Судьба Авалонского герцогства всегда привлекала внимание историков и писателей. Последний герцог, Фердинанд XIV, был, бесспорно, одним из самых талантливых политиков и полководцев своей эпохи, столь богатой яркими личностями. Вот уже пять столетий не утихают споры о выигранных им сражениях. При поверхностном изучении вопроса, возникает сильнейший соблазн объяснить его победы просто-напросто сказочным, невероятным везением. Разумеется, профессиональные военные историки не могли довольствоваться столь примитивным объяснением. Несомненно, успехи авалонцев базировались на железной дисциплине в армии и великолепно поставленном обучении войск. Меткость Фердинандовых стрелков, вошедшая в поговорку, не могла быть, понятно, достигнута другими методами. Фердинанд также прославился как выдающийся дипломат, неизменно закреплявший свои победы исключительно выгодными условиями мирных договоров. Его избрание императором казалось делом решенным. Многие историки полагают, что Фердинанд был именно тем человеком, который мог вернуть мощь древней империи (сохранявшейся в то время по инерции, силой традиций) и изменить ход истории Европы.

И тут случилось одно из тех ярких, но, к счастью, редких событий, которые наглядно демонстрируют роль природных факторов в истории. Не случайно «авалонская катастрофа» всегда была любимым примером у мыслителей, которых сейчас относят к школе географических детерминистов. 22 января #### года столица герцогства была буквально сметена с лица Земли падением крупнейшего метеорита, зафиксированного в письменной истории. Последовавшая за разрушением эпидемия неизвестной смертоносной болезни (большинство специалистов склоняется к тому, что это была чума, хотя сохранившиеся описания симптомов не вполне соответствуют классической картине заболевания) истребила, по разным оценкам, от 70 до 90 процентов населения герцогства. Герцогство Авалонское прекратило свое существование, а его земли, когда утих естественный для той суеверной эпохи страх перед «Божьим гневом», были разделены между соседями.

Исключительный интерес для историков представляет недавняя находка в муниципальных архивах города С. (который, как известно, в свое время был столицей соперничающего с Авалоном герцогства и был неоднократно захватываем и разрушаем солдатами Фердинанда) рукописи неизвестного автора, содержащей любопытные, хотя, местами, совершенно недостоверные, и даже фантастические, описания последних лет Авалона. Автор тщательно избегает любых намеков, которые могли бы раскрыть его инкогнито. Судя по всему, он был приближен к Фердинанду, исполняя обязанности, современным языком выражаясь, шефа разведывательной службы. В момент катастрофы он находился в С. со специальной миссией, смысл которой описан нарочито туманно. Насколько можно понять, мемуар составлен им в старости, приблизительно через тридцать лет после катастрофы.

Большой интерес для характеристики взглядов и верований людей той эпохи представляют содержащиеся в мемуаре сведения о колдунах. Напомним, что время гибели Авалона – это время ожесточенных преследований колдунов и ведьм по всей Европе. Историки всегда отмечали умеренность Фердинанда в этом отношении: хотя колдуны преследовались, нет ни одного достоверного сообщения о сожжении колдунов в Авалоне, да и вообще, о смертных приговорах за занятия колдовством – практика, обычная для соседей Фердинанда. Насколько можно судить по сохранившимся источникам, типичным наказанием за колдовство в Авалоне было заключение в крепости – гуманность почти непредставимая, по тем жестоким временам.

Автор мемуара, будучи сыном своего времени, не сомневается в реальности колдовства. Интересно, что при этом он специально подчеркивает – колдовать, по его убеждению, могут лишь мужчины; к существованию ведьм он относится скептически – в высшей степени необычная точка зрения, по сравнению с подавляющим большинством других источников. Переводя его причудливые представления на современный язык, можно сказать, что автор рассматривает способность к колдовству как наследственное заболевание, проявляющееся только у мужчин, и только после наступления зрелости. Необычным, также, образом, он считает (если уж продолжать использование современной терминологии) это своеобразное «заболевание» эндемическим, то есть характерным исключительно для жителей Авалона. Он утверждает, что, хотя власти герцогства (и сам автор, в том числе) прилагали серьезные усилия для выявления и задержания колдунов, целью было не наказание, и даже не защита от возможной вредоносной магии – колдовство при Фердинанде было поставлено на службу интересам герцогства и (если верить автору) было одним из серьезнейших инструментов государственной политики.

