Алена Соколинская

Ребро Мастера
Видео повесть

В тексте использованы документальные фрагменты бесед с классиком Лесем Подервянским

•  вместо начала   •  1. вечер, пробуждение   •  2. утро после казни   •  3. вася   •  4. ника и другие   •  5. вечер   •  6. гулянье козы   •  7. вместо жертвы   •  8. ручная работа   •  9. байки   •  10. снова ника   •  11. девушка под замком   •  12. армейские письма   •  13. ведьма   •  14. сила точки   •  15. прощание   •  16. побег   •  вместо конца

«А кроме того, я утверждаю, что Карфаген не должен существовать»

Марк Поркий Катон, II в. до н.э.

Кругом возможно бог.

Александр Введенский

вместо начала

- Мама, я тоже умру? – он приподнялся и сел на кровати, завернутый в одеяло, только теперь она увидела, какой он перепуганный и растерянный. «Вот оно что… Все умрут, ты умрешь, я умру… Мальчик мой в первый раз испугался смерти», - стало понятно, почему он был сам не свой весь день и вечер, задумывался, грустил. Нянька, Людмила Ивановна тоже говорила, что он вел себя странно, «хохлился», как она это называла на своем херсонском наречии. И мерила ему температуру на всякий случай, но все было в порядке. С температурой. А он, оказывается, вдруг повзрослел. «Это из-за кота, точно из-за кота», - припомнила она сегодняшнее утро. Она завозила его к Людмиле Ивановне перед работой, и у моста они застряли в пробке, в которую всегда попадали, стоило замешкаться минут на десять перед выходом. Пару раз ей звонили пунктуальные и все еще корректные клиенты, пока они с сыном безнадежно ползли в плотной массе понтовитых «тойот», трудолюбивых «шевроле» и пролетарских «дэу», и она нервничала и слишком резко дергала рычаг передач. На островке между двух рядов машин стояла пожилая высокая женщина. В руках она держала пушистого мертвого кота, очевидно, сбитого здесь же на дороге. Снизу его тельце со следами крови было завернуто в платок, из которого безжизненно свисал роскошный хвост. Ее лицо застыло мокрой гримасой горя, она плакала одними глазами, как плачут в кромешном одиночестве среди чужих равнодушных взглядов, без надежды на сочувствие, плачут ни для кого, даже не для бога. Видимо, ее кот ушел погулять и не вернулся вовремя, и она не спала всю ночь и ходила его искать. И вот нашла. Сын замер на своем сиденье и пристально смотрел на эту женщину с мертвым животным, которое недавно было ее теплой радостью, а, может, и  единственной семьей. Она сама загрустила от этого зрелища, машины еле тащились по дороге, и фигура женщины, обнимающей убитого кота, едва перемещалась назад по экрану окна, как в замедленном кино. Как немой укор в равнодушии смерти и напоминание о недолговечности жизни, любви и счастья.

- Солнышко, что ты себе надумал? – она хотела было сказать, что «нет», что «не скоро», что «только не ты», но в его глазах было столько отчаянного понимания, что она осеклась и сказала так: - Все здесь, в этом мире, умирают, но это не конец. Видишь, милый, у тебя крестик на шее? Это значит, что после смерти ты снова оживешь, что тебя оживит бог.

- И кошку оживит?

- Да, конечно, и кошку.

- А как он оживит кошку, если у кошек крестика нет? Не бывает?

«Ох, уж эти мне вопросики. Из свежего непроштампованного мира».

- Кошкам он не нужен. Кошка же не человек? Она и без крестика хорошая, она не обманывает, не делает ошибок. Не грешит, понимаешь? А люди ошибаются. И часто делают друг другу плохо. И бог простит всех, кто ему верит, раскаивается и хочет спастись, когда вешает на себя крестик. А потом он заберет их к себе насовсем, чтобы жить вместе бесконечно.

- А сколько мне тогда будет лет, когда меня бог оживит? – Пять? Или я буду большой? Или я уже буду дедушка? Я не хочу быть дедушкой, ма. А как мы с тобой встретимся и узнаемся потом, когда тебя и меня бог оживит?

Его прорвало после целого дня раздумий. Огромные серые глазищи с припухшими нижними веками и пушистыми девочкиными ресницами, темные брови, приподнятые удивленным беззащитным домиком, крупный рот, который когда-то станет сводить с ума многих девушек и женщин. И не только. Тело и душа, за которыми будут охотиться, как в джунглях, и которые надо защитить, закрыть от грязных похотливых мясистых человечков, которых развелось в последнее время прямо как в Древнем  Риме. Она нахмурилась. Джунгли страстей, смертей, хлеба и зрелищ. И законы джунглей надо знать не хуже, чем отче наш. Не успеешь подставить правую щеку, как голову откусят. Хорошо, что мой мальчик не трус, дерется во дворе со старшими и рослыми, гордо приносит домой свежие синяки. Вот уже год, как ходит на тренировки по кунг-фу, и тренер его знай нахваливает, хотя суровый такой вьетнамец, улыбки от него за просто так не дождешься. А тут сам лично занимается с ее сокровищем, говорит: «Бальсой мастер полуцится. Надо заниматься многа». Но он и без тренировок днем и ночью сражается с кем-то воображаемым, и вид у него при этом такой серьезный, будто он каждую минуту спасает весь мир. «Как же ты похож на твоего папу, солнце мое… И как мне жаль, что папа не видит, какой ты замечательный. Как ты танцуешь лезгинку, например. Ума не приложу, где ты научился, разве что, когда мы однажды смотрели танцы грузинского ансамбля по телевизору…» Завораживающее ритмичное действо дивной красоты тогда пульсировало энергией даже через экран.  Вживую наверняка еще сильнее крушит, подумала она. И ее мальчик вдруг как заорет: «Мама, я теперь грузин!» Он поднялся на носки, и бросился в круговую по комнате, зажав в руке пластиковую линейку вместо кинжала. И они с Ритой смеялись и хлопали ему и притоптывали и вскрикивали, а он подпрыгивал и ловко падал на колени, и снова шел по кругу, как прирожденный горец.

Она нежно ерошила его белобрысую голову, любовалась волевым крупным подбородком, обещала, что все ему расскажет про будущую жизнь, но только позже, может и завтра - потому что это долгий разговор, а сейчас пора бы спать. И бояться совсем нечего. И пела ему колыбельную, которую придумывала на ходу. И там было про добро и зло, про вечность и славу. И он незаметно заспал, и красиво очерченные губы, точь-в-точь как у отца, приоткрылись в спокойном дыхании. И вокруг него стояли на страже справедливые боги и честные воины.

1. вечер, пробуждение

На этот раз он придал скульптуре бойцовскую позу - девушка была одновременно расслабленной, и, казалось, рассеянной и в то же время предельно сконцентрированной, готовой к внезапному нападению, или отражению атаки. Кошачье обманчивое равнодушие перед наглым прыжком, основа успешного боя. Вышло вполне похоже на нечеткое видение, которое занимало его голову несколько последних месяцев, не давало покоя, гнало в мастерскую в самый неподходящий солнечный, к примеру, день, когда бы не колоть мрамор до изнеможения, а поехать на реку с веселыми подругами и друзьями. Не то чтобы творческие муки тревожили его сон или отбивали аппетит - снов он почти не видел, с детства всегда спал крепко, засыпал быстро и глубоко и выныривал из чернильной темноты обычно с рассветом, полный свежих сил. И трудно было представить, чтобы какой-то навязчивый образ помешал ему насладиться отменным бифштексом или отвлек от сочных хинкали с красным вином. Однако, уже несколько недель подряд он начинал день с вязким чувством, что его терпеливо, но настойчиво ждут, и это тихое ожидание очень важно, важнее повседневных дел и простых наслаждений, которые он весьма ценил. Так бывало во время его каждой новой работы, поэтому он, отключив мобильный телефон и выбросив из головы посторонние мысли и лица, закрывался в мастерской, сливался с резцом в одно направленное движение и принимался страстно ваять. Он был мастером человеческого тела, в основном – женского, его изваяния широко расходились по музеям мира и частным собраниям. Критики, любители броских, но малосодержательных ярлыков, называли его «украинским Челлини», на что он отзывался с холодным презрением: «Им что маньеризм, что ампир, что день колхозника – не видят разницы, а лезут писать глупости. Их всех надо отправить на ремонтный завод, гайки крутить». Не всегда он продавал свое творение сразу по окончании работы, хотя заказчики толпились за его дверью зачастую буквально. Были среди его скульптур и такие, которые ему особенно нравились, эти оставались у него, как любимые игрушки, на некоторое время, иногда на несколько месяцев. По городу ходили упорные слухи, что он умел вдыхать в холодный камень жизнь в самом прямом смысле слова, без метафорической раскраски. Говорили, что его изваяния превращаются в настоящих живых девушек и развлекают его, пока не надоедают капризному ценителю женской красоты. Странно было, что эти рассказы передавали из уст в уста не бабушки-бездельницы, хранительницы урбанистических фольклорных сказок, коротающие свой век у прохладных подъездов типовых многоэтажек, а вполне респектабельные друзья Мастера – известные музыканты, театральные режиссеры, художники, телеведущие и прочие богемные, успешные, хотя и склонные к похмельным фантазиям люди. Заподозрить их можно было разве что в некоторой зависти к Мастеру, около которого действительно многие десятки лет обнаруживались все новые прекрасные и раскованные девы. А как утверждают психологи,  мужчине проще найти неправдоподобное объяснение чужого успеха, особенно у дам, чем признать выдающиеся, но банальные достоинства другого представителя их пола. Неспроста издревле мужики считали эти достоинства основным мерилом успеха, и до сих пор едва ли какая-то народная игра может увлечь их истовее, чем вскользь брошенный призыв «померяться хуями». К тому же Мастер во время дружеских посиделок изобрел несколько собственных свежих способов таких замеров, за что справедливо прослыл на всю страну персонажем культовым. Результаты соревнований не выходили за рамки дружеского круга, но мифы об оживающих скульптурах все множились. Что могло быть мелочной компенсацией друзей Мастера за их проигрыш в бескомпромиссном единоборстве. Или же так проявлялось широкое народное признание его мастерства. А народная слава стоит не меньше, чем битва ставок на Сотбисе. Как бы то ни было, все дамы Мастера раньше или позже куда-то исчезали, их место занимали новые веселые девушки, а клиенты выносили из мастерской свежие виртуозные изваяния. Сам Мастер говорил о своих скульптурах «мои бывшие девушки» и, когда очередная из них отправлялась в руки покупателей, он добавлял ее фотографии в толстую папку своих работ, чтоб полистать в минуту воспоминаний.

Теперь из его воображаемого мира, невидимого-неощутимого для других, за пару месяцев появилось осязаемое существо с длинными волосами, со смешливым выражением на не слишком правильном, но милом лице. Она стояла перед ним, мгновенно перестав ему принадлежать, и получив целый мир в свое распоряжение. Мастер отложил резец, который вдруг стал неподъемным, и как уже бывало после завершения труда, ощутил, что скульптура отсоединилась от него, «вылупилась» из его собственных внутренностей и оставила там кусок пустого пространства. Эта полостная физически ощутимая дыра затянется очень скоро, знал Мастер, но пока явно его беспокоила. Привыкнуть к неизбежному чувству опустошенности и одновременно - удивления перед новой чужой жизнью он не смог за много лет и называл это «синдромом Пигмалиона», полагая, что явление, которому находишь имя, теряет свою власть хотя бы частично. А если это чувство еще и высмеять, то можно вовсе сбросить с себя настырное наваждение – это оружие он берег на крайний случай, хотя пользовался им без промаха. Мастер осмотрел скульптуру, чуть прищурясь, одобрительно кивнул и почувствовал движение теплой струи по всему телу, отдавшейся волнами в голове и животе. Приблизился, провел рукой по изящному контуру плеча и груди, глянул сбоку, а затем прямо в глаза. «Я тебя хочу», - сказал он со спокойствием земли, под которой плавится огненная лава. Косой луч заходящего солнца выпал из окна на каменное лицо, очертив тенью припухшие губы и тонкий подбородок. Мастер смотрел на творение, не отрываясь, его дыхание чуть выдавало глубокое первобытное желание,  мощь, с которой в древности возводились пирамиды, свергались боги и рушились империи. Необъяснимая странность произошла в лице и теле скульптуры. Сначала ее черты слегка дрогнули, потом смягчились, будто воск поплыл от близкого жара, при этом линии не стали менее четкими, но точно – живыми и мягкими. В следующее мгновение изваяние сделало вдох и глаза его блеснули. Еще через миг перед Мастером оказалась живая, теплая и трепетная голая девушка, которая будто только что проснулась от крепкого сна. Она приоткрыла глаза, из которых брызнули изумрудные искры, тут же снова крепко зажмурилась и заулыбалась, еще мало что осознавая, но радуясь приходу в мир. Это тоже всегда вызывало в Мастере неизменное умиление – то, что первым проявлением жизни в каждой из скульптур была беззаботная радость. Он внимательно следил за малейшими переменами в только что ожившем лице и теле. А перемены происходили на глазах. Заметно порозовела кожа на щеках и губах девушки, тонкая прозрачно-голубая жилка забилась на виске, ее руки, грудь, живот и стройные ноги за несколько мгновений покрылись оливковым загаром и лунно светились. Волосы становились длиннее и переливались золотыми искрами в наступающих сумерках. Дрожали ресницы, зеленые глаза смотрели на Мастера со смешанным чувством опасения и обожания. Когда Мастер открыл ее губы своими, она немного замешкалась, удивляясь, и тут же ответила ему горячо и влажно.

    ..^..

2. утро после казни

- Пиздец, - коротко выдохнул майор Иващенко. – Нихуя себе утречко.

Дело было не только в том, что уже в восемь часов утра разгоралась безжалостная неукротимая июльская жара, и раскаленное небо цвета застиранных джинсов не сулило ни малейшего облачка, а вместо воздуха колебалось и плавилось марево пыли. И даже не в том, что голова остро раскалывалась со вчерашнего, и к тому же, чего давненько не случалось, майора неслабо подташнивало – черт дернул закусывать сомнительными баклажанами, закупленными среди ночи в грязном киоске у какого-то чурки, сразу ведь показались кислыми. Получи герой награду. Лишние, лишние были эти баклажаны. Или водка попалась несвежая, подбодрил себя майор привычной шуткой, но тут же решил, что требуются меры покардинальнее.

– У тебя нет анальгина? Чего-нибудь от башки? Щас треснет…– Он едва заметно повернулся к капитану Коломийцу, зафиксировав голову на туловище жестким креплением, чтоб не расплескать жгучую жижу из своего черепа и желудка. Бодрый и подтянутый голубоглазый русоволосый красавец Алексей Коломиец был живым укором насильно собравшему себя в потный кулак страдающему майору. При этом в ясных и спокойных глазах капитана не виделось ни осуждения, ни сострадания. «Истинный ариец» почему-то приходило в голову при виде матерого украинского парня, прибывшего служить закону из дальнего села под Гадячем. Мысль, впрочем, не была совсем пустяковой, если учесть авторитетные гипотезы и документальные свидетельства о происхождении ариев. Ладно бы нездоровые ура-патриоты, но и некоторые индийские независимые йоги в последнее время все настойчивей сообщали о том, что арии изначально расплодились в местности, что соответствует нынешней территории центральной Украины. Приняв к сведению подобные теории, даже с поправкой на их бредовость, капитан Коломиец мог бы счесть себя потомком древних рас и родов. Что, впрочем, интересовало его еще меньше, чем мученический путь майора Иващенко. Посему на вопрос об анальгине он только мотнул головой, как корова отмахивается от слепня, и в сдержанном оцепенении продолжал разглядывать непонятное. На поляне располагались три трупа, и именно они добавляли головной боли майора невыносимую смертельную, в близком к ситуации смысле, тоскливость и яростную нелюбовь к раннему утру, знойному лету и солнечному небу. Трое крупных мужчин в расцвете сил и возможностей, известные не только в городе и окрестностях, но и за пределами страны, неаккуратно лежали на жухлой травке в радиусе нескольких метров друг от друга и роскошного четырехколесного шедевра американского автопрома, новенького Porsche Cayenne. Рядом чернела груда углей и золы от недавнего, судя по еще краснеющим углям, костра. Ни пулевых ранений, ни крови, ни выпущенных кишок или торчащих из спин ножей не было добавлено решительными штрихами в этот натюрморт – завершенную композицию мертвых тел в живой природе. Пытливый взгляд капитана бесстрастно отметил только неестественно вывернутые шеи и тела у всех троих, тихие нездешние лица, за несколько часов окончательного покоя ставшие серыми обвисшими масками, которые безошибочно отличают мертвецов от живых. Майор Иващенко тем временем отвлекся от субъективной физической боли объективными философскими раздумьями о смысле сущего. Он сразу узнал мертвецов, один из которых на днях огорчил его и коллег своим безответственным выступлением в горсовете, где прилюдно пообещал лишить милицейские чины их льгот, сомнительно нажитых дач и крупных пенсий. Теперь от его популистских страстей и ораторского заряда осталось только пятно смятой травы. И то ненадолго. «А ведь как дышал, как дышал…» - цинично гоготнул про себя мент, тут же получив мстительный толчок острой боли в мозг от резкой ухмылки. Нашли их по ночному звонку в отделение с мобильного номера, который принадлежал одному из убитых и больше, конечно же, не отвечал. Женский голос сообщил о трех трупах в лесу, после чего связь оборвалась. Итак, первый из троих - депутат городского совета Виктор Каратанов, крупный мужчина сорока двух лет, владелец большого вещевого рынка и газовых месторождений, заводов-пароходов, в общем. И, что бывает нередко при хороших управленческих талантах – глава наркотического синдиката. Помнится, в интервью журналу «КоммерсантЪ» он щедро делился секретами своих финансовых успехов, и дал начинающим миллионерам интимный совет «никогда не класть все яйца в одну корзину». Ну вот, думал майор, ошибочка вышла: корзины-то у него в порядке, а яйца уже никуда не годятся. Другой – Руслан Бабаев, хозяин нескольких казино и Эпсилон Банка, лицо кавказское, точнее северно-осетинское, припомнил Иващенко. Ненужные отныне биографические данные автоматически выпали из папки оперативной памяти майора: родился в городе Ардон, в 1975 году, закончил здесь медицинский, уже со второго курса занимался финансовыми махинациями, то есть – крупным бизнесом, как это сейчас называется. Черт, стереть бы себе лишние файлы, отформатировать жесткач, как говаривает их Саня-сисадмин, непохожее ни на кого в управлении гуманоидное существо. Да, начисто убрать лица, цифры, к которым больше нет возврата. Не запечатать окончательной датой и сдать в архив, а просто - нахер-нахер. Какого лешего, к примеру, ему надо помнить, как выглядит жена, трое детей и заодно пятеро любовниц какого-то Бабаева, который теперь представляет из себя только мусорную биологическую кучку? Зачем хранить на винчестере картинки с выступлений горячего отморозка, механически скаламбурил майор. Взять хотя бы сольную партию около городской прокуратуры на восьмое марта, которая разошлась по всем таблоидам. Не поделил с прокурором любовницу, стрелял по окнам, швырял взрывчатку, уложил на месте старого заслуженного охранника дядю Ваню, и все с рук сошло. А теперь, надо же, тише воды и ниже травы – последнее особенно наглядно. Но очистить внутренний архив не получится, особенно теперь. Так и жди, нагрянут скоро на разборки родственники горца, станут мстить, делить имущество. Новая свалка файлов на подходе. Неправильно устроена человеческая память, непрактично, неэкономично, а уж для здоровья как вредно… Майор массировал себе виски, тихо матерился, глубоко дышал, но становилось только хуже. С минуты на минуту могли нагрянуть телевизионщики и газетчики, которых Иващенко не выносил на дух, наверняка ментовская продажная пресслужба уже слила новость журналюгам пощедрее и порасторопнее. Надо срочно выставлять оцепление. И генерал вот-вот прибудет и министр, вся невеселая компания соберется. Что следствию вдохновения не добавит. Особенно, в связи с третьим покойником.

Третий из мертвецов поставил бы в тупик кого угодно. На этого майор Иващенко смотрел с особым удивлением. В городе его считали меценатом и славным малым. Симпатяга, супермаркетовый магнат, который выстроил в заброшенном яру на окраине горнолыжный курорт европейского уровня.  В раскаленном мозгу снова поплыли экранные листы текста: Евгений Гонтарский, коренной киевлянин, 39 лет. Закончил философский факультет Университета, кандидат наук, писал докторскую. Увлекался музыкой, играл в собственной джазовой команде, прыгал с парашютом, катался на горных лыжах. Яхты, самолеты, путешествия. Регулярно ходил в телевизор с демократическими разговорами. Гонтарский не мог оказаться в этой компании, не мог лежать сейчас рядом с Бабаевым и Каратановым, ни живым ни мертвым. Хотя бы потому - что не мог.

- А ты замечал, Леша, какие злые у покойников лица? – задумчиво проговорил майор, слегка наклонив голову набок, располагая свое лицо параллельно скорбному лику горнолыжного джазиста. – Будь его воля, так и вцепился бы мне в глотку – но хуюшки. Оттого и злой. Фильмы о зомби появились не просто так. Какой-то, видимо, впечатлительный писатель побывал в такой молчаливой компании. И проникся настроением мертвецов. Фантазировать ничего не надо, само напрашивается…

- Они не злые, товарищ майор, -  с готовностью отозвался капитан Коломиец. – Они, наоборот, печальные. И покорные. А вы им придумываете злобу, потому что у вас это… голова… Мы всем, и живым и мертвым, приписываем то, что сами чувствуем. Я читал где-то.

- Блядь, Алексей, и кто ж их так? – майор пропустил рассуждения младшего по званию мимо ушей и решительно перешел к основной теме. – Кто мог поднять руку на таких авторитетов? Какой-то даун-комикадзе! (ох как больно смеяться, бляха-муха). Не опасаясь – ладно, за свою жизнь. Но за жизнь потомков? Это ж всех перебъют на сто лет вперед. Бабаев – за него сотни «кровников» завтра понаедут. Это ж... прямое объявление войны в Киеве, по всей Украине, ебать-копать. Что думаешь, Леша? – в серьезные моменты майор выходил за рамки субординации и был неестественно дружелюбен. К тому же сегодня ему было нечем переваривать поток информации, требовался какой-никакой мозговой штурм.

- Товарищ майор, - Коломиец не отреагировал на косвенно предложенную отмену дистанции. -  Я думаю, тут или крупные разборки или случайность. Хотя, какая может быть случайность, ума не приложу. А если разборки, то от нас мало что зависит, сверху нам все расскажут – кто, кого, за что. Можем даже не напрягаться.

