вас полно таких. Родина ждет таланты. К сожалению, вы не из их числа.

Не успели разочарованные музыканты удалиться, как в класс вошла Сафронова.

– Рудольф Вениаминович, вы зачем Ермакову обидели? – спросила завуч.

– Что она вам сказала?

– Ничего. Только то, что заходила к вам. Но я ведь не слепая.

– Надежда Ивановна, вы когда нибудь участвовали в самодеятельности?

– В какой самодеятельности? – Сафронова нахмурила брови.

– Песни, пляски. Что-нибудь в этом роде.

– Не е-ет, – повеселела Сафронова, вспоминая социалистическую молодость, – мне медведь на ухо наступил.

– Жаль.

– А что?

– Просто любопытно. Живет человек… за всю жизнь ни разу не испытав радости музицирования. Много ли он потерял или это вовсе необязательно для полного счастья. А Ермакову я не обижал. Так ей и передайте: на работе у меня с ней романа не получиться. На работе я, если хотите, импотент и флиртовать, не намерен. Пускай домой ко мне приходит. Так и передайте.

В школе было тихо, шли уроки. Еле слышно из классов раздавалась монотонная речь учителей, кое-где приглушенный смех учеников.

Готов подходил к слегка приоткрытой двери учительской, но остановился, услышав как женский голос произнес его фамилию. Он неслышно подобрался к двери и посмотрел одним глазком в щель.

В учительской сидели женщины и откровенно сплетничали.

– Вы знаете, – сказала Житных, – Готов такой отвратительный тип. Недавно заявляет, что французский и немецкий языки преподают зря. Видите ли, весь цивилизованный мир на английском разговаривает. А я, стало быть, не по праву свое место занимаю. Я, говорю, что английский и преподаю, а он все равно: гнать, говорит, вас поганой метлой надо. Каково, а?

– Я девочки думаю, – подхватила Ермакова, – в шею его гнать надо. В других школах так и сделали бы. Повезло ему, что у нас директор алкоголик. Но ничего, слух прошел, что Смирнова скоро под зад и того… а на его место Сафронову, она давно метит… Вот тут-то Готову не поздоровится со своими шуточками.

– Кобель ваш Готов, – нервно заявила молодая аспирантка Кольцова. – Глаза постоянно вытаращит и пялится, и пялится. Прическу поправляет, штаны подтягивает: посмотрите какой я хороший. Проходу не дает…

– Влюбился, влюбился, – засмеялись Житных с Ермаковой, – глаз на тебя положил.

Кольцова обиженно отмахнулась:

– Да, идите вы. Нужен он мне больно. Просто бесит. Ладно если б нормальный, а то урод, да еще и псих.

Ермакова, смеясь, сказала:

– Смотри, Оленька не промахнись, вдруг это твой шанс. Годы то идут, в девках останешься. Ха ха ха!

– Не останусь, – на полном серьезе сказала Кольцова, – я летом замуж выхожу.

– Правда? – всполошились собеседницы. – За кого? Чего раньше молчала? Кто он, расскажи.

– Он инженер. Молодой, перспективный. Очень меня любит…

– Инженеры сейчас много не зарабатывают, – задумчиво произнесла Ермакова, – а любовь нынче…

Она не успела договорить, Кольцова гордо перебила:

– Так он у меня инженер нефтянник. В Лукойле работает, не как попало. И не Готов ваш.

Готов сжал кулаки со всей силы и прошипел: «С с сучка, я ж тебе подарок купил…».

– Кстати о Готове, – вспомнила Ермакова. – Что учудил-то. Шульц рассказывала. Стоит, говорит, у школы, не у входа, а с другой стороны, достал причиндалы свои и мочится на стену. Рядом ребятишки бегают. Она подумала сначала, что ошиблась, а ближе подошла: точно он. Не дурак ли?

Житных задумчива произнесла:

– Не судите вы так строго. Он просто больной человек… с психическими отклонениями…

– Если псих, то пусть лечится, а не детей учит, – подытожила Кольцова.

Готов также тихо, как и подкрался, отошел от двери. Лицо стало красным от злости, очки запотели, губы что-то шептали.

Через два урока, на перемене Готов заглянул в кабинет иностранного языка. Житных увлеченно делала записи в журнале, потеряв связь с окружающим миром.

– Добрый день, Ольга Анатольевна, – крикнул Готов.

– Ой! – встрепенулась она. – Как вы меня напугали. Хоть бы кашлянули, для приличия.

Готов сделал озабоченный вид:

– Не до приличий, Ольга Анатольевна. У меня к вам важнецкий вопрос.

– Задавайте, слушаю.

– Вам не кажется, Ольга Анатольевна, что я такой отвратительный тип.

– Не понимаю, – всепонимающими глазами она дала понять, что попала в неловкое положение.

– Не стоит прикидываться шлангом, вы все прекрасно поняли. Может я больной с психическими отклонениями.

Учительница пожала плечами и беззвучно пошевелила губами.

– Зачем… – теряла ход мысли Житных, – я так… не в том смысле…

– Подумайте на досуге. Мы еще вернемся к этому разговору, – сказал Готов и гордо вышел.

Еще через урок в коридоре он догнал географичку, взял под руку и сравнялся с ней в темпе шага. Ермакова приветливо улыбнулась. Готов затараторил:

– Вероника Олеговна, я понял… до меня, наконец, дошло… допетрил тупая башка… Меня надо в шею гнать из школы. А я-то думал, почему меня здесь держат, согласитесь в других бы школах давно выгнали… и дошло: оказывается директор у нас алкоголик. А завуч на его место метит и в ГорОНО стучит. Но ничего, Смирнова скоро по зад, а меня Сафронова…

– Что вы такое говорите? – рассмеялась Ермакова.

– То и говорю. Вся школа, с подачи Шульц, знает меня как человека с оголенными причиндалами, который ссыт за школой.

Ермаковой стало неловко. Она покраснела, одернула руку и бросила недобрый взгляд на Готова.

Учитель выставил руки перед собой:

– Стойте, стойте, только не подумайте, что я подслушивал. Вовсе нет, я не настолько опустился. Мне Ольга Семеновна все рассказала. Мы давно с ней любовники. Я каждый день ее дома…

Готов продемонстрировал похотливые движения тазом. Ермакова дернулась и пошла прочь.

Довольный разоблачением, учитель потер ладони и направился к себе в класс.

Из-за угла вышла Кольцова с кипой тетрадей. Они столкнулись. Тетради рассыпались.

Готов, помогая собирать, сказал:

– Как хорошо, что я вас встретил. Ольга Семеновна, не поймите меня неправильно. Но… но… не знаю как сказать… Короче, я кобель.

Кольцова взяла из рук Готова тетради и сделала большие глаза.

– Да, я кобель, – повторил Готов. – Похотливый кобель.

Вот посмотрите, я вытаращил глаза. А вот подтянул штаны. Хотел подарить вам цветы и маленький подарочек. А сейчас шиш.

Кольцова рассмеялась ему в лицо:

– Засуньте вы себе этот подарочек…псих!

– Я не псих, я только учусь. Как там ваш женишок лукойловский поживает? Что, брак по расчету?

– Отстаньте от меня!

Кольцова попыталась обойти Готова, но он преградил ей путь.

– Оленька, – умоляюще заскулил Готов, – брось его. Зачем тебе этот технарь, мы же оба с тобой гуманитарии. Давай я тебе стихи буду читать и тыркать перед сном…

– Хотите знать что я о вас думаю? – спросила Кольцова.

Готов кивнул.

– Вы… вы… – она шипела как змея, – вы импотент. Жалкий, убогий импотент.

– Неправда, у меня стоит!

– Вы урод! Таких убивать надо! Неудачник. Если вы еще хотя бы посмотрите на меня, мой лукойловский женишок вам все ребра переломает.

– Шалава! – огрызнулся Готов.

– Подлец! – бросила.

– Ты ничего не знаешь о подлости, Оля, – сказал ей в след Готов и издал звук, похожий на звук выпускания газов.

После работы.

На автобусной остановке Готов стоял один. Близ стоящие деревья мешали видеть дорогу и учитель вышел на обочину посмотреть, не идет ли автобус. Мимо, на скорости около 100 км/ч пролетела иномарка, окатив Готова, с ног до головы грязной водой из лужи. От неожиданности Рудольф Вениаминович открыл рот, кисть разжалась, дипломат упал на мокрый асфальт. С шепота учитель постепенно перешел на крик, глядя в след удаляющемуся автомобилю: «Ах ты, козел… скотина… я не понял, что произошло? А-а-а-а-а с-у-у-у-у-ка… иди сюда… камон…гад, гад… кто это все стирать будет»?

Готов, два раза, сильно пнул по луже. Брызги попали в проезжающий самосвал. Прохожие удивленно смотрели на человека в шляпе, а человек в шляпе истерично прыгал в луже, выкрикивая проклятия в адрес, обидчика, скрывшегося с места преступления: «Я тебя запомнил! Ты за это ответишь! А-а-а-а, ненавижу! Сволочь! Мне сегодня катастрофически везет! Понаставили здесь луж!».

Истерику прервал водитель автобуса, просигналивший Готову. Учитель истекая водой поднялся в транспорт и протянул кондуктору мелочь.

– Один билет.

– Что с вами случилось? – спросила кондуктор.

– Не делайте вид, что вам интересно. Товарищи! – обратился Готов к пассажирам, - представляете, меня какой-то козел на иномарке обрызгал.

– Гонят, как чокнутые… беспредел… стрелять надо за это, – отозвалась толпа.

– Вот я, про тоже. Не знаю как, но я этого гада найду.

Мокрый и злой Готов зашел в продуктовый магазин, прикупить чего-нибудь к ужину. Подойдя к прилавку, он снял шляпу и изобразил просящего подаяние.

Юная худая продавщица равнодушно смотрела на Готова. Густой макияж покрывавший её лицо, тем не менее, не мог скрыть великое множество веснушек. Она вертела на указательном пальце левой руки связку ключей и изрядно зевала.

– Мне, пожалуйста, бутылочку пива, минералку, колбаски, ну и еще что-нибудь из закуски, - со смаком произнес Готов.

Продавщица тяжело вздохнула:

– Теперь давайте разбираться. Какого пива? Какую минералку? Сколько колбасы?

– Да сами посмотрите там…

– Что смотреть-то тут. Палку возьмете?

– Нет, это очень дорого.

– А икры на закуску?

– Нет, я пока не миллиардер.

– Определитесь сначала, чего вы хотите.

– А кто это вам позволил так со мной разговаривать, – закричал Рудольф Вениаминович, – я вам такого разрешения не давал. Ишь, дожил. Под старость лет заказ в любимом магазине сделать не могу. Понабрали тут молоденьких. Где жалобная книга.

– Мужчина перестаньте хулиганить, я позову охрану, – сказала веснушчатый работник торговли.

– Посмотрите на нее, – не унимался Готов, заполняя высоким голосом пространство продуктового магазина, – я прихожу купить пожрать, а меня травят как загнанного зверя. Фашисты. Я не уйду отседова, покамест меня не отоварят должным образом.

Готов оскалился и ударил кулаком по кассовому аппарату.

– Я жду!

Тем временем подоспела вневедомственная охрана (в лице двух здоровенных парней в камуфляже) и заломила учителю руки. Готов заорал еще сильней:

– Ах ты сидоровая коза!!! Ментов вызвала?!! Успела на кнопку нажать?!! Попалась бы ты мне в сорок первом под Берлином!!!

Один из охранников обыскал Готова, извлек из его кармана паспорт и передал документ напарнику.

– Отдайте мне мой молоткастый и серпастый, а не-то кое-кто и в кое-какой должности узнает об этом инциденте, – потребовал учитель.

– Заткнись, – сказал охранник и стал вслух читать содержимое паспорта, – так… прописка понятно… военнообязанный… фото… о, Рудольф Вениаминович Готов. Ха-ха… к труду и обороне.

– Моя фамилия Готов, – возмутился Рудольф Вениаминович.

– Неважно. Давай его на улицу. Связываться еще с психами не хватало.

– Вот я и дома, – вздохнул Готов, открыв ключом дверь квартиры. – Никто не встречает. Тоска сине-зеленая, кошку что ли завести или бобика? Нет, бобика не надо, его гулять три раз на дню водить. За свет опять забыл заплатить… Что за жизнь…

Готов приготовил еду, отнес в комнату на журнальный столик и включил телевизор. Шел бразильский сериал, «захватывающие» сюжеты которого очень нравились учителю. Как он говорил: «Сериал помогает мне расслабиться».

Поужинав, вымыл посуду и лег на диван. После сериала началась передача о разоблачении криминальных структур. Мысли стукнули изнутри по черепной коробке: «Живут же люди, преступников ловят, занимаются делом – настоящим делом. Правильно говорят: выбрал профессию дерьмо – мучайся. А с другой стороны, разве я мучаюсь? Я не мучаюсь, мне моя работа нравится… Ага, шиш там, нравится… Устал, как я устал… Да я слабак, ну и что? Зато я не трус – не боюсь себе в этом признаться. Хочется жить, как жили великие… ну, хотя бы известные… например писатели. Давно я за книгу не брался. Настоящие писатели знают, что их напечатают, а кто напечатает меня? Что делает их великими? Великие люди ведут дневник, ежедневно делают записи. Для чего? Приучает мозг к дисциплине, развивает способность анализировать. Точно! Перечитал дневник, лет эдак через десять… ба, вся жизнь как на ладони. Я же начинал вести когда-то, терпения не хватило. Так, так, так, где моя тетрадка, не хрен лежать…

Всплеск мотивации привел Готова в вертикальное положение. Он быстро нашел тетрадь, в которой лет пять назад начинал вести дневник и сделал запись.

15 ноября.

Сегодня я пришел в школу раньше всех. Техничка Тихоновна сказала, что я «молодец, пришел первый». Из того факта, что она заставила колебаться воздух, сказав «молодец» следует, что я был не первым, а, по крайней мере, вторым, т. к. Тихоновна уже находилась в школе, а, насколько мне известно, сторожем по ночам она не работает.

Первый урок прошел под знаком уныния и обиды: Ольга Семеновна со мной не поздоровалась, отвернула свой прелестный носик. Наверное, обиделась за «шалаву». Не верю, что у меня никаких шансов. А то, что она трепалась про жениха богатенького – это пустяки, жених не муж, отобьем.

Мелкий паразит и пакостник из 7 «А» Будилов опять чуть не сорвал урок. Но он не дождется, я не стану рыдать и бегать жаловаться директору, как неврастеничка Вероника Олеговна.

В обед купил в школьной столовой два беляша. Съел и запил компотом. Интересное сокращение «компот» – коммунистический пот. Стоит поразмыслить. NB. Поискать исторические предпосылки.

Беляши и компот послужили толчком к тому, что через час я пугал унитаз. Сколько раз зарекался: не жрать в школьной столовой. Бедные дети, чем вас кормят? Гастриты, язвы… Успокаивает одно: кто-то из вас станет преступником и поэтому не жаль если загнетесь.

Готов остановился, несколько минут смотрел в потолок, зачеркнул написанное, перелистнул страницу и начал заново.

Уважаемый господин президент.

Пишет вам педагог, активист, ученый, поэт, да просто хороший человек – Рудольф Вениаминович Готов. Волею судеб пришлось мне преподавать и влачить жалкое существование в одном паршивеньком провинциальном городишке (каких по стране сотни). Я плохо питаюсь, за три дня не съел ни одного банана. Мне здесь очень скучно, грустно и одиноко. Раньше я учил детей в различных школах областного центра, но интриганы и завистники постоянно вставляли мне палки в колеса. Злые, проворовавшиеся директора увольняли меня с работы, третировали и угнетали. Хотя всего-то чего я хотел – это учить. Я только недавно понял, что нести знания людям подобно Прометею, со своим огнем, мое призвание.

Сейчас в нашей школе творятся чудовищные вещи. Коллеги за глаза засирают меня. Хоть бы раз в учительской предложили попить с ними чаю. Директор и завхоз растащили склад и полбиблиотеки. Ученики меня ненавидят. А ведь я добрый, порядочный и глубоконравственный человек.

Я знаю, что политический и экономически кризис в России не ваша вина, господин президент. Вы, как и я стали жертвой интриг и черного пиара. Не обращайте внимания, люди просто завидуют, что вы стали президентом, а они никто. Они чернь, суть плебеи, плебисцит. Признаться, порой, и я вас ругаю, но так, в шутку, по пьянке.

Теперь о серьезном. Ни для кого, не секрет, что в данный политический момент, необходимо серьезно и основательно пересмотреть те тенденции, затрагивающие все сферы жизнедеятельности народа. Надо научится четко формулировать и не менее четко объяснять гражданам задачи той или иной реформы. Мы должны уметь планомерно и основательно проводить в жизнь те реформы, которые необходимы в данный момент. В свете возросшей угрозы мирового терроризма мы обязаны усилить роль правоохранительных органов и других силовых структур. Развитие и, я бы даже сказал, возрождение сельского хозяйства ставят перед нами поистине сложные, но не невыполнимые задачи, которые, в свою очередь, требуют разумного и принципиального подхода. Нельзя недооценивать значимость и других социальных аспектов, таких как медицина, образование, культура, спорт. Важнейшими, на мой взгляд, факторами являются экономические, экономико политические и политические факторы. Развитие топливно энергетического комплекса, а также развитие отрасли по добыче драгоценных и редкоземельных металлов в будущем не должно быть приоритетным по отношению к развитию малого и среднего бизнеса. Честность, порядочность и безграничная преданность гражданам своей страны это те качества необходимые как членам правительства, так и непосредственно президенту. Хочу подчеркнуть: как непосредственно, так и опосредованно.

Надеюсь, что мы поняли друг друга господин президент. Возьмите меня работать в правительство. Обещаю, что я смогу стать самым преданным Вашим другом и соратником. Необязательно конечно меня делать министром, я и сам этого не очень-то хочу, но где-нибудь там, чтобы в кулуарах власти. Можно пока, например, тайным советником, или кем-нибудь по международным вопросам. Когда я немного освоюсь, войду в доверие к вельможам, обзаведусь знакомствами, я могу с кем-то из них, допустим, поехать на дачу, там забухать и выведать что плохого говорят они про Вас. Буду задавать им провокационные вопросы, и говорить типа того, что сам не во всем согласен с президентом. Они под этим делом разговорчивые, а я тонкий психолог, хорошо разбираюсь в людях, чуть что не так сразу на карандаш и на следующее утро после опохмелки в Кремль с докладом. Чуть не забыл, мне нужна в Москве квартира, лучше, четырехкомнатная и тачка с водителем. Сделаем так: как получите письмо, сразу мне звоните, вечером я всегда дома. Договариваемся, в какой день вы присылаете за мной машину, чтобы я успел уволиться и собрать манатки. Еще просьба: пусть московскую квартиру сразу мебелью обставят, и одну из комнат оборудуют под кабинет (компьютер там и все такое, стол итальянский, ну, у вас должны люди знать). Вот, пожалуй, и все. Писать больше не о чем. В основном все у меня нормально. Жду Вашего звонка, только побыстрей, не затягивайте.

Пока.

Ваш, Готов Рудольф Вениаминович.

Дверь радиоузла была приоткрыта. Готов, доедая булочку, заглянул, а затем и вовсе просунулся внутрь.

Небольшая комнатушка была заставлена различной аппаратурой: магнитофоны, усилители музыкальный центр, микшерский пульт, осциллограф и другие приборы непонятного предназначения. В углу стояли две гитары и бас, (участники школьного ансамбля приносили сюда инструменты на хранение). На полках лежали микрофоны, шнуры, кассеты и диски. Паяльник висел на двух гвоздиках.

По середине комнаты, в кресле, сидел старшеклассник в наушниках и разгадывал кроссворд. Готова он не заметил. Учитель слегка похлопал его по плечу. Парень встрепенулся и снял наушники.

– Ты кто? – спросил Готов.

– …Лёха, – ответил старшеклассник.

– Это что за профессия: «Лёха»? – Готов вытянул лицо, – интересный термин «Лёха». Аббревиатура что ли?

– Зовут меня так.

– Так ты Алексей получается, сразу бы сказал, а то Лёха, Лёха. Рассказывай давай, чем ты здесь занимаешься.

Лёха выключил магнитофон и положил наушники на стол:

– Слежу за аппаратурой. Иногда объявления делаю. А что?

– Да нет, ничего. Иду, смотрю, дверь открыта. Дай, думаю, зайду. Вообще-то классно у тебя тут. «Грюндик», – погладил музыкальный центр Готов.

– «Сони», – поправил Лёха.

– Вижу что «Сони», «Грюндик» это так, для поддержания разговора.

Готов внимательно рассмотрел все предметы. Поигрался с паяльником, дернул струну бас гитары и надел наушники:

– Давай, Алексей, включи мне музон.

Лёха включил магнитофон и Готов ритмично задвигался, напевая фальцетом.

– Круто! Е э э э, – воскликнул Готов, – рэп это круто. Алексей у тебя есть, что-нибудь потяжелее? Такой, трэшняк, мясо чтобы.

Леха поставил другую кассету.

Готов взял в руки электрогитару, стал прыгать, трясти головой и выгибаться, встав на одно колено.

У у у у! – взревел он. – Пошло говно по трубам. О о о о! Армагеддон.

Лёха улыбался, глядя на учителя истории близкого к состоянию экстаза.

– Как называется эта группа? – спросил Готов, освобождаясь от головных телефонов.

– Sepultura, – ответил Лёха.

– Недурно. А как радио школьное включить?

– Вот этот тумблер.

– Какой?

– Этот.

– А куда говорить?

– В микрофон.

– Давай что-нибудь, скажем, – предложил Готов.

– Нельзя, – отклонил просьбу Лёха. – Сейчас уроки идут.

– Разумеется, разумеется… А что ты встал? Собрался куда-то?

– Я на обед, домой, хочу сходить, – виновато объяснил Лёха.

– Надолго?

– На час примерно.

Лёха мялся в дверях и вертел в руке ключ.

– Я тебя здесь подожду, – сказал Готов. – Иди, кушай.

– Ага! А если директор вас здесь увидит? Мне попадет.

Готов чавкнул и похлопал парня по плечу:

– Не ссы. Давай мне ключ я изнутри закроюсь. Пообедаешь, постучишься три раза. А я буду тихо сидеть. Как мышь. Музыку в наушниках послушаю. Что я, маленький? Лады?

Лёха нехотя отдал ключ и сказал напоследок:

– Только никому кроме меня не открывайте, а то у меня проблемы будут с дириком.

– Само собой, – пообещал Готов.

Оставшись в одиночестве, он расстегнул брюки и заправил майку в трусы. Еще раз внимательно осмотрел помещение, порылся в кассетах и дисках, потренькал на электрогитаре, покрутил ручки осциллографа и сел в кресло.

В кресле Готов представил себя командиром космического корабля. Голосом имитировал звук работы фотонных двигателей. Щелкал по кнопкам музыкального центра, меняя курс корабля и уклоняясь от астероидов. Несколько раз переключался на скорость света. В микрофон отдавал приказы звездной команде:

– Второй пилот, взять курс на Проксиму. Бортмеханик, проверить топливо. Медик, доложить о готовности криокамер. Не хватает энергии для скачка в гиперпространство? Перевести всю второстепенную энергию на гипергенератор. Второй пилот, ты дурак?! Я что, тебя учить должен?! Второстепенная энергия это все что второстепенно: освещение, связь, оранжерея, отопление, искусственная гравитация. Ничего, не замерзнешь. Доложить о готовности! Включаю гипердвигатель!

Для включения гипердвигателя Готов воспользовался тем самым тумблером, что показал ему Лёха.

Из всех динамиков школы зазвучал голос Готова, искаженный до голоса Левитана:

– От советского информбюро. Сегодня на курском направлении наши войска потерпели сокрушительное поражение. Фашистами уничтожено около тысячи единиц бронетехники. Около миллиона советских солдат и офицеров попало в плен. Врагами захвачено самое грозное оружие Советского Союза – Царь Пушка. Безвозвратно утерян осколок Царь Колокола. Сбито триста дирижаблей. Ура, товарищи.

Голос изменился, стал по-детски веселым:

– Это была армян шутка от соответственно армянского радио. С вами Рудольф Вениаминович Готонесян. А сейчас по многочисленным просьбам радиослушателей на волнах армянского радио звучит песня «Миллион алых роз» в исполнении Аллы Пугачевой.

Пусть сбиваясь и фальшиво, но Готов допел песню от начала до конца и продолжил радиовещание.

Тем временем в школе царила неразбериха. Вместо того, чтобы спокойно сидеть в классах и вместе с учениками получать эстетическое наслаждение от готовского выступления, подавляющее большинство педагогов носилось по школе в поисках директора или завуча. А вообще, кто знает, быть может жизненный принцип «больше всех надо» есть хорошая черта для школьного преподавателя? Хотя вряд ли.

Собравшись в стайку, под предводительством Сафроновой, коллеги направились штурмом брать радиоузел.

Сафронова постучала по двери кулаком:

– Рудольф Вениаминович откройте. Мы знаем, что вы там.

Голос в динамиках стал тревожный и прерывистый:

– Друзья, возможно, это мой последний эфир. В студию ворвались вооруженные люди. Я слышу, как они ломают мою дверь. Это хорошо обученные, натасканные, на убийство коммандос. В данной ситуации для них не существует ничего – только приказ и цель. Это бездушные существа, если хотите роботы, киборги, терминаторы… Друзья! В час, когда Россия переживает трудные времена, времена ненависти, отчуждения, недоверия, я призываю вас к добру и милосердию. Только тогда когда мы вместе, скажем: «прочь от нас свои грязные лапы», восторжествует демократия. Выходите на улицы. Не дайте танкам пройти. Готовьте «коктейль Молотова», стройте баррикады…

Коридоры на перемене опустели. Школьники, заливаясь от смеха, слушали учителя истории и с нетерпением ждали развязки событий (всем было известно, что Готов заперся и не открывает).

Педагоги продолжали просить Готова выйти. Возникали различные на этот счет предложения: выбить дверь, отключить электроэнергию, вызвать милицию, позвонить директору на сотовый, раз его нет в школе.

Готов продолжал веселить публику. В репертуаре были: обращение экс президента Б.Н. Ельцина к народу, звуковые сигналы, сообщающие о точном московском времени, песни из популярных советских кинофильмов, рецепт приготовления глазуньи, несколько советов как бороться с похмельем, радио-версия телепередачи «В мире животных».

– Попов! – крикнула Сафронова, завидев Лёху. – В чем дело? Почему внутри посторонний? Ты где шатаешься?

– Я на обед пошел, а он уходить не хотел, – оправдывался Лёха. – Сказал, что музыку послушает.

– Тебе доверили радиоузел, а ты… – вмешалась Житных.

– Где ключ, – поставила руки на поясницу Сафронова.

– У него. Он сказал, что когда приду постучаться три раза…

– Стучись.

Парень постучал, но дверь не открылась – Готов никак не мог оторваться, ведь он же в эфире.

– Позови его, – скомандовала Сафронова.

– А как его зовут?

– Рудольф Вениаминович. Имя учителя запомнить не можешь? Давай скорей. Ну, Попов, ну, Попов…

– Рудольф Вениаминович, – позвал Лёха, – откройте, это я. Откройте Рудольф Вениаминович. Выключите тумблер. Вас на всю школу слышно.

Радиовещание прервалось экстренным сообщением:

– Молодой человек Алексей, любезно предоставивший студию, наивно полагает, что мне неизвестно о том, что вы слышите меня, друзья мои. Итак, продолжим. В ходе археологических поисков удалось выяснить…

Сафронова нервно подергала дверь за ручку.

– Где второй ключ, – накинулась она на Лёху.

– На вахте наверно, – предположил тот.

– Чего же ты ждешь? Беги!

Лёха убежал на поиски второго ключа, а Готов исполнил арию «Мистера Икс» из оперы «Принцесса цирка» тем самым, положив начало концерту по заявкам радиослушателей:

– Степан Будьздоровенько из города Харькова просит поставить песню «Червона рута» в исполнении Софии Ротару. Мы приносим извинения Степану. Дело в том, что в нашей коллекции отсутствует такая песня. Но вместо нее прозвучит другая. Стихи Николая Добронравова, музыка Александры Пахмутовой – «Надежда». Светит незнакомая звезда. Снова мы оторваны от дома-а-а…

Лёха повернул ключ, вбежал в радиоузел и, с видом как будто спасает Готова от неминуемой гибели, выключил тумблер. Готов такой наглости стерпеть не смог. Он схватил Лёху за грудки и заорал:

– Ты что, гад, делаешь? Электронщик хренов. Думаешь, я сам не разберусь куда тыкать?

Педагоги оттащили Готова от Лёхи и выволокли в коридор. Словесную экзекуцию начала Сафронова:

– Вы что себе позволяете?! Вы понимаете что натворили?! Вы сорвали уроки! Может это у вас там, в области так принято, а у нас, извините, в районе нормальные школы! И я не позволю… Слышите?! Не позволю!

– Он же плюет на нас. Посмотрите, даже разговаривать не хочет, – сказала Селезнева.

– Вам нестыдно? – строго поинтересовалась Донец.

Они долго читали нотации Готову. Допытывались о причинах побудивших сделать «это», взывали к нравственности, угрожали чем-то весьма неопределенным, говорили, что если так и дальше пойдет, то… и постоянное «ответьте», «ответьте», «ответьте».

Готов стоял в окружении коллег с закрытыми глазами и улыбался, млея от только что полученного удовольствия.

В рамках муниципальной программы «Здоровые зубы» в одном из классов школы оборудовали стоматологический кабинет. Целью стоматологов было проверить и по возможности вылечить зубы всех школьников.

– Сегодня зубки будем лечить, – радостно сообщил Готов 5-му «Д». – Ох, повеселимся.

Страх перед грядущей встречей с бормашиной заставил уголки ртов школьников опуститься вниз. Впрочем, учитель сам побаивался зубных врачей и, наверное, поэтому так радовался: чтобы приободрить, не испугать пятиклассников.

– А у меня все зубы здоровые, – воскликнул Верещагин.

– Молодец Верещагин, так держать. Только не думай, что я освобожу тебя от осмотра ротовой полости. Чаша сия не минует никого. Не забывайте вы еще дети. У вас помимо коренных и молочные зубки. А с молочными что делают? Правильно, выдирают.

Учитель потер руки и злорадно высунул язык. Ученики перешептывались: перспектива зуболечения мало кому казалась привлекательной.

– А сейчас не больно лечат, – сказал Амиров, по большей части успокаивая сам себя.

Готов рассмеялся:

– Ты так считаешь? Ошибаешься, молодой человек. Не больно лечат только с помощью современного оборудования, в Москве или у частников. А здесь, извините меня, бормашины допотопнейшие. Перфораторы, а не бормашины. Боль будет страшенной. Закройте глаза и представьте. У вас кариес. Стоматолог просит открыть рот. Вы открываете. Врач металлическим крючком по больному зубу скребет… и ой ой-ой… что такое… больно… задет нерв… как серпом по… Надо сверлить. Старый аппарат зловеще зарычал. Сверло вошло в рот, коснулось зуба, шары на лоб, челюсть ходит ходуном. Ай ай ай, пустите, больно – кричите вы. Нерв на бор намотался. Медсестры держат ваши руки и голову. Стоматолог беспощаден, – Готов вытер рукавом вспотевший лоб. – Дело плохо, придется чистить канал. Вы визжите как недорезанный кабанчик. В зуб вставляют иглу. Врач в раздражении бросает инструмент на стол. Почему? Оказывается зуб не спасти – прогнил начисто. Вырывать. Клещами плоскогубцами. Брррр. Мурашки по коже.

Он поежился и продолжил:

– Я, к счастью, лечу зубы в частной поликлинике. Лазером. Совершенно безболезненно. Даже приятно. Жаль вас дети.

По школьному радио объявили: 5 «Д» по три человека в пятнадцатый кабинет.

– Пришла пора! – заликовал Готов, – Первая тройка по списку шагом марш, Амиров, Безматерных, Бобров, готовятся Верещагин, Иванова, Колегов.

Трое школьников вышли. Готов начал урок.

Через несколько минут ребята вернулись. Учитель отправил следующую тройку и спросил пришедших:

– Больно было?

– Не а, – хором ответили они.

– Повезло. А страшно?

– Страшно, – признались веселые ученики.

– Хорошо, Коновалов, Коростелева, Кулаев готовность номер один.

Спустя время вернулись Иванова и Верещагин.

– Где Колегов, – удивился Готов.

– Мы не знаем, – ответили ученики.

– Как не знаете, он ведь с вами уходил?

– Он сказал, что пошел в туалет…

– А зубы-то он с вами лечил?

– Нет.

Готов с силой тряхнул стол и сжал кулаки:

– Сбежал стервец! Коновалов, Коростелева, Кулаев быстро зубы лечить, готовятся Лялин, Мельникова, Осипенко.

Выбежав из класса, Готов немного растерялся: в какую сторону бежать? Где икать беглеца со сдавшими нервами? Сперва учитель заглянул к стоматологам. Врачи подтвердили опасения Готова – сбежал. Затем он проверил туалеты, даже в младшем блоке. В вестибюле учитель шепотом спросил, сидящего на подоконнике с журналом «XXL» старшеклассника:

– Не видел, здесь пацаненок, такой рыжий с наглой мордочкой, не пробегал?

Старшеклассник оторвался от чтения ухмыльнулся и указал пальцем на одежду в гардеробе.

Дверь в гардероб оказалась закрыта (меры предосторожность из-за участившихся случаев кражи). Стало быть, Колегов пролез в окошко, через которое технички принимают-выдают одежду.

Готов, ногами вперед, протиснулся в окошко (почему не закрывали его – загадка) и встал на четвереньки. Как и следовало ожидать, Колегов сидел под висящими пальто и куртками.

Колегов увидел крадущегося к нему учителя и взвизгнул:

– Я не пойду! Не хочу… не имеете права меня заставлять.

Готов не слушал:

– Попался гаденыш?! Все, теперь тебе не жить. Зубные врачи не любят когда с ними вот так поступают. Ты совершил ошибку. А ну, вылезай быстро.

Когда вылезли, мальчик заплакал. Готов взял школьника за руку и повел в пятнадцатый кабинет, пугая по дороге:

– Сейчас, Колегов, сейчас. Зубники с тобой разберутся. Дай только срок. Я лично попрошу, чтобы пару резцов тебе выдернули или десну скальпелем разрезали. Поставил ты, Колегов свой класс, а меня сильно обидел. Трус.

У пятнадцатого кабинета Колегов попытался вырваться, но Готов сильно схватил за шиворот и впихнул внутрь.

– Привел вам беглеца, – сказал Готов. – Колегов садись вон в то кресло.

Молодая медсестра погладила мальчика по голове:

– Почему мы плачем? Не бойся. Это не больно. Доктор просто посмотрит твои зубки. Садись вот сюда.

Колегов сел. Седовласый стоматолог попросил мальчика открыть рот.

– Можно я буду его держать? – вмешался в зубоврачебный процесс Готов.

– Не стоит, – отрезал стоматолог.

– Ладно, тогда я рядом посижу, вдруг он опять сбежит или палец вам откусит.

С двух соседних кресел встали Коростелева и Кулаев. Учитель отдал им распоряжение, посылать следующих.

Зажужжала бор машина. Готов не выдержал:

– Сделайте ему больно! Не давайте наркоз! У него резцы плохие и клык, рекомендую выдрать! Можно я посверлю?!

Стоматолог не обращая внимания, продолжал лечить. Медсестра приготовила ватные тампоны и пломбу. Запломбировав зуб, врач попросил Колегова в течение двух часов ничего не кушать. Готов надул губы:

– Доктор умоляю вас, только не говорите что все.

– Все, – ответил стоматолог, – остальные зубы здоровые.

– Так нечестно, – разочарованно сказал Готов и вышел вместе с Колеговым.

В классе учитель стер с доски тему урока, написал большими буквами «КОЛЕГОВ СОПЛЯК» и сказал:

– Сегодня Колегов нас всех очень подвел. Вы знаете где я его нашел? В гардеробе под шубами!

Дети засмеялись,

– Писнул в штанишки мальчишка. Я обращаюсь к совету класса. Как мы накажем этого, страшно сказать, трусишку зайку серенького?

Иванова подняла руку:

– Говори, – одобрил Готов.

– Давайте вызовем его родителей, – со всей детской наивностью предложила Иванова.

– Ты Иванова соображаешь, хоть немного? На кой мне сдались его родители? Не годится. Следующее предложение… Так, давай Садыкова.

– Повесим его на стенгазету, – сказала Садыкова.

Готов усмехнулся:

– Ну, ты Садыкова палач. Тебе его не жалко? И вообще как ты его собралась вешать на стенгазету, в Колегове килограмм тридцать пять будет. Никакая стенгазета не выдержит. Бред, Садыкова, бред.

Чагин Слава выкрикнул:

– Давайте его из класса выгоним.

– Не говори глупости. До конца урока, м м м да маленько осталось. Что толку. Вижу дельных предложений от вас не дождешься. Так, короче. Все встали, собрали манатки, кто зубного прошел может идти домой, кто не прошел построится у пятнадцатого кабинета. И в порядке живой очереди… Только тихо там. Ой, утомили вы меня. Пшли.

В тихом коридоре школы уборщица средних лет мыла, монотонно возюкая тряпкой, пол. Готов заложил руки за спину и неспешно прогуливался по свежевымытому.

Уборщица сняла тряпку со швабры, прополоскала в ведре и вновь нацепила на швабру. Учитель остановился и строго взглянул на нее.

– Лучше, мой, – сказал он.

Уборщица молча продолжала работать. Готов несколько раз обошел вокруг женщины:

– Вон там плохо вымыла… не здесь, а там… не везде мокро… у батареи сухо. Распоясались…

Женщина проигнорировала, а Готов присел на корточки и спросил:

– Я тихо говорю? По-моему громко. Я что сказал? У батареи сухо. Плохо работаешь. Бистро, бистро руссишь партизанэн… Халявщица. Нет, вы только посмотрите на нее… Разговаривать не хочет.

– Не мешайте, – сердито сказала уборщица.

Готов состроил недовольную гримасу:

– Ух ты, цаца какая. Наглая же ты баба. Нет, это что-то новенькое… Может мы, все-таки будем знать свое место? А? Кто ты, а кто я? Разницу чуешь?

Уборщица выжала тряпку, размахнулась и попыталась ударить ей Готова, но не попала. Учитель успел отпрыгнуть и отбежать на почтительное расстояние.

– Ты что, охренела? – крикнул Готов, стряхивая с пиджака капли грязной воды. – Дура, дура… тупая дура.

Уборщица медленно переложила тряпку в другую руку и двинулась на учителя.

Готов пробежал несколько метров по коридору и остановился у входа на лестничную площадку в готовности убежать. Уборщица не останавливалась. Готов помахал ей обеими руками:

– Ха, тупая корова… Что, поймала?! Безмозглое чудовище. Сучка! Вот это видела?!

Он повернулся к ней задом и похлопал себя по ягодицам.

Женщина воспользовалась тем, что Готов отвернулся, ускорила шаг и почти было настигла тряпкой, но обнаружив нападающую учитель от неожиданности испугался и резко рванул в дверной проем, вскользь ударившись головой об косяк. На лестничной площадке Готов поскользнулся и упал. Уборщица сделала еще одну попытку огреть учителя истории тряпкой. Попытка увенчалась успехом – хлесткий звук означал соприкосновение тряпки со спиной Готова.

Учитель вскочил, но снова оступился и кубарем покатился вниз по лестнице. От удара сбилось дыхание. Готов схватился за живот и хрипло застонал.

– Живой? – озабоченно спросила уборщица.

Готов медленно встал, сделал жест рукой: «оставьте меня в покое» и стал спускаться вниз.

Убедившись в том, что педагог жив, уборщица отправилась домывать пол. С первого этажа донесся истошный вопль Готова:

– Су у у чка!!! Я тебя ненавижу!!!

