Александр Максимов

Хищники-золотоискатели
(очерк "маньцзинского" восстания)

Предисловие

Все началось со старинного японского черного лакового альбома, украшенного золотым рельефным рисунком и перламутровыми хризантемами, который не так давно приобрел для музея ДВГТУ в московском букинистическом магазине на Петровке Геннадий Турмов, профессор, почетный гражданин Владивостока. Наряду со снимками кораблей «Память Азова» и «Рюрик», их команд, видами Японии и Владивостока, две страницы альбома оказались заполнены фотографиями трех девушек, которые с удовольствием позировали перед объективом: вот они в лихо примеренных морских фуражках, вот - с винтовками, а здесь просто уютно устроились на крыльце деревянного домика. Чей-то аккуратный почерк сохранил их имена - Александра, Мария, Клавдия. И фамилию - Максимовы, довольно распространенную во Владивостоке еще в конце XIX века.

 Тайна этих пожелтевших от времени снимков открылась, когда весной этого года в столицу Приморья приехала с выставкой санкт-петербургская художница Наталия Максимова. Тогда-то и выяснилось, что эти милые барышни оказались не кем иным, как дочерьми первого владивостокского писателя Александра Яковлевича Максимова. Счастливые, беззаботные в один из солнечных летних дней 1896 года, сестры еще не знали, что пройдет совсем немного времени, и они осиротеют: в августе скоропостижно умрет их отец, а в октябре семья навсегда расстанется с Владивостоком.

БРАТ НА СМЕНУ БРАТА

- Надо сказать, что в семье Максимовых был еще сын, - говорит Наталия Александровна Максимова. Как выяснили работники государственного исторического архива Дальнего Востока, он родился во Владивостоке 18 сентября 1877 года и был крещен в Успенской церкви. Известны также имена его восприемников, это: майор Яков Максимов, мичман Сибирского флотского экипажа Леонид Арбузов, жена лейтенанта того же экипажа Евграфа Чепелева - Вера Александровна. Таинство крещения совершили священник Михаил Воронцов с дьяконом Виктором Литвинцевым. Сына нарекли Евгением. Так звали и старшего брата Александра Яковлевича Максимова - Евгения Яковлевича (моего деда), разница между ними составляла два года. Обоим выпала яркая и, к сожалению, не очень длинная жизнь, богатая путешествиями и многими испытаниями. Они редко виделись: младший брат, выбрав путь морского офицера, отправился сначала в кругосветное путешествие, потом не один год служил на Тихом океане. Старший, как тогда было принято, пошел по армейской стезе, участвовал в Ахал-Тэкинской экспедиции генерала Скобелева, в сербско-турецкой войне, имел много наград и прославился в англо-бурской войне, где командовал иностранным легионом. Был удостоен звания фехт-генерала Бурской республики. Получив тяжелые ранения, вернулся в Петербург. Его называли храбрейшим из храбрых. О Евгении Яковлевиче Максимове немало написано не только на русском, но и на английском языках.

К сожалению, переписка, которую вели братья, не сохранилась. После революции, особенно в годы начинавшихся репрессий, было опасно держать в семье вдовы «царского офицера», оставшейся с двумя детьми, такого рода документы.

С детства я слышала от отца рассказы о дедушке, его необыкновенной храбрости и благородстве. Это воспринималось как прекрасные легенды о какой-то далекой, совсем другой жизни. А свою бабушку - Марию Николаевну Максимову я видела в последний раз, когда мне было три года. Она умерла в блокаду в осажденном Ленинграде. С годами мне все больше хотелось узнать об истории своей семьи. Вот почему очень обрадовалась, когда весной этого года мне представилась возможность посетить с выставкой Владивосток, город, где брат моего деда-капитан 2-го ранга Александр Яковлевич Максимов провел в общей сложности около шести лет. Познакомиться с теми местами, где он жил, служил, о которых столько писал в своих статьях и книгах. Я надеялась хотя бы чтото услышать о нем, но действительность превзошла мои самые смелые ожидания. Оказалось, здесь, в Приморье, его знают и помнят! Это было главным открытием для меня во Владивостоке. А помогли мне в этом Нелли Григорьевна Мизь и Геннадий Петрович Турмов - за что приношу им самую глубокую благодарность. В публичной библиотеке Санкт-Петербурга хранится 10-томное собрание сочинений Максимова, а также немало других изданий его статей и книг, посвященных кругосветному плаванию на корвете «Аскольд», жизни Владивостока, Уссурийского края - «Далекому Востоку» Судьба распорядилась так, что после кончины Александра Яковлевича в 1896 году, который сотрудничал с газетой Новое время, его брат Евгений продолжил его дело и стал направлять туда корреспонденции из разных точек земного шара. Когда в 1904 году началась война с Японией, он, не смотря на свой 55-летний возраст, добился разрешения ехать на фронт, считая, что не может жить спокойно, когда гибнут его товарищи. Как рассказывает Наталия Александровна, по семейным преданиям, уходя на фронт, Евгений Яковлевич сказал жене, ожидавшей второго ребенка: «Вернусь ли с Георгиевским крестом, погибну ли - сына назовите Георгием». С той войны он не вернулся, пал смертью храбрых в 1905-м, командуя батальоном Орловского полка. Сына назвали Георгием, который в будущем стал известным оператором. Он снял множество фильмов, в том числе популярнейший - «Подруги», Георгий погиб в годы Великой Отечественной, Старший сын Евгения Яковлевича Александр, отец Наталии Максимовой, воевал на Ленинградском фронте, позже стал профессором, доктором технических наук, до 83 лет преподавал в Ленинградском горном институте и дожил почти до 90 лет.

