Вечерний Гондольер | Библиотека


авторы

http://poezia.ru  


Лиролего

 

  •  АЛЕКСАНДР КАБАНОВ (КИЕВ)
  •  ДМИТРИЙ КОЛОМЕНСКИЙ (САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)
  •  ЛАРИСА КИРИЛЛИНА (МОСКВА)
  •  ЛЮДМИЛА ВЛАДИМИРОВА (МОСКВА)
  •  СЕРГЕЙ ШЕЛКОВЫЙ (ХАРЬКОВ)
  •  ГЕННАДИЙ СЕМЕНЧЕНКО (КИЕВ)
  •  ОЛЬГА ИЛЬНИЦКАЯ (МОСКВА)
  •  АЛЕКСЕЙ ОСТУДИН (КАЗАНЬ)
  •  СЕРГЕЙ ПАГЫН (МОЛДОВА)
  •  ЕВГЕНИЙ КОНОВАЛОВ (ЯРОСЛАВЛЬ)
  •  ИГОРЬ ЦАРЕВ (МОСКВА)
  •  ДМИТРИЙ СОРОКИН (МОСКВА)

 

 
 
АЛЕКСАНДР КАБАНОВ (КИЕВ) 
 
Древо 
 
 
Горизонт в заусеницах волн - корабельное древо: 
сухогруз, как рубанок, прочтет его справа налево, 
и пройдется по солнцу, едва задевая макушку - 
осторожно снимая с нее золотистую стружку. 
 
О, невидимый Плотник, на что уповаем в итоге? 
спят фанерные библии, дремлют паркетные боги, 
шелест веток в груди, вдохновение дятла под сердцем, 
дай мне самые лютые гвозди, чтоб стать иноверцем - 
 
дай иначе поверить в Тебя, избегая повтора… 
…чертыхаясь, бредет оцерковленых грузчиков свора, 
по колено входя в черно-белый поток бересты, 
и уносит на спинах элитную мебель – кресты. 
 
    ..^..
 
 
 
 
ДМИТРИЙ КОЛОМЕНСКИЙ (САНКТ-ПЕТЕРБУРГ) 
 
Июльский день над внутренним двором 
 
Июльский день над внутренним двором. 
Какой-то царь работал топором – 
Рубил окно, а протаранил кровлю. 
Оттуда дышит белая жара – 
Как бы расплав того же топора – 
Не обезглавлю, – мнит, – так обескровлю. 
 
Но здесь прохладно: желтая стена 
Не солнечной чумой заражена, 
А холодком имперской охры. Сбоку 
Темнеет лаз, обшарпан и глубок. 
За ним, подставив глазу знойный бок, 
Лежит июль в спокойной позе бога. 
 
Когда-то за густой налет хандры 
Я ненавидел здешние дворы – 
Пацан, провинциал, приезжий олух! – 
Мне вообще не нравились места, 
Где быт определяла пустота 
В пределах ограниченных и полых. 
 
Пришлось продать и родину, и дом, 
Забыть друзей (хотя далось с трудом), 
Зарыть дионисийство в подсознанье – 
Провинция торчала из меня, 
Не отвечая требованьям дня, 
Как форменный каскет на партизане. 
 
Теперь не отличаю явь от сна, 
Не думаю, какая глубина 
Пульсирует под кожицей асфальта. 
Теперь лекало мира не по мне, 
И в каждой набегающей волне 
Сквозит огранка, тяжелеет смальта. 
 
Теперь я вшит в параметры двора. 
И если скажут вдруг, что мне пора – 
Я выйду черным ходом, серой твердью 
В соседний двор, потом пройду в другой, 
И ощущенье камня под ногой 
Подобно ощущению бессмертья. 
 
    ..^..
 
