* * * 

Труды твои и плоды твои,
всё остальное — моё.
Некоторые говорят: кругом воробьи,
прочие говорят: вороньё —
врановые — всё родственники твои,
птички небесные, ё-моё. 

Птичка божия — ворон, лети высоко,
пари в облаках, избегай облаков,
в небесной шуге крылом-топором
воронёной сталью, вороновым пером
железным рубись, потом разберём,
кого добыча найдёт.
В киселе не видно выложенных крестом
огней, фарватера, за бортом,
слава богу, не ноль, на крыле — не лёд. 

Птица божья — Кутх, — на двух топорах
не тонущий в немирных мирах
надмирных, ты был божеством, вчера
ты сушу тянул со дна,
запрягай скорее своих горбуш,
всё опять в дыму, темно как в гробу,
и земля почти не видна. 

29.11.06 

    ..^..




* * * 

Ремесло моё — смерть от удушья.
По кюветам шофёрские души
в пыльный, серый нечищенный купол
волоконца вплетают, и скупо
освещённая голая трасса
в паутине. КамАзы, КамАзы —
вечной памяти злыми нулями,
по туманной реке — кораблями
без руля, без ветрил — дальним светом
по макушку набиты кюветы, —
Что Варшавка теперь, что Пекинка.
Поменяй на прощанье пластинку —
там про остров какой-то в тумане,
про зовёт и про, вроде бы, манит,
и про что-то ещё. Засыпаю.
в унисон габариты вступают,
тикитакают в сером и скучном.
Ремесло моё - смерть от удушья,
от обочины чахлого леса,
от невидимой плотной завесы
в час быка. Дальше - только по звёздам.
Этот воздух — уже и не воздух.
В час пустой, не означенный цифрой,
восходящий надкушенный цитрус
керосиновой лампой мигает
и слепит, и трещит, и пугает
ближним светом своим, дальним светом,
и шатается мгла по кюветам. 

29.09.06 

    ..^..




Аккорд 

невкусно жилось человеку несладко и жить не умелось
и жить не хотелось и мёртвое дерево плакало ночью
как будто живое а спросишь о чём древо плачешь
о чём слёзы льёшь не ответит лишь жёлтая смолка
и хвоя шуршит осыпаясь и тонко бормочет стеклянный бубенчик
пойти бы купить бы пучок хлорвинила китайской работы
пластмассовым счастьем украситься чтоб не саднило
оно и не плачет у этих пластмассовых проще по жизни со смертью
вот люди придут пожелают пластмассовых благ хлопнут пробкой
покурят ещё помолчат и уйдут постепенно
и дерево жёлтое дрогнет струной-мишурой-канителью
допустим басовой блеснёт лакированой декой
и тихо из пыльного выйдет угла и отправится дальше
куда-то врастать и стеклянный бубенчик чуть громче чем прежде
вот только ни слова понять невозможно из тех бормотаний
из тех переборов пойти бы и лесом расти всё одно поливаешь пустыню
и снег из песка вырастает а может врастает
в песок если не поливать осыпается хвоя
и даже у этих пластмассовых если и проще со смертью
то плачут зачем-то ночами ну да не умелось ему не хотелось
а вот прикатил на оленях собаках и рыбах потёртых
и что-то в трубе зашуршало похоже на ветер
пусть ветром и будет ну да ветер ходит не к детям
оставьте в покое а к детям приходят потешные эти
в которых они и не верят а ждут и ведь правда приходят
и бог улыбается с неба которого нету но всё-таки тоже
пусть будет и жёлтое дерево угол покинув
танцует а после уходит оставив аккорд напоследок
аккорд напоследок аккорд напоследок аккорд напоследок 

28.12.06 

    ..^..




* * * 

Вот я говорю, что я — не он,
и он говорит, что он — не я,
и я давно от него отрешён,
и он отключён от меня,
и нас перепутать никак нельзя. 

И ходим мы по разным кругам,
и гвалт беспросветный меж нами, и гам,
и вяжут нас по рукам и ногам,
и ходят по рукам и ногам. 

Ты вот спрашиваешь, что у меня за мечта,
а я хочу превратиться в кота,
стать серым помойным зверьком,
любить лишь тех, кто пушист и хвостат,
славить бога рожденьем новых котят,
а вас — обходить тишком, — 
вот такая она — мечта. 

И я давно стал серым котом,
я ваших ног избегаю с трудом,
сплю в подвале, ем чёрнозём,
в сером городе под серым дождём,
а он — не знаю о нём,
и кого он ест - не знаю о том. 

И ты говоришь: он похож на меня,
и я говорю: похож,
как пуля на пулю, как нож на нож,
но мы — давно не родня. 