- Все трое убиты одинаково, - доложил незаметно подошедший деловитый судмедэксперт Пирогов, который уже несколько минут возился с трупами, брал какие-то пробы и делал снимки. «…био робот, итить твою мать, свежий, как говно на палочке, не пьет, ни курит – завистливо размышлял Иващенко. - Интересно, он хоть ебется когда-нибудь или сначала делает спектральный анализ ДНК потенциальной партнерши, а там, глядишь, и само отпадет?» – По данным предварительной экспертизы смерть всех троих… ммм… убитых наступила от 3 до 4 часов утра от перелома шейных позвонков. Никаких следов борьбы не обнаружено. Похоже, они даже не защищались, товарищ майор.

Василий Андреич!.. – вдруг взвизгнула из кустов ассистентка Пирогова, юная красотка Маша. – Тут…. Василь Андреич, посмотрите - тут рука!.. Женская!

Милиционеры и эксперт ринулись к кустам, с трясущейся там Машей. Девушка совсем недавно пришла на работу в судмедэкспертизу прямо со студенческой скамьи, и этот выезд был чуть ли не первым в ее практике. Поэтому она, наперекор всем известным, но внезапно хорошо забытым правилам, мощно вцепилась в мертвую руку своими тощими лапками в гигиенических перчатках. Оторвать ее от вещдока у сильных мужчин пока не получалось. Иващенко, впрочем, не участвовал в насильственном отнимании, от начального резкого движения в сторону женского визга майор согнулся пополам, и наконец-то из него изверглась победная обжигающая струя вчерашних выпивок-закусок и сегодняшнего утреннего кофе. «С облегченьицем!» - поздравил сам себя Иващенко, рассудив, что блевать в данной ситуации не только уместно, но в целом трогательно и вполне гуманно. Со всех сторон, с легкостью преодолев оставленное без руководства милицейское оцепление, к живописной группе бежали люди с камерами и микрофонами.

    ..^..

3. вася

She came without a farthing
A babe without a name
So much ado ‘bout nothing
Is what she'd try to say

*Она пришла незваной
И с кошельком пустым
Все, что сказать пыталась,
развеялось как дым

“All dead All dead” Брайан Мэй*

- И как мне тебя называть? Ты лучше знаешь, что тебе подходит.

- Пусть будет… Василиса, вот как. Тебе нравится?

- Значит, Вася. – Он сощурился на яркий утренний солнечный свет, и сел на добротно затертом, когда-то зеленом диване, который нервно скрипнул старой пружиной. Из дыры в обшивке развязно проглядывали клочья старой ватной набивки, сверху диван был застелен простыней не первой свежести в смешных божьих коровках. Подушка была одна на двоих, а одеяло сбилось в мятую кучу где-то под стенкой.

- А где мы? И кто ты? И кто я? –  поинтересовалась голая девушка, которая еще вчерашним вечером была фигурным куском мрамора.

 

 

- Мы в Киеве, в моей мастерской. Я – скульптор, многие считают, что неплохой. Впрочем, я и сам отлично знаю, когда работы мне удаются. Вот ты мне удалась. Друзья называют меня Мастер, хочешь – зови и ты.

- Это который с Маргаритой? Я бы не хотела быть Маргаритой, - уточнила Вася.

Мастер поморщился. Он не удивился, что созданная им девушка обладала познаниями в литературе и определенным характером. По тому, как спокойно он закурил и налил себе коньяку, было очевидно, что происходящее ему явно не в новинку. Что он живет в созданном самим собой мире, и это его вполне устраивает.

- Скучная книга, неумный автор, я его не люблю.  К тому же он был украинофоб и не скрывал этого. Нет, книга не при чем.

- А кого ты любишь? В смысле – читать?

- Я люблю все гениальное. Например, Чехов гениальный. Знаешь почему? Он пишет очень конкретно. Например: «…в Калужской губернии девица Романюк поймала ворону с голубыми глазами». Вот. Здесь все четко сказано - кто, где, что сделал. Девица Романюк. В Калужской губернии, глаза голубые. Никаких обобщений. Еще Хлебников классный. Платонов – вообще кайф. – Мастер прилег рядом с Василисой, уложив голову на руку, прикрыл глаза и проговорил. – «Смирное поле потянулось безлюдной жатвой, с нижней земли пахло грустью ветхих трав, и оттуда начиналось безвыходное небо, делавшее весь мир порожним местом».

Васька уткнулась в подушку от этой красоты и безотчетной печали. В первый в ее жизни день ей нежданно-негаданно сделалось щемяще пронзительно грустно. Будто она вернулась домой после долгих тяжких скитаний по чужим местам и людям, наконец-то успокоилась и можно бы насладиться счастьем. Но передышка – совсем короткая и скоро придется опять брести в неприютность. Эта солнечная мастерская, это тепло и радость - все скоро, совсем скоро будет разрушено и исчезнет. Потому что нет ничего постоянного, а значит – ничего, существующего на самом деле. «Как Карфаген, который должен умереть», - всплыло из неизвестных глубин ее памяти. Или чьей-то чужой? Мастер курил, и тоже смотрел куда-то далеко. Возможно туда, где мир делался порожним местом.

- Мне кажется, я жила совсем в другом мире. Безлюдном, да, - вдруг сказала Василиса.

-  Интересно. Расскажи-ка, - потребовал Мастер.

- Ну, я не точно помню, - смутилась девушка. – Но это была степь. Да, степь с редкими кустиками. И небо помню - огромное, серое. Ох – и я была мужчиной! Я скакала… то есть - скакал на красивой лошади. На мне была такая, знаешь, смешная шапка… конусом, с острым верхом. А наверху был шарик. И красная кисточка!

Мастер улыбнулся и кивнул. Василиса задумалась.

  ***

Они были в пути уже десятый день и луна шла на убыль. До аила оставалось скакать еще столько же дней и ночей. Пленница ехала привязанной к седлу Амана, его конь был более вынослив. За ним скакал Теймур на кобыле, он вез бурдюки с водой, свежим молоком и кумысом, который мастерски сбивал Аман. Еще он вез в кожаном мешке свой двуструный морин хуур, но за все время ни разу не взял смычок в руки -  не было настроения. Зато по пути он часто доставал лук, в весенней степи расплодилось несчетное количество куропаток, зайцев и лис, голодать не приходилось. Светлокожая пленница была уже совсем затасканной, чумазой, русые длинные волосы слиплись в тяжелые спутанные веревки, лицо перестало выражать страх, на нем отпечаталась только боль, покорность и смертельная усталость. Ее льняное рубище, в котором ее захватили ночью, когда подожгли небольшой хутор и перерезали всех, кто оказался на пути, было покрыто грязью и сильно изодралось, едва прикрывало худое тело от ночного холода. Она  уже надоела им обоим - с тех пор, как перестала сопротивляться. Сначала она дралась, корчилась, кусалась и брыкалась, как раненая коза. И это доставляло насильникам жгучее удовольствие. Изнасиловав ее по несколько раз, они садились за еду – пили кумыс и жарили мясо добытых в степи животных. Пленницу тоже поили и давали ей куски жареной дичи. Она пила жадно, но от еды отказывалась и отплевывалась, когда Теймур пытался впихнуть мясо ей в рот. И слабела с каждым днем. Где-то после седьмого переезда она перестала пинаться и кусаться, стала совсем тихая и покорная, пока они брали ее по очереди у костра перед коротким крепким сном. В одну из ночей они даже забыли ее связать, и глупая девка, подкралась к Аману и достала его меч. Он проснулся только, когда она тыкала этим мечом в свой тощий живот. «Даже убить себя не может, святое Небо», - презрительно сплюнул Аман, засунул меч за пояс и привязал полуживую пленницу к одинокому корявому дереву. После этого случая они крепко связывали ей руки и ноги днем и ночью, хотя она уже почти не шевелилась. А вчера из нее начала литься кровь, она текла по ее ногам и по крупу лошади, залила всю ее рубаху. Воду они берегли, до ближайшей речки надо было ехать еще день, поэтому нечистую кровь смывали кобыльим молоком. Затем Аман сказал, что он больше не хочет пачкаться об эту тварь. Им не нужна была лишняя ноша. Вечером они решили освободиться от нее.

Над бескрайней степью неслись серые полосы облаков, дождя еще не было, но он стремительно надвигался со стороны захода солнца, и небо набухало чернотой его неукротимости. Надо бы разложить на ночь передвижную юрту, решил Теймур. Он отошел подальше за холм, надеясь, что Аман сам справится с легкой жертвой. Острый пряный запах цветущих майских трав и свежей зелени несся отовсюду, бил в ноздри. Теймуру показалось, что он снова маленький мальчик и идет по степи с матерью к отцу, который пасет овец. Низко летали ласточки, легкие стрекозы и мелкие мошки. Оглушительно надрывались вечерние цикады. Слабый вскрик послышался от места их стоянки. Кончено, понял Теймур. Вот и хорошо, сейчас сбросим ее в овраг, степные волки быстро найдут добычу, наверняка. Он пошел к привязанным в отдалении лошадям. То, что он увидел, не сразу его удивило. Он подумал – Аман ушел на небо. Аман лежал у ног своего коня, пробитый насквозь своим же двуручным мечом из драгоценной стали. Пленница отползла от него и лежала, скорчившись, неподалеку. Неясно было, как она сумела проткнуть Амана. Казалось, в ней не было ни сил, ни упорства. Теймур подошел к Аману и приложил ухо к его груди. Сердце не билось. Надо будет забрать тело с собой, отвезти матери. Однако же надо покончить с ней, решил Теймур. Он подошел к девушке. Она лежала, по-видимому, приготовившись к смерти. Она повернула голову к Теймуру и что-то сказала на неизвестном ему наречии западных племен. Ее зеленые глаза, которые смотрели в упор, были живыми и дерзкими. Как это он раньше не заметил, что в ней еще столько сил? Теперь было поздно, Амана не вернуть. Он подошел ближе и широко размахнулся. Пленница судорожно приподнялась навстречу удару. В следующее мгновение он разрубил ее шею, кровь хлынула в разные стороны, голова отвалилась, зацепившись длинными волосами за травяную кочку. Почти сразу с неба хлынул давно собиравшийся ливень, который несколько первых минут почти не оставлял следов в сухой ковыли – иссохшая земля жадно вбирала в себя воду и кровь, истосковавшись от засухи. Насквозь промокший, Теймур разложил тент, потом разрубил тощее тело пленницы на несколько кусков и снес их к близкому оврагу, запеленал Амана в овечью шкуру, привязал лошадей к одному дереву и развел большой костер из припасенных сучьев, чтоб защититься от волков, чей вой уже слышался поблизости. Спал он недолго, ему снились красивые и пронзительные зеленые глаза, которые светились в темноте и улыбались.

    ..^..

4. ника и другие

Запахи, звуки и солнечные пятна хлынули на нее со всех сторон. Сочные, пряные, сбивающие с ног. На несколько мгновений Василиса сжалась, закрыв глаза и заткнув уши руками. Открыла – все навалилось новой волной.

Она стояла на балконе мастерской, с которого чуть не выпала, подхваченная вихрем ощущений. Сильнее всего звучал запах свеже распустившихся почек, поток переливался оттенками зеленого и доносился снизу. Василиса посмотрела на землю, до которой было с десяток этажей, там цвели кусты и веселились деревья. Под балконом проходила высокая тощая старуха с такой же худой и умудренной годами собачкой, гордо переставляющей несуразные длинные лапы. Все было впервые увиденным и одновременно бесконечно знакомым. Она вернулась в комнату, где Мастер курил и пил коньяк.

- А как ты знаешь, что я что-то помню? И где-то жила? – спросила она его, чуть мотнув головой, стряхивая с себя наваждение.

- У меня, видишь ли, уже бывало такое, когда мои работы, мои изваяния оживали. Я до сих пор не знаю, как это получается. Но, когда я заканчиваю скульптуру, и она мне очень нравится - до такой степени, что я хочу ее, к примеру, выебать, - то она оживает. И эти девушки, которые здесь появлялись -  почти у всех из них была раньше другая жизнь. Иногда они вспоминали забавные подробности свадебных обрядов в Древнем Египте, или мантры ацтеков. Можно было смело садиться и книги строчить, такого фактажа не найти ни в одном историческом документе, ни на каких раскопках. Жаль, что я дико ленивый. Мне лень все это записывать.

- Получается, у тебя здесь происходит… реинкарнация, что ли?

- Что-то вроде этого. Перерождение какое-то нетипичное, похоже. Не знаю, в чем тут дело – во мне или в особом месте, - Мастер не без гордости оглядел свою уютную комнатку, отделенную перегородкой от остальной мастерской, где явственно ощущалось присутствие свирепых разрушительных и мощных созидательных земных стихий, которые до поры до времени мирно дремали, свернувшись безобидным котенком, неприметным сгустком тумана в дальнем углу за стопкой старых виниловых дисков. И привести их в действие мог один взмах руки хозяина-демиурга. Василиса ощутила трепет, почти священный. Тот, кто захотел бы причинить Мастеру вред, пошел бы против самих земли и неба, подумала она. Это был бы или безумный или самоубийца. По крайней мере, с такой удалой охраной о Мастере можно не беспокоиться. Он тем временем продолжал размышлять:

  – Знаешь, Киев вообще мистический город. Я даже не удивился, когда это случилось впервые. То есть, почти не удивился. Принял, как должное. И, в целом, приятное. Главное, чтоб об этом не пронюхали разные ученые. А то нагрянут толпами исследовать. Тогда - прощая личная жизнь. Не дай бог!

Василиса понимающе кивнула. Она в ужасе представила скучных бесцветных людей, которые бесцеремонно вваливаются в это таинственное прекрасное место. Вряд ли они разгадают мистические загадки жизни и смерти, хранящиеся здесь. Да и какие загадки уцелеют под посторонними глазами? Всего один пустой наблюдатель может навсегда разрушить сказку. Как Орфей, который оглянулся на Эвридику, а не смог разглядеть даже тени, все исчезло. Одно неосторожное движение, взгляд, или только - мысль. All dead and gone, как заметил английский рок-певец, потерявший гениального друга персидских кровей, и грустивший о потере заранее. Все исчезает в один миг, а чтоб снова родиться надо ждать веками. Пока  в мире не появится гений.

Она оглядывала чудное место своего появления, впитывая каждую мелкую деталь. На стенах висели старинные фото предков Мастера и его самого в Крыму и в Америке, Германии, Африке, карандашные рисунки, имеющие особый смысл для кого-то посвященного. На стене около дверного проема без двери располагалась  редкая черно-белая фотография Пабло Пикассо в его мастерской. Там царил примерно такой же беспорядок, что наблюдался сейчас вокруг Василисы. Пабло смотрел не на фотографа, а куда-то вправо, сидел боком, сложив руки в спокойной задумчивости. Великий мистификатор или подлинный гений, открывший секрет мировой славы и величия? Видимо, особой разницы между этими понятиями не существовало. Или, по крайней мере, разница не имела смысла, решила Вася, учитывая, что Пабло и его творения остались в веках. Рядом с фото красовался японский порнографический рисунок. Фигуры обнаженного мужчины с прической знатного самурая и полной женщины, похотливо раскинувшейся на халате, были изображены легкой контурной линией, зато их половые органы выписаны с графической точностью, ярко расцвечены и увеличены. Боевитый член был запечатлен в момент прикосновения к раскрытому бутону вагины перед самым проникновением. «Это настоящий традиционный хентай, мне японский посол подарил», - вскользь похвастался Мастер, заметив интерес Василисы. – Хен-тай дословно означает – извращение, или странное поведение. Хотя, что же здесь странного? По-моему, нет ничего естественнее и честнее ебли!» Сбоку от рисунка висели плоские тряпичные куклы. Их лица заменяли небольшие зеркала. Василиса стала напротив, и вот у куклы оказались ее тонкие губы, зеленые глаза и изящные брови. На мгновение ей показалось, что именно так она чувствовала себя с Мастером, полностью отражаясь в нем со всеми своими улыбками, тайными мыслями и небольшими розовыми сосками. Будто он принимал ее, как бесчувственная равнодушная отражающая поверхность. И на ее месте могла быть любая девушка, совсем любая – зеркалу это было совершенно безразлично.

У противоположной от дивана стене стояла старинная резная деревянная этажерка с книгами, журналами и дисками – Василиса заметила надпись Doors и Traviata. На верхней полке громоздились подарки из разных стран мира. Здесь была статуэтка полицейского, лицо которого шутливо и любовно заменили фотографией Мастера. Мимо кованой бронзовой пепельницы в виде дракона по полке брели невозмутимые каменные индийские слоны. Посреди небольшой спальни располагался круглый темный дубовый стол, где лежала Книга пяти колец, учебник Брюса Ли и эскизы фрагментов скульптур. На одном из рисунков Василиса узнала собственный профиль. Впрочем, он был похож на десятки других и мог принадлежать какой-то другой модели. Тут же стояли замацаные граненые стаканы, бутылка коньяка, гроздь винограда и грубо нарезанные куски дорогого плесневелого сыра.

Дверной проем, который вел из спальни в саму мастерскую с высоким стеклянным потолком, был украшен пожелтевшим вышитым рушником, висевшим здесь, похоже, не один десяток лет. Еще здесь висел выцветший и запыленный пластмассовый венок из искусственной хвои, какие появляются на Рождество в хатах Западной Украины, и черный бюстгальтер огромного размера, который наводил на мысль о легкомысленных романтических приключениях Мастера и о бурных любовных баталиях, которые велись в мастерской не один год. «А, это трофей», - подтвердил Мастер догадки Василисы, уставившейся на внушительную кружевную деталь женских доспехов.

Все помещение пахло пороком, свободой и вечностью

- А что это за иероглиф? – полюбопытствовала Василиса, указывая на картинку с японским знаком, висящую в изголовье дивана.

- Он означает «упорство», - сообщил Мастер не без доли менторства в голосе. – Это важный принцип движения по своему пути.

Мастер потушил сигарету, поднялся и подошел к старому CD проигрывателю. Поставил диск, из динамиков зазвучала полифоническая струнная музыка барокко. Василиса узнала мелодию, это был Гайдн, жизнерадостный композитор, поздно узнавший женщин, но так и не узнавший любви, писавший симфонии и минуеты. Да, минует. Ее ноги непроизвольно потянулись и будто приготовились исполнить танцевальное движение. Хотя, откровенно говоря, ей больше хотелось не танцевать, а совершить созвучное с минуэтом действие из-за волнения, которое все сильнее в ней нарастало, пока она тайком наблюдала за перемещениями Мастера по комнате. Он был высоченным, под два метра ростом, и статным мужчиной, с сильными рельефными мышцами, естественными для скульптора, сам невероятно похожий на античную скульптуру Аполлона. Еще он легко мог быть римским легионером или, скорее, императором – к его волевому подбородку, воинственным скулам и короткой военной стрижке отлично подошел бы императорский венок.  И если кто сомневался в переселении душ, то один взгляд на Мастера и античные фрески убеждал лучше любых трактатов. Такое мужское совершенство впечатляло и оставляло по себе память во все века.

- А расскажи мне о твоих девушках – ну, которые тут воплощались. Какие они были?

- Большинство девушек были красивые. Даже слишком. Я же эстет, понимаешь, я везде ищу совершенство форм. И еще - очень живые. Я люблю, когда девушка - пусть не красавица, но с такой, знаешь, чертовинкой...

- То есть – с припездью?

- Не совсем. Обычно, я называю такую девушку живой. Припезденые  - они только поначалу веселые, потом с ними бывает много неприятностей. И уж точно никакого веселья! И еще мои девушки обычно умные. Я сделал вывод, что надо ебать умных девушек. Чтоб потом можно было с ними поговорить. А если все время только ебаться - это же надоест.

Такое описание умных-живых-красивых девушек приятно щекотнуло Васино самолюбие, поскольку она сама теперь была на месте всех этих приходящих и уходящих красоток. С другой стороны – откуда Мастер мог быть настолько уверен, что под внешней яркостью не скрывается откровенная стерва или злая нимфоманка с веселой улыбкой? Очень уж бесстрашно он бросается в пучины страстей. Рискованно. Безрассудно? Или у него есть какое-то врожденное чутье? Или, скажем, ему просто везет, как в рулетку. Вполне себе рулетка, где каждая новая любовь может оказаться выпущенной из неизвестности смертельной стрелой. Василиса тайком наблюдала за Мастером через прикрытые ресницы, и странное материнское что ли желание спасти его и уберечь от беды разгоралось в ней. 

Мастер снова закурил, глубоко затянулся и прищурился в клубах дыма.

- Однажды у меня была особенная девушка… Лет шесть назад здесь ожила статуя по имени Вероника, я звал ее Ника. Она вспоминала, что в другой жизни она обитала в Голландии, ее родители эмигрировали, когда ей было около десяти лет. По-русски она говорила отлично. Но, честно говоря, нам слова были не очень-то нужны. У нее между ног был ад, и она хотела меня постоянно. И я тоже не мог ни спать, ни есть, мы ебались круглые сутки. Это было обоюдное бесконечное безумие. Однажды мы принялись ебаться прямо в Художественном музее, представляешь? Спрятались кое-как за картиной, не выдержали. И что удивительно, никто нас не засек, не сдал ментам, охране. Нам как-то везло все время.

Его серые глаза затуманились, он явно сейчас не видел ни Васю, ни свою мастерскую, и то, что проходило перед его мысленным взором, отбрасывало на его твердое лицо легкие и безопасные тени далеких тайфунов.

- Потом она надумала перебраться в свою Голландию и уехала. А я был как в тумане, перестал соображать, только и думал, что о ней. Тогда я бросил здесь все и поехал к ней. И жену бросил – а мы с ней жили душа в душу много лет! И вот, все кончилось, камня на камне не осталось. Чертова Ника. Я без нее не мог жить совершенно. Мы поселились в небольшом городке под Гаагой, сняли машину, она ходила на службу, а я взял свои инструменты и работал, даже успел выставку сделать и продать несколько работ. Знаешь, скульптор может жить в любой стране, ему не нужно особо знать языки, понимать окружающих. Он везде дома. И все было бы хорошо... Но жить вместе мы не смогли.

- Почему вдруг?..

- Сам не знаю. Мы начали страшно ссориться по любому поводу, то есть доходило до драки буквально. Сутки напролет мы ебались, как бешеные, как одержимые, без сна и отдыха. А когда не ебались, тут же начинали страшно ругаться и драться. Это было совершенно невыносимо, абсолютный срыв крыши, мы оба сошли с ума. Где-то пару месяцев мы так прожили, если это можно назвать жизнью, и рассорились окончательно. Я развернулся и свалил в Штаты к друзьям. Я уже знал, что не вернусь к ней.

- Блин, как-то глупо. Жалко. Ничего не понимаю.

- Я сам ничего не понимал. У меня впервые наступила такая депрессия, полная апатия. Все стало похуй, все равно - живу я или нет. Я целыми днями лазил по барам, бухал, и ничего не помогало. Неизвестно, чем бы это закончилось, но однажды вечером, когда я так угрюмо сидел в баре, ко мне подошла незнакомая старуха-индианка. И она посмотрела мне прямо в глаза и сказала: «Тебе не стыдно? Посмотри на себя! Вокруг жизнь идет, а ты сидишь такой мрачный, будто привидение увидел. Фу. «Cheer up, you!» - сказала она мне. И я точно посмотрел на себя со стороны, и стало мне сначала противно от самого себя, а потом легко и просто. Через пару дней я собрался, и вернулся домой в Киев к друзьям, к скульптурам, и все стало окей. Спасибо бабке, пристыдила меня.

