Шааранин
Записи Имбо Дауна
Литвиновой и Мише Агрофенину
Нет, читатель, я никогда-никогда и никогда не буду валяться по вашим мозгам. Ваши мозги мне ни к чему, я просто расскажу все как есть.
Последнее время всю мировую культуру держу на своих плечах - я. Плечи у меня хрупкие и культура, мать ее ети, скоро рухнет. Рухнет она, сука, глобально, серьезно, на осенний мокрый асфальт с девятого этажа \я на девятом этаже живу\. Но на этом не закончится, она на этом не остано \секунду, сейчас затушу сигарету, поссу и продолжу\.
Не остановится! Своей огромной массой она проделает дыру в Земле, вылетит с другой стороны нашей голубой планеты и устремится в космос.
Что же будет с нами? А главное – что будет со мной!?
Я не знаю…
Этими скорбными записями я пытаюсь найти ответ.
Я шастал по квартире, пил вино из огромной квадратной коробки и хотел
чего-нибудь сожрать. Сомнамбулической походкой я приближался к
холодильнику, смотрел внутрь его, чувствовал живительный холод, но еды не
находил... Нет, на самом деле там, внутри было много всяких, блядь,
продуктов: замороженное мясо, яйца, пельмени (две пачки), почти живая
курица, помидоры, ебать-колтить, помидоры...
Не было молока!
В холодильнике не было молока.
Я продефилироровал по коридору, попинал ботинок, открыл дверь и позвонился к соседке.
-Здравствуй, это... здравствуй Лена.
- Ага.
Огромные глаза соседки хлопнули ресницами, и я почувствовал, что молока мне здесь точно дадут.
- Ты же дашь мне молока?
- Что?
Кроме талии в женщинах главное глаза. Главное чтобы они всегда были большими и удивленными.
- Молока, говорю, стакан мне надо.
Лена качнула головой, обдав меня запахом шампуня, и я ступил за порог.
Ленин мальчик разбирал велосипед, а ее муж пытался чинить телевизор.
- Дак, что тебе? - спросила Лена, открыла дверцу холодильника, посмотрела внутрь своими огромными глазами и снова несколько раз восхитительно хлопнула ресницами.
- Молока, - сказал я.
- Имбо, ну у нас вроде бы и нету молока, есть йогурт, кефир... Ну вот есть и молоко.
- Кефир? Йогурт...йогурт....
- Что с тобой, Имбо? Ты пьяный, да? Почему ты все время такой - пьяный?
- Лена, я потому что... я не знаю... - я сел на табуретку. - Просто что-то случилось, понимаешь?
- Что, Имбо? Что случилось?
Лена опустилась на пол.
- Да фиг знает...
Мы долго молчали и я смотрел на Ленину грудь высунувшуюся из халата, потом зашел ее муж.
- Чего блядь? Вы чего тут сидите? Вот так вот... Имбо на табуретке а Ленка на полу!? - спросил он.
- Понимаешь, - сказала Лена и протянула большой палец в моем направлении. - Понимаешь, Игорь, вот он... Имбо, он хочет молока. Я бы даже его ему и дала.
- А я! Я вообще хочу разорвать свои вены и пустить кровь в потолок! - сказал Ленин муж и стал мыть руки.
Вода лилась и ее капли прямо из раковины достигали моего лица. Я его отер ладонью и тихо произнес:
- Вены разорвать это не трудно.
- Разве? - воскликнул Игорь
- Ну да, - ответил я. - А, хули? Берешь нормальный ножик и пазгаешь им себя по рукам.
- Ого! - воскликнула Лена и приподнялась с пола.- Это было бы просто - круто!
Игорь утер пот со лба и стал шариться в шкафу.
- Вот он бля!
В лучах солнца, пробившихся на кухню, блеснуло лезвие.
- У! - вскрикнул я и вскочил с табуретки.
- Вот теб и "у" - грустно сказал Игорь вытянул руку и провел по ней лезвием. Вздувшиеся вены лопнули. Брызнула кровь. Лена захлопала в ладоши и засмеялась. Я открыл холодильник взял пакет молока наполнил им стакан и схватил Игоря за кровоточащую руку.
Лена продолжала смеяться, а Игорь охал.
В моем стакане кровь смешалась с молоком. Получился красивый розовый напиток....
И вот… В моей квартире давно уже нет холодильника, нет Лены, с ее грудью выскакивающей из халата, нет Игоря, нет их ребенка... блядь! нет ничего - пусто. Пустота, шуньята.... И что бы мне ни принесли - оно сразу исчезает.
Но этот стакан до сих пор стоит на подоконнике. Я боюсь... и никогда не выпью из него ни глотка.
Голодный и голый сидел я на кухне и пил иностранное вино. Луны в окне я не видел, как впрочем, и солнца. Я вообще давно не видел никаких светил .
На хуй их.
В открытую форточку дул ветер и играл черными точками в моих глазах. Это мне очень мешало писать статью про художественную галерею. Клавиши с буквами превращались в кашу, и в окне "Верда" вместо статьи появлялось следующее: "Седьмые сутки Николай рыл котлован. Негнущимися пальцами хватал он желтую глину и кидал ее в небо".