В дверь громко постучали. Нехотя, Готов встал с дивана, закинул книжку «Как заработать первый миллион» на стол и пошел открывать.

На пороге пожилой, невысокий мужчина в робе, через плечо увесистая сумка, разводной ключ, тряс клочком бумаги с адресом.

– Слесаря вызывали? – задал вопрос служащий ЖЭКа. Он улыбался не только губами, но и глазами, ушами, скулами.

– Давно пора. Я звонил, сказали: до обеда, а сейчас сколько время? – обиженно промямлил Готов.

– Был заказ, трубы меняли. Стояк в первом подъезде сгнил. Четыре часа возились. А еще это…

– Извините, мне не интересно. Пройдите в ванную. И почему это от вас так разит?

Слесарь с удивлением взглянул на Готова и загоготал:

– Не без этого… Выпьешь, дык, оно завсегда работать-то лучше. А че русскому Ваньке надо? Стаканину бабахнул и пашешь.

Готов заметно нервничал, но от оскорблений воздержался. Мужик был не пьяный, видимо водки было мало, а желающих употребить несколько. Учитель встал в дверном проеме ванной комнаты.

– Саня мене звать, – ответил на не прозвучавший вопрос слесарь и подергал веревку сливного бачка, а тебя как? У у у у, как все запущено.

– Во-первых давайте сразу договоримся, – скрестил на груди руки Готов, – не ты, а вы. Я с вами при выпасе телят на брудершафт не пил! Во-вторых меня зовут, Рудольф Вениаминович…

– Интеллигент что ли? – перебил Саня.

– Профессор, – надменно сказал Готов.

– О о о, наука!

– Представьте себе.

Саня взобрался на унитаз, пачкая грязными сапогами крышку и стал разбирать сливной бочок. Готов прошел на кухню и открыл холодильник, чтобы достать продукты и сделать себе бутерброд, но его прервал громкий голос сантехника.

– Эй, профессор, слышь, иди сюда! Плохо дело, чинить надо.

– А я зачем вас вызывал? – отозвался Готов.

– Дык это понятно… тут просто, эту х х х… извиняюсь штуку вырвало, надо делать.

– Действуйте, злодействуйте.

– Это понятно, придумаем че-нибудь.

Как человек образованный, Готов смотрел на рабочий класс свысока. Чего греха таить, даже любой интеллигент коммунист, возводящий пролетариат в ранг некоего базиса, сам по большому счету так не думает. В свою очередь сантехник Саня считает интеллигенцию лентяями и бездельниками, даже когда «рассуждает» о великих достижениях современной науки.

Готов жевал бутерброд и смотрел на полулежащего на полу слесаря, который, напевая себе по нос, елозил напильником по металлической «штучке». Саня заметил взгляд учителя и, улыбаясь, спросил, упорно не собираясь переходить на «вы»:

– Че, по каким наукам профессор-то?

– Философия, – серьезным тоном ответил Готов.

– Ого! А чего в городе у нас забыл? Раз философ, в Москву бы ехал… у нас город-то маленький.

– Так надо.

– Понятно! – Саня подул на «штучку», избавляя от металлической пыли. – Глупости все это.

– Что именно? – поправил очки Готов.

– Да философия твоя. На фиг она нужна? Вон сын у меня, в институт поступил на газовика, а дочка экономический закончила… Вот я говорю им: правильно, и работа будет и зарплата нормальная. А философия твоя кому нужна?

– Вам она ни к чему, согласен, но другим необходима.

Слесарь вновь залез на унитаз и усмехнулся:

– Никому она не нужна. Одни только разговоры, а толку нет.

– Я могу все объяснить. Разжевать ели хотите, – предложил побагровевший Готов.

– Валяй.

Сантехник жестом показал, что с бачком порядок и перешел на ремонт крана.

Раздраженный Готов заговорил:

– Вот вы пролетарий, гегемон. Какие у вас ценности? Никаких. Половину из того, что показывают по телевизору вам не понять, вы видите только картинки. Из книг прочитали, разве что, «Аленький цветочек», да и то в детстве. Голосуете за того, кто пообещает больше водки. Вы толпа! Социум! Народ!..

– Да, народ и горжусь…

– Не перебивайте, сейчас все разложу на пальцах. Вам, бессловесному стаду, не надо задумываться ни о чем. Правительству, губернатору, вашему непосредственному начальнику…

– Козел он! – махнул рукой Саня.

– …Непосредственному начальнику выгодно чтобы вы поменьше думали, побольше работали и понятия не имели каким образом этот начальник наживает себе капитальчик.

– А причем тут философия? – хохотнул Саня.

– Притом, что философия такая наука, которая помогает власть имущим наживаться на вашем горбу.

– Это как?

– А так, ученые философы, типа меня, размышляют не о смысле жизни, как полагают идиоты, а разрабатывают идеи, концепции, руководства к действию: каким образом слесаря Саню и ему подобных облапошить. И обязательно на законных основаниях.

– Так ты стало бать гад? – засмеялся слесарь сантехник. – Чего тогда сам не шибко живешь? Говорить мы все можем.

– Нет не все! – парировал Готов, – Живу я не шибко, как вы изволили выразиться, потому, что свои идеи в жизнь не воплощаю, только разрабатываю. Их воплощают другие.

– И зачем это тебе? Сам не поимею, так другим пакость сделаю, да?

– Совершенно верно. Просто я хочу чтобы тупой народ утонул в собственном говне. Чтобы водкой до безумия упился. Вас от нормальных людей изолировать надо.

– Раньше, – мечтательно сказал сантехник, – на любого прораба или инженеришку махом управу бы нашли. Эти уроды, ха ха, по 120 рублей получали, а я 350, плюс шабашки, а теперь вон, поди-ка, коттеджей понастроили. А все за счет…

– Вот именно, – перебил Готов. – Именно об этом я и говорю. Одни философы социализм придумали, другие капитализм… Надежды первых не оправдались, больше лафы для пролетария не будет. А вы говорите: не нужна философия.

– Да, сейчас без всякой философии воруют, – возразил Саня.

– Думайте как хотите…

– Готово, – недослушал сантехник. – С тебя профессор полтинник.

Печально улыбнувшись, Готов спросил:

– С какой стати, дорогой, может еще чайком напоить? Я заказ через ЖКО делал и уж, если придется, то платить явно не вам буду.

– Э э э э, погоди, я ж тебе прокладки поменял, импортные поставил.

– Меня не интересуют какие-то там прокладки, в моем понимании прокладки это… хм… Мне важно, чтобы работал кран и бачок.

– Вот те на. Я мог вообще не прийти. Гони профессор полтинник, ничо не знаю.

Готов поправил очки средним пальцем:

– Детский сад, штаны на лямках. Неужели я так витиевато объясняю? Никакой полтинник вы не получите.

– Дык, это у меня шабашка.

– Вы в ЖКО работаете?

– В ЖКО.

– Я заказ туда делал?

– Ну.

– Баранки изгинаю. Вы мне товарный чек можете выписать?

– Какой чек? – захлопал глазами Саня.

Воздух накалился до предела. Готов тяжело выдохнул.

– Как в магазине…

– Ну?

– Хватит дуру гнать, – нервно процедил Готов. – Вы мил человек зарплату получаете, а за одну работу дважды не платят. Ишь чего захотел: и на елку влезть, и рыбку съесть и чтоб арбузами не завалило. Я с, вашим братом, разговаривать умею. Калосфера! Быдлопарк!

– Ты не прав профессор, – слесарь сантехник тоже завелся, – это если б по заказу, так ты б меня месяц ждал, а я через неделю пришел, работу бросил. Вертай обратно прокладки импортные, а за бачок хоть тридцать рублей давай.

– Забирайте свои прокладки, но сперва я позвоню к вам на работу и мы все выясним.

– Ты чего с дуба рухнул, причем работа? Я ж по человечески к тебе. Сейчас мужиков позову быстро морду тебе…

Слесарь не успел договорить, открыл в растерянности рот. Готов уже набрал номер ЖКО и ждал ответа. Сантехник Саня на «полусогнутых» подбежал к телефону и, неловко нажав на рычажки, прошептал:

– Перестань профессор… все, все ухожу… только, слышь, не звони никуда, как человека прошу.

В глазах слесаря читался неподдельный испуг.

– Мне до пенсии то шиш да маленько осталось… проблемы ни к чему, – пролепетал он.

– Что, небось мокро в штанах? Сколько зарабатываешь, наверняка раз в три больше преподавателя? Я с тобой, козел, интеллигента разыгрывать не буду. В классики, старая кляча, у подъезда играть будешь. А с работы вылетишь как пить дать. Я еще участковому заяву накатаю.

Слесарь встал на колени, молитвенно сложил руки, и взвыл:

– Не губи, профессор, сокращение у нас. Все в частные руки переводят, частники ведь, знаешь, все молодежь больше берут.

Кровь хлынула Готову в голову, пульс участился. Неожиданный поворот событий породил желание разделять и править, взять скипетр и державу, примерить горностаевую мантию, провозгласить себя императором…

– Молчи несчастный, – властно сказал Готов. – Встрял ты по самые помидоры.

– Что хошь сделаю. Хошь, трубы поменяю на пластиковые, унитаз новый?

– Ловлю на слове, – надменно произнес Готов, – а теперь пшел отсюда, холоп. Я на тебя выйду.

Слесарь поспешно собрал инструменты и почти выбежал из квартиры, но Готов остановил:

– Скажи мне, нужна, все-таки, философия?

– Нужна, нужна, как не нужна… – скороговоркой выпалил пожилой слесарь.

– Ступай. Утомил ты меня.

Готов закрыл за слесарем дверь и задумчиво сказал вслух:

– Гегемон. Троглодит…

Однажды учитель залез под стол с мегафоном. В класс вошли дети расселись по местам и вели себя шумно.

Готов улыбался и без надобности средним пальцем правой руки, держащей микрофон мегафона поправлял очки, возбужденно вдавливал в переносицу.

– Где историк? – вопрошали, без особого беспокойства, дети.

– Я бы сказал, где истерик, – заметил Коля Безносов (нескладного вида мальчик, с постоянно бегающими глазенками).

Вслушиваясь в гул класса, учитель представил как он в белом костюме, с маленьким чернильным пятнышком на брюках, сидит в огромном зале на концерте симфонического оркестра. Голоса девочек, обсуждающих молодежный телесериал – были скрипками. Трое парней делящихся друг с другом первыми, немногочисленными опытами употребления спиртных напитков – духовой секцией. Дико сеющийся Коля Безносов, у которого помимо бегающих глаз, ломался голос – литаврами. И так далее.

Учитель прислушивался то к одному инструменту, то к другому и выжидал подходящий момент, чтобы сорвать концерт – выбежать из первого ряда, выхватить палочку у дирижера и закричать:

– Крещендо, а не фортиссимо.

Иллюзия закончилась тогда, когда учитель обнаружил себя стоящим посередь класса с мегафоном в руках, под обстрелом детских взглядов.

Готов и сам не ожидал такого поворота событий. Ему ничего не оставалось делать, как гнусаво произнести в громкоговоритель:

– Садитесь, уродцы.

Говоря «ничего не оставалось» автор немного лукавит: учитель мог сделать что угодно, но дело не в этом. Дело в том, что автору очень не нравиться когда другие авторы, обращаясь к читателю, называют себя «автор». Можно подумать читатель такой идиот, что не понимает этого.

После уроков 5 «Д» собрался возле дома классного руководителя. Было безветренно, снег падал большими хлопьями. Утомившись ждать, дети покричали учителя. Готов высунулся в форточку и выглядел сонным:

– Сейчас выйду, подождите.

Еще полчаса школьники ждали Готова. Играли в снежки, бегали друг за другом, дразнили старушек, которые почему-то требовали от детей «убираться отсюда».

Готов вышел и направился к веранде на детской площадке. Ученики последовали за ним. Учитель приказал построиться в два ряда и потер глаза:

– Спасибо что пришли. Вы поступили как никогда правильно. Собрал я вас здесь неслучайно. Я ведь когда-то тоже был маленьким. Таким как вы… Верещагин встань прямо… В те далекие времена в моде был бестселлер Аркадия Гайдара «Тимур и его команда». Я изчитал эту книгу до дыр. Всегда мечтал быть Тимуром и презирал Квакина. Потому что Тимур был хорошим. Он со своей командой помогал людям. Рубили дрова, таскали воду, в общем общественнополезничали. На дом, кому была оказана помощь Тимур приклеивал красную звезду, чтобы все знали, что это тимуровцы, а не полтергейст хозяйничал. С друзьями мы решили стать тимуровцами. Соорудили на огромном тополе штаб. Устраивали сходняки и готовились делать дела. Первый раз на дело мы пошли летней ночью. Нашей целью был садоводческий массив №36. Было темно и страшно. Одного оставили на шухере, а сами полезли через забор. К делу мы подготовились основательно: взяли с собой сумки и ножи. Первый блин не был комом. Мои тимуровцы своровали два кочана капусты, четыре сумки яблок, десять морковок и немного крыжовника. Мы залезли в наш штаб, чтобы съесть добычу. Яблок оказалось так много, что мы решили – все понадкусывать и выбросить. Три ночи подряд мы ходили делать дела, но в четвертую случилось непоправимое. В огороде была засада – человек с ружьем. Он крикнул: «Стойте маленькие засранцы». Мы побросав награбленное кинулись к забору и в мгновение ока перепрыгнули… а толстый Паша Гвоздарев был так медлителен… и этот фашист с ружьем выстрелил и попал… солью Пашке в жопу. Как он орал, вы не представляете как он орал. Мы не оставили друга в беде. Тащили на себе до дому. На следующий день мы разрушили штаб и приняли решение временно прекратить деятельность тимуровской организации. А Павел неделю отмачивал свой зад в тазике с водой.

– Зачем, – спросил Лялин.

– Чтобы растворилась соль, – ответил Готов. – Не отвлекаемся. Пришла пора возобновить тимуровское движение. Сегодня некоторые из вас примут участие в благотворительных акциях. За мной.

Стайка детей под предводительством классного руководителя направилась к красной пятиэтажке по соседству с домом Готова.

– Бобров и Уразова, – полушепотом сказал Готов, – сейчас мы с вами заходим в первый подъезд. Вы поднимаетесь на второй этаж и звоните в пятую квартиру. Дверь откроет старенькая бабушка. Ей надо сказать, что вы тимуровцы и попросить у старушки денег, чтобы купить ей продукты или лекарства. А когда даст, сходить и купить все необходимое. Понятно?

– А чё я сразу, – заныл Бобров.

– Закрой свою варежку, – прошипел Готов. – Не хочешь людям помогать? Тогда и на уроки мои не приходи. Будешь стонать, придумаю тебе нехорошее прозвище.

Готов с подопечными зашли в подъезд. Учитель еще раз проинструктировал учеников, пригрозил, на случай если вздумают изменить план, перекрестил и отправил наверх. Немного поспорив кому звонить, на кнопку нажала девочка. Дверь открыла старушка весьма интеллигентного вида.

– Ты говори, – толкнул Бобров Уразову.

– Сам, – ответила девочка.

– Говори, а то получишь, – сказал Бобров негромко, но со злостью.

Уразова глубоко вздохнула и протараторила:

– Мы тимуровцы из школы №3. Мы помогаем старым людям. Давайте нам деньги мы сходим в магазин за продуктами или в аптеку за лекарствами.

Старушка попробовала схватить тимуровцев, но дети вовремя отскочили.

– Ах, вы бессовестные, закричала она. – А ну пошли отсюдова. Паразиты детдомовские. Ишь чего захотели… денег им…

Ребята спустились к учителю.

– Не расстраивайтесь, – сказал Готов, – это больной на голову человек. Хромает старушенция на свою кочерыжку. Изменим тактику. Сейчас поднимемся повыше. Звоните в четырнадцатую квартиру, там тоже бабка живет. Сразу денег не просите, просто предложите помощь. Если и на этот раз не повезет – обзывайтесь. Сильно обзывайтесь, в следующий раз не будут нас унижать. Идите, я на третьем стою. Если все пройдет гладко, приклеим ей на дверь красную звезду.

– Бобров и Уразова постучали в квартиру №14, (звонок не работал). Открыла невысокого роста старушка с седыми кудряшками и очень добрыми глазами. В этот раз помощь предложил мальчик:

– Бабушка… мы это… мы тимуровцы… Мы людям помогаем. Давайте мы вам за продуктами сходим или за лекарствами… Вот…

– Ой, какие молодцы. Вот спасибо. Хорошие ребятишки. Сбегайте за хлебом, пожалуйста. А то ноги совсем не ходят. Молодцы.

– Бабушка… это… – замялся Бобров, – вы нам деньги дайте… мы как без денег купим?

– Вы купите на свои, – ласково и неторопливо сказала старушка, – хлеб принесете, я вам отдам… У меня пенсия маленькая. Вдруг вы меня обманите. Хорошо, ребятушки?

Школьники стояли в раздумьях: посовещаться с Готовым или…

– Дура, – выкрикнул мальчик.

– Дура, – подхватила девочка.

– Ребятушки, вы что? – от неожиданности у старушки чуть ну распрямились кудряшки.

– Да пошла ты… вот тебе, – спускаясь, кричал Бобров, – дура старая…

– Сама в магазин пойдешь, – показала язык Уразова, – если не хочешь, чтобы мы тебе помогали.

Готов перехватил школьников и закрыл им ладонями рты:

– Здорово. Я все слышал. Молодцы. Все правильно сделали. По пятерке за четверть обоим. Валим отсюда!

Выбежав к остальным ребятам, Бобров и Уразова поделились впечатлениями. Готов приказал отставить «головокружение от успехов» и предложил следующей паре помочь «тетеньке алкоголичке», живущей во втором подъезде, избавиться от проклятого недуга, рассказать ей о вреде употребления спиртных напитков.

Нравоучений «тетенька алкоголичка» слушать не пожелала, накинулась на детей с кулаками. Готову пришлось вступиться за тимуровцев и даже легонько ударить «тетеньку-алкоголичку».

Темнело. Учитель приказал ученикам выстроиться у веранды:

– От всей души хочу поздравить вас с нашей первой акцией. Вы доказали, что имеете полное моральное и физическое право носить звание тимуровца. Впредь подобные акции, вы можете совершать и без моего участия. Всего вам доброго. До свидания.

Дети разбежались по домам. Немного побродив по заснеженной улице, Готов вытащил из кармана горсть, вырезанных из красной бумаги звездочек, послюнявил и наклеил на фонарный столб.

Вечером того же дня, после ужина, Готов уселся на пол и открыл коробку с паззлами. Эту головоломку он попросил на вечер у Антона Штенникова из 5 «Д».

Готов внимательно рассмотрел картинку, которую необходимо было составить, на крышке: красивая белая яхта на фоне райского острова и лазурного неба с облаками.

Поначалу составление паззлов продвигалось неплохо. Готов как ребенок радовался, получающемуся корпусу яхты. Постепенно остров принимал очертания в соответствии с оригиналом.

Спустя час работы, он решил передохнуть и включил телевизор. Шла передача «Поле чудес». Якубович принимал в подарок от бородатого участника игры бутыль, не-то с самогоном, не-то с брагой. Ведущий попросил рюмки в студию и, выпив с игроками, закричал от восторга, обнаружив что барабан прекратил вращение на секторе «приз». Готова передернуло. Он переключил канал, наткнулся на «концерт» и раздраженно нажав кнопу «Power» вернулся к паззлам.

Процентов сорок мозаики было собрано, остальные шестьдесят составляло небо с множеством оттенков голубого. Задача оказалась сложней, чем ожидалась. Готов перебирал все возможные варианты. Подносил оригинал к собранному или отдельные паззлы накладывал на оригинал. Ничего не получалось.

Он нервничал и сопел. Вставал, ходил по комнате, рвал на голове волосы, снова садился, но элементы мозаики все равно не подходили друг к другу.

Готов отыскал записную книжку и набрал номер владельца головоломки:

– Але, добрый вечер. Квартира Штенниковых? Это Рудольф Вениаминович, классный руководитель. Позовите, пожалуйста, Антона.

– Это я, – ответил Штенников.

– Антон привет. Слушай, я вот по какому делу… не получается у меня собрать

– Кого?

– Паззлы. Я все перепробовал. Парусник получился, берег с пальмами тоже… вода получилась, а небо не получается. Но это же невозможно. Здесь миллион комбинаций. Я все перепробовал. Может, производители ошиблись или брак подсунули. Ты сам эту картинку собирал?

– Да, собирал и Кулаев тоже собирал. Не знаю, почему у вас не получается.

– Странно, – сказал Готов и повесил трубку.

Учитель принял решение попробовать еще. Он постарался успокоиться, привести в порядок мысли, сделал глубокий вдох и начал.

В течение получаса Готов, изо всех сил сохраняя хладнокровие, передвигал паззлы по полу. Но рано или поздно терпению приходит конец.

В отчаянии, разрушив собранное, Готов рвал элементы мозаики. Раздирал на части коробку. Злился и ругался, поминая не добрым словом, всех кого знал и кого не знал: от учеников до руководства школы, от рабочих до интеллигенции, от рядовых граждан до правительства. Сложив клочки картона на совок, Готов бросил их в ванную и поджег.

Учитель душем смыл пепел и позвонил Штенникову:

– Антон, это ты? Они никак не собираются. Все перепробовал. Идиотская игра. Я ее сжег. Да не ной ты… завтра тебе такую же куплю. Даже лучше. В понедельник принесу. Все, пока.

В понедельник Готов вручил Штенникову Антону коробку с новыми паззлами. На крышке в качестве оригинала красовалась картина Малевича «Черный квадрат». И никакого неба.

Утро. В классе погас свет. В соседних со школой домах тоже. Школьники обрадовано загалдели:

– Ура, урока не будет.

– Темнота друг молодежи.

– У меня Шишкина под партой. Ха ха!

– Сейчас включат, авария наверно.

Учитель издал длинный звук «у», чтобы все смолкли, и объяснил:

– Электричество еще долго не включат. Это, так называемое, веерное отключение. Но вы ошибаетесь, если думаете, что урока не будет. Я могу читать по памяти.

– Что такое веерное отключение? – спросили из темноты.

– Веерное отключение – это отключение веером.

– Как понять веером?

– Так и понимай, веером и все. В стране электричества катастрофически не хватает, а число потребителей растет в геометрической прогрессии. Понимаете? Как лампочка: чем больше комната, тем больше лампочке необходимо энергии, чтобы осветить ее.

– Какая разница? Лампочка она и есть лампочка, – мудро заметил голос из темноты. – Насколько ватт рассчитана так и будет светить.

– Дурак!

– Не согласен.

– Не согласен, значит баран упертый. Ты не знаешь, а я знаю, лампочка в комнате наматывает больше чем на кухне, потому что площадь комнаты больше.

Ответа не последовало.

Темнота давит на человека, поэтому ученики разговаривали в полголоса. Готов на ощупь вышел в коридор, тихонько открыл дверь соседнего кабинета и на цыпочках вошел.

В классе ученики, в основном девушки, просили рассказать Кольцову о себе. Молодая аспирантка еще не привыкла ощущать себя взрослой среди школьников и, смеясь, отвечала на вопросы. В кромешной тьме присутствия Готова никто не заметил. Учитель сел на корточки, дабы свет фар проезжающих машин не обнаружил его.

– Ольга Семеновна, вы замужем? – спросили ученицы.

– Нет пока, – веселым голосом ответила Кольцова.

– Собираетесь?

– Может быть летом.

– А кто жених?

– Какие вы любопытные. Все вам расскажи.

– Расскажите! Интересно же! – загалдели девчонки.

– Не скажу. Секрет, – смеялась Кольцова.

Готов гуськом пробрался поближе к аспирантке. Он жадно вдыхал ноздрями ее запах. Упивался затейливой мелодией скрипа стула, на котором она сидела.

– Вы собираетесь диссертацию писать? – спросили ученики.

– Нет, наверно. Пока, по крайне мере…

– Почему?

– Сейчас это очень дорого стоит. За свой счет придется приглашать профессоров. В других членов комиссии деньги вкладывать. Много нюансов. Сейчас бесплатно ничего не делается. Даже диссертация не защищается. И потом я еще не решила нужно мне это или нет…

– А сколько денег надо для этого?

– Не знаю… Думаю тысяч сто.

– Долларов?

– Нет, рублей. Но все равно, мне сейчас не потянуть… А а а а!!! А а а а!!! Ой ой ой!!! Что вы… А а а а!!!

Готов мял грудь Кольцовой, сильно кусая губу, чтобы не расхохотаться и, соответственно, не быть узнанным. Аспирантка вскочила и с воплями стала отбиваться от нападавшего. Готов «пулей» выбежал из кабинета Кольцовой и неслышно вошел в свой.

– Слышите? Кольцова разоралась, – сказал ученикам Готов. – Опять эпилептический припадок.

После зимних каникул Готов встретился со своим пятым «Д» на уроке истории:

– Здравствуйте, дорогие мои. Как-никак две недели не виделись. Отдохнувшие… Выросли-то как. Ни фига Иванова тебя разбабахало. Рассказывайте, как каникулы провели.

Дети наперебой стали делиться впечатлениями:

– Я ездил к бабушке в деревню.

– Мы с папой на лыжах ходили кататься.

– А мы сейчас ремонт делаем.

– Мы с мамой в церкви на рождество были.

– Тщ щ щ, – поднес палец к губам учитель. – Зачем все сразу. Я прекрасно понял, что каникулы вы провели бездарно. Например я в каникулы ел эскимо на полупалочке, достиг просветления, левитировал и купался в проруби.

Из коридора в класс кто-то забросил серую кошку. Она заметалась и испуганно прижалась к двери. Дети сорвались с мест и побежали смотреть на животное.

– А ну назад! По местам! – остановил учитель.

Готов взял кошку на руки и погладил.

– Кошки, – сказал учитель, – делятся на матерых и шелудивых, а собаки на бобиков и бобиков.

– А это какая, – спросили ученики.

– Этот кошак шелудивый, – Готов положил кошку на стол и слегка потискал. – Кстати, кошки единственные млекопитающие, относящиеся к пресмыкающимся.

– Можно нам погладить? – дружно попросил класс.

– Можно. Идите сюда.

Ученики собрались вокруг стола и по очереди гладили бедную зверушку.

– Все погладили? – Готов взял кошку на руки и понес к двери. – Отпустим кошака.

– Я еще не погладил, – опомнился Пастухов.

– В большой семье Андрей… я надеюсь ты не хуже меня знаешь о законе большой семьи, – сухо сказал Готов, закрывая дверь на ключ. – Развлеклись, пора и поучиться.

– Десяток яиц, пожалуйста, – подмигнул продавщице Готов.

– Пожалуйста, – продавщица положила перед ним пакет с белыми проштампованными яйцами.

Готов расплатился и пояснил:

– Сегодня этот продукт для меня очень много значит.

Продавщица многозначительно кивнула.

Начитавшись бульварных книжек по йоге и медитации, Готов нередко предавался внутреннему созерцанию. Обычно вечером, придя с работы домой, он вставлял в музыкальный центр компакт диск с релаксирующей музыкой, зажигал благовония, садился на корточки и, протяжно распевая грудным голосом «ОМ», медитировал. Процедура занимала не более 15 минут и сопровождалась частым чиханием (как считал Готов – следствие аллергии на благовония). Подзарядившись духовно, учитель шел на кухню заряжаться более материально. Там ждали «Доширак», сосиски, хлеб и пол-литровый пакет фруктового йогурта. Закончив трапезу он, обычно, включал телевизор и засыпал под программу «Время».

Стемнело. Готов подвинул стул к окну на кухне. Достал из холодильника яйца. Выключил в квартире свет. Взобрался на стул и открыл форточку.

Под окнами по тротуару вдоль дома шла компания подвыпивших подростков, хором поющих «Ой, мороз, мороз». Готов один за другим бросил в них два яйца. Первое яйцо пролетело мимо, второе оставило на вязанной шапочке одного из подростков склизкое пятно.

Готов спрыгнул со стула и с середины кухни наблюдал за реакцией.

Компания остановилась и стала вглядываться в окна. Матерная ругань вызвала у Готова ироничную усмешку. Пострадавший тер шапочку о снег и поносил, необнаруженного обидчика, на чем свет стоит.

Подростки ушли. Готов вновь залез на стул.

Бабушку с внуком он пропустил: не поднялась рука. Двух женщин с сумками он пропустить не мог. Яйца поразили цели: пальто и сумку. Мат обрушившийся в адрес хулигана обладал большей, в сравнении с подростковой, колоритностью и высотой тона. Готов закрыл руками рот, для того чтобы громко не рассмеяться.

Кидать яйца по мужчинам в милицейской форме опасно, а вот если без нее тогда можно. Готов взял в ладонь сразу три яйца и запустил в троих. Прыгать со стула не стал: аккуратно спустился.

Результаты попадания: меховая шапка, пальто, дубленка. Готов шепнул самому себе: «Снайпер я, однако».

Мужики закричали:

– Ах ты, сука!..

– Вон, кажется из того окна…

– Из какого?

– Да вон на третьем…

– Козел!!!

– Сейчас разберемся.

Готов заволновался: «жертвы» не матерились – не к добру это. Действуя оперативно. Он быстро вынес стул из кухни, снял очки и лег на кровать, завернулся в плед. Для убедительности образа даже похрапел.

Раздался стук в дверь. Странно, подумал Готов, почему стучат когда есть звонок? Люди серьезные, может ФСБэшники? Тогда почему не на машине? Готов свернулся калачиком. Позвонили. Потом еще несколько раз.

Учитель, укутанный пледом и «сонный», открыл дверь. В подъезде стояло три здоровенных мужика. Не иначе спортсмены.

– Вы ко мне? – небрежно нацепил очки Готов.

– Это ты сделал? – пробасил тот, у которого была проблема с шапкой.

– Простите, что сделал?

Готов сощурился и, не снимая очков, потер глаза.

Человек с разбитым яйцом на шапке указал на причину своего визита и провел рукой возле причин своих товарищей:

– Вот это! Ты? Из твоего окна?

– Вы что, смеетесь? Я спал.

– Кто тогда? – мужчина смял головной убор, из кролика, в кулаке. Его друг слева кашлянул, товарищ справа во внимании, как собачка, наклонил голову.

– Милостивый государь, господа, – Готову не хватало острой бородки чтобы быть похожим на дореволюционного интеллигента. – Но откуда же я могу знать кто… я взрослый человек, заслуженный педагог России. Живу один. Мне не пристало заниматься подобными глупостями. Яйца кидать… скажите тоже… Я милостивый государь не на том жаловании, чтобы пищей разбрасываться.

– А мы не говорили, что в нас яйцами кидали, – попытался поймать Готова на слове мужчина в дубленке, тот что кашлянул.

– Молодой человек, – сожалеюще покачал головой учитель, – вы считаете раз я в очках то обязательно слепой?.. Может милицию вызвать?

– Не надо, – ответили они, – сами разберемся.

Они постучали в соседнюю дверь. Соседка пенсионерка не открыла. Только спросила:

– Кто там?

– Нас яйцами закидали, – замешкался человек с яичницей на шапке.

– Чего надо?

Готов вышел в подъезд и прислонился к двери соседки:

– Эй, Никифоровна. В мужиков-то яйцами кинули. Не знаешь хто? Чай ты, поди?

– Уходите! – заругалась старушка.

Готов сделал из ладоней трубочку и прислонил к дверному глазку, придерживая плед подбородком:

– Не бойся, ты. Я это, Рудольф, сосед твой, – прокричал учитель в трубочку из ладоней.

– Милицию позову, уходите! – верещала бабушка.

– Пошто милицию-то. Мужики пришли с яйцами на головах. Впусти, не по-людски как-то.

– Сейчас приедут, заберут. Позвонила уже, – пугала пенсионерка.

Готов развел одной рукой (другой придерживал плед).

– Темные люди, – констатировал учитель, – провинция. Бескультурье. Может стоит выше подняться, там много асоциальных элементов живет?

Мужчины ничего не ответили, ушли. Учитель докидал оставшиеся яйца в прохожих, включил телевизор, лег и задремал, укрывшись пледом.

На уроке 8 «Б» был предоставлен сам себе. Не потому что учитель на урок не явился и не, потому что ему пришлось срочно покинуть класс. Нет. Готов читал книгу.

Полные жизненной энергии восьмиклассники не могли вынести пытки: «сидеть молча» и время от времени нарушали тишину. В таких случаях Готов отрывался от чтения, пристально смотрел в глаза учащихся и монотонно медитативным голосом говорил: «Ти и и хо о».

– А что вы читаете? – спросил кто-то из глубины класса.

Готов посмотрел на название книги:

– Гипноз, практическое применение. Не мешайте.

– А зачем? – выпалил Никита Малышев и спрятался за спину, впередисидящего одноклассника, чтобы учитель не определил, кто задал вопрос.

– Не прячься Малышев. Думаешь, мне ничего не видно? – Готов встал и выгнулся, взявшись за поясницу. – Почему вы считаете, что все учителя болваны, ничего не видят, ничего не замечают? Мне отсюда все прекрасно видно. Что ты хотел спросить Малышев?

– Зачем вы про гипноз читаете? – беспричинно улыбаясь, ученик прикрыл рот, из-за отсутствия нескольких передних зубов.

– Чтобы гипнотизировать, – ехидно ответил Готов.

– Кого?

– Корову! – бросил Готов. – Мозгами пораскинь. Кого я могу гипнотизировать кроме людей? Тебя, например, Малышев, загипнотизирую и внушу что ты немой. Молчать будешь на уроках, хоть какая-то польза.

Ребята захихикали. Готов сел на край стола.

– А если серьезно… сила гипноза великая сила. Действуя непосредственно на подсознание, человеком можно всячески управлять. Веревки вить. Скажу вам по секрету, только никому не рассказывайте, некоторых учителей я уже загипнотизировал.

– Расскажите, кого вы загипнотизировали, – встрепенулись ребята.

– Тише, тише, – успокаивал Готов, – не кричите на всю школу. Хотите чтоб все узнали? Я загипнотизировал Ермакову, по географии которая и Кольцову… все запомнить не могу, то ли она студентка, то ли аспирантка… несущественно. В общем, я их в своих рабынь превратил. Звоню в любое время, приезжают, уборку делают, в магазин ходят, пищу готовят, песни поют а капелла и еще кое-что интересное делают, только я вам не скажу, молоды вы еще, женилки и замужевыходилки не выросли. На автобусах я больше не езжу, исключительно на такси. Под гипнозом водила хоть на край света…

– Врете вы всё! – резко сказала Света Ермакова, – Сестра ничего такого не рассказывала.

– Какая сестра? – растерянно спросил Готов. – А а, так значит Ермакова Вероничка твоя сестра? Как же я сразу не догадался? Ты же тоже Ермакова… м м м… вообще то похоже: такие же шаренки наглые и скулы. Поспешу огорчить тебя, Светочка, не вру я, не вру. Угораздило твою сестренку попасть в мои лапы и стать жертвой грязных помыслов. А молчит она, потому что стыдно признаться в содеянном. Шутка ли, рабыня самого Готова.

– Врете, врете! – чуть не плача, закричала девочка, – сами вы…

8-й «Б» был на редкость дружным классом. Ребята стали кричать, защищая Ермакову:

– Что вы к ней пристали?!

– Отстаньте от Светки!

– Что вы ее достаете?!

– Никакой вы не гипнотизер!

– Ничего вы не можете!

Готов подождал, пока реплики иссякнут и с недовольством, сказал:

– Ишь, раскудахтались адвокаты. Не понравилось что учитель сказал? За живое задело? Плохой Готов! Плохой Рудольф Вениаминович! Не нравится никому! Да?! – переходя на повышенные тона, Готов изрядно жестикулировал. – Ну, давайте я уволюсь! Лады? Все согласны? Да, только я не уволюсь! Не надо так смотреть на меня. Я начал преподавать когда вас всех еще в проекте не было. Я впервые сталкиваюсь с подобными выкрутасами. Мне прекрасно известно, какое удовольствие, какое неземное блаженство вы испытываете от того, что систематически, методично выводите меня из себя.

– Все равно вы не умеете гипнотизировать, – язвительно произнес Слава Бирюков, сидящий за одной партой со Светой Ермаковой. – Если бы умели, то давно бы нас загипнотизировали.

– А я дурачков не гипнотизирую, – нашелся Готов.

– Значит, не умеете.

– Умею, не переживай. А тебе я советую прикрыть ротовое отверстие.

– Все равно не умеете, – не унимался Бирюков. – Давайте поспорим.

– Кто спорит, тот экскрементов не стоит, – сдержано сказал Готов, – а доказать – докажу. Только при условии, что подопытным кроликом будешь ты. Согласен?

Бирюков кивнул. Готов подошел к ученику и коснулся ладонями его головы:

– Мне надо сосредоточиться. Делай все так как я буду тебе говорить. В течение сеанса я постараюсь избавить тебя от вредной привычки дерзить старшим.

– Хорошо, – согласился Бирюков.

Готов стал плавно водить руками вокруг головы гипнотизируемого и говорить низким потусторонним голосом.

– Расслабься. Сделай Глубокий вдох. Следи за моей рукой. Твои веки тяжелеют, они наливаются свинцом. Глаза невольно закрываются. Веки тяжелеют. Закрой глаза. Ты погружаешься в глубокий сон. Когда я досчитаю до пяти, ты полностью растворишься во сне. С каждой цифрой тебе будет становиться все теплее и теплее. 1… 2… 3… 4… 5… Спа-а-ать.

На цыпочках, отойдя от Бирюкова, довольный полученным результатом Готов шепотом поделился радостью с ребятами:

– Смотрите. Я как всегда оказался прав. Я его загипнотизировал. Надо было поспорить хотя бы на тысячу. Можно сейчас его заставить что угодно делать. Лично я хотел бы…

– Лажа у вас получилась, Рудольф Вениаминович, – открыл глаза Бирюков. – Не умеете вы гипнотизировать.

Ученики засмеялись.

Готов словно сорвался с цепи: швырнул в стену стул, сдвинул стол, забаррикадировав им дверь, бросил на пол и в пыль растоптал мелок.

– Да, ты… ты… ты дурак просто, – заорал он на Бирюкова. – Тупорылые гипнозу не поддаются.

– Расскажу-ка я вам лучше, дети малые, о своем давнишнем изобретении. Идея эта зародилась у меня, еще в те незапамятные времена, когда я робил инженером в одном секретнейшем НИИ… п\я, если можно так выразится. Э э э… мысль потерял… а вот: запрограммированное строительство зданий из кирпича. Представьте: каждый, божий, кирпич оснащен неким чипом и четырьмя маленькими ножками, со всеми вытекающими. Углубленно вдаваться в техническую суть смысла нет, вы, двоечники, все равно не поймете… Ну и вот: каждый кирпич запрограммирован таким образом, что бежит он своими ножками и ложиться на строго определенное место в пространстве. После того, как кирпич занял в пространстве свое непосредственное место… Я ясно выражаюсь? Ножки свои он раскорячивает в разные стороны, а рабочий лопатой сбивает их со стен. И тысячи, сотни тысяч кирпичей идут к намеченной цели сами. На глазах вырастают огромные здания и сооружения, высвобождаются людские ресурсы… Здорово, не правда ли?

– Скажите пожалуйста, – робко тряся кистью левой руки, совершил попытку задать вопрос Артем Орешников, – раствор для кладки…

– Что раствор для кладки?

– Как осуществляется подача раствора для кладки? – улыбаясь правой половинкой рта, интересовался школьник.

Ситуация действительно тупиковая. Разумеется, учитель мог и даже хотел выдать идею о саморасстилающемся растворе либо, каким-то образом вовсе обойтись без раствора, но все это выглядело не убедительно. Готов грыз ногти и, не моргая, смотрел на Артема.

– А ты очкарик сам подумай, да?

Рудольф Вениаминович, скрестив руки на груди, встал у окна. После нескольких минут неподвижной позы и медитативного состояния разума он подвел окончательный и не утешительный итог:

– Мой IQ: двести восемьдесят. Ваш, за некоторым исключением, в четыре раза меньше. Некоторые исключения это те у кого IQ ниже моего, в пять раз. Урок окончен.