- А она была красивая… Ну, не индейская бабка. Ника?

- Дико красивая. Роскошные волосы и тело, как огонь.

- А сейчас… ты ее вспоминаешь иногда?

- Вспоминаю, но так. Как обычный эпизод, как будто ничего не было. От безумия и следа не осталось. Она вышла замуж, у нее все хорошо. Звонила мне как-то, наговорила на автоответчик «привет, это твоя голландская Ника» - такой, знаешь, голос с того света. – Мастер усмехнулся, пожал плечами.  – И что странно, от ее голоса у меня ничего даже не шевельнулось внутри, не заболело. Вообще никаких чувств, пусто! А я же ее любил. Любил по-настоящему. И все исчезло куда-то без следа.

Вася  притихла и опустила голову к коленям. Ей снова стало безотчетно страшно. Как будто за шторой на окне притаилась и подглядывает ее собственная смерть. И тихо повторяет про Карфаген, который должен исчезнуть. Она поежилась, как от внезапного холода, и передвинулась глубже по дивану на коленях.

- Ай! – неожиданно вскрикнула она. Одна из пружин, давно уже стремившаяся на волю,  наконец-то прорвала старую обшивку и резко впилась в ее правое колено. Взрезала кожу глубоко и больно. На сероватую простынь брызнула струйка крови.

– Вот черт, - сказал Мастер, - давно надо было забить эту пружину. Слазь давай сюда, сейчас замажем ранку. – Он пошел к рабочему столу, где лежали различные инструменты.

Василиса спустилась на пол. Кровь хлестала бурно, и она попыталась остановить ее бумажной салфеткой. Мастер вернулся с горкой гипса на стамеске.

– Садись, - указал он Васе на стул. Он вытер кровь с ее колена серой от глины тряпкой, набрал пальцем немного гипса и быстрым движением наложил его на ранку. Колено на мгновенье обожгло и боль тотчас пропала. В несколько секунд гипс затвердел, потом стал снова мягким и изменил цвет. На вид это была обычная кожа, вместо глубокого кровоточащего пореза остался еле заметный шрам, разве что светлее остальной ноги. Вася потрогала шрам пальцем.

- Нифига себе! – восторгнулась она. – Как это?.. Значит, мне нечего бояться – ни катастрофы, ни переломов, ты все починишь. Может, ты сделал меня бессмертной? – И добавила, впав от удивления пафосное состояние: - Признавайся, ты, наверное, бог?

- Я – мудак! – хохотнул Мастер и отправился складывать инструмент. Потом он сходил к холодильнику, выудил из него бутылку красного вина и пакет, в котором оказался кусок сала. Порезал сало на тарелку большими ломтями, открыл бутылку, и налил вина в два мутных стакана. « Хуева куча девушек сюда лазит, хоть бы одна стаканы помыла, - поворчала про себя Вася. – А из меня, похоже, получилась бы славная фанатичная домохозяйка. Какое мне дело до его стаканов? Так и жди от себя сюрпризов».

- А, кстати, что ты умеешь делать? Если копнуть поглубже, наверняка в тебе найдется что-то необычное,  – произнес Мастер, точно прочитав ее мысли и предвкушая приятные сюрпризы, как дети нетерпеливо лезут в сумку гостя в поисках конфет и подарков.

- Делать? Представь, я умею борщ варить и лепить пельмени, - Вася хихикнула, действительно обнаружив в своей голове эти уникальные познания. Потом она еще подумала и сказала. – Я знаю несколько разных языков, понимаю китайский, кажется... Машину вожу, самолет, яхту… Слушай, ты что такое задумывал, когда меня лепил?

Мастер засмеялся, подмигнул ей, напустил на себя таинственно-ехидный вид и поднял свой стакан, Вася – свой. Они негромко чокнулись и выпили вина. Вася почувствовала зверский голод и стала уминать куски сала с мясными прожилками один за одним.

- А еще я, наверное, умею танцевать… - добавила Вася с набитым ртом, и рассеянно покрутила в воздухе рукой. – Когда ты поставил музыку, мне сразу захотелось танцевать - но что за танец, я бы не смогла определить. – О другом своем желании она скромно умолчала.

- Ухты. Так поди-ка попляши, - шутливо, но настойчиво потребовал Мастер. Вася поднялась без лишнего кокетства, вытерла рот рукой. Ей самой было интересно выяснить,  что умеет делать ее новое гибкое тело. Она подошла к дверному проему и присела у него, как около шеста на сцене, потом изящно поднялась, закинув ногу почти к голове и стремительно развернулась. Двигалась она чуть резко, но энергично, танец был похож на какую-то балетную партию, с примесью хип-хопа, бросков и эротических выкрутасов, странный в целом. Тело было хорошо накачанным и послушным. Откуда брались необычные па, она понятия не имела.

- Хуйня какая-то, - сказал Мастер. – Для стрип-бара средней руки. Между прочим, у моего друга есть ночной клуб. Вот. Могу тебя туда устроить, если хочешь. Неплохие деньги и компания веселая. Тебе же надо чем-то заниматься, знакомиться с людьми.

- Надо, наверное. Хотя мне пока не очень важно, чем заниматься. Может позже пойму, что хочу, а сейчас хоть танцовщицей в клуб, хоть плетельщицей стульев. Помнится, Ги де Мопассан рассказывал, что только у плетельщиц стульев бывает самая расчудесная любовь. Читал?

Мастер отрицательно мотнул головой, глотнув вина. Когда и что читала его скульптура, было для него одной из загадок, которой он не придавал значения.

- Ах, зря. Тогда послушай! – Василиса завернулась в простыню, приняла театральную позу и неожиданно для себя самой продекламировала грудным голосом пожилой французской актрисы: «L'amour, l'amour vrai, le grand amour, ne pouvait tomber qu'une seule fois sur un mortel, il etait semblable a la foudre, cet amour, et un coeur touche par lui demeurait ensuite tellement vide, ravage, incendie, qu'aucun autre sentiment puissant, meme aucun reve, n'y pouvait germer de nouveau»*.

Мастер бурно расхохотался на такой пассаж. Он понял из всей тирады только повторяющееся «лямур», и воспринимал происходящее, как вечер фокусов – гадать, какой новый заяц выпрыгнет из магической шляпы, было бессмысленно. Василиса уселась около него.

- Знаешь… Такая… такое буйство внутри меня, - заговорила она. - будто мне подарили весь мир просто так. И я пока не понимаю, что с ним делать. Теряюсь в догадках…

В глазах Мастера засветилось удивительное лукавство.

- А хочешь, я попробую отгадать?..

Он дотянулся до полки, поменял диск. «I can't see your face in my mind» - запел глубокий завораживающий и отливающий металлом мужской голос из потустороннего мира. “Doors”, узнала Вася. Музыка ей не нравилась, как и сам роскошный самовлюбленный Моррисон. «Рискованный парень, надо признать. Играючись, переходил черту туда-обратно, - думала Васька, -  и разок не сумел вернуться. А может, не захотел, как знать. И рассказать не все успел. Или не захотел? А из него сделали музыкального идола, будто в насмешку. Как делают обои из картин Пикассо». От наркотических мантровых песен у нее начиналось что-то вроде ментальных родовых схваток, но рожать было нечего, и мучение получалось напрасным. Томительное предчувствие от приближения чего-то непоправимого и невеселого. И понимание, что уйти по-хорошему не получится. Не мечта о Кундеровском потерянном рае, а отчетливое понимание, что рай только и бывает, что потерянным. Так уж тут все устроено.

Мастер посмотрел ей в глаза пристально и глубоко, и горячая волна прошла по Васиной спине, животу, опустилась ниже. Стены и высокий потолок медленно поплыли. «Я тебя хочу», - сказал он и поцеловал ее теплым ртом. Светлое небо перевернулось и оказалось прямо под ними.

(*Любовь, великая любовь, может выпасть смертному только однажды, эта любовь подобна удару молнии и сердце, тронутое ею, бывает настолько опустошено, разгромлено, испепелено, что никакое другое сильное чувство и даже никакая мечта о любви уже не могут возродиться в нем).

 

    ..^..

5. вечер

Девочки собирались к десяти вечера у входа в гламурный ночной клуб «Гордон», который с самого основания обозначался в народе бытовым словом «гондон». Очевидно, массовое бессознательное в своих вербальных проявлениях подчиняется  закону тяготения и при малейшей возможности перетекает пониже, к базовым земным концепциям. Чем и объясняется устойчивость и живучесть простонародных форм. Так, небольшое кафе «Минутка» у вокзала с незапамятных времен превратилось в «миньетку», банк «МотоПром» был логично переименован  в «лохотрон», казино «Янус» конечно же в «анус», отель «Феникс» давно и железно отрифмовался в «пенис», а респектабельный клуб Cosa Nostra, где собирались известные авторитеты и средней руки олигархи любовно именовался «залупой». В этом пункте  у вдумчивого аналитика наступал когнитивный сбой и эмоциональный диссонанс, чреватый смиренным признанием бесконечности и непознаваемости мира. Однако объяснение было простым и очевидным. Над клубом возвышалась фигура позолоченного когда-то орла, который с недалекого расстояния формой и цветом изрядно напоминал вышеупомянутую часть тела. Его изображение могло служить иллюстрацией пособия по анализу маркетингового символизма.

Теперь в Гордоне по вечерам танцевала Василиса. Ее взяли в группу стриптиза после первой же пробы. Не потому, что Вася проявила чудеса виртуозности, и что Ангелина, арт-менеджер клуба, была давней подругой Мастера, но танцовщиц хронически не хватало. Их регулярно откачивала конкурирующая организация в лице сутенера Гарика. Хитрый азербайджанский жиголо хищно отслеживал каждую вновь прибывшую талантливую стриптизершу и сразу же принимался искушать ее крепкое колхозное воображение яркой и практичной картинкой белой яхты и холостого романтичного олигарха. Для начала он предлагал поработать в его «элитном модельном агентстве» и немного поучиться оказанию дорогостоящих секс-услуг. «Это как обучэние этикету. Только бэз этикета», - поигрывал он смоляными бровями. Древний сервис для многих девушек оказывался конечным пунктом карьеры. Хотя деньги были, и правда, неплохие, и с обывательской точки зрения слова Гарика, что «наша встреча – твоя удача» оправдывались материально и достаточно быстро. Уже через несколько месяцев «элитные модели» гордо навещали в деревне умиленных родных и завистливых соседей на новенькой кредитной корейской малолитражке и затейливо рассуждали за семейным столом под цветущей вишней о тонкостях банковского дела в столице. 

Из жриц платной любви в эту ночь к Гордону прибыло пятеро. Они носили по большей части киношно-глянцевые имена – Николь, Патриция, Лолита, Афродита и Жанна, очевидно налепленные поверх обычных Танек и Манек, с которыми они понаехали в столицу. Правда Афродита, которую подруги сразу же сократили до Фроси, уверяла, что ее имя как раз настоящее - отец страстно обожал греческий эпос, бабушек довел чуть не до инфаркта, настаивая на мифическом имени. «Сбежал, козел античный, когда мне было полгодика, а имячко осталось, - кривилась тезка распутной богини, – Со школы чем только не дразнили. И куда мне было податься, как не в секс-бизнес? Как вы лодку назовете, так она и поплывет…». «Под свое блядство можно любую теорию подвести, Фроська», – густо хохотала Жанна, единственная из девочек, которая днем училась в солидном ВУЗе на германской филологии, и читала не только выпуски «Космо». Смуглая и скуластая, Жанна была родом откуда-то из Казахстана и отличалась жгучим азиатским темпераментом, огромными миндалевидными глазами, бьющими наповал из-под гладких иссиня-черных волос, уложенных «под Клеопатру» и белозубой хищной улыбкой. «Род занятий, котик, всегда свидетельствует о склонностях, и лучше признать это честно. Согласись, чего б ты здесь стояла, если бы стремилась водить вертолет или вышивать по шелку?» «Ты идеалистка, Жануся, - изящно сплевывала в сторону длинноногая Афродита, потряхивая блестящими каштановыми локонами. – О шелке и вертолетах можно мечтать, когда жрать не хочется. Я бы, знаешь, лучше в детском садике работала, с этими пупсиками, если б там платили, как у нас. И ты бы, наверное, правильнее себя чувствовала, скажем, на приеме в посольстве. Но только у послов свои дочки есть, на случай вакансии». На это Жанна молчала, втайне надеясь, что ее клиенты-послы все же пригодятся ей в дальнейшем трудоустройстве. Каждая из девочек лелеяла свою мечту, в зависимости от степени врожденной прагматичности. В основном, все копили деньги на простенький, но собственный бизнес: салон красоты, кафешку или магазинчик одежды в хорошем районе. Патриция желала поскорее обзавестись своей квартирой, у нее рос трехлетний сын, а помощи от мамы доярки в далеком колхозе ждать не приходилось. Афродита мечтала открыть турфирму и объездить весь мир, начиная с Греции, «ее именной родины», потом поколесить по джунглям Амазонки, а там – Африка, Австралия, Япония.

- Едь лучше в Индию, в Непал, вот где красота. Колыбель человечества, – советовала Жанна, в последнее время она посещала модную йогу, и изящно произносила слова «яма», «нияма», «пранаяма» и даже «пратьяхара».

- Там беднота страшная, в этой твоей Индии, не на что смотреть, - морщилась Афродита, закуривая тонкую розовую сигаретку Vogue. – Помнишь как в «Миллионере из трущеб»? Вот тебе и вся Индия. Нищета, грязюка, криминальные разборки - все как у нас, только без надежды на чудо.

- Свинья себе лужу найдет, - пожимала плечами Жанна. – Нищета и грязь – это только обертка. Неприглядная, согласна. Но как раз под такой прячут настоящие богатства. И, кстати, Фрося, эксперты пишут, что Индия сейчас развивается огого, скоро по объемам производства переплюнет китайцев. Хотя туда же не за этим едут. Разве в театр ходят, чтоб поесть-обуться, киса? В Индии припадают к святыням, ищут просветления, изучают законы кармы. Можно встретить людей, которые помнят свои прежние рождения. Я бы съездила в Варанаси, где Будда прочел первую проповедь о серединном пути, пробуждении, освобождении. Готовиться надо к реинкарнации, дорогие мои.

- Нам не светит, - перебила Патриция впавшую в проповедническое настроение Жанну. – Ты буддистка, вот и готовься. А я крещеная, православная, в реинкарнацию не верю, у меня жизнь одна.

- …а жизнь одна, поток говна… - нежным голосом неожиданно пропела Лолита, хрупкая и жеманная блондинка, похожая на восьмиклассницу, хотя ей было уже под тридцать. Обычно она, приняв смущенный вид, жалась в сторонке от всех и строила глазки проходящим мужчинам пенсионного возраста и обеспеченного вида с приметами матерых педофилов. Сейчас же придвинулась поближе, привлеченная дискуссией.

- Ты, Пат, поинтересовалась бы историей православия, апокрифами, что ли. Знаешь, например, что до пятого всемирного собора в христианстве существовало понятие реинкарнации? А это аж до шестого века, пока не запретили. Может, ты и Библию не читала? – завелась Жанна.

- Меня бабушка без божественных чтений спать не укладывала, - надула губы Патриция. – Причем, она как раз не воспринимала Писание как догму, любила поспорить на библейские темы. Вам бы нашлось, о чем с моей бабкой поговорить. Деду она при случае говорила, что Библию мужики написали, как им выгодно, чтоб было удобнее бухать и блядовать, и лупила его сковородкой.

- Мощная была у тебя бабка, стихийная феминистка, – кивнула Жанна. – Я бы с ней поговорила да, скажем, про Евангелие от Марии Магдалены.

- От Магдалены? – подала голос Афродита. – Хм. Вот я всегда чувствовала, что Христос без женского взгляда какой-то пресный. Так и думала – вот, если бы о нем написала близкая к нему путана, было б другое дело.

- Что-то я такого Евангелия в Библии не припомню, – скептично отрезала Патриция.

-  Как бы ты его помнила? Его выбросили из Писаний еще раньше, чем учение о реинкарнации. Апостолы изначально стали гнать на Марию – почему это ей Учитель открыл больше, чем им. Петр особенно бесился. А позже и совсем уничтожили текст, сохранились одни обрывки. Но ведь понятно, что Иисус рассказывал ей такое, чего ни одному мужику бы не доверил. Кто из нас не держит в косметичке пузырек государственных секретов от ВИП-клиентов? Магдалена была предтечей Мата Хари, по-хорошему. И главное, кошечки, это – метафоры. Все Священные писания - Веды, Авеста, Коаны дзен-буддизма - сплошные иносказания. Взять хотя бы ребро Адама…

Девочки перестали зыркать по сторонам в поисках клиентов и сосредоточенно курили, подобравшись к Жанне поближе. В этот момент у тротуара притормозил Мерс, отсвечивая вороненым капотом и литыми дисками. Гарик расторопно припал к приоткрывшемуся окну, наскоро переговорил о деле и поманил Патрицию: «Пат, иды сюда, люди ждут!»

- Ну во-от, не дослушала.., - заныла Патриция, кутаясь в роскошное летнее манто, отороченное норкой, накинутое на ее практически обнаженное тело в невероятных завязках из блестящих шнурков. – Ты, Жанка, смотри -  потом мне все повторишь, может я жить стану по-другому.

- Все повторю, не переживай. Удачи!

- Удачи, - эхом отозвались девочки.

- Так вот, продолжала Жанна, когда Мерс отшелестел в отдалении.  -  Про ребро. Знаете, что имелось ввиду в Ветхом Завете под ребром, из которого будто бы произошла женщина?

- Ну - ребро. Не хуй же, - пожала плечами Афродита.

- Именно, что хуй. Иносказательно говорилось, что женщина заполняется высшим смыслом во время полового акта. При этом мужчина и его орган, который эвфемистично назвали ребром, служит передаточным звеном для воплощения идеи божественного творения. Или – проводником.

Афродита недоверчиво свистнула, Николь, остроносая и веснушчатая рыжеволосая красотка, обычно молчаливая, сипло расхохоталась:

- Ну ты загнула, Жанка! Хочешь сказать, что мы тут регулярно божьи замыслы постигаем орально-капельным путем?

- Ну не так же все прямолинейно, госспади! – возмутилась Жанна. - Во-первых речь шла о первом мужчине,  именно поэтому акту дефлорации во многих религиях посвящались отдельные культы. Кто тут у нас девственницы, поднимаем руку?.. Неужели нету? Вот. И право брачной ночи применялось не только для радости феодалов и для грубого осеменения, но этим как бы одухотворяли женщин. Что ли. Потому что мужчина бывает первым как физически, так и духовно. А если его искренне полюбишь, то можешь заново родиться. Или - погибнуть. Потому что среди мужчин высокодуховных личностей не то чтоб очень заебись. Раз два - и обчелся. А случайный прохожий или демонический негодяй вместо акта творения может совершить акт деструкции, и женщина пропадет ни за грош, превратится в прах. Поэтому «иди нахуй» – это одно из самых мощных заклинаний, известных человечеству. Как и вообще мат.

- Ну вот, начала с рождения, а закончила нахуем с матюками, - замахала руками Афродита. – При чем здесь вообще ребро?

- Ты следи за мыслью, цензор, - терпеливо продолжала Жанна. – По большому счету в метафоре с ребром заключается идея кармы. Карму изменить сложно, всю жизнь надо стараться, работать над собой, чтоб ее улучшить. А ребром можно ее перевернуть в секунду. Причем – как в хорошую сторону, так и наоборот. Примешь ребро мудозвона за откровение - пиши пропало. Карма твоя идет ребром. Вот откуда все мировые трагедии - Анны Каренины, Госпожи Бовари. И еще эта… - Жанна пощелкала пальцами. – … плетельщица стульев мопассановская. Растратила жизнь без толку, потому что преданно полюбила мелкого урода. Один раз его поцеловала – и все. Тоже, получается, подсела на ребро – но виртуальное.

- Да, с хорошими ребрами нынче напряженка…- ни с того ни с сего тоном стареющей домохозяйки, которая за последние годы из ребер видела только свиные, вставила Лолита.

- Получается, по твоей теории, мы на своей типа работе практически рискуем жизнью? – уточнила Афродита. – Или, что еще печальнее - кармой?

- Не практически, а теоретически рискуем, - серьезно отвечала Жанна. – Если станем воспринимать клиентов, как божьих посланников. Проще говоря, если ты в кого-то влюбишься, а он – ебанат.

- Что ж ты раньше-то молчала!- возмутилась Николь. – А вдруг я уже? Влюбилась, потеряла карму, готовлюсь к мастурбации? То есть – к деструкции?

- А-а-а-а, рыжик!!! Это ты влюбилась? – прыснула Афродита. Жанна тоже расхохоталась. О цинизме Николь слагали эпические баллады. Именно ее нанимали клиенты из спецслужб, чтоб заснять порно-компромат на опальных депутатов, скандальных журналистов-правдолюбов и неудобных оппозиционных политиков. Она трепетно и стыдливо завлекала известных персонажей прямо под камеру, оставаясь при этом в тени. На видео было очевидно, что знаменитые мужи искренне доверяли ее смущению, влюбленности и наигранному восторгу по поводу внимания к ней влиятельного человека. Они выполняли любые ее капризы – облачались в зайчиков, издавали скорбные инопланетные звуки при оргазме, неистово дрочили на большой скрытый экран, принимали затейливые позы по ее просьбе – город празднично веселился от гуляющих по Инету роликов. Поговаривали, что видео были подделкой, призванной поднять работоспособность половозрелого населения. Но для этой версии среди героев клипа не доставало представителей действующего руководства.

- Риск больше гипотетический, - пояснила Жанна, отсмеявшись. – У большинства женщин все же развита интуиция, они не влюбляются лишь бы в кого. Хотя, да – Анна Каренина… Любовь зла, это факт. И ребро – стрела ее. Мы, как минеры, ошибаться не можем.

- Все-таки неясно. Получается, что всем надо любить гениев что ли? А если тракториста, то прощай карма? – допытывалась Афродита.

- Почему это тракторист не может быть гением? – удивилась Жанна. – Скажем – просветленным? Некоторые трактористы Жан-Поль Сартра лелеют в кармане, как известно. Но просто гении бывают злые и добрые, вот что. Попадется такой великий на пути, как черная яма, ты ему душу отдашь за ребро, а он тебя раздавит и не заметит. Стоит разок переспать, например, с Пикассо…

- И что страшного, случится, если переспать с Пикассо? – подала голос Николь. – Кроме хороших воспоминаний на всю жизнь.

