Валерий Бондаренко
Обнажая суть легенд…
(Мих. Кононов, «Голая пионерка»)
Вслушайтесь:
«В канареечно-желтом махровом халате и рваных шлепанцах на босу ногу, шаркающей, но твердой походкой, в узкий коридор своей темной квартиры… вышла навстречу мне миниатюрная курносая женщина с небесно-сияющими очами и короткими волосами цвета соломы. В лице ее меня утешала знакомая и нестрашная решительность фронтовички, с каковой одинаково запросто можно живого человека и убить, и спасти».
Услышали? В ореоле этой вот интонации у Булгакова явился Пилат. А ерник Кононов распростился с имперским недавним прошлым другой страны.
«Голая пионерка» Михаила Кононова – вещь не только насквозь аллюзивная, но и трагически-ерническая. Да и загадочная вполне по-булгаковски: издана с портретом и фамилией Ю. Мамлеева на обложке, так что невнимательный читатель именно ему припишет и авторство. Да и что такое сам автор? Кто слышал (из широкой публики) о Михаиле Кононове? И когда повесть была написана, - В. Топоров в предисловии сетует, что она припозднилась, пролежав в загашниках еще толстых журналов немало времени.
Слава богам, заслуженное признание не обошло эту вещь: инсценировка повести – едва ли не главный хит «Современника» нынче, и билеты на нее стоят где-то от двух тысяч.
Зал полон гламурной публики, а сцена – кирзовых сапог и щуплых актеров в солдатском белье и с ранами пионерских галстуков на груди. Пикантно, конечно, а для многих еще и ностальгично, и по-хорошему (да и по-всякому) волнительно-символично, - вот такой щекотливый коктейль получается…
Но вернемся к повести.
Героиня ее – четырнадцатилетняя Маша Мухина, рядовая великой войны, в объятиях череды лучших представителей боевого застоявшегося офицерья. Сюжет скабрезный (любители подробностей обретут и их), но в целом перед нами – советская армейская пастораль. Ибо никакая окопно-постельная грязь к Мухе не липнет. Подобно Лонговой Хлое, она душой совершенный ребенок. Например, считает, что дети появляются от поцелуев, а вовсе не от того, что проделывают с ней разномастные гимнасты-фронтовики с вечера до утра, да и днем, случается, после обеда - тоже.
Пионерка Мухина видит в этом (в командирских крепких телах) свой долг перед родиной, которая, как известно, у нас вообще ждать не любит. Правда, наша пехотная Хлоя – также и Лорелея по совместительству. Всякий, побывавший с ней, вскорости погибает. Однако при всей своей пионерской всегдаготовности Муха – не фашистский шпион, хоть она плюс к Лорелее еще и валькирия. Во сне, каждую ночь, Мухина вылетает по заданию генерала Зукова (чин и одна буква в фамилии легендарного полководца узнаваемо все ж подчищены) посильно громить фашистских захватчиков.
Ну, что она там себе нагромила и насшибала в дымном небе войны, скажем прямо, описано неотчетливо. А вот что ум с сердцем у Мухиной не в ладу, да и чердак течет, - вернее, как у всякого советского человека, глаза и мозги на слишком разных полках находятся, - вот это заметно! Не верит Муха своим глазам, а верит газетам и радио. Да и как поверить предательницам и паникерам бесстыжим зенкам, если перед ними оголодавший блокадник свежует девочку или легендарный Зуков собственноручно шлепает каждого третьего из наших солдат, которые вышли к своим из окружения? Шлепает, естественно, не по попе, объявляя их дезертирами. Такой вот под стать богу отец-командир.
Образцово-показательный советский чел Мухина верит, что так – НАДО. Верит Зукову, верит Сталину, которому заодно приписывает чудодейственную способность рождать любые, самые обиходные и дурацкие каламбуры: «Как Сталин писал: молилась ли ты на ночь, Дездеморда?»