ОФИЦЕР-ПИСАТЕЛЬ БЫЛ У НАЧАЛЬСТВА НЕ В ЧЕСТИ

Александр Максимов, значившийся под номером вторым (известно, что во Владивостоке в конце позапрошлого века служило более пяти офицеров с такой фамилией), родился 26 августа (ст. стиль - прим. авт.) 1851 года в Царском Селе, где стоял полк, в котором служил его отец. В первый раз он прибыл во Владивосток, в Сибирскую флотилию в 1874 году 23-летним мичманом. За плечами молодого офицера были морское училище, которое он окончил блестяще, вписав свое имя золотом на памятной мраморной доске в числе лучших учеников. А еще, кругосветное путешествие на корвете «Аскольд», с него, собственно, и началась литературная деятельность первого писателя Владивостока, чьи зарисовки с большой охотой печатал журнал «Всемирный путешественник». Владивосток поразил морского офицера буйством природы, сказочным рельефом, бескрайними морскими просторами, В тот же году на шхуне *Восток* он отправился обследовать северо-восточное побережье Японского моря. В последующие годы Максимов выходил в Охотское море. Сегодня в Приморье есть мыс Максимова, одноименные селения и речка - Максимовка, а в поселке Терней имя писателя носит библиотека. Впечатлений накапливалось столько, что Максимов не мог ими не поделиться. Он вел подробнейшие дневники, куда заносил все увиденное и услышанное. Вскоре эти записи легли в основу его повествований, С неподдельным энтузиазмом он писал о Владивостоке: его природе и людях, инородцах, населявших эти места, их нравах и быте. О состоянии морского дела. Он сотрудничал с газетами «Новое время», «Санкт-Петербургские ведомости», популярным журналом «Нива». Именно от Максимова, который часто подписывался псевдонимами Горемыкин, А.М. - Россия узнавала, чем живет ее далекая окраина. К слову, Максимов первым рассказал о подвиге моряков «Крейсерка» - сторожевого судна, погибшего осенью 1889 года в своей повести «Тюлений остров. Драма на море», Книги Максимова современники ценили за документализм, экзотику, а литераторы, случалось, критиковали за сочинительство в ряде беллетристических произведений, Спустя пять лет в июне 1879 года Александра Яковлевича перевели на Балтику, Он прослужил там почти полтора десятка лет.

«ТОЛЬКО НА ВОСТОКЕ МЫ ОБЛАДАЕМ ОТКРЫТОЙ ДВЕРЬЮ В ОКЕАН...»

В апреле 1895 года Максимова неожиданно снова отправляют во Владивосток, младшим командиром Владивостокского порта. Причины этого назначения вызывают, мягко говоря, удивление. Особенно, если учесть, что за безупречную службу на Балтике (известно, что А. Я. Максимов долгое время был адъютантом штаба Кронштадтского порта) офицера отметили не только российскими орденами, но также наградами Австрии, Пруссии, а французское правительство - крестом Почетного легиона. Вероятно, честная   бескомпромиссная позиция Александра Яковлевича не всегда была по нраву начальству. Больше того, в те времена, думающий, пишущий офицер, да еще публицист и беллетрист, не мог прийтись ко двору. Чего стоила одна его брошюра «Наши задачи на Тихом океане», опубликованная в Санкт-Петербурге в 1894 году, Как вспоминал известный русский капитан Д.А. Лухманов, руководство травило Максимова, чиня ему немало препятствий в продвижении по службе. Он считал, что судьба писателя сложилась трагически, Действительно, во второй свой приезд во Владивосток Максимов, насколько известно, надеялся, что дальневосточное начальство поймет его лучше столичного, но этого не произошло. Многие офицеры тоже сторонились писателя в погонах, считая выскочкой и петербургским щеголем. Надо сказать, что Максимов не только живописал красоты природы, но смело критиковал многие несуразности местной жизни, к примеру, недостаточное оборудование порта, отсутствие сухих доков, скверное снабжение города питьевой водой, его плохое озеленение и медленную застройку. «Особенно бедственно положение тех, кто живет в Матросской слободе,- писал он. - Дома невзрачные, в дождливое время на улице непроходимая грязь. Дороги в городе находятся в первобытном состоянии...». И тут же восклицал в одном из своих произведений: «Край этот от природы так богато наделен, что недостает только рук...».

Всего около года прослужил во Владивостоке на этот раз капитан 2-го ранга Максимов. Неожиданная напасть - прогрессирующая злокачественная анемия, буквально за месяц убила его. Он работал, даже будучи тяжело больным, брал документы на дом. Умер Александр Яковлевич в ночь с 22 на 23 августа 1896-го, непозволительно молодым, немного не дожив до 46 лет. Перед смертью его успел исповедать священник экипажной церкви Михаил Суслов.

Существует мнение, что в том же году во Владивосток прибыл служить сын Максимовых - Евгений, который, по примеру отца, выбрал морскую службу.

Хоронили Максимова со всеми причитающимися его рангу почестями. Была назначена команда в составе двух рот от всех, находящихся на рейде судов, приписанных к Сибирскому флотскому экипажу: канонерской лодки «Сивуч», транспорта «Тунгус», портового судна «Силач», пристрелочной станции, минного отряда и плавучих средств. «При фронте находиться хору портовых музыкантов, - значилось в приказе командира порта. - Параду собраться у экипажной церкви 24 августа в 2 часа дня...».

Александро-Невская церковь Сибирского флотского экипажа находилась в одной из так называемых, шефнеровских казарм. Судя по всему, неподалеку, в Офицерской слободке (она начиналась от Жариковского сквера и тянулась в сторону Экипажной) находился и скромный деревянный домик, в котором в последний приезд жила семья Максимова, и где Александр Яковлевич, случалось, ночи напролет готовил к изданию свое полное собрание сочинений (этот дом увы, не сохранился). Судя по всему, на его фоне и сфотографировались сестры. Как сложилась их дальнейшая судьба - еще предстоит узнать. Как и то, кому принадлежал старинный японский альбом, где оказались их снимки.

«Наша окраина не должна забыть помянуть его добром, - значилось в некрологе, посвященном А.Я. Максимову, в газете «Владивосток», - особенно за публицистические статьи в «Санкт-Петербургских ведомостях», в которых он ратовал против странного, если не сказать больше, проекта оставления Владивостока и перенесения военного морского порта в залив Святой Ольги. Время показало всю правоту взглядов покойного по упомянутому поводу».