Я прекрасно понимал, что если я продолжу в том же духе, то никаких денег за статью не получу и, вполне вероятно, что потрескавшийся потолок кухни непременно ебнется вниз и придавит мой организм со всеми его нуждами и чаяниями. Но Николай продолжал рыть котлован. Ему было безразлично, что станет со мной. Он стонал, переходя на вой, сбивал костяшки в кровь, буравил коричневую глину немигающими глазами и прочее, в том же духе. Мне ничего не оставалось, как разыскать штаны, натянуть мятую футболку с нарисованным на ней то ли фетишем, то ли буквой неизвестного алфавита и пиздовать к Николаю.
Вино я взял с собой и захлопнул дверь.
Мои босые ноги прошлепали по ступенькам и я оказался на улице. Там никого не было. Никого и ничего. Только кошки выскакивали откуда-то и верещали при моем появлении. Где искать котлован с Николаем, - когда кругом, кроме кошек и пустого пространства, вообще ничего нет, - я понятия не имел; поэтому пришлось вглядываться в даль и прикладываться к бутылке.
Вино медленно текло вниз и проникало в кровь.
Из дымки, из-за угла вдруг появился бульдозер. Я сразу перестал вслушиваться в свой организм и подумал, что неплохо бы, чтобы за рулем бульдозера сидела симпатичная девушка, знающая, что такое обратная, прямая перспектива, композиция и прочая. Мы бы с ней мило поболтали про это все. Но за рулем сидел мужик. Он спросил:
- Что, бля?
Я запрыгнул в кабину и ответил:
- Будешь? У меня - вино.
Бульдозерист неопределенно мотнул головой, дернул себя за тонкий испанский ус и вцепился в руль. Раздался громкий скрежет ковша об асфальт. Машина тронулась. Мы проехали метров пятьдесят в полном молчании.
Под лобовым стеклом я заметил графический портрет Данте Алигьери работы Доре.
- Данте любите?
- Люблю, бля, люблю, Данте, ебать его в сраку, - ответил бульдозерист, протянул к бардачку волосатую руку достал оттуда папиросу и сунул ее себе в рот.
Я глотнул вина:
- Земную жизнь пройдя до середины я очутился в сумрачном лесу. Да?
- Да, бля, пройдя, - бульдозерист хохотнул, - Ты, бля, чувак, ты. Тебя куда везти? Ты хоть понял?
- Котлован же тут роют. Да? Ты ж туда едешь? Мне нужно поговорить там.
- Хуйли, бля, говорить? Не наговорился что ли еще?
- В смысле?
- В смысле – еще и вообще.
- Ну….
- Хуй гну! Не наговорился?
Бульдозер подпрыгнул на колдоёбине, в животе у меня булькнуло, и я подумал: "Ебтать, вообще, я говорить не люблю. Я люблю писать. Но писать в то же время это все равно, что говорить. Ну, хорошо, если даже тебя не читает никто, если ты пишешь хуево, то все равно же это - "говорить". Превносить свою долю слов в Логос. Может ли надоесть говорение, проговаривание слов? Хуй знает... Как оно может надоесть? Ведь жизнь человеков состоит из общения. Из общения с живыми существами, с различными вещами материальными, не очень материальным и уж, на хуй, совсем с нематериальными. А значит из познания их. А познание, развитие и есть суть человечья. Выходит, что "говорение" как таковое, живому существу надоесть не может и вопрос, по сути, абсурден"
- Вопрос, по сути, абсурден.
- Ты, бля, не наебнись из дверцы, - сказал бульдозерист и дохнул вонючим дымом в мою сторону.
Меня как-то немного дернуло, но я промолчал.
Впереди появился котлован.
Да-да. Я сразу понял что это - он. Огромный котлован. Дырой в земле он пытался проглотить беззвездное небо.
- Что, бля? - спросил бульдозерист.
- Что, что, - ответил я и отер губы, - Что?
- Вылазь.
Бульдозер остановился на самом краю котлована и стал размеренно урчать.
Мне сделалось немного не по себе. Мне стало страшно.
- Хуйня, - сказал бульдозерист, протянул свою худую волосатую руку к дверце, щелкнул ручкой и открыл дверцу. - Давай ебай. Не бойся.
Меня как-то словно вывалило из кабины. Я подполз к краю котлована упер руки в черную; безумно черную и жирную землю. Бутылка вина хлюпнула горлышком и несколько розово-красных капель улетели вниз.
- Скажи, на хуя, ну, блядь, ну на хуя, нахуя ты копаешь этот котлован? - тихо и жалобно крикнул я вниз.
Мой голос шлепнулся пару раз о черные стены и пропал.
Никакого Николая в котловане не было.
Там, вроде как, никого вообще не было, лишь что-то очень тихо и нежно как-бы шевелился на дне.
Я спустил правую ногу и полез вниз.
Здесь изнемог высокий духа взлет;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет солнца и светила.
Оказалось, что на дне котлована сидит какая-то, совершенно непонятная голая телка. Очень красивая. Да... Но мне нужен был Николай.
Я обессилено опустился на землю и спросил:
- Тебя, наверное, Наташа зовут?
Ее оранжевые волосы колыхнулись волной, словно вздохнув о чем-то утраченном.
- Да - Наташа. А, Николай, он - ушел - она поправила яркие рубиновые шарики скрепленные черной нитью на шее.
