Жил да был в одной деревне мужик. И нормальный он был мужик, только вместо кулака у него было яблоко. Большое такое яблоко, красно-желтое, спелое и наливное.
Любил этот мужик забавляться: идет он мимо забора, руку-яблоко сквозь доски просунет и ждет.
А деревня эта яблоки страсть как любила! Подходит, значит, ребенок какой-нибудь к яблоку-кулаку, пытается его сорвать, и, как водится, съесть.
Вот тут-то мужик и выпрыгивает из-за забора! И начинает плакать, кататься по земле, выть и жаловаться на свою судьбу: «Да что же это такое? Что же это за жизнь такая, где каждый норовит за кулак тяпнуть! Так ведь недолго и без руки остаться!»
И слезы лил горючие, и бороду свою черную рвал. Слезы капают, клочья бороды летят… Люди разжалобливались и давали бедному мужику ведро картошки.
А мужик жадный до картошки был – даром что вместо кулака яблоко! За одну секунду очищал ведро и требовал как «моральную компенсацию» еще!
Вскоре на такие выходки мужика уже никто в деревне не велся, но новички, молодые биологи, юные селекционерши, еще не оперившиеся зоотехники и желторотые автоматизаторы, приехавшие поднимать русскую деревню, все время попадались.
А еще любил мужик в гости ходить. Придет он, значит, в гости и кулак свой незаметно в вазу с яблоками положит.
А юные селекционерши и желторотые автоматизаторы ничего не знали про мужика с яблоком вместо кулака. Они в деревню-то приезжали за яблоками. Это они в институтах всяких важных с потом на лице и энтузиазмом в глазах кричали что-то про поднятие русской деревни, про бедных маленьких поросят, про колосящуюся золотую рожь, на деле же ехали они в деревню из-за яблок.
В деревне-то яблоки совсем не те, что в городе, совсем не те. В городе берут пенопласт, краской гуашевой ляпнут красный бок, с другой стороны желтой мазнут, - вот и готово яблоко! И ставят его в витрину, и еще пишут: «Яблоко садовое. Цена 35 рублей за килограмм».
В деревне не то. Там каждое яблочко на ветке висит, и нигде не написано, сколько оно стоит, - бери и ешь от пуза!
Так вот, приходит какой-нибудь еще не оперившийся зоотехник в компании юной селекционерши на гулянку к кому-нибудь на хату.
А мужик с яблоком уже тут как тут: сидит на лавке, в бороду усмехается делу своему черному, которое учинить собирается.
А руку с яблоком уже в вазу положил, да на самом видном месте.
Садится, значит, еще не оперившийся зоотехник на лавку, как раз напротив мужика с яблоком вместо кулака: и приветливо так на него смотрит, улыбается. Мужик с яблоком вместо кулака тоже улыбается, только не зоотехнику.
И вот, значит, сидит мужик с яблоком вместо кулака на лавке, самогончик попивает, грибком закусывает, и на не оперившегося зоотехника глазом своим черным поглядывает. А зоотехник, еще не оперившийся, значит, на вазу с яблоками – ноль внимания. И все ему интересно, на все он широкими от умиления глазами смотрит: и на баб, затянувших душевную песню, и на мужиков, пропахший спиртом и машинным маслом, и на почернелые срубы старинной избы…
Тогда мужик с яблоком приступает к решительным действиям: берет он вазу и тихонько так, маленькими перебежечками, начинает подталкивать ее к неоперившемуся зоотехнику.
Тут-то зоотехник и замечает яблоки! Вспоминает, зачем он ехал в деревню, вспоминает длинные речи у кафедры, вспоминает золотую рожь, маленьких бедных свинушек… и тянется за яблоками.
А выбирать-то не из чего: все яблочки маленькие, зеленые и с кислинкой. И только сверху, на горке из этих зеленых, лежит одно, большое, наливное, пышное и сытное.
Зоотехник радуется, облизывается, и тянет руку к яблоку. Думает: «Вот свершилось то, чего я так долго ждал! Значит, не зря я на аграрные встречи ходил да патриотов до дома провожал!»
Ан, нет! Зря все это, потому что мужик с яблоком вместо кулака, только дотрагивается до него зоотехник, вскакивает с лавки, как будто его в зад кобыла лягнула, и начинает причитать: «Ах, я бедный! Ах, я несчастный! Да что же это деется на земле русской? Уж и не дают спокойно за стол сесть, как налетают! Вампиры окаянные, убийцы некрещеные!»
Зоотехник этот неоперившийся пугался, краснел, как круг спасательный на пристани «Ясный пень», и убегал из-за стола, из деревни, и бежал в город на тихую и спокойную должность какого-нибудь менеджера. Там яблоки хоть и пенопластовые, но заступаться за себя не будут.
А мужик радовался и в бороду смеялся. А потом опрокидывал стопочку-другую и шел еще желторотых автоматизаторов и молодых биологов ловить.
Однако недолго погулял мужик с яблоком вместо кулака по земле русской: прослышало о нем одно иностранное царство-государство и забрало к себе.
И очень пригодный для государственных дел мужик-то наш оказался: что ни встреча – то мужика зовут, во фрак наряжают и за стол переговоров сажают.
А в комнате душно, жарко и охладиться нечем совершенно! А мужик свой кулак на стол кладет незаметно, да под нос какому-нибудь брючно-пиджачному газовому гиганту.
А вы не смотрите, что он газовый гигант, он, как и мы, яблочками побаловаться любит. Берет он, значит, яблоко-то, и кусает, но тут же его постигает ТАКОЕ, о чем он никогда и не догадался и клясть себя будет на чем свет стоит всю жизнь оставшуюся.
Мужик-то наш с яблоком вместо кулака вскакивает, бороду свою начинает рвать и слезами горючими фрак газового гиганта заливать:
«Ах, да что же такое деется на свете белом! Уж и нельзя в приличном обществе появиться, как каждый норовит руку оттяпать! Ах, я бедный! Ах, несчастный!»
Вот тут-то и понимает газовый гигант, какую страшную вещь он совершил, что чуть было не стал каннибалом, да не где-нибудь, а в самом королевском дворце!
И страшно становится газовому гиганту, что подумают все про него: «Фуй, какой невоспитанный газовый гигант! Только пришел в благовоспитанный дом – и сразу руки всем откусывать!»
А еще страшней ему становится, когда король берет в руки листочек позолоченный, листочек не простой, а контракт; а в контракте том очень выгодная сделка для газового гиганта: он королевству пять бочек с газом, а королевство ему – миллион золотых слитков. И стыдно ему, что руку-то у мужика откусить пытался, и слиточки-то золотые из-за своей невоспитанности потерять не хочет.
Вот берет он в руки контрактик-то золотой, достает ручку «Паркер» с бриллиантовым перышком, и правит: «Поставить королевству не пять, а десять бочек с газом».
И ручечку в футляр из дуба прячет, а сам на короля: ну как, сойдет?
А королю только этого и надо: чуть не смеется, чуть не пляшет, контрактик в рамочку золотую поставит и в честь такого важного дня будет с балкона медяки кидать, а благодарное население будет флажками махать и шапки в воздух кидать.
И мужику почет и слава: скоро он стал Самим Великим Канцлером, а, после смерти Короля, самим Королем. И было в государстве богатство, и летели с королевского балкона медяки пачками