- Может и ничего страшного, если пуля просвистит мимо. А полюбишь - пропадешь. Заметь, все женщины Пикассо кончили плохо, то есть поначалу все было нехуйово, весело, поклонение и розы, а после – никаких шансов выжить. Сходили с ума, стрелялись. А ему похуй. Знаешь, что сказал Пикассо друзьям, когда узнал о смерти своей первой жены Ольги Хохловой? «Одной скукой стало меньше».

 - А он точно сказал – скукой? Может все-таки – сукой?

- С чего бы он назвал сукой фанатично преданную ему женщину, мать его сына? У нее даже мужчин кроме него не было, факт. Что может быть скучнее? - Жанна пожала плечами и закурила. - А, кстати, крошки мои, как там говорят про мужиков, которые начинают бегать по девочкам в дряхлом возрасте? «Седина в бороду, бес в ребро»… И при чем тут ребро к девочкам, подумайте? И куда конкретно вселяется бес? Вот вам.

- …Семен, засунь ей под ребро…- тонко и невпопад пропела Лолита. Несъедобная  каша варилась в ее голове.

- Получается, что конец, как ребро, и конец, как смерть - это не просто совпадение? Я как-то думала, почему мы говорим «кончать»  про оргазм, - разговорилась Афродита. – А оно, похоже, близкие вещи. Одноконечные.

- Фрося, в тебе зарыт талант исследователя, - похвалила Жанна. - И кончать вместе, вдвоем  – акт магический. Об этом точно знал Джонн Леннон. «Come together» переводится как «кончать вместе», а сама песня – загадка для переводчиков, внешне – набор слов, а по сути заклинание, для этой самой совместной магии.

- Ты-то откуда знаешь? – недоверчиво прищурилась Афродита.

- Проверено, - коротко отрезала Жанна.

-  А как ты думаешь, Жануся, - поинтересовалась любознательная Николь. - Размер… м-м-м… ребра - имеет значение?

- Наверняка. И размер и форма и содержание. Сложная формула получается, если поразмыслить.

- Да что там сложного? – Николь громко фыркнула. – Хороший размер, это когда помещается в два кулака и сверху шишечка - вот и вся формула. Любая девка у нас в Васильевке знает!

Все девушки дружно беззаботно заржали.

Огромный джип с номерами из единиц и нулей подъехал бесшумно. Смутный страх ни с того ни с сего охватил Афродиту. «Жанка, натрепала черти чего, жди теперь, откуда в тебя ребром засадят…»  Из машины вышел коренастый черноволосый парень, известный в городе авторитет. Гарик услужливо подскочил к нему, но тот зачем-то взял его под локоть и отвел за угол клуба. В машине был кто-то еще, девочки уловили движение за тонированными стеклами.

- О, Русланчик, - цокнула языком Николь. – Последний раз он тут был с полгодика назад, когда я еще на шесте вертелась. Сунул мне пятьсот евро в трусики и свалил, я тогда таких бумажек в глаза не видела и слила как-то дешево. А он, похоже, сегодня с серьезными намерениями.

- И не один, - заметила Жанна. – Похоже, речь о групповухе. Чур не я.

К девочкам уже шел Гарик.

- Эй, Афродита, визьот тибе сиводня. – сказал Гарик с преувеличенной веселостью, от которой усиливался его азербайджанский акцент. На Афродиту вейнуло его убедительно смрадным одеколоном. «Запах сутенера» - называли девочки этот стойкий мерзкий аромат. Друзья Гарика, которые тоже зарабатывали на ночных бабочках, пахли, как на грех, точно также. – Тибя приглашают серьезные люди, очень серьезные. Пять штук дают за фсью ноч. Это  без моей доли, чистыми тыбе. Иды, милая....

- А точно меня хотят? – переспросила Афродита. – Он вроде с Николь знаком… - она оглянулась на Николь, как бы за поддержкой, но та отвернулась и курила в сторону. «Не пойду, не пойду» - запульсировало в голове Афродиты. Объяснить причину страха она не могла.

- Точна-точна, тибя. Иды, слущай. Такой удача, а ты стоиш-думаеш.

Афродита передернула плечом, сунула в рот подушечку жвачки, нащупала в сумочке пачку презервативов, вынула зеркальце, пристально в него посмотрела, оттягивая зачем-то время и модельной походкой направилась к машине. Дверца перед ней открылась, она легко впорхнула внутрь. Черный порш отъехал, разбрасывая блики от уличных фонарей.

- Что это они так раскошелились? – спросила Жанна в неясном беспокойстве. – Корпоратив у них, что ли?

- Карпаратиф… - то ли подтвердил, то ли перспросил Гарик. – Ты эта, вот шито… Если вдруг милиция будэт спрашиват, то Афродита сиводня нэ приходила. Поняли миня, дэвачки? Будэтэ болтать, я за вас нэ отвэчаю, ясна?»

- Какие неприятности, Гарик? Что болтать? – у Жанны похолодела спина и ладони, Николь и Лолита внимательно прислушивались. Но непроницаемый Гарик уже закрылся, как безучастная мидия, и лишними расспросами можно было только порезаться об острые края ракушки. Он отвернулся и пошел в стеклянные двери клуба, бросив на ходу «Мэнше знаэш крэпчэ спыш».

- Наверное, просто пугает на всякий случай, - проговорила Жанна. Все молчали.

К дверям подходила длинноволосая девушка в белых шортах и зеленой затейливо порезанной футболке. Жанна узнала в ней новенькую из стриптиза, с которой они недавно подружились.

- Привет, Василиса! – крикнула она. Та разулыбалась на ходу и повернула к девочкам.

- Привет, привет. Как идет ночная вахта? – начала она игриво и осеклась. – Что-то вы сегодня на себя не похожи. Случилось что?

 Жанна испытывала к ней теплые чувства, хотя все знали, что ее взяли по блату, что в клуб ее привел всем известный богатый бабник-скульптор. Когда новенькая в первый раз вышла на сцену, Жанна пошла посмотреть из любопытства и ей показалось, что эти движения, повороты, жесты она где-то видела раньше. А от Васиной улыбки ей стало тепло и уютно. «Своя? Своя», - решила она сразу и для начала позвала ее пить кофе. Потом они сидели в пустом кинозале, плакали и смеялись от Киры Муратовой и беззаботно закидывались попкорном, ходили купаться в ночном Днепре, болтали о всяком разном – о храмах Каджураху, живописи Тулуз-Лотрека и правилах игры в бисер. И, куда без этого -  о важном, о ребрах и их влиянии на ход мировой истории. Единственное, чем Вася не спешила делиться – это фактами личной биографии, и Жанна как ни старалась, так и не выяснила, откуда танцовщица приехала, кто ее родные, есть ли у нее вообще кто-то, кроме Мастера.

- Пока не случилось, - выдохнула Жанна, и подошла к ней поближе, перейдя почти на шепот, – но происходит что-то странное. Явно. Только что Афродиту снял Руслан со своими гребаными олигархами, отвалили Гарику лавэ. И Гарик на измене. Это прикинь, чтоб Гарика запугать.

- И давно уехали? – Вася стала серьезной, ее ноздри задвигались, как у волка, берущего след.

- Да только что, - Жанна повернулась в сторону, где с минуту назад скрылся зловещий порш. - Вон туда поехали.  Она махнула рукой вслед невидимой машине. - Повернули сразу налево, значит - едут к окружной.

- А, хочешь, давай поиграем в догонялки, подружка, - игриво предложила Василиса. – Ты на машине?

Жанна кивнула и сглотнула. Ей не хотелось ввязываться в непонятную историю, но тревожное чувство не отпускало. Да и полетать по ночному шоссе с Васей было особым удовольствием.

- А давай! – согласилась она. На душе вдруг стало легко и празднично. Верный признак того, что она решила правильно. Отчего-то с Васькой самые невероятные задумки оказывались не только простыми и осуществимыми делами, но всегда радостными приключениями, думала Жанна. Будто Вася все время играла в веселую игру, опасную разве потерей ненастоящей, игрушечной жизни. И рядом с ней ты тоже становился персонажем легкого комикса.

Вася повернулась к Николь.

- Заяц, будь другом, скажи Ангелине, что я заболела, сегодня не буду танцевать. Не хочу ее набирать, нарываться на матюки. Ладно?

Жанна уже шла к своему красному Ситроену, пикнул огонек сигнализации, девушки проворно прыгнули в машину и, набирая скорость, понеслись к окружной дороге. Василиса молчала, задумавшись. Жанна могла поклясться, что подруга настраивается на какую-то ей одной известную волну. Через несколько минут они различили перед собой задние фары знакомой машины.

 

    ..^..

6. гулянье козы

Андрей же сказал братьям: Я не верю, что Спаситель это ей сказал. Ведь эти учения суть иные мысли".
И Петр спросил их о Спасителе: "Разве говорил он с женщиной втайне от нас, неоткрыто? Должны ли мы обратиться, и все слушать ее? Предпочел ли он ее более нас?"

Тогда Мария расплакалась и сказала Петру: "Брат мой Петр, что же ты думаешь? Ты думаешь, что я сама это выдумала в моем уме или я лгу о Спасителе?"

Евангелие от Марии

 

- А пойдем сегодня гулять козу, - сказал Мастер Ваське вечером. У нее был выходной, Мастер тоже славно поработал и жаждал веселиться и наслаждаться.

- Это как это?

- А вот увидишь, как это, – передразнил ее Мастер. - Простых вещей не знаешь.

Вася хмыкнула и отправилась в ванную, покрутиться перед зеркалом в короткой юбке, кружевной маечке и плетеных летних сапожках – другой примерочной в мастерской не имелось. За несколько недель работы в клубе она успела накупить с десяток платьев, смешных штанов-алладинов, шортиков, безрукавок, невероятных босоножек на прозрачных каблуках, гору бусиков и разноцветных безделушек. Все это добро она уволокла на новую квартиру, которую ей снял Мастер. Свалка женских вещей в мастерской его раздражала, к тому же здесь постоянно сновали модели, зависали друзья великого скульптора и захаживали клиенты. Поэтому Вася охотно перебралась в крохотную квартирку неподалеку с несколькими увесистыми сумками, удивляясь, как быстро она успела обрасти разным хламом. Теперь она приходила к Мастеру в гости, иногда они пировали, часто праздно бродили по вечернему загадочному городу, где его знали на каждом шагу. И, похоже, любили преданной народной любовью. Его то и дело окликали по имени, за что-то благодарили и пытались перекинуться с ним парой словечек. Причину этого всеобщего обожания и удивительной популярности Василиса узнала не так давно от друзей Мастера. На одной пьянке все вдруг стали наперебой читать на память смешные байки с забористыми словечками, полные черного народного юмора - автором этих шедевров был Мастер.  Оказалось, что с языком он обращался еще виртуознее, чем со стамеской, сверлом и стекой. А может и с ребром, как называла это ее новая подруга Жанна. А ведь множество женщин в один голос твердили, что в этом ему не было равных. Вася тогда устала смеяться, скулы и живот свело от неукротимой истерики.

«Гулять козу», пояснил Мастер – это понемногу бухать в разных, желательно – дешевых рюмочных, кафе и прочих «синьках». К концу вечера, обещал он, можно отлично набраться, не только в смысле «буха», но и увидеть много увлекательного. Васька прыгала в предвкушении. Они свернули с ярко освещенной улицы в небольшой сквер. Но и здесь какая-то пара влюбленных студентов на лавочке взвизгнула при виде него. «Это он, точно!» - громко шептал парень девушке, она краснела и кокетливо отводила глаза от скульптора. Мастер напоминал наивного монарха, который переоделся в простую одежду и выбрался «в народ», надеясь сохранить инкогнито. Однако же у него не получалось слиться с толпой – его знали не по мантии, а по профилю на монетах. Поначалу они зашли в небольшой «ганделик» неподалеку от мастерской. Кроме парочки усатых выпивох, вдрызг пьяных и радостно неземных, тут больше никого не было. Пластиковые столы были укрыты неряшливыми клеенчатыми скатертями, на которых красовались винные пятна, крошки и мыльные разводы. Они уютно уселись и заказали по стакану портвейна, оставшегося здесь, похоже, с того сурового времени, когда этот напиток не имел равных по силе воздействия – точнее, просто не имел конкурентов. Один глоток бурой терпкой жижи тут же делал огромный мир теплым и счастливым, мужчин гениями, а всех девушек вокруг поголовно - таинственными богинями.

- Вот не думала, что еще остались такие места, где наливают такую... такое вино, - удивлялась порозовевшая Василиса, разглядывая изменившееся пространство, удивительно милых и мудрых соседних бомжей. Ее откатывало на машине времени в далекие шестидесятые, где ее, точно, не бывало, но которые отслаивались разнобойными кадрами с портретами Пресли и плакатами о жизни рабочих и крестьян. И еще это романтичное время выстраивалось перед ней грудами консервных банок и буханками хлеба – единственными продуктами, которые лежали в огромной стране на пустующих прилавках. То, что люди тогда жили вполне сытно и весело, тянуло на Библейскую притчу о Христе, накормившего всех одним хлебом с рыбой. Сколько цветных картинок в одном стакане портвейна, удивлялась Вася.

- Мы тут когда-то сидели с настоящим английским лордом, - рассказывал Мастер. – Он приехал купить мою работу для своего дворца, да так и завис, остался здесь на целую неделю, даже в гостиницу не возвращался, жил у меня в мастерской. Для него это было вообще невероятным кайфом - тут гулять, бухать. И представь, он здесь влюбился и сразу женился, и все это за неделю. Ко мне в гости случайно зашла одна модель, красивая охуенно и очень веселая. Она очень любила ебаться, и он, когда ее увидел, чуть мозгами не поехал, на коленях стоял, танцевал голым на столе, закупил все розы на цветочном рынке и засыпал ей постель до потолка – так он сделал ей предложение.

- И что, она согласилась?

- А ты как думаешь? Конечно, согласилась. Все равно я бы на ней не женился, а это – лорд как-никак. Они уехали и сыграли пышную свадьбу в Лондоне, у них уже несколько детей. Похоже, они только и делают, что детей! А в перерывах путешествуют по миру. Все собираются заехать ко мне в гости, но я сомневаюсь, что у них получится – с таким графиком ебли.

- И у тебя с этой моделью тоже был роман?

- Ну так, совсем недолго. Я бы не назвал это романом. Она мне нравилась только в постели, а без этого – ничего особенного, разговаривать было не о чем. С девушкой интересно, если с ней есть о чем поговорить, не будешь же ебаться постоянно.

- Какой ты балованный! Лорды отдыхают.

- Да нет, просто у меня с лордами разные вкусы, вот и все.

- Ты настоящий… гедонист, да?

- Я – мудак, - пожал плечами Мастер.

Они брели дальше по темнеющим улицам, мимо безлюдных дворов. Следующее кафе было завешено репродукциями Босха и Тициана, вырванными из старых хрестоматий по искусству или, скорее, из околокультурных журналов, приклеенными к стенам кусками скотча. «Это уже заявка на элитность», - хихикала Вася. Посетителей было побольше, под потолком висел телевизор, на экране которого девушка в высоких сапогах, фуражке и перевязанная черными ремнями в стиле садо-мазо яростно крутила бедрами, на окружающей публике лежал тусклый налет богемности. В углу со стаканом того же бурого вина и долькой лимона располагался задумчивый и исхудалый, скорее всего – поэт неопределенного возраста в угрюмо вытянутом свитере и сильно обношенных мешковатых брюках, когда-то начинавших свой путь в виде джинсов. Время от времени он приподнимал нелегкую голову, взгляд его загорался, он пронзительно смотрел прямо перед собой несколько мгновений, и губы его с чуть воспрянувшими усами произносили что-то слышное только ему, после чего и голова и вислые усы опять устало клонились к стакану. Видно было, что в таком состоянии он провел уже несколько часов, а возможно и лет.

За соседним столиком сидели две девочки неумело раскрашенные под роковых женщин, с сигаретами в непривычных пальцах. Их вечерние наряды, перстни и туфли были, наверняка, позаимствованы из маминого гардероба и, наверняка, без спросу. Вася про себя назвала их гимназистками. Гимназистки озирались вокруг с выражением любопытства, восторга и трепетного страха от подглядывания в настоящую взрослую жизнь. Ни подделать, ни повторить позже этот первый спонтанный рефлекс открытия они бы не сумели, как и никто другой.

- Смотри, они пришли подышать воздухом порока! – заметил Мастер.

Вася с Мастером посмеялись, снова выпили сладкого вина со вкусом прошлого, после чего ее потянуло на глобальные философские рассуждения, приправленные горячим пафосом.

- Как ты думаешь, почему мы все попали сюда – ты и я? Должна же быть какая-то цель и смысл, зачем все происходит. Неужели случайный выбор, калейдоскоп, барабан с лотерейными бумажками?

Он чуть заметно поморщился, как всегда, когда Васю заносило в беспочвенные рассуждения.

– О тебе я не могу сказать, не знаю. Как и о любом другом человеке. И, в общем, мне это неинтересно. Я знаю только о себе, что мне надо много работать, и работать в основном над собой - чтобы стать совершенным, охуенным. Для этого у меня есть вся жизнь. Только я ленивый страшно и часто увиливаю от работы. Причин для гордости в этом никаких нет, конечно. Просто я это признаю, как факт.

- А вот скажи, что ты в людях не выносишь? За что бы не мог простить?

- Знаешь, я могу простить людям почти все, любые пороки. Единственное, чего я простить не могу – это бездарность. Не потому что я лучше, а они хуже – просто я такой. Представь себе человека, который с детства ел, скажем, устрицы и пил нектар и вдруг его приводят в копеечную столовку, где вонючие сосиски плавают в соусе. Сможет он это есть? Даже если будет умирать с голоду, он это в себя не впихнет, это для него несъедобные вещи. Поэтому, когда я слышу музыку, которую сейчас крутят (Мастер махнул рукой в экран над головой), вижу идиотское кино, картины бездарные, книги, то удивляюсь, как мир до сих пор не перевернулся?

Мастер закурил, пустил сочную струю дыма. На экране под потолком седой коротконогий похотливый толстяк в украинской вышитой рубашке, окруженный грудастыми девушками с одинаковыми бестолковыми пенопластовыми улыбками, бодро пел в микрофон примитивные рифмовки под назойливый набор аккордов, наглядно демонстрируя близость культурного апокалипсиса.

- Хотя, я думаю, все продолжается только потому, что есть гениальные чуваки типа Рембрандта, Баха, Платонова, которые перевешивают все это говно. Они просто работают, делают свое дело, поэтому мир до сих пор не розвалился нахуй.

К кафе снаружи подъехала машина с открытым окном, из которого громко ухало и пело: «Пупсик! Мой сладкий пупсик!», и неслась подзаборная ругань. Из мужской вокальной партии выходило, что ему изменила «шалава Светка», а из женской – что он «сам пидарас». И хотя логика в такой ситуации напрочь отсутствовала, она подкрепилась звуками зверского мордобоя.

-  …и они пишут, рисуют, играют, создают настоящий мир, поддерживают равновесие и гармонию во вселенной. Причем один такой гениальный чувак – он стоит целой тысячи бездарей, может перевесить своими работами армию поющих ректоров или этих ебучих стилистов-визажистов.

- Ты точно стоишь миллиона…

Мастер снова недовольно поморщился, будто Вася ляпнула мелкую, но досадную глупость, и ему от этого стало скучно.

-  Я делаю, что могу, вношу вклад, который мне по силам… Когда я работаю, то чувствую, что из меня прет, и это не просто так, что мир держится на этом. А вот приходит такое уебище, лезет в телевизор, хватается за камеру, кричит, что оно успешное и крутое, а ему надо мыть сральни, оно больше ни на что не способно.

Стены кафе стали нечеткими и совсем исчезли. Василиса увидела перед собой странную местность. Это были вершины гор, под которыми зияли бездонные пропасти и жуткие провалы, и будто вовсе не было твердой земли, а, скорее, протекала огненная лава. Огня тоже не было видно, но о нем можно было догадаться по густым клубам жаркого пара, который поднимался снизу и образовывал туманное покрывало, на сколько хватал глаз. Вместе с паром оттуда же доносились вопли и скрежет зубовный и обрывки песен про белые, алые, розовые розы и про крапиву. «Здесь вершина мира», - догадалась Василиса. На вершине мира на самых пиках неприступных ледяных скал стояли люди. На одной из скал Василиса разглядела знакомые лица. Там спиной к спине уверенно стояли Рембрандт и Веласкес с Матиссом, лорд Байрон, Гете, Пушкин, Моцарт, Паганини и Мастер. Они вели невидимый никому страшный бой, только вместо мечей и щитов они держали мольберты, кисти, резцы, гусиные перья, которыми они создавали полотна, изваяния, поэмы и симфонии. Лица у них были непривычно серьезными. Даже Моцарт, игривый повеса, смотрел вдаль сосредоточенно и напряженно, отвага светилась в его глазах, на губах лежала легкая улыбка. Это была улыбка человека, идущего на казнь за единственно стоящее, что существует в мире, за красоту. Он наигрывал легкую волшебную мелодию прямо в воздухе на невидимых клавишах. Мелодия, тем не менее, была не только слышна, но и видна.  С каждой новой нотой, которая выходила из-под рук Моцарта, пространство вокруг светлело, а истошные зловещие крики из нижнего мрака становились слабее и реже. «А знаете, тезка, какой я давеча написал этюд?  - обратился Пушкин к Мастеру. Пушкин был ниже Мастера чуть не вполовину, но блеск в их глазах был совершенно одинаковым, как и имена. - Думаю, вы оцените. Про царя Никиту и сорок пезд». Пушкин с Мастером оглушительно рассмеялись, их смех прошел по горам и разорвал зловещий туман. Откуда-то пробился луч невероятной силы и интенсивности. «Давайте выпьем, друзья, - предложил Рембрандт. - Ай да Пушкин! Ай да сукин кот! Он сегодня превзошел всех нас, давайте же отпразднуем».

- Я откуда-то это знала, я чувствовала, что ты спасаешь мир. Странно, почему в этом процессе из твоего ребра получаются побочные девушки, вроде меня? – прищурилась Вася.

- Не побочные, ничего подобного. Я уверен, знаешь, что если что-то и спасает мир по-настоящему, то это женщины, - сказал Мастер без тени иронии. – А особенно – Украину. Женщины здесь просто охуенные. Они работают, создают красоту, уют, пока мужики играют в свои игрушки.

- Если бы их не любили, что бы они создали? – позволила себе возразить Вася.

- Любовь – это то, чего не может случиться ни по каким известным законам природы. Это трансцендентный прыжок в вечность, - неожиданно раздался возле них чужой севший голос. Это был вислоусый поэт из-за соседнего столика. Оказывается, он незаметно зашел сзади и внимательно прислушивался к разговору. Слова он произносил замедленно, с видимым трудом, но взвешивая их, словно гирьки разного достоинства.

Мастер густо расхохотался. К городским сумасшедшим он относился если не с симпатией, то с умилением. Ободренный смехом, который он принял за одобрение, поэт, или, может, странствующий философ продолжил так же размеренно:

-  Чем объяснить, что любовь приходит в мир, где для нее нет ни места, ни времени, ни малейшего физического обоснования? Только явлением сверхъестественного. И за миг любви люди отдают жизнь. А значит любовь – это и есть бессмертие в смертном. Опыт бессмертия при жизни.