Не прошло и двух месяцев, и жена писателя Мария Максимова отправилась с детьми в Санкт-Петербург. Портовая контора Владивостока снабдила семью ординарными прогонными по чину покойного и единовременным пособием в размере полугодового жалования Александра Яковлевича. В родном городе мужа, она смогла издать 10-томное собрание сочинений первого приморского писателя.

«Только на востоке мы обладаем открытой дверью в океан» - сегодня это высказывание Александра Максимова звучит как никогда злободневно. Хорошо было бы переиздать хотя бы часть его произведений, с комментарием. Это стало бы не только данью памяти первому писателю Владивостока, потрясающе интересным чтением для нынешних приморцев, но еще помогло бы лучше понять, как нам дальше жить на самых восточных рубежах страны.

Тамара КАЛИБЕРОВА

 

1.

Каждую весну, первыми теплыми днями, подымается на ноги все бездомное и бездельное население соседней Манчжурии и толпами переходит в Уссурийский край, представляющий для него обширное поприще всевозможных, более или менее выгодных, промыслов. Суша и море, в одинаковой почти степени богатые разнообразными естественными произведениями, сулят этим бродягам если не скорое и легкое обогащение, то хороший кусок хлеба на целый предстоящий год. Земля привлекает в наши пределы эти поддонки китайского населения сокрытым в ней золотом и дорогим корнем жинг-зенг, имеющим почти одинаковую ценность с золотом, а море—неистощимыми богатствами трепангов (особый род съедобных морских червей) и морской капусты (особый вид водоросли Рисиа).

Наряду с пришлым китайским сбродом занимается тайной золотопромышленностью и местное, оседлое, китайское население, известное больше под именем *маньцзи*. Нет в Уссурийском крае места, которое не было бы исследовано китайскими золотоискателями; почти на каждой речке, где есть малейшие признаки золота, можно видеть не только что давно уже выработанные россыпи, но и разведочные ямы, при помощи которых китайцы определяли: стоит ли разрабатывать данную местность или нет? Местонахождение наиболее богатых золотых приисков тщательно скрывается от русских: последних нередко обманывают ложными указаниями на небывалые россыпи, чтобы только сбить их с толку и отвлечь их внимание от богатых мест, излюбленных хищниками-золотоискателями.

Нет сомнения, что местная золотопромышленность еще началась в то время, когда край был густо населен, когда здесь существовали не только военные лагери и крепости, но и большие города, остатки которых свидетельствуют о бывшей кипучей жизни и деятельности. Куда девалось все это древнее население, отчего оно оставило богато Наделенный природой край, к какой расе принадлежало оно — до сих пор достоверно не объяснено. Есть несколько предположений, но все эти предположения основаны лишь на личных соображениях, а не на исторических данных и памятниках. Ни один ученый не исследовал еще существующих в крае памятников древних обитателей;

Начало золотопромышленности в Уссурийском крае надо отнести к самой отдаленной древности. На некоторых отвалах и выкидах из шурфовых ям успели вырасти гигантские дубы, более обхвата толщиной.

 Некоторые путешественники переводят слово <маньцзя> бродяга, но в действительности это слово не имеет такого значения ни в буквальном, ни в переносном смысле. Маньцзами назвали манчжуры вольных китайских промышленников, пришедших в Манчжурию для разных промыслов. Слово «манъцзя» очень древнее; в древние времена южный Китай бцл заселен инородцами, известными под названием Мани. Впоследствии, когда монголы овладели северным Китаем, то назвали южных китайцев, бывших под властью дома Сунъ, из презрения, маньцзами, в смысле помеси китайцев с инородцами. Почему это название потом обобщилось и стало прилагаться в Уссурийском крае вообще ко всем китайским выходцам— трудно решить.

Никто еще ни разгадал тайны, облекающей жизнь бывших когда-то здесь народов. Известно только, что когда манчжуры овладели Китайской империей, то Уссурийский край был уже оставлен и пустынен; дикие завоеватели смотрели на этот край как на землю, неистощимую золотом и дорогим корнем жинг-зенг. Имея обыкновение выселять китайских крестьян с семействами в отдаленные свои владения, для возделывания полей на пустошах, манчжуры не применили этой меры к Уссурийскому краю и оставили его в руках подвижного населения, в руках всевозможных промышленников, прибывавших в край для наживы и уходивших домой тотчас же, как только они составляли себе более или менее обеспеченное состояние. Манчжуры боялись создать в Уссурийском крае правильные земледельческие колонии, боялись оседлости в нем, не желая дать опору и средства для скопищ золотопромышленников, вечно внушавших им опасения. Хотя впоследствии и было заведено хлебопашество в некоторых местах края, но людьми бессемейными, без права землевладения и только в видах продовольствия промышленников, в видах торговли хлебом с местными инородцами и выделки водки, до которой китайцы большие охотники.

Хунхузы ( Хунхузами зовут пришлых бродяг. Слово «хун-хуз» в буквальном переводе значит «красная борода». Происхождение этого слова неизвестно. ) приносят местной русской власти много хлопот и беспокойства; переходя наши пределы партиями, нередко в несколько тысяч человек, они служат для местного русского населения и мирных инородцев вечной грозой, постоянно висящим над их головой дамокловым мечом. Администрация положительно не в силах предотвратить эти периодические переходы китайских хищников через границу, не в силах поставить им какую-либо препону. Южная граница наша положительно беззащитна и даже не заселена; огромные скопища проходят совершенно незаметно, и власти узнают об этом переходе слишком поздно, когда совершено уже много убийств и грабежей. Хунхузы распоряжаются в наших пределах с большим нахальством, с большим своеволием и необузданностью, чем у себя дома; это своеволие является в них вследствие положительной безнаказанности, вследствие недостаточности сил и средств у местных властей для преследования этих разбойничьих шаек золотоискателей, разбившихся по самым глухим углам малоисследованного, малоизвестного, дикого, бездорожного края. Эти периодические нашествия китайской сволочи вредно отзываются на благосостоянии края, гибельно действуют на экономическое его развитие; местное хозяйство приходит в упадок вследствие дикого своеволия чуждых пришельцев. Безнаказанность и свобода, с которой распоряжаются в наших пределах китайские хищники, развивают в последних дикое убеждение, что они хозяева здешнего края, а не русские, что они имеют право распоряжаться в нем по своему усмотрению, не отдавая никому отчета. Это убеждение было нередко причиной кровавых, серьезных столкновений, особенно тяжелых для молодых русских поселений и мирных инородцев.