При местной газете существовало литературное объединение. Литературное сборище провинциального городка представляет собой жалкоубогое зрелище, но только лишь глядя с высоты столичных рифмоплетов и графоманов.

Раз в неделю, по вечерам, собиралась дюжина поэтов, во главе с главным редактором газеты, по совместительству ведущим литературную рубрику и никогда не забывающим публиковать собственные стихи.

Как уже было сказано, собирались они: читали по очереди, высказывали мнения, ругались, обижались, смеялись, курили. Иногда, несколько мужчин, оставались после литкружка для непродолжительного распития бутылки водки под предводительством всё того же главного редактора газеты.

Думается, мало до кого не дошло, что среди членов сего элитарного клуба, был, и наш главный герой… иначе бы этой главы никто и никогда не увидел.

В пятницу состоялось собрание. Председатель стандартно поприветствовал присутствующих, произнес невнятную речь и попросил поэтессу – пенсионерку начать чтение «бессмертных» произведений. Бабулька быстро прочитала три стихотворения.

Смысл первого передать очень сложно, уж через чур нашпиговано было оно разного рода метафорами. Второе про осень: падающую желтую листву и лужи, в коих листва прекращает свое падение. Третье, своего рода повествование о нелегкой жизни людей, эту жизнь, собственно говоря, почти проживших; повествование сверкало радужными словосочетаниями: «гидра империализма», «фашистский режим» и т. д.

Готов сидел в углу, сложив ногу на ногу, и протирал очки носовым платком. Выступали ещё поэты, с мало чем отличающимися, друг от друга, стихами, с тематикой в диапазоне: от творчества А. Ахматовой до О. Мандельштама. Разумеется, каждый считал себя лучшим. Самые амбициозные вообще не слушали никого кроме себя. Учитель же выслушал всех внимательно и рассмеялся:

– Бездарно, прости Господи.

– Вы уже сто лет ничего не писали, а говорите такие чудовищные вещи, – возмутилась поэтесса с прической а-ля Мирей Матье.

– Всё? Кончился понос? Это я то не писал? Да если бы вы милочка знали, сколько я написал за эти сто лет, вы бы тут со стула грохнулись. А цветаевщина ваша, никому на хрен не нужна.

– Не вам судить о моей поэзии.

– Понимаете, как вас там?.. забыл уже… ну не важно, поэзия и бред сивой кобылы – это разные вещи.

– Хорошо! – взвизгнула поэтесса. Улыбаясь, она вертела головой в разные стороны и ловила взгляды присутствующих, в надежде подобрать себе команду единомышленников, – Прочите нам, что ни будь из своего, из последнего.

Учитель встал, прокашлялся, показал язык, свернув трубочкой, женщине похожей на Миррей Матье и переигрывая настолько, насколько не удавалось переиграть ни одному актеру мексиканских сериалов, стал читать:

Хрустальное дерьмо моей души,

Я с жалостью смотрю на этот мир,

И если вдруг случится я забздю,

И жопа, и любовь, и смерть.

Закончив чтение, изогнутым в три погибели Готов заликовал:

– А! Каково? Ну что, съели, да? Вот это поэзия, а не ваше:

«листья на ветру качаясь»…

В дискуссию вступил председатель литературного кафе:

– Вы полагаете это не бред? В чем отличие ваших стихов, язык не поворачивается назвать их стихами, от бреда? Какая разница?

– Какая разница? Один совокупляется, другой утрированно имитирует мимику оппонента. Если вам не нравится то, что я делаю, по какой причине, скажите, пожалуйста, вы меня тут держите, – буйствовал Готов.

– Вас никто не держит, можете одеваться и идти домой.

– А вы тут водку жрать будете? Да? Когда закончите хренатенью заниматься.

Собрание возмущалось и негодовало, а Готов красный от злости вопил во всю:

– Я заслуженный учитель России. Мне Боря Ельцин руку жал. Вы можете понять: мою руку жал пре зи ден т.

Кому как не мне знать что плохо, а что хорошо. Да если я уйду, вся ваша тусовка накроется женским половым органом. Да-да, пенсия, ты все правильно поняла.

Готов, надевая пальто, кричал все громче и громче. Литобъединение испуганно глядело на него.

– Я знаю, почему никто из вас прозу не пишет. Это понятно. Прозу писать надо, а стихи что…тяп, ляп, четыре строчки и страница заполнена. Ой, как хорошо, месяц словоблудием позанимались: глянь, а книжка то готова; обосраться аж… ту по ры лы е! Всё, аля улю! Пока!

Готов вышел, громко хлопнув дверью, но через секунду опять открыл её, что бы хлопнуть сильнее.

На пороге класса появились две ученицы: Жданова и Питиримова.

– Здравствуйте, – сказали они.

– До свидания, – холодно ответил Готов.

Девушки замялись.

Трудно передать словами макияж юных особ. Только полотна художников-абстракционистов могут послужить сравнением.

– Нам можно пройти? – спросила Питиримова и надула большой пузырь из жвачки. Пузырь лопнул, ошметки жевательной резинки повисли на носу.

– Я же сказал до свидания, – тяжело вздохнул Готов.

Жданова повиляла бедрами, построила Готову глазки и нежно, с придыханием сказала:

– Рудольф Вениаминович, что здесь такого, мы всего на пять минут опоздали?

Готов улыбнулся девушкам и подмигнул:

– Я вас знаю: ты Роза Люксембург, а ты Клара Цеткин. Несомненно, девочкам можно опоздать даже на десять минут. А ну, убирайтесь отсюда!!!

Жданова медленно закрыла глаза, так же медленно открыла и тихо проговорила:

Мы больше так не будем, простите нас, Рудольф Вениаминович… можете нас наказать.

В классе послышались редкие смешки. Жданова с Питиримовой нахально переминались с ноги на ногу.

Готов сел на стул и взглянул на ноги опоздавших.

– Когда я жил в Москве, – сказал он, – мы с друзьями частенько посещали ВДНХ, пиво там пили. И вот однажды, совершенно случайно забрели на сельскохозяйственную выставку, где деревенские жители коров демонстрировали. Подошли к одному стенду и увидели: две девчонки корову пеструю представляют. Девки эти вылитые вы: на губах по килограмму помады, тени черные, как будто на глазах фингалы, щеки румяные-румяные. Про одежду вообще молчу. Не красота спасет мир, а барахолка мир погубит… И смотрим мы с друзьями, понять не можем: что за животные такие. Корова вот она стоит – черно-белая, а эти две кто? Не человек точно, определенно какая-то скотина… Сошлись, с друзьями, во мнении – чернобыльские мутанты.

– Че к чему? – поняла намек Питиримова.

– К тому, девочки, к тому. Будете в большом городе проездом: осторожно. Поймают, в зоопарк к обезьянам в клетку посадят. А то и в кунсткамеру отдадут.

Класс смеялся. Мужская часть выкрикивала:

– Обезьяны!

– Коросты!

– Капусты!

– Шлюхи!

Готов вскочил со стула и запротестовал:

– Ребята, это вы зря. Они не шлюхи. Они хуже! Пошли вон отсюда!!! Лохудры!

Выдворив девушек, Готов начал урок:

– Я один из немногих оставшихся. Пилигрим судьбы, шутка провидения. Кто если не я способен оставить потомкам память о моих странствиях и страданиях.

Учитель медленно провел ладонью по лицу.

– Когда-то нас было много – умерших, но воскресших. Бессмертных. Правило гласило: «Остаться должен только один». Я родился в 1564 году, в шотландской деревушке. Рос в семье кузнеца. Когда мне исполнилось 23 года, женился на прекрасной односельчанке и прожили мы с ней счастливых 5 лет. Но однажды ночью эта дрянь пырнула меня, спящего, ножом в живот. Пописала сучка. Позже я очнулся: рана затянулась на глазах, жены след простыл, настроение препаршивейшее. Лежу, лежу… е-мое! Я ж бессмертный оказывается. Прошел год. Работаю в поле, и вдруг сильнейшее чувство беспокойства обуяло меня. Гляжу, в мареве появляется фигура мужика, с мечом в руке. Подходит он ко мне и говорит: «В живых останется только один». Я ему: «Тебе чё надо? Курить? Извини не курю, спичками не балуюсь, денег мало, только на хлеб». Продолжаю картошку копать, а этот мудак, как давай шашкой махать и главное все в голову норовит. Шибанул я ему, пару раз лопатой по шеям, башка то и отвалилась. Невесть откуда молнии появились. Током меня шваркнуло, 380 не меньше. Потом-то мне объяснили, что миссия моя: идти через века и рубить головы всем бессмертным, а силу их себе забирать. Как только всех порублю, стану самым сильным на земле человеком и смогу принять руководство планетой. Вот такие пироги… а до сих пор где я только не был, что только ни делал… Принимал участие во французской буржуазной революции; служил солдатом в наполеоновской армии; был лакеем у Александра Сергеевича Пушкина и секундантом у Лермонтова; нянчил Льва Толстого и, будучи на каторге, валил в Сибири лес. Анка чапаевская от меня без ума была. За это по фурмановскому доносу работал землекопом на строительстве Беломорканала. Да… вот, забыл, у Ленина в должности печника числился. Со стройки века сбежал в Европу (назад в Шотландию тянуло), а попал, будь оно неладно, в фашистскую Германию. В сорок первом, солдатом Вермахта, на Матушку Русь обратно пошел. Взяли в плен. Что не верблюд, доказать не получилось и до осени 1953 года в Магадане… ой, мама не горюй. В застойные времена на родину в Шотландию меня никто не пускал, а с перестройки и до сих пор денег нет. Одно удивляет меня: за все эти годы, я не встретил ни одного бессмертного. Тешу себя надеждой, вдруг поубивали они друг дружку… Не пора ли провозглашать себя императором всея Земли?

– Это вы фильм «Горец» посмотрели? – спросил Вася Кошкин.

– Это я тебя только что из школы отчислил, – ответил Готов.

Семиклассники с ржанием и гиканьем завалились в кабинет истории и замерли. Учитель сидел на рабочем месте, казалось бы все как обычно, кроме того обстоятельства, что сидел он в валенках, пальто и меховой шапке. Да, на улице зима, мороз –35?С, но ведь в классе тепло. Странно.

Школьники поздоровались с преподавателем и неспешно расселись по местам. Готов, не снимая варежки, тер очки и, с нейтральным настроением, говорил стандартные фразы:

– Здравствуйте, здравствуйте, садитесь быстрей. Ну что там на Камчатке, понимаешь, урок начался или что? Третий ряд, вам особое надо?

Ученики меж собой шушукались:

– Че этот вальтанутый пальто нацепил, тепло же в классе?..

– Уж и не знает как бы еще…

– Он наверно под Деда Мороза косит.

– Идиот, что еще сказать…

Готов запел, исказив голос на манер оперного:

– Выучили ли детишки даты. Кто не выучил – руку подними и и и.

Готов встал, прошел к задним партам, зажал нос и произвел имитацию дублирующего голоса на старых контрабандных видеофильмах:

– Кто не выучил урок, я тому по морде щелк.

7 «А» рассмеялся. Самый словоохотливый мальчуган так же зажал нос и спросил, но немного не рассчитал момент:

– А если я не выучил, что тогда?

– Осел ты тогда, – рявкнул Готов, – разговаривать, Кудымов, смотрю много стал. Не пора ли тебе язычок укоротить.

Парнишка притих, а Готов неожиданно сменил гнев на милость:

– Не боись, Кудымов, не трону. Сейчас к доске пойдешь, готовься. Что-то жарковато стало. А, дети?

Ученики поддержали, намекая учителю, что пальтишко пора снять:

– Конечно тепло.

– Жарища.

Готов встал у окна и издевательски предложил:

– Я тогда, пожалуй, проветрю. Не возражаете?

Многослойно наклеенные на щели рамы полоски бумаги упали на пол. В класс ворвался поток морозного воздуха, образовывая клубящийся пар.

– Кудымов, к доске, – приказал учитель и на всякий случай закрыл дверь на ключ. Я буду диктовать события, а ты пиши даты… Дурочка не корчи из себя, знаешь прекрасно, где мел лежит. Говорить буду быстро, успевай.

Ученик приготовился.

– Битва на озере Байкал, полет обезьян на Луну, день независимости государства Чукотского, мой день рождения, битва, петербургское чаепитие, сражение, битва, сколько стоила водка в 1756 году, Микки-Маус, молюсь и верю, битва. Написал?

– Нет, - засмеялся ученик. – А при чем здесь Микки-Маус?

– Садись на место, деградант, – снисходительно сказал учитель. – Что там за смешки постоянно?

В классе, очень быстро, стало прохладно.

– Закройте пожалуйста окно, – попросили девочки.

Молчание.

– Нам холодно! – настойчиво поддержали мальчики.

Готов сильно удивился и, от удивления, у него даже отвисла челюсть.

– Что? Холодно? Мне нисколько не холодно.

– Так вы в пальто! – хором закричали дети.

– Причем тут пальто, какое это имеет значение? Пишите давайте.

– А что писать? – спросил Брагин.

Учитель поежился и сунул руки в карманы пальто:

– Откуда я знаю что писать, всегда есть что писать. А если у тебя серое вещество в сжиженном состоянии, то я в этом не виноват.

– У меня пальцы замерзли, я писать не могу, – проныл Ромашкин.

– Ты мужик или баба? Отставить разговорчики!

Борясь с холодом посредством напряжения мышц и растирания ладоней, класс шептался:

– Козел, вообще уже чиканулся.

– Он нас что, заморозить захотел?

– Блин я дубею уже. Сколько до конца урока?

– 25…

– На фиг, замерзнем сто пудов.

– Надо все директору рассказать.

– Да, чихать директору на нас, он вечно с похмелья болеет…

– Интересно, Готова уволят когда-нибудь, или мы до конца школы будем видеть эту рожу?

– По радио сказали минус тридцать пять мороза.

– А у меня тридцать семь на термометре.

– Выброси его…

Утреннее солнце за окном, еще не взошло, но это не помешало Готову торжественно прочесть:

Мороз и солнце – день чудесный

М м м, м м м и так далее.

Холод становился все невыносимей. Неожиданно учитель сжалился:

– Я думаю помещение уже достаточно проветрилось, можно закрыть окно.

В дверь постучались и подергали. Готов открыл. Завуч Сафронова протиснулась в класс и непонимающе оглядела Готова:

– Рудольф Вениаминович, почему вы в верхней одежде?

– Прохладно.

– Да, действительно, не жарко у вас…

– Батареи не греют, засорились, наверное. На третьем этаже нужно воздух спускать.

Сафронова сочувствующе взглянула на детей:

– Ребята, физики у вас сегодня не будет, Архип Африканович на больничном.

Зазвонил телефон. Готов взял трубку и, четко проговаривая каждое слово, ответил:

– Третий ядерный отсек. Дождитесь сигнала и оставьте сообщение.

– Ой, не туда попала, – сказал женский голос и, связь оборвалась.

Спустя полминуты телефон зазвонил снова.

– Алле, – томно сказал в трубку учитель. – Квартира академика Готова. С кем имею честь?

– Але, – женщина на другом конце провода явно стеснялась. – Это ваше объявление в газете?

– Какое из трех, о продаже комода или о покупке учебника по сопротивлению материалов?

– Нет… вот… требуется домработница… от 18 до 25 лет. Интим исключен. Вы?

– Ах, да, – вспомнил Готов, – подавал, было дело. Видите ли у меня много работы. Живу один. Заниматься хозяйством совершенно некогда. А вам, простите, сколько лет?

– 26…

– Ну у у голубушка, вы же знаете лимит: с 18 по 25… хотя может быть это не принципиально.

– Мне 26 недавно исполнилось. А выгляжу я лет на двадцать не больше.

– Послушайте девочка моя, – нежно сказал Готов, – мне совершенно безразлично как вы выглядите. Я старый академик, а не какой ни будь извращенец. К тому же импотент.

– Хм, – застенчиво хихикнула девушка.

– В этом нет ничего смешного, – бодро заверил Готов. – Это моя основная головная боль и трагедия. Но что ж поделаешь, годы берут свое. Как говорится, мои года – мое богатство. А, что вы, собственно, умеете делать?

–…много чего. Стирать, готовить, делать уборку…

– Этого, милочка не достаточно. Если вы всерьез намерены у меня работать, придется научиться другим вещам, которые на первый взгляд могут показаться странными или даже из ряда вон. Ежедневно проводить дезинфекцию санузла; ставить уколы, извините за подробности, в мягкое место; и растирать меня на ночь оливковым маслом…

– А ско…

– Не перебивайте меня, юная леди, – возмутился Готов, – ведите себя достойно. Та а а ак, на чем я остановился?.. Приходить будете два раза в день, утром и вечером. И чтоб никакой косметики на лице. Не люблю. Вас это устраивает?

– Да, но…

– Никаких но… Предупреждаю сразу платить мне вам нечем. Если согласны можете приступать с завтрашнего дня.

– Да пошел ты старый козел, – с отвращением фыркнула девушка и отключилась.

Аккуратно открыв блокнот, Готов нарисовал напротив слова «домработница» пятую палочку (напротив слова «комод» и «сопромат» стояло по две) и пошел в ванную.

Готов ворвался в кабинет директора, размахивая листом бумаги:

– Владимир Константинович, полюбуйтесь, что эти подонки придумали. Обезьяны.

Он разгладил листок на столе перед директором. Это была отпечатанная на лазерном принтере листовка. В верхнем левом углу «фоторобот» Готова и текст:

ВНИМАНИЕ РОЗЫСК

За совершение ряда тяжких преступлений

Разыскивается гр. Готов Рудольф Вениаминович

(кличка «историк»). Преступник вооружен и очень опасен.

Телефон милиции: 02

Смирнов, не выразив никаких эмоций, откинулся на спинку стула:

– Вы это сами сделали?

– Как вы можете, Владимир Константинович? – Готов схватился за голову и закатил глаза. – Откуда такое недоверие. Весь город этим обклеен. Я на остановке сорвал.

– Кто-то решил пошутить над вами, – серьезно сказал Смирнов.

– Ничего себе шуточки. За такие шутки в глазах бывают промежутки. Да, за это, в свое время, лоб зеленкой мазали, без суда и следствия. Какая вопиющая наглость. А какая дерзость. Я требую принять меры!

Смирнов сложил листок вдвое и подвинул на край стола:

– Какие меры? Что я могу сделать?

Готов взад-вперед ходил по кабинету:

– Что значит, какие меры? Какие меры… Вы директор или кто здесь. Если вы самоотвод объявляете… Пожалуйста. Завтра же на вашем месте Сафронова будет сидеть.

Директор ухмыльнулся, вспомнив какими нелепыми ухищрениями пользуется завуч, чтобы «подсидеть» его. Голословные заявления учителя истории Смирнов не воспринял.

– Предложите что-нибудь. Я послушаю. Зачем так сразу мне импичмент устраивать? – сказал Смирнов.

Готов сел на стул рядом с ним:

– В первую очередь надо объявить план «Перехват». Как это сделать меня не интересует. Далее привлекаем к работе информаторов. Ну у-у, сами понимаете – кто-то что-то слышал, кто-то кого-то видел. За поимку негодяев пообещать вознаграждение. Из фонда школы. Важно не спускать с рук. Сегодня я оказался в такой ситуации, завтра вы…

Директор взглянул на часы:

– Рудольф Вениаминович, у вас, кажется, урок начался.

Готов широко раскрыл глаза и похлопал себя по голове:

– Какой урок, Владимир Константинович? Я сейчас собственной тени боюсь. Дрожу как подосиновик. Не знаю как вы, а я в тюрягу не хочу. Не хочу на шконарь.

– Но вас же ждут.

– Пускай ждут. Гори все синим пламенем.

Директор взял Готова за плечи и стал выпроваживать из кабинета:

– Идите на урок, Рудольф Вениаминович. Я обо всем позабочусь.

– Но тюрьма, как же тюрьма? – упирался Готов.

– Никто вас в тюрьму не посадит. Все улажу. Со всеми договорюсь. Да идите же вы, наконец.

– На счет плана «Перехват» поразмыслите на досуге, – попросил Готов, уходя.

Смирнов закрыл дверь на ключ. Достал из сейфа бутылку водки, налил полстакана.

– Чокнутый, – произнес он и выпил.

На дверях класса висела точно такая же листовка. Готов сорвал ее и вошел. Хохот 7-го «Б» заставил учителя заткнуть уши. На столе лежал бумажный самолетик, сделанный из листовки.

– Тихо! – Готов грохнул дипломатом о стол. – Какая… это сделала?

Учитель растоптал самолетик и помахал, сорванной на двери листовкой.

– Кто это сделал? – спросил Готов. – Я не буду вести урок пока не выясню кто это сделал.

– Не ведите. Нам же лучше, – прошел среди учеников смешок.

– Что? Лучше? Превосхитительно. Постараюсь чтобы вам было хуже.

– Ничего вы нам не сделаете. Плевать мы на вас хотели…

Голос учителя стал низким, а речь монотонной:

– Я начинаю нервничать. Моя левая нога судорожно подергивается. Психика претерпевает значительные метаморфозы. Кипит мой возмущенный разум. Кто это сделал? Гиреев, ты?

Гиреев нагло оскалился:

– Нет. Не я…

– Я чувствую, что это ты, – Готов приблизился к Гирееву вплотную. – Нет, я просто уверен.

– А вы докажите…

– Не стану я, Гиреев, ничего доказывать. Лучше я тебя накажу. А если окажусь не прав – настоящему виновнику станет стыдно и он сам во всем признается. Если этого не сделаешь ты, Гиреев.

– Ага, ждите. Разбежался. Может, вы сами их по всему городу расклеили и по всей школе раскидали.

Готов резко замахнулся, но не ударил, а только слегка пригладил свои волосы:

– Сегодня ты дерзновенно посмел упрекнуть меня. Послезавтра ударил соседку по парте. Через месяц ты убийца полицейских.

Прекрасно осведомленные о своих гражданских правах, но на порядок хуже знающие обязанности, семиклассники не очень-то страшились подобных готовских выходок (в ходу были легенды, как ученики подавали на учителей в суд). Однако мало кто решался вступить в серьезную конфронтацию.

Готов протянул руку:

– Дневничок давай, Гиреев! Давай, давай. Быстрее я сказал!

Гиреев бросил дневник на парту. Готов продолжал стоять с протянутой рукой и причитать:

– Давай-давай. Я жду, не задерживай класс.

Ученик тяжело выдохнул и вложил дневник учителю в открытую ладонь.

Усевшись на учительское место, Готов открыл дневник и стал писать:

– Сейчас Гиреев, напишем твоим родителям послание… про все твои грешки, большие и маленькие. Про все твои злодеяния. Прочитают родители и ахнут: сынок-то у нас оказывается трудный подросток, до детской колонии один шаг…

– Пишите, пишите, – усмехнулся Гиреев, – я страницу вырву.

– Самый умный что ли? А мы тоже не капроновыми нитками шиты. Я пронумерую страницы. Вот так… первая… вторая… третья… а на форзацах напишем… На моих уроках ваш сын ругался матом, избил соседку по парте из-за того, что та не позволяла ему хватать себя за грудь. Дело тебе шьем, Гиреев. Белыми нитками шьем.

– Все равно у меня родители его никогда не читают.

– Не волнуйся, прочитают. Сегодня после работы обязательно им позвоню… Ненашев, ты оборзел что ли?

Готов подбежал к Ненашеву, сдернул с него наушники и отобрал плеер.

– Отдайте! – Ненашев хотел выхватить свою собственность из рук Готова, но учитель оттолкнул его.

– Борзота! Точно не нашев. Ты вообще русский? Я спрашиваю ты русский? Что башкой мотаешь? Русский? А почему ведешь себя так? Как, так? А вот так, как нерусский. Плеер я твой забираю, и даже если ты за ним придешь с родителями, ты его все равно не получишь. Ненашев и Гиреев я вас записываю в черную книжечку.

Существует такая присказка: зла не помню, приходиться записывать. Готов говорит так: «Для того чтобы не перегружать мозг воспоминаниями о злодеяниях окружающих по отношению ко мне, приходиться иметь черную книжечку». По поводу и без повода он доставал ее, напоминая, что это та самая черная книжечка. Кто попал на ее страницы не веки вечные зафиксирован как враг или должник. На самом деле в маленький блокнот без обложки Готов никогда не заглядывал и записывал в него редко, чаще делал вид. Зато как делал!

Гуляя по классу, Готов задумчиво произнес:

– Когда я был маленький, такой как вы, я думал что учителям нравиться орать. И когда сам стал учителем, понял, что это действительно так.

Пройдет время. Забудется инцидент с листовками. И лишь годы спустя Готов случайно узнает, что пошутил над ним именно Гиреев с товарищами, в чьей виновности, честно признаться, учитель сомневался.

Поздним вечером Готов стоял на автобусной остановке. Рядом с нам галдели четверо десяти-двенадцатилетних мальчишек. Ребята возбужденно планировали:

– Зацепляемся только все вместе, не как в прошлый раз.

– До куда едем?

– До конечки. Ты, Толстый, крепче держись.

– Сам ты толстый.

Готов подслушал разговор и понял, что ребята решили прокатиться на подошвах по накатанному на дороге снегу, зацепившись за автобус. Для большей осведомленности он спросил:

– Вы что делать собираетесь?

– Зацепляться, – дерзко ответил мальчик в красном петушке.

– А вам то что? – так же вызывающе спросил мальчик, которого друзья называли «Толстый» (он и в самом деле был полноват).

– Нет, все нормально. Просто интересно, – втирался в доверие Готов. – Вам не страшно? Гаишников не боитесь? А под колеса попасть?.. Я в детстве тоже ничего не боялся. Помню, возьмем с пацанами, в подъезде двери напротив друг друга свяжем веревкой за ручки и звоним. Они открыть не могут… Ха-ха-ха!!!

Мальчишки поняли, что взрослый человек угрозы не представляет, перестали дерзить и поведали Готову, наперебой, о своих приключениях и технике «зацепления»:

– Главное вовремя отцепиться и убежать…

– Надо назад смотреть, чтобы там машин не было…

– Толстого недавно поймали менты.

– Дак, правильно. Забоялся и не побежал…

– Пошел ты… сам забоялся. Не видел, не говори…

К остановке подошел автобус. Дети экстремалы приготовились.

– Можно с вами покататься? – спросил Готов.

– Конечно можно, – сказал мальчик в зеленой куртке, – только держитесь крепче.

Впятером они подбежали к автобусу сзади, присели и зацепились руками за бампер.

Автобус тронулся и стал набирать скорость. Дети заорали от восторга. Готов подхватил.

Миновав три остановки, на ходу отцепился мальчик в черном комбинезоне и остался позади.

– У нас потери! – крикнул Готов новым друзьям. – Что будем делать?

– Ничего! – мальчик в красном петушке держался за бампер одной рукой. – Он нас будет здесь, на остановке, ждать.

Выхлопные газы ничуть не мешали Готову наслаждаться скоростью, даже наоборот – действовали возбуждающе.

Обгоняющие автобус машины сигналили зацепившимся.

На конечной остановке «Зернохранилище» они отцепились и спрятались, чтобы не заметил водитель или кондуктор, за сугробом.

Готов пожал ребятам руки и бодро сказал:

– Здорово, просто великолепно. Я такого кайфа со времен застоя не испытывал. Будь вы моими учениками, из пятерок бы не вылезали.

– Вы что учитель? – спросил Толстый.

– Так точно, – ответил Готов. – Преподаватель истории. Школа №3. А вы из какой?

– Из первой, – хором сказали ребята. – Вот бы у нас такие учителя были.

– У вас что учителя плохие? – поинтересовался Готов.

– Ваще козлы! – со злостью сказал мальчик в красном петушке и улыбнулся. – А вы классный.

– По русскому нормальная, – поправил друга Толстый.

Двери автобуса закрылись, и он плавно тронулся с места.

– Бежим, – скомандовал мальчик в красном петушке. – Следующего долго не будет, Колян заждался.

Ребята и Готов на ходу зацепились за автобус. Подошвы зашуршали по скользкой дороге. По пути присоединился Колян.

Глядя на проносящиеся мимо, горящие квадратики окон вечернего города, Готов размышлял о скуке и бесцельности человеческой жизни: «Разве могут понять меня, учителя истории, мчащегося за автобусом, эти люди. В своих жалких квадратных метрах. В этих муравейниках. В тесных, пахнущих луком и картошкой, кухнях. Людях, черпающих знания из телевизора и житейскую мудрость из посиделок со спиртным. Синица в руках или журавль в небе…».

В центре города, не доезжая до остановки, автобус притормозил. Ребята, не сговариваясь, отцепились и рванули в сторону.

Готов не успел сориентироваться, продолжал держаться за бампер. Обнаружив, что причиной бегства был выбежавший водитель, учитель вскочил, но поскользнулся.

– Я тебе сейчас уши поотрываю, – ругал водитель, лежащего на дороге Готова, но, рассмотрев, что перед ним не ребенок, осекся. – Мужик ты чего здесь? Ты чего… ты это…

Готов закрыл лицо руками и, извиваясь, как уж на сковородке, заголосил:

– Дяденька не бейте меня! Я больше не буду! Я не специально, это они меня подговорили. Я больше не буду! Простите меня, пожалуйста! Этого больше никогда не повториться.

Вскочив, Готов побежал по сугробам и скрылся во дворах. Водитель ухмыльнулся, закурил, сел в кабину и уехал. Несомненно, он поведает о случившемся друзьям и знакомым, сидя в тесной, пахнущей луком и картошкой кухне.

Готов зашел в класс за полчаса да начала первого урока и закрыл дверь на ключ. Он повесил пальто в шкаф, не спеша, прошелся до стола, открыл дипломат и достал коробку канцелярских кнопок. Аккуратно высыпав кнопки на стол, Рудольф Вениаминович, стал их считать и раскладывать по десяткам.

– Вот уроды, ведь ни фига не сто! – воскликнул Готов. – Надо было в магазине пересчитать, прямо на глазах!

Он собрал кнопки в ладонь, обошел ряды и положил на каждый стул по одной «острой подлянке». После, он вынул из пакета сверток с гвоздями, молоток и плоский предмет прямоугольной формы.

Забить гвоздь над доской оказалось не так просто. Ушиб пальца и три загнутых гвоздя – жертва, принесенная учителем, за достигнутый результат.

Прямоугольный предмет оказался портретом Рудольфа Вениаминовича Готова. Учитель повесил его над доской рядом с М. Ломоносовым и Т. Хейердалом.

Звонок звал на урок, и ученики дергали дверь. Готов повернул ключ и сильно потянул на себя ручку. Дети продолжали дергать. Учитель разжал ладонь. Послышался звук удара о пол детского тела, матерная ругань и громкий смех всего 6 го «А».

– Заходим быстрей! Все встали по своим местам, никому не садиться. Глухов, ты дурак?! Я же сказал не садиться, оставь стул в покое. Кто упал на сей раз? – сдерживая смех, спросил Готов.

– Глухов и упал, – ответила Оля Бесчастных.

– Пять раз ваш класс попадается, условный рефлекс выработать не в состоянии? Что встали, садитесь.

Ученики садились, смахивая на пол кнопки.

– Не трогай! – завизжал Готов, но ученики уже достали учебники с тетрадями и сели. – М да, не вышло. Готовьтесь к следующей экзекуции. Глухов иди сюда.

Глухов вышел к доске. Учитель зашел ученику за спину и сделал над его головой «козу».

– Бери мою методичку и рисуй эту таблицу… да не эту, а эту с датами. Я что ли гегемонскую работу делать должен. Попляшете у меня, и даже сегодняшняя авария на водозаборе не спасет.

Готов подошел к двум девочкам, сидящим у двери, и стал сильно трясти их парту:

– У у у у! Землетрясение!

Девочки, недоумевая, переглянулись.

– Нарисовал? – спросил Готов Глухова.

– Да.

– Можешь сходить вымыть руки.

– А где их мыть? Воды-то во все городе нет, авария…

– В унитазе! – обнажив зубы, крикнул Готов. – Я же сказал, никакая авария вас не спасет. Была б моя воля, дал бы вам билеты за одиннадцатый класс и…

Монолог прервал лязг бьющегося стекла. Учитель испуганно повернул голову. На полу лежал разбитый портрет Рудольфа Вениаминовича Готова. Класс взорвался в диком хохоте.

Учитель лукаво взглянул на школьников.

– Вы часто меня спрашиваете: «Существует все-таки НЛО или нет». (Никто из присутствующих ни разу не осведомлялся у Готова об этом. прим. авт). Вопрос интересный и довольно противоречивый. Я убежден, что существует. Потому как видел собственными глазами летающую тарелку и даже вступил с пришельцами в контакт.

– Расскажите, пожалуйста, – попросили ученики.

– Я расскажу, а вы мне что? Ладно, так и быть, сделаю одолжение. Дело было так. Год назад я прогуливался по осеннему лесу, собирал гербарий. Вдруг, услышал неестественный для этой местности звук: будто огромный айсберг откалывается от тела Антарктиды. Взглянул наверх и, пардон, чуть было не обосрался: надо мной, метрах в двадцати, зависла огромная летающая тарелка, переливающаяся всеми цветами радуги. Она, значит, повисела, повисела и присела на полянку. Я сперва хотел бежать сломя голову, но подумал, что как ученый не смогу простить себе, если пропущу такое. Тут в голове у меня зазвучал голос: «Рудольф! Мы давно наблюдаем за тобой. Ты избранный…» и все такое в этом духе. Говорил голос явно не по-русски, но я все понимал. Видимо где-то в подкорке сидит та самая генетическая память, есть какая-то родственная связь между нами и ними. Тарелка приземлилась, открылась дверь и из нее, на желтую листву, вышло три гуманоида, весьма отдаленно похожих на людей. Голые, глаза маленькие как бусинки, цвет кожи желтоватый. Я сначала подумал, что китайцы, но опять же глаза не узкие, а бусинки. Побеседовали. Точнее говорил только я, они телепатически меня грузили. Чего я только не спрашивал, ну все узнал. Попросил, чтобы инопланетяне мне всю свою подноготную, все знания сразу в мозги загнали. Сказано сделано. Теперь я умен настолько… вам в самом, что ни на есть распрекрасном сне не приснится насколько я умен.

– А они, случайно, не пытаются нас захватить? – спросил один из слушателей.

– Вот на этом то вся фишка и зиждется. Гуманоиды вообще понятия не имеют что такое насилие, они никогда ни на кого не обижаются и любая агрессия для них все равно, что для нас полтергейст или параллельные миры. Вроде и существуют, а понять никто не может. Осознав такой расклад, я подошел к самому высокому инопланетянину и как двинул ему по челюсти хуком справа, да так что он отлетел метра на три и вдобавок ко всему башкой о свой же корабль ударился. Остальные подбежали к товарищу, помогают встать, но не тут-то было. Я им такое кунг-фу, такое каратэ устроил… жаль лысые они, уж очень за волосы хотелось оттаскать! Признаться, устал я сильно. Отдышавшись говорю пришельцам: «Ну че уроды, поняли чё к чему? В следующий раз говно жрать будете». А они мне опять таки телепатически: «Ладно, Рудольф, пока. Здесь происходит какой-то феномен, полетели мы, ученым своим расскажем. Боимся, только, не поверят они. Счастливо, до следующего контакта». Они на борт, а я им в след кричу: «Никакого феномена, навалял я вам просто, всего и делов то. У меня есть теория о происхождении жизни на земле. Сомневаюсь, что из чего-то неорганического способны появиться сложные микроорганизмы. В свою очередь инопланетные существа могли внести свою лепту. Один из них, скорее всего, чихнул, разглядывая безжизненные просторы Земли, миллиарды лет назад. Болезнетворный микроб попал в воду и закрутилось. От микроба паразита к человеку паразиту. Люди – это бельмо на теле планеты. Как я всех ненавижу!

Прозвенел звонок. Дети выбежали из класса, а Готов, улыбаясь, смотрел сквозь стекло окна, мысленно пребывая с инопланетным разумом.

– Что ты там все пишешь, Севостьянова? Я ведь ничего не диктую.

Учитель подошел к Севостьяновой и попытался выхватить тетрадку. Ученица спрятала под парту и строго сказала:

– Это мое. Личное.

– В обществе, девочка моя, не может быть ничего личного, только общественное.

– А это личное.

Готов обратился к классу:

– Типичный пример индивидуализма. Плевок в общественное самосознание. Севостьянова, отдай пожалуйста, то что ты прячешь.

– Не отдам, – упрямилась школьница.

– Сашенька, – сказал Готов ласково, – отдай пожалуйста. Мы с ребятами почитаем и вернем. Больно не будет. Зачем упрямишься, ты же хорошая девочка? Я добра тебе желаю. И всем. Хочу, чтобы вы привыкли жить в коллективе, где от каждого по способности, каждому по тому, что он хочет. Отдай.

– Нет! – Севостьянова насупилась и сжалась.

Готов потребовал настойчивей:

– Отдай по-хорошему, дрянь! Последний раз прошу.

Севостьянова молчала. Готов залез руками под парту и, недолго борясь, вырвал тетрадку из рук ученицы.

– Верните, – заплакала Севостьянова.

Она хотела выбежать из класса, но Готов преградил ей путь:

– Сейчас посмотрим что у нас здесь… Ого, дневник! Ребята, личный дневник Севостьяновой! Он позволит нам глубже понять загадочную душу этой странной девочки. Правда, Севостьянова?

Класс приталил дыхание, дабы не пропустить ни единого слова, что прочтет Готов. Севостьянова сделала несколько неудачных попыток выхватить дневник из рук учителя.

– Второе февраля, – зачитал учитель. – Сегодня день сурка. После школы, мы с девчонками пошли на дискотеку. Немного выпили. Артем предложил покурить травки. Дунули в мужском туалете. Артем лез целоваться. Я не согласилась. Сказала что хожу с Андреем.

Севостьянова вскочила и побежала. Готов, поймал ее за талию и усадил на место.

– Читаем дальше, – обрадовал учитель свободный класс. – О о, ну, ваще! Если бы меня спросили: с кем бы я хотела переспать из нашего класса… Наверное с Кучукбаевым или Зыкиным. Еще мне нравиться Гальянов, он такой романтичный и часто на меня смотрит. Потому что я красивая. А уродины типа Мишиной и Кобелевой пусть мечтают о прыщавом шибздике Соловьеве.

Дрожа от злости и стыда, Севостьянова теребила пальцами ручку. Учитель утешил:

– В чем проблема, Севостьянова? Посмотри как сильно мы подняли авторитет Кучукбаева и Зыкина, а Гальянов непременно после урока сделает тебе предложение. Правда с Кобелевой и Мишиной не хорошо получилось. Что ж, время лечит. Не исключено, что вы еще станете лучшими подругами.

Класс пристально смотрел на плачущую Севостьянову. Самолюбие детей часто тешит унижение товарищей.

– Ребята вы не поверите что здесь написано, – учитель водил пальцем по странице дневника. – Я девственница. Все мои подруги давно трахаются, а я боюсь. Мне кажется, что просто, так воспитана. Я думаю что в первый раз должно быть по любви, но не думаю что люблю Андрея. Мы просто с ним ходим… – Готов развел руками. – Севостьянова я тебя не пойму, а как же Зыкин с Кучукбаевым? Непоследовательно, Саша, непоследовательно… Вот тут ты пишешь от 29 января… Начались месячные, писать на могу. И все, больше ни строчки. Поясни.

Севостьянова в безумной ярости набросилась на Готова. Она вцепилась ему в волосы и изо всех сил драла. Била ногой стараясь попасть в пах. Плевала в лицо. При всем при этом она не издала не единого звука, ни единого ругательства, ни единого вопля. Картина выглядела жестоко.

Но то, что Севостьянова молча избивала учителя, совсем не означает что бесшумным был Готов. Как раз наоборот: он визжал до хрипоты:

– Отстань ненормальная! Уберите ее от меня! Больно же, дура!

