авторы
Ратьер
Вероника Батхен Баллада Чаши "а туристка просто хотела сюда вернуться, вот и кинула, дура, щепочку в твой огонь". Г. Каневский Прага - город, глазурь и гарь, Лунный бражник на шпильке шпиля. Подмостовая глубь и даль. Подвенечное или-или. Хмурой глыбой возник собор, Переулок уводит вправо. Вор и ворог. Вселенский спор На кресте ли остыл Варрава? Те ли тени по площадям, Скачут горкой к речному пляжу, Машут псицам и лошадям, Босиком на брусчатке пляшут... Просят чаши твои уста, Просят хлеба и крови божьей!? Говорили, он встал с креста Чтоб вздернуть страну за вожжи. На телегах тела. Гляди Расступились полки Европы Под напором его груди. Вой сирот и кулак Прокопа. Проповедали на крови, Век не ведали, что творили. "Жги чужого"! "Руками рви"! ..В белых рясах, прекрасней лилий, Сто сестер подошло к костру - Помолиться светло и тщетно И исполнить великий труд - Каждой - в пламя - с телеги - щепку... Разве мертвым скажу "Восстань"? Разве пушка без праха грянет? На сутулой спине моста Вы стояли под фонарями. Чаша осени - щель стены Три кровинки рябинной грозди Не бывает чужой вины, Не бывает случайной гостьи. Крест холщовый на плащ нашит. У костра - ни темницы мрака. Путь дорогой чужой души. Стой, как сталось. Глаза суши. Встану рядом. И с нами - Прага Баллада поражения ...Состариться в империи. Труды Переплетать и складывать на полку, С усмешкой предпочесть волчицу волку, К вину порой не добавлять воды. Прогнать рабов и жить наедине С немым писцом и дурой-эфиопкой. Лелеять сад, прогуливаться тропкой, Что с каждым годом кажется длинней. Немногие друзья потратят время... У нас в провинции такие вечера - Ни кислый спор ни тяжкая жара Дурную кровь свинцом не вдвинут в темя. Прохлада, тишь и запах резеды, Летят цветы томительных магнолий, Резвится пес, томясь случайной волей, Заводят хор цикады у воды. Гляди на гладь отрытого пруда Циничными, усталыми глазами. Звезда упала. Мир как будто замер. И снова - тишь, империя, вода. Соседи все судачат о войне, Соседка все твердит "Пора жениться"... Кишит огнем восточная граница, А женщин я давно видал во сне. Столица злится. Где-то будет бунт, А где-то недород, чума и язва. Пройдут дожди. В усадьбе станет грязно. Потом листву опавшую сгребут И подожгут. И дым нам будет горек. По счастью императорских причуд Случилось избежать. И вот молчу, Шагами полируя дом и дворик. Вчера в камин отправил манускрипт - Я был юнцом, когда писал о жизни - Извилистом пути к последней тризне Божественной... Да, кажется скрипит Калитка - там гонец, в его суме Заляпанный вином и жиром свиток - В Сенате дураков, что в тоге ниток - Империя нуждается в уме... Я дам гонцу сестриций. Что ж, пора Фарфоровый флакончик, в нем цикута. И время станет медленным, как будто Туман над лугом в первый час утра... Сломал печать. Читаю. Пенсион Подняли. Но слегка... За ненадежность. Мой римский друг твердит про осторожность, Хулит дожди, матрону и Сион. ...У эфиопки сладкие соски, Тугое, недоверчивое лоно. Зима к нам подступает неуклонно И мысли, как сандалии, узки. Я буду спать и видеть сон во сне: Последний легион, ухмылку гунна, Святой венок народного трибуна И слово, предназначенное мне... Дагерротип Скрипучий кашель дилижанса - Проклятье долгого пути. Плечом, бочком в карете жаться, Болтать, зевать и простужаться, Глотать густой аперитив Дождливой ночи. Палестина Пуста и пыльна, но зато Прекрасен город Константина. Верблюд упрямая скотина. Протерлось верное пальто. Истоптан справочник. В кармане Платок и крошки табака. …От суеты непониманий Он стал топить стихи в лимане Каспийской лужи… А пока Луны лоснящаяся слива Висит над розовым дворцом. Из термы выросла олива, У льва отбиты нос и грива, Невозмутимея лицом, Глядит пастух на проезжанта. На углях жарится форель. Бандит вчера убил сержанта, Тот был женат. Беднягу жалко. Лулу, рисуя акварель, Опять испачкала передник, Прошу простить ее, мадам… И в путь – от первых до последних Столиц былого. Век – посредник, Экскурсоводом по годам Провел и высох, позапрошлый, Не повстречав, не утолив… Дрязг дилижанса, хохот пошлый: «Пардон, жаркое пахнет кошкой». …И лентой брошенный залив… ..