авторы
Лиролего
|
|
АЛЕКСАНДР КАБАНОВ Потеряется время в базарной толпе Потеряется время в базарной толпе, с кошельком прошмыгнет поговорка. Что отмеряет райская птица тебе, чем накормит сорока-воровка? Пересохла гортань от черствеющих крох, и зовет меня в новые греки - этот ямб долговой, где сидит Архилох, дважды кинутый по ипотеке. Тополей узкогорлые амфоры я запечатаю песней сургучной: «Отплывай Терпсихора в чужие края, не печалься о Греции скучной…» Здесь цезуру (как стринги) не видно меж строк, и блестит миноносец у пирса - будто это у моря проколот пупок, будто это встречают де Бирса. Отплывай Терпсихора в чужие края, позабудь беспределы Эллады, и кому-то достанется нежность твоя, от которой не будет пощады. ..^.. ЛАДА ПУЗЫРЕВСКАЯ большая вода 1. Вода, кругом вода – Нева больна, проспекты – цвета белены и льна, и нет следов, и не ищи, простыла на сквозняке сенном и не вольна накрыть тебя бесстрашная волна, но вот она, опять, заходит с тыла, где сам себе – и зодчий, и вандал, ты ищешь город, где везде – вода, осевший горизонт сорвало, вспорот и млечный, путь – попробуй, совладай, за тридевять такой звенит валдай, что эхо плавит провода…А город бликует ли, блефует ли – спроси, кто вертит дождь вокруг своей оси, в залив сливая сточные цитаты?.. – но столько безымянных хиросим горит в объятьях оловянных зим, что и атланты подались в солдаты за пригоршню не-ломаных грошей, пусть стаи рифм, гонимые взашей к большой воде причастным оборотом, блажат взахлёб, их к делу не пришей, и так с избытком вырыто траншей, а вот гранаты раздают – по лотам. Кораблик твой из сводки биржевой не выдержит – да тише, тише, Ной, накличешь, часом, новую хворобу – так кроет Питер хлёсткой тишиной вода – беда… Ты сам-то как, живой?.. Все не войдут, не вывезти, не пробуй. 2. Урони в эту воду что-нибудь – хоть слезу, хоть монету – да разницы нет, не дрогнет безмятежное невское олово – там, внизу не подставит никто ладонь; ни дорог нет, ни каких-то других, неведомых нам путей, только дно там – темно, как на поле брани ихтиандра и тени – без сумеречных затей. Раньше дно было небом, теперь – собрали по осколочным бликам-отсветам, по лучам витражи составляем вновь – слой за слоем проступают слова, но их нет кому получать в эпилоге, что проще звать – предисловьем. Расскажи-ка мне лучше, в чьих и куда свезут протекающих лодках нас – чей здесь берег, если тот, кто нас держит задумчиво на весу, ни в потоп, ни в потом, ни в себя не верит?.. Вот и тянем-потянем время, что тот бурлак – на песочке зыбучем шаги чеканим… Только ты не сдавайся и крепче сожми кулак, спрячь его от меня, если – сможешь... Камень. 3. Вода воде, живая – мёртвой, рознь, раз аш два о состав кому-то важен, в такой потоп любую рифму брось – зальёт стихами из небесных скважин, но мы не скажем ни слова в проливной заветный свист – гони волну, сквозняк, чумной и шалый, заплечных снов восставший vis-а-vis – он бьет на пораженье, не на жалость, не отражаясь в расширенных зрачках пустых зеркал, спина к спине, шаманят в зыбком танце паломники поломанных лекал – их так учили – не метать, метаться, так жжет metaxa сведенную до верхних нот гортань ночных бродяг, не дочитавших списка ушедших кораблей – чуть ближе встань и посмотри – нет, это слишком близко, и не без риска забыть проснуться – город, весь в огне, дрейфует в ночь и, сколько ни тони мы, не бросят трос – ни зги, ни лодок – не протянут рук владельцы пантомимы, неутомимы в привычке разводить к утру мосты, в убыточной торговле камуфляжем, нас не простят, да не дадут остыть – дороговато станет эта блажь им... Но мы – не скажем. ..