И ты говоришь, что это пройдёт,
и я говорю: пройдёт,
как жизнь напролёт и не-жизнь напролёт,
навылет, и также возьмёт в оборот,
как смерть и не-смерть напролёт.
Впрочем, и это пройдёт. 

Отряд не заметит потери бойца
и яблочко-штрифель споёт до конца,
и яблочко-песню доест,
и сидром запьёт, и полный привет —
я больше — не я, а его вовсе нет,
как нет ни души окрест. 

26 — 28.11.06 

    ..^..




* * * 

Всё когда-нибудь будет в прошлом и прошлое заметёт —
ты бы так свои следы не сумел замести никогда.
Даже если трясёт и треплет — возможно, и это пройдёт,
и бедой не будет беда, а вода — уже не вода, —
слишком чёрная на просвет и рыбы в ней — не рыбы, скорей — кроты, —
роют муть, не замечая собственной слепоты. 

8.11.06 

    ..^..




Натаниэль 

Натаниэль печальный уплывает
в ушко игольное двугорбым бактрианом, 
как в мусульманский рай - глухой кузнечик, 
привыкший слушать мир коленной чашей.
Сей чаши не испить и не увидеть, 
но в ней — концепции танцующих Ламбаду, 
однако: что ламбада? Бог есть Bossa, 
а время — патока, и горлышко бутылки, 
освобождённое от сургуча, дарует
нам терпкое предчувствие утраты. 

В ушко игольное входящий не узнает, 
что ода бедности пропета всуе.
Свобода — это словно снег на крыше, 
кермек беспутный, дюны бормотанье, 
когда хамсин песок переметает, — 
осталось лишь запомнить очертанье
морской волны, что ласково терзает
оскалившийся остов побережья. 

4 - 6.06.00 

    ..^..




* * * 

Подвывернут тебя, подзавернут,
подвыпотрошат, сделают героем
культурным, и пойдёшь гулять, как кнут
над стаей мух — осипшим домостроем, 

и встанет лес, что встрёпанный орган,
и ввинтится в лохмотья зычной хвоей
на голубой дороге, будешь впаян
диезом в опустевший нотный стан. 

12—13.12.06 

    ..^..




Саундтрек 

От фильма остаётся лишь саундтрек —
несколько музыки и невырезанных шумов.
Ежели ты двумерное, то есть, не вполне человек, —
становись персонажем, но не путай трюмо
с телевизором, потребляя горькую под рукав,
сладкую под Леграна, — рискуешь столкнуться лбом
с исходящим другим двумерным, тогда и поймёшь, кто неправ,
но в глазах уже — золото на голубом,
и, помыслив себя грибом, полезешь на стену и возгласишь: 
«Бэдмэн я, Спойлермен, черепашка Нельзя!» —
а в пустой черепушке только и есть, что скребётся мышь
или алмаз подчищает остатки звука, взяв
на абордаж тишину, сделав её лютей
Оймякона, триллера, тетриса, латунного торса той,
что прижила от тебя китов, собак и людей,
удостоенных в титрах лишь запятой;
голоса её, компрессированного давностью лет.
Шербурский зонтик заменит тебе параплан
в восходящих потоках. Тени же — нет как нет.
Немикшированный ветер морщит экран
зеркала, двумерное впечатывается в паркет. 

Сор бумажный мятётся, экранный снег ли, песок. Саундтрек. 

25.10.06 

    ..^..




* * * 

Прах тебя подери, затяни прах —
чёрные снегири сидят на чёрных горах,
чёрного снега ждут, а он, выпадает — бел,
будто бы никогда не тонул, не горел, —
на чёрных сидят ветвях, чёрные раззевают рты,
белой ждут темноты, будто нет иной темноты,
чёрныя ждут зимы, а она — как всегда,
только жужжат провода,
прахом с неба — вода. 

11.12.06 

    ..^..




Варанаси. 4:33 AМ 

В пятом часу утра умирать легко.
Легче, чем после полудня — примерно как на закате.
По траве разливают утреннее молоко
с привкусом дыма. Возле твоей кровати, 

затем что некому, никто не мозолит глаза.
Всякой сиделке положено видеть доброго мужа
хотя бы во сне. Ожидаемая гроза
мурлычет с юго-востока. И никакой не ужас 

подкрадывается, а дремота и шуршание будущего дождя.
Поворачиваешься на спину. Как учили, складываешь на одеяле
руки. Выдыхаешь. время спустя,
положенное — отдаёшь, получаешь — что обещали. 

Мимо светлой мечты, мимо всяческой маеты,
наук и религий, копошащихся в первом классе...
Даже если дословно запомнил дым — это вовсе не ты.
Теперь ты — лодка — вниз по теченью — от пристани в Варанаси. 

14.03.06 


    ..^..