От неожиданного нападения Готов полностью потерял ориентацию в пространстве. Он даже не отмахивался, лишь прикрывал дневником голову. Один удар Севостьяновой коленом попал учителю между ног. Готов упал, держа руки в области гениталий.

Севостьянова спокойно собрала вещи и вышла. Учитель на полу корчился в невыносимой боли.

Готов вошел в класс, перебирая в руках четки.

– Доброго здравия, вам, дорогие мои. Садитесь, пожалуйста.

Ученики 8 го «Д» сели. С задних парт донесся смешок и в голову Эдику Харитонову полетел комок смятой бумаги. Эдик обернулся, поискал глазами и показал кулак. Лена Сидорова упала со стула (мальчишки на перемене подпилили школьное имущество) и громко рассмеялась. Класс подхватил.

Готов улыбнулся:

– Успокойтесь и не бойтесь, ругать не стану. С сегодняшнего дня я веду смиренный, богобоязненный образ жизни. Ничто не способно вывести меня из себя. Хочу, чтобы мое умиротворение распространилось и на вас. Не представляете как мне сейчас хорошо и спокойно. Если кто хочет, может ударить меня по щеке, я с радостью подставлю другую. Хорошие мои, будьте добрыми и любите друг друга.

– А как любить, по всякому? – сострил беззубый Коля Новоселов.

Учитель положил на стол четки и, не переставая улыбаться, сказал:

– Зачем ты так, Коля? Речь идет о высокой духовной любви, которой нестрашны никакие преграды… Ну ладно, начнем пожалуй урок. Как говорится ученье – лихьт, а неученье – нихьт. Андрей, убери, пожалуйста, плеер. Не время сейчас Андрюша… Вот молодец, умница.

Готов написал на доске: «История надувательств. Разоблачение.» и без всякой кротости в голосе сказал:

Никакие фокусники, не фокусники. Коперфильд ваш фигня полная. Летает он, конечно. Рассказывайте. Чистой воды обман иллюзия, техника, приспособления, правильно расставленные зеркала. И потом, кто это на самом деле видел? По телевизору сейчас все, что угодно показать могут. Я поражаюсь, все верят, что Дэвид прошел сквозь китайскую стену, ну прямо все по честному, а фильм Властелин Колец сказкой считают. Это же элементарный монтаж. Нонция, фиксенс.

Денис Кротов поднял руку:

– А никто и не говорит, что Коперфильд волшебник. Все знают, что это просто трюки.

Готов по-доброму посмотрел на ученика:

– Денис, я все понимаю, ты пытаешься меня разозлить. Зачем? Я стал другим человеком. Для меня отныне не существует мирской суеты.

– Но…

Готов рассмеялся, не дав школьнику высказаться:

– Перестань Денис. Ты, право, считаешь, что сейчас Рудольф Вениаминович начнет на стены бросаться, оскорблять. Этого, конечно же, не будет.

– Ничего я не думаю, просто интересно… вот вы нам это рассказываете, а это и так понятно, что…

– Это все Денис от лукового. Я же знаю, на самом деле ты не такой. На самом деле ты хороший, добрый парень. Неужели для тебя так принципиально важно разобраться в таком пустяковом вопросе? Если хочешь, я возьму свои слова обратно и признаю всех фокусников магами и волшебниками, что в сущности одно и тоже.

– Я не говорю, что фокусники волшебники, просто я…

– Что, ты?!! – заорал Готов и отшвырнул в сторону стул. – Достал ты меня уже, придурок, задолбал!!! Испытывая мое терпение ты даже не догадываешься на что себя обрекаешь!!! Тормоз недоношенный!!! Скажи, ты недоношенный что ли?!!

– Вовсе нет, – сказал Кротов.

– Хочешь сказать, что тебя девять месяцев вынашивали?

– Да.

– Откуда ты знаешь?

– Мама говорила.

– А она откуда знает?

Школьник не нашел что ответить, лишь открыл рот.

– Все, хорош играть в доброго дядю, – раздраженно сказал Готов. – По нормальному вы не можете, потому что вы не нормальные. Откуда такие дети берутся? Откуда вообще дети берутся? Не может же природа быть столь несовершенной. Так, господа бумагомараки, на первый, второй, девятый расчитайсь! Берем парты и выносим в коридор.

– Зачем? – удивились ученики.

– Зате э э м! – передразнил учитель. – Надо значит, вот зачем. Это знают только трое: я, Бог и мой внутренний голос. Давайте быстренько, все парты в коридор.

8 й «Б» возмущался:

– На фиг надо?!

– Че к чему?!

– Ага, а потом обратно затаскивать, да?!

Готов отбил кулаками по столу дробь.

– Вы че разорались?! – рявкнул учитель. – Глотки луженые?! Я ведь быстро сейчас… Директор сказал парты вынести, красить будут. Вы можете хоть раз без пререканий что-нибудь выполнить?

Школьники зашуршали вещами и стали выносить парты со стульями в коридор, громко радуясь смене деятельности. Готов руководил процессом переноски парт.

– Тише вы, не орите, кому говорю, – махал кулаком учитель, – уроки идут. Лунев, Самсонов вы что, рахиты, нормально нести не в состоянии? Не ржи, Кротов, не ржи, отныне ты у меня на особом контроле… Расставляйте в три ряда, как в классе. Стол мой не забудьте.

Ученики расставили парты, как велел Готов и расселись по местам. Всем было весело, как-никак учитель вновь порадовал нездоровой оригинальностью.

– Можно начинать, – сказал Готов. – Ребята, сейчас сделаем так: по моей команде, все вместе начинаем орать. Орать со всей дури. Визг и свист приветствуется. Чтобы стены задрожали, и стекла вылетели. Поняли?

Класс обрадовался заманчивому предложению. Готов слегка присел и зажмурился:

– Приготовились… Начали! А а а а а а а а!!!

Оглушительный рев 8 го «Д» пронесся по коридорам школы. Преподаватели из соседних и не только из соседних кабинетов высунули головы. Готов жестом приказал ученикам успокоится и громогласно, в расчете на публику, произнес:

– Теперь-то ребята, я надеюсь, вы поняли, что означает выражение «коридорное образование»? Заносите парты обратно. И без всяких разговоров!

Доказывая ученикам 9-го «В» новую теорию о происхождении русской нации от древних племен Южной Америки, в результате пересечения последними Атлантического океана, Готов столкнулся с рядом опровергающих высказываний учеников.

– Как они могут быть нашими предками, если они узкоглазые, а мы нет, – спросил Сережа Шустов.

– Мутация, – ответил Готов. – Смена климата повлекла за собой изменение пигментации кожи, формы глаз, осветление волос. Сотни и сотни лет потребовалось для этого.

– А чего они, ни с того ни с сего, через океан ломанули? – хохотнул Марс Ибрагимов.

– Тебя не спросили! – зло сказал Готов. – Кстати, к тебе, татарин, это вообще не относится. По моим скромным подсчетам, для того чтобы возместить ущерб от нашествия татаро-монголов, с учетом выплаченной дани, каждый представитель вашей национальности должен ежедневно выплачивать двадцати русским по 38,7 копейки. В течении всей своей жизни.

– У меня другая информация, – возразил Ибрагимов. – Я читал, что индейцы в Америку пришли как раз с Востока, а современные татары не являются прямыми потомками татаро-монголов.

– Не являются прямыми, зато являются косвенными. И вообще читать не значит знать. Книжки-мартышки детям не игрушки.

– А сами-то вы откуда про индейцев знаете? – спросила Алена Терещенко.

– От верблюда, разумеется, – щелкнул пальцами Готов. – Кто как не верблюд помогает ученому делать открытия. Такого имбицилизма и идиотии я от тебя, Терещенко, не ожидал… Надо же, откуда я знаю… Да сравнить хотя бы культуры, русскую и южноамериканских индейцев. А легенды, предания… Доказательств полно. И, к тому же, я надеюсь, никто из вас не осмелится оспорить подлинность археологических находок.

– Ничего вы не доказали, – сказал Шустов. – Где ваши доказательства? Где археологические находки?

– Жалко, Шустов, что на дворе не тридцать седьмой, – сквозь зубы сказал Готов. – Я бы расстарался привлечь тебя за антисоветскую пропаганду троцкистского толка.

– Сейчас, к счастью, не тридцать седьмой, – усмехнулся Шустов.

Готов убрал со стола вещи в дипломат и объявил классу:

– Я снимаю с себя полномочия преподавателя. Раз уж мой непререкаемый авторитет для вас ничего не значит, поищите себе нового учителя. Хоть Шустова. А, Шустов, ты кажется у нас самый умный. Выходи к доске, веди урок, а я сяду на твое место. Что, слабо? Толстая кишка тонка?

– Не слабо! – вызывающе заявил Шустов и вышел с учебником к доске.

Готов сел на его место и выжидающе улыбнулся, а новый учитель истории стал читать параграф из учебника.

Вертясь на стуле, Готов нарочито громко шептал, сидящим рядом ученикам:

– Шустов лох. Без учебника ничего не знает. Давайте урок сорвем…

Не обращая внимания, Шустов читал лекцию. Готов вырвал из тетради соседки по парте, Насти Докучаевой, листок, смял, бросил в Шустова и отвернулся. По классу прошел смешок. Шустов проигнорировал. Тогда Готов завопил фальцетом:

– Ай ай ай! Меня кто-то ущипнул. Сергей, как вас там, по отчеству, скажите Докучаевой, чего она…

– Докучаева, прекрати безобразничать, – шутя сказал Шустов. – А по отчеству я Сергеевич.

Девятиклассники засмеялись.

– Сергей Сергеевич, – снова фальцетом пропищал Готов, – а можно выйти? Мне очень надо. Я не буду по школе гулять.

– Можно.

– Ой, а я расхотел.

Класс вновь охватило веселье.

Улыбаясь, Шустов продолжил читать параграф.

– А можно вопрос, Сергей Сергеевич? – фальцет Готова стал еще тоньше.

– Задавайте, – сказал Шустов.

– Сколько всего было крестовых походов?

Не зная ответа на вопрос, Шустов все-таки нашелся:

– Об этом история умалчивает.

Неудовлетворенный ответом, Готов принялся колотить кулаками по парте, топать ногами, мотать головой и орать.

Шустов подождал пока тот успокоиться и строго, но в тоже время игриво, сказал:

– Рудольф Вениаминович, выйдите из класса. Вы мешаете вести урок.

Услышав это Готов выскочил из-за парты, подбежал к Шустову и вырвал из рук учебник:

– Все! Довольно! Поигрались и хватит хиханьки хаканьки устраивать. Понял ты, наконец, Шустов, каково быть учителем. Думал раз плюнуть, а оказалось иначе? Теперь ты запомнишь какой это тяжкий труд – воевать с вами. Чтоб впредь тише воды, ниже травы. Понял? Я не слышу ты понял или нет? Отвечай!

– Ничего я не понял, – нахально ответил Шустов. – Не надо наезжать на меня.

Готов не спеша расстегнул пиджак, снял и бросил, сидящей на первой от учительского стола, парте, Лене Кузиной:

– Ну-ка, мать, подержи. Че ты, Шустов, сейчас сказал? Я наезжаю на тебя? Да? А это не ты тут борзеешь? Щенок! Иди сюда!

– За базаром следи! – ничуть не испугавшись, бросил Шустов.

Готов порвал на груди рубашку и зарычал:

– Ты, че, меня заводишь, шкет?! Фраера нашел?! Давай схлестнемся в натуралку! При всех! Иди, иди сюда!

– Заткнись козел! – крикнул Шустов. Он достал из-под свитера пистолет и передернул затвор. – К стене!

Ученики ахнули и притихли.

Разгоряченный Готов моментально остыл. Он выставил перед собой руки и беспорядочно залепетал:

– Э э э… стой… убери… убери свою пушку… не играй с этим… убери эту штуку…

– К стене, руки за голову, на колени! – отчеканил Шустов.

Сделав все, как велел вооруженный ученик, Готов ощутил затылком холодную сталь дула «пээма» Никогда учителю не приходилось бывать в таких переделках. Жизнь не кино, подумал он, в жизни рискованно играть роль супергероя. Вдруг этот псих выстрелит. Сколько по стране за год происходит подобных случаев? Десятки? Сотни?

Если Готову игра в супергероя показалась опасной, то Шустову напротив – очень увлекательной.

– Прощайся с жизнью, – сказал ученик и, тыча дулом Готову в голову, обернулся к классу. Товарищи Шустова жестами показывали одобрение.

– Ты меня убьешь? – простонал Готова.

– Да! – твердо сказал школьник.

– Тебя все равно поймают. Столько свидетелей… Убери пистолет.

– Я сначала тебя убью, потом их, потом себя, – Шустов снова передернул затвор. – Мне терять нечего. Говори, кто щенок?

– Я… я щенок…

– Кто борзеет?

– Я борзею… борзею… в конец оборзел.

– Извинись! – рявкнул Шустов.

– Извини, – торопливо выпалил Готов.

– Ладно живи пока, – сказал Шустов и возвращаясь к своей парте стал засовывать пистолет за пояс и принимать поздравления одноклассников.

Но не долго Шустов радовался победе. Прыжком пантеры Готов повалил его на пол, отобрал пистолет и схватил за волосы:

– Попался ублюдок?!! – закричал учитель, ввинчивая ствол Шустову в висок. – Я тебе мозги сейчас вышибу!

Подросток завопил от боли:

– Больно! Пустите! Не имеете права!

– Закрой пасть, недоносок! – Готов схватил Шустова за шею и, подталкивая пистолетом, повел к директору.

В директорском кабинете Готов швырнул Шустова на ковер, встал коленями на грудь и направил пистолет в лицо подростка. Учитель тяжело дышал и шипел, зубы едва не крошились под давлением стиснутых челюстей. Смирнов осторожно вышел из-за стола и прижался к сейфу.

– Вы что? Вы… вы зачем? – шептал, насмерть перепуганный, директор. – Рудольф Вениаминович, перестаньте…

Не переставая целиться, Готов встал и закрыл дверь:

– Поднимайся, Шустов! Быстрей! А вы, Владимир Константинович, сядьте. Рассказывай уродец! Все как было рассказывай!

– А чего рассказывать? – усмехнулся школьник. – Нечего рассказывать.

Смирнов медленно подошел к Готову и взял из его дрожащих рук пистолет:

– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит. Ну-ка, садитесь и рассказывайте.

Готов развалился в кресле и закрыл глаза:

– Был глушитель… еще был глушитель. Вероятно, когда я этого подонка обезвреживал, глушитель куда-то закатился, – учитель вскочил и встал рядом с директором. – Я объясню вам что здесь происходит. Читаю я, значит, лекцию, никого не трогаю, а этот Шустов мешает и мешает, мешает и мешает. Я одно замечание, второе, третье… Вон, говорю, из класса… А он, так нагло, вынимает из сумки наган и, не спеша, наворачивает глушитель. А потом стреляет по горшку с цветком. Весь девятый «В», как вы уже догадались в восторге. Заставили меня раздеться, голым танцевать на партах. Терещенко, с пеной у рта, умоляла Шустова отстрелить мне одно место. Благо в КГБ меня кое-чему научили. Обезвредил преступника. Не знаю как вам, Владимир Константинович, а мне моя жизнь дорога. Представляете, дожили, дети в школу оружие носят. Так что принимайте решение.

– А ты что скажешь? – спросил Смирнов школьника.

– Гонит он, – смеялся Шустов, – ничего такого не было. Вы че его не знаете?

– Было, Владимир Константинович, – заверил Готов, – теперь не отвертится. Ношение и применение огнестрельного оружия. Ему такой срок впаяют, мало не покажется. Все, Шустов, труба дело и саксофон дело. Первая ходка по малолетке у тебя будет.

– Где ты взял пистолет? – Смирнов пробовал вытащить обойму, но у него ничего не получалось.

– Это не пистолет, – сказал Шустов.

– А что это? Танк? – хохотнул Готов или самолет или нет… сейчас догадаюсь. Атомная бомба? Правильно? Ха ха ха!

– Это зажигалка, – с ухмылкой сказал Шустов, – почти точная копия пистолета Макарова. Проверьте, Владимир Константинович, нажмите на курок. Не бойтесь.

– И вправду зажигалка, – нажал на спусковой крючок Смирнов, – а вы боялись, Рудольф Вениаминович.

– Ах ты гаденыш! – Готов схватил Шустова за свитер, но не удачно, школьник вырвался и, гогоча, выбежал из кабинета. – Беги, беги, еще встретимся.

– Признаться испугался я, когда вы этого сорванца на мушке сюда привели, – сказал Смирнов. – Чуть сердце не выскочило.

– Это надо же так осложноволоситься, – схватился за голову Готов. – Зазря, получается, сидел на подоконнике голышом и кукареку орал. Что делать будем, Владимир Константинович? Из класса ведь все равно никто не сознается, что ручками и карандашами в дартс играли, а я в качестве мишени был. Сегодня ночью я спать не стану, буду придумывать для них страшные пытки и казни.

– Накажем, не волнуйтесь. Только выпьем сперва – снимем стресс, – сказал Смирнов.

Директор вытащил из сейфа бутылку водки и полиэтиленовый пакет с бутербродами.

Пятиклассники расселись по местам и, так как учителя не было, галдели пуще обычного. В класс постучалась и тут же открыла дверь завуч. Ученики притихли.

– Где Рудольф Вениаминович? – спросила завуч. – Нету? Странно… я же его только что видела… Вы, почему кричите на всю школу?! Ну-ка, чтоб ни звука больше!

Она ушла, а ребята стали задаваться вопросом «почему нет учителя?».

– Может домой пойдем, Рудольф заболел наверно? – предложил Алеша Бобров

– А если он припрется? – осторожничал Сережа Безматерных

– Лучше бы он заболел или сдох? – мечтал Антон Штенников.

– Говорят, что Рудольф наркоман, – сказал Андрей Пастухов.

– Он не наркоман, – возразила Лена Рейн, – он из психушки сбежал. Он шизик.

Пятиклассники засмеялись и наперебой выдвигали новые версии и идеи:

– Он наверно этот, как его… гомик! Ха ха ха!

– Нет, он наверно в унитаз провалился и в говне утонул!

– Давайте ему жевачку на стул положим или наплюем в дипломат!

– Он тут тогда всю школу разнесет, придурок.

– Психопат!

– Урод!

– Козел!

– Трансформер, – толи в шутку, толи всерьез сказал Женя Верещагин.

Все замолчали и повернулись к нему.

– Ха, как Рудольф, такой же мудак, – усмехнулся Вова Лялин.

И вновь волна смеха прокатилась по классу.

Дверцы шкафа медленно открылись и оттуда, улыбаясь во весь рот, вышел Готов. Состояние учеников, «не совсем лестно» отозвавшихся о классном руководителе, стало близким к полуобморочному.

– Так, так, так… – радовался учитель удавшемуся розыгрышу. – Всё! Теперь всё, допрыгались. Ну и как, по-вашему, дальше жить будем? В глаза смотреть, не увиливайте от ответственности. Кулаев, так кто я? Гомик? Встань, встань… Отвечай, кто я?

Мальчик встал и опустил голову.

– В глаза смотреть, я сказал. Давай, смелее, кто я? Отвечай, тебе все равно жить осталось пару минут. Ну у у!!!

– Никто, – тихо сказал Кулаев.

– Никто значит? Это я-то никто? Ты знаешь что за такие слова делают? Да я сейчас язык твой поганый плоскогубцами вырву. В интернат для слепоглухонемых захотел? Быстро устрою. Садись, наш разговор не закончен.

Сказать, что в классе воцарилась гробовая тишина, значит, не сказать ничего. В данном случае гроб должны были закопать метров на пятьдесят в землю. Лица учеников окаменели, как будто кто-то нажал кнопку «Пауза» на пульте дистанционного управления видеомагнитофона.

– Всем сдать дневники, – сказал учитель. – Ваши родители должны быть в курсе. Скорей всего вас отчислят из школы и переведут в школу для умственно отсталых.

– А мы ничего не говорили, – возмутились некоторые ученики, – мы тихо сидели.

– Меня это не е… в в волнует! – крикнул Готов. – Это не мои проблемы. Вы же вообще распустились! Вы перешли все грани дозволенного! Вы же никого не признаете. Все, хватит, никаких больше поблажек, по-хорошему вы не понимаете… по-плохому будем. Для начала пересаживаемся… Давайте, мальчик садится с девочкой. Каждой твари по паре. Пошустрее!

Ребята не сдвинулись с места, сложная задача «кто с кем сядет» завела в тупик. Они озирались друг на друга, хлопали глазами, но ничего поделать со ступором не могли.

– Что, не можете без руководителя? – сказал Готов. – Языком можете, а пересесть нет? Надо было вас с самого начала держать вас в дикобразовых рукавицах. Шаром моргнуть не успел, а вы вон в кого за год превратились. Выходите к доске, так и быть рассажу.

Готов рассадил учеников по принципу мальчик-девочка. Двое мальчиков оставшиеся без партнерш сели за заднюю парту. Учитель подошел к ним и сказал:

– Что Кулаев веселишься, меня назвал нехорошим словом, а сам с Коноваловым сидишь. Непорядок. Я не потерплю в своем классе извращенцев. Мальчик с мальчиком у меня на уроках сидеть не будут. Один из вас должен быть девочкой. Вам предстоит самим выбрать. Решайте, мы ждем.

– Пусть он будет девочкой, – показал Кулаев на Коновалова.

– Сам ты девочка, урод! – огрызнулся Коновалов.

Мальчишки чуть не разодрались, но Готов их остановил:

– Не пойдет так дело! Нам тут не нужны две девочки, это тоже не совсем хорошо. Будем выбирать на конкурсной основе. Что бы такого придумать?.. О! Кто из вас галантней пригласит, допустим, Иванову на медленный танец тот и будет мальчиком. Кулаев ты первый, иди приглашай.

Кулаев растерялся:

– А че, как приглашать?

– Откуда я знаю, как приглашать, – сказал Готов. – Думай сам или сдавайся, тогда победа за Коноваловым. Будешь у нас девочкой, платьице в горошек наденешь, в женский туалет ходить будешь… Будешь, не сомневайся. Ну, так что, идешь?

– Иду, – дернулся Кулаев. Он подошел к Ивановой и вызывающим тоном сказал, – Пойдем танцевать.

И тут же сел на место.

– Плохо! – воскликнул Готов. – В реальной жизни Иванова наверняка бы тебе отказала… Посмотрим что нам покажет Коновалов.

Коновалов пригласил Иванову на танец примерно так же как это сделал соперник.

– Слабо, – сказал учитель, – победитель не выяснен. Какие вы, на хрен, джентльмены! Может оставить как есть, пускай две девочки будут?

– Никакие мы не девочки, – возразили Коновалов с Кулаевым.

– Докажите что нет. Армреслинг. Все по честному, победитель – мужик, проигравший баба.

Готов установил руки соискателей на звание «мужчина» в соответствии с правилами армреслинга и дал команду начинать. Ученики тужились и скрипели зубами, уступать не хотел никто. Класс криками поддерживал то одного то другого, в, зависимости от того, на чьей стороне, в данный момент, было преимущество.

Победил Коновалов. Проигравший Кулаев тут же стал оправдываться:

– Так не честно, он локоть поднял… Правильно, всем телом, я тоже так могу. Так не честно, давайте по-новой…

– Ты упустил свой шанс Кулаев, – сказал Готов, – Все было по правилам, я же смотрел. Теперь ты девочка.

– Никакая я не девочка, – ощетинился Кулаев.

– Девочка, девочка, – вздохнул Готов. – Сейчас переправим в журнале… Та а к, где у нас Кулаев… Вот, буковку «а» сюда, получилось Кулаева, и сюда буковку «а»… Александра.

Дети смеялись, тыкали пальцем, дразнили мальчика, с легкой подачи Готова ставшего девочкой:

– А а а а, девчонка!

– Кулаева – дура!

– Ф у у у, масть!..

Учитель довольно скалился:

– Класс единодушно признал справедливость и правильность решения объявить тебя девочкой, Кулаева. Без бантика завтра в школу лучше не приходи. И не подумай, что это моя личная месть за «гомика», ни в коем случае. За «гомика» ты ответишь эксклюзивно.

После обеда несколько педагогов собрались в кабинете директора. Смирнов предложил всем сесть. Готова никто не приглашал, но, узнав о совещании, он все же пришел.

Сидели молча, явно кого-то ждали. Директор налил из графина воду в стакан и выпил. Молчание нарушил Готов:

– Кого мы ждем? Валим отсюда.

– Завуча, – в полголоса сказала, сидевшая рядом Ермакова.

– Зачем?

Вошла Сафронова и втолкнула на середину кабинета мальчика.

Ученик не был похож на хулигана: опрятен в одежде и причесан, в носу не ковыряет, жвачку не жует. Но пристальные, строгие взоры собравшихся Готова насторожили: не для похвалы притащила мальчугана завуч, и в «Артек» его похоже никто отправлять не собирается.

Директор протер лоб носовым платком. Сафронова, нервно дыша, заявила:

– Товарищи, полюбуйтесь, Жиров Кирилл – наша, так сказать, гордость в кавычках. Что, Жиров? Стыдно?

– Мне нечего сказать, – надменно ответил Жиров.

– Нет, вы только посмотрите на него… – взялась за голову завуч.

Сложив ногу на ногу, Готов пристально смотрел мальчику в глаза, кусал губы и сопел. Остальные педагоги качали головами и перешептывались.

– Людмила Николаевна, прошу, вам слово.

Донец, хоть и преподает «русский язык», но говорит с ярко выраженным деревенским акцентом, свойственным для данной местности, и не всегда правильно строит фразы. Она подскочила, как будто ударило током, и судорожно достала из папки несколько листков бумаги:

– Я… я… вот, это самое… сочинение ученика 8 го «В» класса, Жирова Кирилла, зачитываю. Мне не нравиться Пушкин. Я считаю его произведения полным идиотизмом, а роман в стихах «Евгений Онегин» пропагандой никчемного, буржуазного образа жизни. Когда у меня будут дети, я ни за что не разрешу им читать Пушкина.

Публика оживилась, даже директор отвлекся от мыслей о ждавшей в сейфе опохмелке. Донец продолжила:

– Еще интересней. Обломов – это человек, который постоянно обламывается. Таких как он надо расстреливать во внутриутробном состоянии. Обломов наш классовый враг. Необходимо сжечь все книги Гончарова в назидание потомкам.

Педагоги молчали, переваривали сказанное. Директор надул щеки и со свистом выдохнул:

– Да ты, батенька, революционер.

– Антиглобалист, – огрызнулся Жиров.

– Что, по твоему, означает слово «антиглобалист»?

– Это человек, который против глобализации мировой экономики. Тема для отдельного разговора.

Донец положила на стол директора листы:

– Посмотрите, Владимир Константинович, сочинения разрисованы свастиками и разной дрянью. Жиров, кто тебя научил этому.

Жиров молчал и гордо смотрел сквозь педсовет.

– Что делать с тобой будем? – спросила Сафронова. – Родители тобой не занимаются, на вызовы не приходят.

– Что хотите то и делайте. Можете расстрелять.

– Ты должен понять, школа это…

– Пусть дир выпорет его!!! – заорал Готов.

– Какой дир? – не поняла завуч.

– Какой, какой… директор наш.

– Рудольф Вениаминович, давайте посерьезней.

Мальчик усмехнулся и скрестил на груди руки. Все заметили, что директору было не до разборок с антиглобалистами. Он поглядывал то на часы, то на сейф с «заначкой». Вообще идея собрания принадлежала вездесущей и неугомонной Сафроновой, а подобное происходило не редко. Так что директора понять можно.

Готов поднялся со стула, прошелся по кабинету и громко спросил:

– Нельзя ли мне провести допрос? Надеюсь, со мной он не будет так разговаривать.

Сказать по правде, многим учителям нравятся такие собрание, но не каждый способен признаться себе в этом. Чувство с родни захвату в плен вражеского солдата, ощущение превосходства и безнаказанности. Поэтому все согласились.

Выждав театральную паузу, Готов вплотную приблизился к Кириллу:

– Что, Жиров, допрыгался? Здесь нет никого, кто бы мог тебя защитить. Выйдешь ты или нет из этого кабинета вопрос. Большой вопрос. Отвечай, кто надоумил тебя?!!

– Че Гевара.

– Что ты говоришь… Слушай, а давай мы все скинемся с зарплаты и купим тебе билет в Боливию. Джунгли посмотришь, заодно подвиги твоего Че Гевары повторишь. Голову свою пустую сложишь.

– Я подумаю, – отвел взгляд Жиров.

– Надо не думать, а знать. Думать надо меньше – делать больше. Чем меньше думаешь, тем больше знаешь.

Оглянувшись, Готов нашел поддержку среди слушателей, и приободрился:

– Жиров, Жиров, дать бы тебе по морде, чтобы кровь два часа шла.

– Не имеете права, – ничуть не испугавшись, сказал школьник.

– А что ты мне сделаешь?

– Я на вас в суд подам.

– Как страшно, ой-ой. Кому там больше поверят, мне или тебе?

– Рудольф Вениаминович, давайте по существу, – жалобно попросил Смирнов.

Схватив сочинения с директорского стола Готов стал трясти ими перед лицом Жирова и громко кричать, брызгая слюной.

– Это что такое, поганец ты этакий! Сколько это может продолжиться! Думаешь ты такой умный?! Я же так не думаю. Какой антиглобализм, какой Че Гевара? Пушкин, Лермонтов, Толстой вот твои идеалы, запомни… Некрасов еще и Лука Мудищев!

– Что вы на меня орете?

– Ты дурак Жиров.

– Отнюдь.

– Не отнюдь, а увы. Люди налоги платят, чтоб тебя барана выучить, а ты словоблудием в сочинениях занимаешься. За это пороть надо.

– Да, пошел ты, – с ухмылкой сказал Жиров.

Лицо Готова покраснело и задрожало. Рот превратился в оскал, а кисти рук в распальцовку:

– Ты, чу у у… ты за базар отвечаешь?.. В натуре фильтруй базар…

Учитель резко поправил галстук и превратился в эдакого джентльмена.

– Дамы и господа. Владимир Константинович. Позвольте мне пустить кровь.

Напевая песню группы «Роллинг Стоунз» «Let It Bleed» Готов встал в боксерскую стойку.

Жиров развернулся и пошел к двери. Готов вслед закричал:

– Я ставлю вопрос об отчислении! На худой конец отдадим его в интернат!

– Жиров вернись, – строго сказала завуч.

Но директор остановил:

– Надежда Ивановна, давайте продолжим в следующий раз, у меня дел по горло.

– Хорошо, – обиженно сказала завуч, – но учтите, ваше малодушие Владимир Константинович, до добра не доведет.

Педагоги, во главе с завучем, вышли из кабинета директора.

Готов стоял у окна, направив калейдоскоп на солнце. 5-й «Д» заходил в класс и рассаживался по местам.

– Стой, – боковым зрением учитель заметил, идущего к своей парте Вову Лялина. – Подь сюды.

Вова подошел. Готов погладил мальчика по голове и спросил:

– Хочешь в подзорную трубу посмотреть, увеличенье сто крат.

– Хочу, че не посмотреть-то, – самонадеянно заявил школьник.

– Посмотри, раз так хочется.

Готов передал Лялину калейдоскоп и тот стал через него всматриваться в улицу.

– А че… как тут, – не понял Вова, – узоры какие то. Это не подзорная труба.

– Гы гы гы, – заржал Готов. – Облажался? Дай сюда!

Лялин отошел, а Готов обратил внимание на учеников. Девочки рассматривали и дружно обсуждали, принесенную кем-то, куклу «Барби». Мальчики стреляли по девочкам маленькими бумажными шариками из любимого оружия, плевательных трубочек. Верещагин лег животом на парту и стал крутиться. Иванова грязно выругалась, убирая со лба прилетевший бумажный шарик.

– Ду у у у! – гудком поезда хотел успокоить детей Готов.

Положительного результата не последовало. Тогда он завизжал как женщина увидевшая мышь. Дети притихли.

– Совсем совесть потеряли, – сказал учитель. – Ты Верещагин меня достал уже, ну-ка, слезь быстро с парты. Вашу бы энергию да на оборонку, Хусейн до сих пор бы Ираком руководил. Я не пойму, вы дома себя так же ведете как в школе? Иванова повернись сюда! На перемене общаться будешь. Да уберите вы эту куклу, наконец, пока я ее в клочья не разорвал и не сжег! Господи, за что мне такое наказание? Вас много, а я один, как Алладин в джиновской лампе.

Дамир Амиров поднял руку. Учитель, не поинтересовавшись что хочет ребенок выпалил:

– Никаких туалетов, не маленький. Попроси маму, чтобы памперсы тебе купила, если терпеть не можешь. Это всех касается. Ох, Амиров, Амиров, вот я все смотрю на тебя и думаю, кем ты будешь, когда вырастешь, и чем больше смотрю, тем больше убеждаюсь, ты не вырастешь никогда. Ты карлик.

Готов открыл шкаф, пошарился в карманах, висевшего там, плаща, надел шляпу и водрузил на нее очки:

– У кого четыре глаза тот похож?.. На Рудольфа Вениаминовича.

Дети рассмеялись, а учитель поднял правую руку вверх и рявкнул:

– Цыц, сказал цыган, на цыпочках подходя к цыпленку.

Он извлек из дипломата пачку, заранее приготовленных, листков, размером в четверть тетрадного и пальцем поманил к себе Олю Титову.

– Раздай каждому, только в темпе вальса.

Класс недовольно загудел, по всей видимости, ожидая очередной тест.

– Это не контрольная, – успокоил Готов. – Сейчас каждый получит по листочку бумаги. Предупреждаю сразу – это не для туалета. Убедительная просьба, написать на нем свою фамилию и имя, а также несколько предложений на тему, «кем я хочу стать, когда вырасту и почему».

– А, много писать? – спросил Бобров.

– Ты заткнись, пока меня не вывел!!! Я же сказал, несколько предложений. Десять минут на раздумье.

Школьники с энтузиазмом принялись, перешептываясь друг с другом, а учитель нарисовал на одном из оставшихся листочков собаку, которая, как он ни старался, больше походила на мышь. В конце концов Готов проткнул листок ручкой и разорвал.

По истечении десяти минут Готов попросил Олю Титову собрать микросочинения.

– Поглядим что вы тут нацарапали, – сказал он и сделал из листков веер. – Начнем по порядку. Коростелева Анжела. Когда я вырасту, я хочу стать врачом. Потому что я хочу помогать людям и больным. Недурно. А специализация у тебя будет онколог. По твоим словам больных ты за людей не считаешь, не жилец мол. Так тебя понимать? Да а-а, весьма пессимистично. Послушай меня дорогая Анжелочка, весь твой детский альтруизм и филантропия, при встрече со взрослой жизнью, выльется в огромный комплекс неполноценности. Тогда ты не то что людям помогать, домашних животных терпеть не сможешь. И последнее, ты, Анжелика, не в первом классе, чтобы давать такие банальные ответы. Пятиклассники уже должны уметь мыслить адекватно реальным обстоятельствам и личным характеристикам.

Готов строго посмотрел на Коростелеву и слегка постукал указательным пальцем себе по виску.

– Следующий, – продолжил учитель. – Верещагин. Вот молодец. Вот это мне нравиться. Я хочу быть летчиком. Потому что мне нравятся самолеты. Что бы быть летчиком необходимо, Верещагин, хорошо учиться и быть физически развитым. Таких как ты не берут в космонавты. Не пойму, почему люди видят романтизм там, где им и не пахнет? Самолеты – это летающие гробы. И дело здесь вовсе не в механических поломках. Человеческий фактор, вот что первично. Короче… это самое… не быть тебе летчиком. Идем дальше. Садыкова. Я хочу быть учительницей и учить детей. Скажи, ты глупенькая? Дурочка? Я же просил объяснять, почему сделан тот или иной выбор. Вполне возможно, что тебе учительницей только и быть. Доучишься в школе до девятого класса. Поступишь в местное педучилище. Там пройдешь краткий курс русского языка и математики, а также табакокурения, употребления спиртных напитков и еще чего похлеще. Закончишь, утроишься на работу в нашу школу и до пенсии в младшем блоке прокантуешся. А начальные классы тебя так задолбают, что к тридцати годом превратишься в типичную истеричку. Мужа нормального, со своим училищным образованием, ты себе не найдешь. Наверняка это будет какой-нибудь механизатор или слесарь с машзавода. Пойдут дети, мужик будет водку жрать, тебя бить и и-и и… И все. Вся жизнь.

Готов складывал прочитанные листочки в открытый дипломат. Было заметно, что ему нравиться то чем он сейчас занимается. Учитель, то и дело, потирал влажные ладони и щелкал суставами пальцев.

– Итак, Осипенко. Я хочу стать фотомоделью. Еще одна. Почему именно фотомоделью? А?! Не слышу. Хочешь и все? А ты, Осипенко в зеркало себя видела? Тоже мне фотомодель. Безматерных. Кода я вырасту, я хочу стать бизнесменом, чтобы зарабатывать много денег. Не стыдно? Твои друзья врачами, учителями хотят стать, получать мизерную бюджетную зарплату. А ты в барыги, пусть меня научат. Так? Хотя с другой стороны, знаешь, может ты и прав. Не улыбайся, я сказал, может прав. Продолжим. Амиров. Я хочу стать водителем. Потому что мой папа водитель. Амиров, ты думаешь твой папа желает для тебя такой участи? Думаешь он хочет, чтобы ты геморрой за баранкой насиживал? Валялся под машиной, весь в масле. Вряд ли он видит тебя распивающим с сослуживцами после работы водку; примитивно рассуждающим о политике; считающим, что все артисты балета гомосексуалисты и ржущим над идиотскими шутками. Нет. Он хочет, чтоб ты учился дальше. И когда ты подрастешь, он тебе скажет, если не дебил: «Послушай сынок и запомни – любой начальник сможет сесть за баранку, но не каждый водитель способен руководить».

Готов выждал паузу, молча восхищаясь собственным интеллектом. Ребята молчали, ожидая своей очереди. Взглянув на доску учитель вспомнил, что пора бы начать урок, но махнул рукой и взял следующий листок:

– Рейн. Когда я вырасту, я хочу стать фотомоделью. Потому что фотомодели красивые и много путешествуют. То же самое, что я сказал Осипенко относится и к тебе. Девчонки, у вас не правильное понимание этой профессии. Да, разумеется, фотомодель это легкая жизнь, большие деньги, сексуальные притязания обеспеченных мужчин, половая распущенность, путешествия, съемки, показы, аплодисменты. Но самое-то главное вы забыли. Для того чтобы стать фотомоделью необходимо иметь соответствующие антропогенные данные. Поясню: красивое, интересное лицо и фигура. Так что забудьте. Остается педучилище или зооветтехникум… Ага поехали дальше… так, так, так… ну, тут повторяется водитель… вот еще два врача… О, интересно! Чагин. Я буду программистом. Потому что я люблю писать программы. У тю тю тю тю, Билл Гейтс ты наш доморощенный. Нет, ребята, посмотрите как он пишет, ни я хочу, ни когда я вырасту, а прямо в лоб: «я буду». Интересно, молодой человек, и сколько ты написал программ? Только встань.

Чагин встал и замялся:

– Ну разные там программы.

Готов поправил очки и прищурился:

– Какие разные?

– Игры буду писать.

– Я тебя не спрашиваю что ты будешь писать. Ты сам сказал, что любишь писать программы, стало быть, у тебя должен быть опыт их написания. Так сколько ты написал?

– Ну… там… я дома сижу за компьютером что-нибудь делаю…

– Пожалуйста, поконкретней.

Мальчик молчал, опустив голову. Готов подошел к нему, встал на цыпочки и посмотрел сверху вниз:

– У тебя есть компьютер. Да?

– Да…

– Ты очень любишь писать программы. Да?

– Так я… там… просто…

– Да или нет? – в голосе учителя угадывалась нервозность. – Что ты делаешь когда за компьютером сидишь?