 
 
 
ЛАРИСА КИРИЛЛИНА (МОСКВА) 
 
Открой окно 
 
Открой окно – за ним стихотворенье, 
как летний полдень, полный птиц и трав; 
как берег моря, где проворный краб 
в узорной пене ищет прокормленья 
и греет панцирь – крохотный гоплит, 
отбившийся от войска Митрадата 
и загремевший в жернова судьбы, 
где стёрты в общий прах цари, рабы, 
красавицы, разбойники, солдаты, 
чьи профили глядят с надгробных плит, 
но неизвестны имена и даты. 
 
Любой червяк или моллюск любой 
не меньше ведал радостей и горя, 
чем грешный царь или хоть мы с тобой. 
На камне, что вчера исторг прибой 
из древних рифов в чёрном чреве моря, 
начертаны неведомой рукой 
гексаметры диковинных историй 
про жизнь палеозойских инфузорий, 
которых вверг в забвенье мезозой. 
 
Ничтожное – нетленно на века, 
великое – осуждено к забвенью… 
Открой окно – за ним стихотворенье, 
как пенный пшик, как посвист ветерка, 
как шёпот Пенелопы у станка, 
как белый шум от ниточки песка, 
змеящейся в стеклянном заточенье, 
чтоб время отмерять наверняка. 
 
    ..^..
 
 
 
 
ЛЮДМИЛА ВЛАДИМИРОВА (МОСКВА) 
 
Осеннему постояльцу (Олегу Горшкову) 
 
«И, кажется, что дела до него 
нет никому в кромешной ойкумене 
немых богов в двенадцатом колене… 
он, впрочем, сам – вино, зола, огонь, 
еще огонь, еще зола, вино, 
весь этот круг пожизненно печальный – 
такой же – он шкатулка умолчаний, 
коробка с тьмой, её второе дно…» 
……………………………Олег Горшков «Осенний постоялец» 
 
I 
 
куда нам уйти? в неба присную синь? - 
к дверям отыскать ли ключи?... 
сомнения омут…- не молкнет твой цинь, 
звук полон тобой. не молчи… 
безмолвие тянет тоски канитель 
пунктиром прореженных строк... 
куда? в перепутья хмельную метель? 
не выплатить болью оброк 
надсадной печали, что также горчит, 
немотствует. нет. не спастись... 
мне не докричаться – пиши! не молчи! - 
срываясь в небесную высь. 
 
II 
 
Врастая в осень, умолчаньям вторя, 
С оглохшим ветром двигаясь по кругу, 
Две музыки, забытые друг другом, 
В дыхании надломленном сплелись. 
Смотри, Ахилл, твоя сгорает Троя 
И прошлого не выдаст на поруки; 
Но пепел на свои приходит круги, 
Вновь феникс-осень поднимая ввысь. 
 
III 
 
Мы всё дальше, всё тише 
Голос сумрачный мой. 
Сядет солнце за крыши, 
И проснется гобой, 
И очнутся печали, 
И прольются слова, 
Те что мы умолчали, 
Те что помним едва. 
Город канет в тумане, 
Как забытый мотив. 
Что же ждешь ты, как манны, 
Вновь себя не смирив? 
И по улицам гулким 
Пробираясь домой, 
Слышишь, как в переулках 
Остывает гобой. 
Тонкой жизни пергамент 
Легче с каждой строкой. 
Только то и не канет, 
Что вернулось рекой. 
Тихо лодка отчалит 
И качнется едва. 
И восстанут печали. 
И прольются слова. 
 
IV 
 
Но смысла нет прощаться сгоряча. 
Щепотка дней... дожди... листвы корица... 
Открой тетрадь и выучи страницу 
Подстрочника: нет - не было - не сбыться. 
Не привечай весеннего грача... 
 
Приблуда, перевертыш, милый плут 
Клевал с ладоней, опьянял в застолье; 
Желтело мать-и-мачехою поле, 
Стрекозы висли на орбитах клумб. 
 
Нет, не случилось. Примирись. Иди 
По краю склона, по откосу - к роще. 
Всё... легче, невесомее... Всё проще 
С грачом прощаться. Даже дождь не ропщет 
На то, что осень шепчет впереди... 
 