^.. Juliss ***Небо не грянет - но как же залить водой эту вот сумасшедшую плоскость большого дня; за какую беду или даже какой бедой, как болящим местом полюбишь меня, меня? Не меня - простого честного паренька, не меня - рыбешку плывущую на плаву, а меня - вращающего облака, как холмы на вертеле или как халву, как аптекарь, скручивающий папирос на проверку толстые поплавки. Ты найди меня - но не там, где есть море слез и не там, где сильнеет запах большой реки. Уведи по мокрому, не дыша, и впредь, и держа холодную руку в моей руке, и найди, пожалуйста, мне огонь, чтоб на нем сгореть, как сгорают вот эти, тонкие, на потолке, на чадящей лампочке с копотью по краям, на арене строк, где строен и деловит ангел гавриил подкатывает к мирьям, и упрямо гонит по склону овец давид.
..^.. Борис Панкин *** у механической машины ни головы ни сердца нет всё шестерёнки да пружины да никель стёршихся монет да стопка чёрного винила за тёмной патиной стекла все то что память хоронила она по кругу завела чу набирает обороты и так тревожно на душе как будто вновь решится что-то вот-вот изменится уже 03.08.2006 *** В подъезде надписи на стенах: "Г.О. рулит", "Тату говно", "Мы одиноки во вселенной Бесповоротно и давно", "Люблю тебя, Петра творенье", "Здесь были А+Я", "Зенит Опять в пролете". Настроенье - Достать и закурить. Звенит Внизу железная пружина. - Приперся видимо сосед По этажу, он тоже глина, В руках творца. Он 30 лет Детали точит на заводе Для стратегической херни, С ним можно только о погоде И то недолго, сам он вроде Судьбой своей вполне. Огни Окрестных фонарей снаружи Мерцают в пыльное окно. Случайный дождик морщит лужи. В руке окурок тлеет вчуже. Г.О. рулит, Тату говно. 04.08.2006 *** Горчит вода, чадят огни. Безудержно опустошенье. О нимфа, вспомни, (помяни), Благослови на пораженье. Взгляни, беспомощен восток, И брат идет войной на брата. Рим беспощаден и жесток Для эллина и азиата. Но как границы не крои, - Всё выйдет криво и коряво. Закат. Империя в крови, Для вящей славы. 06.08.2006 ..^.. Сергей Городенский *** Когда в меня вошел веселый скальпель С ухмылкой первобытного вождя, Сбежали по стеклу все сорок капель Гостями недопитого дождя. Застыл сентябрь в замызганном халате, Дыша ментолом в ухо палачу. И стало слишком пасмурно в палате, И слишком зябко бледному врачу. Меня качнули ветры, как младенца В уютной колыбели над рекой, Утерли сопли серым полотенцем, И напоили водкой и тоской. Я разбирал судьбу свою на части, Сложив налево свет, направо тень, И понял - послезавтрашнее счастье Мне похуй. Мне дороже этот день. *** С грустью апельсиновой В предрассветный час Наши нелюбимые Покидают нас Наши синеглазые Говорят прости Чтобы метастазами В сердце прорасти Смотрят виноватые Как среди зимы Души стекловатою Набиваем мы Как лежат бесчувственно В предрассветный час На кроватях чучела Нелюбимых нас ..