– В игры играю и че нибудь делаю.

– Но программ не пишешь?

– Нет, – сказал Чагин, чуть не плача.

– Зачем тогда ты врешь? В жизни ни одной компьютерной программы не написал и врешь. Ну, там разные программы, – Готов скорчил гримасу, передразнивая. – В игры играешь, хорошо, а вот это твое «че нибудь делаю» что означает. Чем ты еще кроме игр занимаешься.

Чагин не отвечал, только надул губы, продолжая смотреть в пол.

– Эй, проснись! Я с кем разговариваю?! – закричал Готов. – Ты даун что ли?! Почему не отвечаешь?! Говори, паразит, или дневник давай. Напишу, что ты у меня из дипломата калькулятор сп п п… украл.

– Печатаю, – пробубнил мальчик, пустив слезу.

– Неужели так сложно было сказать? А еще что делаешь? Мультики смотришь?

– Смотрю.

– Какой последний раз смотрел?

– «Корпорация монстров».

– Каждое слово клещами вытягиваю.

За дверью послышалась возня. Из замочной скважины вылетел высокий, детский голос:

– Готов чмо, козел, урод, псих!!!

Готов кинулся к двери, но она не открывалась, что-то подпирало с другой стороны. Учитель с разбега толкнул дверь плечом. Снаружи она оказалась подперта ящиками с мусором. Где-то вдалеке, слышался топот убегающих детей и их вопли. Готов побежал на звук, но найти обидчиков ему было не суждено. Он поднялся в учительскую где просидел до конца урока, в компании Ермаковой и Житных. Выпил чаю и даже успел некоторое время подремать, раскачиваясь на стуле.

В воскресение Готов проспал до полудня. Нащупал, под подушкой пульт ДУ, включил телевизор, немного полежал и отправился в ванную.

После завтрака учитель собрался прогуляться по городу: поесть мороженного, подышать воздухом.

Когда одевался, подумал, что уже пора с зимней обуви переходить на весеннюю и надел ботинки.

Рудольф Вениаминович, медленно шел по центральной улице города. Встречные прохожие то и дело сталкивались с ним плечами. Кое-кто ругался, кое-то нервно дергался. Но Готова это не трогало – он наслаждался весной и не обращал ни на кого внимания. Кстати, и сталкивался с прохожими от того, что задрал голову вверх.

Сходил на набережную узенькой речки. Посетил центральный универмаг. Съел брикет мороженного. В парке посидел на сухой, но еще холодной скамейке. Зашел в магазин канцтоваров: купил ручку и общую тетрадь.

На площади Готову сунули в руки листовку с непонятным призывом: толи покупать косметику, толи вступать в ряды распространителей оной. Из бумажки он сделал самолетик и запустил. Самолетик сразу же клюнул в рыхлый серый снег.

Прогулка затянулась на четыре часа. Внезапно ветер подул с севера. Готов застегнул верхние пуговицы пальто, уныло взглянул на промокшие ботинки и побрел к дому. По пути он зашел в продуктовый магазин, купил сосиски, хлеб, молоко…

Вдруг ухо поймало звон падающих монет. Готов повернул голову. В магазине стоял игровой автомат, эдакий узаконенный «лохотрон», с красивым названием «Три семерки». У автомата стояла молодая пара и весело кричала. Их окружили еще несколько человек, искренне радовались. Пятирублевые кругляшки часто сыпались на металлический поддон, табло показывало «777». Те, что стояли рядом, с удачливой парой, восторженно качали головами:

– Повезло…

– Подфартило…

– Судьба…

– Раз на раз не приходится…

А вот это вообще не в тему, задумался Готов над последней репликой.

Счастливая от того, что стала на 1000 рублей богаче, пара еще пару раз испытала судьбу, но безрезультатно. Готов нащупал в кармане самую крупную монету, убедился что не десятка и подошел к автомату. Зеваки, собравшиеся расходиться, вновь выстроились полукольцом. Готов просунул в щель монету и закрыл глаза. Игровой автомат звучно выплюнул пять кругляшков.

Готов чуть не подпрыгнул от радости, сердце бешено заколотилось, руки жадно сгребали монеты с поддона. Во второй раз снова успех, помимо брошенных пяти рублей одна монета выпала лишняя. Итого выигрыш: 25 рублей за два раза. Наблюдатели яростно болели за Готова (подобная солидарность среди людей наблюдается на футбольных матчах у болельщиков одной команды):

– Давай еще!

– Везет!

– Попал в струю!

Еще такое единодушие случается у зрителей в студии «Поле чудес», когда у игрока выпадает сектор «приз» и все дружно кричат: «Приз», ведь деньги это тлен, а вот посмотреть как человек облажается, если ведущий из ящика яблоко вытащит, действительно дорогого стоит.

– Я баловень судьбы! – ликовал Готов. – Играть так играть!

В третий раз на индикаторе высветилось «581», что означает - «неудача»… Следующий четыре попытки, положительных результатов так же не принесли.

– Спокойно, – обратился Готов к зевакам, – еще не все потеряно.

Он подошел к кассе и разменял 100 рублей. Вооружившись двадцатью монетами, Готов ринулся в «схватку» с алчной машиной.

Со временем настроение Готова падало. Удача словно отвернулась от него. Было, конечно, пару раз, когда монета просто возвращалась, но разве это выигрыш…

Зрители переживали за учителя. Казалось бы, подумаешь, 100 рублей проиграл, что такого… Но тем не менее видок игрока взывал к состраданию: лицо покрылось красными пятнами, скулы дрожали, глаза почти выкатывались из орбит.

Деньги кончились. Готов подбежал к продавщице и выложил на прилавок содержимое пакета (в том числе и ручку с общей тетрадью).

– Я возвращаю товар, верните деньги, – агрессивно сказал он.

– Мы не возвращаем, – ответила продавщица.

– Почему?

– Потому.

– Почему потому? Заберите свои паршивые сосиски! Мне деньги нужны!

– Все, я сказала! – отрезала продавщица.

– Ваш лохотрон у меня все средства к существованию сожрал. Это же грабеж средь бела дня. Мне отыграться надо.

– Ваши проблемы.

– Послушайте, мадама, зачем так говорить? Прошу, пожалуйста, как человека прошу, верните мне деньги.

Осознав, что «номер» не пройдет Готов снял пальто и обратился к зевакам:

– Товарищи, господа, купите пальто. Устроим аукцион. Кто больше? А?

Игроман подходил к каждому и предлагал оценить пальто на ощупь. Люди отступали. Из кармана на мраморный пол упала затерявшаяся где-то в кармане монета, достоинством как раз 5 рублей.

– Бог меня услышал, – обрадовался Готов.

Он трижды подул на денежку, поцеловал и просунул в щель.

Мерцание циферблата остановилось на 279. Готов со всей силы ударил кулаком по автомату. Толпа расступилась. Учитель смотрел на машину стеклянными глазами. Он стал трясти автомат и рычать. Брюхо обдираловочного аппарата зазвенело «награбленным». Удар ребром ладони, и «лохотрон» пошатнулся…

Внезапно учителя крепко и больно взяли под руки. От неожиданности Готов вскрикнул. Два молодых милиционера сержанта повели его к УАЗику с мигалкой. В голове учителя мелькнул кадр из фильма «Место встречи изменить нельзя». Готов, вырываясь, закричал:

– А а а! Волки позорные! Не хочу!.. Не хочу!..

Взглянув на держащего, левую руку, рыжеволосого блюстителя порядка учитель ухмыльнулся:

– Володенька… я ж тебя зубами загрызу.

Рыжий сержант толкнул Готова в спину, и тот влетел в открытые двери УАЗика.

В «обезьяннике» было светло. Дверь с большим окном из оргстекла захлопнулась за Готовым. На двух широких лавках сидело три человека. Двое молодых и один неопределенного возраста и монголоидными чертами лица. Страха Готов не ощущал, возмущение и злость были еще в силе. Он сел на лавку и снял шляпу.

– За что тебя очкарик, – монголоид полулежал и перебирал зубами спичку.

Страх все еще не подступил, руки тряслись от возбуждения. Готов снял очки и прошипел:

– Ты, чурка с глазами… Ты за базар отвечаешь? Ты может под ханом Батыем ходишь? Что? А ты в курсе, что твой бригадир еще в 1255 году ласты завернул… Че пялишься?!

Все притихли. До Готова постепенно дошло, что палку он перегнул и сейчас потомок Чингисхана вцепится ему в горло. Мгновенно возник план отступления: метнуться к двери, стучать и орать со всей мочи «убивают!». Учитель напрягся, приготовился к прыжку, но неожиданно монголоид произнес примирительным голосом:

– Чего ты, братан, извини… я ведь не в том смысле… не знал… прости брат.

В голове снова возник кадр, но уже из фильма «Брат».

– Не брат я тебе, гнида черножопая, – сказал Готов.

Монголоид опустил глаза.

Один из молодых людей подсел к учителю.

– Слушай, помоги… Я, похоже, здесь надолго. Передай записку, – он сунул Готову клочок бумаги, – менты звонить не дают… мать волнуется наверно. Там адрес записан.

– Хорошо, передам, – пообещал Готов.

Третий задержанный вел себя беспокойно, по всей видимости, наркоман и у него начиналась ломка. Он периодически вскакивал, ходил по «обезьяннику», садился на корточки в угол, беспрестанно просил у всех закурить.

Спустя два часа, милиционеры впихнули в «обезьянник» пьяного старика в длинном, рваном пальто. Старик тяжело сопел и ругался.

– Дайте закурить пацаны, – попросил он друзей по несчастью.

Задержанные отрицательно помотали головами.

– У ментов спроси, – предложил Готов.

– Ага, щас, дадут они, – возразил наркоман. – По почкам дадут, ага…

– Попробуй, – не обращая внимания на наркомана, советовал старику Готов.

Старик, качаясь подошел к двери стукнул по стеклу окошка и крикнул:

– Дяди, дяди, дайте покурить!

– Писю подурить! – смеясь, ответили ему.

– Не получилось, – чмокнул губами старик и посмотрел на Готова, – ты што ль Наташкин любовник?

– Не твое дело, – вызывающе ответил Готов.

– Ты што ль приходил? Я-то за… за чекушкой пошел, у магазина взяли черти.

– Кто приходил?

– Ты.

– Кто, я?

– Точно! – старик указал на Готова пальцем, – Ты был… денег еще просил… она не дала, а ты по морде ее… а я за чекушкой в магазин…

Готов не ожидал от старика такой наглой изобретательности в придумывании собственного алиби:

– Не надо перекладывать с больной головы на здоровую. Виноват – отвечай. Вальнул ее что ли?

– Да, на хрен мне это надо, – возмутился старик.

– Вальнул, – подытожил Готов. – Проси адвоката. Тебе права зачитали? Ты в праве сделать один телефонный звонок.

Старик тупо уставился на стену. Потом резко кинулся к двери и заорал:

– Дяди, адвоката давайте! Открывай! Адвоката мне!

Три милиционера ворвались в «обезьянник», схватили доверчивого дебошира и выволокли.

Задержанные прильнули к квадратному окошку. Старик вырывался, норовил ударить стражей порядка, а милиционеры били задержанного резиновыми дубинками так, что пыль вылетала из пальто.

Готов засмеялся, остальные подхватили.

Учителя попросили на выход. Сопровождающий сержант проводил Готова до кабинета на втором этаже.

В кабинете за столом сидел седой майор.

– Я видел как вас привезли, – сказал майор, – Смотрю, лицо знакомое, где думаю, видел… потом вспомнил, внучка в вашей школе учится. Вы, кажется, историю преподаете?

– По фене можно ботать? – невозмутимо спросил Готов.

– В смысле? – не расслышал майор

– Дело было так начальник. Иду я, значит, шкандыбаю, ни буев, ни берегов не наблюдаю…

– Хватит паясничать, – майор покрутил у виска. – Внучка говорила, что вы того. Как вам не стыдно? Вы ж детей учите, а ведете себя… Я позвонил директору, он за вас поручился. Вам повезло, что наши ребята не дали автомат сломать. Проблемы посерьезней могли быть. Свободен, игроман хренов.

Когда сержант вел к выходу, Готов подумал: вот майор, ни здрасте, ни до свидания. Даже не представился. Кто же у него внучка? Разберемся…

Послышался истошный крик пьяного старика:

– Дяди, адвоката давайте!

Выйдя из стен казенного учреждения Готов вздохнул настолько глубоко насколько был в состоянии. Глоток долгожданной свободы пьянил. Учитель воздел руки к небу, вслед за руками запрокинул голову. Шляпа упала, а полы пальто развевались на ветру. В такой позе Готов стоял минут десять.

Готов нажал пальцем на кнопку звонка. В квартире залаяла собака. Дверь открыла толстая женщина с красным лицом, в засаленном халате.

– Кого надо? – неприветливо спросила она. – Сережку? Нет его, со вчера не был.

Учитель протянул записку:

– Это от вашего сына.

Женщина бегло прочитала и схватилась за сердце:

– Что это? Где он? Что… что случилось… где…

– В тюрьме, – хладнокровно ответил Готов.

– А ты кто? – заревела женщина. – Что он опять натворил? Опять кража? Что вы все к нему постоянно ходите?! Он учиться из-за вас бандитов бросил. Что он натворил?

– Мужеложство или содомия с отягчающими, есть такая статья, кажется.

Женщина не расслышала, набросилась на Готова с кулаками:

– Из за вас подонки! В могилу меня сведете! Присосались к нему как пиявки!

– П… п… пошла отсюда, – отбиваясь, Готов стал спускаться вниз по лестнице.

Рукавом халата женщина вытерла слеза и жалобно проскулила:

– За что хоть его, Сереженьку то?

Ничего не ответив, Готов вышел из подъезда.

Сафронова без стука вошла в кабинет истории. Готов лежал на столе играл с резиновым брелоком, в виде маленького, желтого покемона.

– Рудольф Вениаминович, девятый «А» написал заявление на имя директора, – сказала Сафронова.

– Ну и что? – вяло спросил Готов.

– Как что? Детки от вас отказываются вот что, – Сафронова села за одну из парт. – А это знаете ли тревожный сигнал. Можно сказать первый звоночек.

– Чего вы от меня хотите, Надежда Ивановна? – Готов зевнул, широко раскрыв рот. – Я устал и хочу спать.

– Хочу, чтобы вы задумались. Где это видано, чтобы ученики отказывались от преподавателя? В мое практике такое было лишь однажды и то, потому что я тогда была молода и неопытна. Но вы то взрослый человек, неужели нельзя посерьезней отнестись к работе. Мы же вас как родного приняли. И нагрузка у вас хорошая, и зарплата по четырнадцатому разряду, хотя пришли вы к нам с десятым. Жилье школа оплачивает. Знаете, как дорого квартиру с телефоном снимать в центре города. Я уже не говорю о том, как хорошо к вам относиться коллектив.

– Пускай отказываются. Бегать за ними я не собираюсь. Не хотят учиться? Наплевать! А попрекать не надо. Я за место не держусь. Мне кафедру в МГИМО предлагают. Квартиру и машину с личным шофером. Все друзья дипломаты да замминистры. Один я, рыцарь одинокого образа, на периферии торчу.

– Разве можно так, Рудольф Вениаминович? – тяжело вздохнула завуч. – Девятый класс – это же, в сущности, еще дети. И потом, кому их отдать? Помимо вас историк только Чуркин, а он, сами знаете, вне штата. Лишней нагрузки не возьмет.

– Если я такой незаменимый, то почему всегда крайним оказываюсь? А вы в курсе, что они ультиматумы каждый день ставят? Вы видели, как они себя на уроках ведут? Это же настоящие отморозки. На прошлой неделе презерватив использованный в журнал положили. А месяц назад накинули мне мешок на голову и избили до полусмерти. Борщенко меня на иглу посадил, Чепуряев научил материться, Гобарева заставляла заниматься разными гнусностями. Раз в два дня выколачивают из меня деньги. Шанин нож под ребро ткнул за то, что я в срок не принес. А сколько раз они меня клеем обливали, и пух из подушки сыпали, не счесть. Зачем им чему-то учиться, они и так все умеют.

– Я серьезно, а вы шутки шутите. Надо что-то решать. Поэтому я и пришла.

– Что решать? – сморщился Готов

– Поговорите с ребятами… Объяснитесь. Так и так мол, давайте мирно учебный год завершим. Этот отказ – пятно на всю школу. На весь город позор. С нас за это все показатели снимут.

– Что о о о, – с отвращением протянул Готов, – в ножки детишкам кланяться? Готовы никому никогда не кланялись. Только через мой труп, через ваш труп, через труп директора и через труп военрука.

– Жаль, – сердито сказала Сафронова. – Жаль, что нормального разговора у нас не получается. Что ж будем принимать иные меры…

– Какие меры? – поинтересовался Готов.

– Иные, – загадочно повторила Сафронова.

Готов с прищуром посмотрел в глаза завуча. «Что это, она блефует или у нее действительно что-то есть для меня»? Сафронова качала головой, как бы говоря: «Ну, все, дружок, допрыгался».

– Ой, как я испугался, – иронизировал Готов, – описался даже. Что вы можете? Предупреждение сделать или строгий выговор с занесением? Нашли чем пугать. За всю жизнь я подобной лабуды столько наслушался. Жалко, что вы не были на том заседании… когда меня из комсомола исключали. Там какая-то толстая девка, в белой рубахе и с пионерским галстуком, чем-то на вас похожая, сказала: « Надеюсь, вы понимаете товарищ Готов, что путь в партию вам заказан. У вас осталась последняя возможность…» Вы не представляете как я по полу катался от смеха. Какая, спрашиваю, возможность, застрелиться что ли? А она: « Над этим вы должны сами подумать».

– Я бы на вашем месте так не радовалась, – интригующе заметила Сафронова. – Нам стало известно…

– Откуда? – испуганно перебил Готов. – Кто… кто вам сказал? Я… я невиноват. Я стал жертвой обстоятельств. Они приходили ко мне и оставляли какие-то ящики. Ввели меня в заблуждение. Это для вас они террористы. А я… я простой конторский служащий, в политике не бум бум. Я то думал что ваххабиты это такие бородатые добряки, добрые бородачи. У них для меня еще пароль такой прикольный: «Открывай шакал, пока двэрь нэ вышибли»

– Мне стало известно, – недослушала Сафронова, – что вы вынесли из школы бюст Ленина.

– Слава богу, обошлось, – стер пот с лица Готов, – Думал все, хана мне. Так что вы говорите? Бюст Ленина? У Ленина был бюст? Не знал.

– Вас видела, в среду, поздно вечером сторож, и сразу позвонила мне. Не отпирайтесь.

Готов нехотя достал из кармана портмоне, отсчитал несколько десятирублевых бумажек и бросил на парту перед Сафроновой:

– Ваши сорок процентов. Больше мне за бронзу не дали. Если не верите, позвоните им. Пункт приема цветных металлов на Мелиораторов, возле драм театра. Да… и предупредите сторожиху, чтоб рот свой не раскрывала.

– Все-таки еще раз подумайте насчет девятого «А». Я на вас рассчитываю, – Сафронова взяла деньги и вышла.

– До свидания, – сказал ей в след Готов. – Обязательно подумаю.

Несколько длинных настойчивых звонков разбудили Готова. Он нехотя встал с кровати, нащупал ногами тапочки и пошел открывать дверь.

На пороге стояла соседка, лет пятидесяти пяти, живущая этажом ниже, которая, в прямом смысле слова, бросилась на Готова с кулаками:

– Ах ты, паразит такой… Ты что наделал? Да чтоб ты сдох паразит этакий! Чтоб отсохло у тебя! Сволочь!

До конца не проснувшись, Готов вяло отбивался:

– Что случилось Марья Ильинична? Вас кто-то изнасиловал? В вашей ситуации надо скорее радоваться, чем так бурно реагировать.

Соседка оттолкнула Готова, ворвалась в квартиру и открыла дверь ванной комнаты. Поток воды хлынул в прихожую и на кухню. Вода лилась из переполненной ванны.

– Ё-моё! – воскликнул Готов и бросился закрывать кран и выдергивать пробку, – Помылся называется. Я ж всего на минутку прилег.

– Дрых, окаянный? – кричала соседка. – Иди, паразит, полюбуйся, что у меня в ванной твориться. Скотина. Пьяный что ли?

Случившееся Готова развеселило. Едва сдерживая смех, он стал тазиком черпать воду с пола:

– Не переживайте вы Марья Ильинична. Не пожар ведь. А вода что? Вода это жизнь. Ихтиандр вон и тот без воды чуть ласты не завернул. А вы так кричите. Нервы… их как пряники в магазине не купишь. Поберегите нервишки. Вам еще под суд за «паразита» идти.

– Сволочь ты, – буйствовала соседка.– Я б тебе сказала, кто ты есть на самом деле.

– Паразит, вы же сказали, – не в силах больше сдерживаться, Готов сел на край унитаза и заржал.

– Хуже ты паразита… Ты сволочь.

Тут Готова, окончательно прорвало. Заливаясь от смеха, он ползал на четвереньках по мокрому полу и бодал головой дверной косяк:

– Вы… вы… вы ж-ж-ж-же говорили про сволочь… ой не могу… я сейчас лопну.

Просмеявшись, Готов встал, встряхнулся, пригладил волосы и уставился на женщину.

– Пошли. Посмотришь на мою ванную, – резко сказала соседка.

– Зачем? – притворно удивился Готов. – У меня своя есть. Чужой мене не надо. Кстати, вы зачем заходили? Адреналина по всей квартире разбрызгали. Муж что ли в командировку уехал? Орать не на кого?

– Пошли, пошли. Не разговаривай!

– Как скажете. Только предупреждаю: на меня не набрасываться.

Они спустились в квартиру Марьи Ильиничны и прошли в ванную.

– Вот это да-а-а-а, – иронизировал Готов, разглядывая пятно на потолке и стекающую по стенам воду. – Да вас похоже кто-то затопил. Кто же это может быть? Барабашка..? Не похоже… сработано чисто… Странно все это. Очень странно.

– Не паясничай. Смотри, – сказала Марья Ильинична.– Паразит. Недавно только ремонт сделали и на тебе.

– Посмотрел. Можно идти? Любопытно конечно, но особого внимания я думаю, не заслуживает. В жизни, Марья Ильинична и не такое случается. Меня однажды в Арктике, чуть пингвины не заклевали. Чуть экспедиция на Северный Полюс не сорвалась. Ничего, обошлось. А вы… Было бы из-за чего шум поднимать. Что за народ?

– Ремонтировать сам будешь, – бросила соседка. – За свой счет. Я еще в совет микрорайона напишу на те…

– Вот это видела? – Готов сунул женщине под нос фигу. – Накося выкуси. За свой счет. Может тебе еще все свои бриллианты подарить или два миллиона долларов из сейфа вытащить. Или все-таки принести «магнум» сорок пятого калибра, да твою башку свинцом нашпиговать? А? Что молчишь, Лягушка Патрикеевна?

Готов вразвалочку стал выходить из квартиры соседки

– Смотри у меня, – погрозил он пальцем не-то напуганной, не-то шокированной женщине.

Спустя три дня Готов извлек из почтового ящика открытку следующего содержания:

УВАЖАЕМЫЙ РУДОЛЬФ ВЕНИАМИНОВИЧ.

К НАМ ПОСТУПИЛ СИГНАЛ ОТ ЖИЛЬЦОВ ЖИЛЬЩНОГО КООПЕРАТИВА О ТОМ, ЧТО ВЫ НАРУШАЕТЕ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК. МЫ УЧЛИ ТОТ ФАКТ, ЧТО ВЫ РАБОТАЕТЕ УЧИТЕЛЕМ И В СВЯЗИ С ЭТИМ ЗАМЕНИЛИ МЕРУ ПРЕСЕЧЕНИЯ С БОЛЕЕ СТРОГОЙ НА МЕНЕЕ СТРОГУЮ. СОВЕТ МИКРОРАЙОНА ПОСТАНОВИЛ ОБЪЯВИТЬ ВАМ ПЕРВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

СОВЕТ МИКРОРАЙОНА №2

– Ну и уроды, – прочитав, не сдержался Готов. – Ну и грамотеи.

Поднимаясь к себе на третий этаж он остановился у квартиры Марьи Ильиничны. Жирными буквами написал на открытке «ЖДИ!!!», проткнул ручкой каждую точку в восклицательных знаках и засунул в дверь.

На третьем этаже, над кабинетом биологии, протекла крыша. Кровельщики крышу починили, но кабинет оказался в аварийном состоянии. Группа педагогов, назначенных завучем, была обязана в течение нескольких дней, привести класс в состояние пригодное для обучения.

В первый день ремонта Готов опоздал на два часа. В классе вовсю работали Ермакова, Кольцова, Мышкина и Носенко. Покрасили половину потолка. Парты и пол учителя закрыли газетами. В углу стояли банки с краской и шпаклевкой, кисти и шпатели. Мышкина и Носенко работали с двух стремянок, остальные наливали и подавали краску, в наполовину разрезанных полуторалитровых пластиковых бутылках.

– А мне что делать? – обратил на себя внимание Готов.

– Рудольф Вениаминович! Вы пришли?! – обрадовалась Ермакова. – Мы вас заждались, почему так долго?

– Проспал, – сухо ответил Готов.

– Рудольф, можешь Анну Валерьевну сменить, – посоветовал Носенко.

– А она что будет делать? – с недовольством спросил Готов. Он снял плащ со шляпой и достал из пакета старый халат.

– Найду чем заняться, в отличие от вас, – язвила Мышкина со стремянки.

Готов показал ей язык:

– Слезайте. Найдет она, чем заняться.

Готов, стал красить потолок, наблюдая за тем, как это делает Носенко и стонать:

– Да не хочу я этот ремонт делать. Я что нанимался? Сафронова дура. Меня все раздражает! Думаете, почему она нас назначила? Мы самые молодые. Рассуждала наверное: «Не будет же Шульц стены красить». Будет. Вообще, правильней всех старперов заставить… Пусть Смирнов премию дает, ничего не знаю. А а й, белила в глаз попали.

– Это не белила, – сказал Носенко, – водоэмульсионка.

– Как это?

– Так, водоэмульсионная краска.

– Отмоется? – Готов потер глаз.

– Отмоется. Она водой отмывается.

– Рудольф Вениаминович, помогите плакаты в коридор вынести, – попросила Ермакова.

Готов чуть было не потерял равновесие и не грохнулся со стремянки:

– Ага, бегу и падаю. Лечу с потолка на бал. У вас, Вероника Олеговна, какое-то нездоровое восприятие окружающей действительности. Вас трое внизу. Без дела слоняетесь пока мы с Игорьком работаем… Сами свои щиты…

– Я же пошутила, – засмеялась с подругами Ермакова. – Так и думала, что вы заведетесь.

Готов молча продолжал работать. Женщины мыли стены и окна, о чем-то неторопливо сплетничая. Несколько раз кисть вываливалась из рук Готова и он, ворча, спускался за ней.

– Нет, ответьте, – вопрошал Готов, – с какого перепугу мы пашем? А дети? Надо было привлечь.

– Каникулы весенние. Проснулись, Рудольф Вениаминович? – протирая сухой тряпкой стекла сказала Кольцова.

– Может вы, Оленька, и видите в каникулах причину, по которой нельзя привлечь детей к общественно-полезному труду, но лично я нет.

Молодая аспирантка подмигнула Готову, мол, не парься, все окей.

Закончили потолок. Готов и женщины взяли новые кисти, открыли банки с масляной краской и приступили к покраске стен. Носенко занялся шпатлеванием трещин.

Лениво возюкая кистью по стене Готов рассуждал на тему «а было бы так…» («а было бы так, что кисточка сама красит», «а были бы немарающиеся стены», «нагнать бы в класс сотню маляров» и т. д.). Но одна из идей оказалась весьма оригинальной.

– Представим невозможное: я хозяин двух трех терминаторов. Можно открыть частное охранное предприятие… или нет, буду я еще охранять буржуев, лучше создать строительную. Перепрограммировать, пускай занимаются отделкой, монтажными работами… Они же умные, им, как работяге объяснять не надо. На обед проситься не будут, плакать не станут, что холодно, жарко или нет спецодежды. Никаких тебе стачек, никаких забастовок, зарплату платить не надо. Рабочий день 24 часа в сутки. Знай, аккумуляторы перезаряжай. Красота. Эти роботы лопатами, котлован быстрее экскаватора выроют.

– А если их запрограммировать на педагогику? – предложил Носенко.

– В школе использовать их нельзя. Ага, учитель… бугай с рожей Шварценеггера. Нам ни к чему психику детей травмировать. Пусть лучше в милиции работают или пожарными. Хотя может в милиции целесообразней робокопа.

– Вы, Рудольф Вениаминович просто работать не хотите, вот и придумываете всякую ерунду, - сказала Мышкина.

Готов положил кисть на банку и сел на парту:

– У у ф, устал. Да, Анна Валерьевна, не хочу и не скрываю этого. Я бы сейчас все еще спал или бы уже пиво пил. О, кстати, я могу сгонять, если денег дадите. А а а, жалко? Я так и знал. А работать я действительно не хочу. Я хочу быть рантье. Чтобы лежали у меня в банке денежки, много денежек, а процентики чтобы каждый месяц кап кап, кап кап. К пенсии же получить орден и звание «заслуженный рантье России».

– Вы очень любите деньги? – Ермакова тоже решила передохнуть и села рядом с Готовым.

– Люди по своей натуре глупые существа. Вечно бегают, суетятся как муравьи. Один мой знакомый каждую неделю покупает лотерейные билеты. Говорит: «Миллион хочу выиграть». Ну, выиграет он этот миллион и что дальше. Разве в деньгах счастье. Нет, конечно. Суета сует. Деньги превращают человека в дерьмо. Чем больше у человека средств к существованию, тем за более мелкую монету он способен удавиться. У богатых душевные качества сведены на нет или как таковые отсутствуют. Чрезмерная жажда наживы порабощает личность. Мне повезло. Слава богу я получил достаточное воспитание и не нуждаюсь в каком-то там миллионе долларов. Мне нужны все богатства мира.

Кольцова и Мышкина отвлеклись от работы, а Готов с Ермаковой снова стали красить.

– Вы, Рудольф Вениаминович, так много говорите, у вас столько разных идей, – Кольцова отпила лимонад из бутылки, – чего вам в школе работать, может в Думу стоит попробовать?

– Я много размышлял об этом, – Готов нарисовал на стене сердце и пронизывающую его стрелу. – В Думе неинтересно, я президентом быть хочу. И буду!

– Каким, интересно, образом?

– Придет то время когда я наберу критическую массу… Нет, я не в смысле лишних килограммов, совсем наоборот… критическую массу интеллекта, воли и жизненного опыта. Тогда я всерьез займусь политикой. Большой политикой. Придет время. Начну, пожалуй, с того, что хорошенько пробаллотируюсь в Государственную Думу. Неохота, но надо. Стану независимым депутатом. Ходить в шестерках при какой-нибудь партии не по мне… Что вы так смотрите? Не выберут? Еще как выберут. Я и план предвыборной агитации набросал. Понимаете, все кандидаты обещают избирателям то, что народу, собственно говоря, по барабану. Не надо быть наивным, чтобы не знать, что большинству продвижение НАТО на восток до фонаря. Мало кто понимает, что такое демократизация общества и хорошо это или плохо. Лозунг: «Землю крестьянам, фабрики рабочим» потерял свой истинный смысл, стал обыкновенным бесцветным символом, как символ знака зодиака, «весы», например… все его в гороскопах каждый день видят, а встреться он им в другой ситуации никто и не задумается, что это именно «весы». Что-то я слишком увлекся. Объясню проще. В предвыборной пропаганде я не буду употреблять выражения типа «плюрализм мнений» и все такое, а скажу: дорогие избиратели, я, такой-то и такой-то против захватнической политики по отношению к естественному спутнику Земли Луне. Или: добьемся рассекречивания чертежей вечного двигателя». Или: почему правительство запрещает пришельцам из космоса вступать в контакт с рядовыми гражданами РФ?». Думаете, не клюнут? А я думаю клюнут. Пару годков в Думе покантуюсь, материальное положение поправлю, обзаведусь знакомствами, наклепаю лозунгов, подберу команду, а там глядишь и президентство не за горами.

– Мое мнение, что людей больше волнует зарплата, пенсия, уровень жизни, здравоохранение, безопасность, – сказала Кольцова.

– Ничуть. Хотите скажу что движет человечеством? Деньги? Нет. И не идеи. Человечеством движут мечты. Да-да, не смейтесь, мечты, грезы, а также нечто фантастическое, нечто метафизическое. Что вы выберете между деньгами и райской жизнью, без преступности, голода, холода, вообще без недостатков? А то и так: финансирование здравоохранения или отсутствие болезней? То-то.

– Но ведь это ложь…

– А кто вам сказал, что я честный человек? Разумеется, постараюсь использовать самые, на сколько это возможно, грязные политические технологии. По-другому нельзя, иначе голоса отобьют.

– Страшно себе представить до чего бы вы смогли довести страну, – раздраженно вставила Мышкина, решившая высказать, хоть какую-нибудь мысль, не важно к месту или в контексте данного разговора; так не редко поступают недалекие люди, – Готов президент… смешно.

– А вы не волнуйтесь, Анна Валерьевна. Волноваться вредно. Вот опасаться стоит… нет, не меня… моей черной книжечки. Я ведь потом сами понимаете… разбираться некогда будет, а попасть в список это запросто.

– Вы страшный человек.

– Ну, канонизировать меня рано. Хотя…

– Слава Богу, вы обычный болтун.

– Если вам, Анна Валерьевна, пообщаться хочется – найдите собеседника своего уровня, я имею в виду дегенерата какого-нибудь, а серьезные вопросы оставьте образованным людям.

Встав на стул, Готов попросил Кольцову подать банку и кисть. Чтобы дотянутся, ему пришлось встать на цыпочки, стул зашатался.

– Давайте я вас подержу, Рудольф Вениаминович, – предложила Кольцова, – упадете ведь.

– Сделайте милость, сударыня, – сказал Готов, разыгрывая джентльмена.

Придерживая Готова за халат, Кольцова обсуждала с Ермаковой стервозность преподавателя математики Селезневой. Готов опустил кисть, вытер рукавом нос, шмыгнул и сказал:

– Ольга Семеновна, я хочу чтобы вы стали моей женой.

Кольцова, смеясь, отбежала от Готова и сделала глубокий реверанс:

– Щас! Разбежалась!

Дальше все как в замедленном кино. Балансируя, Готов терял равновесие, пытался ухватиться за воздух. Банка с краской и кисть взмыли к потолку. Стул вылетел из под ног. Несколько мгновений Готов находился в полете, пока не упал на спину. Банка больно ударила в лоб, краска растеклась по волосам и лицу.

После нескольких секунд немой сцены Готов заорал «благим матом»:

– А а а а! Да, чтоб я еще когда-нибудь!.. Бесит!!! Сделайте же вы что-нибудь, не стойте как истуканы! Как я теперь домой пойду?!! Меня жена на порог не пустит! Поработали! Спасибо большое! Как чувствовал, что этим все закончится.

Когда Готов пришел в себя, коллеги помогли ему смыть растворителем с лица краску.

– Щиплет, – потрогал Готов физиономию. – Красная рожа? Да, не успокаивайте вы меня. Знаю что красная.

– Вы про чью жену говорили, что на порог вас не пустит, – спросила Ермакова.

– Чего в гневе не скажешь, – Готов взял подмышку шляпу и плащ. – Пойду. Мне жизненно необходим недельный курс интенсивной реабилитации.

Он удалился и на ремонт больше ни разу не приходил.

Непохожий сам на себя, бледный с ошалелыми глазами Готов медленно вошел в учительскую. Сел на стул и схватил руками голову.

– Не может быть, – шептал он. – Не могу в это поверить. Еще только полчаса назад и все…

Педагоги настороженно посмотрели на него. Кольцова с Ермаковой переглянулись. Дудник нехотя вышел из привычного состояния эйфории. Сафронова притворилась равнодушной. Спросить Готова не решались: вдруг горе у человека.

– Неужели такое возможно? – пустил слезу Готов. – Я никогда раньше не задумывался о…

Завуч не смогла сдержать любопытства:

– Рудольф Вениаминович, все в порядке?

– Нет, не в порядке, – уныло ответил Готов.

Педагоги насторожились.

– Война? – попробовала пошутить Ермакова.

– Хуже, – всхлипнул Готов. – Смирнов умер.

– Типун вам на язык, – фыркнула Сафронова, но любопытства не растеряла, – что вы такое говорите?

– То, – Надежда Ивановна, то, – объвинительно заявил Готов. – Радуйтесь. Король умер, да здравствует король. Принимайте бразды правления. Вы же об этом так мечтали.

– Перестаньте юродствовать. Расскажите лучше что случилось.

– Вы, Надежда Ивановна, глухая что ли? Смирнов, говорю, умер. Я зашел к нему, а он ба! Варька секретарша голая лежит и кряхтит, а на ней шеф, синий весь. Сорок минут назад живой был, ссали вместе, в туалете, он пердел еще.

– Надо пойти помочь наверно как-то… – растерянно предложил Дудник.

– Ха! Вы чего, Архип Африканыч, кому помогать? Ему уже ничем не поможешь. А если вы об этой проститутке Варьке, то забудьте. Там скорая, менты: и первую медицинскую окажут и юридическую консультацию дадут… Это надо ж… умереть на бабе. Какой пассаж. Моветон.

Все как один, преподаватели поднялись и пошли смотреть на мертвого директора. Готов возглавил делегацию.

Директор оказался жив, здоров: сидел в рабочем кабинете. Варя печатала за компьютером. Уборщица мыла полы.

Сафронова вплотную приблизилась к руководителю школы и громко, чтобы все слышали заявила:

– Владимир Константинович, Готов сказал, что вы умерли.

Директор покосился на учителя истории. Готов запротестовал:

– Нет, нет, Владимир Константинович, я этого не говорил. Врет, Надежда Ивановна, врет. Они сами все придумали. Они сказали: сейчас пойдем и директору на тебя нажалуемся, что ты слухи распускаешь, будто помер Владимир Константинович. Нас, говорят, больше, нам он поверит.

Сафронова нервно рассмеялась:

– У Рудольфа Вениаминовича не все дома. Он же издевается над нами. Владимир Константинович, я требую, примите меры. Или выбирайте: он или я…

– Конечно я, – воскликнул Готов. – Я человек безобидный, карьеры никому не испорчу. А вы, Надежда Ивановна, как дерьмо на глазу, так и норовите импичмент нашему дорогому Владимиру Константинович устроить. Не выйдет.

Директор хлопнул по столу ладошкой и, как бывает исключительно в редких случаях, раздраженно сказал:

– Надежда Ивановна, прекратите балаган. Что у вас за привычка без стука врываться. Кто умер?! Где умер?! Ничего не понимаю. Идите все отсюда!.. Идите работайте!.. Рудольф Вениаминович, останьтесь пожалуйста.

– Ну, знаете, – обиделась Сафронова, – я не потерплю такого обращения. А с вами, товарищ Готов, у меня отдельный разговор будет.

– Всех товарищей еще в тридцать седьмом того, нынче одни граждане, – ликовал Готов.

Завуч со свитой вышла. Директор бросил Готову ключ и тот закрыл дверь.

– Выпьете? – предложил директор.

– Почему бы и нет.

Смирнов поставил на стол бутылку дорогого коньяка и два стакана.

– Брат с севера привез, – похвастался он.

– Откуда? С севера? – иронично усомнился Готов.

– Что вы смеетесь? У брата зарплата, только не падайте, 5 тысяч долларов в месяц. Представляете, в ме ся ц.

Готов сделал попытку дать оправдание иронии:

– Тогда понятно. Я думал, что коньяк на севере делают. А потом была мысль, что на севере Грузии или Армении. Не слыхал, чтобы у ханты-манси коньяк пятизвездочный в погребах завалялся. Не допетрил, что можно купить в…

Смирнов не стал дослушивать, разлил:

– Вздрогнем.