Главным, самым опасным яблоком раздора между пришлым китайским сбродом и местными властями служил остров Аскольд, лежащий от Владивостока всего в пятидесяти морских милях. Остров этот занимает видное место в летописях Приморской области; из-за него произошло серьезное, кровавое движение, известное под названием «маньцзинского восстания». Движение это охватило почти весь край; хунхузы жгли и грабили только что основанные русские селения, убивали и истязали жителей. В эти тяжелые, смутные для края дни были выжжены русские деревни и села, расположенные по долинам рек Цыму-хэ, Монгугая и Суйфуна; рассвирипевшие шайки стали даже угрожать Владивостоку и другому стратегическому пункту, лежащему на берегу озера Ханка, Камень-Рыболову. Недостаток путей сообщения, плохое состояние телеграфных сообщений, совершенный беспорядок в личном составе боевой силы края были причиной того, что едва-едва могли собрать двести человек солдат, казаков и вооруженных крестьян, чтобы остановить хищников, преспокойно убиравшихся восвояси с богатой добычей.

 

2.

Сырое, туманное, июльское утро; солнце только что поднялось из-за горизонта и озарило темный, суровый, окутанный туманом остров Аскольд. Окружающие воды словно замерли, застыли под первыми лучами восходящего светила; ни одна морщинка не рябит зеркальной поверхности, ни что не нарушает спокойной, величественной дремоты моря. Солнце подымается все выше и выше; оно начинает уже припекать, входить в свои дневные права. Туман, до последней минуты ревниво скрывавший все окрест лежащие берега и острова, поддается, наконец, мощному действию солнечных лучей и начинает садиться медленно, постепенно, точно ему жаль, точно тяжело расстаться с своим спокойным ночлегом. Вот выглянули из-за плотной стены тумана лесистые, темные вершины Аскольда; туман садится, между тем, ниже и ниже, точно невидимая, могучая рука медленно сдергивает с острова гигантскую, непроницаемую завесу. Еще несколько минут борьбы, и туман исчез;

только вдали, на горизонте, стоит еще непроницаемая белая стена, стойко встречающая могучий напор ярких солнечных лучей,

Высокий холмистый Аскольд угрюмо смотрит в тихую гладь спокойного моря; кажется, ни одно существо не оживляет его неприветливые берега, его мрачные, щетинистые вершины. Между тем, вдоль одного небольшого, быстрого, горного, золотоносного ручья кипит необыкновенная жизнь и деятельность; на крутоярых берегах его разбросаны в живописном беспорядке несколько десятков рваных, грязных палаток и почти столько же древесных, дырявых шалашей, выстроенных на скорую руку только в защиту от палящих солнечных лучей. Вдоль речки лихорадочно работают, разбившись на небольшие партии в несколько человек, до восьмисот полуголых хищников золотоискателей, едва прикрытых грязными, отвратительными рубищами;

они кишат по всей речке, точно муравьи, работают плечо с плечом, работают молча, угрюмо, сосредоточенно. Одни насыпают золотоносную землю в большие грубые тачки, другие промывают ее на деревянных, допотопных желобах, третьи стоят по колено в жидкой грязи в глубоких шурфовых ямах и занимаются тяжелым добыванием золотосодержащего пласта. Работа кипит деятельная, энергичная, дружная. На богатой золотом речке стеклись из многолюдной Манчжурии всевозможные поддонки китайского населения; тут были бездомные, бессемейные голыши, не имеющие на родине места, где преклонить голову, и бродяги, преступники, бежавшие от сурового наказания в богатый золотом край, были, наконец, ссыльные (лоху), с обрезанными косами и с зверскими, обезображенными оспой лицами. Весь этот сброд оставил свою родину и бежал на этот остров в надежде на богатую добычу золота.

Уже в минувшем году разнесся радостный, тревожный слух, что на острове открыты неистощимые золотые россыпи; слух этот электрической искрой пробежал среди всего местного населения, передался за наши пределы, и вот с китайской территории повалила на Аскольд за добычей масса хищников, всякий сброд, который мечтал воровски разбогатеть русским добром. Ранней весной на Аскольд собрались до нескольких сотен золотоискателей, расположились как у себя дома и начали добывать русское золото, почти на глазах наших административных властей. Это показалось уже, однако, в высшей степени дерзким своеволием, и вот решено было принять немедленные меры к прекращению хищнической разработки наших россыпей. Для этой цели послана была на Аскольд военная шхуна, выполнившая свою миссию необыкновенно удачно и быстро; сброд был не вооружен и беспрекословно сломал свои золотопромышленные инструменты и удалился с острова во внутрь страны, но удалился с тем, чтобы следующей весной вернуться в большей массе, с оружием, чтобы иметь возможность дать хороший отпор «русским собакам» ( Местные китайцы называют русских собаками, признак крайнего презрения и ненависти.), если бы они вздумали явиться опять с требованием прекратить золотопромывные работы.