- Ушел? Какого хера он ушел?
- Я не знаю, куда - тут она коснулась пальцем кончика тонкого облупившегося от солнца носа, а я встал, походил кругами около этого чудного создания... В смысле - вокруг этой девушки, а не вокруг ее носа... Потом сел рядом. Потом... Потом я захотел закурить, но сигарет не было. Я посмотрел вверх, но, блядь-сука, неба не было видно - только острые, бьющие по зрачкам соски. Ясно, что мне стало немного не по себе, в смысле - хуево. Я вдруг бросился, схватил девушку и это... как говориться, познал ее, нетерпеливо, скользя по черной жирной земле куда-то вниз. В какой-то момент мне казалось, что я доберусь до полного хуй знает чего, но все случилось раньше - я вдруг очнулся, вылез наружу и очутился около опустошенной бутылки красного вина и помотал башкой. Встал с табуретки. Прошел в ванну. Поссал в раковину потом умылся...
Не то что мне было как-то плохо, или что там еще со всякими оттенками. Знаете, бля, мне было конкретно охуенно, просто охуено, охуенно хорошо.
Я сварил кофе, позвонил редактору и сказал, чтобы он запихал себе в жопу эту ненаписаную статью про галерею.
- Где, блядь, эта она - твоя галерея, где?! - кричал я.
- Ты же был в ней вчера, - кричал редактор.
- Иди ты в жопу, Коля!
-Ты! Ты! Сам ты иди в жопу! Сколько ты мне материалов уже запорол!
- Да заебись ты до усрачки! Вспомнил, бля! А сколько....
- Ну что? Что?! Что сколько?!
- ......
Так мы продолжали кричать, щелкать ебальниками о края кофейных кружек; а солнце вставало в наших окнах. Я не знаю как в Колино, а в мое - оно просто врывалось.
Да, бля! Я понимал! Я знал...
Я знал: сегодня, к восходу солнца я не просто причастен - это мною сделано.
Стоя у зеркала, продолжая посылать Николая в жопу, на хуй, и просто обзывать дебилом я видел солнечные блики на стенах, в зеркале, на потолке; и, бля, в груди моей трепетало что-то вроде даже похожее на любовь. Что-то теплое и щемящее...
Потом я вышел на улицу. Солнце как-то по-особенному ласково было со мной. Оно словно указывало мне дорогу и, наверное, именно поэтому, ослепленный светом я споткнулся и ебнулся на проезжей, ну в смысле, на самой-самой проезжей части... там где очень много машин. В спине моей что-то вдруг хрустнуло, и я снова увидел до безумья черную землю.
Я хуярил по улице и решил зайти в супермаркет. Ничего мне там покупать было не надо, просто, бля, взгрустнулось. Потому что, ведь - как? Куда у нас, в наше время еще заходить? В кино что ли? В кино показывают привычную байду: по экрану ходят бляди и торгуют еблом. Это и в телевизоре тоже можно увидеть тем более, если у вас оно кабельное. Вы в курсе, по нему показывают сорок или больше каналов? Ясная хуйня - в курсе...У меня тоже есть кабельное телевиденье. Вот как оно появилось: я проснулся утром, протер свою красную, похмельную рожу мокрым полотенцем и высунул ее в окно - посмотрел на новостройку. Что-то непривычное было в пейзаже - на его фоне болтался провод. Это и был - кабель. Я, бля, сразу, это понял, интуитивно. Понял, бля, что с какого-то хера, вот так вот внезапно и вдруг мне типа несказанно повезло. Размышлять о причинах и следствиях появления провода я не стал - просто пихнул его в телевизор и сорок или больше каналов стали показывать. Разев рот, глотая спиртное я эти каналы смотрел недели две, но потом мне это занятие чисто по-человечески остоебало. Рот я закрыл, надел носки, ботинки и попиздовал на улицу.Да, я употребляю много алкоголя, и поэтому на свежем воздухе иногда передо мной появляются видения. К этому я уже привык до такой степени, что когда их нет, мне даже как-то становится беспокойно. В тот день, о котором собственно я и веду речь, никаких, сука, видений не было. Полная хуета: со всех сторон бодро шагали, ехали в машинах, разнообразной ценовой категории, люди. Я прекрасно понимал, что им уже похуй любые душевные движения. Им похуй, что рядом с ними вот так вот просто шагает визионер, то есть - я. Им поебать, что я имею астральную связь с невидимым и могу долго и качественно бредить в парке, на скамейке, под березой. Сидя в машине, руля руль человек далек от того, что, по сути, он - беззащитное существо созданное Богом, или даже вообще продукция моего больного мозга. Ему похуй... Он рулит, едет и говорит в мобильный телефон. Иногда, бля, используя, сука, блядь в пизду, еще и блютус! Ебать его в сраку. Блютус... Мысль о блютусе довела меня до легкой степени раздражения - я глотнул водки выскочил на дорогу и остановил машину. Держась за руль, в ней сидела очень трезвая женщина и блестела очками в стальной оправе.- Ну, что, ебта-ть? - спросил я и хлебнул водяры из горла.- Что - "что"? - переспросила женщина и попыталась дернуть рычаг, торчащий из пола.- Хуй знает что... - ответил я. - Я говорю...Мне было и самому непонятно, что я молол, что хотел сказать... Видимо подсознательно я пытался отыскать видения в транспортных средствах. Как-то так подумал, что они в них - ведь, если видений нет на улице, значит они в машинах. Такая хуйня...Но их не было, не было видений. Одна лишь краснеющая от злости женщина, с рукой тянувшейся к блютусу, по которому вызывают на, таких как я, - милицию.