Произнеся это, оратор-медиум развернулся и неторопливо вышел.

- Вот это и есть трансцендентный прыжок в вечность, - прокомментировал его выход Мастер.

Была уже глубокая ночь, когда Мастер и Вася, чинно болтая и смутно различая направление своего движения, очутились зачем-то около железной дороги. Густо пахло мочой и горелым углем. Запах гипнотизировал, рисовал черно-белую картинку, с древними паровозами, которые выпускали из своих закопченных труб дым и оставляя по себе такой же точно дух, что ничуть не изменился за сотню-другую лет. Откуда ни возьмись по дороге проехала старинная трехколесная бричка. Вася явственно увидела сидевших в ней английских колонистов в военной форме и пробковых шляпах. Запах – лучшая машина времени, подумала она. Жаль только – неуловимая, неуправляемая. Как и само время, в общем.

- О, мы на вокзале, - сказал Мастер, - здесь самые правильные места, чтоб выпить!  

Они прямиком зашли в пустующую вокзальную столовку, где лежали древние вареные яйца, сморщенные кусочки селедки в ссохшихся веточках петрушки, бутерброды с почерневшей от возраста и сложной жизни колбасой. Все это необъяснимо вызвало у них ужасный прилив аппетита. «Это кто с детства ел устрицы, и не будет жрать в столовке?» – ехидничала Вася. «Метафорами закусывать не будешь», - отмахивался Мастер. Помимо крепкой жидкости без определенного названия они рискнули взять котлет с хлебом и огурцом.

- Как ты думаешь, мы не умрем от этих деликатесов назавтра? – Васька ржала, как ненормальная, она уже была в том счастливом состоянии, когда любые слова вызывают буйное веселье, и уж тем более такая абсурдная мысль, как предположение о когда-либо возможной смерти.

Котлеты, на удивление, оказались вкусными и даже сочными, невзирая на зловещий вид. Пилось легко, пространство раскрасилось необычными оттенками и звуками. Вася совсем было воспарила в медитативной левитации, как резкий и густой поток спертого смрада вернул ее на землю и поколебал идиллическое блаженство. Неуместный запах помойки доносился откуда-то сбоку. Она чуть повернула голову, чтоб не тревожить Мастера ерундой, скосила глаза и обнаружила двух натуральных бомжей, пристроившихся сзади них у столика. Один из них, помоложе, запустил руку в Васькину сумочку, неосмотрительно брошенную на пустующий стул. То, что произошло потом, толстая барменша с Киевского вокзала до сих пор рассказывает с недоверием к собственным словам и только самым закадычным подругам, которые не станут после рассказа обходить ее стороной, и которых не удивишь, даже превратив на глазах воду в вино: «І оце я бачу як ця дєвка, шо з тим гарним мужиком сидить, бухає и регоче, як дурна, вдруг підскакує і зависає в воздухє! Ну, точно, як в кино, бачила? Це, як воно називається… Матриця, от! Отак само висить. А потом повисєла, повисєла і я-ак пригне! Прямо на отого от бомжа, шо єйо сумочку хотів вкрасти. А тот упав. А другий бомж почав зразу убігать, і оце вона знов – приг! Перекрутилася в воздухє догори ногами і прямо на нього! В того аж колєнки підкосилися, впав бєдный і навіть не повзе нікуди. Всьо думаю, помер. Нє. Трохи плєжав, піднявся, сидить на полу як кам’яний стовп. Тока оченятами хлоп-хлоп, нічого не розуміє де він та що. А ота дєвка сумочку бере й дивиться на бомжів, на ту сумочку, на того мужика, шо з нею – теж, будто сама ничого не понімає, сама на себе удівляється. Справжнє кино кажу тобі! Чи то вони були з цирку якісь заєзжі фокусніки, чи, може, актьори – сиділи, ждали свой поєзд, чи шо. Нє знаю. Таке іногда побачиш на вокзалє, шо можно головой зразу поєхать, чесно!»

 - Блядь, - сказал Мастер. – И шо это было?

Вася смотрела на него полоумными глазами, совершенно протрезвев.

- А я знаю? Я от себя сама не ожидала. Может, я девушка-ниндзя? – она хихикнула.

- Было бы интересно, - сказал Мастер, осматривая бомжей, вяло шевелящих руками-ногами, впавших в сонное состояние.

- Только не тому, кто под руку попадется. Или под ногу, – она снова расхохоталась неприлично громко, подхватила свою сумочку и они тотчас же вышли из кафе, которое застыло десятками выпученных глаз.

 

***

Луна совсем уменьшилась и стала кособокой, как кусок масла, который лежал краем к огню и растаял. На третий день тело Амана, завернутое в шкуру, стало издавать неприятный запах, конь, к седлу которого было привязано мертвое тело, отказывался идти, всхрапывал и нервничал. Теймур понял, что не довезет Амана в аил. Оставлять волкам тело отважного воина он тоже не хотел. Поэтому еще до захода солнца он стал на стоянку, привязал лошадей и принялся выкапывать яму, достаточно глубокую, чтобы Аман мог там сидеть. Хорошо, что накануне лил дождь, и копать глинистую почву было несложно.

До заката он все же не управился и закончил яму уже в сумерках. Насобирал можжевеловых веток, разжег большой костер. Полил дно ямы молоком и бросил туда немного риса, как это делал главный жрец. Потом усадил туда сидящего Амана в шкуре и быстро засыпал его землей. Немного постоял, обращаясь к отцу Небу и матери Земле, рассказал им, какой хороший стрелок был Аман и какой верный товарищ. Призвал духов-охранников помогать  Аману. Потом пожелал Аману доброго пути, сказал, что будет помнить его до конца своих дней и сел у огня. Есть ему не хотелось. Он допил остатки кумыса – теперь до самого аила свежего не будет, его готовил Аман, равных ему не было. Кумыс немного ударил в голову. Невыразимая тоска нахлынула на Теймура густой волной, предчувствие чего-то неотвратимого и мрачного. Очень ясно он увидел светловолосую девушку, присевшую с другой стороны костра, зеленые глаза пристально смотрели в огонь, мягкие губы улыбались. Теймур с усилием замотал головой, прогоняя видение, но безотчетную тревогу прогнать не смог. Там, где он собирал можжевельник для костра, торчало несколько шапочек грибов, которые он заприметил. Теперь он решил, что они будут как нельзя кстати, сходил и нарвал несколько штук. После первого гриба он взялся за свой морин хуур, провел смычком по струнам. Протяжный звук растянулся по степи. Теймур немного подстроил вторую струну на три с половиной высоты звука, прислушался и стал неспеша водить смычком. По степи поплыл печальный напев об одиночестве воина в бескрайнем мире. Вдалеке звук отразился волчьим воем. Теймур съел еще один гриб.  Тут небо задвигалось, резко съежилось, и приблизилось к нему.

«Ты нарушил закон», - сказало небо. Со сжатого в гармошку неба на Теймура смотрел черный злой глаз.

«Какой закон?» - удивился Теймур.

«Ты убил беззащитную и беспомощную».

Теймур удивился еще больше.

«Ничего себе беззащитную! Она убила Амана, если не помнишь. И женщина – это же не человек. Это как убить зайца».

 «Да ты охуел, долбоеб!» - гневно вскричало небо голосом главного жреца. – «Ты с кем споришь? Заплатишь за все. Сейчас узнаешь, как убивают зайца. А потом и женщину, знай мою милость». Небо так и висело над Теймуром и смотрело на него в упор. Он хотел встать, вырваться из-под этого взгляда и бежать неважно куда, но его руки и ноги совсем окостенели и не поддавались ему. Внезапно он ощутил, как его уши вытягиваются, обвисают, а тело сжимается и покрывается светло-серой короткой шерстью, вместо рук у него теперь были короткие заячьи лапы, вместо ног – лапы подлиннее. Вокруг него появились живые искрящиеся звезды, они приближались и дышали ему в лицо зловонием смерти. Теймур вдруг понял, что это не звезды, а волчьи глаза - они были повсюду, со всех сторон, и жар зубастых пастей обжигал его. Он не мог ни закричать, ни пошевелиться, когда в него вонзились первые яростные клыки.

    ..^..

7. вместо жертвы

- Будешь? – Руслан насыпал на бумажную салфетку дорожку белого порошка, повернулся к заднему сиденью и протянул салфетку красивому подтянутому мужчине с лицом голливудского киноактера средней руки. Тот махнул головой и показал свернутый серый косяк:

- Неа, не сейчас. Я лучше дуну.

- Как скажешь, - Руслан пристроился ноздрей к дорожке, втянул ее в себя, крупный лоб с поперечным застарелым шрамом наморщился, и чуть вспотел. Он прикрыл черные глаза, сделал вдох и выдох, поднял голову и посмотрел в окно. Машина стояла на поляне в густом лесном массиве. В окно было видно, как под раскидистым дубом разгорается большой костер. На заднем сиденье огонек зажигалки осветил ровный нос и идеально очерченные губы молодого мужчины, потянуло горьковатым запахом конопли. Красавец с заднего сиденья пустил дым и продолжил разговор:

- …и вот, если ты здесь раб и шудра, то твои действия жестко ограничены, сделай шаг в сторону, убий-укради, и нет тебя. Заповеди написаны конкретно, их нельзя обойти, найти в них дырки – нет никаких дырок. А если ты живешь на обратной стороне - убий-укради, то тоже отступать нельзя, засомневаешься -  сразу ответишь, получишь удар, будешь наказан, и назад дороги нет. Этим хозяева отличаются от рабов - обратными заповедями. Религии придумали для слуг. Сильный обязан придумать религию сам. Но выполнять свои правила ему надо еще жестче. Это тяжелый путь, не для каждого, «много званых – мало избранных». Мало нас, Руслан. И мы владеем миром.  Не мы выбирали, нас выбрали. Нас так сделали. У нас свой крест.

- Крест и понятия - это не одно и тоже, Жека, - Руслан говорил сдержанно и емко. – Если кто нарушил понятия, тому воздастся, это справедливо. Но нас никто не тянул на этот путь насильно. Меня, например, никто.

- И ты мог бы жить нищим, терпилой, никем? Ты бы сам такое выбрал для себя?

- Нет, конечно. Я еще пацаном был лет двенадцати, и было ясно, что вокруг все друг друга наебывают – учителя, родители, директор завода, партийные начальники. Даже убогая мышь в магазине – и та норовит обокрасть. Не постоишь за себя – вытряхнут во дворе мелочь, нассут в рот, выебут, будешь жить и трястись. И выбор простой - или я или меня. Вариант «меня» был сразу отброшен.

- Вот видишь. Значит, не было у тебя выбора ни сначала ни потом. – Жека затянулся, немного подождал и выпустил бархатный дым тонкой струйкой. Руслан вынул из-под сиденья бутылку виски и хлебнул из горлышка. -  А свобода заключается в том, чтобы не сойти с дороги. И делиться, как положено, с тем, кто тебя сюда поставил – по мере поступления. А он, сам знаешь, пацан конкретный. И жертв хочет тоже конкретных. Настоящие бабки, кровь настоящая. Все четко.

На поляне разгорался большой костер, Витя - холеный крупный мужчина с коротким седым ежиком на голове, деловито сложил шалаш почти в человеческий рост, тщательно полил его горючей жидкостью, разжег и теперь молча щурился на огонь и искры. С Афродитой он не обменялся даже парой слов. Она сидела рядом на небольшом пеньке, ее сильно колотило. Ночь для июля была прохладной, но Афродита тряслась не от холода. Все происходящее напоминало нездоровый триллер. Она пыталась убедить себя в том, что это обычные клиенты с обычными странностями, но внутри нее нарастала неукротимая паника. Везли ее молча около часа, она не могла разглядеть дорогу – сбоку от нее сидел этот красавчик из телевизионных новостей. Трое мрачных мужчин только передавали по кругу бутылку виски, но ей не предлагали. По легкому толчку она поняла, что машина сошла с трассы на грунтовку. Через короткое время они остановились в лесу, и этот черный, мерзко улыбнувшись, сказал ей, наконец, что им хочется поиграть в маньяков на природе. «Понимаешь, подарок другу Жеке на день рождения. Ему с детства не хватало чернухи - воспитание, хорошая семья». «Может, вы сразу заплатите?» - Афродита хотела звучать спокойно, но голос предательски дрогнул. Черный улыбнулся еще противнее, одним углом перекошенного рта, вынул объемистый кейс, открыл его – там, как в Тарантиновском кино, лежали новенькие пачки зеленых банкнот. Он отсчитал из них две: «Это задаток, остальное – потом», и Афродита немного успокоилась от твердого «потом», это было как обещание банальной сделки с известным концом. Но уже через минуту, когда бритый стал раскладывать костер из заранее заготовленной горы дров, ей снова стало страшно. Это напоминало подготовку не к веселой гулянке, и не к имитации кинопроб, а, скорее, к диковатому ритуалу. Лес вокруг шевелился и отбрасывал мрачные тени на залитую луной лужайку, через черные переплетенные ветви проглядывала полная бесстрастная луна.

Пока разгорался костер, Руслан с депутатом-красавчиком о чем-то долго разговаривали в машине, потом коренастый осетин вышел, открыл багажник и достал оттуда длинный чехол.

- Ты давай раздевайся, привяжем тебя к дереву, чтоб все было по-настоящему, сама понимаешь,.. - вступил бритый мужчина, которого Руслан называл Витьком.

- Холодно раздеваться, - произнесла Фрося. Сиплый от страха голос прозвучал с тихим вызовом. Подошедший Руслан посмотрел на ее блестящий плащик и крохотное вечернее платье на бретельках, и снова изобразил жуткую криворотую улыбку.

- Ничего, согреем. Давай отрабатывай лаве, поторопись, - приказал он коротко и повернулся к джипу, где сидел Жека. Бритый наклонился за веревкой, сложенной около костра. Руслан поднял чехол, из которого торчала рукоять, потянул за нее, и наружу показался длинный меч, в лунном свете блеснуло стальное лезвие. И тогда Афродита побежала. Она понеслась напролом через острые ветки и кусты, потеряв от ужаса возможность соображать, нелепо надеясь затеряться и забиться где-то в густой тени леса, но подлая полная луна освещала все, как днем. Настигли ее почти мгновенно. Бритый Витек развеселился от детской попытки побега, он несколько раз сильно ударил ее кулаком по голове, схватил в охапку и ржал ей в лицо, обдавая перегаром:

- Ух какая ты шустрая, мышка. Куда спешишь, на бал? Так бал - это здесь!

Афродита уже не дергалась и не кричала, чтоб ее не били. Ее крепко привязали к дереву, содрав с нее тонкое платье и белье.

- Хотела удрать с деньгами, да? – вежливо и строго спросил у нее мужчина с правильным благородным лицом,  которого называли Жека. – А тебе говорили в школе, что обманывать нехорошо?

- Я – не хотела, нет! Мне не нужно никаких денег! Мне страшно! – ей казалось, что этот третий – он нормальный, что с ним можно поговорить по-человечески. Что ей просто привиделось ужасное, а на самом деле мужчины хотят поиграть в свои сексуальные фантазии. Но высокий красавец поднял меч, Руслан и Витек стали с двух сторон от него, как адские стражники, лица у них были жуткие. Девушка окаменела от ужаса.

- Если тебе не нужны деньги, зачем ты стала блудницей? Ты знаешь, что надо делать, когда твоя правая рука искушает тебя? – спросил он ее голосом школьного директора.

- Нет!!! – заорала Фрося,в одно мгновение поняв, что никто здесь не шутит, не играет, и спасения нет. – Я не хотела! Это случайно!

- Никто не хотел. Но случайностей не бывает. Сегодня твоя счастливая ночь, мы очистим тебя от грехов, за которые тебе пришлось бы вечно мучиться. Огнем и мечом.

Он будто гипнотизировал ее, и сам входил в подобие транса. На последних словах он взял меч обеими руками, резко замахнулся и одним молниеносным ударом разрубил девушке правое предплечье. Кровь хлынула огненным потоком, рука, отброшенная мощным ударом, отлетела в кусты. Афродита завопила дико и истошно, из ее рта хлынула пена, тело забилось в судорожных конвульсиях.  Он занес меч над второй рукой, и в этот момент черная тень метнулась за его спиной. Голова его вдруг резко свернулась набок, и он мягко осел на землю. Все случилось так быстро, что двое оставшихся бандитов не успели ничего понять, они увидели своего товарища, уже лежащего ничком с мечом в руке и женскую фигуру за его спиной. Незнакомка повернулась к Руслану и, без видимых усилий прыгнула на него разжавшейся пружиной, на лету ударив его ногой в голову. Тот рухнул от неожиданности и силы удара, девушка оказалась на нем сверху и одним резким и точным движением вывернула его голову набок. Третий из бандитов бросился к машине, но девушка настигла его в одно мгновенье. Его позвоночник и коленная чашечка хрустнули от сокрушительного удара, а затем и он послушно и тихо замер ничком со свесившейся безвольно головой.

Афродита орала и выла, не переставая, она была почти без сознания, жуткие события произошли так мгновенно, что ее сознание не способно было закрепиться в этом вихре.

- Так, - сказала девушка-боец, подходя к дереву и оказавшаяся при близком рассмотрении Василисой. – Не ори, все кончилось.

- Рука, рука….- хрипела Афродита, залитая кровью, с выпученными глазами, из ее рта и носа текло, она захлебывалась и задыхалась.

- Потерпи, потерпи, милая. Я знаю, как это больно, потерпи немножко… - Василиса говорила с ней осторожно, как с раненым животным, которое не понимает слов, а реагирует только на голос и движение. - Все кончилось. Все хорошо. Мы тебе вылечим руку…

- Каа-а-ак?... – ревела Афродита.

- Сейчас поедем в больницу, сейчас все исправим, сейчас, ты только продержись чуть-чуть, Фросечка, – приговаривая эти мантры, Вася аккуратно и точно резала веревки мечом, который с трудом выдрала из руки погибшего бандита. Из-за дерева показалась Жанна. По всей видимости, ей удалось сохранить самообладание, хотя все происшедшее свалило бы с ног человека и покрепче. Она походила около лежащих на земле тел, внимательно всматриваясь в них, но опасаясь прикасаться. Они были, очевидно, мертвыми. Чтобы понять это, не обязательно было выслушивать пульс или всматриваться в зрачки. Каменная неподвижность так же безошибочно и резко отделяет мертвое от живого, как один неверный звук производит какафонию в стройном аккорде. Потом она, натянув рукав пиджака на кисть руки, чтоб не оставлять отпечатков, как советуют в детективах, осторожно открыла машину и заглянула внутрь. Из машины она вынула большой черный пластиковый кейс.  

- Ты скажи, ты как? Соображаешь? Ты слышишь меня, эй?.. - в это время повторяла Василиса над воющей Афродитой, которая осела на землю, как только веревки перестали ее держать. Она раскачивалась и билась в истерике. Из обрубка предплечья густо хлестало темно алой струей.

- …так ты у меня вся кровью изойдешь…- озабоченно прошептала Василиса. Она взяла кусок отрезанной веревки и резко приказала раненой. – Не ори, дура! Сейчас тебе пришьют твою руку, надо вену перевязать, кровь остановить!

Грубый крик подействовал на Афродиту, к тому же она ослабела и дергалась тише. Василиса решительно взялась за жуткий обрубок около плеча, перетянула его высоко и туго, как хорошая медсестра. Струя стала ослабевать. Афродита, вся распухшая и, обезумевшая от боли, тихо стонала. – Терпи, сейчас я с доктором договорюсь… - громко шептала Вася, она вытащила из кармана мобильник. – Привет, солнышко… извини что поздно, но ты бы не мог нам помочь? Надо… руку вылепить. Нет, только одну руку – м-м-м – правую, женскую…  Нет, не мою! Я тебе все объясню, тут одна девушка, моя подруга, попала… попала в беду. Еду, еду, где-то через час буду примерно…

Вася спрятала мобильник, подошла к бритому и толстому мертвецу, что лежал ближе к машине, быстрым движением сняла с него кожаный летний пиджак и завернула в нее Афродиту. В это время Жанна ходила по поляне с кейсом и собирала разорванные вещи Афродиты, развешанные по кусту, подняла и ее сумочку с деньгами. «Чтоб никаких следов», - говорила она себе под нос. Она тщательно подобрала даже обрывки окровавленной веревки, которой была связана Фрося и бросила их в жарко полыхающий костер. Еще она взяла  меч, отерла с него кровь остатками платья и уложила его в чехол.  Немного подумав, она бросила в огонь драные тряпки, пропитанные кровью. Они зашипели и свернулись в огне черными шариками. «Пластмасса, чистая пластмасса. Из чего только сделана высокая мода», - механически заметила она.

- Все, быстро поехали, - скомандовала Василиса. Она бросила прощальный взгляд на укрытую мертвыми телами поляну, взвалила на себя еле живую Афродиту, и поволокла ее в сторону дороги. Жанна уже открыла машину, которую они спрятали за выездом на грунтовку. Девушки уложили Афродиту на переднее сиденье. Из кармана пиджака, в которую ее завернули, выпал мобильный телефон. Жанна помедлила, потом подобрала его, села за руль и бросила телефон под торпеду.

- Умрешь, но не сейчас, - пошутила она бодро. Афродита что-то простонала в ответ и затихла. Жанна завела двигатель, но фары не включила на всякий случай. К счастью лесная дорожка была залита светом полной луны. Машина тронулась.

- Едем к мосту Потона, - сказала Василиса Жанне. Они выехали из леса и помчались по трассе, Жанна включила дальний свет. В этот момент Василиса заметила черный кейс, который Жанна бросила на заднее сиденье. - Это еще что за чемоданчик? – удивилась она.

- Комиссионные за дополнительные услуги, без прейскуранта, - хмыкнула Жанна. - Открой, сама все увидишь. Василиса уже рассматривала туго уложенные пачки и тихо посвистывала.

- Рука-а-а, - захрипела Афродита. – Ты обещала - пришью-ут…

- Черт, руку забыли, точно, - ударила себя по лбу Жанна. – Пришьют-не пришьют, но менты найдут, и нас вычислят.

- Наоборот, - сказала Василиса. – Пусть найдут. Это наша самая главная отмазка. Вот увидишь. И не гони так! Не хватало, чтоб нас оштрафовали по дороге.

Когда они выехали к реке, Жанна притормозила и сказала:

- Посидите минутку. Надо порадовать ментов, что за них сделали всю работу. Пусть хоть уберут в лесу.

Жанна взяла мобильный, который принадлежал мертвецу, вышла на мост, набрала номер. «Доброе утро, - сказала она, предвкушая суматоху, которая сейчас начнется. – На поляне в лесу за окружной в сторону Вышгорода лежат трое мужчин. Они умерли. Они были плохими парнями». Она отключила трубку, в которой мужской голос что-то громко переспрашивал и выбросила телефон в воду.