^.. Ольга Хохлова ... всем существом глотая воздух, бросая дню напрасный вызов, больной лежит в нелепой позе, в рубахе, купленной навырост. то кашель потревожит тело, то нянечка всхрапнет на стуле.. раскрыв глаза, он видит стены застывшие на карауле. борясь, отодвигая Встречу, глотая воздух словно рыба - лежит, растягивает вечер до неизбежного разрыва. в нелепой, неудобной позе, как рыба - вдохом переполнен, он выдыхает и - что после <что после выдоха> - не помнит. прикрыв глаза - как будто режет, как будто света глаз не вынес - отводит взгляд от белоснежной рубахи, купленной на вынос. *** мне кажется, что ты меня не любишь что я, в своем нелепом школьном платье в своем нелепом подростковом виде в том самом фартуке, манжетах и заколках которые мне очень не к лицу проигрываю или проиграла не партию не жизнь но и не меньше а что-то непонятное еще и мимо пробегающие люди <у них друзья любовники зарплаты> меня, в моем невыросшем гибриде <черешневая девочка. дичок> еще не замечают совершенно и в этом диссонансе положений - меня стоящей слишком неподвижно толпы бегущей слишком однотонно тебя в моем больном воображенье мне кажется сильнее и сильней ..^.. Евгений Никитин *** Вершок и Корешок - два друга-древоточца: их почерк диковат, походка нелегка и хлопотлива речь - не "хочется", а "хоцца", и не "сосуд греха", а "баба на века". Когда танцует пух, и сквернословит сладко соседка, и когда сверчок играет в мяч, когда снуют в воде планктон и пузырчатка, когда в ветвях сидит русалка (то есть грач), Вершок и Корешок стреляют по жестянкам, Вершок и Корешок пугают голубей и дарят сотни ласк сисястым негритянкам, вытряхивая их из мокрых бигудей. Тем временем, вокруг кровавые заплаты и мертвая земля в уверенных следах: к нам Урфин и его новейшие солдаты со стружкою в своих железных бородах. *** Летучая, прости… А дальше нет случайных слов, ошибок, винных пятен: я мог произнести «ланцет, лорнет», но произнес «перрон» и стал невнятен. В моей крови древесной недобор и клавиш черно-белая растрава: немотствуют – приходит зубодер, клевещут – вызываю костоправа, а ты – негромкий струнный инструмент, уткнувший гриф в лирический цемент – пора оттаять, но суставы ломит, как будто лед сосуды леденит словами «доломит» и «белемнит», не лечит, а крошит и дуболомит. И как же мне с тобой поговорить? Прости. *** Смотри, царство-государство мое: желтая цапля, серебряная лиса, в гавани корабли и рудник в горах. Старец касается струн и сладко поет, струится вино… Все это мы, мой друг. Разве вода и дерево – не одно? Разве огонь – не душа твоего раба, что умер от лихорадки прошлой весной? Разные маски носят боги, они подчас притворяются кем-то, но это только игра или случайный сон, чуткий, как у кота. Знай же, если решил пройти по моим следам, что корабль – это ты. Я – это гора, я – это цапля, моя смерть – серебряная лиса. Ты – струна, что звенит. Ты – это вино. Пальцы и песня – ты, но я – седина. *** "Меня научил Церетели, Хозяин плавильных печей, Вливать не мочу – цинандали В пространство белесых ночей." Игорь Караулов Послушай: церетели, цинандали, шаланды, и биндюжники вставали в мякине хлебной, в ржавчине речной, но снова мы друг друга целовали, но снова мы куда-то уплывали, как эти непонятные кефали влекомые воздушною волной. Зачем же ты, мой враг, меня читаешь, как будто бы немножечко пытаешь, любимая, лиловая, листва, листай, берестяная, будь как дома, когда ты руки прячешь, невесома, когда ты совершенно незнакома и выткана из антивещества. Что до меня из этого сказали, ведь что-нибудь конечно же сказали, и плавали, и пели, и летали, и чешуей сверкали ледяной. «Гомункулюс, эфир, элементали и город в перевернутом кристалле». Про город в перевернутом кристалле я повторял за вами и за мной. Зачем же ты, мой друг, меня пытаешь, зачем то вечереешь, то светаешь, то дымка, то сплошная синева… Восьмую строчку спрятала седьмая, за точкой притаилась запятая, тем временем, земля совсем седая, а я забыл финальные слова. *** Человек-часы плюнул и возник, выпустил шасси и завел дневник. Он о том, о сем, так - нытье-нытьем, как мы всех пасем, яйцами трясем, о земной коре, о лесном костре, норах и корнях, травах и камнях. Мол, в горах, где Ной распустил ковчег, пойман был весной белый человек. Этот человек очень одинок. Он похож на снег с головы до ног. ..