Протяжно вздохнув я отстранился и пошел хуярить дальше. Если бы я где-то остался, то передо мной вряд ли бы появился супермаркет... Это если бы я где-то сидел. Молча. Допустим на кладбище. Но я пошел, и поэтому передо мной она, сука-сука! возник. Ведь, блядь-ебаный по голове! куда бы ты ни шел, куда бы ни стремился, будь ты хоть самим пророком Иеремеей перед тобой появляется он. Он, бля, - супермаркет. Даже наверное и в пустыне... Я тряхнул головой. На моих седеющих волосах слабо блеснул луч солнца. Я потрогал свой воспаленный лоб, сделал несколько шагов и оказался у стеклянных, самораздвигающихся - ебать их во все щели - дверей. Я мог бы и на них плюнуть, но подумал, что этого будет мало. Я спросил у охранника:- Где у вас директор?- Что? В смысле кто?- В смысле.... - скрипнув зубами пробормотал я и бросил взгляд на белый мраморный блестящий пол. - Никакого смысла. Просто хочу поговорить с вашим директором. - Может со старшим менеджером? - переспросил охранник. На его месте я бы без разговоров и сразу выебнул бы такого как я из этого святого места, но религия супермаркета, видимо бля, запрещает сие, ибо для нее потребитель важней условностей.- Давай старшего менеджера, - сказал я и когда охранник достал мобильный (ясный хуй, со встроенным блютусом) мне удалось выпить. Появился менеджера. Он медленно шел по белому мраморному полу и хотел, наверное, меня осчастливить каким-нибудь продуктом или услугой. В его редких кудрявых волосах путались визуализрованные мной незабудки. Вокруг его жирного чела летали желтые сытые мотыльки.- Здравствуйте! - сказал старший менджер. У меня свело пальцы на левой руке я ею тряхнул и на белый блестящий пол брызнула кровь. - Здравствуйте, - сказал я.
Когда уборщица с огромным паукообразным аппаратом стала смывать мою кровь, я плюнул старшему менеджеру в лицо и после этого меня увели.
Я уже все знал, я не сопротивлялся.
Перед лицом Луны,
Бессильны мы…
Крещенский проснулся ебальником кверху и понял, что его вчера кто-то пиздил. Всю свою жизнь он искал позитива. Он думал, что все должно быть заебато... А тут его вдруг внезапно отпизидили по полной программе.
Пиздили зверски, без шуток.... Зверски.
Правая рука Крещенского, окровавленным удавом лежала на подушке и дергалась. Крещенский подволок ее к распухшим губам и зачем-то поцеловал. Боль, кружа около всего тела, сказала пару загадочных фраз и схватила Крещенского за сердце. Оно стало бешено колотиться и кровоточить фиолетовой кровью. Крещенский двинул ногой, попытался подняться, но не смог; открыл рот и стал тихонько стонать.
Через какое-то время к Крещенскому подошла жена.
Она принялась прикладывать к его телу мокрые полотенца, дышать в его ноздри нашатырем и плакать.
- Где я? - спрашивал Крещенский, не находил ответа и нырял в пульсирующую боль.
Когда все это кончилось, Крещенский встал, побрился и пошел искать своих обидчиков.
Улицу заливало желтое солнце. Оно жарило тело Крещенского и ласкало его раны.
Крещенский чувствовал прилив бодрости и злости. Он купил сигареты в ларьке и вдруг почувствовал, что тело его растет и превращается в огромную движущуюся глыбу.
- Вот он я! - воскликнул Крещенский и пошел по городу.
Он наступал на автомобили огромными темными ботинками и автомобили хрустели под подошвами, как майские жуки. Милиционеры прыгали по штанинам Крещенского, пытались что-то сделать, стреляли, но Крещенский сбрасывал их щелчками своих огромных пальцев и смеялся, разгоняя хохотом голубые облака на небе.
- Я есть! - кричал Крещенский.
Приехали омоновцы. Они жарили Крещенского из огнеметов, и от этого ему становилось лучше и смешнее.
Громко и весело сплевывал Крещенский через два зуба и поднимал, как Моисей, обе руки вверх.
- Боже! Боже! - кричал он, - О, Боже! Зачем так все прекрасно?! Зачем я тебе, Боже?
Споткнувшись, о башенный кран, Крещенский пошатнулся, рухнул...
Его огромное тело накрыло город, порвав электрические провода.
- Позитив! - воскликнул Крещенский и слегка пошевелился.
Воздух наполнился разреженным электричеством и засверкал. Красно-коричневая радуга появилась на небе, потом слилась на Крещенского и испачкал его белую рубашку....
2. Александр Лезвиев, мой сосед и друг
С каждым днем Александр неудержимо глупел. Он пил, принимал у себя в доме каких-то совершенно мрачных олигофреников с улицы, курил с ними, нюхал клей, запирал в шкафу каких-то девок, и глупел, глупел...Уже и на соматическом уровне, Александр чувствовал, как его извилины в седеющей голове распрямляются. Распрямляются, становятся ровными, прямыми, аки рельсы, по которым можно ехать в дрезине, любуясь облаками, елками-березами и безграничной русской равниной. Как, бля, в "Сталкере" Тарковского.