Муха-то твердо знает, что бога нет, но вышеназванным кумирам исправно молится, да и сама по ходу дела уподобляется лихим автором (который явно «шарит» и в психоделике-эзотерике) то Марии Магдалине, то аж деве Марии.
В общем, какой-то сплошной тройной Иштар получается, официально допустимый у нас разве в идеологически разнузданные (и свободные!) 90-е.
Конечно, Кононов косит тот же лужок, что и Войнович в «Чонкине». Тема у него сходная: «мелодичная морзянка тоскующей природы» человеческой вступает в конфликт с железобетоном советской идеологии, но при этом конфликта-то парадоксальным образом и не замечает! Ибо гомо советикус просто не знает иной системы координат. Все вокруг для него родное, все «свое», а свое принципиально не хают, особенно в минуту опасности.
В фокусе авторского внимания – особое, выкованное веками свойство русского (а не только советского) человека выжить вопреки обстоятельствам, которые он сам себе с завидной щедростью создает. Просто у Кононова гораздо больше игры с культурными кодами.
Думается, эта бОльшая «игривость», эта наклонность к «гону» при прощании с «совком» (казалось тогда, - навсегда) воспринималась как своего рода освобождение от изжитых мифов, от прежних смыслов. Не ведаю, смеялся ли автор, «расставаясь» в свои 80 – 90-е (впрочем, когда же именно?), - сейчас мне «Голая пионерка» прочлась как нечто вконец беспросветное. Уж не знаю, что поменялось в воздухе нынче, но весь этот неудержимый пионерский словесный понос показался под конец повести предсмертной икотой.
Неужели нам суждено навсегда остаться такими вот умственно несовершеннолетними? Причем уже добровольно несовершеннолетними, - вся эта пошлая мода на сталинизм, насаждаемая в последние годы, ведь вопиет.
Опять, в который уж раз псевдоимперские Нью-Васюки для быдлаков, пердящих у телевизоров…
К счастью, у повести реально светлый финал. Реально – в смысле: до этого мы, главным образом, слышали пионерский Мухин порядком поднадоевший зудеж. А в финале – голос автора (которому, кажется, не мешало бы проредить метафоры). Но главное – мы его глазами УВИДЕЛИ настоящего живого человека после этих его псевдогероев, - увидели всамделишную фронтовичку Валентину Васильевну, ПОЧТИ прототип Мухи.
Вот уж кого мухой точно не назовешь! Выжила на войне, - и после войны состоялась. И пронесла через жизнь правду человека – правду женщины, обретшей не показное, понтовое, а подлинное человеческое достоинство, гуманизмом пронизанное, - как, если кто помнит, у поэта Юлии Друниной это было.
Но и здесь все-таки ужасаешься. Война очистила поле славы и памяти, унеся с собой хилых и слабых, не только физически убитых и изуродованных, но и душевно сломленных несмотря на весь свой пионерский звонкий патриотизм. Сколько таких вот Мух, если и выжило, то после войны быстро ушло на распыл от водки, от разгула инвалидов-фронтовиков, который остался в памяти обывателя, но вне рамок мрамором ограниченной официальной памяти.
И что же это за общество у нас такое, которое и посейчас живет мифами и обрядами, при этом «шлепая» в воспитательных целях своих же, да и просто периодически, как счетовод в аккуратненьких нарукавничках, сбрасывая с баланса все «лишние» рты? Броней засохшей крови должны бы греметь эти милые нарукавнички.
А там, под нашими ногами - жуткое подполье, полное костей. Никакому Илье Масодову вкупе с В. Сорокиным такое, наверное, не приснится…
И всё же – живем, и всё же это всё – любим, да?..
Загадка «русской души»…
В финале героиня повести – не Муха, а Валентина Васильевна - унесла на тот свет тайну жизнелюбивого поколенья фронтовиков. Тайну, к которой никакой самый заядлый нынешний «гонщик» (и мистик по совместительству) ключа уж не подберет.
Но почему-то увидел я в этой Валентине Васильевне обещание лучшего будущего для нас.
Захотелось вдруг на досуге в человека поверить…