     И действительно, хищники прибыли опять на Аскольд в большем числе и притом вооруженными; правда, все их вооружение состояло из сотни фитильных ружей ( Фитильное китайское ружье очень тяжело: при длинном стволе оно имеет очень маленькую ложу, похожую формой на пистолетную ручку. Обыкновенно один китаец кладет его себе на плечо и держит руками, другой прикладывает ложу ружья к своей щеке и наводит его, а третий, по данному сигналу, прикладывает к полке с порохом готовый фитиль. После выстрела, обыкновенно, у наводчика раздувается от отдачи щека так сильно, что он бывает принужден нередко передавать свою обязанность другому. Иногда фитильные ружья имеют сошки—тогда стреляют два человека, а не три.), дреколья и заржавелых сабель, но зато их поддерживал могучий дух корысти и энергия золотой лихорадки. Хищники, прибыв на Аскольд, решили уступить только силе, только с бою отдать тот неистощимый запас благородного металла, коорый был открыт ими на острове. Действительно, открытые хищниками россыпи поражали своим богатством; крупинки золота, а иногда даже небольшие самородки, весом в несколько золотников, лежали почти на поверхности земли. Хищников охватила какая-то дикая страсть, бешенная, неутолимая жажда золота: они лихорадочно выбирали только лучшие золотоносные места, бесследно погребая в отвалах несметные сокровища; они вымывали только более крупные части золота, не имея терпения заняться добычей золотой пыли, золотого песка, оставляемого в земле на добычу следующим золотопромышленникам. Они даже не заботились, из боязни потерять дорогое время, вывозить пустую, промытую уже землю куда-нибудь подальше, а сваливали ее тут же, на край шуфровых ям, бесследно заваливая ею богатые золотом места. Работа велась самая хищническая, торопливая, безрасчетная. Золотоискатели с минуты на минуту ожидали прибытия русского военного судна и потому спешили промыть, до предстоящей схватки, возможно большее количество золота.

Наступил полдень; солнце стояло почти в зените и пекло немилосердно; хищники приостановили свои работы и разбрелись по палаткам и шалашам готовить свой незатейливый обед. Задымились наскоро сложенные глиняные печи; запахло отвратительным кунжутным маслом и не менее отвратительной черемшой, любимейшей приправой китайцев ко всякому кушанью без исключения.

Золотоискатели кончали уже свой обед, как из-за высокого мыса показалась вдруг небольшая, военная, паровая шхуна и быстро стала приближаться к золотоносной речке: это был давно ожидаемый враг — шхуна сибирской флотилии, «Алеут». Хищники встрепенулись, бросили недоеденный обед и заметались по острову, как угорелые. Каждый вооружался всем, что было под рукой: кто хватал тяжелое фитильное ружье и подыскивал себе в помощь ещё двухтоварищей, кто вооружался кайлами, кто лопатами, ломами, саблями и кто, наконец, просто дубьем. Шум и гам поднялись невообразимые; все пришли, при виде шхуны, в какой-то бешеный экстаз и с пеной у рта махали своим оружием, точно думая этим остановить движение судна. Последнее подвигалось, между тем, все ближе и ближе; в полумиле от берега оно остановилось и отдало якорь. Хищники увидели, что со шхуны спускают шлюпки, на которые тотчас же садилась вооруженная команда; не было уже никакого сомнения, что шхуна пришла выполнить прошлогоднюю задачу — прогнать с острова хунхузов и уничтожить все их золотопромывные постройки и инструменты.

Хищники сгруппировались около высокого, здорового, сильно рябого китайца, принявшего на себя роль предводителя: он кричал громче всех, неистово махал руками и зычным голосом делал необходимые распоряжения к встрече непрошенных гостей. Среди невообразимого гама отделились от общей группы две большие партии золотоискателей, вооруженных холодным оружием, и побежали к кустам, расположенным вдоль дороги, идущей с берега к россыпям. У золотоносной речки остались только хунхузы, вооруженные фитильными ружьями; наступила минута какого-то грозного молчания; по-видимому, хищники решились защищать россыпь до последней крайности и готовили приближающемуся десанту серьезную засаду. Последний шел к берегу на двух небольших шлюпках, с полной уверенностью в успехе;

никому не приходило в голову, что от «дубовой сволочи» возможно встретить серьезный смелый отпор;

десант приближался к берегу, ничего не подозревая, с беспечностью русского человека, вполне уверенного в своей силе и легкости предстоящей задачи.

Вот шлюпки мягко стукнулись в песчаный берег и остановились; быстро выскочили из них на остров до двадцати хорошо вооруженных матросов и три офицера. Небольшой отряд смело двинулся по узкой, извилистой дороге и медленно стал подыматься к россыпи, к группе безмолвно ожидавших хищников. Матросы шли вперед легко и уверенно, перекидываясь по поводу предстоявшего дела веселыми шутками и остротами. Офицеры шли как на прогулку или веселый пикник; не было сделано никаких распоряжений на случай нечаянного нападения, не принято даже самых необходимых мер предосторожности, Всем казалось, что стоит сказать слово, и хищники беспрекословно оставят остров, выдадут промытое ими золото и изломают свои постройки и инструменты.