^.. Артем Тасалов *** Я слово вещее ищу В саду души своей осенней, И сам листвою трепещу, Встав на кленовые колени. Холодный ветер пьёт меня, Земля тяжёлая терзает, И я стою на склоне дня, Который сам себя не знает. Губой листвяной шевеля, Шепчу бессмысленные звуки. Молчит тяжёлая земля, Молчит холодный ветр разлуки. И запредельная тоска На сад мой звёздами струится, И вьётся, бьётся у виска, В любви сгорающая, птица. ТЕМНАЯ ВОДА Посмотришь вдаль, и – нет пути. Но сделать шаг ещё могу. И сердце теплиться в груди, Как солнце плавится в снегу. И солнце плавится в снегу – Январский яростный огонь. Я видеть это не могу! О, память, ты меня не тронь. И сердце теплится в груди Под пеплом выгоревших дней. Ему уже не расцвести Фонтаном праздничных огней. Но сделать шаг ещё могу, Уже не ведая – куда. Кто там стоит на берегу? Какая тёмная вода… 14 авг. 06 г. ТЕКСТ ДЛЯ ШАРМАНКИ Мгновенна жизнь и призрачна весна. Как вдох и выдох лето растворится, И вот уж осень в раструбе окна Листвою траурной слоится. Зима, зима… Скорей бы уж, скорей… Сомкнутся кукольные веки: Малиновые вспышки снегирей… Пустые контурные реки… Казалось – жил, казалось – нет конца. Но ветер смерти сделал круг над бездной, Лицо спадает маской с мертвеца, Мильоны глаз сияют славой звездной. 6 авг. 06 г. ..^.. Postoronnimv *** Здесь один небосвод И один горизонт На двенадцать вокруг расположенных зон. Здесь скупая весна И сухие дожди, И тяжёлые звёзды Висят до земли. Здесь кричат поезда, Как шаманы степей: И ложатся травой Кроны всех тополей. А дурные ветра Здесь ломают кресты, И на кладбищах нет Ни цветов, ни травы. Здесь слепая судьба, На полшага вперёд Обгоняя тебя - Как на выстрел идёт. ***И ни слова печали, поверьте, ни слова печали... Я стоял у стены.. Там-то мушку с судьбой повенчали... Здесь же мрачные сны обретали своих геометрий берега, и чужие послы добывали чужие границы в чужих берегах - так всегда разграбляли гробницы что рабы, что свободные люди, как евнухи чей-то гарем - и в том был не угар революций, а только лишь бунт гувернанток, прислужников, стаи богем. На границе ли сна, на границе ли про-провиденья, на границе ещё всё-таки да ничейных земель, я бы всё словотворчество просто зарыл в поднебесье, и уже б никогда не отрочествовал словом - его мракобесьем. Упаси меня бог, ещё слово сказать на досуге... Что пролог, эпилог, что нас судят небитые судьи... Дай мне силу молчать, дай забыть непременно всё это, только право оставь мне по-старчески дробно ворчать над вселенной. Над любой переменой её переменной. Я забуду стихи. Я умру. Не сумею сказать ни ползвука из азбуки - брось меня этой дорогой. Я забуду размеры и рифмы, я забуду всё это подстать однолюбу, что выходил жизнь как убогий. И тебе меня будет уже никогда-никогда не достать: не сверстать. Вот в чём смысл и радость - свобода она такова: безударна всегда - ей что вёсел, что вёсла, что просто обрубок весла: только сила важна, та, с которой ты берег покинул. Словно канул. А, может быть, просто отринул?
*** Все так просто, что даже сентябрь затих: оловянной листвой не стучат тополя, и, похоже, что простым перебором примет появляется стих и под ложечкой горько сосет, и встаёт осторожно у постели твоей, чтоб твое пробужденье застать, чтобы запах всю ночь прогоравшей листвы перепутать умело с сигаретным, и в горле горошиной встать, как одна только гуща кофейная раньше умела… Чтоб дождей несусветная ранняя - ранняя рать всех тугих перекнижей расклеила умно и дерзко… А ты был книгочей – ты сказался – лишь пыль вытирать с вековых переплётов, пока переплёт не разверзся…. Нам