Просыпаясь утром, Александр бросал на свое глупеющее плечо красную рубаху, смотрел на свою щетинистую \разумеется тоже глупеющую\ щеку и посмеивался. Кошка Игнат путалась в ногах и ухмылялась в свои длинные пушистые усы. Всем было смешно, потому что глупость веселит и расслабляет.
Александр опохмелялся, нюхал свои пальцы, пахнущие анашой, клеем, беспорядочным сексом и прочей хренью; после чего он пинал кошку Игната и начинал пританцовывать перед зеркалом. Он понимал, что поведение его предельно глупо, и его это радовало.
Его это радовало, но ни коим образом не радовало его соседей. В особенности бабушку с седьмого этажа по имени Тина, а по фамилии Канделаки.
В одно из утр она позвонилась в квартиру к Александру Лезвиеву. Александр прекратил танец, подошел к двери и крикнул:
- Боря? Это ты?
- Какой нахуй Боря!?
- Как это какой? Боря Моисеев. Мой ссо.. Сосед с верхнего этажа.
- Нет, это не Боря Моисеев!
- Ага... - Александр задумался, - ...Боря, наверное, ушел к Звереву?
- Хватит ебать мне мозги! Открывай дверь! Александр взялся за черный пластмассовый кругляшок замка, повернул его, открыл дверь и высунул голову.
- Што?
- Что, блятть, што?! - закричала Тина Канделаки и замахнулась на Александра клюшкой, - как не стыдно! Ты чем тут занимаешься?!!
- Чем? - Александру стало немножко боязно.
Да и кошка Игнат вдруг встревожено замяукала.
- Из твоей квартиры постоянно раздаются очень неприятные звуки! Побойся Бога, дай спокойно жить!
Александр Лезвиев схватился за подбородок и прошептал:
- Чего-то я ничего совсем не понял. Вы что от меня хотите? Вы вообще- кто?
- Я, мать-перемать, бабушка с нижнего этажа мое имя - Тина, а фамилия Канделаки! И я! - Тина ударила клюшкой по полу. - Я хочу покою!
- Покоя?
Тина глубоко вздохнула и сверкая золотым зубом ответила:
- Спокойствия, я хочу..
Кошка Игнат жалобно заскулила.
Александр почесал затылок, сделала пару па и сказал:
- Хуйня проблема, Тина. Я вам дам спокойствия. Мне это легко сделать.
Тина склонила голову и заинтересованно спросила:
- А как?
- Да вы заходите, заходите в мой дом.
Постукивая клюшкой Тина Канделаки приняла предложение Александра Лезвиева, - зашла в его квартиру, осуждающе посмотрела на грязный потолок, на немытый пол, на грязную посуду, на одежду разбросанную по углам, схватилась за голову и устало опустилась на пол.
- Что с вами, Тина! - закричал Александр. - Вы же только что были полны энергии.
- Какой на хуй энергии? - вздохнула Тина. - Я старая бабушка. У меня сын сидит в тюрьме. А ты меня беспокоишь какими-то непонятными звуками.
- Какими звуками? Это не звуки, Тина. Это моя новая акустическая система. Я на ней слушаю «секс пистолз». Такой старинный ансамбль. Вы с пола-то поднимайтесь, поднимайтесь.
- Хорошо, поднимусь я с пола, - крякнув, сказала Тина.
Опираясь на клюшку она поднялась и строго посмотрела на Алекснадра,
- Ну что же, милок, пойдем. Послушаем твой «секс пистолз».
Кошка Игнат удовлетворенно уркнула, а Александр, пританцовывая, побежал выполнять просьбу Тины Канделаки.
Когда из акустической системы раздались первые аккорды, Тина Канделаки открыла шкаф и громко матюгаясь, клюшкой погнала молоденькую девушку по лестнице.
God save the queen
Вниз. Вниз. И вниз.
The fascist regime
They made you a moron
Potential H-bomb
God save the queen
She aint no human being
There is no future
In England's dreaming
Don't be told what you want
Don't be told what you need
There's no future no future
No future for you
God save the queen
We mean it man
We love our queen
God saves...............................................
............................................
............................................
............................................
............................................
............................................
............................................
............................................
............................................
..................................
Александр очнулся на полу. Закрытый простыней, он долго смотрел на трещину в потолке. Ни одной из шести своих конечностей он двинуть не мог, потому что вчера наёбался водки и эти самые конечности очень перенапряг... Перенапряг плясками и совокуплением хрен знает с кем... или с чем...
Кошка Игнат жалеючи Алекасндра прыгнул к его ногам и стал мурлыкать.
- Ух-ху-хухух, - разомкнув сухие губы вымолвил Александр.
Кошка Игнат очень хотел жрать, поэтому-то мурлыкал и ластился к хозяину.
Александр это понимал, но еды в доме не было. Был только телевизор. Его черный экран равнодушно смотрел на Александра.
Внезапно раздался резкий звонок в дверь. Александр дернулся. Игнат спрыгнул и убежал.