^.. АМИРАМ ГРИГОРОВ Сердце без тела Как цыганские цацки, блескучи, Как ненецкие нэцкэ, просты Наши сны. Нипочём не наскучит Их проглядывать. Проще прослыть Неусыпным, кого не засыпать Рыхлой почвой под музыку слов, Только вот не прослушать азы бы. Тишине боязливой назло, Совершенье желаний готовя, Кроткий юноша лампу потёр. Мы кроты в ожиданье кротОвин, По весне уходящих под дёрн. Всё, что значило, вмиг облетело, Верно, жизни не будет другой. И колотится, сердцем без тела Колокольчик под курской дугой. ..^.. ИГОРЬ КРЮКОВ Сентябрь в Коломенском "...разве этот камин обязательно надо топить..." Л.Мартынов Молчаливый, как резчик стекла, День, начавшись ни шатко, ни валко, Вдруг застыл, вопрошая: Ты чей? Сеткой трещин продлилась ветла, Чайной чашкою звякнула галка, Взбаламутив чаинки грачей. В сентябре - перепончатых луж Нет в помине, но вот спозаранку, Ты отметишь, что, кроме всего, Город обликом стал неуклюж И дерев роговая обманка Не прикроет безвкусья его. - Не беда, что пойдут на дрова, Но не будут дымиться в камине… - Из сосуда, что взят неспроста, Влить в себя потеплее слова, Не ропща, заскользить, как по глине к смутной сути пустого листа. Выстрел пушки попал в молоко, Заиграла Капотни зарница, Грея душу сивухе подстать. В сентябре расставаться легко, И легко в одиночку напиться, И совсем ничего не писать. ..^.. ЭЛЛА КРЫЛОВА Ангел Магдалины 1. Темным-темно и холодно. Постыла постели оскверненная могила. Белей белья на нем бледнеет ню, и семя промочило простыню. Что взлеты духа, что его боренья, когда, превозмогая отвращенье, я с этим - новым - падаю в кровать, и поздно отказать, и гадко - дать? Девицей следовало мне остаться. Между психушкой и монастырем куда блуднице блекнущей податься, в какой странноприимный водоем? - ведь выплыву. Петлю какую ладить? - порвется. Бог покуда бережет. Чего Он ждет от закоснелой бляди? Неужто покаяния Он ждет? Да, не по Твоему жила закону, а по мирскому, ну так ведь с людьми, не с ангелами (броситься с балкона? - боюсь, взлечу), пожалуйста, пойми! И мне не жалко было тленной плоти, чтоб ею услаждалось мужичье. Душа росла в возвышенной заботе и помнила призвание свое. И вот Ты нежно отнимаешь душу, а время отнимает красоту. ... Как мышки, в церкви серые старушки, и каждая - с сухариком во рту, - ах, плоть Христова!.. 2. Зимний дождь по заржавленной жести выбивает тревожную дробь. Прокопченные трубы предместья, луж коварная скользкая топь. Нет достойней пути, чем к Голгофе от Фавора Твой путь, но кому он по силам? В кафе Мефистофель подмигнул, - нынче сытно ему. Морось, чья-то скабрезная шутка, и фонарный разбрызганный свет. И внезапно так больно и жутко: вдруг Ты выдуман, вдруг Тебя нет? О, Возлюбленный, скоро ли встреча? О, подай хоть какой-нибудь знак! Кто меня обнимает за плечи? - только ветер, и холод, и мрак. Я тускнею, я никну, я в глину возвратиться готова, Господь. Ты узнаешь Свою Магдалину: ах, кладбищенских ландышей плоть... 