    ..^..

8. ручная работа

Афродита спала, свернувшись клубочком на диване в мастерской. Ее новая рука была идеальной, гибкой и изящной, шрам на предплечье был почти незаметен, как и обещала ей Василиса, которая сама не до конца верила, что все получится и точно не ожидала такого поразительного результата. Когда рука из гипсовой стала живой и теплой, и на запястье забился пульс, Афродита охнула и расслабленно потеряла сознание. Мастер с Васей и Жанной тут же начали приводить ее в чувство - лупили по щекам и давали нюхать нашатырный спирт, чтоб затем напоить ее коньяком, завернуть в плед и уложить спать после всех ужасов прошедшей ночи. «Как в анекдоте! – смеялась Жанна. – Больной, проснитесь, пора пить снотворное!» Она была совершенно ошарашена и смотрела на все вокруг широко распахнутыми глазами.

Около дивана стоял кейс со стопками денег, о которых Мастер сразу сказал – это кровавое дерьмо надо раздать нищим, нечего себе портить карму. Но каким образом раздавать сотни тысяч долларов было пока неясно. Меч, который девочки прихватили с собой, Мастера заинтересовал.

- По-моему, это цуруги. Древний ритуальный японский меч. У меня был один друг, знаток японских обычаев и синтоизма, у него было несколько таких двуручных мечей. Может, это даже Кусанаги-но-цуруги, меч-легенда, которым царь Сусаноо, брат Аматерасу, убил дракона. Этот меч был символом власти императоров. А тот, кого им убивали, становился слугой убийцы на небе.

Пока Мастер говорил, Василиса взялась за рукоять двумя руками и вытянула меч перед собой, его сталь отливала черным, на ней сверкнули искры отражений. Будто тысячи последних предсмертных взглядов его жертв. Внезапно по рукояти будто пробежал ток – Василиса услышала свист тяжелого лезвия, рассекающего воздух и треск прорываемой им плоти, хрипы людей и ржание испуганных лошадей. Она отбросила меч в сторону и тряхнула головой, наваждение исчезло. Мастер посмотрел на Василису с недоумением, поднял меч и вложил его в длинный чехол. Потом пошел мыть и складывать свои инструменты.

Жанна бродила по мастерской, рассматривая фотографии знатных предков Мастера, сувениры из разных стран, осторожно брала в руки запыленные индийские статуэтки и потемневшие от времени кавказские кинжалы. Вася подошла к Мастеру, который протирал стамеску тряпкой и чуть заметно провела рукой по его спине:

- Все, к чему ты прикасаешься, становится живым, - тихо сказала она. – ты настоящий... анти-Мидас. Помнишь, был царь, который все, даже воду, превращал в мертвое золото? А ты наоборот, все оживляешь. Какое счастье!

Мастер повернулся к ней, собираясь что-то сказать, но промолчал, подошел к умывальнику, вымыл руки. Потом взял Василису под руку и отвел под лестницу. Его строгий вид не обещал ничего хорошего. Наконец, он задал интересующий его вопрос тихо, но жестко:

- А теперь рассказывай, во что ты меня втравила. Быстро и без пиздежа.

- Я бы рассказала, но я сама толком ничего не поняла. Эта девушка, Фрося, Афродита, она работает возле нашего «Гордона». И сегодня, точнее – вчера вечером - трое странных мужиков заплатили сутенеру, забрали ее и повезли в лес. А мы с Жанкой почуяли что-то страшное. Вот и поехали, проследили. Они не шутили, привязали Фросю и хотели, видно, убить, что-то говорили о жертве. Руку отрубили и…

- Так. И как же вы ее отбили?

- Ну, я плохо помню. Честно. Меня будто вынесло на этих уродов какой-то потусторонней силой. В общем, я их убила… Всех троих.

- Так… - с каждым новым словом Мастер становился все мрачнее и неразговорчивее.

- … свернула им шеи… А потом уже мы забрали Фроську, ее вещи… Жанка деньги нашла… ну, мертвым они все равно ни к чему, правда?

Мастер посмотрел на нее с новым незнакомым выражением на усталом мужественном лице. Будто сюрпризы и подарки, которые он то и дело находил в своем творении и которые его веселили и возбуждали, вдруг перестали быть приятными и чудесными, а превратились в отходы производства, в пустой хлам, от которого к тому же можно было ждать неприятностей. За окном проявлялся серый рассвет, внезапно оглушительно запели птицы.

- Ладно, завтра разберемся, - сказал Мастер холодно. – В новостях расскажут, что там случилось, можно не волноваться. Я пойду спать, а вы располагайтесь, где хотите. Он еле кивнул Васе на прощание и отправился наверх, где у него стояла небольшая кровать.

- Может, нам всем лучше уйти спать ко мне? - громко спросила его Василиса, подняв голову вверх. Жанна, которая было прикорнула около Афродиты, приподнялась на локте.

- Как хотите, - глухо отозвался Мастер. Пружины кровати скрипнули под его телом и затихли. «Я огорчила его. Но это же он меня сделал воином, из-за него я рвусь в бой – разве я виновата?» - размышляла Василиса.

- И убери этот мусор из моего дома, - сказал Мастер сверху. – Выбрось меч и чужие шмотки в реку, будь любезна.

- Хорошо, конечно, выброшу! – торопливо ответила Василиса.

- Ладно, Жанка, оставайтесь пока здесь, поспите. - махнула она рукой подруге. - Я съезжу принесу Фроське каких-то вещей, и выброшу этот чертов меч. Я возьму твою машину, ладно? - Жанна кивнула, повалилась на кровать и мгновенно  погрузилась в крепкий сон. Афродита вздрогнула и проговорила что-то невнятное, вроде «не пойду» или «не найду», и обняла Жанну во сне. Василиса нашарила ключи от машины на полочке между чашек и вышла.

Она поехала к набережной. Солнце уже вставало, и небо раскрывалось цветком и поднималось выше. Серые стены домов, деревья и свежие от утренней росы дороги окрасились нежно-розовым. Машин еще не было, не было людей и даже собак, и пустынные улицы могли служить хрестоматийной картинкой к апокалиптическому рассказу об исчезновении всех людей в мире и одиночестве в заброшенном каменном городе. Машина легко разгонялась по пустынной трассе и вот уже под Василисой была молодая сильная кобыла, которая неслась по зеленеющей степи. Грива развевалась на утреннем ветру, донося запах бесшабашности и вечности. Вдалеке заблестела река, толстые кожаные поводья превратились в руль. Около моста через Днепр Василиса остановилась и вышла из машины с длинным чехлом в руке. Склонившись над бегущей водой, она помедлила мгновение, растягивая торжественность и символичность момента, и легко зашвырнула меч в темную реку. Он ушел под воду почти без брызг, черной длинной тенью. Его кровавый путь, очевидно, был завершен. Потом она достала из машины черный кожаный пиджак, заляпанный Фросиной кровью, размахнулась и бросила его подальше в реку. Пиджак надулся блестящим пузырем и заколыхался вниз по течению, постепенно уходя под воду. Вася оглянулась на мост, который через каких-то пару часов будет забит несколькими рядами дымящих, гудящих и пылящих металлических передвижных коробок, и подумала о бестолковости этого броуновского движения. Как уже случалось в последнее время, особенно в рассветные часы, у нее возникло чувство, что она живет не в том месте и не в том времени. Что она знала что-то другое, совсем другое, настоящее и правильное, знала, но забыла. И от этого в ней прорастала необъяснимая обида с неясным виновником. Как обижаются на рассвет, который обещает невиданное чудо и счастье, а сам незаметно и беззастенчиво превращается в обычный скучный день, оставляя горький привкус обмана. Где мои горы и леса? Где полеты над землей, которые я чувствовала всей кожей? Что это за серая дорога? И если я здесь случайно, то есть ли смысл к чему-то стремиться? Ведь никогда не получишь именно того, что хочешь – это твердое правило любых учений, не говоря о житейском опыте. В ней сидело смутное понимание очевидного, что – да, случайно, и да, ничего не получишь, да, исчезнешь без следа. И одновременно - сопротивление этому очевидному и понятному. И непреодолимое желание обменять синицу в руках на небо. И безнадежное хотение как раз того самого, чего не получить ни за что и никогда. Василиса вздохнула от потока сознания, которое застигло ее врасплох, и отправилась в машину. «Возьму шмотки для Фроси, и в мастерскую», - решила она. Но едва переступив порог своей съемной комнатки, она ощутила нечеловеческую усталость и прилегла на кушетку. Ее голова тут же заскользила в плавном течении реки, вслед за пиджаком и кровавым древним мечом.

***

- Ай, милая, что такая грустная? Такая красивая, такая грустная! Вижу, вижу – удача будет, любовь будет большая, много радости. Разлучницу вижу – ты ее не бойся, милая, ничего она не сделает. Давай руку - погадаю, всю правду скажу.

Василиса уставилась на живописную тетку с интересом. Она оторвала голову от подушки всего несколько минут назад, и еще не проснулась окончательно. Было около полудня, на обеззвученном мобильном светилось десять неотвеченных звонков от Мастера и девочек. Она наскоро перезвонила, сказала, что случайно заснула дома и что все в порядке, покорно выслушала комментарий Мастера о своей безответственности, наскоро побросала вещи для Афродиты в большую сумку и выскочила из дома. Улица встретила ее обжигающим зноем, она с ужасом представила, что ей придется садиться в раскаленную машину и решила пройтись пешком, благо до мастерской было всего два квартала.  

Циганка подстерегла ее сразу за домом, судя по ее охотничьему выражению на плоском, как подгорелый блин, лице она давно бродила в тени, потряхивая яркими юбками и позванивая монетками, развешенными на рыхлой груди, высматривая доверчивых студенток, юных дев, мечтающих о женихе и дальней дороге куда-нибудь к ближнему морю и не менее доверчивых пожилых матерей семейств, мечтающих выиграть квартиру в престижном районе и повидать живых марсиан.  Циганка была пожилая, смуглая и быстроглазая, с тремя подбородками и золотыми кольцами в ушах. Вася засмотрелась на ее цветастый платок, накинутый наискось через плечо и с бездумной покорностью протянула руку, под звук циганкиных распевных обещаний счастья. Циганка взяла ее кисть в свою крупную темную руку в тяжелых перстнях, повернула ладонью к свету:

- Ай, ай, красавица, вижу….- начала циганка и тут же замолчала в оцепенении. Вася почувствовала, как гадалка вздрогнула и дрожь передалась Васиной руке.

Гадалка склонилась ниже к ладони, замотала пышными с проседью волосами, сильно прищурилась и снова отодвинулась, не веря своим глазам.

На Васиной руке не было ни единой линии или бугорка, ладонь была гладкой и блестящей, как кусок камня. Вася расхохоталась - настолько детским и беспомощным вдруг стало хитрющее гадалкино лицо. До самого поворота в переулок она чувствовала на своей спине взгляд черных глаз, полных истошного изумления.

 

    ..^..

9. байки

Вечером  в мастерскую набилась целая толпа друзей Мастера. Из Москвы приехал его друг детства Фазиль, «художник гиперреалист», как его окрестили в прессе, и зашел в гости на стакан-другой. Стакан граненый и замацаный, как здесь было заведено. А поскольку новость о грядущих посиделках разошлась с телепатической скоростью ветхозаветного вопроса «Ну шо?», то уже часов с четырех дня у Мастера в комнате сидели,  бродили и лежали разные люди. С собой они несли коньяки горных местностей, водку, виски, джин и зачем-то абсент, на небольшом дубовом столе чудом размещались куски всевозможных рыб, сыры, виноград, нарезанный лимон, соленые огурцы и отличное белоснежное сало от чьих-то домашних щедрот. Фазиль, по его словам, только в Киеве чувствовал себя дома и на свободе. Здесь он «отрывался по полной», здесь были ежедневные приключения, неожиданные встречи, множество талантливых и бесшабашных друзей, подруг и самой обычной любви, которой дышали как воздухом, не отдавая себе в этом отчета. В Москве же знаменитого художника «пасла» его суровая жена, которая отличалась строгим нравом и милицейской проницательностью «Представь, я только задумал позвонить одной своей подруге, еще даже не позвонил, а она уже берет мой телефон и говорит: «Даже не думай!» Как с этим бороться?» - жаловался Фазиль Мастеру. Мастер делал Васе страшные знаки, и она изо всех сил сохраняла сочувственное лицо, сдерживая смех. «Он ее ужасно ссыт, - пояснял Мастер Васе втихаря. – И, конечно, врет постоянно, паталогически. Но Фазиль, который не врет – это уже не Фазиль».

Друзья обожали Мастера и тянулись к нему настойчиво и неукротимо, как притягиваются к мощному магниту совершенно непохожие между собою предметы, в которых есть хоть немного железа. «То есть, в которых осталось хоть слабая вера в чудо и счастье», - поясняла себе это природное явление Василиса. Мастер умел жить вкусно и весело, в его мастерской был постоянный головокружительный праздник красоты, удачи и вечного распиздяйства. Особенно он веселил всех своими байками, которые рождались у него по любому поводу, вылепливались из впитанных им впечатлений, поездок по любимой им Украине, людям, которые были ее кровью. Сейчас с десяток человек сидело на стульях, диване и на полу. За столом в пятне желтого света от низкой лампы сидел Мастер и, красноречиво жестикулируя руками, как на известной картине «Охотники на привале», говорил, упоительно смешивая русский с украинским, помноженным на сочный суржик:

- И вот так хорошо, весна, ми наливаем по такому от гранчаку горилки, лупим яєчко… И тут на запах прибегает Борис Петрович, тоже с пасхальным настроением. И говорит так: «Хлопці, ви ніхуя не знаєте, а я ж читаю Священні книги. Правда літом не читаю, а зимой нема чого робить, то читаю. Я вам розкажу всьо з самого начала, як було. Вони сидять. Коли йде бог. І каже: Шоб ви знали – яблуки з пола неможна їсти, бо вони грязні. Сказав і пішов гулять. А та ж сука, думає, шо він не бачить! Отак з пола взяла, отак обтерла і - гризь! І йому теж своєму чоловіку дала. А бог жеж - він все бачить! Коли він іде назад і каже: «Ах ви суки, підараси! Ви не слухаєтесь? То я вас обох проклінаю. Ідіть нахуй звідси! І ти за це всю жизнь будеш носить штани, а ти блядюга - труси і юбку . Ідить нахуй!» И тут ми уже не дослушали, потому что он дальше что-то понес про Моисея, но мы уже катались под столом.

Гости мастерской – кто у стола, кто на диване, кто примостившийся на табурете за этажеркой тоже закатились от хохота. Вася уже слышала рассказы про дядю Борю, готового персонажа для этнического кино о кровных настоящих украинцах. Он жил в селе на реке Псел, по соседству от хаты-мазанки, которую Мастер купил себе не так давно и где проводил долгие летние месяцы. Впрочем в это село он ездил еще с детства со своими родителями, и о родном деде Мастера в народе до сих пор ходили легенды, как об искусном и почти мистическом рыболове, который мог выловить со дна настоящую русалку, если бы захотел. Самих колоритных жителей села Мастер знал наизусть и сделал их героями своих облетевших всю страну баек, записанных на сотни любительских кассет и дисков. Его густой с медным отзвуком голос наполнял сейчас мастерскую и Васе казалось что у нее на глазах происходит сотворение нового веселого и правильного мира.

За спиной Мастера висел рисованный сельский коврик с аляповатыми розами, которые обрамляли идиллическое озеро, скользящих по нему лебедей, и пышных нимф, которые резвились в лодочке. Это была лучшая иллюстрация к неторопливому повествованию Мастера:

- … на этом месте дядя Боря делал эффектную паузу. Мы все так: «І шо?!» И Дядя Боря говорил дальше так: «Один помер на місті, а другого шукають и досі».

Слушатели заливались смехом, били себя по коленкам, вытирали слезы.

- Но рассказ на этом не кончается, - продолжал Мастер, аппетитно запрокинув рюмку и закусив янтарной виноградиной. Он снова перешел на суржик, изображая байкаря дядю Борю, - тому шо Петро встав із гроба… А ото  коли ховають, знаєте,  то піджак розрізають. Значить, встає, все в нього висить, отут все так розрізано… Він прийшов додому і стукає в двері. Мати каже: «Хто там?» А він каже: «Це Петро». «Та йди нахуй! - каже, - Хто ти такий, ми Петра поховали».  Він каже: «Мамо та це я, подивіться!» И мы все снова: «І шо??!!»

Друзья Мастера заливались смехом, некоторые уже икали. Мастер, не обращая внимания на бурную реакцію, продолжал:

- «І мама тоже впала мертва, а батько потом в больніце правда умер…» Отакие истории у него. Кустурица!

- Точно похоже по стилю, - вставил Фазиль, с трудом отдышавшись, - украинский Кустурица.

- Причем у него вечно истории, связанные с гробами… А то у него есть, как он где-то на танцах напился и шел обратно тоже через цвинтар, и упал в яму, и там заснул. А утром проснулся, и так холодно, и вокруг – стенки. «Я не пойму, як я звідти вибіг – отак просто по стінці!»

После небольшой передышки и выпивки Мастер перешел к рассказам о своих друзьях - музыкантах, художниках и писателях, которые удивили его чем-то особенным. Был у него, например, знакомый художник Леша Тегин, который отменно музицировал. И как-то в лихие девяностые, известный продюсер Брайан Ино приехал в Москву в поисках новых музыкантов, и его привели к Леше домой. Брайан Ино сообщил, что готов его продюссировать, увезти заграницу, что в те времена было мечтой любого творческого человека. Леша посмотрел на него, принес метлу, вручил ее Брайану Ино и сказал – «Чувак, постучи по стенке!» «А нахуя?» - удивился продюсер мировой величины.  «Я хочу услышать, какой ты музыкант!» - высокомерно сообщил Леша Тегин. «Просто Леша дико не хотел уезжать из любимой им Москвы, - пояснил его невежливый поступок Мастер. – И нашел себе отмазку». Поэтому с Лешей у звезды не сложилось, пришлось англичанину заняться группой «Звуки Му». Что не мешало Леше Тегину удивлять окружающих своей нерядовой эстетикой, о которой теперь рассказывал Мастер:

- …и девушка-продавщица увидела его в рукавицах и говорит: «Гы!» Он говорит: «Девушка, а чего вы смеетесь?» «Та вы бы хоть рукавицы сняли!» « Девушка, а вы уверены, что вы хотите этого?» «Ну да, жарко же!» И Леша – раз уж попросили! - снимает рукавицы, а у него – во-о-от такие вот ногти! Как у Фреди Крюгера и покрашенные алюминием! И девушка: «А-а-аа!!!» - тихо заорал Мастер, демонстрируя реакцию впечатлительной девушки на фрагмент имиджа Тегина. - У него была мастерская на улице Нежданова. Это было небольшое помещение, покрашенное все в черный цвет. Потолок, стены, подоконники – все было черное. А пол был залит золотом. Ну как в морге. И был телевизор – телевизор тоже был весь залит золотом. Поэтому по нему нихуя не было видно. И там была узкая тахта такая, и на ней лежал Леша Тегин на спине лицом кверху…

- Интересный человек, - вставил серым голосом один из гостей Мастера, томный поэт Миндалев. Пожалуй, он был единственным, кого Вася выносила с трудом. Его лицо всегда было подернуто такой нечеловеческой серой скукой, что в яркий солнечный день навевало уныние даже на кошек. К тому же он откровенно и тоскливо завидовал Мастеру, и все время старался его чем-то поддеть, что было равносильно желанию высушить море. Мастер относился к нему и его потугам с мягкой иронией и продолжал, не заметив его ремарки:

- Еще у него была жена. Леше она понравилась, потому что она была лысая. Потом вдруг ему она надоела. Они прожили там с ней пару лет, с этой Олей. И Леша от нее ушел. Ушел Леша очень просто. Он забрал манатки и уехал с квартиры наверх лифтом в свою мастерскую, потому что квартира была в том же доме. И жену он не видал лет пять, как-то они не встречались. Лет через пять Леша вспомнил, что в прихожей он забыл разбавитель. Он пришел домой, открыл дверь ключом, впервые увидел дочку, которой стало уже пять лет, она сидела и ела. Леша взял разбавитель. А жена возилась на кухне. И при виде Леши она ничего не сказала, но спина ее напряглась. И Леша уже собирался уходить. А потом в последний момент он подкрался и страшно пизданул ей подсрачником в жопу и сел в лифт, и уехал опять на свой пятый этаж.

Все снова расхохотались. Мастер переждал, пока веселье схлынет и продолжал:

…Вот, уехал и лег на койку. И ночью, Леша рассказывал: «Ночью мне стало вдруг страшно. Я услышал, как в замке что-то шкрябает». И Леша подкрался и резко открыл дверь. Там стояла Оля с топором!.. Ну, он ее обезоружил...

- Хотела его убить? – вскричали гости. - Подсрачник и топор – это неадекватно!

- Хотя да, это странно! - возопила одна из присутствующих дам, зрелая актриса Кагановская, заехавшая погостить из Германии. Ее звали Анной по нерушимому правилу,  которое сплавляло русские имена и нерусские фамилии во все времена. -  Когда человек не видел ее пять лет, а потом дал подсрачник! Я бы тоже, наверное, взяла топор!

- История еще не закончена! – Мастер утихомирил страсти дирижерским движением руки. - Сейчас будет поставлена последняя точка. Леша отнял у нее топор, значит, и отвел ее вниз в лифте опять в ее квартиру. Там поставил на пол, дал ей второй подсрачник и уехал опять наверх!

Стекла в мастерской дребезжали от раскатов смеха. Все пили, одновременно говорили, и буйствовали, даже отрешенно нудный Миндалев сонно улыбался бледным вялым ртом. В мастерской каждый был отчаянно юным, влюбленным, свободным и гениальным, такое было свойство у этого места. Разговор тем временем зашел о честности. Фазиль, который не мог жить без вранья, не считал это особым грехом. Мастер же был уверен, что врать нельзя, иначе забудешь то, что врал раньше и обязательно проколешься – а это некрасиво. И кроме того ничего хорошего из вранья не получится.

 - Что бы ты не делал, надо все делать честно и по-настоящему: работать, драться, ебаться. Тогда это смело и сильно, тогда «правда за нами», - объяснял Мастер. – Все великие были людьми честными. Вы знаете, что Челлини и Куинжди были убийцами? Жили, как считали нужным, для них не было условностей, морали, табу. И были гениальными творцами. Потому что по большому счету не существует ни добра ни зла, все относительно. А честность абсолютна.

- Гении, это прежде всего трудолюбивые люди, которые пашут день и ночь, во всем себе отказывая, потому что у них есть призвание и долг, - возразил скромный поэт Белов, который издавал по сборнику стихов каждые полгода с регулярностью механического конвейера. – Все великие – это целеустремленные трудоголики!