по на мокрой листве погадать, погадать, погадать... И узор на асфальте прощупать рифленой подошвой, изменить очертанье, почти, что его растоптать - что нам четкость картин, если рамка покажется пошлой... Что нам снег, что нам дождь, что нам вся королевская рать, что нам бог, что нам дьявол, что нам перекрест коромысел между всех сентябрей, от которых ты пробовал взять простоту, тишину тополей, неразбавленный смысл бытия... Все затихло в преддверье великой зимы, и мечты нас не то чтобы жгут – они нас оскопляют… А меж тем - все так просто: все умерло. Только весенние сны роговицу мою - чуть подсохшую - вдруг оживляют. ..^.. Александр Шапиро Песенка о половине любви Они обнялись и застыли, любовники ранней поры. Всего в них по два, по четыре, вот только любви полторы. Смотрите, как злые пичуги, завистливые воробьи растаскивают по округе бесхозные дольки любви. Как быстро летят – не догонишь. Скрываются где-то – невесть. Струится любовная горечь с тяжелых и смутных небес. И здесь начинается повесть, сюжет и заезжен, и плох, про жизнь как скитанье, как поиск сокровищ – запрятанных крох по лиственным кучам опрелым, по лавкам, по мокрым рядам, по линиям черным и белым, по станциям и поездам, по нищей чреде обиталищ, впускающих все голоса, – как мы, как и все мы скитались, надеялись на чудеса, на то, что найдется когда-то – не может быть, чтоб никогда – остаток любви небогатый в запасах чужого гнезда. *** В этой книге давно уже я не живу. Мне реальность дана задарма. Я в автобусе желтом по ветру плыву, как страницы, листая дома. Вот бы остановиться на энной версте и, легко отпустив высоту, плыть холодной улиткой на желтом листе, равномерно грустя на лету. Провинциал В прихожей он забуксовал так шумно, что решили сразу: к нам, господа, провинциал. Хозяйка, не убрать ли вазу? Сейчас войдет – и понеслось: сперва набычится с испугу, потом загнет на час речугу – про душу с истиной, небось. Чужак в заштопанном пальто – не лучший кандидат для речи в салоне. Истина есть то, с чем жить вольготнее и легче. Кого нам, римлянам почти, велишь упрашивать: прости наc? Душа, как внутренность, противна. Не веришь – Фрейда перечти. Пришелец повышает тон. Возвышенные речи в силе заставить нас закрыть балкон – соседи не оценят стиля. Винительные падежи и совершенные глаголы – все понапрасну. Нам со школы знакома прелесть полулжи. Зубрежка жизненных ролей нам стала настоящей школой. Скажи, что может быть пошлей любви, особенно бесполой? Ее адепт, дегенерат, застрявший в тридесятом классе, пускай вернется восвояси, в свой город выцветших оград. Пусть там он, ловкий философ, в карман не лезущий за словом, смущает темных рыбаков, их объявив своим уловом. Пускай их грязные штаны вывешивает, словно знамя. Вина наивного сознанья в его сознании вины. А впрочем, вставший на тропу вины, от нас отводит бурю. Виной обдуривать толпу дешевле, чем вином и дурью. А нас оставь, оставь одних, играть в слова, лечить простуду – дом старый, сквозняки повсюду, уж не избавиться от них. Песенка деревенского регулировщика Выхожу один я на дорогу. Классик А за деревнею – дыра. Другой классик Одним необдуманным росчерком начальственного пера назначен я регулировщиком в дыру под названьем Дыра. Днем солнечным, звездною полночью, честь отдавая Ковшу, стою на дороге проселочной и палкой в безлюдье машу. Чувырла намылилась в Выру, рванулся Мазай за Можай – я с радостью их регулирую: давай, говорю, проезжай! И в общем, никто не ропщет (и, в общем, кому роптать?), и честному регулировщику взятки суют за так: мол, ваше высокородие, поставленное над людьми, уж ты не серчай, юродивое, палочку приподыми! Величие правил движения в их созданности для того, чтоб ты был рабом положения своего, а мы – своего. Тем только и можешь быть лучше ты начальства и прочих стервоз, что данную волею случая власть не воспримешь всерьез. И палка взмывает: трогай, и путников, чуть спеша, уводит моя дорога, неровная, как душа. Все выше солнце, все шире поле, и я, в плену у правил, торчу в мундире и палку тяну, тяну… *** Сегодня жизнь особенно сладка, и платоническая липа тихонько гладит небо городка полубревенчатого типа. А городок толпится у реки, в воде хохочущая свалка, и женщина со мной, мальчишкой, взапуски бежит, и счастье брызгами. Как жалко, что память, как волна от вольного пловца, рассеивается, лишь подступаешь ближе, и некогда любимого лица я и во сне уже не вижу. ..^.. Елена Тверская *** “Что назначено всем - тем одним не трагично» Юрий Ряшенцев Что назначено всем, то и каждому будет, небось, колобковым и лисьим. В эти месяцы с «ябрь» осыпаться придется поврозь – я о листьях, о листьях. Что желанно, проси; вон ольха по серьгам раздает всякой твари несмелой, и вороны слетелись – планируют сложный налет на чужие пределы. Никого не минует прозрачная тайна сия, эти, с «ябрь», оглашают: Мир беспечен и смертен, но это – заслуга ничья И вина небольшая. Ю. Трифонову Что за память у прозаика! Не забыл он ничего. Как чудесная мозаика память скроена его. Он глазами стрекозиными и снаружи, и внутри Видит знаки негасимые, видит в смолах - янтари. Он запомнил имя длинное и названья странных птиц, И глаза его былинные видят небо без границ. Знает он расположения звезд – по центру и в глуши, И мельчайшие движения нашей неженки-души. Все выстраивает в линию, редким зреньем наделен Эту гибель голубиную видеть гибелью времен. Он так пристально внимателен к пустяковинам смешным, Как положено писателям и заказано – иным. Оттого сижу в тумане я с тонкой книжицей в руках Над рекой воспоминания о кисельных берегах. Мир-Труд-Май Обезьянка из глины. Леденец петушком. Вдоль по улице длинной Мы проходим пешком. В самом центре колонны, У машины цветной, Где плакат и знамена - Папа рядом со мной. Мы идем по бульвару А потом – по кольцу. И толпа не редеет, Не подходит к концу Петушок леденцовый, Обезьянкин кувЫрк; Этот сладкий, пунцовый Жженый сахар Москвы. Детство – краткая льгота. Дохрустит леденец. Черно-белое фото: Город, праздник, отец. Это время обманет, Но не сможет украсть Обезьянку в кармане И на палочке сласть. ..^.. Zimopisec *** Я пью один. Армянская таверна. Со мною нет ни друга, ни врага. Не грезятся ни крылья, ни рога. Не соблазняет благодать, ни скверна. Я пью один. Условно-безразмерна Лохань для шашлыка и коньяка, В котором растворяется тоска И застывает грустью эфемерной. Как хорошо под сводами молчать! Снаружи кто-то дышит на печать, А кто-то ждет постановленья свыше. А я сижу, тождественен себе, И камень укрывает от небес И скрипачей, что молятся на крыше. *** "О чем мы ноем, не скорбя?" О том, что брешь незаполнима? И тщетно- с белого листа Пытаться самонаписаться, для пустоты сказаться- вкратце, раз не получится сполна? Но жизнь легка, когда пуста, а то, что отнесется мимо, по дуновенью веренка- то это дар калейдоскопа. мелькают спутанные стропы летит эпоха и страна, как прочие- эпохи, страны, полузнакомы, чуть желанны, и мимолетны дерева, и мимохожа их неспешность, а наша праведность и грешность- давно пожухшая трава, и оттого легки слова и свет небесный- развлеченье. Стать одуванчиком- леченье. К чему мы мучаем себя? ..