3. Свет фонарный мигнул и погас на промозглой безлюдной Галерной. Под колеса бы лучше попасть, чем глотать этот воздух холерный. Без тебя жить нельзя, а с Тобой невозможно. И кто искуситель? В купол синий, бездушный, слепой Ты воскресную встроил обитель. Поглядишь - ничего, пустота. Ни моста, ни парома, ни брода. На плечах перепутье креста - вот и вся-то, по сути, свобода! И оно повергает во прах, коль не вздернуть его вертикально. Страх не боли - бессмыслицы страх, тщетной жертвы, нелепой, случайной. Ты ушел, но осталась война, смерть лютует по-прежнему в мире. И кому Твоя святость нужна в коммунальной скандальной квартире бытия? Пусть уводят меня (пальцы - лед, даже сквозь рукавицы), чтобы до наступления дня униженьем моим насладиться. 4. Уж сколько лет на гору ту гляжу, всегда туда, куда бы ни глядела, и вижу на кресте Христово тело, дрожу, и плачу, и с ума схожу. В глазах любимых - тот проклятый крест, в июльской роще - скорбное распятье. И алчу я монашеского платья, и свет мирской, как соль, мне очи ест. Но день настал. Во мгле счастливых слез я в дом вбегаю и кричу в передней: - Я видела! Он жив! Воскрес Христос! А мне в ответ: «Пустое! Бабьи бредни.» 5. Обезумев, бреду по опушке родимого леса, в соловьином бреду, в ликованье не чувствуя веса. Я никто, я ничей - это значит, Господний - ребенок. И вручает ручей мне пятнистые, как олененок, в светотени свои - для меня лишь журчащие - тайны. И гремят соловьи, что сегодня у Сына свиданье с нареченной Своей. На меня указуют открыто пальцы тонких ветвей. И цветов раздушенная свита провожает меня в глубину - в изумрудную чащу. Там, где, кудри склоня, держат озера брачную чашу ивы, где под ногой под босой мох густеет прохладный, ждет меня дорогой мой возлюбленный, мой ненаглядный. «Иисус!» - я кричу. И «Мария!» в ответ - сладко, странно. И летим по лучу, взявшись за руки, в свет несказанный... ..^.. ГЕННАДИЙ ЕРМОШИН Холода (ноябрьские записки) Сколько можно держать На весу это серое небо, И прозрений нектар Собирать с запоздалой тоски?.. Голь-судьбу ублажать Стопкой Леты и корочкой хлеба?.. Но ползут холода, Как туман с предрассветной реки. Холода, холода… Вновь скуют и закроют границы… И угрюмый конвой – По этапу метелей и вьюг, Где гудят провода, Замерзают и падают птицы… Ну, а сфинксы давно От греха потянулись на юг… Здесь уже не казнят, Только чаще и чаще хоронят, И не бьют по рукам, - По своим, видно, бить не с руки. Над молчаньем ягнят Что ж архангелы так гайворонят? Лучше б нашим волкам Разъяснили - нельзя за флажки! Не прибудет полку Князем Игорем… Вещим Олегом… И не я, нетверёз, С казаками – на стрежень в челне… Не меня повлекут По кровавому липкому снегу… Лишь молитвы берёз Пусть хоть чуточку и обо мне. Время – лекарь-палач… Догорает пора золотая, - Опереточный фарс Столько раз предававшей страны. Ярославна, не плачь. Нас листает Господь, не читая, Ф.И.О., профиль, анфас, Даты жизни и степень вины. Бланки «Совесть» - пусты. Наши совести - блудные сфинксы. В прах истёрлись слова: Дым отечества… Русь – к топору!.. И волхвам – до звезды Пропадать по дорогам провинций… По Путивлю.уа, Переславлю-Залесскому.ру… Мы в зиме испокон, Лишь поблазнит весна временами Лёгким взмахом крыла, Но другие миры предпочтёт… Только б в сердце – закон, Купол звёздного неба над нами, Да немного тепла, - И Господь, наконец, нас прочтёт… ..^..