- Ничего подобного, - резко отрубил Мастер. – Кто был трудоголиком – Пушкин? Моцарт? Да они просто кайфовали от всего, что делали! У них в каждой строчке, в любой ноте легкость и веселье. Какой еще долг, что за бред? Вообще, все самое великое в мире делается не тяжким трудом, а одним щелком пальцев! Вот так! – Мастер сильно и звонко щелкнул пальцами около лица. – И никто никогда не убедит меня в обратном. Это как игра. Надо относиться ко всему, как к игре. Когда играешь, то все получается и складывается правильно.

Крупнотелая высокая Кагановская вдруг весомо приподнялась над столом, выждала, пока все обратят к ней свои взгляды и громко с расстановкой продекламировала грудным голосом:

Сколько надо отваги,

Чтоб играть на века,

Как играют овраги,

Как играет река,

Как играют алмазы,

Как играет вино,

Как играть без отказа

Иногда суждено, - она раскланялась под аплодисменты.

- Да, как видим даже Пастернак воспевал игру и, очевидно, знал в ней толк. Но это же другая игра! Он получал кайф от творчества, но был признанный работоголик. С этим ты не станешь спорить? – не сдавался поэт Белов.

- Когда что-то делаешь в кайф, то при чем тут работа? – возразил Мастер. – Такая игра или другая – все равно это игра. И чтоб играть, точно нужна отвага. Это риск и неизвестность. Большинство людей живут скучно из-за трусости, страха неизвестности, страха проигрыша.

- Чтоб смеяться над жизнью, как ты, конечно, нужна смелость, - побежденно признал Белов, чуть подумав. – Кстати, там же в «Вакханалии» есть гениальное продолжение: «В третий раз разведенец и дожив до седин, жизнь своих современниц оправдал он один… Но для первой же юбки он порвёт повода — и какие поступки совершит он тогда!» Писал Боря наверняка о себе. А получилось будто бы о тебе! Просто портретное сходство, - иронично заметил он, и все согласились с очевидным фактом.

Мастер пожал плечами.

- Жизнь некоторых из современниц ты точно оправдал, - томно произнесла Кагановская, плотоядно глянув на Мастера. Явно было, что она знает о его порванных поводах не понаслышке. Мастер ответил ей улыбкой. Василиса хлебнула вина и чуть заметно пожала плечом. Для нее не было новостью, что многие дамы заходили в мастерскую не через дверь, а через небольшой диванчик под окном и принимала это искажение пространства, как привычный, хотя и дивный факт. Тонконогие модели, стареющие актрисы, нервные деловитые журналистки и сценаристки, неудавшиеся поэтессы и похотливые ученые дамы-культурологи вечерами томно и нарочито курили на измазанных гипсом стульях и выглядели по-настоящему счастливыми. Женщины наполнялись в мастерской жизнью, как помидоры солнечным светом на грядках. К чужим игривым взглядам лицам и шаловливым рукам, кружевным трусам, завалившимся под диван, длинному каштановому волосу, найденному на простыне, Василиса не испытывала ни малейшей ревности. А сейчас ее и подавно больше занимала выстроенная Мастером модель созидания. «Какая точная формула про щелчок пальцев!» – мысленно восхищалась она, вспоминая слова Мастера. Как раз на днях Мастер получил необъяснимый по всем законам маркетинга заказ. Она зашла с утра в мастерскую и увидела на полу несколько ящиков водки. «Представь, - рассказал ей Мастер. - Позвонили мне недавно занятные чуваки. Говорят, начали делать новую водку и сняли рекламный ролик. И они попросили меня начитать для видео пять минут текста, сказали, что готовы дать за мой голос столько денег, сколько я потребую». «И сколько же ты потребовал?» – полюбопытствовала Вася, не особенно удивившись щедрому предложению. Она знала, что у Мастера были поклонники среди богатых людей, а настоящие фанаты не считают денег, когда речь идет о любимом. «Я сказал – пять тысяч. По тысяче за минуту, - хохотнул Мастер. – И вот что – они сразу согласились. На второй же день принесли деньги». Чистое развлечение, ради которого он читал друзьям свои байки, теперь принесло ему легкие деньги. Это было железным материальным подтверждением его теории щелчка пальцев, неудивительно, что он чувствовал себя победителем. Была ли в таких событиях, которые сопровождали Мастера на каждом шагу, доля мистики, или же в его презрении к расчетливости как раз и заключалась самая трезвая расчетливость – Вася предпочитала не задумываться. Она просто разделила его мальчишескую радость, лишь спросила на всякий случай, кивнув на ящики водки: «А ты хоть попробовал продукт?» «А как же! – честно отвечал Мастер. – Нормальная водка вполне. Говно бы я не стал рекламировать ни за какие деньги».

Точно, не стал бы. Вася знала это лучше его поклонников, друзей, родных и даже, наверное, лучше его самого. В Мастере не было ни доли хвастовства, только честное признание своего верховенства в мире. Не врать же из вежливости?

«Безупречная формула. Чистый дзен, - думала Вася, попивая коньяк, разглядывая на стене японский иероглиф «упорство» и вспоминая Мастера в часы, когда он бывал поглощен напряженной работой над очередным изваянием, работал до обессиливания, до исступления, до полного растворения в ней. - Щелчок пальцев – и упорство. Кто может это соединить в себе, как он? Как можно это объяснить? Никак, никак…»

Тем временем веселая толпа дружно собиралась идти купаться к ночной реке. Дамы наскоро собирали тарелки со стола, мужчины снова разливали по рюмками остатки напитков и говорили уже совсем вразнобой. Пили и орали так, что даже нимфы на романтичном коврике подпрыгивали в своей лодке. И все наверняка знали, что эта мастерская, это лето и блаженство, это сказочное счастье будут длиться всегда. «Нет ни добра, ни зла, - вспомнила Василиса слова Мастера, и вдруг решила в пьяной отваге. – Нет ничего страшного в том, что Карфаген будет разрушен. Что никто не спасется. Значит и не надо!»

Все уже вышли и поджидали на улице. Мастер бросил в сумку полотенце и поманил Василису: «Ты идешь?» Она кивнула. По ночному городу жирными змеями ползли тени от деревьев, домов, башенок, заглохших фонтанов. Улицы были неузнаваемы в ночных декорациях и с легкостью могли вынести всю веселую толпу на средневековое побережье с диковинными зверями и башнями. Зыбкость, неустойчивость места и времени снова поразили Василису, и дело было не в горячих струях алкоголя в головах веселой компании, а в присутствии Мастера – теперь она знала это наверняка. Потому что любые посиделки с ее подругами и друзьями, как бы буйно и отвязано они не поворачивались, все же не превращались в многомерное многовековое колесо обозрения. А с Мастером – всегда. И ей казалось, что ей показывают чудесное кино о том, как оно бывает в настоящей жизни, и еще немного – и ее пустят туда насовсем.  И она шла по дороге, отстав от громкой толпы друзей Мастера, и шепотом пела простую песню.

песня василисы о любви

он прекраснее солнца и звезд, мой любимый
глаза его ярче молний и пронзают без промаха
даже на другой стороне мира
губы нежней паутинки китайского шелка.
его тело стройнее кедра
кожа подобна снежным просторам Арктики.
от дивного голоса гибнут лихие враги и ликуют друзья
и расцветает земля
чело возвышается в небе горой Тадж Махала,
движения легки и смертельны как гепарда прыжок
хуй могуч, как хребты Гималаев
и не знает преград.
когда он предается страсти
стихают дикие смерчи
и ураганы у полуострова Юкатан.
нет равных ему на земле и на небе
кто коснется его, познает блаженство

я люблю его, я люблю его, я люблю его

    ..^..

10. снова ника

Мастер уехал из городской жары в свое далекое село, чтоб поваляться на травке у реки, среди лесов, лугов и простодушных прекрасных деревенских друзей, которых он обожал всем сердцем. На украинских чистых просторах он набирался сил, питался мощью земли, подобно мифическому Антею.  Вася осталась в городе, ей теперь приходилось работать каждый вечер - в клубе почти не осталось танцовщиц и Ангелина, обычно невозмутимая и надменная, чуть не слезно просила ее поработать хотя бы до конца лета – кто-кто, но она ясно понимала, что Вася танцует в незамысловатом заведении из чистой прихоти. Весь город, все газеты и телеканалы кричали о загадочном убийстве трех самых богатых и влиятельных людей города. Версии следствия не озвучивались, но слухи, которые расползлись повсеместно, были один нелепее другого и напоминали разгул фантазии обкуренного отставного Джеймса Бонда. Говорили о таинственной секте мстителей-самураев, об инопланетном вмешательстве и даже ритуальном самоубийстве, поговаривали, что в лесах под Киевом завелись страшные звери-мутанты, которые нападали исключительно на мужчин и душили их, а у женщин отрывали конечности. Найденная рука не давала покоя искателям разгадки кровавого ребуса. И заводила их в безысходный тупик. У руки не нашлось хозяйки, никто не обращался в городские больницы со страшным увечьем, все девушки, работающие в клубе и около него, в недоумении разводили обеими целыми руками. Милиция усиленно посещала клуб «Гордон», опрашивала его руководство и работников. Нашлись свидетели, которые видели черный порш около клуба в роковую ночь. Однако, кто был в машине и зачем они приезжали к клубу, никто уверенно сообщить не мог. Надо ли упоминать, что Гарик пропал из города бесследно, а девушки рассыпались по другим теплым местам. Еще недавно модный и блестящий «Гордон» опустел, по вечерам здесь сиживали строгие мужчины в одинаковых серых костюмах турецкого производства. Они заказывали только кофе и не давали чаевых. Жанна, которая теперь заходила в клуб специально, чтобы повидать Василису, называла их «люди из ларца с глазами пиздеца», и неестественно выпрямлялась при их появлении. Васю же они мало волновали, она танцевала всегда вдохновенно, позабыв об окружающих, растворяясь на залитой софитами сцене. Там ее тело начинало жить и двигаться отдельно от нее, а сознание погружалось в привычную трансовую медитации, где открывались нездешние степи и дальние звезды.

Днем Василиса отправилась в мастерскую, чтобы прибрать бутылки и прочие следы праздной жизнедеятельности после шумных гостей. На улице было душно и пусто. Одинокие прохожие вяло забредали в пустующие бутики, скорее, чтобы укрыться от зноя, чем в поисках свеженькой модели Роллекса. Оживление наблюдалось лишь около киоска с пивом, где даже выстроилась небольшая очередь. За очередью Василиса увидела тощую собаку с набрякшими сосками. Она смотрела на проходящих мимо людей влажными просящими глазами. Видимо, у нее были щенки, которые дожидались ее неподалеку в глухом подвальном куте, пока она бродила в поисках пищи. Она была изголодавшейся, тыкалась в бумажки на асфальте, обнюхивала затоптанные окурки и разочарованно отворачивала унылую длинную морду. Потом она набралась смелости и подобралась поближе к киоску, ловя взгляд грязного пожилого алкаша, который покупал пиво. Он нагнулся к пятнистой суке. «Шо тебе, пивка налить?» - пошутил по-идиотски и расплылся проваленными щеками в безумной черноротой улыбке. «Пошла вон!» - громко рявкнула на собаку из-за стекла необъятная женщина-киоскерша с бородавкой на лоснящемся носу. – Быстро вон отсюда! Самим жрать нечего!» Вслед за грозным криком она потрясла огромным кулаком и ударила им в стену своей металлической коробки. Собака торопливо и привычно отскочила в сторону и остановилась около заплеванной урны. Василисе показалось, что собачьи глаза с сочащейся из них мольбой о помощи, отражение ее собственных глаз, ищущих и жалких, с мечтой о недостижимом. «Чего хотите, девушка?» - спросила киоскерша по-паучьи услужливо. – «Сосиски. Есть у вас сосиски?» - спросила Василиса. «Восемь гривень в упаковке, - понимающе кивнула продавщица, просунув плоский пакет в узкое окошко. – Только здесь ее не кормите. – проницательно предупредила она. – Этих тварей раз привадишь – потом не отстанут, хоть убей». Неа, вы не этого боитесь, подумала Вася. Вы боитесь жалеть. Многие боятся. Думают, что неприкаянность – заразная и притягивается, как вирус. Бытовой страх Борхесовской «Дальней». Раз пожалеешь – и поменяешься с бедой местами.

- Пойдем, ударим по сосискам, - сказала Вася бесприютному собачьему существу, которое разулыбалось, истекая слюной. – Мы с тобой одной крови. Я не боюсь тебя любить. Разве что завидую - твои желания можно легко исполнить.

Когда она повернула ключ в замке и открыла дверь, то сразу заметила необычное – посреди комнаты на стуле раскинулась пышная шуба из чернобурки. Мастер, который ненавидел убийц животных и выстроенные на жестокой индустрии модные тенденции, вряд ли бы увлекся любительницей мехов. И уж тем более меховая роскошь была неуместна в дикую полуденную жару. Вася заглянула в спальню. На диване полулежала темноволосая женщина лет сорока. Она была когда-то, очевидно, очень яркой. И сейчас еще тоже красивой, но только «потухшей» - это было самое точное описание, что пришло в голову Василисе. Когда-то она поняла, что людей делает живыми внутреннее горение, оно светится в их глазах и улыбке, а внутренний мертвец просвечивает сквозь внешнюю оболочку тоже не менее ясно. Можно угадать по лицу, кто живой, а кто – не очень, думала Василиса. Еще это видно по тому, что человек создает. В своих последних текстах Гоголь был, похоже, уже неживым. А Пастернак – тот и не думал гаснуть до самого конца. И насчет Пикассо нет ни одного сомнения, что внутренний жар полыхал в нем даже в его девяносто. Число лет здесь не имеет значения. Знать бы, откуда берется и почему гаснет этот живой огонь. И как печально видеть его пепел, с которыми тщетно бьются косметологи и пластические хирурги, шлифуя тень исчезнувшей жизни, о которой они не имеют представления.  Everything is fixed and you can't change it, - пропел в Васиной голове рок-звезда Иисус Христос звонким вокалом юного Яна Гилана. Все определено заранее. Не жопа ли?

Вася смотрела на незнакомку. Незнакомка смотрела на Васю, чуть прищурясь.

- Я имею право здесь быть, - сказала она веско и с нажимом.

- Ну и хорошо, будьте, – пожала плечами Василиса. – Я совсем не против. Меня, кстати, зовут Василиса. А вас?

- Вероника, - сказала потухшая женщина. - Я приехала сегодня из Голландии, вряд ли ты меня знаешь.

Вася не стала убеждать бывшую подругу Мастера в обратном, просто кивнула и немного помолчала, решая, сразу ли ей уйти или побеседовать из вежливости. Конечно же, ей было невероятно интересно посмотреть на ту, которая когда-то вызвала в гениальном творце такой смерч страстей, блаженства и страданий. «Вот ты какая, Ника», - Вася разглядывала гостью исподтишка.

- Давайте, что ли, выпьем за ваш приезд? – спросила она осторожно. Женщина безразлично повела плечом, Вася сходила в холодильник и не нашла там ничего съедобного, кроме ополовиненной бутылки водки и засохшего плавленого сырка. Она поставила на стол бутылку и два стакана, налила на четверть каждый. Протянула свой стакан, чтоб чокнуться, но Ника будто не заметила этого движения и поднесла стакан к губам. Они выпили молча, перекинувшись лишь парой любопытных взглядов. Внутри сразу стало горячо и расслабленно. Вероника явно собиралась что-то сказать. Но произнесла только: «Давай еще». Васька без возражений плеснула на дно своего стакана, Вероника забрала у нее бутылку и наполнила свой стакан до краев, пустую бутылку бросила под стол привычным движением. Потом взяла стакан в руки и неожиданно жадно и яростно его осушила. Горячо выдохнула и чуть улыбнулась на Васин удивленный взгляд. Вася прикрыла глаза, глотнув водки.

- И как там у вас в Голландии? - вежливо спросила она, чтоб нарушить неприятное молчание светской беседой. – Когда говорят «Голландия», я сразу вижу два моря - море тюльпанов и море с парусами. И сразу появляется этот запах головокружительный… Запах свободы, как его называют, - она как могла искренне улыбнулась.

- Мне конец, - вдруг сказала Ника. – Я на что-то надеялась, я всегда думала – он вернется. Что мы отдохнем друг от друга, а потом все начнется заново. А недавно я поняла, что ничего не вернется. Все кончилось. То есть кончилось для него. А я, оказывается, без него не могу жить и дышать. Я задыхаюсь, - Ника провела рукой по горлу, будто что-то его сдавливало, и она пыталась освободиться. – А недавно я ему позвонила, и услышала голос совершенно чужого человека. Твердого, как камень, как кусок льда…Такого же холодного… Если бы ты знала, что у нас было, какой это был вулкан, если бы ты только могла представить… - женщина вдруг разрыдалась, тоскливо и надсадно. Это было похоже на пьяную истерику, и Вася не понимала, как себя вести, протянула руку и попыталась погладить безутешную Нику по крашеной темной пряди. Та, дернула головой, отодвинулась.

-  ….нет. Это не расскажешь, не объяснишь…Это было… Мир закончился, не осталось ни ночи ни дня, только мы вдвоем, сцепились в нечеловеческой страсти или смертельной борьбе. Ни оторваться - ни слиться вместе.  Это такая боль, такое счастье…

Ника полезла в лакированную сумочку, вынула бумажные салфетки, шумно высморкалась. Покачала головой:

- Когда я положила трубку, то его голос – равнодушный, механический – он все звучал и звучал у меня в ушах. И мое тело свело жуткой судорогой, я упала и будто оцепенела. Пролежала так целые сутки или двое, уже не помню. А потом поняла так ясно, что вот и пришла моя смерть. Потому что началось вот это.

Она подняла черную блестящую блузку над пупком, и Вася увидела там кусок камня. Половина туловища Ники превратилось в статую.

- Но мне не от этого печально, что конец. Нет, милая. Жаль, что я могла удержать его, и что я этого не сделала. Я должна была его беречь.

- Вы думаете, его можно удержать? – искренне удивилась Вася такой наивности. – Его, который одним движением переворачивает землю, когда чего-то хочет?… Нет, нет, - покачала она головой и прошептала одними губами. - Ничего нельзя было изменить… Все решено изначально.

- Ты еще мало знаешь жизнь, наверное. У каждого человека раз в жизни бывает момент чуда. У кого-то совсем короткий, у кого-то дольше – но обязательно случается, что открываются двери в небо и можно осуществить то, зачем ты здесь. У влюбленных это время, когда рождаются дети, у любителей денег – когда можно сделать состояние, у писателей – когда случается прозрение. Этот момент не очень-то отличается от остальной жизни – такое же солнце и небо, те же ежедневные дела, и многие проходят мимо своего чуда. Надо слушать свой внутренний голос и тогда поймешь – время пришло. Для этого предназначены все духовные практики, чтобы научиться слышать. И если ты в этот момент сделаешь то, что почувствуешь необходимым, тогда жизнь наконец приобретает настоящий смысл. Тот, для которого тебе ее  дали.  Самое главное этот момент не потерять. Я потеряла.

Вася вздохнула.

- А давайте, я в магазин схожу? Вы же голодная, наверное?

- Нет, уже нет. Мне больше не нужно есть. Думаю, мне осталось недолго, это так быстро происходит, - Ника показала пальцем на свое твердеющее под одеждой тело и покачала головой. – Началось вчера вечером, и я сразу решила прилететь. Чтоб закончиться здесь, ты понимаешь. Хорошо, что его нет, я бы не хотела, чтоб он видел… Хотя мне не страшно. Это было так невыносимо больно, что теперь, когда все кончается, я, знаешь, я почти счастлива. Да, счастлива – повторила она уверенно. – Почти как тогда, возле озера. Мы как-то поехали с ним к озеру вечером, и прямо на берегу впились друг в друга и почти потеряли сознание. А когда пришли в себя, то заметили, что вокруг полно людей, они сидели в двух шагах от нас буквально, и у них были такие блаженные лица! Видела бы ты, как мы веселились. По-моему, нам никогда не было так хорошо, – она даже усмехнулась, потом без малейшего перерыва по ее лицу пробежала судорога страдания, она снова зарыдала. Посмотрела на Васю в отчаянии и тихо добавила, – Дыши им, пока можешь. Дыши…

 Она встала и пошла в угол мастерской. Там она легла на пол и затихла.

- Я, наверное, пойду, - сказал Вася. Ей стало душно, тоскливо и отчаянно захотелось на воздух и к небу. Она, наконец, увидела то, что безотчетно тревожило ее с самого первого дня с Мастером, почему разрушенный и опустошенный Карфаген снился ей по ночам. «А если Мастер сделает себе новую девушку и забудет меня, я что - тоже завою, скручусь жалкой каменной куклой? И мои слова, мысли, запахи и звуки - куда все уйдет? И все кончится, потому что все кончается, потому что так устроен мир? Я не хочу, не хочу!» - забилось в висках и ладонях Василисы. Ника молчала. Вася подошла к ней ближе и коснулась ее плеча, оно было твердым. Тогда она склонилась и увидела, что лицо, которое только что улыбалось и рыдало, стало каменным. На полу лежала прелестная мраморная статуя, сходная с античными изваяниями. Она чуть подогнула под себя бедро, кокетливо подперев голову рукой.

Мастер приехал на следующий день. С ним зашли незнакомые люди, которые вынесли статую из мастерской. Один из них, одетый в прозрачную шелковую рубашку с мрачным галстуком и с увесистыми золотыми часами на запястье повторял с американским акцентом: «Cellini I bet. No doubt.  Genuine Benvenuto Cellini!»* и жал руку Мастеру.

* «Бьюсь об заклад, это подлинник Челлини! Без вариантов». англ.

 

    ..^..

11. девушка под замком

- … и по-хорошему надо говорить  – отребрись от меня, вместо отъебись! – важно произнесла Василиса.

Они с Жанной покатились от смеха, не обращая внимания на уставившихся на них наманикюреных и подкрашенных молодых парней за соседним столиком. Подруги встретились в своем любимом кафе в гидропарке, где у хозяина жил настоящий волк и подавали отличные грузинские салаты, хинкали и шашлыки. Как это часто у них случалось в последнее время, разговор плавно перешел на Жаныну теорию ребер и набирал обороты.

- ..- и еще – ну ты оребрел! на всю голову!

-… А-а-а-а-а! – завыли обе.

- Ребро – Ебро! Ха-ха-ха! Нет, ты только подумай, вот где основа слова – еб! – удивляясь собственной проницательности, взвизгнула Жанна.

- А серебро? – приняла подачу Вася, - вслушайся как звучит– се-ребро. Сие есть – ребро. Замечаешь? Вот где скрыта настоящая ценность человечества. Зашифровали под видом драгметалла.

- Бывает фамильное серебро. С этим все ясно. Ребро, на котором держится семья много веков.

- Бессеребреник – это импотент получается?

Обе снова прыснули.

- О, я вспомнила. Есть еще межреберная не-вралгия! Это когда у тебя много мужиков и выбираешь между ними кого-то одного. И больше – не врать! У моей бабушки была, гы-ы-ы.