В окружении дрозофилок и темно-синих пятнышек, находившихся в броуновском движении Александр подполз к двери.
Левой рукой держась за косяк, - правой Александр дотянулся до замка.
Снаружи никого не было. Лишь сквозняк играл с листком бумаги тусуя его от потолка до пола. Собрав остатки сил Александр дернулся и поймал его.
На листке, мелким шрифтом была напечатана программа передач для телевизора.
--Ух-ху-хухух... - сказал Александр взял листок в зубы и пополз обратно, в свою квартиру.
12:10
Живой мир. (Прогулки с чудовищами)
13:20
Их разыскивает милиция
14:00
Футбол. Чемпионат России. (ЦСКА - "Москва")
16:00
Воскресный "Ералаш"
16:20
КВН-2007. (Премьер-лига)
18:00
Вечерние новости
Россия
03:35
05:30
Канал "Евроньюс" на русском языке08:10
Местное время. Вести-Москва
08:20
Долгая дорога в дюнах
11:00
Вести
11:10
Домашний
01:55
Молодые и дерзкие
06:30
Рита
07:00
Домашние сказки <DD1:00< font>
Модная прививка
11:30
Двое
12:30
14:30
Хорошие песни
16:30
Дети Ванюхина. (1-я и 2-я серии)
Смешарики
08:30
Приключения полевого мышонка
09:00
Улица Сезам
09:30
Флиппер и Лопака
10:00
Хорошие песни
12:00
Кадетство
13:00
Здравствуйте, я ваша няня!
02:30
Волейбол. (Гран-при. Женщины. Россия - США. Прямая трансляция из Хабаровска)
04:50
Регби. (Кубок мира-1995. Финал. ЮАР - Новая Зеландия)
07:00
Вести - спорт
07:10
Летняя Универсиада. (Прямая трансляция из Таиланда)
09:00
Вести - спорт
09:45
Гребля на байдарках и каноэ. (Чемпионат мира. Финалы. Трансляция из Германии)
11:25
Волейбол. (Гран-при. Женщины. Россия - Куба. Прямая трансляция из Хабаровска)
13:15
Вести - спорт
13:20
Сборная России. (Максим Чудов)
13:55
Летняя Универсиада. (Прямая трансляция из Таиланда)
14:40
Футбол. (Суперкубок Испании. "Севилья" - "Реал" (Мадрид))
16:45
Вести - спорт
16:55
Летний биатлон. (Гонка в городе. Трансляция из Германии)
Александр Лезвиев дополз до телевизора и схватился за его черную лакированную ножку. Провел по ней ладонью сверху вниз.
- Ух-ху-хухух,
Кошка Игнат издал жадное и призывное урчание.
Александр Лезвиев собрался с силами, утер испарину со лба, поднялся на ноги, мотнул головой, зжал зубы (чуть не прикусив язык) зажмурился, резко повернул телевизор к себе задом, вцепился в его заднюю ребристую панель и дернул...
Сизая печень, пульсирующее сердце, фиолетовый желудок, серые куски мозгов, и несколько сахарных костей упали на пол. Кошка Игнат бросился на все это изобилие и вожделенно заурчал.
- Ух-ху-хухух, - сказал Александр Лезвиев. - Пиздец! Борщ! Реальное мясо! Надо пожарить.
Он отобрал у Игната кусок печени, и пошел на кухню разогревать большую чугунную сковороду.
Александр Лезвиев и Роберт Фрипп
Александр Лезвиев купил немного еды, вина, зашел в свой подъезд и залез в лифт. В лифте пахло мятой и серой. Александр Лезвиев нажал на кнопку нужного этажа. Лифт заурчал, стал подниматься и вдруг остановился.
- Хуйня... что за хуйня! Долбоебы! - озлобленно воскликнул Александр, но в ответ услышал лишь сдавленную тишину.
Было воскресение и все соседи, лифтеры и прочие отсутствовали: кто на даче, кто на огороде.
Свет в лифте погас. Александр Лезвиев откупорил вино и сел на пол.
Прошло часа два-три. Но ничего не менялось. Лишь вино перетекало в желудок Александра, а запах мяты и серы усиливался.
Когда все было допито, съедено и выкурено Александр Лезвиев, вдруг почувствовал, что в лифте находится кто-то еще.
- Ты кто? - спросил Александр.
- Я Роберт Фрипп.
- Что? Кто?
- Я Роберт Фрипп вот моя дискография:
Exposure - 1979
God Save The Queen / Under Heavy Manners - 1980
Let The Power Fall: An Album Of Frippertronics - 1981
Network - 1985
1999 Soundscapes: Live In Argentina - 1994
Intergalactic Boogie Express: Live In Europe... - 1995
Radiophonics: 1995 Soundscapes, Vol. 1 - 1995
A Blessing Of Tears: 1995 Soundscapes, Vol. 2 - 1995
That Which Passes: 1995 Soundscapes, Vol. 3 - 1996
November Suite: 1996 Soundscapes - Live At Green Park Station - 1997
Pie Jesu - 1997
The Gates Of Paradise - 1998
Lightness: For The Marble Palace - 1998
Love Cannot Bear (Soundscapes - Live In The USA) - 2005
At The End Of Time - 2007
За дверями лифта раздались возбужденные голоса... двери открылись.