V 
 
Алхимик осени бредет 
Через промокший лес. 
В покое дождевых длиннот, 
Где звук иной исчез, 
За шагом шаг, за пядью пядь, 
Как четками в горсти: 
Себя понять, простить, принять - 
И в слове обрести. 
Так время мокнущим плащом 
По листьям шелестит, 
Так лес прощальный обращен 
В его стихов петит. 
И где-то на большой реке 
Сквозь дождевой покой, 
За лесом, полем – вдалеке – 
Зовет, зовет гобой. 
 
VI 
 
Ты выйдешь на порог, вздохнешь, услышишь: 
твой город просит тени и покоя. 
Его сюртук, старинного покроя 
фасадов, поистерся. Бег мальчишки 
на зов дворов – растаявшая память… 
И город, уходящий в ночи заводь, 
бледнее, одиночее и тише… 
 
VII 
 
Повремени немного… Не спеши 
На дно щербатой чашки - ни души 
В кофейной гуще не отражено. 
Нет никого… Но скрипнет нижней «до» 
Дощатый пол, - там ходит домовой, 
И не находит выхода домой… 
Но вслушайся в качнувшуюся мглу: 
Так дождик дребеденит по стеклу; 
Так стрелки на часах стенных бредут, 
Выстраивая прочерки минут; 
Так время заполняет окоем, 
Где тени чьи-то плавают вдвоем; 
Так тишина сплетает сеть ветвей, 
И голоса сомнений все темней… 
Но устремляет карандаш строку 
К развязке ночи… Где-то наверху, 
В соседском надэтажье, среди снов, 
Кукушка деревянная, основ 
Мироустройства вовсе не признав, 
Кукует вновь. Никто из нас ни прав, 
Ни виноват… И смолкнет тишина. 
Твой минотавр насытился сполна… 
 
VIII 
 
Качнешься тенью в такт чуть замершего ветра, 
Весь внешний сполох слив с дрожанием ресниц, 
Входя в притвор себя, где не найдя границ, 
Творишь себя в себе с искусством интроверта. 
 
IX 
 
.....................«уже неразделим 
......................со слогом снег в сказании бездонном» 
...........................Олег Горшков 
 
страстная суббота. весна. снегопад. 
не к сроку идёт, наобум, невпопад. 
не видно песочниц, качелей, двора. 
и время как будто сметёт до утра. 
 
страстная суббота. метёт за окном. 
наносит вопросы «зачем…» и «по ком…». 
не видно ни зги, ни себя, ни души. 
лишь соло пурги в заоконной тиши. 
 
страстная суббота. бунтует метель. 
и будто бы сердце срывает с петель. 
и молит надсадно, отчаянно - ждать, 
что ляжет на плечи луча благодать. 
 
    ..^..
 
 
 
 
СЕРГЕЙ ШЕЛКОВЫЙ (ХАРЬКОВ) 
 
Храм под Воронежем 
 
Иверской Матери Божьей 
церковь стоит над прудом. 
Кем я, проезжий, прохожий, 
по бездорожью ведом? 
Путники не доезжают, 
не добредают сюда, 
но голубень отражают 
серые воды пруда. 
 
Но над крутым косогором, - 
по-над страной ширины, - 
к полновоздушным просторам 
маковки вознесены. 
Словно бы в хвори-заботе 
травы находит зверьё, 
так я в поспешном пролёте 
с трассы увидел её – 
 
церковь вдали.. И «восьмёрку» 
поворотил по буграм, 
и отыскал на пригорке 
белый, средь зелени, храм. 
К тёплым суглинкам уклонов 
лепится троица ив. 
Тих, словно инок Платонов, 
светится белый налив. 
 
И над пустым котлованом – 
ныне лишь хлопоты кур, 
там, где за бурым бурьяном 
рай багрянел - Чевенгур... 
Сонно июльское лоно. 
От буерака взойду 
к церкви лебяжьей, исконно 
моющей крылья в пруду. 
 