^.. Мимопроходимка *** Мой старый добрый Август, на краю Две тысячи какого-то там лета Махнув рукой на то, что не допето, Я шлю тебе прощальное лав ю И новых песен больше не пою. Ты помнишь майских планов громадье? Как загадали – так и получилось: Нашлись и дом, и верное зверье, И ко всему до кучи, е мое, В семействе прибавленье приключилось. И радоваться б, радоваться б, да, В наряды разноцветные рядиться, А я грущу, грущу, как никогда. Моя перегоревшая звезда, Мне от тебя ни спрятаться, ни скрыться, Ни рук согреть на тлеющем огне. Но как бы ни манили искры эти, Не свет – тепло по осени в цене. Так было, есть и будет. Или не. И мы за все, как водится, в ответе. А потому, мой Август, не зевай. Вали себе скорее, где южнее, Где падающим звездам вечный рай, Где что ни месяц - новый урожай, И женщины добрее и нежнее. Ну, что же ты замешкался? Бегом! Смотри – сентябрь рыжий дышит в спину. Я напишу. Когда-нибудь. Потом. А ты в ответ помашешь мне флажком – Рябиновым, кленовым, тополиным. ..^.. Алена Лаптинская *** Нам досталось нежное время, А не сорок четвертый год, Карамельное сладкое время, Нас никто из детей не ждет. Мы живем на таком промежутке Между нищенством и свободой, Что последние в жизни сутки Не толкают в огонь и в воду. Оттого ль, что дворцы стали выше, Оттого ли, что улицы шире, Мы по городу мчимся, мыши, И в огромном теряемся мире. В городское впадаем гетто И не слушаем откровений, Перешагивая субботы, Доживаем до воскресений. Мы спокойно проходим мимо Исторических наших драм, Вечный город под слоем грима Не пугает, как вскрытый шрам. Так и будет - по Сеньке шапка, А идущему суть - просторы, Потому мне сейчас не жалко Ни детей, ни себя, ни город. 16.08.2006 *** Осенний день стоял, как Белый Сурож В наполненном стакане, - янтарем, Решетки старых петербургских улиц Пересеклись лоб в лоб - и поделом. Нам было места мало, соглядатай Следил за жестом, сполохом лица, И, соскользнув с его груди покатой, Столкнулись наши мысли и сердца. Мы говорили тихо, сокровенно, На выселках держали диалог, И, если Бога нет, то неизбежно Есть перст судьбы и час семи дорог. Есть быстротечная у нас в гортани пена, Которая болезна и горька, И всё же город - вечный и степенный, Ему ли наши бренности алкать? Люби поморский сладкий Белый Сурож, И парки, и звенящие дожди, И стройные решетки старых улиц Люби, и большей близости не жди. Лет через сто, а может через двести, Откроют наши письма и прочтут, И ты придешь ко мне незваной вестью, А я отвечу: Да, мы жили тут. 19.08.2006 *** Если музыка есть у дождя, Значит, есть эта музыка У заката и у рассвета. Человек – это Не проходной двор. Человек – это Комната и вселенная, Брожение И воплощенье сюжета. Если женщина Открывает рот, Как ворота; Если женщина Уподобляется Слову охота, Высыхает, Как старый колодец, И пахнет тленом, - Имя её Раав, Не Елена. Закрывая глаза, я вижу Дом бревенчатый, В серых настилах крышу. Не желаю ни Орши, ни Парижа, Вижу воды Вуоксы, Тебя, ты в лодке, Как выходишь на берег С уловом ловким. Словно дева – свеченье нимба – В открытой двери Я стою и в избыточность Жизни верю. Если утром твоя Отплывает лодка, - Слышишь? - сердце дрожит И комком застревает в глотке. И, мне кажется, Вылетит вслед за тобой Малоросской Наивной Славянской душой. 07.08.2006 Гитарист 1. Это было в Ницце или в Барселоне, Море плескалось в белой песчаной ладони, Узкие улочки нас уводили в город На шоколадный запах и вкус пепси-колы. Помню твои потёртые белые джинсы, Рубаху на выпуск в пёстрых рисунках, ещё Помню Лючию, и то, что вы нежно дружили. Ты нес гитару на ленте через плечо. Ты всё рассказывал нам о рок-фестивале, О том, что в городе будет безумный бал, И выдавал на черной своей гитаре Такое, что замирал испанский квартал. Ты так играл, что хотелось тебя украсть, Как антиквариат, заточить в музей! Ты так играл, и слух переполнил всласть! Но всё равно не хватало игры твоей. Что же? Она смотрела - на тебя, на бога, Зная весь искус твой, поцелуя вкус. Я же смотрела в пропасть, в тебя, в итоге, Зная, что непременно туда сорвусь. Мы