– А за что пьем, – спросил Готов.

– Не знаю.

– Тогда за вас.

– Чего за меня пить-то?

– Не за Сафронову же…

– Коньяк дорогой, и тост должен соответствовать.

– Тогда за праздник.

– Какой праздник?

– За первое апреля хотя бы.

Несколько ночей не спал учитель, закладывая основы новой педагогической программы. Перерыл массу книг, исписал тонкую ученическую тетрадь, выпил десятки чашек кофе. От недосыпания стал раздражительным – накопилась усталость. На работе хотелось одного: спать, спать и спать.

Но целеустремленность дала все ж таки свои плоды. За полторы недели бессонных ночей основные тезисы программы были сформированы. Дело оставалось за малым: от основ перейти непосредственно к программе. Взяв отгул, Готов отправился к мэру города предлагать ноу хау.

Полный надежд от предстоящего визита, он ловко перепрыгивал через блестящие на солнце весенние ручейки. То и дело прижимал к себе дипломат, чтобы, не дай Бог, он случайно не раскрылся (такое на раз случалось) и содержимое не упало в лужу.

Подойдя к зданию, мэрии, Готов на удачу скрестил пальцы, плюнул три раза через левое плечо и вошел.

В фойе встретил охранник:

– Вы к кому?

– К мэру, – бросил Готов, обходя охранника.

– Мэра нет, – охранник преградил ему путь.

– Молодой человек, соображаете что говорите? – усмехнулся Готов, порываясь пройти. – Как мэра нет? Я за него голосовал. Мне может быть назначено.

– Если вы на прием к мэру хотите, позвоните по внутреннему телефону 3 12 и спросите у секретаря. Вообще, мне кажется, сегодня не приемный день. Скажут пропустить, пропущу.

– Ну и порядки, – ворчал Готов, подходя к, висящему на стене телефону. – Проще в Кремль к президенту пробраться. Какой говорите номер? 3 12? Алло, алло… приемная? Приемная мэра? Мне на прием к мэру надо, а на входе не пропускают. Фамилия? Готов Рудольф Вениаминович… Не Котов, а Готов. Через гэ. Жду, – ожидая ответа секретарши Готов задорно подмигнул охраннику и отвернулся. – Ага… так… Тоже мне новость. Сам знаю что не записан. Запишите раз не записан… Кто, кто? Конь в кожаном пальто, вот кто я. Какая разница кто я такой. Избиратель, житель города, преподаватель, человек, наконец. А? Не буду я через неделю никому звонить. У меня сегодня отгул. Я что по-вашему должен домой с пустыми карманами идти. Кому? Охраннику? Зачем? Пожалуйста…

Готов протянул охраннику трубку и громко шмыгнул носом.

– Хорошо… Понял… Ясно… – разговативая по телефону, охранник покосился на Готова. – А с ним что делать? Понял…

Не дождавшись окончания разговора, учитель попробовал проскочить к лестнице.

– Стой! – крикнул охранник, догоняя Готова. – Вас не разрешили пускать.

– Ну что еще, – сказал Готов, так как будто он сам мэр.

– Уходите, или я вас выведу, – снял охранник с ремня резиновую дубинку.

Не поверив, что охранник может воспользоваться дубинкой в здании администрации, Готов принял начальственную позу:

– Но-но, полегче. Что вы себе позволяете? Прекратите вести себя как не знаю кто или я буду вынужден. Вы хоть знаете, с кем разговариваете?

– Мужик, уйди по-хорошему. Прошу тебя. Не на базаре ведь. Зачем хулиганишь?

Готов почувствовал, что охранник совсем не агрессивный и скорее всего просто добрый, хороший человек, не любитель скандалов, разборок и применения, без надобности, физической силы. Сбавив тон, учитель положил руку на сердце:

– Пойми, мне очень надо. Это жизненно необходимо. Это архиважно и архинужно. Да что там мне… это надо всем. Я такое придумал… Я открытие сделал. Покажу мэру, опупеет…

– Не имею права я тебя пустить, без разрешения, – просил охранник «войти в его положение». – Разрешат, тогда, пожалуйста.

– А что делать, чтобы разрешили?

– Секретарю звонить. На прием записаться, наверное, – пожал плечами охранник.

– Она меня на три буквы послала только что, – раздраженно заметил Готов. – Я не мальчик маленький бегать. Или у вас тут меня за лоха приняли. Так я вам скажу, что это не так. Где я могу получить исчерпывающую информацию?

– Не знаю я ничего, – охранник медленно надвинулся на Готова, оттесняя к выходу. – Мое дело маленькое. Сказали не пропускать, не пропускаю. Сюда вообще кто попало не ходит. Или с пропусками, или по делу.

Готов поднял руку вверх, изображая лейтенанта Коломбо:

– Подожди секундочку. Пропуска у меня действительно нет, но ведь я иду по делу… По очень важному делу. И я не кто попало. Разговаривать со мной таким образом категорически не рекомендую… У тебя дети есть?

– Ну…

– В школу ходят? Учатся?

– Сын учиться. Дочь закончила.

– Сын учиться на отлично?

– Да нет, тройки, четверки.

Готов аж подпрыгнул от радости:

– Вот… вот именно, тройки и четверки, и двойки. А я придумал, как сделать так, чтобы все без исключения дети учились только на «пять». А эти козлы из отдела образования меня и слушать не захотели. Правильно… Чтобы новую методику внедрить им ведь задницы придется отрывать от кресел. А работать они не любят. Ужас как не любят. Вот я и хочу с мэром перетереть по поводу.

Охранник был непреклонен, стал выталкивать упирающегося Готова:

– Иди, иди, пока у меня терпение не лопнуло.

– Но как же быть с методикой.

– Это не мои проблемы, – сказал охранник и выдворил Готова из здания.

Оказавшись на улице, Готов сник. Он чуть не расплакался от обиды. Промелькнула мысль: выбросить, к чертям собачьим, записи в урну, пойти напиться, а на следующий день, собрать свои деньги, продать вещи, всеми правдами и неправдами раздобыть тротил и взорвать эту проклятую мэрию. Кто знает, может Готов так бы и поступил, если б из подъехавшего к входу джипа не вышел старый друг и сокурсник Александр Коровин.

Готов сощурил глаза чтобы получше рассмотреть и, убедившись что не ошибся, бросился навстречу институтскому товарищу:

– Сашка! Коровин!

– Вот это да! – обрадовался неожиданной встрече Коровин. – Рудя! Ты как здесь?!

Они обнялись и, хлопая друг друга по спине, кричали так громко, что к окнам сбежались сотрудники мэрии.

– Дай на тебя посмотреть, Рудольф! – Коровин взял Готова за плечи и стал трясти. – У у у у, исхудал-то как. Сколько мы с тобой… лет десять не виделись?

– Двенадцать, – поправил Готов. – Ты сразу после выпускного в армию ушел, а я в Тмутаракань, романтик, подался. За этой дурой.

– А здесь-то ты чего забыл? – потрепал Готова за щеку Коровин.

– Живу, работаю, – угрюмо ответил Готов.

– В администрации? Кем? Недавно что ли?

Сникнув снова, Готов тяжело вздохнул. Еще бы. Друг приехал на джипе – весь такой успешный, радостный, а его даже в мэрию не пускают.

– В школе я работаю, – скорбно сказал Готов. – Преподаю историю.

– А почему здесь, в этом городе?

– Да все из-за того случая. Меня ж тогда чуть под суд не отдали.

– А а-а, вспоминаю, ребята что-то такое говорили, – сочувственно кивал Коровин.

– Ну, а ты как? – улыбнулся Готов. – Небось бизнесом занимаешься?

– Бери выше. У губернатора в замах. Вот приехал с мэром по душам потолковать… – в словах Коровина чувствовалось напряжение, – неофициально.

– Правда? – обрадовался Готов. – Я тоже к мэру. Только меня эта сволочь, у входа, даже внутрь не пускает.

Коровин взял Готова под руку и повел в мэрию:

– Сейчас, друг мой, пообедаем в столовой, и ты мне все расскажешь.

– А если меня не пустят? Мне надоело пинки под зад терпеть. Когда стану президентом, я этого мента швейцара репрессирую.

– Будь спок. Со мной тебя везде пустят.

Однокурсники сели в столовой за столик. Когда официантка принесла меню, Готов сконфужено, поглядел на друга. Коровин это заметил и сказал:

– Чего сидишь? Заказывай, я угощаю.

Возможность читать меню, не думая о ценах, вдохновила Готова. Он заказал зимний салат, две порции пельменей с майонезом, жареный куриный окорок, три куска хлеба и два стакана чая. Хотел сострить: попросить винную карту, но почему-то не стал этого делать.

– Выпить бы сейчас за встречу, – мечтательно произнес Готов.

– Хорошо бы, – подхватил мысль Коровин, но нельзя. После обеда будет Аркулов. У меня с этим прохвостом разговор серьезный.

– А после разговора?

– Сразу назад. Работы много. Надо еще подготовиться. Завтра в Москву лечу на совещание.

– Большим человеком стал, – с набитым пельменями ртом, сказал Готов. – В Москву ездишь, при губернаторе работаешь. Как докатился до такой жизни?

Прожевав, Коровин отпил из стакана компот:

– После института… в армию. Это ты знаешь… После армии в Питере в школе прапорщиков учился. Потом на Дальнем востоке два года служил. Сократили. Вернулся на родину. Закончил экономический заочно. Отец-то у меня помнишь кем был? Пристроил… А тут как раз выборы губернаторские. Я доверенное лицо… и пошло поехало. А ай, долго рассказывать. Ты-то как? Женился на Шульгиной?

Готов, обгладывая окорок, ответил :

– Не а… После выпускного уехал я с этой сучкой в ее Мухосранск. В армию меня по зрению не взяли, и жил там как дурак четыре года, пока она мне рогов не наставила. Не поверишь, я ее чуть не зарезал. Такая баба, она ж любого доведет. Знаешь, что она мне сказала, когда я ее с грузином застукал? «Ты, Рудольф, больной человек, и воображение у тебя нездоровое. Ни чего не было, ты все придумал». Представляешь?! Это, каким надо быть психопатом, чтобы представить голого грузина в своей постели?

– Хм, наверное… Да а а, как время быстро летит… А помнишь у нас в педагогическом?..

– Я всем говорю, что в МГУ учился, – Готов обмакнул хлеб в чай, – и что удивительно – верят.

– Помнишь ты мазутом стул у декана измазал, а он как раз в светлом костюме приперся? Ох и поржали тогда. А помнишь, как Бариновой в сумку бидон сметаны залили? Все конспекты, все учебники… А ты еще по сумке пинаешь и говоришь: «Чтобы утряслось».

Друзья дико заржали на всю столовую. Брызги чая и крошки полетели изо рта Готова.

– Ты тоже хорош, – держась за живот смеялся Готов. – Пробрался в кабинет ректора и на ковер помочился.

Успокоившись, они покончили с обедом. Официантка унесла посуду. Коровин вытер салфеткой рот и спросил:

– Ты по какому вопросу к Аркулову, Рудольф?

– По очень важному, – глаза Готова загорелись. – Я открытие совершил. Переворот в педагогике. Сенсация. Совершеннейшая методика. Если внедрить ее в школы города… Всё! Никаких неуспевающих, никаких хулиганов, балбесов, лоботрясов. Одни гении.

– Кто же у станков будет стоять, если все гении? – шутя, спросил Коровин.

– Все предусмотрено, – продолжал Готов. – Методика воспитания такова, что гении вырастают универсальными. Они не будут, как мы с тобой, гнушаться физического труда. Не будут брезгливыми, не будут жадными, злыми, корыстными. Впрочем, не все окажутся одинаково умными. Произойдет естественный отбор. Или роботов себе придумают, чтобы на работу мозгами больше времени уходило. Я подсчитал. Если школы страны начнут работать по моей методике с нового учебного года, то через пятнадцать лет уровень интеллектуального и технического развития нашей страны увеличиться не в разы, а на порядки.

– Интересно, хотя не все до конца понятно, – сказал Коровин, – Я же после педагогического ни разу по специальности не работал. Но что ты хочешь от Аркулова?

– Хочу начать работать по новому методу с первого сентября. Объясню, поймет. Если не дурак, должность даст. А если дурак пусть на себя пеняет. Саня, я погляжу, ты здесь не последний человек, попроси Аркулова со мной встретиться.

Немного подумав, Коровин согласился:

– Сделаем, от чего не помочь старому другу. Только боюсь, не захочет прохиндей тебя слушать.

– А нельзя никак, попросить помочь мне, повлиять на него что ли?

Коровин еще немного подумал и кивнул:

– Попробую. Аркулов у меня на таком крючке висит. Но обещать ничего не могу. Сам понимаешь, я не всесилен. О! Время-то уже… приехал наверное. Идем.

Друзья поднялись на второй этаж и вошли в просторную приемную с кожаными креслами и картинами художников авангардистов.

– Привет, Галочка. У себя? – спросил Коровин секретаршу, вынимая из кармана шоколадку.

– У себя. Здравствуйте, Александр Анатольевич, – улыбнулась секретарша и приняла презент.

Коровин пробыл в кабинете мэра больше часа. За это время Готов успел внимательно рассмотреть картины на стенах, наговорить секретарше кучу гадостей и незаметно проткнуть кожу кресла в нескольких местах.

Появившийся в приемной Коровин печально произнес:

– Что ж, Рудольф, пора прощаться. Надеюсь, в скором времени свидимся. Вот тебе моя визитка, звони, если что, в любое время, никогда не помешаешь. А то в гости приезжай. С женой познакомлю. Я ей много о тебе рассказывал. Ну, счастливо. Кстати, Аркулов ждет тебя, я обо всем договорился.

– Спасибо тебе за все, Саня. Позвоню обязательно. Пока. Да, прибудет с тобой сила.

Коровин удалился. Готов достал из дипломата тетрадку с записями и, сказав секретарше: «Да, прибудет со мной сила», вошел в кабинет мэра.

Казалось что тучный глава администрации «не в духе». Не глядя на посетителя, он перебирал на столе бумаги: одни подписывал, другие убирал в сторону, при этом нервно бормотал что-то нечленораздельное.

Готов хорошенько прокашлялся, желая тем самым обратить на себя внимание мэра. Но, не достигнув таким типовым способом результата, учитель робко сказал:

– Здравствуйте, я… я от Коровина Александра Анатольевича.

– Знаю я, – грубо сказал мэр, не отрываясь от бумаг. – Проходите, садитесь. У вас пять минут. Говорите.

Осознав, что мэр церемониться не собирается (и уж тем более не предложит кофе или чай, не говоря о коньяке), Готов решил сэкономить время, делая все быстро. Сел и затараторил:

– Господин мэр. Я пришел к вам с очень интересным проектом. Вот здесь я набросал основные тезисы. Это касается программы обучения для общеобразовательных школ. Та а ак… Первое… Необходимо повысить заинтересованность школьников учебным процессом. Второе. Существенно усилить роль семьи в воспитании детей. Третье… Внедрение передовых технологий обучения. Четвертое. Не сбрасывать со счетов пользу от использования вычислительной техники при обучении ребенка. Пятое. Использовать положительную сторону гипноза. Привлечь к работе ведущих гипнологов. Дальше у меня идут цитаты. Тут я целый параграф переписал из учебника «Дошкольное образование»… А, вот… Шестое. Повысить успеваемость за счет исключения отдельных предметов и увеличения количества часов. Вот, пожалуй, и все.

Аркулов оторвался от дел, и просверлил Готова сердитым взглядом:

– Что вы от меня хотите? Обратитесь к Дубровцеву, моему заму по образованию. Это по его части…

– Разговаривал я с вашим Дубровцевым, на открытии городской олимпиады, – недослушал Готов. – Только он со мной разговаривать не захотел. И в ГорОНО ходил. Увы, безрезультатно.

– Но от меня то вы что хотите?

– Гранд, – уверенно сказал педагог-новатор.

– Какой гранд? – пригладив жидкую шевелюру, спросил Аркулов.

– Обыкновенный гранд. Денежные средства на разработку методики. Я вам зачитал только основные направления, а на доработку и осуществление проекта необходима уйма времени и денег.

Аркулов громко прочистил горло:

– Какие денежные средства? Какая методика? Вы вообще кто такой?

– Я друг Коровина Александра Анатольевича.

– И что с того, что ты друг этого сосунка, – лицо и шея Аркулова побагровели. – Пошел вон!!! Что бы духа твоего здесь не было!!!

Готов не сдвинулся с места. Уставившись в одну точку, он монотонно твердил:

– Я попрошу вас мне не тыкать. Я не имел удовольствия с вами брудершафтом заниматься, там, где даже Макар своих гусей не пас. Я пришел получить гранд на разработку педагогической программы. И получу! В конце концов, я за вас голосовал. Имею право.

Аркулов нажал на одном из телефонов кнопку селекторной связи и прорычал:

– Начальника охраны ко мне, быстро! И пусть с собой захватит кого-нибудь.

– Что случилось, Николай Никифорович? – раздалось из телефона.

– Быстро я сказал!

Лежа на бетонке у входа в мэрию Готов осознал, что в ближайшие четыре года правления Аркулова внутрь его не пустят.

Учитель отыскал в кустах дипломат и побрел в парк. По дороге купил мороженное в вафельном стаканчике, условно назвал его «Аркулов» и съел.

Красочно разрисованный киоск выделялся на фоне серых домов. Готов вприпрыжку подбежал к ларьку.

За стеклом красовались бутылки и банки с пивом, различных марок, тщательно рекламируемые заграничные прохладительные напитки, которые делают из консервантов на территории России, занимали почетное место на верхних полках. Дорогие сигареты выставлены внизу слева. Внизу справа стояли пачки менее престижных марок.

– Пиво… банку… вот эту белую, за восемнадцать, - ткнул пальцем в стекло Готов.

В квадратном окошке появилась банка пива и сдача.

– Откройте, пожалуйста, – потребовал Готов.

– Ага, щас, – с издевкой вырвалось из окошка.

– Ну и сервис. Последний раз у вас отовариваюсь.

– Больно надо. Тут за день тыщи таких как ты умников проходит. Одним больше, одним меньше, – провизжало из ларька.

– Плебеи, – фыркнул Готов.

Учитель сел на лавочку, рядом с входом в школу, открыл банку и отхлебнул.

– А-а-а, хорошо черт.

Получая удовольствие, Готов не заметил как перед ним возникла грузная фигура пожилой химички.

– Не стыдно вам Рудольф Вениаминович? Прямо у школы. Какой пример вы подаете малышам, – качала головой Шульц.

– Пионер всем ребятам пример, – прищурился от весеннего солнца Готов.

– Вы сейчас пьяный на урок пойдете? Да?

Готову пришла в голову замечательная идея: действительно притвориться пьяным. Он собрал в кучу глаза, изобразил потерю равновесия и вяло приоткрыл рот.

– Что вам надо? Вы кто?.. это… э-э-э… меня сейчас вырвет…

– Бессовестный! Идите домой. Не позорьтесь.

Готов протянул ей банку:

– Выпьешь?

– Нет, вы совсем совесть потеряли. Идите домой, я сказала.

– Ты меня уважаешь? – икая, спросил Готов.

– Не уважаю!

Шульц посмотрела по сторонам: не видит ли кто.

– Почему нет? Я плохой? Это вы плохая. Тьфу, – смачно харкнул на асфальт Готов.

Химичка махнула рукой и ушла.

Пиво кончилось, и Готов направился в здание готовиться к уроку. Проходя через вестибюль, он отдал честь, моющей полы уборщице.

Вдруг мочевой пузырь учителя выдал характерные позывы на низ. Дали о себе знать утренний чай и выпитое пиво. Готов решил потерпеть, зашел к себе в кабинет, вынул из дипломата электронную игру «Тетрис» и сел, задрав ноги на стол.

Спустя час терпение кончилось и, придерживая причинное место, он помчался в учительский туалет.

В школе №3 два таких туалета: с одним унитазом, оба в «младшем» блоке. Ученикам не разрешалось ими пользоваться, и школьники презрительно называли учительские сортиры «комнаты отдыха».

Добравшись до младшего блока, Готов побежал на второй этаж, но там отсутствовал унитаз, похоже было, что шел ремонт. Желание отлить усилилось. Добежал до третьего, сориентировался, в конце коридора нашел туалет, дернул ручку… Дверь не поддалась.

Готов часто постучал в дверь костяшками пальцев.

– Открывай! Кто там?!- крикнул он.

– Занято, – раздался по ту сторону жалобный женский голос.

По какой-то не понятной причине в голове учителя не возникло мысли о том, что можно спуститься на второй этаж пройти по коридору и осчастливить своим присутствием общий туалет. Быть может, мочевой пузырь раздулся так сильно, что не позволял рассуждать логично. Готов оперся правой рукой о стену и скорчился в якобы невыносимой боли:

– Открывай скорей! Умерла там что ли?! – истошно заорал Готов.

– Подождите немного, – голос прозвучал еще жалобней.

Забравшись на подоконник, он тут же спрыгнул с него и начал ходить взад-вперед.

Так и ходил пока не заметил выключатель. Щелчок, и свет, бьющий из щелей вокруг двери туалета, погас. Готов прислонился к двери ухом и взмолился:

– Пустите в туалет, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…

В туалете молчали. Учитель включил свет и тут же выключил. Потом еще раз, потом еще… Включение-выключение участилось.

Навалившись спиной на дверь, он медленно съехал на корточки, свернулся в позу эмбриона и заскулил:

– Откройте, прошу вас. Я сейчас обоссусь. Мочи нет… нет, моча-то как раз есть.

Готов обхватил колени, повалился на бок и завыл:

– Фашистский преступник, зачем так над людьми издеваться? Какая невыносимая резь.

В коридоре послышались шаги. Вскоре появились две маленькие девочки и встали как вкопанные. Недолго думая, учитель крикнул:

– А а а а!!!

Девочки поспешно ретировались, а Готов вскочил и сильно ударил по двери «пыром». Отбежав и сконцентрировавшись, он налетел на дверь и ударил уже всей площадью подошвы. Данную процедуру он повторил трижды. На пол упало несколько кусков штукатурки.

Дверь открылась и из туалета вышла молодая аспирантка Кольцова. Та самая, на которую Готов «имел виды» и нередко видел в сексуальных фантазиях. Кольцова, с ненавистью, взглянула на Готова и отправилась прочь.

Готов покраснел от злости. Мозг переполнили противоречивые мысли: почему именно она. Стыдно. Как ей в глаза теперь смотреть. Оля, Оля что ж ты так долго сидела? Разве у меня был другой выход? Ну, прости, прости меня, солнышко…

Учитель проводил взглядом Кольцову и крикнул в след:

– Срала что ли?!

Вспомнив, что помимо того, что завуч распускает слухи о пьянстве руководителя школы, забыл рассказать Смирнову о нечистоплотности Сафроновой в материальных вопросах, Готов вернулся в кабинет директора.

Смирнова на месте не оказалось. Секретарша Варя тоже куда-то отлучилась.

Готов снял с телефона трубку, закрыл ее рукавом, полагая тем самым сделать голос неузнаваемым, и набрал «02»:

– Алло, это милиция?! Милиция?

– Кто вы назовитесь? – донеслось из трубки.

– Школа номер три. Говорят из школы номер три. В здании бомба. Заряд равен пятидесяти килограммам в тротиловом эквиваленте.

– Кто вы? Назовите имя?

– Не буду я называться! Я взорву здесь все к чертовой матери!!!

Учитель протер телефонный аппарат и, стараясь не привлекать внимание, отправился в вестибюль – делать себе алиби.

В вестибюле он покрутился возле технички (назвал ее «дурой»), отругал двух маленьких девочек за то, что они были не на уроке и сел на подоконник ждать.

К зданию школы подъехали представители всех служб города, способных оградить человека от летального исхода: милиция, скорая, пожарные. Паники, что ждал Готов, не происходило, и тогда он сам принял решение: спасать.

Учитель побежал на третий этаж с воплями: «Бомба, бомба, сейчас все взорвется!!!». Преподаватели выглядывали из классов, а Готов орал на них:

– Чего вылупились?! Спасайте детей!

Некоторое время спустя, движение в школе все же появилось. Пожарные и милиция в соответствии с правилами эвакуировали народ. Готов бегал среди людей, махал руками и кричал.

– Что случилось? – спросила у возбужденного Готова Донец.

– Бомба, Людмила Николаевна, бомба!!! Террористы!!! Бен Ладэн!!!

Активные действия Готова возымели успех. Милиция и пожарные не в силах были упорядочить лавину детских тел и преподавательских туш.

Готов бегал и подгонял эвакуируемых:

– Бегите, бегите, через полторы минуты здание взорвется!!! Бо о о о мба а а!!!

Визг и крики переполнили школу.

Готов пнул под задницу замешкавшемуся шестикласснику:

– Сейчас тут камня на камне не останется! Ты хочешь, чтоб твои кишки по стенке размазало?!!

Сняв очки, чтобы не разбились, он вновь пробежался по классам: не остался ли кто.

– Выпрыгивайте из окон!!! – неистовствовал Готов. – Осталось десять секунд!!! О о о о, паник ауф дер Титаник!!!

Военрук Борщ попытался пресечь несанкционированные действия историка:

– Готов! Вы что делаете, мать вашу?!! Прекратите немедленно!

– Спасаю ваши шкуры! – орал Готов. – Да, я вас Григорий Аркадьевич под трибунал!.. Мне лучше знать что делать в таких ситуациях!

Готов спустился на первый этаж, на ходу корректируя несогласованность действий:

– Быстро вниз, иначе смерть!!! Идите по головам!!!

Не добежав двадцати метров до выхода, психолог Холодова споткнулась и упала. На ее лице отчетливо просматривался ужас. Готов схватил психолога за щиколотку и поволок, пронзительно вереща:

– Я хочу жить! Я не хочу умирать! Что это?!! А а а а!!! Все кончено!!! Молитесь!!!

«Эвакуация» закончилась. Милиционеры с собаками искали бомбу. Вызвали еще две машины скорой помощи. Врачи осматривали пострадавших (в основном ушибы и психологический шок). Кто-то плакал, некоторые педагоги держались за сердце. Глядя на пострадавших коллег, Готов так же положил ладонь на грудь и стал прерывисто дышать.

Подъехал «москвич» директора. Смирнов выскочил к Готову:

– Что случилось, Рудольф Вениаминович? Господи, в чем дело.

– Бомба, – дрожащими губами сказал Готов. – Террористы заложили в школе бомбу. Да, вы не волнуйтесь, все обошлось. Вовремя удрали…

К ним подошел подполковник милиции (руководитель операции по поиску и обезвреживанию взрывного устройства):

– Товарищ Смирнов, – обратился к Готову подполковник. Готов жеманно указал на директора. – Простите. Товарищ Смирнов, звонок был из вашего кабинета. Есть предположение, что звонок не ложный. Террорист находился в здании. Не исключено, что он еще там…

– Он дурак что ли? – оборвал Готов. – Сидит сейчас где-нибудь с дистанционным управлением… Стойте!.. Как вы сказали, из его кабинета звонили?.. Варька!!! Тварь! Точно! Секретутка! То-то я все смотрю черненькая она какая-то… Сейчас найдем!

Готов отправился на поиски секретарши.

Среди толпы, стоящей на улице он ее не увидел и сделал объявление:

– Кто видел Варьку секретаршу?! Исламскую фундаменталистку! Это она взорвала школу!

Варя тем временем уже стояла с директором и подполковником. Готов неслышно подошел к ней:

– Ну что Варюша попалась?

– Отстаньте от нее, – нервно бросил Смирнов, – сказали, что звонил мужской голос.

– Голос мог быть записан на магнитофон. Товарищ подполковник, можно я ее обыщу?

– Не стоит, – ответственно произнес подполковник, – она здесь не причем. А вот вам я объявляю благодарность за активное участие в эвакуации. Ваши коллеги рассказали, как вы быстро сориентировались в сложной ситуации, не растерялись.

Подполковник и директор пожали Готову руку. Учитель сделал предельно серьезное выражение лица. Он даже вида не подал, что его распирает от гордости и невесть откуда навалившегося счастья.

Бомбу, как и следовало ожидать не нашли. За «самоотверженное поведение» Готова премировали. И сколько ни пытался военрук Борщ доказать, что действия историка были исключительно неверными, его никто не слушал. Все считали это завистью и оправданием халатного бездействия, малодушия, трусости.

Местные болельщики сидели на одной трибуне, десяток приезжих на противоположной. Готов и Лукиных заняли места на верхнем ряду. Лукиных вынул из пакета две бутылки пива, открыл об лавку и передал одну товарищу.

– Спасибо, – сказал Готов и отпил. – Сейчас ты мне расскажи за кого болеть, чтобы местные мне бесплатную пластическую операцию лица не сделали, если перепутаю.

– «Магнит» – это наши, – Лукиных развернул газету и положил на нее вяленую рыбу, «Фаворит» – это гости из соседней области. По-моему, у них никаких шансов.

– Это еще не известно, – вмешался в разговор старичок, сидевший лавкой ниже. – «Фаворит» в этом сезоне ни одного матча не продул. Наши по очкам отстают.

– Тебе чего надо, дед? – злобно спросил Готов. – Пивка на халяву попить? Не получится. Не разделяем мы твою точку зрения. Ты хоть знаешь, кто перед тобой сидит? Нет? Сам Михаил Николаевич Лукиных, эксперт международного класса. Так что сиди и помалкивай.

На трибуне стало шумно. Болельщики кричали, улюлюканьем приветствовали «Магнит» и освистывали команду противника. Один из молодых подвыпивших фанатов «Магнита» запустил в небо сигнальную ракету.

На поле команды поприветствовали друг друга. Прозвучал свисток арбитра. Игра началась.

– Все таки я не понимаю футбол, – сказал Готов, – Плохого сказать ничего не могу, просто не понимаю самой сути… Не мой вид спорта. Мне по душе художественная гимнастика, синхронное плавание, спортивная аэробика, фигурное катание – женское одиночное.

– Рудольф, ты не прав, – выплюнул косточку Лукиных. – Футбол это вещь! Футбол это целая философия. Без футбола жить неинтересно.

– Спорить не стану. Каждому свое… Только я все думаю, в России проживает 140 миллионов человек. У нас самое лучшее в мире образование и медицинское обслуживание. Самые лучшие специалисты во всех сферах… Но неужели из ста сорока миллионов жителей необъятной нельзя найти одиннадцать таких, чтобы побеждали на чемпионатах мира. Почему Бразилия? Почему Франция? Почему Германия? Почему не Россия?

– Все очень просто, – объяснил Лукиных, – плохо отечественный футбол финансируют. Чиновники деньги себе в карман, а на спорт шиш.

– А кто его должен финансировать?

– Понятно кто. Государство, спонсоры. Чем богаче у команды спонсор тем она лучше играет. Почти все наши хорошие футболисты в западные клубы подались, потому что там бабки платят. Не хотят в России играть.

– Но за сборную-то они играют. И я бы сказал неважно.

– От судьи много зависит, – Лукиных поставил пустую бутылку под лавку открыл новую. – На чемпионате в Японии и Корее нашу сборную засудили? Засудили. Они нас считают страной третьего мира, поэтому и заваливают желтыми карточками.

– Мне кажется не поэтому, – не согласился Готов. – Все дело в тренере и в личной заинтересованности каждого игрока. Думаешь бразильцы так на чемпионатах выкладываются ради денег? Не думаю. Денег у них и так навалом. Ради идеи. Ради своей цели, своей мечты. Россияне пока так не могут. Им лишь бы урвать хоть сколько-нибудь и пропади оно все пропадом. Разучились за последнее время люди работать. Я бы назвал это – СДДС – синдром дефицита духовных стимулов.

– Объясни тогда такую штуку, – Лукиных залпом выпил полбутылки и продолжил. – Роман Абрамович купил «Челси». А почему именно «Челси»? Почему не российский клуб. Лучше бы он свои миллионы в ЦСКА вложил1.

– Ты считаешь Абрамовичу от этого было бы лучше? На кой черт ему сдался этот ЦСКА?

– Погоди, – в поведении Лукиных проступили легкие признаки алкогольного опьянения, – если он живет в России пусть и тратит миллионы на российский спорт… Какое там свои… народные денежки. По сути дела он их у нас с тобой отобрал. Ты знаешь какой ему доход Чукотка приносит? Там деньги под ногами валяются. Нефть, газ, алмазы, золото, никель.

Готов ухмыльнулся, вытирая газетой, испачканные рыбой, руки:

– Я всегда считал, что на Чукотке только чукчи, олени и вечная мерзлота, а под ногами ягель да карликовые березы.

– Ничего ты, Рудольф, в жизни не понимаешь, – покачал головой Лукиных. – Вот когда прижмет…

– Представь что у тебя десять тысяч долларов. Раз и появились. Свалились с неба. Какую бы ты себе машину купил? Небось надоел «жигуленок»?

Кроме спорта и рыбалки увлечением Лукиных была автотехника. Он часами мог разговаривать об автомобилях. Рассуждать какая марка лучше, а в какой имеются те или иные недостатки. Он повеселел и мечтательно посмотрел в небо:

– Не знаю, так сходу даже и не скажешь… «Фольксваген» наверное.

– А я бы тебе на это сказал: купил бы лучше «Ладу» или «Москвич», поддержал отечественного производителя или мне отдал. Ведь ни за что так не сделаешь. Не уважаешь потому что российские автомобили. Так же и Абрамович рассуждает, и плевать он на всех хотел. С «Челси» доход можно поиметь нехилый. А с ЦСКА что возьмешь?

– Это другое, – не согласился Лукиных. – Это разные вещи. Зачем ты передергиваешь? Почему ты за этого буржуя вступаешься?

– Я за него не вступаюсь. Была б возможность, первым бы раскулачил, при условии, что жирный кусок себе заграбастаю. Потому что за бесплатно смысла нет. Зависть мне чужда. Я не вшивый коммуняка, не люмпен пролетарий. Стараюсь мыслить объективно, согласно реалиям жизни.

– Объективно, – передразнил Лукиных. – Если живешь в России, все делай для России. Такое мое мнение.

– А как же «Фольксваген», – подмигнул Готов.

– Это другое.

«Г о о-о л!!!!!», – донеслось с противоположной трибуны. Трибуна хозяев взревела:

– Вне игры!!!

– Судью не мыло!!!

– «Магнит» чемпион!!!

– Рано радуетесь, козлы!!!

Готов встал на скамейку и изо всех сил заорал:

– Положение вне игры!!! Повесить судью на первом же столбе!!! Вспороть ему брюхо и выпотрошить!!! Раскаленные спицы под ногти!!! Размозжить ему черепушку!!!

Лукиных одернул приятеля:

– Престань, Рудольф, на нас же все смотрят.

С этой минуты Готов активно включился в поддержку своей команды. Он оставил Лукиных, спустился вниз и присоединился к группе молодых фанатов, с которыми впоследствии неистовствовал, пел речевки, пил водку.

К середине второго тайма счет был 6:0 в пользу гостей. После «несправедливого» пенальти трибуна ожила. Поток болельщиков хлынул на поле, сметая все на пути: и игроков обеих команд и судей и милиционеров. Целью толпы были те 10 12 человек из группы поддержки команды «Фаворит». Фанаты «Фаворита» побежали к выходу. Местные болельщики ринулись за гостями.

Дух толпы захлестнул Готова. Он побежал вместе со всеми, споткнулся, упал, снова встал и побежал, крича то, что кричали все: «Бей уродов! Вон они к автобусу побежали! Держи их!»

Выбежав со стадиона, Готов примкнул к толпе, побивающей камнями автобус команды «Фаворит».

Перевернуть автобус не получилось: он оказался слишком большой. Тогда озверевшие болельщики перешли со слона на моську: перевернули, стоящую рядом с автобусом «Волгу». У столба, на корточках сидел милиционер и держался за голову, по лицу текла кровь. Лавина людей устремилась в город, разбивая по дороге стекла автомобилей, фары, иногда прокалывая колеса. К ногам Готова упал большой обломок красного кирпича. Учитель подобрал «оружие пролетариата» и швырнул в витрину магазина «Спорттовары». Стекло разлетелось на тысячу маленьких осколков. Завыла сигнализация.

– Омоновцы!!! – раздался вопль.

Собрав в кулак всю волю, Готов изо всех сил постарался успокоиться. Пригибаясь от летящих камней, палок и бутылок он отбежал в сторону, отряхнулся, причесался, протер очки.

Из далека Готов увидел, как в толпу болельщиков вклинивается отряд ОМОНа и охлаждает пыл, жар и страсти ударами дубинок.

– Вы оттуда? – напугал, подошедший сзади, милиционер, почему-то не посчитавший нужным лезть в пекло футбольного беспредела.

Готов аж вздрогнул:

– Как вы меня напугали… Нет, что вы? Как можно? В эту мясорубку меня сникерсом не заманишь. Прошу простить, мне пора.

Готов торопливо перешел через улицу и, наблюдая происходящие события, стал держаться кучки зевак.

Толпа фанатов постепенно рассасывалась. На самых пьяных и буйных любителей спорта омоновцы надевали наручники и заталкивали в милицейские УАЗики.

Готову стало грустно от того, что все закончилось, от того, что в понедельник опять на работу, от того, что настоящая жизнь проходит мимо.

Из-за фингалов под глазами Лукиных пришлось две недели ходить на работу в солнцезащитных очках.

– Пятый дэ, тишина в классе, – успокаивал Готов подопечных. – Пащенко, чего варежку раззявил?! Заткнись быстро.

Класс постепенно стих. Ученики мысленно пребывали вне школы, ведь прошло шесть уроков, но этот глупый Рудольф Вениаминович заставляет задерживаться для внеклассной работы.

Двое мальчишек неожиданно заржали, прервав тишину. Готов нехотя подошел к ним.

– В чем дело? Смешинка в рот попала или другое?

Мальчики еле сдерживались от смеха. Учитель принял комичную позу:

– Ой, как смешно, ха ха ха. Давайте вместе посмеемся.

Первым прорвало мальчика с оттопыренными ушами, второй подхватил. Из уст детей полился звонкий смех. Учитель стал серьезней:

– Колегов, я еще понимаю уши ржут, а ты зачем неприятности себе на жопу ищешь? Пастухов тебе, летчиком надо работать. Ты ухоплан тонны керосина можешь государству сэкономить. Да. Пару снарядов в руки, хлоп хлоп ушами и полетел в тыл врага.

Пастухов обиделся и покраснел. Класс не понял тонкого юмора учителя и молчал. Готов вернулся на место.

– Пришло постановление, – учитель взял листок с откопированным текстом. – В нашей школе состоится конкурс чтецов, посвященный дню рождения А. С. Пушкина. Трое из вас будут участвовать. Добавлю от себя: глубоко не понятно, причем тут день рождения Пушкина, оно, как я знаю, в начале июня, а не в конце апреля. Второе. До меня никак не доходит, почему все городские мероприятия проходят в нашем актовом зале? У нас что, медом намазано? Или не медом?

Готов прошелся по классу, в руках он держал несколько бумажных листов.

– Соколова! Ты! Будешь читать. Будешь, я сказал… вот это возьми. Уши! Пастухов, не притворяйся, что не понял, бери… И Иванова… да, бери ты… как маленькая ей Богу. Будем участвовать и обязательно победим. Трое читают, остальные «группа поддержки»: улюлюкать и аплодировать.

– А чьи это стихи? – глядя в листок, спросила Соколова.

Учитель проигнорировал.

– Читать с выражением. Без запинки. Без сучка и задоринки, то есть не так как юморист Задорнов… И выучить наизусть. Выучить наизусть это значит… э э э… выучить наизусть. Выходите, называете автора, название и так с чувством, с толком, с расстановкой читаете.

– А кто автор? – не унималась Соколова.

Готов угрожающе посмотрел на нее.

– Чьи это стихи? – по инерции спросила девочка.

– Мои и и, – скорчив рожу, съехидничал Готов.