И у сосновых дверей я 
в Иверские образа 
гляну – и встречу Андрея 
скорбно-земные глаза. 
Тихо. Лишь вечный ребёнок – 
кроткого гения бронь… 
Бродят, поодаль иконок, 
рыжий, с репьями, телёнок, 
серый, в антоновках, конь. 
 
    ..^..
 
 
 
 
ГЕННАДИЙ СЕМЕНЧЕНКО (КИЕВ) 
 
Не скрывая своей седины 
 
Не скрывая 
Своей седины 
И не прячась в застенках квартиры, 
Добреду я до смысла войны 
И до глупости краткого мира. 
И уже никого не виня, 
С добротой сверю стороны света, 
Обойду предающих меня 
По неровному краю планеты, 
Посижу на осколке горы, 
Как у холмика старой могилы, 
Над березовым свитком коры 
Прошепчу откровенье вполсилы. 
Обращенное к небу лицо 
Примет солнце и ливень покорно, 
И надежд золотое кольцо 
Надо мной засияет соборно. 
А под ним среди вишенных рощ, 
Где гармония звуков и линий, 
Мне подарит и веру, и мощь 
Обнаженное тело 
Богини. 
 
    ..^..
 
 
 
 
ОЛЬГА ИЛЬНИЦКАЯ (МОСКВА) 
 
Плач 
 
Мир, как пашня, пахнет сыро. 
Завтра узнаю, как пахнет могила. 
А пока предчувствую... 
курю сигарету... 
словно последнюю докуриваю эту... 
я пойду спать в свою кровать. 
А сыну перинку постелю в могилку. 
Когда закопают - буду приходить... 
словами ворожить... 
цветы приносить... 
горе горевать... 
Ненавижу! 
Ненавижу, что сына не увижу... 
Что утром вставать. 
 
2 
Тринадцатые сутки как сын не похоронен, 
не могу я спать. 
Вот кресло, вот телевизор, вот кровать... 
Вот книги...вот портрет... вот крест... 
Вот я... А сына нет... 
Никогда я не знала большего страха 
чем урна с прахом на полке шкафа. 
...вторую неделю бумаги, печати, 
справки, пароли да явки: 
и только потом мать - сыра земля... 
а вовсе не я... 
а как называется мать - потерявшая сына? 
потерявшая мужа - вдова... 
как теперь называюсь... 
как теперь называюсь я... 
Смотрю на... Бедный мой сын, 
взглядом вбираю, оберегаю... 
Обратно в себя возвращаю? 
Покойся во мне, дитя... 
Родить тебя больше не... 
Два раза не умирать? 
Что за ужас придумала - 
прах твой в себя вобрать - 
"Роди меня, мама, обратно"... 
Я не сумею. 
Я прах твоей лелею... 
Жизнью смертельно болею. 
 
    ..^..
 
 
 
 
АЛЕКСЕЙ ОСТУДИН (КАЗАНЬ) 
 
Время Байкала 
 
«...лучше гор могут быть только море...» 
 
 
Изъездишься - в пыль, посещая священный Байкал, 
в попутном кафе принимая бурятские позы, 
где в кожу асфальта простор, как гвоздей, навтыкал 
былинки стихов и отточия чеховской прозы. 
 
Здесь быть осторожным природа заставит сама - 
устало забулькивать пивом вечернюю копоть: 
сплетаясь, ползут два ужа - Баргузин и Сарма 
сквозь девичий стыд чабрецом истекающих сопок, 
 
им время - людей будто крошки сдувать со стола, 
высасывать с болью траву-камнеломку из трещин, 
пока напрягает двуглавую мышцу орла 
урла облаков, и сама от натуги трепещет. 
 