провожали Лючию домой к подъезду. Мама Лючии Лючию давно ждала. Вы попрощались за дверью, и я, как в бездну, Канула и на мгновение умерла. После мы шли по улице и молчали, - Двое врагов - на желчный свет фонарей, Мы уходили в ночь, и мы точно знали, Что с нами будет, и что после будет с ней. Жабры трепали воздух ночных кулис, Музу пускал по венам в межструнных строках,- Играй, играй, играй, играй, гитарист, Меня волнует извечная тема рока. 21.07.2006 2. Ты прикасалась к музыке моей, Когда ножом она ложилась в ножны, Еже тепла от вытертых кровей, Еще красна новорожденной кожей. Лишь раковину слуха на волну Настроишь и поймешь сюжет мотива. На языке тебе я протянул Мою жемчужину, сглотни. Живи красиво. Тебе твердил, что я - не казначей, В тебя входил я праздником зачатья, Навеки твой и навсегда ничей, К тебе стремился я прихода ради. Твоя спина в моей руке струна. Настаивал: ты в небо погляди, Там повенчали наши имена Под сводами собора Гауди. Свободны от тебя мои глаза, Прощанием моим тебя не тронуть, Над Барселоной стынут небеса, Им не насытиться тобой, моя Мадонна. 28.07.2006 ..^.. Светлана Антипченко *** пусты лесные терема лампадой тусклой тлеет осень и возвышается зима как белый слон над пёстрой моськой ни зги ни сойки ни грача лишь я ступаю шагом шумным своё безумие влача как новый ладный полушубок и мне понятен страх земной смотреть назад - грешно и дико Орфей, по-моему за мной крадётся тихо Эвридика её не нужно отрицать мне слышен шум и робкий кашель шаги считаю до конца аида - кто-нибудь расскажет как в ожидании весны я прислонюсь к лесному тыну и синим снегом слёзы смыв усну и кажется остыну *** сонным покоем забыться смочь - это несложно, но хищною кошкой зевает ночь глядя в моё окно не исполняет желаний джин замки вокруг круша и на столе как кинжал лежит сущность карандаша ... в этом миру осторожен будь старый, слепой, хромой смейся, шути, обзывай судьбу плакать - ни боже мой если нагрянет, сдержать сумей мне бы вот так суметь слышится звон, но в твоей суме золото - это медь ... - бурной рекою течёт строфа - та же всегда вода время нарушено - это факт необъяснимый, да это порез, перелом, нарыв только всегда внутри рану затянет, от взгляда скрыв, красный платок зари ..^.. Сергей Шоргин НЕЛЮБОВЬ Песенка о половине любви AShSA От одной нелюбви до другой нелюбви - Пустота, словно белое поле листа. Не кричи, не зови. Доскачи, доживи До знакомого оклика возле поста. И опять понесётся ночей череда, Будет сонная осень подобна весне. Нелюбовь удаётся найти не всегда, И порой она выше любви по цене. Время скрытых обид и отсроченных дел. Время временных бед и чудес в решете... Но опять ты покинешь знакомый предел, Чтобы снова искать нелюбовь в пустоте. *** Снова в путь отправляемся на заре, С недосыпом сражаемся и хандрой. Нас не ждёт восхищение на горе, Нас не ждёт отпущение за горой. Власть нас радует крошками, не любя, Словно в парке на лавочке - голубей. Императоры властвуют для себя, А о ближних печалится лишь плебей. Закалилось терпение как булат. Вся беда - в ожидании новых бед. Нету смысла доказывать постулат, Надо просто поддерживать паритет. Заклинанья и лозунги - ерунда, Перемена правления - неважна. Эти игры значения никогда Не имеют. Важнейшее - тишина. ..^.. Илья Будницкий *** Не гневи судьбу, говорю, Не криви губу. Не вертись в гробу, говорю - Не вертись в гробу. Этот мир не мал и не мил Для попыток встать. Возмутитель спокойствия! - сил Созидалось пять. И когда восстала одна - На разрыв и рост - Остальным не vita видна, А сплошной погост. Потому как раны земли Не залить водой, И Эол вблизи и вдали Поражён бедой. "А огонь-то где, говорю - Что же там с огнём?" Хорошо - я вновь повторю - Не вертись - ты в нём. ..^..