Послышались редкие, негромкие смешки. Учитель заметно нервничал:

– Совершенно не обязательно выступать с Пушкиным, Лермонтовым, Блоком в условиях конкурса ничего об этом не сказано. А участники, обязательно, не Агнию Барто, так Ахматову точно. Банально. Мы пойдем другим путем. Луч света в темном царстве. На дне, в конце-то концов.

Условия конкурса именно гласили: «чтение пушкинских стихов», но Готов знал, что не сформировавшееся мышление пятиклассников не будет противиться воле учителя, даже если узнает правду.

Листки со стихами пошли по классу. Кто-то хихикал, кто-то говорил, что «прикольно». Равнодушных и недовольных не оказалось. Готов горделиво расправил плечи.

За день до конкурса Готов велел троим чтецам после уроков заглянуть к нему в кабинет, для «генеральной репетиции и напутственных слов». Соколова, Иванова и Пастухов робко постучались в дверь кабинета истории и, не дождавшись приглашения, вошли:

– Мы пришли.

Готов оторвался от чтения «Спид инфо»:

– Не слепой, вижу, присаживайтесь.

Школьники сели. Готов встал и прошелся вдоль доски:

– Сегодня вы должны лечь пораньше. Завтра перед выходом съесть шоколад, улучшает память. Бороться с волнением не стоит, просто расслабьтесь и сконцентрируйтесь на тексте. Побольше эмоций и жестикуляции: жюри это любит. Повторим. Соколова, ты первая.

Соколова прочла стихотворение Готова.

– Весьма, весьма, – задумчиво сказал учитель, – но только знаешь, не строй из себя затраханную девственицу. Тебе это не идет. Будь естественней, мол, эй вы, непорочным зачатием здесь и не пахнет. Поняла? Вижу, что не поняла. Ладно. Иванова, ты.

После прочтения пухловатое лицо Ивановой засияло в беспричинной радости.

– Не верю! – резко отметил учитель. Лицо Ивановой стало чуть грустнее – Не верю ни единому слову! Почему так монотонно?! Ты не Иосиф Бродский. Ему можно, он гений, а ты бездарность, яйца выделанного не стоишь. Пень колода. Выразительней… интонационней. И клешнями пошибче размахивай. Ты на сцене не про дядю Степу и не про краденное солнце читаешь, а шедевр, памятник русской литературы. Дома проработай, завтра повторим.

Выслушав, Иванова жалобно попросила Готова:

– Рудольф Вениаминович, можно я пойду? Мне очень надо.

– Куда?

– Мама должна прийти, а у нее ключей нет.

Готов перекосил лицо:

– Че ты, мне мозг паришь Иванова? Какой ключ? Какая мама?

– Она ключ потеряла…

– Да, что ты говоришь. Нынче на каждом шагу, каждая вторая собака тебе ключ за десять рублей сделает. И мама твоя не переломиться, если, лишних пять минут, у подъезда поторчит, не январь месяц. Лучше придумать ничего не могла?

– Правда, – давящим на жалость голосом сказала Иванова.

– Дуру включила и вчиняет. Так и сказала бы: Рудольф Вениаминович, отпустите меня пожалуйста, меня у школы ждет мальчик и мне не терпится… жду не дождусь когда он меня в подъезде зажмет. Позор Иванова. Я в твои годы даже не знал, что у мальчиков и девочек половые органы различаются, а ты так ведешь себя. Не стыдно? Иди, что с тобой сделаешь? Завтра принеси фотографию, будем стенгазету обновлять.

Готов указал пальцем на стенгазету «Позор». Радостная Иванова выбежала, готовская демагогия пролетела мимо детских ушей.

– Уши, – обратился к ушастому Пастухову учитель. – Вот обиделся опять. Пошутил я. Что шуток не понимаешь? Начинай.

Прочитав половину стихотворения, Пастухов засмеялся, Готов тоже:

– Андрей, я понимаю что смешно, но надо же закончить давай все сначала.

Второй раз школьник прочитал без запинки. Сильно жестикулировал и яростно взвизгивал после каждого четверостишия.

– Вот это я понимаю, – восхищенно вскрикнул Готов, – моя школа. Молодец, возьми с полки огурец, засранец.

Пастухов, довольный тем, что его похвалили, льстиво предложил:

– Я еще раз могу.

– Хорошо, я знаю, что можешь. Мыслишь логично. Молодцом я тебя назвал, а за молодцом, по всей видимости, следуют кренделя небесные? Вот только паренек на этот раз ты просчитался. Еще раз читать не будешь… а Соколова будет, заскучала гляжу, красавица непрописанная. Давай Соколова, жги.

В актовом зале было многолюдно. У сцены расставили столы для жюри. На столах стояли полторашки с минеральной водой и пластиковые стаканчики. Первые ряды заняли педагоги из всех трех школ города. Вокруг мэра сели представители ГорОНО, вальяжно разговаривали меж собой. Два старшеклассника устанавливали микрофон и суетились возле музыкального центра, который через усилитель подключили к колонкам. Остальное пространство актового зала заполнили дети, многие из которых были вынуждены прийти на мероприятие, против воли, благодаря инициативе проявленной блюстителями посещаемости: классными руководителями.

Готов взглядом отыскал сослуживцев, подошел и сел на свободное место, между информатиком Носенко и завучем Сафроновой.

Свистнул микрофон. Жюри в составе трех директоров школ, заместителя начальника ГорОНО и гендиректора местного молокозавода расселись по местам. Директоры школ поспешно налили себе халявную минералку.

На сцену вышла, очень худая, молодая женщина. Готов ее не знал. Она объявила о начале конкурса, представила жюри. Гендиректор молокозавода оказался спонсором праздника поэзии.

Готов, смеясь, обратился к завучу:

– Во дает, дистрофанка. Неужели, Надежда Ивановна, для того, чтобы собрать в актовом зале народ, заставить детей читать Пушкина нужен спонсор? Мне кажется это перебор. Или этот гендиректор потратился на три бутылки так, что непременно должен сидеть в жюри. Знаток поэзии, мать его… эстет с раной…

– Призы, – отмахнулась Сафронова.

– А а а а, – улыбаясь, протянул Готов.

Конферансье пригласила на сцену первого участника:

– На сцену приглашается Козлова Маша, школа номер один, пятый дэ класс.

Вышла маленькая девочка. Ей опустили микрофон, знаком показали «можно начинать», и из динамиков раздался звонкий детский голос:

– Александр Сергеевич Пушкин. Анчар.

Девочка закончила, зал зааплодировал. Готов привлек внимание соседей:

– О, смотрите, антиаплодисменты.

Учитель сомкнул ладони и резко, беззвучно развел в стороны.

– Смотрите, – еще несколько раз повторил это движение Готов.

Сафронова отвернулась, а Игорь улыбнулся и спросил:

– А как сделать антикрик?

Готов пожал плечами.

Пушкинские чтения затянулись. Многочисленным конкурсантам хлопали более вяло, жюри выпило всю минералку, мэр устало протирал платком лысину.

Худая ведущая объявила:

– Соколова Наташа пятый класс дэ, школа номер три.

Готов оживился:

– Мои, мои, Надежда Ивановна, я их лично подготовил. Вот, бе е е…

Соколова размеренно сказала в микрофон:

– Рудольф Вениаминович Готов, «Чебурек».

Сафронова и Носенко удивленно посмотрели на учителя истории. Готов ликовал. Соколова продолжала:

Я голоден был, и желудок мой гнуло.

Купил чебурек на вокзале сдуру.

Я упивался вкусом и сладостью,

Не зная, какой всё окажется гадостью.

Поезда гудели и птички чирикали.

Иностранцы базлали не русскими спиками.

Полчебурека скушано было,

Созерцали туристы жующее рыло.

Раскусить не могу вдруг, дернулось веко.

Смотрю, средний палец от человека.

Перекосило лицо: «Твою мать».

Я наклонился и начал блевать.

Зал захохотал до слез. Ведущая, смеясь, подошла к микрофону:

– Это конечно не совсем Пушкин. Я думаю, выступление пройдет вне конкурса. Следующий участник Иванова Лидия, школа номер три, пятый дэ класс.

Иванова с пафосом вскинула руку:

– Рудольф Вениаминович Готов. «Фибры души».

Зрители, ожидающе, притихли.

Слышу, орут, на верху где-то,

Падают на пол карандаши.

Так вот скажу вам, конкретно всё это,

Оскорбляет фибры моей души.

Фибры души оскорбляет чайник,

Свистящий в неподходящий момент.

Корёжит всего, когда в матюкальник,

Скучно и нудно бормочет мент.

Шепоток за спиной раздражает очень,

Но выводы делать, ты не спеши.

Людей я люблю, но они тоже впрочем,

Оскорбляют фибры моей души.

Опять шквал аплодисментов и общий смех.

Зам начальника ГорОНО пристально вгляделась в первые ряды, в надежде отыскать виновника, с Готовым она знакома не была. Учитель веселился.

– Правда, твои стихи? – спросил у него Носенко.

– А ты как думал?

– Прикольно, а почему сам не выступаешь?

– Не допускают. Провинциальная цензура это знаешь, брат…

В разговор вмешалась завуч:

– Рудольф Вениаминович, вас ждет серьезный разговор в кабинете директора.

– А с чего вы взяли, что директор меня пригласит к себе? – нахально спросил Готов. – Понимаю, конечно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, но вы пока не директор. Придется довольствоваться учительской.

Сафронова уставилась на него. Готов закатил глаза и открыл рот.

Следующим выступал Пастухов Андрей с готовским «Я рыцарь джедай».

Кино поглядели, а что, в самом деле?

Я тоже такой – же рыцарь джедай.

И меч световой в кармане балахона,

Других причиндалов, с плохими воюю.

Есть два другана: Хан Соло, Чубака.

У них звездолет с сортиром и баней.

Жить можно в гиперпространстве безбрежном,

Когда в гости к Йоде летим на болото.

А если Империя круто наедет,

На защитъ галактики встану я первым.

Телепатну, и приедет Обиван.

Нормальный мужик, не дурак тоже выпить.

Дарт Вейдер, батяня Скайуокера Люка,

(с которым ходили мы в летную школу),

Вообще оборзел - притесняет повстанцев.

Темнилы еще те, которые так-то.

А Лею принцессу еж-ль кто-то обидит,

Не посмотрю гуманоид иль дроид.

Мечём световым шибану как по рылу,

Руками порву, суку, как промокашку.

Реакция была адекватна прочитанному.

Конкурсная часть закончилась. Члены жюри удалились для совещания.

За время недолгого отсутствия жюри выступили юные дарования из музыкальной школы и танцевальная пара из школьной секции бальных танцев. Старшеклассник, который регулировал высоту микрофона, во время концерта, спел под гитару митяевскую «как здорово что все мы здесь сегодня собрались».

Члены жюри вернулись с совещания и поднялись на сцену. Все конкурсанты тоже вышли. Звучали речи. Раздавались дипломы и грамоты.

Первое место заняла восьмиклассница из второй школы, за что получила фотоаппарат. Пятиклассник из первой, который между прочим, сильно картавил – фотоальбом. Третье место присудили Саше Калабиной из 9-го «А» школы №3 за отрывок из поэмы «Руслан и Людмила» ей подарили набор гелевых ручек разного цвета.

– Пролетели мои ребятки, – досадливо сказал Готов. – Все куплено. Все заранее было распределено.

В выходные в «Парке культуры и отдыха» состоялось торжественное открытие сезона. На летней эстраде играл ансамбль народных инструментов, артисты местного ТЮЗа, переодетые в костюмы скоморохов шныряли средь толпы, отдыхающие жители города катались на аттракционах, пили пиво, ели мороженное. В воздухе пахло весной и шашлыком.

Побродив по парку, Готов заглянул в тир, где изрядно потратился, так и не выбив достаточного количества очков, для того чтобы получить приз. За это он обругал пожилую продавщицу пулек: высказал предположение, что пневматические винтовки не пристреляны, тогда как он сам просто «физически» не может промахнуться. Прокатился на детской карусели «Кораблик». На вопрос билетерши, почему он, взрослый человек, катается на детском аттракционе Готов сказал: «Не твое дело. Хочешь, чтоб меня на «Сюрпризе» вырвало?». Сыграл в беспроигрышную лотерею: заплатил 20 рублей и вытащил из барабана бумажку с надписью «карандаш». Карандаш от силы стоит копеек пятьдесят и поэтому учитель сильно рассердился, приза не принял: на глазах у всех сломал карандаш и бросил под ноги.

На эстраде ансамбль народных инструментов сменил духовой оркестр. Готов с кислой миной послушал несколько вальсов, выложил все, что думает об оркестре, близстоящим людям и собрался уходить, но вдруг кто-то закрыл ему глаза руками.

Кто бы это мог быть, подумал Готов, руки явно женские. Ему стало приятно, что с ним заигрывают таким образом, в голове пронесся план сегодняшнего дня. Пункт «А»: он не отгадывает, поворачивается, передним стоит прекрасная незнакомка (лучше бы это была блондинка), она бросается на него и целует взасос. Пункт «Б»: быстрое знакомство, прогулка по парку, ресторан (лучше бы это было за ее счет), шампанское, красное вино, ликер, виски, коньяк, водка, икра, поросенок на вертеле, черепаховый суп, устрицы и все такое в этом духе. Пункт «В»: прогулка по ночному городу, приглашение в гости (лучше бы, если пригласила она), еще немного вина, спальня, нижнее белье, наручники… и так дня на три.

– Сдаюсь! – тяжело дыша, выкрикнул Готов.

– Так сразу, – засмеялись Ермакова с Кольцовой.

– А а, это вы, – разочаровано сказал учитель, – здравствуйте. Тоже покататься пришли?

– А вы кого-то другого ждали? – спросила Ермакова.

– Да… то есть нет… то есть… Ну, как дела? Почему одни?

– А вы, почему одни?

– Я не один.

– А с кем?

– С бабой, – соврал Готов.

Кольцова засмеялась, а Ермакова сделал вид, что ей все равно.

– Купить вам мороженного? – предложил Готов.

– Молодые учительницы кивнули.

Готов купил три эскимо, и коллеги сели на лавочку.

– Спасибо, – сказала Ермакова и улыбнулась.

– Спасибо, – рассуждал Готов, – есть некая абстрактная величина, не являющаяся эквивалентом практически ничему. Масло можно намазать на хлеб, масло и хлеб осязаемы и представлены в денежном выражении, то же самое имеет отношение к спиртным напиткам. Существуют моральные аспекты, но даже к ним «спасибо» относится слабо, и уж совсем не тождественны «спасибо» и плотские человеческие потребности, вкупе с похотливыми желаниями.

– Как вы сложно говорите, – хохотнула Ермакова, – давайте о чем-нибудь другом.

– Я вот, Вероника Олеговна, ваши мысли читаю, а прочитать ничего не могу.

– Вы что, экстрасенс? – шутливо спросила Ермакова, она очевидно не поняла стремления Готова заострить внимание на ее интеллекте.

– Да экстрасенс. А что, не похоже?

– Я не верю во все это, – сказал Ермакова.

– Я тоже, – первый раз за встречу, произнесла Кольцова.

Готов ехидно хмыкнул:

– Дело не в том, материалистки мои, верите вы или нет, дело в том, что вы знаете. А знаете вы до безобразия мало. Влияние экстрасенсов на ходы истории очень велико. Существуют неопровержимые доказательства привлечения ясновидящих на службу в правительства разных стран в политических и военных интересах. Возможно, это для многих покажется мистикой, но таковы реалии жизни. Судьбы противостоящих друг другу народов, стран, континентов зачастую решаются в пользу той стороны, чьи пророки окажутся сильнее. Во время Великой Отечественной Войны разведчикам уровня Штирлица ни к чему были радистки Кэт. Телепаты передавали сообщения в центр. Предсказатели указывали на исход сражений, вплоть до количества человеческих жертв. Однако в мирное время экстрасенсы необходимы государству куда больше чем на войне. К примеру: упал в тайге вертолет. Кто первый укажет на координаты места падения? Поисковики? МЧС? Нет, экстрасенс. Что ж говорить о поиске золота, нефти, железной руды, залежей никеля и кобальта. Молибден. Вот только информация об этих людях за семью печатями. Секретно. Оружие стратегического назначения.

– В желтой прессе полно такой лабуды, – возразила Кольцова.

– Драгоценная моя, – нараспев сказал Готов, – поменьше желтой прессы читайте, побольше полагайтесь на факты, и потом…

– Пойдемте на чертовом колесе покатаемся! – перебила Ермакова.

Педагоги купили в кассе билеты, взяли по банке кока-колы и пошли к чертовому колесу.

У входа на аттракцион «Колесо обозрения» стояла очередь. Билеты принимал старичок, который то и дело забегал в будку, возился с аппаратурой (колесо крутилось не равномерно, иногда останавливалось) и снова выбегал.

Очередь раздражала Готова.

– Давайте быстрей ждать, – сказал он спутницам.

– Давайте, – смеясь, ответили девушки.

Дождавшись, троица на ходу запрыгнула в люльку с рулем посередине и стала медленно подниматься вверх.

– Дух захватывает! – осматривая панораму, воскликнула Ермакова. – Все-таки какой у нас красивый город, правда Оля?

– Красавец, – подтвердила Кольцова.

– Ничего особенного, – фыркнул Готов, – видали и получше. Но вы-то понятно, провинциалы, нигде толком не были.

Ущемление Готовым чувства гордости за родной город обидело Ермакову:

– Какой столичный, можно подумать.

Колесо дернулось, и люлька с преподавателями остановилась на самой вершине колеса обозрения.

– Что там еще такое?! – возмутился Готов и поглядел вниз.

Внизу старик-билетер бегал и махал руками. Из будки валил дым.

– Что там? – заволновались учительницы.

– Все, кранты, – нервно сказал Готов. – Хорошо отдохнули, будет что вспомнить. Мадамы, предупреждаю сразу, если захочу ссать я вас стесняться не буду. Мне пофигу. Допивайте скорей.

Дамы допили кока-колу и дали пустые банки Готову.

– Щас ты у меня получишь, – он целился и кидал банки в старика, но их относило ветром далеко от чертового колеса. – Везет же тебе.

Вцепившись в руль Готов стал раскручивать люльку. Учительницы завизжали:

– Престаньте, Рудольф Вениаминович!

– Прекратите, голова кружится.

Он прекратил вращение и крикнул старику:

– Ну, ты че, обормот, едем или нет?!

– Щиток загорелся! – крикнул тот в ответ.

– Да мне по барабану, – продолжал орать учитель, – опускай нас на землю! Я тебе ноги из жопы выдерну! Быстрей или я сам слезу! Долго еще ждать?! А а а а?! Не слышу. Че тебе там заменить надо?!

– Успокойтесь вы, – сказали коллеги, – сейчас починят.

– Не суйтесь, – зашипел Готов и продолжил орать. – Я не понял старикан, я тебе тут кто, фраер беспантовый?! Дурилка картонная?! Лох?! Попишу у у у у а а а а!!!

Люлька резко тронулась и стала опускаться. Люди, стоящие внизу, внимательно следили за преподавателями, в особенности за самым крикливым.

Чем ближе педагоги были к земле, тем неистовее кричал Готов:

– Что дед, страшно?!! Все уже, все, близко я, жаль косу не захватил! Приготовься, будет больно! Да я тебя на молотки пущу! Я твои внутренности сожру! Все, все уже, скоро!

Когда тройке до земли осталось пару метров, старик скинул с себя курточку и помчался в сторону рощи, что росла за парком. Готов неуклюже выпрыгнул из люльки и ринулся вдогонку.

– Врешь, не уйдешь!!! – кричал учитель на бегу.

Догнать старика не удалось, он скрылся где-то в роще. Да и не собирался Готов догонять, а побежал просто так, по инерции.

Вернувшись обратно к чертовому колесу, Готов, к своему сожалению, обнаружил, что спутницы его покинули.

Накануне дня Победы Готов пригласил на урок восьмидесятилетнего старика-ветерана.

Старик проковылял до учительского стола. 11 й «А» почтительно встал.

– Познакомьтесь, – сказал Готов. – Афанасий Арсеньевич Мусин, ветеран войны и труда. Почетный гражданин нашего города. Послезавтра великий праздник для всего бывшего СССР – День Победы над фашистской Германией, и этот прекрасный человек в канун великого праздника поведает нам о тех подвигах, которые совершил он и его боевые товарищи.

Класс зааплодировал. Мусин слегка привстал, опираясь на палку, но Готов усадил на место:

– Сидите, сидите, вдруг чего…

Ветеран издал нечленораздельный звук, как будто хотел что-то сказать, но учитель опередил:

– Сейчас господа почти выпускники, Афанасий Арсеньевич, расскажет нам о своей жизни. Правда, Афанасий Арсеньевич? Прием, как слышно меня? О ой, забыл совсем.

Готов достал из шкафа футляр, положил перед ветераном. Вынул из футляра мегафон, сел за свободную, заднюю парту и проверил работоспособность громкоговорителя:

– Раз, раз, раз, два, раз… Афанасий Арсеньевич, можете начинать. Прием.

С виду интеллигентный, Мусин на поверку оказался обыкновенным деревенским мужичком. Как он сам рассказал до войны и после работал в колхозе, а когда стал стареть и получил инвалидность, перебрался в город к дочери.

В своем повествовании, он часть оправдывался, что рассказывать ему особо нечего: жил, работал, воевал, был в Берлине, женился, растил детей, ранений не имел, после войны единственного выжившего брата репрессировали (так и сгинул он неизвестно где в Сибири), а самого Мусина чаша сия миновала.

Мегафон выплюнул искаженный готовский голос:

– Тш, тш, тш, – имитировал Готов радиопомехи, – прием, прием, как слышно? Слышу вас хорошо. Добро. Афанасий Арсеньевич так дело не пойдет. Вы нам про войну что-нибудь. Про сражения подвиги. Ребята, ну, помогаете ему, задавайте наводящие.

Старшеклассников веселили выходки историка, но сейчас смеяться они себе не позволили. Все-таки не девятый класс с восьмьюдесятью процентами потенциальных пэтэушников, а взрослые люди, что готовятся к поступлению в ВУЗы и глумление над ветераном не в их жизненных принципах.

Антон Бондарев первым задал вопрос:

– За что вы получили орден Красной звезды?

– А а? – не расслышал ветеран.

– Он спрашивает, за что орден Красной звезды дали, – посредством усилителя пояснил Готов. – Прием.

– Это сынок за Сталинград и не только… Снайпером я в войну был… ну, так вот, а орден потом дали… перед концом, когда к Берлину подходили. Снайперы которые со мной служили каждого убитого фашиста зарубкой на прикладе помечали. А я-то уж больно не хотел винтовку-то портить и счет-то вел: на руке ножом царапал…

Мусин задрал рукав и показал множество маленьких шрамов на морщинистой руке.

– Царапну бывало и спиртом из фляжки полью, приклад не испорчу. Всю войну так и царапал. А под Берлином стояли и с однополчанином искупаться решили. Вода еще холодная была… искупались, значит, стоим сохнем… глядь, офицеры, не из нашей части, идут и генерал с ними, тоже видать искупаться пришли, или руки помыть, или еще чего, леший их разбери… Вот… а генерал как заорет по матери: че вы здесь делаете, с минуты на минуту выступать?! Трибуналом пугал. А мы голые стоим перед генералом и лыбу давим. Страх за войну весь растеряли, а еще чувствуем: войне конец скоро. Уже не страх, а азарт какой то: всю войну прошли, обидно было б умереть в самом конце. Генерал поостыл, значит, и тоже засмеялся. Разговорились. Нормальный мужик оказался. А одеваться когда стали он шрамики-то и заметил. Спросил че почем. Я рассказал все как есть, а он взял мою руку и молчит, и молчит. После говорит офицерам: «Не знаю как, но чтобы к вечеру, орден ему за любовь к русскому оружию». А отечественной войны орден после победы дали…

– Поучительно, – заметил Готов. – Еще вопросы?

Оглушительная сирена заставила всех вздрогнуть. От неожиданности Готов швырнул мегафон на парту и, осознав что произошло, заржал:

– Извиняюсь, не на ту кнопку нажал.

Старшеклассники повеселели. Далеко сидящие друг от друга глазами и кивками обзывали меж собой учителя разными нехорошими словами.

Трусцой наматывающие круги по школьному стадиону девушки с визгом разбежались после того, как орущий учитель истории вклинился в их толпу и стал хватать школьниц за различные части тела.

Лукиных принимал у юношей «прыжки в длину». Услышав вопли слабой половины класса, он шутя погрозил Готову кулаком:

– Рудольф Вениаминович, перестань хулиганить. Иди лучше попрыгай с нами.

– Я не в форме, – сказал Готов, щелчком удаляя с пиджака пылинки.

– Ничего не знаю! Приготовиться! – смеясь, скомандовал физрук.

Готов снял пиджак и повесил на плечи одного из старшеклассников:

– Если с ним что-то случиться тебе не поздоровится, тебе поболезнится. Сделай на своем носу хорошую зарубку.

Готов встал в начало дорожки для разбега, похлестал себя по щекам, фыркнул и сорвался с места. Оттолкнувшись от доски он с воплем полетел, болтая ногами в воздухе и плюхнулся в песок.

– Ого! – воскликнул Лукиных. – Четыре пятьдесят. Ну, ты даешь!

– Ни такой уж я книжный червь как кажется, – отряхивал брюки от песка Готов. – В свое время был членом сборной страны среди юниоров. Личный рекорд – десять двадцать семь.

– Михаил Николаевич, мы пойдем, – спросил один из школьников. – Уже одиннадцать, нам еще переодеться надо.

– Добро, – согласился физрук. – Там на столе журнал возьми. Кузьминых ты куда поперся, пиджак отдай Рудольфу Вениаминовичу.

Одеваясь Готов ощупал пиджак.

– Подозрительный ты, – усмехнулся Лукиных. – Не бойся Кузьминых чужого не возьмет. Я этого парня знаю.

– Меры предосторожности, – веско заметил Готов. – Взять он конечно ничего не возьмет, потому что карманы пустые, а вот подложить что-нибудь компрометирующее запросто. Фотографии, носовой платок со следами крови потерпевшего, гильзы, нож, или, упаси Господь, жучка.

Скручивая рулетку, Лукиных оценивающе уставился на Готова:

– В длину ты хорошо прыгаешь, а с парашютом хотел бы?

– Да, хоть с пудовой гирей, – выпалил Готов. – Размяться только хорошенько… думаю метров на пять прыгнул бы… Когда готовился к чемпионату, прыгал с рюкзаком под завязку наполненным металлическими шариками от подшипников…

– Погоди ты! – остановил Лукиных. – Я про прыжки с парашютом говорю. С самолета. Понял?

– Так бы сразу и сказал… Хм… Наверное хотел бы. Почему не прыгнуть. Жаль самолета у нас нет и парашютов тоже.

– Могу устроить, – предложил Лукиных. – Не очень дорого. В соседнем районе воинская часть есть – десантники. По субботам и воскресеньям прыжки для всех желающих. Платные. Я три раз прыгал. Здорово. Соглашайся.

– Это не страшно? – засомневался Готов. – Вдруг парашют не раскроется и я костьми сбрякаю.

– Все будет в порядке, – пообещал Лукиных. – Совершенно безопасно. Парашюты учебные. Все меры предосторожности. Даже если за кольцо забудешь дернуть он сам автоматически раскроется. На аэродроме пройдешь инструктаж, заплатишь деньги и вперед.

– Согласен, – немного подумав, решил Готов. – Но смотри, под твою ответственность.

– Созвонимся еще… кстати, за десять метров в длину еще никто не прыгал.

Субботним утром Лукиных заехал за Готовым на автомобиле. Через полтора часа они были на аэродроме воинской части.

Готов прошел трехчасовой инструктаж, подписал договор о том, что организация, предоставившая услуги, ответственности за жизнь прыгающего не несет и заплатил в кассу 500 рублей.

Пока Готов осваивал теоретическую часть прыжка, Лукиных один раз прыгнул и готовился ко второму заходу.

– Как настроение? – спросил Лукиных, помогая Готову надевать парашют.

– Волнуюсь, – признался Готов. – В первый раз в первый класс все-таки.

Вместе с другими девятью желающими пощекотать себе нервы они через поле прошли к самолету.

После построения и нескольких напутственных слов, инструктор пригласил подняться парашютистов на борт.

– Почему ты не сказал, что полетим на кукурузнике? – возмущенно спросил Готов, залезая в салон АН 2. – Он же выше километра не поднимется. А как же свободное падение? А воздушная акробатика?

– С больших высот только спортсмены прыгают или в тандеме за отдельную плату.

Волнение в салоне самолета усилилось, но Готов, стараясь не подавать вида, улыбался.

Зарычал двигатель. Слегка покачиваясь самолет стал набирать скорость и оторвался от земли. Готов помахал рукой, сидящему напротив, молодому человеку. Тот ответил ему кивком. Тогда Готов помахал двумя руками. Молодой человек отвернулся.

Время пролетело не заметно. Зажглась зеленая сигнальная лампочка. Инструктор открыл дверцу. Холодный ветер ворвался в салон.

– Первый пошел! – скомандовал он, перекрикивая рев мотора.

Один за другим парашютисты выпрыгивали из самолета. Готова удивило: почему инструктор не пинает прыгающим под зад, ведь такая великолепная возможность?

Подошла очередь Готова?

– Пошел, – крикнул инструктор.

Посмотрев вниз Готов увидел аэродром в миниатюре (самолеты маленькие, словно игрушечные, люди как муравьи), распаханные прямоугольники полей, деревню вдалеке, по весеннему бледно-зеленый лес. В воздухе парили белые круги – купола парашютов.

– Прыгай, ты последний! – торопил инструктор.

Готов в ужасе вцепился в инструктора:

– Я не хочу… я не буду прыгать! А а а! Закройте дверь! Посадите самолет!

– Прыгай, кому говорят, – инструктор попытался вытолкнуть учителя из самолета.

– Не е е т!!! – орал Готов, вырываясь и убегая в хвостовую часть. – Я не буду! Мне страшно! Че те надо, не трогай меня! Я жить хочу! У меня ствол, не подходи!!!

Инструктор закрыл дверцу и, с укором, сказал:

– Эх, вы. Зря только деньги заплатили.

– Не ваше дело, – дрожа от страха, огрызнулся Готов. – Мои деньги, что хочу с ними то и делаю. И ничего я не испугался. Просто передумал.

Самолет сел. Подбегая к точке сбора, Готов снял парашют, дернул за кольцо и вытащил купол. До вышки диспетчера Лукиных и Готов добрались почти одновременно.

– Рудольф, ты, почему с другой стороны идешь? – удивился Лукиных.

– Ветром отнесло, – улыбнулся Готов.

– Как впечатление?

– Супер! – воскликнул Готов. – В жизни ничего подобного не испытывал. Такое блаженство, такая свобода. Я ощутил себя птицей. Так хотелось еще на чуть-чуть продлить этот миг. Когда я парил, я пел и плакал от восторга. Это не забываемо.

– Еще будешь? – спросил Лукиных. – Последняя группа уже готовиться.

– Сегодня нет, – зевнул Готов. – Устал. Может быть в следующий раз.

Проходя мимо сдающих на склад парашюты преподавателей, инструктор спросил Готова, между делом:

– Вы же не прыгали, зачем купол достали?

– О чем это он? – спросил Лукиных.

– Ненормальный какой-то, – отмахнулся Готов. – Целый день в самолете летает, шарики за ролики от перепада давления заехали.

Когда коллеги садились в жигули, Готов спросил:

– Миша, ты знаешь почему кошек, упавших с девятого этажа, обычно находят целыми и невредимыми за 3 4 километра от дома?

– Нет, – ответил Лукиных. – Впервые об этом слышу.

– Потому, что когда кошки падают они растопыривают лапы, образуют, нечто вроде крыла и, поймав теплые воздушные потоки с криком «мя а а я у» планируют. Пушистые кошки умудряются лететь до пятнадцати километров.

Звонок подали на две минуты раньше. Учитель взглянул на часы и досадливо произнес:

– Во, коза, умерла там что ли… Терпеть на могу непунктуальность. Так и быть проваливайте. Баранов, Дуров и Чикин остаться.

9-й «Б», кроме названных вышел.

– Че надо, драться со мной решили?! – наехал учитель, – Давай посмотрим кто кого.

Ребята попятились к выходу. Готов остановил.

– Э э э, шучу я. Садитесь сюда… к столу поближе.

Учитель вынул из дипломата полиэтиленовый пакет. В пакете лежал лист измятой бумаги, сложенный вчетверо.

Готов аккуратно развернул его и шепотом сказал:

– Это карта.

Все четверо склонились над картой, но учитель резким движением закрыл ее ладонями, сложил и засунул обратно в пакет.

– Не скажу, откуда она у меня, вам это знать не положено, но могу заверить – карта настоящая. На ней обозначено… Баранов перестань грызть ногти… на карте обозначено место, где еще до революции один очень богатый местный купец Майданов зарыл сокровища… Ты опять? Баранов убери изо рта руки, пока я тебе не оторвал их… В 1918-м купца Майданова со свей семьей расстреляли. Имущество конфисковали, естественно… Но просчитались большевички. Майданов, как жопой почуял, что жаренным запахло и припрятал богатство в надежном месте. А большевикам дом с мебелью достался, лавка, сто рублей да алтын царский. Жмот, этот Майданов, страшенный был. Клад зарыт неподалеку от деревни Ключи – сорок минут езды на автобусе. Я там был на днях, провел тщательную рекогносцировку местности… Людей нет, рядом ручей – копай не хочу. В сундуке может быть все что угодно: золото, бриллианты, ассигнации!

– И когда вы копать будете? – спросил Чикин.

– Не я, а мы, – ответил Готов. – Хочу, чтоб мы с вами стали командой. Ребята вы толковые, серьезные, не как Дьячков с Мулигалиевым, по ним тюрьма горючими слезами заливается… В тоже время я заметил, что вы дружите и надеюсь не перегрызетесь из-за доли.

Готов встал и несколько раз присел, разминая ноги.

– Согласны, отправиться со мной на раскопки? – потянулся он.

Баранов, Дуров и Чикин очень обрадовались такому предложению и разумеется согласились.

– Когда начнем? – поинтересовался веселый Дуров.

– Здесь пока я решаю, – Готов делал махи руками и боксировал. – Хочу, чтобы вы мне сразу пообещали целиком и полностью, во время проведения работ по поиску клада, подчиняться всем моим приказам.

Полные надежд и радости подростки пообещали. Ведь это не просто приключение ради приключения, не просто поход ради похода, а цель с отблеском золота. Цель, кружащая голову, захватывающая дух, пьянящая.

Учитель 20 раз отжался от пола, подпрыгнул и сказал:

– Приказ номер один. Сегодня у нас что, четверг?.. Четверьгь… верьхь… Ха! Значит так, в субботу в 6.00 сбор на автовокзале. В 6.15 идет автобус до Ключей, билеты покупаем не в кассе, а у кондуктора. Родителям скажите, что ушли на рыбалку или, что с классом двухдневную путевку выиграли на «базу отдыха». Короче всем врать, врать и еще раз врать. Ни одна б… б б… живая душа не должна узнать об истинных целях нашего отсутствия. Одеться тепло и плотно – уже пошли клещи. У кого есть палатка?

– У меня, – вскочил со стула Чикин.

– Отлично! – потер ладони Готов. – Берешь! Еще понадобится котелок, топор, нож, одеяла, что-нибудь от комаров. И самое главное лопаты: две штыковые, одна совковая. Вот еще что, это уже не приказ, а само собой разумеется: еды берем по максимуму. Два дня не шутка, работать придется интенсивно. В воскресенье вечером мы должны быть сказочно богаты. Вы сможете ежедневно глодать конфеты, а я наконец-то смогу опубликовать свои труды, массовым, с позволения сказать, тиражом.

– Покажите, пожалуйста, карту, нам же интересно, – дружно попросили школьники.

– Нетушки, молодые звери, карты вам не видать как собственных внутренностей. Это моя прерогатива.

Назревал вопрос: как делить добычу, но никто из ребят не решался вопрос поднять. То, что определенную долю каждый получит точно, но вот не стала бы эта доля меньшее если не вовремя прогневать Готова такой практичностью, бренностью и мещанскими замашками.

Готов нутром почувствовал о чем думают товарищи.

– Делить будем следующим образом, – сказал он. – Сперва содержимое сундука, а я не сомневаюсь, что это сундук, приносим ко мне домой. Если придется сделаем несколько ходок. Затем я изучу материальную и историческую ценность клада… на это может уйти не один месяц. И тогда каждый получит свою долю. Поверьте мне на слово, не обижу. Во время поисков клада устанавливаем систему КТУ, коэффициента трудового участия. Это значит, что те, кто будет менее самоотверженно трудиться получит соответственно… Не поняли? Объясняю: у кого КТУ равняется 1– тот молодец, не проштрафился. А вот если член команды лентяй, тогда его КТУ будет 0,7 или вообще 0,5. Стало быть, доля сокращается на половину. Поняли? Наконец-то!

– Это из двадцати пяти процентов, которые нам должно государство? – серьезно спросил Дуров и положил подбородок на руку, внимательно ожидая ответа.

Готов опешил:

– Какие двадцать пять процентов, дурак ли че ли?! Ни хрена твое государство не получит!!!

Баранов и Чикин, желая угодить учителю, обсмеяли законопослушность Дурова.

Ровно в 6.00, субботним майским утром, трое школьников стояли на автовокзале. У каждого на плечах висел рюкзак, в руках лопаты. Чикин принес палатку и котелок. Учителя не было.

Объявили посадку. К перрону подъехал новеньки ПАЗик, табличка на лобовом стекле вещала, провинциальной простотой: «НА КЛЮЧИ».

Подростки заволновались: не кинул ли их учитель? Пассажиры заняли в автобусе сидячие места, а кладоискатели стояли на перроне и озирались по сторонам.

И вот, наконец, вдалеке появилась фигура Готова. В длинном черном плаще и шляпе, он, держа руки в карманах, неспешно двигался к автобусу. Из вещей необходимых для похода он не взял ничего, но зато тепло оделся и не забыл деньги.

Молодые искатели, обеспокоено закричали:

– Рудольф Вениаминович, давайте быстрей!

– Автобус сейчас уедет!..

– Все уже сели…

Но учитель темпа шага не прибавил. Дуров забежал в салон и попросил водителя «малость подождать».

Добравшись до автобуса, Готов надменно произнес:

– Тише дети – все уедем.

– Мы думали вы не придете, – улыбнулся Баранов.

Готов потрепал девятиклассника по плечу:

– Думай меньше, сынок.

Ехали стоя и молча. В утренние часы машин на дороге мало и поэтому автобус мчался быстро.

Спустя полчаса после отъезда Готов прервал молчание:

– Дуров. Да самих Ключей не поедем, выйдем вон у того леса. Беги скорей, попроси водителя, чтобы остановил.

Кладоискатели вышли из автобуса и направились через лес. Учитель быстро шел впереди, молодежь за ним еле поспевала. Особенно тяжело было Чикину (помимо рюкзака он нес палатку).

Лес кончился. Перед четверкой раскинулось необъятное «русское поле», недавно вспаханное и засеянное (судя по количеству ворон, обитавших на нем).

Баранов закурил. Готов неодобрительно посмотрел на парня:

– Не знал, что ты куришь.

– А что нельзя? – Баранов насторожился: не совершил ли он промах, стоящий снятия нескольких баллов.

– Можно, наверное, – равнодушно ответил учитель, – какая мне разница… Я в детстве тоже баловался. Раньше табак из сушеной конопли делали, – Готов нагнулся и сорвал цветок мать и мачехи. – У-у-ух, мечта у меня есть заветная. Хочу возглавить вооруженную группировку. Купим автоматы, форму, ножи всякие. Будем тренироваться. Изучать подрывное дело, приемы рукопашного боя и параллельно с этим разрабатывать план вооруженного захвата автобуса (который по межгороду ходит). После выезжаем за город, перекрываем дорогу, останавливаем бус, выводим пассажиров с водителем и под прицелом автоматов обриваем всех наголо. Под ноль. Далее садимся в тачку, с заляпанными грязью номерами, переодеваемся, в сугубо штатское и мчим на вокзал, ждать автобус. Ха. Автобер приедет, а из него на перрон лысые людишки посыпятся. Смешно? Ржите, ржите.