По утверждению автора, авалонские колдуны не могли использовать свои способности произвольным образом. Возможность колдовать активировалась только интенсивной и продолжительной физической болью, поэтому для достижения эффекта колдунов приходилось пытать. Автор с прямотой, способной шокировать современного читателя, описывает методы, разработанные медиками герцога и способные причинять сильную боль без фатального вреда для здоровья. Впрочем, так или иначе, средняя продолжительность жизни колдунов на службе герцога не превышала трех-пяти лет. В свободное от выполнения своих обязанностей время, колдуны пользовались всеми благами и радостями жизни – в пределах крепости, где они были заключены.

Видно, что автор так и не может расстаться с профессиональной (если сведения, сообщаемые им о себе, верны) осторожностью. Все описания очень неконкретны, имена, как правило, не упоминаются. Заслуживает внимания также его изобретательность в сокрытии манускрипта, благодаря которой рукопись пролежала незамеченной на протяжении столетий. По словам автора, он считал своим долгом довести до потомков причину Катастрофы. Для автора не подлежит сомнению, что палачи герцога столкнулись, в итоге, с колдуном такой исключительной силы, который смог, наконец, обрушить небо на головы соотечественников.

Когда строители Вавилонской Башни перестали понимать друг друга, строительство продолжалось. Никто не мог (и, разумеется, не хотел) брать на себя ответственность за прекращение работ по столь важному проекту. Трудности, понятно, возникли, и достаточно серьезные. О переводчиках, например, не могло быть и речи. На то, чтобы сформировалась сама концепция перевода, необходимо время. Не было, во всяком случае, сначала ни словарей, ни даже такого понятия, как словарь. Наихудшие, с производственной точки зрения, проблемы были связаны с отсутствием общепринятых обозначений для чисел. Пытались объясняться жестами, рисовали картинки. Это давало возможность худо-бедно продолжать строительство. К сожалению, исходные планы и чертежи стали непонятны, но опытные инженеры и мастера за долгие годы смогли многое запомнить и продолжали давать более-менее разумные указания рабочим, которые, в свою очередь, воспринимали эти указания более-менее правильно. Каждый конкретный участок кирпичной кладки был, в результате, более-менее ровным (или, по крайней мере, казался таковым). Разумеется, даже небольшие отклонения от проекта, в конце концов, должны были нарушить равновесие конструкции, однако гигантские размеры Башни надолго отсрочили неизбежное. Фактически, успело вырасти целое поколение строителей, которые воспринимали сложившиеся условия как единственно возможные и не очень верили рассказам стариков о прежних временах. Что касается богоборческой цели строительства, о ней и раньше не очень-то задумывались. Большинство, как всегда и везде, работало, чтобы обеспечить себя и своих близких пропитанием и избежать наказаний. Экономика почти наладилась, продукты подвозились исправно, хотя прежнего уровня потребления достичь так и не удалось до самой Катастрофы. Разумеется, не было недостатка в мрачных пророчествах, но каждое такое пророчество могло быть понятным лишь для сравнительно немногих и, отчасти, поэтому не имело никаких серьезных последствий. Когда кладка обрушилась по всей высоте чудовищной конструкции, и осколки кирпичей, перемешанные с фрагментами человеческих тел и обломками строительных механизмов, покрыли всю землю Вавилонскую и сделали ее надолго непригодной для жизни, это оказалось совершенно неожиданным для (немногочисленных, впрочем) уцелевших. К большому сожалению, совсем уж немногие из них смогли связать Катастрофу с давним Смешением языков, что в значительной степени ослабило педагогический эффект всего мероприятия.

Светоний рассказывает, что Тит, будучи соправителем отца, отличался жестокостью, распущенностью, мздоимством и почитался за будущего нового Нерона. Однако же, став императором, снискал всеобщую любовь и уважение своей безмерной добротой. Когда же он умер (по некоторым сведениям, отравленный родным братом), это было, пишет Светоний, ударом по всему прогрессивному человечеству. Перед смертью Тит горько жаловался, что умирает невинным, поскольку ему не в чем себя упрекнуть, кроме одного (неназванного) поступка.

В Талмуде о судьбе человека, разрушившего Храм, рассказывается совершенно по-иному. Говорят, в наказание за такое небывалое богохульство, Тит был наказан мучительнейшей смертью от комара, залетевшего в нос и в течение долгих семи лет выедавшего мозг полководца. Вскрытие показало, что за эти годы комар отъелся до размеров ласточки.

Истина состоит в том, что обе версии в действительности справедливы и рассказывают об одном и том же процессе. Известно, что насекомые, паразитирующие на других насекомых, способны модифицировать поведение жертвы, избирательно выедая соответствующие нервные центры. Утонченность кары как раз и состояла в том, что Тит постепенно утрачивал, одно за другим, качества, совершенно необходимые правителю не только для осуществления своих служебных обязанностей, но и для банального физического выживания - пока не оказался совершенно беззащитным перед куда более мелкими, исходно, хищниками.