письмо итальянскому другу 

Приходи, мне сегодня печально,
В прошлом — гадость, а в будущем — дым,
Слишком многих наприручал я..,
Может прав ты, Mein Herz, хер бы с ним? 

Мне сегодня с утра одиноко,
Так и валятся вещи из рук...
Три бутылки, Антонио, много,
Двух довольно. 
В. Моцарт. 
Твой друг)) 


    ..^..




граница 

Здесь многократно повторится
И эта ночь, и тишина,
На небе млечная граница
Из края в край проведена. 


И ничего, что пограничье:
Верны дозоры у реки,
И три танкиста симпатичных
Бронёй прославленной крепки. 

А мне и совестно, и страшно,
За то, что в этих ебенях,
Наверняка сгорят однажды
Танкисты в танке за меня... 

Кому оплакивать танкистов?
И вот, засранец и слабак,
Давлюсь слезой, глотая триста
У полосатого столба. 

    ..^..




Coda 

Исполнилось. И свет застал двоих,
Быть может, в первый раз явившись кстати,
Сидящими на застланной кровати —
Последней общей плоскости для них. 

Их встреча не была длиною в жизнь,
И если расписать её по нотам,
На «до» они дошли до поворота
И где-то в «ре-диезе» разошлись. 

Так мыслилось ему, а мир застыл,
Пустой, как перевёрнутая чаша,
Была зима на свете и на страже,
Когда он с ней к перрону подходил. 

Затакт вступил Савёловский вокзал,
И жизнь, не поспевавшая за кодой,
Всё время недоигрывала ноты,
А он об этом даже и не знал. 

    ..^..




войнушко 

Четыре года октября —
Четырехлетняя бессонница,
Горит ничейная земля,
Печальный полк рубает конница —
Всё «на войне, как на войне»,
И шнапс трофейный гут вполне… 

Четыре года от тебя,
Все вести, как с иного света,
Под удивленное вотбля
Взлетает красная ракета,
И пулемёт неумолим
Рефренит "ух ты мать!" моим. 

Четыре года вилы в бок,
Любовь, что Анка-пулемётчица, —
Стреляет метко, но не в срок,
И вот лежишь некстати, корчишься,
Как ёжик с дырочкой в боку,
Притом, в малиновом соку. 

Четыре года слово «без»
Уже не более чем слово.
Октябрь закончился. С небес
Дождь моросит. Ни в полшестого,
Ни в шесть за краем той войны
Мы повстречаться не должны. 

    ..^..




сетевое 

Жил себе человек, 
Джинсы, ботинки, свитер, 
Даже не человек, 
Так, набор литер.
Жил себе, как и все,
Дёргался. Что такого?
Словом, крутил карусель
Мальчик, размером в слово.
Жил, как честной народ:
Утро-вода-таблетка,
Пробка-трамвай-бутерброд,
Офис-компьютер-сетка,
Аська… И был таков…
Если и Бог есть слово,
Был он порядком слов
Где-то до полвосьмого
Вечера — при делах —
Только, я вдруг услышал,
Будто в чём мать родила
Мальчик из сетки вышел.
А мог бы тянуть весь век,
Джинсы, ботинки, свитер,
Даже не человек,
Так, набор литер.
Степень письма в нуле —
Вот и мораль в финале,
Уж извиняйте мне,
Если чего не догнали. 

    ..^..




*** 

- Я, брат, еду в чужие краи.
- В чужие краи?
- В Америку.
(Свидригайлов А. И.) 

Прекрати, дорогая, истерику,
Два патрона вгони в барабан,
Мы с тобой отплываем в Америку ––
Ты мой юнга, я твой капитан. 

Никуда от тоски нам не деться,
И усталость за горло берёт,
Но придумано верное средство
Против старости –– дальний поход. 

Ежечасно ты больше теряешь ––
Это, знаешь, старо, словно мир,
Отчего же ты слёзы роняешь
В мой парадный двубортный мундир? 

    ..^..