Искатели приключений шли через поле. Настроение было великолепное. Готов чрезмерно жестикулируя, рассказывал ребятам похабные анекдоты. Подростки искренне смеялись.

– Пришли, – сказал Готов, вытянул руки, закрыл глаза и замычал, изображая транс. – Я чувствую энергетические вибрации.

Возле березовой рощи стояла старая полуразрушенная часовня. Готов направился к ней, ученики последовали за вожаком.

Оказалось, что по карте нельзя было точно определить где зарыт клад, только по косвенным признакам. Готов присел и положил ладони на землю. Ребята не без удивления следили за магическими пассами учителя.

– Где-то здесь, но где именно? – задумался Готов. – Будем искать!

Он встал и начал отмерять от часовни расстояние:

– Так, так, так… пять влево, пятьдесят три вправо, восемьдесят под углом сорок пять градусов… Дуров, Баранов копайте здесь! – приказал учитель. – Чикин, у рощи ставь палатку и разводи костер.

Двое девятиклассников с энтузиазмом принялись копать, бросая землю в разные в стороны. Готов подбодрил:

– Пацаны, заживем скоро! Денег немерено будет. Я сразу же себе квартиру в Москве покупаю и тачку. А в школе работать я больше никогда не буду.

Двух часов работы хватило для того, чтобы Баранов и Дуров скрылись под землей.

– На какой глубине? – крикнул из ямы Баранов.

– Такой, я думаю, достаточно, – оценивающе посмотрел вниз Готов. – Делайте типа траншейки по направлению к часовне. Если понадобится мы здесь все перекопаем.

– Уф, устал, – вытер пот со лба Дуров.

– А как ты хотел? – щурясь на солнце сказал Готов. – Да… вот так. Думаешь все просто? Копайте, схожу за подмогой.

Чикин поставил палатку, сходил за водой и развел костер. Готов сел у огня и погрел руки.

– Вообще-то костер не так надо было разжигать… – сказал учитель, – ну, да ладно иди отрок, помоги своим брательникам копать, а я вздремну, пожалуй.

Чикин взял лопату и ушел, а Готов «прошелся» по рюкзакам «подчиненных». Обнаружив, помимо большого количества провизии, две бутылки водки он воскликнул:

– Ай да, умницы! Интуиция меня не подвела, вот что, значит, разбираться в людях!

Учитель проснулся от громкого смеха не растерявших энтузиазм ребят. Он пулей вскочил из палатки.

– Ну что, нашли?! – закричал он. – Где?! Сколько?!

– Ничего пока не нашли, – улыбнулся Чикин. – После обеда продолжим.

На обед были: печеная картошка, хлеб с колбасой, плавленый сыр, редиска и зеленый лук. Пили «фанту» из пластмассовых стаканчиков. Готов не стесняясь налегал на бутерброды и пучками пожирал зеленый лук, щедро пропитывая солью.

– Водочки бы щас… – мечтательно произнес учитель, – м м м… знаете как после водочки работается классно…

– А… у нас есть, – несмело произнес Баранов и достал из рюкзака бутылку.

Выпили треть. Готов засуетился:

– Не расслабляться… за работу. Идемте посмотрим на чем мы остановились.

Сделав множество экстрасенсорных жестов, Готов указал места предположительного захоронения клада и незаметно вернулся в палатку допивать бутылку.

Вечером Чикин сварил суп из тушенки, макарон, картошки и лука. Распили вторую бутылку. Спиртное ударило подросткам в голову, но не веселило: очень устали. А Готов еле «вязал лыко» и падал с бревнышка, на котором сидел. Баранов попытался увести его в палатку, но учитель, с трудом, волоча языком пробубнил:

– Не трогай меня… я пока еще в состоянии сам…

И уполз в палатку.

В тесноте, как говорится, да не в обиде, но когда Рудольф Вениаминович распластался на полпалатки, Баранову, Дурову и Чикину такая теснота показалась очень даже обидной.

Пьяный учитель поставил, доставившим неудобство ребятам, условие:

– Не сопеть, не храпеть, не пердеть.

И добавил:

– Будьте внимательны, в этих местах водятся змеи, которые питаются человеческими тестисами. Заберутся, бывало, в штанину и хрум хрум, хрум хрум.

– Что такое тестисы? – испуганно прошептал Дуров.

– Тестисы? – учитель перевернулся на живот. – Да, яйца твои! Давайте спать, работать завтра.

Позавтракали тем что осталось: сало, про которое забыли вчера, отсыревший за ночь хлеб, печеная картошка. Вскипятили чай.

Копали уже, не веселясь. Готов подходил то к одной вырытой яме, то к другой и в каждую непременно плевал.

Первым сдался Дуров:

– Нет здесь никакого клада!

Учитель рассердился:

– Клад есть, его не может не быть!!! Я же сказал, что чувствую энергетические вибрации!

Готов сел у края ямы, где копошились трое друзей.

– Шашлыков охота, – мечтательно произнес он и, увидев вдалеке стадо коров с пастухом спрыгнул в яму. – Тсссс! Тихо вы, замрите, нам лишние свидетели не нужны.

К трем часам дня «чернорабочие» Готова взбунтовались:

– Надоело!

– Мы здесь все перерыли!

– Рудольф Вениаминович, пойдемте домой.

Готов взвизгнул:

– Копать! Я сказал копать! Или хотите КТУ – 0,8?! Расплакались, девочки маленькие. А как мы в свое время пахали в стройотряде?!

Ребята вылезли, стали собирать вещи, а Готов бегал вокруг них, оскорбляя и унижая:

– Вы хотите до второго пришествия историю сдавать?!

– Рудольф Вениаминович, – просил войти в положение Чикин, – но мы все перекопали. Устали как собаки. Может в следующий раз съездим?

Готов напрягся:

– Наглые же вы. Решили без меня клад искать?! Только знайте: я один могу чувствовать его. Без меня не найдете.

Баранов, Дуров и Чикин быстрым шагом шли через поле и время от времени передавали друг другу палатку. Готов плелся за ребятами, бормоча себе под нос.

На автостраде остановили старенькую жигули с пенсионером за рулем.

Учитель сел на переднее сидение.

– Откудова такие грязные, да с лопатами, клад копали? – лукаво спросил водитель.

Заволновавшись, Готов сыграл «рубаху парня»:

– Мы… да… да мы это… в деревне тут у бабки одной огород вскопали. Два дня возились. А потом оказалось, что она ведьма.

– Как так ведьма?

– Очень просто. Вон пацаны как чумные сидят. Загипнотизировала.

– А зачем помогали тогда?

– Так мы это… из центра социального обеспечения населения, обязаны помогать немощным гражданам. Работа такая.

Прощаясь с юными землекопами Готов процедил сквозь зубы:

– Неудачники.

Школьники побрели по домам, а Готов вытащил из кармана карту и разорвал в клочья.

Рудольф Вениаминович вышел из автобуса. На нем был новый черный костюм, белоснежная рубашка и, не совсем удачно, подобранный галстук (с пингвинами на фоне пальм). В руке он держал открытку – приглашение на банкет.

Готов прошел один квартал по улице и уперся в невзрачную кафешку, с наивным название «Тополек» (место проведения банкета).

У кафе толпился народец. Смирнов и Борщ курили, обсуждая последние мировые новости. Щукин, озорно, заигрывал с молодежью: Ермаковой и Кольцовой. Сафронова и Селезнева чопорно беседовали ни о чем. Напевая себе под нос, одиноко бродил у клумбы Дудник.

До начала торжества оставалось пятнадцать минут, пришли не все и поэтому праздник автоматически перенесся с 16.00 на 16.30. Все как всегда.

Кольцова была в красном платье с дерзким декольте. Увидев ее, хлопающую по плечу лысого Щукина, смеющуюся и красивую Готов сбавил шаг. Он чинно подошел к тройке.

– Приветики, – скокетничала не к месту Ермакова.

Готов кивнул обеим дамам и повернулся к Щукину.

– Мои приветствия, Пал Семеныч, – Готов пожал трудовику руку.

– Приветствую, – ответил Щукин.

– Кому приглашение отдавать? – спросил Готов у коллег.

– Никому, – хихикнула Ермакова, – приглашение просто как напоминание.

– А я думал без него не пустят.

Из кафе высунулась Мышкина, пригласила к столу. Ей три раза пришлось окликнуть задумчивого Дудника, пока тот не вышел из прострации.

Готов старался держаться Кольцовой, чтобы сесть за стол рядом.

Внутри народа оказалось больше, чем ожидал увидеть Готов. Пришло много незнакомых людей (педагоги из второй школы, где Шульц раньше работала). Присутствовали и знакомые лица: преподаватели из другой смены, Готов их знал, но лично знаком не был.

Столы, в один ряд, накрыли довольно не плохо, для педагогической вечеринки. Несколько видов салатов, ветчина, колбаса, сыр и даже маленькие бутерброды с красной икрой, в расчете по одному на каждого. Из выпивки: водка, вино, шампанское, несколько бутылок коньяка.

Из кафешной обслуги работали молодой человек, возившийся с караоке и охранник. Кафе принадлежало дальнему родственнику Шульц. Он любезно предоставил банкетный зал с кухней для проведения торжественных проводов на пенсию. Этот родственник, кстати, сидел напротив Готова и регулярно отлучался на кухню, которую, судя по выражению лица, опрометчиво доверил педагогам.

Звучали речи, поздравления. В перерывах между рюмками гости по очереди дарили подарки. Готову стало неловко, ведь он не купил подарка и даже ни с кем не складывался. Но быстро нашелся: встал вместе с педагогическим коллективом школы №2, поднял бокал и неожиданно для себя подарил Наталье Александровне микроволновую печь. А коллектив школы №3 с удивлением взглянул на Готова: что связывает его со второй школой?

Ухаживая за Кольцовой Готов постепенно напивался и нес околесицу, которая, если бы не заплетающийся язык, вполне могла сойти за правду:

– Знаете, Ольга Семеновна, а ведь я на самом деле не учитель… То есть по образованию учитель, а по существу… м м м… э э э… В общем дядя мой единственный… то есть я у него единственный… Разумеется самых честных правил… но вот несчастье, год назад он кони бросанул… так вот взял и бросанул… царствие… завещание вскрыли, а там… я оказывается единственный наследник. Во как… он, паразит, упокой его душу учудил чего… говорит, Рудя, чтоб бабосы то получить, поработай-ка учителем три года… понимаете, три го о о да учить, учить и еще раз учить. Ольга Семеновна, вы меня совсем не слушаете… Что? Еще салатику? Момэнт. Продолжаю. Год уже прошел, осталось два. А у дяди столько денег, столько денег… и дом, и яхта и мануфактура какая-то. Он сто раз родителей в гости приглашал… шлет и шлет открытки с фотографиями, а они так ни разу и не съездили. Оленька, поедемте со мной через два года в Америку, в Калифорнию, на яхте покатаемся, виски бухнем… я вас в Диснейленд свожу. А?

– Врете вы, – рассмеялась Кольцова, в состоянии «слегка навеселе».

– Честное пионерское, – ударил себя в грудь Готов.

Хозяин внимательно выслушал рассказ о завещании и спросил:

– Как вас зовут?

Готов взглянул на него. Хозяев кафе оказалось двое. С трудом сфокусировав зрение учитель ответил:

– Имен Отчествович Фамильев.

Музыку включили громче. Люди пошли танцевать. Готов налил себе водки.

Через полчаса Шульц в микрофон караоке позвала гостей к столу.

Подали горячее. И снова тосты, поздравления, шутки, смех. В конкурсе на лучшую частушку Готов обрел всеобщее непонимание. В его четверостишии допустимой цензурой могла быть одна строчка: «полюбила парня я». Но несколько человек все же поддержали Готова улюлюканьями и жидкими хлопками.

Застолье вновь «рассосалось». Кто танцевал, кто вышел покурить, кот пел, а кто и пил. Готов сходил в туалет, а по возращении обнаружил Кольцову в объятиях молодого человека. Сердце сжалось от приступа необоснованной ревности, а она, как известно, в родстве с немотивированными поступками.

Учитель подошел к столу и отпил из горла водки, поперхнулся и закусил чьим-то надкусанным бутербродом с икрой.

Из динамиков звучало контральто психолога Холодовой, певшей в караоке старинную попсовую песню. Готов бродил между парами танцующих, пытаясь разыскать Кольцову. Молодая аспирантка, тем временем, мило беседовала с молодым человеком и, между прочим (это показалось Готову) даже целовалась.

Двигаясь в такт музыки Готов принимал причудливые позы: крутил на талии невидимый обруч, имитировал па Джона Траволты из фильма «Криминальное чтиво» и параллельно раздевался.

Снял галстук, медленно и артистично положив во внутренний карман пиджака. Пуговица за пуговицей расстегнул сам пиджак и, пластично кривляясь, повесил на воображаемый стул. Пиджак упал на пол. Несколько голосов в один микрофон запели заглавную песню «Фабрики звезд» «Круто ты попал на TV». Пары расцепились и, заметив стриптизера самоучку, встали вокруг него кольцом и запрыгали в танце, хлопая в ладоши. Учитель купаясь во взглядах подвыпивших гостей, поменял ритм своего танца. Новая хореография базировалась не на столь тонких ужимках и волнообразных движениях, но на мощных, широких махах ногами и прыжках. Он разорвал в клочья рубашку и бросил в ликующую толпу. Спустил брюки и попытался выпрыгнуть из них, но полностью выпрыгнуть у Готова не получилось. В одних «семейных» трусах он подбегал к людям и демонстрировал тело, подпевая поющим караоке: «…Круто ты попал!». Ноги как кандалы сковывали штанины. Они же мешали избавиться от трусов.

И вот, наконец, учитель истории школы №3 облачился, если можно так выразиться, в костюм Адама. Таким стриптизер-самоучка подбежал к пенсионерке Наталье Александровне Шульц, которая жевала за столом в компании с директором, поцеловал в щеку и без рюмки произнес тост:

– За вашу долгожданную пенсию!

Рано утром директор, преподаватель физкультуры и преподаватель истории выехали за город.

– Вот бы поймать золотую рыбку и загадать три желания, – развалился на заднем сидении автомобиля физрука Готов.

– А почему только три? – спросил Лукиных.

– Таково условие, – загадочно ответил Готов. – Золотая рыбка может исполнить только три желания.

– У Пушкина больше было, – возразил Смирнов.

– Забавно, – усмехнулся Готов. – Почему все считают Пушкина непререкаемым авторитетом. Поэт от фонаря или спьяну что-нибудь ляпнет, а лет через сто – это в учебниках. Необъективный подход… Как говорил один мой знакомый, монтажник третьего разряда: « Не верь тому что пишут – все вранье».

– И что бы ты загадал? – сворачивая с шоссе на грунтовую дорогу, спросил Лукиных.

– Сложно сказать, – зевнул Готов. – В первую очередь, конечно евроремонт в нашей школе. Оборудованные по последнему слову техники классы, современные тренажеры, бассейн на пятьдесят метров, крытый стадион. Второе желание: новые учебники, методическая литература, огромная библиотека из книг отечественных и зарубежных авторов. А заключительное желание повысить зарплату учителям… в три раза увеличить. Я все правильно сказал, Владимир Константинович?

– Верно, – согласился Смирнов.

Лукиных остановил автомобиль у небольшого живописного озера.

– Как здесь красиво, – пропел Готов. – Вот бы сейчас провести здесь наземные ядерные испытания.

– С какой целью? – удивился Смирнов.

– Просто так, – ответил Готов. – А водичка-то холодная, покупаться не получиться. Комары уже начинают заё.

– Это с утра только, днем улетят, – просветил Лукиных.

Рыбаки разложили на брезенте водку и закуску. Лукиных надул лодку и достал из багажника рыболовные снасти.

– Рудольф, ты с лодки хочешь или с берега? – спросил Лукиных, перегрызая леску.

– С берега, – посмотрев на брезент со спиртным, ответил Готов.

– Тогда бери вот этот спиннинг.

Смирнов открыл бутылку:

– Садитесь, выпьем за удачный клев. Миша…

– Э э э нет. Я пас, – запротестовал Лукиных. – За рулем.

– Одну-то можно. К вечеру все выветриться.

– Нет, нет, нет. Даже не уговаривайте.

– Ну, как знаешь.

– А я не премину воспользоваться, – подсел к Смирнову Готов.

Выпили. Закусили солеными огурцами и хлебом с колбасой. Повторили. После третьей директор скомандовал:

– Рыбачить!

– Так точно-с, – козырнул Готов.

Смирнов и Лукиных сели в лодку и отплыли на середину озера.

Готов ходил со спиннингом вдоль берега, любуясь красотами. Солнце медленно поднималось над горизонтом. Было немного прохладно. Возле самого берега пронесся косяк мальков. В нескольких метрах по водной глади шлепнула хвостом более крупная рыба. Утка с маленькими утятами плавала вдалеке. Над озером, высоко в небе, кружили два коршуна. Природа почти полностью проснулась от зимней спячки. Радуясь этому обстоятельству, жужжали комары, садясь на лицо и залезая в уши. Готов отмахивался березовой веточкой и награждал каждого укусившего комара матерным эпитетом.

Он несколько раз закидывал блесну. Ничего не поймав, закидывал вновь. Пробовал «прикормить» рыбу кусочками хлеба.

После часа мытарств и отсутствия результата Готов убрал спиннинг в багажник, сел за руль автомобиля и порулил, издавая звуки болида Формулы 1. Еще немного побродил по берегу, а когда надоело развалился на брезенте и стал глушить водку.

Когда приплыли Смирнов с Лукиных Готов лежал глядя в небо с травинкой во рту.

– Поймали?! – вскочил Готов, завидев коллег.

– Есть маленько, – похвастался Лукиных, демонстрируя садок с карпами. – А у тебя что?

– А я не поймал, – опустил голову Готов. – Зато уже полбутылки выпил.

– Хорошо, – сказал Смирнов. – Сейчас ушицы сварим. Пойдемте, Рудольф Вениаминович, за дровами. Пока вода закипает, мы с Михаилом хотим еще заплыв сделать.

Нарубили дров. Лукиных воткнул по бокам костровища две металлические стойки, загнутые на концах в виде колец. В кольца он продел отрезок арматуры, а на нее повесил котелок с крючком.

Уха получилась очень вкусной. Поев, Лукиных стал рыбачить с берега, а Готов со Смирновым допивать вторую бутылку.

– Владим Константинч, я ведь нормальный учитель? – икая, спросил Готов. – Скажите что нормальный.

– Норма… нормальный, – ответил Смирнов и засунул в рот колбасу.

– И вы классный директор, – глубоко вдохнул Готов, – а Сафронова стерва.

– Стерва, – согласился Смирнов, жуя, – еще какая стерва.

– Выпьем Владимир Константинович за то, что Сафронова стерва.

Готов неуклюже налил остатки водки в железные кружки. Залпом выпил и совершил попытку подняться, но, потеряв равновесие, завалился на брезент и опрокинул на себя тарелку с недоеденной ухой:

– Ой, какой я неловкий. Цепануло не по детски. Купаться хочу.

– Вода холодная, Рудольф Вениаминович, – предостерег Смирнов. – Заболеете.

Готов махнул рукой, кое-как поднялся и, шатаясь, поковылял к берегу. Там он спустил лодку на воду, запрыгнул и поплыл, гребя маленькими деревянными веслами.

С середины озера он помахал, стоящему на берегу Лукиных. Физрук ответил ему тем же жестом.

Солнце встало в зените и сильно пекло. Готова разморило и, улегшись на дне резиновой лодки, учитель уснул.

Готов обнаружил себя лежащим в гробу. Руки были сложены на груди и держали восковую свечу. Он лежал в своей квартире. Вокруг гроба стояли соседи, коллеги, некоторые ученики. Подошли родители, покачали головой и отошли. Готов видел как коллеги шарятся в его вещах, доставая самое сокровенное. Один школьник сказал другому: «Вот и хорошо, что он сдох. Я его коллекцию прихватизировал». Готов попробовал крикнуть, но не смог произнести и звука, хотел встать, но тело не слушалось. Тут он вспомнил, что читал в газете о летаргическом сне: пульс не прощупывается, зрачки узкие; некоторых людей так и хоронили, а когда производили эксгумацию они были перевернутыми.

Бабки в черных платках, стоящие возле гроба, причитали: «Как живой, как живой…»

Преподаватели-мужчины на длинных вафельных полотенцах понесли гроб с телом Рудольфа Вениаминовича ногами вперед из подъезда во двор. Бабульки плакали и дарили всем присутствующим носовые платки. Закапал теплый летний дождик. Кто-то сказал: «Природа плачет, видать хороший человек помер».

Гроб погрузили в крытый грузовик с надписью на тенте «Люди». Готов совершил еще попытку заявить о себе, и вновь никто не услышал. Он поднатужился и изо всех сил выдавил:

– Константиныч… я…

Директор печально посмотрел на Готова и сказал:

– Спи спокойно, дорогой товарищ.

Тронулись. Преподаватель трудов бросал из кузова на дорогу еловые ветки. Сзади шел желтый ПАЗик с провожающими.

Грузовик остановился. Гроб стали доставать. Готов увидел широко раскинувшееся кладбище и свежевырытую могилу. Он все еще верил, что ситуация каким-то чудесным образом разрешится: что вдруг это действие парализующего препарата? А вдруг кто-то намерено хочет его убить? Убрать со сцены?

Гроб поставили рядом с ямой. Директор пустил слезу. Аспирантка Кольцова всхлипывала. Значит я ей не безразличен, подумал Готов, тьфу ты, рассуждаю как в «мыльной опере».

Прощальная речь директора была немногословна. Гроб закрыли крышкой и стали заколачивать.

Учитель обнаружил, что может немного шевелиться и принялся стучать по крышке изнутри, но движения были скованными и сильного удара не получалось. Сквозь щели между досками крышки гроба просвечивало солнце через красную материю. Готов почувствовал как его опускают в могилу и беззвучно взвыл. Щели между досками все еще просвечивали. Посыпалась земля, просветы затянулись. В гробу стало темно.

Готов проснулся в холодном поту и услышал крики товарищей, которые звали его. Минута ему потребовалась, чтобы определить, откуда кричат. Еще минута потребовалась, чтобы разглядеть. В глазах двоилось.

Учитель стал искать весла. Одно лежало в лодке, другое плавало неподалеку. Готов попытался дотянуться до него рукой (воспользоваться другим веслом он не сообразил). Лодка накренилась и перевернулась, накрыв горе рыбака.

Оказавшийся в воде Готов холода не почувствовал, сказывалось либо опьянение, либо шок. Страха сперва тоже не ощутил. Не ощутил пока не вспомнил, что не умеет плавать. И тогда его охватили страх, ужас, Фобос и Деймос вместе взятые. Готов колотил руками по воде и орал что есть мочи. Вода попадала в рот.

В мгновение ока перед глазами промелькнула вся жизнь. Участь героя, роль которого играл Леонардо Ди Каприо в фильме «Титаник», не казалась в данный момент уместной.

– Я не… не… не умею плавать! – заорал Готов. – Помогите! Не оставляйте меня! Я всем сказал, что еду с вами на рыбалку! Вам не скрыть! Спасите, тону…

Силы были на исходе. Барахтаясь, Готов вспомнил о сне, что увидел в лодке и было смирился с мыслью о бесславном конце, как сильные руки Лукиных подхватили учителя истории и помогли выбраться на берег.

На берегу Готов долго не мог прийти в себя. Зубы стучали от холода. С одежды стекала вода. Лукиных помог коллеге раздеться и залил в рот полную кружку водки.

– Напугал ты нас, Рудольф, – сказал физрук раскладывая мокрую одежду на капоте автомобиля.

– С с сам и с с с пугался, – дрожал Готов.

– Садись к костру поближе. Налить еще? А то ты весь синий. Не дай бог воспаление легких схватишь. Эт те брат не шутки.

– Шутки мишутки. Да, пожалуйста, налей, – сказал Готов. – А где шеф?

– Вот же он, – подавая кружку, кивком показал Лукиных.

Пьяный Смирнов сидел в салоне автомобиля и разговаривал сам с собой.

– Я эту рыбалку на всю жизнь запомню, – буркнул Готов.

– Наверняка, – складывая снасти, сказал Лукиных. – Но порыбачили удачно. Завтра закопчу. Приходи ко мне как-нибудь… пивка попьем с рыбкой. У у у, шеф то наш совсем раскис. Константиныч, ты в порядке?! Похоже в полном. Сейчас еще немного подсохнет и двинем.

Приехав в город, рыбаки в первую очередь завезли домой Смирнова. Передали жене из рук в руки. Директор бормотал невнятные обрывки фраз, а жена несильно хлопала его по спине. Затем Лукиных довез до дома Готова.

Вылезая из машины, Готов на секунду замер и сказал:

– Спасибо тебе Миша за то, что ты мне жизнь спас.

– Не за что, – засмеялся Лукиных. – Будь здоров. Учись плавать.

Готов смотрел вслед, удаляющемуся автомобилю и улыбался. Почему-то сейчас он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Лучи июньского солнца пробивались сквозь молодую листву тополей в окна спортзала. За столом, покрытым красной материей, восседали директор и завуч. На столе лежали две стопки раскрытых аттестатов, графин с водой и стаканы. По периметру зала стояли школьники, педагоги, родители с цветами. По центру в две шеренги построились выпускники девятых и одиннадцатых классов.

Директор поздравил выпускников с окончанием школы, передал микрофон завучу, и та по одному вызывала девятиклассников, вручала аттестаты, взамен принимая цветы.

Когда настала очередь одиннадцатых классов, Готов протиснулся через толпу наблюдателей и прошел к столу комиссии по вручению аттестатов. Выхватив микрофон из рук Сафроновой, он сказал:

– Дорогие выпускники. Пользуясь случаем, от лица преподавателей нашей школы, хочу сердечно поздравить вас с этим знаменательным днем. Перед вами открывается длинная дорога под названием жизнь. И счастлив тот, кто пойдет именно по этой дороге, а не свернет на скользкую тропинку. Кого-то ждут просторные аудитории университетов, кого-то армия, кого-то зона, а кого-то влачение нищенского существования. Да-да, не удивляйтесь. Мир несовершенен. Не всем уготовано место под солнцем.

От злости лицо Сафроновой покрылось пятнами. Прикрыв рот ладонью, она в полголоса попыталась образумить Готова:

– Рудольф Вениаминович, что вы делаете? Отдайте микрофон! Не мешайте проводить мероприятие…

– И я очень надеюсь, – не обращал внимания Готов, – что бы ни случилось, что бы ни произошло в вашей жизни… вы всегда будете вспоминать нашу школу, своих товарищей и учителей. А теперь позвольте мне вручить вам корочки.

Готов и Сафронова одновременно вцепились в стопку с аттестатами. Борьба сопровождалась взаимными улыбками и еле слышным диалогом.

– Отдайте и отойдите, – цедила Сафронова.

– С каких это? – отвечал Готов. – Почему я не могу вручить? Я тоже хочу. Чем вы лучше меня?

– Я завуч…

– А я учитель истории и вы мне не начальник. Я подчиняюсь непосредственно директору. Владимир Константинович, скажите ей. Чего она?

– Пусть вручает, – махнул рукой Смирнов. – Вы ведь не маленькая, Надежда Ивановна. Драку еще здесь устройте.

Сафронова отпустила стопку. Готов незаметно для окружающих показал ей средний палец, потерев им глаз:

– Так-то лучше.

Завуч обиженно отвернулась.

– Козлов, выходи получать, – низким голосом сказал Готов. Выпускник подошел. Учитель пожал ему руку. – В добрый путь Козлов. Постарайся в будущем не соответствовать своей фамилии. Плетнева! Ух-ты красавица, обалдеть. Бери аттестат. И не дай Бог увижу тебя, в каком-нибудь элитном московском борделе.

Присутствующие засмеялись. Готов, стараясь удержать в руках аттестаты и микрофон, аплодировал сам себе.

– Спасибо, большое спасибо. Василько! Забирай свои троечные корочки и заканчивай с подглядыванием в женские раздевалки. До добра не доведет. Туртыгин! Ну что, блондин? Купи черную краску для волос. Рыжий цвет тебе не к лицу. Варанкина! Поменьше кушай мучного. Объяснять почему, я думаю, никому не стоит? Пащенко! Мой бессовестный друг Пащенко. А ведь он один из тех, кто бухал осенью на турслете.

Лицо учителя стало бледным. Аттестаты выпали из рук. Готов опустился на одно колено, держась за левую сторону груди и через силу, захрипел в микрофон:

– Сердце… сердце… больно… там… там таблетки… класс…

Зажмурившись, он вскрикнул и повалился на пол. Все бросились к историку. Воздух в зале колебался от бесчисленного множества советов:

– Расстегните ему ворот…

– Проверьте пульс…

– Кто умеет делать искусственное дыхание?..

–…не прямой массаж сердца…

– Это приступ, возможно инфаркт…

– Звоните в ско о рую.

Как по команде несколько человек достали сотовые телефоны. Обступившие Готова люди топтали неврученные аттестаты, Сафронова на четвереньках ползала между ног, пытаясь собрать:

– Можно поаккуратнее? Неужели не видите куда ступаете?

Директор залпом выпил стакан с водой и высморкался в носовой платок.

«Скорая помощь» приехала быстро. Два молодых человека в зеленых халатах погрузили Готова на носилки, отнесли в старый РАФик, включили мигалки и умчались прочь.

Лежа в карете «скорой помощи» Готов услышал разговор двух медиков:

– Что с ним? – спросил один.

– Откуда я знаю? – ответили ему. – Сказали: за сердце схватился. Приступ наверно.

– Ты же врач.

– Не врач, а фельдшер. И вообще я только второй день по специальности работаю. Чего пристал?

– Теория без практики суха, практика без теории мертва. Да не бойся ты, чай не далеко ехать. Сдадим, пусть там сами разбираются. Пульс есть, зрачки реагируют – живой значит.

РАФик остановился. Двери открылись. Готов вскочил с носилок и, растолкав ошарашенных санитаров, выскочил из машины.

Учитель, не останавливаясь пробежал до своего дома три квартала. У подъезда он сел на лавочку отдышаться.

– От кого бежишь-то, – спросили бабушки, сидевшие тут же.

– От ментов, бабули, от ментов, – сбивчиво ответил Готов.

– Натворил чего?

– Да, нет, так по мелочи. Мужика зарезал.

Бабушки переглянулись и заохали:

– Ой, да ты что милой? Разве можно так. Поймают ведь… иди в милицию… иди милой.

Слезы потекли из глаз учителя. Готов встал и закричал рыдая:

– А чё он первый начал. Я ему сказал: не трогай, а он все равно потрогал, а потом обзываться начал. Если такой умный пусть сам бы и шел тогда. И не фиг было меня стукать. Я не люблю, когда стукаются. Не умеешь, не пей. Я когда пью… я никого не учу жить. Мне плевать на его стаж. Нечего мне в рожу трудовой книжкой тыкать, а то я так тыкну, что проткнешься и больше не зашьешься. Поня а а а л!

Не на шутку испугавшиеся бабушки молчали. Готов вытер рукавом слезы и побрел домой.

Приняв душ, он сделал себе кофе и улегся с чашкой перед телевизором, по первому каналу показывали диснеевские мультики.

Вечером приходил участковый с еще одним милиционером в штатском. Они расспрашивали про какое-то убийство. Готов и забыл о сегодняшнем разговоре с пожилыми соседками, а когда вспомнил отвечал кратко: «да», «нет», «не знаю», «впервые слышу», «бред какой-то».

Почти для каждого человека (кто учился в школе), выпускной бал одно из самых памятных и светлых событий в жизни. Но есть люди, для которых выпускной бал стал ежегодной головной болью. Как вы догадались – эти люди учителя.

В этом году выпускной бал проходил на следующий день после вручения аттестатов, в том же спортзале. На нем веселились все девятые классы и 11 «А» (ученики из 11 «Б», нарушая школьные традиции, сняли на вечер небольшой ресторанчик).

Мужчины-педагоги, включая Готова, были назначены ответственными за безопасное проведение праздника. В их задачу входило: следить за моральным обликом школьников, не пускать посторонних, пресекать попытки молодых людей выяснять отношения посредством нанесения друг другу телесных повреждений. Под слежкой за моральным обликом подразумевалось выявить и не допустить распития спиртных напитков девятиклассниками. Одиннадцатому «А» пить разрешалось, но в меру и в классе.

Преподаватели распределили дежурство по зонам. Смирнов и Щукин встали возле сцены, Борщ у шведской стенки, Носенко у входа в школу, Лукиных у входа в зал и т.д. Готов взял патрулирование коридоров школы и туалетов. Как он сказал коллегам: «Я не разделяю вашего праздничного настроения и хочу быть подальше от этого балагана».

Бал начался в восемь часов вечера. Как и всегда мероприятие открыл директор с напутственной речью. Смирнова сменили ведущие праздничной программы. Школьная рок-группа сыграла шесть песен. За ней на сцену вышли два старшеклассника, в джинсах на несколько размеров больше и повернутых набок бейсболках, которые читали рэп собственного сочинения. А также конкурсы, призы и дискотека.

Подвыпивший 11-й «А» с самого начала во всю танцевал. Когда стемнело, к ним подтянулись девятиклассники.

Готов одиноко бродил по темным коридорам, напевая себе под нос. В младшем блоке музыку из спортзала было еле слышно. Поднявшись на третий этаж, он заметил как в лунном свете промелькнула фигура и прижался к стене. Немного постояв неподвижно, Готов услышал шепот в конце коридора:

– Кто там был?

– Не знаю…

– Препод?

– Говорю же, не знаю.

– Гонишь, поди? Нет там никого.

– Может, и нет…

Готов неслышно стал красться в сторону голосов.

– Т а а а ак. Попались? – гаркнул он. – Какой класс?

– Девятый вэ, – ответили из темноты.

– Ну-ка выходите сюда на свет. Посмотрим, поглядим.

К окну вышли четыре подростка.

– Чем занимаемся? – спросил Готов.

– Просто… стоим разговариваем… – ответил один из них.

– Просто, даже овечка Долли не родилась. И что за разговор такой: «кто там?», «учитель?», «гонишь поди?», «нет там никого». У меня ух алмаз. Как дельфин, все слышу. А что в пакете?

– Ничего… просто…

Готов отобрал пакет и поставил на подоконник:

– Тяжелый… Ого… Две бутылки водки! Три полторашки пива, лимонад, буханка хлеба, колбаса, шесть пластиковых стаканчиков… Вы понимаете, во что вы вляпались. Думали в младший блок никто не заглянет? Ошиблись! Фамилии быстро.

– Бондарь.

– Королев.

– Соломенников.

– Зуйков.

– Пошли к директору, – вздохнул Готов. – Складывается впечатление, что для кого-то выпускной бал закончен.

– Рудольф Вениаминович, – взмолился Соломенников, – а, чё мы сделали? Мы же даже ничего не выпили.

– Ты думаешь, мне легко вас закладывать? – оправдывался Готов, – Я по натуре своей не стукач. Но и меня можно понять. У вас отдых, у нас работа. А, что поделаешь, если работа такая. Не знаю, не знаю… С одной стороны хочется, с другой вроде бы даже как-то и колется… Э э э эх, была не была наливай. Никому не скажу.

Обрадованные школьники быстро разложили на подоконнике спиртное и закуску. Зуйков разлил в пять стаканов водку, в шестой лимонад.

– Ну у у у, вздрогнем, – Готов выпил водку и запил лимонадом. – М м м какой богатый букет.

Школьники последовали примеру преподавателя. Соломенников поперхнулся:

– Крепкая зараза. Не в то горло пошла.

Готов похлопал его по спине:

– Ты юноша в два горла не жри. Водки мало.

Ребята рассмеялись, а Готов добавил:

– Существует такое изречение «истина в вине», но оно не верное. Истина во мне. Наливай.

– Давайте выпьем и на дискотеку сходим, – предложил Бондарь.

– На дискотеку мы всегда успеем, – отмахнулся Готов, – пей давай.

Распитая бутылка водки на самочувствие Готова не повлияла никак, лишь слегка поднялось настроение. Однако у его пятнадцатилетних товарищей языки заплетались не по-детски. К Готову они уже обращались на «ты» и, пошатываясь, смеялись:

– Рудольф Вениаминович, а ты классный мужик…

– Мы как тебя увидели, подумали, ну все, сейчас этот козел нас сдаст, а ты оказался реальным пацаном. Дай пять.

Готов подозвал друзей к себе, обнял и негромко сказал:

– То, что мы сейчас здесь бухаем, называется круговая порука. Иными словами мы повязаны. Я не могу заложить вас, вы меня. За это стоит выпить.

Учитель открыл полторашку пива и приготовил четверым школьникам по коктейлю: на две части пива – одна часть водки. Себе он незаметно налил просто пива:

– Что мы как бабы: водочку с лимонадиком? Выпьем, ребята, ёршика, как настоящие мужики. До дна.

Собутыльники осушили стаканы.

Первым в осадок выпал Соломенников, свернулся калачиком под батареей. Королев отошел в угол, его вырвало. Бондарь и Зуйков начали громко спорить и нецензурно выражаться.

– Никуда не расходитесь. Я в туалет сбегаю, – попросил Готов двух самых стойких.

Бондарь и Зуйков все еще спорили. Внезапно электрический свет ослепил их. Смирнов поднимал спящего Соломенникова. Борщ повел блюющего Королева в туалет. Отвесив Бондарю и Зуйкову по оплеухе, Лукиных схватил их за шкирку и в прямом смысле поволок.

– Рудольф Вениаминович, соберите, пожалуйста, это безобразие, – попросил Смирнов, кивая на подоконник.

Готов убрал в пакет бутылки, стаканчики, остатки закуски и помог директору поднять Соломенникова:

– Вот поганцы, вот ведь твари. Забились в уголок и жрут, и жрут. Куда катиться наша молодежь. Я час назад здесь был и ничего… Перехитрили они меня. Ответственности с себя я, разумеется, не снимаю. Все-таки мой пост… проворонил мне и отвечать. Признаться, я подобное ожидал где угодно, только не в младшем блоке. Что обидно – ребята хорошие, еще на два года остаются в школе, никакая-нибудь шантропа. Ужас. Тихий ужас. Куда его?

– Позвоним родителям, пусть забирают, – ответил Смирнов. – Ничего… в прошлый раз хуже было.

– Добрая вы душа, Владимир Константинович. Оптимист. Слышала бы вас сейчас Сафронова, точно бы сказала: «Куда уж хуже?».

– Это точно… Чего Соломенников? А?! Чего мычишь? Сам спустишься? Держи, держи, держи его…

– Ага, спустился он. Сам он только себе шею свернет… У них, знаете в этом круговая порука. Один выпил, значит и другой должен. Иначе слабак. А раз выпил – стало быть, замазан. «Детская психология». Если хотите, могу дать почитать. Ох хо хо, и в кого нынче молодежь такая безответственная?

Закончился учебный год. Начались каникулы. Готов решил провести отпуск в гостях у родителей.

Глядя на вокзал сквозь окно тронувшейся электрички, он думал: «Боже мой, как быстро пролетел год. А как много сделано. Результаты, показатели. Я люблю школу. Люблю своих коллег, учеников. И они меня любят. И город замечательный. Меня здесь все уважают. Как здорово, что у меня такая прекрасная профессия. Я лучший! Я профессионал! Я гений! Учитель – это звучит гордо!»

Готов вытер платком, со щеки, слезу, высморкался. Внезапно он вскочил с места и заметался по вагону с криками:

– А-а-а-а!!! Твою же мать!!! Вещи забыл!!! Остановите поезд, с-с-суки!!! Козлы хреновы!!! Вещи забыл!!!

© Свинаренко Е. В., 2005, johsv@yandex.ru