Отряд подошел к золотоискателям шагов на двадцать и остановился, от него отделился начальник десанта и приблизился для переговоров к выступившему вперед рябому китайцу. — Ты старшина? — спросил от последнего. — Моя, капитан, — проговорил угрюмо старшина, — а чего твоя надо здесь? — Вам запрещено промывать на острове золото. Зачем вы работаете? — Цинъ-дао наш, капитан (  Остров Аскильд китайцы зовут Цинъ-дао, что означает в переводе - «Зеленый остров».), мы и работаем. И золото наше. Мы не уйдем, хоть твоя и гнал нас. Мы твоя знать не хочу, — прохрипел старшина с энергическим жестом, — Слушай, старшина, — проговорил твердо начальник десанта, - если не хочешь ссоры — уходи со своими товарищами сейчас же, а не уйдешь — я прогоню вас силой. Со мной здесь солдаты, а на судне еще есть. — Врешь, собака, твоя не прогони пас, — злобно заревел вдруг старшина и диким, остервенившимся зверем бросился на начальника десанта,   Тот не ожидал такого внезапного нападения и поспешил вернуться к своему отряду. В это время раздались со стороны хищников первые выстрелы; вначале они загремели как-то неуверенно, одиночно, но затем загрохотали чаще и слились, наконец, в общий, дружный залп. Неожиданный поворот дела озадачил матросов, и первое время они как будто опешили и даже как бы забыли, что в руках у них были ружья, но через минуту опомнились и дал и в ответ дружный залп, произведший в рядах хищников большое онустошение. После непродолжительной перестрелки, начальник десанта увидел полную невозможность бороться с несколькими стами рассвирипевших хунхузов и приказал отступать. Только что матросы поравнялись с кустами, как из-за них выскочили, с диким, пронзительным гиком, толпы китайцев и мигом окружили отступавший отряд; последний был поставлен в критическое положение; полное уничтожение его было почти неминуемо; хищники, ободренные временным успехом, наступали с отчаянной решимостью и дикой отвагой, несмотря на меткие выстрелы отступающсто десанта. Ожесточение золотоискателей достигло высшего предела, плотное кольцо их все сжималось и сжималось, и, наконец, отряду пришлось работать штыками и прикладами. Схватка была горячая, отчаянная; уже три матроса пали на глазах товарищей, изрубленные в куски разъярившимися разбойниками; из остальных семнадцати человек пять были изранены настолько, что едва следовали за энергично пробивающимся через плотное кольцо хищников отрядом; все офицеры получили более или менее серьезные раны, В этот критический момент раздались со шхуны первые боевые выстрелы; гулко пронеслись они по спокойной бухте и загрохотали в падях и оврагах Зеленого острова; ядро за ядром врезывалось в песчаный берег острова и рикошетировало в самую гущу вастойчиво напиравших хищников; последние не выдержали меткого огня, отшатнулись и дали дорогу изнемогавшему уже в неравной борьбе отряду. Быстро достиг десант шлюпок и, преследуемый выстрелами опомнившихся негодяев, отвалил от берега. Ввиду убыли в людях, пришлось оставить одну шлюпку в добычу хищникам. Десант, поддерживаемый судовой артиллерией, благополучно достиг шхуны, которая немедленно снялась с якоря, чтобы донести о происшедшей схватке и потребовать подкрепления для новой атаки Зеленого острова. Хунхузы обезумели от крови; по уходе шхуны они начали терзать оставленные тела наших убитых и предаваться диким порывам необузданного бешенства; их охватила неутолимая жажда крови, жажда мести за убитых товарищей. Кровавое столкновение на Аскольде послужило сигналом к страшным изуверствам и убийствам со стороны разъярившихся хунхузов; они решили поголовно вырезать в крае все русское население, вырезать всех сочувствующих ненавистным русским.

 

3.