Как тянется время, когда погружается в сон 
холодное море, в укусах огней поселковых... 
Шагами наладишь цепную реакцию псов 
на свору ворон, пролетающих, словно подковы! 
 
Тяжёлому солнцу недолго в разливе берёз 
моторной ладьёй, не знакомой с законами Ома, 
на грани провала греметь на подшипниках гроз 
с охапкой сетей, что не терпится бросится в омуль.. 
 
    ..^..
 
 
 
 
СЕРГЕЙ ПАГЫН (МОЛДОВА) 
 
*** 
 
Бессмертие проходит тишиной. 
Бессмертие проходит стороной, 
весь мой улов – лишь мелкая плотица. 
Глотну вина. Прокашляюсь в кулак. 
Крошится свет, как дедовский табак, 
комок земли в моей руке крошится. 
 
Как хрупко все живущее – хоть плачь! 
Вот горестный надломленный калач, 
в нем яблоко - дарованная малость. 
Вот свечка незажженная. 
И вновь 
ты говоришь: «Любовь, родной, любовь…». 
Я говорю: «Родная, жалость…жалость». 
 
    ..^..
 
 
 
 
ЕВГЕНИЙ КОНОВАЛОВ (ЯРОСЛАВЛЬ) 
 
*** 
 
Тамбур накрест исчёркан шагами 
там, где ночь догоняет состав, 
где конвойные вышки - как самый 
точный символ свободы. И прав 
работяга из-под Уренгоя, 
на дорожку залитый в умат, 
и та девочка, что за героем 
сказки едет в чужой Волгоград, - 
и она права. Вот и старуха 
в перешитом из драпа платке 
всё частит в незнакомое ухо 
об Алёшке, замёрзшем в тайге... 
И мотается улей по карте 
горемычных маршрутов, где нет 
лишь тебя, обитатель плацкарта, 
соглядатай, заика, поэт. 
И не в том ли усмешка искусства, 
чтобы в сотах людской правоты 
выбрать тысячелицый, изустный 
воск - на прочее годен и ты... 
 
    ..^..
 
 
 
 
ИГОРЬ ЦАРЕВ (МОСКВА) 
 
Буддистско-оптимистическое 
 
По нашей ли Тверской, по ихнему ль Монмартру, 
Вперед или назад, куда бы ты ни шел - 
Прими на посошок и повторяй как мантру: 
«Все Будде хорошо! Все Будде хорошо!» 
 
Какая б лабуда не лезла из-под спуда, 
Какая б ерунда не падала в горшок, 
Ты при любых делах спокоен будь как Будда, 
И знай себе тверди: «Все Будде хорошо!» 
 
Молитвенник оставь смиренному монаху, 
И не гляди на баб, как лошадь из-за шор... 
А если жизнь тебя пошлет однажды на кол, 
Конечно же и там все Будде хорошо! 
 
Закончив путь земной, взойдем на горный луг мы 
И канем в облака, как в омут на реке, 
Где белые снега великой Джомолунгмы 
Куличиком лежат у Будды на руке... 
 
Ну, а пока, дружок, по ихнему ль Монмартру, 
По нашей ли Тверской, куда бы ты ни шел - 
Прими на посошок и повторяй как мантру: 
«Все Будде хорошо! Все Будде хорошо!» 
 
    ..^..
 
 
 
 
ДМИТРИЙ СОРОКИН (МОСКВА) 
 
Всё ближе к листопаду 
 
Все ближе к листопаду- все ясней, 
чему смеялся ангел по весне... 
Да нет не ангел и совсем не смех... 
И это не серьезно... Так, во сне. 
Все ближе к нежаре, и поутру- 
все, кто приснились, навсегда умрут, 
и ожидающий сиротства пруд- 
и встречи ожидать- напрасный труд. 
Ноктюрн дослушан. Черновик сожжен. 
И лист луны необратимо желт. 
Пространство- белкой. Улочка - ужом. 
Так близко к листопаду. Так свежо. 

    ..^..

Высказаться?

© авторы