В ослепляющем свете, возникли: начальник Жэка, соседи, старухи, соседские дети, девочки и мальчики... они подняли Александра Лезвиева на руки и понесли его.
Начальник Жэка нашарил ключ в кармане Александра и открыл дверь его квартиры.
Кошка Игнат радостно замурлыкала и выскочила навстречу толпе.
Александра положили на кровать.
Закрыли простыней.
- Тебе что-то еще нужно, Александр? - заботливо спросил начальник Жэка.
- Мне? Мне? - разомкнув воспаленные глаза, прошептал Александр Лезвиев. - Мне ничего не нужно. Где Роберт Фрипп?
Начальник Жэка, поправил очки в стальной оправе, кашлянул, властно махнул рукой и все присутствовавшие - исчезли.
- Роберт Фрипп, это - я.
Комната озарилась зеленым светом, запахло серой и мятой.
Одиночество Александра Лезвиева
Александр сидел на кухне, глядел в телевизор и плакал.
Александр плакал от одиночества. Он хотел увидеть в телевизоре себя, но его там не показывали. Александр нервно вставал с табуретки отпинывал ластяющуюся к нему кошку по имени Игнат и поскуливал...
Александр уже даже и не знал, чего такое сделать... такое, бля, чтоб от одиночества избавиться, он уже хотел покуситься на свою жизнь, но тут вдруг к нему подлетел Ангел.
- Здравствуй, Сашенька, - пропел он.
Александр встрепенулся и ответил:
- Ебать и резать! Ты - кто?!
- Я - Божественный Ангел. С небес мы увидели твое благородное одиночество и решили послать меня, чтобы я его сгладил.
- Чтобы что иты сделал?
- Чтобы сгладил, Сашенька.
Александр Лезвиев встал с табуретки помотал головой. Попил воды из-под крана и продолжил беседу:
- Ангел... Да?
Ангел не исчезал.
Его крылья трепетали под желтой люстрой.
Он пару раз, утвердительно качнул своей кудрявенькой головой.
- Ну, хорошо.... - Александр Лезвиев сел на табуретку, закинул ногу за ногу и закурил. - А можешь ли ты превратиться в женщину, с большими титьками.
- В молодую женщину, или в старую? - спросил Ангел и нежно прикоснулся к слипшимся волосам Александра.
- Блятть! Ну нихуя ж себе! - воскликнул Александр. - Ясный же хрен, что в молодую! Со здоровыми...
- Я понял, понял... - прошептал Ангел и прикоснулся к губам Александра. - Со здоровенными титьками.
- Да, мать твою! Да! С огромными...
- Хорошо, Сашенька.
Пепел с сигареты упал Александру Лезвиеву на колено, он попытался его стряхнуть, но у него ничего не получилось - рука Александра стала вдруг прозрачной. Все его тело стало невесомым. В клубах сигаретного дыма оно приподнялось над кухонным столом и полетело к потолку. Кошка Игнат дико завизжала, а перед глазами Александра летали две огромные титьки.
Александр прикасался к ним, и одиночество вроде как исчезало.
Кошка Игнат прыгнула на стол, лизнула Александра в щеку, потом свернулась калачиком около сахарницы и замурлыкала. В окно било солнце и огромные мухи радовались его лучам.
Сейчас я сижу в ванне и дрожу. Подрагиваю. От воды ,от холода, от выпитого, вынюханного, вмазанного и кинутого чисто так - на кишку… слушаю Ал Ди Меолу и страдаю от нехватки любви, которая мне представляется неким абстрактным, но очень нужным понятием. Я щелкаю зубами пытаясь его схватить, но лишь прикусываю себе язык… И я думаю так: «Каждому существу предопределено нечто. Например, мне, предопределено похоронить своего соседа и друга, сидеть в ванне с полутеплой водой, смотреть на свое субтильное, но сильное тело, дрожать и держать на хрупких плечах своих мировую культуру. Бля! Бог! Боги! Где справедливость?! Где любовь, обещанная каждому существу?! Справедливость!»
Справедливость это всего лишь карта из старших арканов Таро с римской цифрой на жопе.
Сегодня мне приснились часы. Их широкий и мягкий ремешок ласково обнимал запястье правой руки. Часы громко и размеренно тикали. Их позолоченный циферблат светился зеленым потусторонним светом, а от стрелок исходило голубоватое сияние.
Короче, я охуел, вскочил с постели, опохмелился остатками вина и стал думать.
Сигарета обжигала пальцы, но понять, отчего и зачем мне приснились часы я не смог, оделся и попиздовал на улицу.
Хули, нужно было купить еще вина.
Когда двери лифта с противным скрежетом раскрылись, передо мной предстал Валера.
- Я к тебе, - сказал он.
- Что?
- А вот что.
Валера, путаясь в ручках целлофанового пакета, достал трехтомник Фицджеральда - прекрасное совдеповское издание красного цвета.
- Стоха.
Я схватил себя за щеку и второй раз за утро задумался. Ведь вот, бля, как обстояло дело... Если я куплю Фицджеральда, то у меня не хватит денег на вино, но если я его не куплю, то тоже - хуево.. Валера скинет это замечательное издание куда-нибудь в даун и у меня его не будет.
- Слушай, Валера, давай так. Ты этого Фицджеральда...