Вечерело; над горизонтом виднелся только край солнца, бросавшего на небо снопы темно-красных лучей. Шесть человек солдат, составлявших военный пост н проливе Стрелок, мирно сидели на дряхлом крылечке небольшой казармы и поглядывали на расстилавшуюся перед их глазами спокойную, водную поверхность; из-за разбросанных под берегом островов мрачно глядели мохнатые, темные вершины Аскольда, слегка позлащенные последними лучами заходящего солнца— Что за пальба была сегодня? — проговорил вопросительно, чуть ли не в десятый раз, бравый, молодой, несколько сутуловатый унтер, показывая рукой на видневшийся вдали Аскольд: - Кажется, пальба эта не к добру; поди, баталия там какая-нибудь была... — Да может, Петр Яковлевич, хунхузов оттелева гнали; ведь их там много, почитай, набралось — золото промывать? — заметил неуверенно рядом сидевший солдат Пухов, красивый рыжий детина, в заломленной на затылок фуражке. —- Что наше судно там, так это вполне верно,— вмешался другой солдат, стоявший в дверях с трубкой в зубах, — ведь я докладывал вам, Петр Яковлич, что дым поутру был виден, должно быть, судно туда шло. — Свалка на острове, видно, жаркая была, — продолжал унтер задумчиво, — налили страсть как,,, — Как бы и нам не пришлось за ружья взяться, перебил вдруг Пухов, пристально посматривая на горизонт. — Глядите-ко, братцы, сколько лодок сюды идет! — Никак это хунхузы с Аскольда? - тревожно заметил унтер. — И впрямь хунхузы, — подтвердил Пухов, Действительно, из-за ближайшего острова потянулась к берегу целая флотилия лодок, переполненных бесшабашной китайской сволочью. Лодка за лодкой приставала к низменному песчаному мыску, в версте от поста; хунхузы выходили на берег беспорядочной толпой и с диким ожесточением махали своим оружием, угрожая им солдатам, безмолвно наблюдавшим за шумным приливом разбойничьих шаек. Вот пристала к мысу последняя лодка, и хунхузы двинулись к одиноко стоящему, заброшенному посту, скрываясь за густым кустарником, разросшимся по всем окрестным холмам. Намерения хищников были ясны: они собирались атаковать Стрелок и начать резню с горсти наших солдат, составляющих здесь гарнизон, — Ну, братцы берись за ружье! — решительно проговорил унтер-офнцер, после наблюдения за действиями хунхузов. — Дело не чистое: вишь, окаянные, ползут сюда. Встретим их честью, да нощелкаем-ко их по бритым головешкам свинцовыми орешками. Живо, молодцы, не копайся! Команда бросилась н казарму и через минуту уже выстроилась во всеоружии на полуразвалившемся крыльце; каждый захватил с собой столько патронов, сколько могло поместиться не только в патронной сумке, но и в широких карманах летних брюк. Петр Яковлевич преобразился: сутуловатая фигура его выпрямилась и подтянулась; он принял молодцеватую осанку начальника, уверенного в своей команде. — Со сволочью не церемонься, — проговорил он после осмотра своего крошечного отряда, - зря патронами не раскидывайся: бей наверняка. Помни, нас всего шестеро, а там сот их восемь будет; надо наровить так, чтобы пуль на всех хватило. — Да уж охулку на руку не положим, Петр Яковлич, — возразил Пухов с легким бахвальством, — так раскидаем, что во второй раз и не сунутся. Между тем, толпы хунхузов подбирались к кааармаы все ближе и ближе, старательно скрываясь за кустами и деревьями, прячась в высокой траве; они ползли в полной надежде застать пост врасплох и вырезать его без особенных хлопот. Уже стемнело, когда хищники приблизились к открытой поляне, раскинувшейся вокруг поста, и стали вглядываться в безмолвную, полуразвалившуюся казарму. Нет сомнения, защитники спят, не чуя близкой беды; сонного врага зарезать легко, и хищники уже предвкушали сладость близкой кровавой мести. Тихо, осторожно выползли они из кустов и быстро стали приближаться к безмолвному посту; вот они уже близко: еще полсотни шагов, и жертвы будут трепетать под беспощадными ножами разбойников. Вдруг блеснули ия-за темных окон казармы яркие молнии, и вечерний воздух огласился глухими раскатами ружейных выстрелов; засвистали пули и врезались в самую гущу наступающих хищников. Раздались болезненные вопли, и крики ужаса; неожиданность поразила до паники, и вся масса хищников стремглав бросилась в кусты, стараясь скрыться от метких нуль постовой команды. Через несколько минут хищники скрылись, выстрелы смолкли, и все опять впало в опасную таинственную тишину. Если бы не восемь распластавшихся на поляне трупов, то трудно было бы сказать, что минуту назад разыгралась на атом клочке земли кровавая драма, хищники притаились и, казалось, готовились к новому нападению. Защитники зорко оглядывали окружающую местность, ожидая каждую минуту нового появления беспощадных врагов; они сознавали, что должны или умереть славно, с оружием н руках, или же позорно погибнуть под мучительными ножами кровожадных хунхузов; или решились отстаивать пост до последней капли крови и погребсти под своими трупами возможно большую массу врагов. Помощи ждать было неоткуда; ближайшая помощь находилась в нескольких десятках верст самой непроходимой дороги, да она и не могла узнать о нападении хунхузов на Стрелок. Не было сомнения, что после первого неудачного нападения последуют другие, и, в реаультате, слабый гарнизон должен будет изнемочь в неравной борьбе, Только счастливый случай, в высшей степени удачное отражение могло сломить упорство врага и заставить его отказаться от ужасного замысла вырезать несчастный пост. Первая атака была отражена с блестящим успехом, и этот временной успех значительно поднял дух защитников; но тем не менее, они ждали следующего нападения с сильным беспокойством, не зная, где притаился хитрый враги какую минуту выберет он для нового нападения. Прошло более часа в тяжелом бесплодном ожидании; кругом царствовала мертвая тишь, предвещавшая что-то недоброе. Наступила темная июльская ночь; солдаты начали уже чувствовать изнеможение от продолжительного, напряженного внимания; они с нетерпением ожидали врага, искренно желали, что- бы он нарушил, наконец, эту подавляющую тишину. Время тянулось невыносимо; каждая минута казалась мучительным часом. Тревожно прислушивались солдаты, стараясь уловить в июльской тиши какой-либо шум или шорох. С напряжением всматривались они в окружающую непроницаемую тьму, в надежде вовремя заметить приближение разбойников. Было уже близко к полуночи, как вдруг раздался у задней стены казармы какой-то подозрительный легкий шорох. Команда встрепенулась и чутко насторожилась, Пухов без шума подошел к стене и при- дожил ухо, — Петр Яковлич, подите сюды скорей, — прошеп- тал он через четверть минуты с сильной тревогой в голосе.                                         Тот быстрой тенью примкнул к задней стене и жадно приложился также к ней ухом; за стеной кто-то осторожно шевелился и шелестел травой; казалось, собирали что-то сухое и складывали в кучу у самой стены, У Петра Яковлевича мелькнула вдруг в голове страшная мысль. - Нас хотят живьем сжечь! — крикнул он коман- де: — не робей, молодцы; бери топоры и живо руби в задней стене бойницы! Эх, не догадались раньше,- добавил он с какой-то отчаянной досадой.           Дружно, лихорадочно ударила команда топорами по бревнам; работали ощупью, боясь зажечь огонь, чтобы не дать хунхузам возможности обстреливать внутренность казармы через освещенные окна. С первыми ударами топоров раздалось за стеной дикое гиканье и закипела не менее деятельная, лихорадочная работа. Хунхузы не стали уже скрываться и с дикой решимостью быстро складывали к стене хворост и сухую траву; они ясно сознавали, что, если не успеют кончить свою работу раньше, чем солдаты прирубят бойницы, то им придется брать казарму с боя, чего им очень не хотелось и на что они решились бы только в самом крайнем случае. С каждым ударом топора куча хворосту и сухой травы росла за стеной все выше и выше. Внутри казармы работа шла как-то невыносимо медленно; острые топоры казались до нельзя тупыми, гнилые бревна - крепкими, как чугун. Один невидимый враг опаснее сотни видимых, к команда лихорадочно спешила разрушить перед собой непроницаемую стену, мешающую ей видеть страшную работу разбойников. Еще несколько отчаянных, богатырских ударов, и большая бойница готова; с шумом упали наружу вырубленные бревна и внутренность казармы разом осветилась ярким, зловещим отблеском пылающего костра. Враг предупредил и успел уже поджечь большую груду сложенных у стены хвороста и сухой травы; пламя подымалось до самой крыши и жадно лизало неровные края только что вырубленного командой отверстия; густой дым наполнял казарму все больше и больше. Солдаты с ужасом смотрели на быстро разраставшийся пожар, не имея возможности отвратить грозящую им опасность. Пламя перешло уже на внутреннюю стену казармы и широкими языками охватило сухой потолок; нестерпимый жар заставил солдат броситься на крыльцо, освещенное заревом быстро разраставшегося пожара. Хунхузы ждали этого и, в момент появления на крыльце растерявшейся команды, раздался неровный раскатистый залп фитильных ружей. Один из защитников, молодец Пухов, упал навзничь, пораженный пулей в голову, остальные с решимостью отчаяния рванулись с позиции и, преследуемые выстрелами хищников, бросились к проливу Стрелок, в надежде скрыться в прибрежных, густо разросшихся кустах. Пули зловеще свистали над головами беглецов, поощряя их к более поспешному отступлению; быстро и легко прыгали они с кочки на кочку, через мелкие кусты и полусгнившие стволы давно поваленных деревьев. Но вот и прибрежная эаросль; солдаты залегли на самой опушке, вздохнули полной грудью, оправились и дали дружный зал по настойчиво преследовавшим хищникам. Последние не ожидали отпора и, как ошпаренные, бросились назад, стараясь скрыться о метких пуль. Теперь, в свою очередь хунхузов охватила какая-то паника; каждый мечтал только о своем спасении, не заботясь об участи раненных, сраженных русскими пулями во время этого беспорядочного бегства. Новая позиция храбрых защитников представляла все шансы для упорной обороны; как только хунхуяы убедились в невозможности овладеть головами врагов без потерь с своей стороны, они уже не решались на новые нападения, а предпочли броситься в близи лежащие долины Сучан и Цыму-хе и начать свою кровавую расправу над безоружными русскими крестьянами и мирными инородцами. Жизнь для китайца слишком дорога, чтобы попусту рисковать ею; зарезать сонного, беззащитного — в их характере, но биться с ним лицом к лицу, равным оружием, они никогда не решатся. Несмотря на видимое отсутствие хунхузов и их беспорядочное бегство, наш небольшой отряд не рисковал, опасаясь новой засады, оставить свою позицию и решился ожидать здесь рассвета. С восходом солнца солдаты осмотрелись: посреди поляны громоздилась еще дымящаяся груда сгоревшей казармы; возле лежало раздетое, изуродованное тело бедного Пухова, далее разбросаны были до двадцати неприятельских трупов, не подобранных товарищами, К вечеру зашла в Стрелок шхуна Алеут разузнать об участи поста и приняла на борт измученных ожиданием помощи героев-защитников.

