*** 

Я ехал за тобой к монастырю.
Покачивалась розной лодкой суша.  
Ветхозаветной тьмой, пустой и душной,
Закрашивая винную зарю, 

Литва прощалась с нами. Лился воск.
Воск жалился, с церковного огарка
Стекая на ладонь твою, Одарка.
Всё - ради светлых, ради белых кос. 

Бывает, мне мерещится - любой
Готов покинуть дом и пробираться
Тропинкой заболоченной, богатством
Считая только вечную любовь. 

    ..^..




*** 

Есть тяжесть статуэтки призовой, пригодная в быту весьма условно:
солить капусту, заменяя гнёт, колоть орехи, рамы выставлять
и шиповать деревья костылём, для верности откусывая шляпку.
Для общества, пока я был живой, пока меня читали поголовно,
я был провинциальный рифмоплет: крылатка, профиль, ручка и тетрадь
и на плече охотничье ружье на ремешке, пристегнутом к антабкам. 

Урод, коллекционный экземпляр, двуглавый волк, сидящий в формалине,
листочек, обещающий удачу. Безумный, обличающий режим
ценою жизни собственного братца. Доходный дом, теперь чужой для всех,
кто сторонится, глядя на пожар, кто занят повседневными своими
делишками: рожать, кутить, булгачить. Есть много слов, полезных для души,
которым полагалось предаваться, впоследствии отмаливая грех. 

Вода - таким, как я, в ней нет числа - мелела, обнажая скользкий камень.
Из моря раздавался только гул. Толпа на главной площади шумела,
и первый раз со мной заговорила, и первый раз притронулась ко мне.
Высоко подняла и понесла, поддерживая бортики руками.
И все, кого я не упомянул, сошли для окончательного дела:
заполнив площадь, ждали терпеливо, врастая в исторический момент. 

И это смысл массовки за спиной: вздыхать, шуршать, стрелять, свистеть, табанить,
вгрызаться в обнаруженную падаль, изображая сопричастность, врать,
хватая оброненные куски, из-за ушедшей юбки биться насмерть.
Я шёл один. Никто не шёл за мной. Никто не порывался бросить камень.
Поодаль истеричная цикада звала, пытаясь пару отыскать.
Я шел один, спасаясь от тоски, подальше от людей, собравшись наспех. 

    ..^..




*** 

С чего все началось? С процесса,
Который был неуправляем.
Не шла сценарным планом пьеса -
Ей не хватало негодяев. 

Никто из пары подсудимых
Не признавался, не сдавался,
Тюрьмы избегнуть невредимо,
Что интересно, не старался. 

Но те же подписи и письма
В контексте Хроники Текущих
Событий стройки коммунизма
Зашили рот, закрыли уши... 

Чем все закончилось? Процессом,
Который двинулся по схеме
Признания вины под прессом
И подчинения системе. 

Период взят сорокалетний -
Ложится новыми витками.
И транспарант выносят детки:
"За вашу! Нашу! Рашу! С вами!" 

За занавеской транспаранта
Окно решетка закрывает.
И платят все по прейскуранту,
За честь свободу покупая. 

    ..^..




*** 

Я вынул, крышки ящиков поддев
железной кочергой,  убрав опилки,
гимн торсам, посвящения затылкам
и трещинам,  сразившим  даже дев
при пересылке. 

Не мрамор - гипс. Подделка хоть бела,
но слепки не поставишь в Зале Славы
пылиться  нарицательно в углах
и ждать пока прокатится луна 
в окне - направо. 

Я и тебя вот так же выбирал
и нес от драпировок и подсветок 
на некий абсолютный пьедестал,
казалось, что нашел оригинал - 
но то был слепок. 

    ..^..




*** 

Чудны твои дела с учетом склонности 
К развешиванью тушек на крючках.
Читает "Психологию духовности"
Уродливая девочка в очках. 

Всем требуется к вечеру скоромное -
Христос воскресе! - рубят мясники.
Идут по небу звери безголовые
И кровью заливают цветники. 

    ..^..




*** 

Хотелось отодвинуть на потом,
На завтра. Основательно обдумать.
Потерю пережить в кругу семьи.
Не пережил - за неименьем круга. 

Вполоборота смотришь. Новый  кадр
Вытаскивает память кран-машиной.
Заброшенный полуночный театр,
Потерянный платок из крепдешина. 

О неужели я когда-нибудь
Приду к тебе, души моей отрада.
Мне больше ничего уже не надо.
Ну разве шапку белую качнуть
Гортензии в углу твоей ограды. 


    ..^..