- Не еби мозги, Имбо, - нахмурился Валера и пошатнулся. - Ты знаешь кто такой Фиц... бля...
- "Великий Гэтсби". Знаю, - сказал я.
- Великий! Великий! - заорал Валера, сильно качнулся, рефлекторно вытянул руку и на его запястье я увидел те самые часы.
Из сна.
- О!
Валера поймал мой взгляд и, прислонившись к стене, вытянул руку с часами.
- Нравятся?
- За стоху - беру, - не задумываясь, сказал я.
- Хуя себе - за стоху - Валера дернул головой, размял шею и в его глазах появилась осмысленность. - Ты знаешь, что это?
Часы светились тем самым светом.
Потусторонним, бля...
Валера приблизился ко мне и быстрым шепотом заговорил:
- Знаешь, часовую мастерскую на углу Гоголя и Грина. В ней я вчера убил часовщика. Денег в кассе было с гулькин хуй. Да еще, блядь, часы были беспонтовые в столе. Но вот и эти были.
Валера потряс перед моими глазами часами и с хрипом в голосе крикнул:
- Видишь? Видишь?!
Его вдруг стала бить недетская дрожь.
- Э, бля, Валера! - воскликнул я и испуганно отстранился. - Как ты его убил? На хуя? Зачем?
- Как? - Валера неестественно изогнулся. Его черный рот открылся и оттуда вперемежку со словами вырвались клочки пены. - Имбо! Крысы, мать твою!
Валеру всего скорчило. С диким воплем он рухнул на пол, и задергался. Три красных тома Фицджеральда разлетелись по сторонам.
Щелкать ебальником я не стал, немножко повозился с ремешком и, утирая брызгавшую на меня из Валериного рта пену, снял часы, сунул их в карман и взъебнул из подъезда.
***
Меня слеганца поябывало. Я сунул руки в карманы и, пряча глаза от людей, похуярил в магазин за красным. Продавщица вроде на меня подозрительно не смотрела; поэтому, не особо фрустрируя, я взял бутылку, в ближайших кустах наебнул ее треть и стал думать...
Ни хуя думать у меня не получалось.
Я выпил все, что было, и ноги сами понесли меня на угол Грина и Гоголя.
Шаг мой был размерен и уверен, в такт тикающим в кармане часам.
С каких-то хуев в моей башке вдруг раздалась Pastorale in F major Баха... предпоследняя часть, или как там их называют. Я растрогался и чуть не уебался в столб.
- Ах, боже-ж ты мой! - воскликнул я и вскинул руки по-моисеевски. - Где же этот часовщик, бля!?
Передо мной предстала милая девушка с детской коляской, указала пальцем на мое сердце, потом приподняла руку повыше и я увидел вывеску: "Часовая мастерская".
Дверь этой самой мастерской находилась прямо передо мной - стоило сделать три шага, бля...
- Какой у вас хороший ребенок, - пробормотал я, смущенно дергая себя за нос. - Спасибо вам.
Я всегда тереблю нос, когда мне что-то очень нравится.
- Да, вы же его и не видели, - засмеялась девушка, исчезая в людской толпе.
- Я... Я, бля!
Хуйли - да. Не видел.
Я сделал три шага и плечом ебнул по двери часовой мастерской.
Она распахнулась.
Брякнул колокольчик.
Я повертел башкой и в сумраке увидел сухонького старичка, со специальной увеличительной пиздюлиной в левом глазу.
- Здравствуйте, - сказал старичок. - Чем могу помочь?
- Здравствуйте, часовщик, - выговорил я, подошел к его столу, достал из кармана часы, и мастерская озарилась потусторонним светом.
- Ой! - воскликнул часовщик, взъерошил седые клочки волос, а пиздюлина из его глаза выпала. - Какая, какая прекрасная вещь!
- Да, - ответил я. - Прекрасная.
- Вы садитесь садитесь! - взволнованно крикнул часовщик.
Я сел на пыльный стул стоявший около стола.
- Чтоже с ними? Чтоже стряслось с вашими часами?
Я положил часы на стол. Даже под лампой от них исходил потусторонний свет.
- Ах какие, какие часы! - воскликнул часовщик и потянул к ним свои дрожащие серые руки.
Тут вдруг во мне что-то будто перевернулось. Я схватил лежавшую на столе отвертку и ткнул ею старичка в шею.
Брызнула кровь.
Я ткнул еще. Голова часовщика брякнулась об стол.
Видимо, бля, я задел какую-то вену, яремную чтоли...
Кровь из шеи, густая и багровая, хлестала из шеи часовщика, как из маленького фонтана.
На стол вскочила белая крыса.
Я схватил часы и взеъбнул из мастерской.
***
Вот, собственно говоря, и вся история про часы.
Сейчас я сижу на девятом этаже своего дома, широкий и мягкий ремешок часов ласково обнимает мое запястье.
Иногда, смотрю в окно, пишу рассказы…
Я продолжаю пить вино, ну и прочее..
Мне ни хорошо и ни плохо. Часы тикают на моей руке, останавливая время.
Еще я купил себе белую крысу.
Я никогда не заводил домашних животных. Это мое первое домашнее животное – белая крыса Ушлик.
Я провожу по хребту Ушлика указательным пальцем, и любовь переполняя мое сердце тикает, тикает….
Бьется.