 

4.

Потерпев неудачу в Стрелке, хунхузы бросились в близлежащие долины Сучан и Цыму-хэ и предались всевозможным неистовствам и зверствам над мирным инородческим и русским населением. Запылали деревни и отдельные фермы; затрепетали под ножами разбойников женщины и дети. Хунхузы резали всех, кто был когда-нибудь против них, и щадили только тех, кто зарекомендовал себя постоянным гостеприимством и полной солидарностью с гнусными извергами. Объятое ужасом население искало спасения в поспешном, беспорядочном бегстве, бросая на произвол разбойников все свое имущество, скопленное годами и неустанным тяжелым трудом в чужой, дикой стране. Неудержимая паника охватила все мирное инородческое и русское население долин Сучан, Цыму-хэ; кто успевал бежать из-под ножей нежданно нахлынувших разбойников, тот спешил скрыться в непроходимой, таинственной тайге, в лесных трущобах и неизведанных местах. Стоны и болезненные вопли терзаемых жертв сливались с диким, безумным гиканьем опьяневших от крови хунхузов; густой дым ог пылавших деревень и ферм расстилался по всему небу и служил зловещим предвестником страшного нашествия беспощадных разбойников, нашествия, о котором многие слышали, но не доверяли, как чемуто положительно невозможному и небывалому. Хунхузы, не встречая на своем пути никакого препятствия, своевольничали в крае совершенно безнаказанно; с каждым шагом увеличивалось число их жертв и, вместе с тем, росло награбленное всюду имущество; длинные вереницы нагруженных быков и лощадей тянулись за шайками и служили признаком полной успешности дикого погрома. Хунхузы разлились по краю расплавленной лавой; паника охватила местную администрацию, лишенную возможности двинуть против хищников более или менее значительную военную силу. Войск в крае почти не было; ничтожное количество солдат было разбросано небольшими отрядами в несколько человек на огромном пространстве; быстро сосредоточить их в данном, известном пункте не было возможности. Недостаток путей сообщения, плохое состояние телеграфов, совершенное отсутствие какой-либо распоряжающейся власти было причиной того, что хунхузы безнаказанно переходили от деревни к деревне, от фермы к ферме и неудержимой волной разлились наконец в лучшей, плодороднейшей части Южно-Уссурийского края, в черноземной богатой степи, раскинувшейся между озером Ханка и рекой Суйфун. Одно скопище начало угрожать беззащитному Владивостоку, другое сожгло дотла лучшее, богатейшее село Никольское и двинулось к нашему стратегическому пункту, к посту Камень-Рыболов, расположенному на южном берегу озера Ханка. Край находился на рубеже гибели и полного разорения. В этот тяжелый момент удалось, наконец, местной администрации, но с большим трудом, собрать двести человек солдат, казаков и вооруженных крестьян и двинуть их против расходившихся хищников. При первом известии об образовавшемся более или менее регулярном отряде, хунхузы прекратили свои грабежи и убийства, сгруппировались в одно многочисленное скопище и быстро двинулись к манчжурской границе, увозя с собой все награбленное ими имущество. Наш отряд бросился преследовать утекающих хищников и настиг их недалеко от сожженного ими села Никольского. Завязалось дело, о котором большинство участвовавших вспоминают с оскорбленным национальным самолюбием. Отвага наших военоначальников разом улетучилась, как только они стали лицом к лицу с многочисленным, свирепым скопищем, Потеряв надежду получить за храбрость» ордена, не нюхая пороха, они стушевались и предоставили вверенному им отряду действовать *по усмотрению*. Началась бесцельная перестрелка; в течении шести часов шел какой-то беспорядочный, пассивный, театральный *бой* на расстоянии, но крайней мере, двойного ружейного выстрела. Несмотря на массу выпущенных с обеих сторон пуль, не было ни убитых, ни раненых. Солдаты рвались вперед, но военоначальники «благоразумно» сдерживали их воинский жар и все ждали, что хунхузы, наконец, обратятся в беспорядочное бегство и тем дадут необходимый материал для реляции о «славной победе» Бесцельная перестрелка, наконец, утомила солдат, и они решили закончить дело на свой страх: двадцать человек, более отважных, отделились от отряда, скрытно зашли во фланг хищникам, дали по ним на близком расстоянии опустошительный залп и с криком «ура» бросились в штыки. Хунхузы не выдержали энергичного, смелого натиска горсти отважных и ударились в беспорядочное и безумное бегство, усеивая поле битвы своими трупами. Победа была полная, но, вместо преследования объятого паникой неприятеля, военоначальники расположили свои войска бивуаком и провели полторы суток в отдыхе. Между тем, хищники не дремали и беспрепятствен- но перебрались со всем обозом награбленной добычи и золота в китайские пределы, и победа наша оказа- лась безрезультатною. Так кончилось памятное для края восстание хун- хузов, известное в истории Дальнего Востока под громким названием «маньцзинской войны». 

Альманах РУБЕЖ №7, 2007 г.

    ..^..