Мандельштам 

Ах, если бы игрушечные волки
В стране, где отщепенцы валят ёлки,
Тифозную воспитывали вошь!
«Ты выронишь меня или вернёшь…» 

Под крышечкой небесного бисквита
Кипит себе в кастрюльке общепита 
Теплушечный удушливый мирок,
Да жидкий чай, да чёрный уголёк, 

Да рыбий жир, замешанный на грязи.
Эх, некому подчас ввернуть «фуясе».
Купает птиц в лохани кислых щей
Воронеж ненавистный и ничей, 

Где бытность удивительнее сказки…
Где опер на допросе строит глазки,
Где ворон носит чёрный макинтош.
«Воронеж –– блажь, Воронеж –– ворон, нож…» 

«Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь...»
Какое там! Не пустит, не вернёт:
Воронеж –– вор, Воронеж –– сторож, лёд. 

    ..^..




меж гудков 

в этом доме вода,
отмеряет часы 
до рассвета.
и твой номер болит
семизначно 
на левой руке ––
это значит, война 
не окончилась в мае
победой
ни твоей, ни моей,
и граница 
на крепком замке. 

эшелоны ушли.
разноцветные линии 
фронта,
оставляя в тылу,
тишиной обернулась зима,
и когда вдруг в ночи
под откос раскидает 
аккорды,
это значит, связист
сжал зубами 
не те провода… 

и опять здесь весна 
в небесах обживает 
скворешни,
скоро крыши домов
новый пленник 
прибьет к облакам,
а судьба –– 
это то, 
что сегодня окажется между
двух гудков
в ожидании страшном 
звонка. 

    ..^..




девятая 

Тоске вот-вот пролиться через край,
Обнял букет без четверти влюбленный,
И с площади невидящей Матрёны,
В Андронников потёк восьмой трамвай. 

Еще один непрошеный денек,
Вошедший, как положено, без стука,
Бессмысленный, как долгая разлука,
Бесплотный, как осенний мотылёк. 

Ни проблеска, ни дна, ни суеты,
Залёг сентябрь от края и до края,
И пялятся на мир в окно трамвая
Немыслимые желтые цветы. 

Не быть тебе ни другом, ни сестрой,
Восьмой трамвай восьмую жизнь уносит,
Девятую пролистывает осень ––
Последнюю из непрожитых мной. 

    ..^..




табуретка 

Льву Шевякову 

Ходят люди по планете —
Удивительного мало —
Я сижу на табурете,
Наконец-то жизнь достала. 

Ходят люди, плачут дети,
Шёл трамвай десятый номер,
И, конечно, в ночь на третье
Кто-то в марте взял да помер. 

Непременно этот кто-то
Тоже жил на табурете
И завёл себе работу —
Умирать в ночи, на третье 

(чтоб не слышать шум трамвая,
словно жизни продолженье...).
Я сегодня ближе к краю
Стал, не сделав и движенья. 

Ходят люди по планете,
Полагают, что чудачу:
Вот сижу на табурете
И, как псих последний, плачу. 

    ..^..




фото 

На фотокарточке случайной
Всё смотрит девочка печально
Туда, где край фотопортрета
Отгородил ее от лета
Две тысячи (какого?) года,
Для рифмы взятой непогоды,
И даже стук дождя по крыше
Оттуда ей совсем не слышен. 

Обычно всё необычайно…
Но вот зачем мне так печально?
Ужель затем, что той с портрета
Нет дела до меня и лета
Две тысячи (дожил ведь) года.
«С какого, парень, парохода
свалился ты?», –– она не скажет,
Платочком синим не помашет. 

И дождь всё топчется по крыше,
И писем мне никто не пишет
С тех самых пор, как та с портрета,
Махнув рукой, прошла сквозь лето
Две тысячи (прощай же) года,
Оставив мне на память фото
Какой–то девочки печальной,
Со мною связанной случайно. 

    ..^..




календарь 

И детский лепет летнего денька,
И солнца грош почище медной бляшки,
И облака, что проплывают в чашке,
На вкус, как чай, и терпкие слегка. 

Вот растянуть бы сей недолгий срок
Отсрочив ночь, как первую закуску,
И расточать такой нежданно вкусный
Дня белого крупчатый сахарок. 

А хочешь, завтра купим календарь,
Наметим в нём потери и находки?
И, может быть, не чаю выпьем –– водки ––
За всё, что с нами сбудется едва ль... 


    ..^..