- А что значит – поставить вопрос ребром? – серьезно спросила Жанна, сделав большие глаза.

- Жанка, это, наверное, секретный прием единоборства ебарей-дзенбуддистов! – в тон ей произнесла Вася.

- Нет худа без ребра. От ребра ребра не ищут. Пе-ребра-ли мы вчера., - девочек беззаботно несло.

- И кстати, в английском – это слово из трех букв, – заметила Жанна, уже месяц как дипломированный лингвист. - Rib! Американцы так еще называют жену иногда – my rib, мое ребро - имея ввиду как раз библейскую притчу.

- Ой умру щас! Ты мой риб!

- Рибка моя! А-а-а-у-у-у!!!

Отдышавшись, Жанна вдруг полюбопытствовала:

- А расскажи мне про ребро Мастера. Оно какое?

- Шо-шо-шо? – вскинулась Василиса. Ее будто подменили, в одно мгновение из легкомысленной хохотушки она преобразилась в изготовившуюся к прыжку небольшую пантеру. И зверек был не намерен играться.

- Та тихо, тихо! Шо ж ты такая бешеная… – пискнула Жанна, пожалев о неосторожном любопытстве. – Можно подумать твой Мастер не такой мужик, как остальные, и вы с ним плюшками балуетесь.

- Остальные… Какие еще остальные? Он творец, понимаешь? Демиург. И у нас с ним, как тебе объяснить… Это не то, что ты думаешь, абсолютно.

- Я не хотела бы тебя огорчать, киса, - продолжила Жанна, поигрывая тонкой сигаретой и совсем осмелев, - но он довольно известный бабник. Как ни банально это звучит. У меня половина знакомых девочек с ним еблась. Говорят -  ничего особенного. Очень средне, ага. Нет, ну он, конечно, гений, демиург и все такое, - поправилась она, гладя на помрачневшую Васю.

- Суки они все, - еле слышно произнесла Василиса. – И дуры. Он им дарит золотую рыбку, а они ее на сковородку - и давай жарить.

- Это еще кто кого жарит! – хихикнула Жанна. Но Вася отрешенно уставилась на речную воду и на листки, плывшие по ней в неизвестность. Жанна искоса посматривала  на подругу с некоторой жалостью и сочувствием, как мы смотрим на талантливого и непрактичного поэта, живущего в чудесном мире грез, но регулярно занимающего деньги у приземленных знакомых, которые скучно и уверенно проводят свои дни в крупной торговой компании. «Женщина должна заставить себя уважать, моя дорогая, и немного бояться, - часто поучала она подруг. - Если мужчинам все прощать, не воспитывать их и не ограничивать, то они перестанут воспринимать тебя всерьез! И сами будут катиться вниз и деградировать, потому что в их головах нет «стопов-поворотов», как у нас. Это же вечные мальчики, игруны», - внушала она тоном школьного директора. Почему-то именно профессиональные проститутки больше всех пекутся о морали окружающих и любят наставлять на правильный путь, отчего сразу выдают себя, словно вор с горящей шапкой. Но сейчас нравоучения были не кстати.

- Та ладно, не расстраивайся, киса. – Жанна была не рада, что зацепила тему, болезненную для подруги. Она стукнула костяшками крупных пальцев по столу игрушечным барабанным боем: - Я вот еще анекдот вспомнила. Три монашки поспорили, что такое член – хрящик, мышца или ребро? Чуть не до драки завелись. И пошли к настоятелю, чтоб он их спор решил. Настоятель, не долго думая, снял штаны и говорит – а вы потрогайте, сами поймете. Первая потрогала и говорит: Ну, я же говорила, хрящик! Вторая потрогала и говорит: Мышца! А вы мне не верили! А третья только дотронулась и орет: Я выиграла! Это ребро!

Девочки снова расхохотались.

- Третья, наверное, была симпатичной, - повеселела Вася. – А смотри, что получается. Что не только ребро делает женщину, но и женщина делает ребро. Чем не открытие?

 – И на этом основан вечный вопрос – что было раньше, женщина или ребро? – подхватила Жанна. Василиса кивала, обмахиваясь листком меню.

- Хорошо, раз просишь, я тебе расскажу. Об одном ребре, – вдруг решила она. Откинулась на спинку пластикового кресла, чуть прикрыла глаза и начала рассказ с чувством и расстановкой, в духе народных распевных сказаний:

- Мой любимый ужасный фалло… ребро центрист – поправилась она сразу. - Говорят, что все мужчины, или большинство из них, отличаются трепетным отношением к своему ребру. О других не знаю, врать не буду, но своему милому я каждый раз удивляюсь и умиляюсь до слез. Тем более, что он строит на этой части тела целые теории и империи. «Тебе нравится мое ребро?» - спросил он меня несколько дней тому поутру. «Да», - ответила я честно. Это было невероятно и нечеловечески красиво. Из-под откинутого одеяла в туманном рассветном сиянии высился торжествующий горный пик. Перед моим мысленным взором пронеслись отвесные молочные скалы Каракорума, но они, конечно, меркли в сравнении с этим зрелищем, поэтому я в восторге потянулась к нему губами. «Все девушки, когда видят мое ребро, сразу же набрасываются на него с дикой силой! Что за тяга такая?"– продолжал рассуждать мой любимый не без доли кокетства. Я, конечно, могла бы ответить, что это вполне естественная реакция всех девушек на подобное, и вряд ли его личное ребро отличается особой магией, но мой рот был, как ты понимаешь, занят. А мычать было неэффективно и глуповато. Спустя некоторое время милый продолжил развивать небезразличную для него тему. «Интересно, кто к кому приставлен – ребро к человеку или человек к ребру?» - спросил он. При всей риторичности этот вопрос заставил меня задуматься. Нужно ли мне ребро без моего любимого? Или любимый – без ребра? В первом случае точно нет. Даже самое распрекрасное и уникальное ребро без хозяина не несет никакой радости. А милый без ребра? Об этом мне даже думать было больно. Говорят, «все животные после соития печальны». Вероятно, доля этой грусти приходит от осознания такого хрупкого в масштабах вечности соединения человека с ребром, необъяснимого, как чудо. "А вообще ребро - это символ удачи", - подытожил мой любимый, и здесь я согласилась с ним на все сто. Народ не зря желает друг другу, чтоб в каждом доме стояло, а уже потом - про деньги. И как удержать удачу, каждый придумывает сам и другим не рассказывает, чтоб не спугнуть. А мой любимый не делает секретов из своих открытий. Потому что он отважен и честен и не боится нихуя.

Василиса закончила и выдохнула. Жанна зааплодировала. Зааплодировали также незнакомые парни за соседним столиком и несколько официантов, которые, оказывается все это время кучкой стояли за спинами подруг. Василиса густо покраснела.

К ним подскочила молоденькая худосочная официантка с двумя бокалами молодого рубинового вина и тарелками салатов. Девочки загворщицки хмыкнули «За него», подняли бокалы и звонко чокнулись.

- А какие это теории строит твой милый на своей части тела? – полюбопытствовала Жанна.

- У него есть своя теория хуя. Примерно, как теория ребра, только наоборот, снимающая с него всякую ответственность и дающая полную свободу. По этой теории у хуя есть своя голова на плечах, и он сам знает, кого он хочет, а все проблемы мужчин происходят оттого, что они не слушаются своего хуя и зачастую ебут по долгу службы, для престижа или из вежливости неправильных женщин, то есть - не хуем выбранных. Поэтому он часто отказывается нести службу. «Тебе надо, ты и еби – говоит он хозяину. А я не при чем».

- Какая же это теория? – скептично пожала Жанна плечами. - Теория должна быть объективной и универсальной, а это, знаешь, частный случай. Представь себе хуй, который выбрал себе девушку, а девушка раз – и от ворот поворот. Он вторую выбрал – и там тоже пролет. Что ж, разве у него не случится от такого огорчений и проблем? Твоему Мастеру легко рассуждать, он прирожденный красавец, плюс известный на всю страну. И денег куры не клюют. Кто ж ему откажет – знаменитому и охуенному? Получается, как в анекдоте про поручика Ржевского,  который знакомился с дамами фразой «Мадам, разрешите вас выебать?» Дамы после такого предисловия немедленно шли с ним в постель, а прочих мужчин,  после аналогичного, они в лучшем случае били по морде подручными средствами. Так что не тянет это на теорию, дорогая. К тому же мозг хуя вещь настолько сказочная, что выводить из нее заключения все равно, что строить самолет из крыльев эльфа.

Жанна прикурила и все-таки не удержалась, чтоб не съязвить:

- Зато из-за своей теории хуя твой Мастер неразборчив в женщинах. Такой проницательный, а с еблей прокололся. Доверяет хую больше, чем третьему глазу.

- С чего ты решила, что он неразборчив? В чем прокололся? То, что его девушки потом говорят о нем глупости – так ведь ему на это фиолетово. Но дело в том, что он и правда видит людей насквозь и не подпускает к себе близко. А для женщин делает исключение. Я не знаю почему, честно. То ли потому, что он добр. То ли он знает, что женщины – особенные. И соединение с ними – высшая форма существования. Издавна древние авторы спорили, какая форма любви ближе к богу: эрос - физическая или агапе – милосердная. И святой Игнатий однажды сказал: «Они распяли предмет моей страстной любви», имея ввиду любовь физическую. Потому что желание может родиться только в теле, и соединяется с ним до смерти. И именно эрос возвращает нас к добру и попирает небытие и смерть.

- Ты хочешь сказать, что блядство – высшая форма добра? – усомнилась Жанна.

- Не я. Так размышлял в своих трудах еще Дионисий. И без лишних размышлений и слов так поступает Мастер.  Может быть, понимание настоящего смысла физического единения -  это древнее тайное знание. Хотя Мастер подпускает к себе женщин да-а-алеко не всех. Но зато, если уж пустил, то вернуться оттуда - даже не знаю как. Как из райского сада в удобрение для него.

Жанна выдохнула струю дыма и посмотрела на Васю с плохо скрытой озабоченностью. Она хотела что-то сказать, но не успела. От входа, затененного огромными кустами жасмина, к ним бежала Афродита. Они приветствовали ее радостными криками.

- Фух, - с разбегу хлопнулась в кресло роскошная длинноногая брюнетка, бросив рядом сумочку. – Дайте отдышаться. Сейчас такое расскажу. – Она сделала глубокий вдох и выдох и с чувством произнесла. – Поздравляйте меня! Перед вами крупный туроператор западной Европы!

- Ну даешь, Фроська! – восхитилась Жанна. – Значит, все получилось?

Только на днях Афродита рассказывала, что собирается перекупить известный туристический бренд у вдовы владельца. Полученные в ночном бою деньги после долгих споров были честно разделены на троих, и каждая могла поступать с ними по своему усмотрению. И теперь Афродита вступила на путь крупного бизнеса. Выглядела она тоже совсем иначе - укоротила и аккуратно уложила свои рассыпчатые каштановые локоны, была одета в безупречный кремовый костюм и классические лодочки – обычная светская львица из передачи Кати Носатчей.

-  Девочки, - начала Василиса хмуро. Видно было, что она не разделяет восторги подруг. - Боюсь, Мастер был прав. Эти деньги вряд ли принесут удачу. Лучше бы вы их отдали, не знаю, в поддержку уссурийских тигров или фонду одноглазых биатлонистов.

- Чтоб там их быстренько растащили? – возмутилась Жанна. – А мы бы снова под гондоном халтурили?

- Деньги не пахнут, - приподняла изящную бровь Афродита и потянулась за сигаретой.

- Не пахнут, это точно! – преувеличенно закивала Вася и пристально глянула Афродите в кутюрные очки. – неа, не пахнут. Они убивают. -  За стеклами очков густо накрашенные ресницы заморгали. Афродита вздохнула, отвернулась и как бы невзначай посмотрела на свою правую холеную руку с витиеватым маникюром. Вместо того, чтоб возражать, она произнесла невпопад:

- Девочки, а знаете, отчего в милиции больше всего шумели? Вот был цирк! Они пытались снять мои отпечатки, а отпечатков-то и нету! – она расхохоталась, Жанна и Вася кивали понимающе. – У всех поголовно шок и хроническая потеря интереса к скромной путане в отставке. Оно и понятно – кому хочется получить диагноз из психбольницы? Слышали, уже сделали официальное заявление, что это были разборки крупного международного наркокортеля?

- Кто б сомневался, - пожала плечами Василиса.

- …А бедность убивает еще быстрее, - Жанна пропустила утешительные новости мимо ушей и явно не собиралась менять тему. – Сколько у нас получилось, по двести тысяч на каждую? Можно пожить без проблем, мир посмотреть. Я вот думаю – не открыть ли мне ресторанчик? Скажем, индийской кухни. Назвать его, например, Шамбала. Или попроще – Запах Индии...

- Ой-ой, не советую. В Индии пахнет-то не очень. Там люди ссут прямо на улицах, так на всякий случай сообщаю, - прыснула Вася

- Ты прямо как Фрося, видишь во всем прозу. Ну, пусть будет Вкус Индии. Так пойдет?

- Гы. Дай отгадаю, какое там будет фирменное блюдо… Кремированные овощи в в заливке из Ганга?

- Вася, кошечка, - решила довести разговор до логического конца Жанна. - Шутки шутками, но только благодаря этому чемоданчику мы смогли уйти из большого секса, разве не так? Ты же тоже больше не переживаешь о завтрашнем дне?

Вася покачала головой, видно было, что спор ни к чему не приведет, продолжать его не хотелось. Тем более, что по дорожке прямо к их столику подходил серьезный мужчина в уже примелькавшемся девочкам сером костюме. Афродита его узнала и мгновенно напряглась.

- Девочки, мент. Выследил, гад….

-  Капитан Коломиец – представился мужчина. – Василиса Майстренко, это вы?

- А почему вы спрашиваете? – улыбчиво ответила Вася вопросом на вопрос.

- Мне надо поговорить с вами, недолго. Вы не против? – подчеркнуто вежливо предложил милиционер, указывая рукой на выход. Вася пожала плечом, поднялась с видимым сожалением, подняла руку и повернула к подругам ладонь – мол, все под контролем и пошла вперед. Милиционер зашагал за ней. Они вышли из кафе, Вася вопросительно посмотрела на плечистого парня с лицом и телом молодого Ван Дамма – куда дальше? «Пройдемте к берегу, я бы не хотел, чтоб нас услышали», - неожиданно сказал странный служитель закона. Он поманил ее рукой, и направился в сторону от дороги к близким кустам, не поворачиваясь к ней спиной. «Ведет себя… как матерый маньяк! Все-таки мусора и бандюки сделаны из одного теста, правду говорят люди». На обрывистом берегу не было ни души.

- …слушаю вас, товарищ капитан, - начала было Вася, но работник милиции вдруг резко развернулся и вместо ответа в Васю полетел мощный кулак. Ее реакция была мгновенной, она автоматически заблокировала удар и подсекла милиционера, он оказался на земле. Подскочил он тоже мгновенно, как распрямляется мощная пружина, перевернулся в прыжке и оказался сбоку от девушки, снова перейдя в атаку. Удары и блоки чередовались с бешеной скоростью, как в хорошем китайском боевике. Еще через мгновенье Коломиец перелетел через голову, мягко опустился на ноги, но был снесен сокрушительным ударом и снова оказался на земле, откатившись под куст. Там он неожиданно расхохотался: - Все, все, загоняла, - капитан поднял руки с покорностью побежденного.

- И что тебе от меня надо? – Васино тело чуть расслабилось, как будто приспустили тугой воздушный шарик. - Колись давай, крепкий орешек.

- Я не из милиции… То есть я да, работаю в милиции. Но за тобой я пришел от великого учителя кунг-фу. Учителя Хиу. Мы тебя давно заметили. Сразу после случая в лесу мы поняли, что в городе появился боец. И что этот боец – девушка. У тебя женский стиль, как не крути. А я разгадал тебя, когда ты танцевала – я как-то сидел в зале, не помнишь? Так вот, до тебя девушки в стриптизе не исполняли тройные удары змеи и журавля, - он наконец искренне расхохотался. У Василисы стало тепло на душе от его открытой улыбки. - Учитель Хиу сказал, что ты избранная и попросил привести к нему. И я пообещал тебя добыть и нашел. А сначала хотел как бы… размяться, понимаешь, не удержался, - капитан поднялся и склонился перед Васей, ударив кулаком правой руки в открытую ладонь левой, довольный собой и ходом событий

- Окей, считай размялся, - сказала Вася без улыбки, но почувствовав основательное облегчение. До нее всегда туго доходили дзенские шутки. – А ты знаешь, о чем порядочные люди спрашивают перед такой разминкой?

Капитан Коломиец выразил на лице недоумение двоечника, не сделавшего домашнее задание.

- Вопрос звучит так: «Куда задевались мои палочки для риса?», а потом уже можно и разминаться, хоть все кости друг другу выломать. Что мелочиться? Нет, все же мент – это врожденная мутация, уж извини. Даже если он стал на путь Дао.

- Так что, ты мне не оставляешь никаких шансов сойти с круга самсары? – хитровато переспросил Коломиец.

- Это не ко мне, товарищ капитан. Не в моей компетенции. Давай уже веди к учителю, если пообещал.

- Кстати, меня зовут Леша. Договорились? – спросил Коломиец совершенно миролюбиво. Вася хмыкнула. Они поднялись на дорогу и сели в его белую с ржавыми пятнами «копейку», припаркованную в тени акации. Коломиец сорвался  с места так резко, что шины свистнули и подняли облако пыли. «Ага, все же перенервничал боец», - мысленно констатировала Вася с легким злорадством.

Они проехали большой спальный район с безликими многоэтажками, дорога вышла к невысоким частным домам и остановились у входа в серое старое здание, укрытое густой зеленью. Во дворе дома обнаружилась обширная спортплощадка с турниками, брусьями и даже футбольными воротами. Здесь шла тренировка, около двух десятков бойцов отрабатывали защитные и атакующие блоки, и учителя среди них было видно сразу. Небольшой вьетнамец выделялся среди своих учеников так, как гора Килиманджаро между кротовых норок. Отличие было не в росте и не в одежде, а в предельной концентрации его тела и взгляда. Учитель Хиу был похож на сгусток чистого света и мудрости, что впечатляло даже непосвященного. Коломиец с Васей встали у входа на лужайку, совершили поклон. Учитель поднял голову, на его лице не шевельнулся ни единый мускул, он молча развернулся и ушел в небольшой сарай около площадки. Вернулся он с подносом, на котором стояли крохотные чашечки и такой же миниатюрный чайник. Он жестом пригласил Васю и Коломийца присесть к низкому столику в густой тени, вокруг которого лежали циновки, разлил по чашкам густой горячий напиток, темно-изумрудного цвета с терпким запахом. Вася отпила из чашки, тепло разлилось по ее телу.

- Да, это ты, - сказал Учитель Хиу, глядя Василисе в глаза. – Воплощение Им Винг Чун. Женщина-боец, ученица Нг Муи, которая создала в Шаолине новый стиль кунг-фу – винь-чунь. Женский стиль.

Вася сделала огромные глаза. Учитель продолжал:

- Нг Муи была великой женщиной. Она совершила переворот в философии борьбы. Ее монастырь был окружен врагами, помощи не было, и она решила создать новый безупречный способ защиты. И как-то увидела поединок лисы и журавля. Она соединила ловкость и гибкость лисы с жесткой точностью журавля. Но не успела разработать приемы, монастырь захватили, она бежала в деревню. Там они познакомилась с Им Винг Чун и вместе создали новую защитную технику. Им Винг Чун превзошла свою наставницу и прославилась в боях. Я знал, что когда-то тебя увижу. Как давно ты здесь появилась?

- Три месяца назад, - припомнила Вася. – Почти четыре.

Учитель помолчал, пристально глядя внутрь Василисы. Ей показалось, что по его лицу пробежала тень. Хотя это была, наверное, тень от листвы.

-  Ты наделала много шума. У нас есть пословица, что девушку под замком не спрячешь. У вас говорят про шило в мешке. Наша пословица оказалась точнее, - Учитель в первый раз чуть заметно улыбнулся, одними глазами. – Девушка должна защищать, а вместо этого убила троих мужчин.

- Девушка защищала другую девушку, слабую и невиновную, - позволила себе напомнить Вася.

Учитель посмотрел на нее молча, отпил из крохотной чашки. Потом произнес:

- Надо контролировать свою силу. Ты не умеешь. Надо учиться.

- Я бы хотела, - с готовностью отозвалась Василиса.

- Ты можешь приходить к нам тренироваться, - продолжал учитель Хиу. – Но твое настоящее место не здесь. Ты живешь по другим законам, это сложно изменить. Сложнее, чем карму. Когда ты достигнешь просветления, ты поймешь, что тебе делать.

Василиса кивнула и слегка заерзала на коврике, пытаясь правильно задать вопрос, чтоб не выйти за рамки почтительности:

- Учитель, - наконец она собралась с духом. –  Вы ничего не путаете? Я помню, что была мужчиной, жестоким завоевателем. Земля, которую я вижу в своих воспоминаниях, называется Монголия. Это был точно не Китай.

Учитель склонил голову и произнес:

- Ты не можешь помнить все явления из череды твоих рождений. Ты жила в Шаолине в начале восемнадцатого века, а в Монголии намного раньше, в тринадцатом веке. Ты можешь исследовать то, что ты делала в прошлой жизни на примере своего нынешнего тела. И по своим нынешним действиям изучать и изменять то, кем станешь в будущем. Сосредоточься на этом, и ты сможешь увидеть и понять. Тебе надо научиться жить осознанно.

Внезапно Василиса перенеслась в дикую и безлюдную гористую местность, увидела далекий утренний туман, лежащий в долинах молочными сгустками. Из дымки едва проступали очертания остроконечных пагод и крыш далеких монастырей. Там жили те, кто ежедневным подвигом удерживали мир в равновесии, лечили его от ненависти и бессмысленности, хранили его от падения в непроглядный мрак. Точно так же, как Мастер и гении спасали мир от бездарности. Жить и служить – понятия одного порядка, невозможные друг без друга. «Жить внимательно, сознавая каждый свой шаг. Из четырех осознаний, смерти, рождения, кармы и череды воплощений, самое трудное первое. Осознание смерти и непостоянства», - долетали до Васи слова Учителя.

    ..^..

12. армейские письма

Василиса уже устала смеяться, она икала и всхлипывала, и растирала слезы по щекам, но Мастер был неумолим.

- … а судья был продажный, - продолжал он.  – Там было сказано так: «судья охайный и несправедливий»…

- оха-а-айны-ы-ый… , - икала Василиса. Сама виновата – уговорила Мастера рассказать байки, которые он сочинял еще в армии, в ранней юности, вот и получай. И теперь его бархатный беспощадный голос не давал ей передышки. В пьесе про Муму граф мерялся хуем с Герасимом и повел его в суд, чтоб поставить в этом важном вопросе официальную точку.

- … и судья присудил, шо у графа хуй больше! И Герасим обиделся и задушил Муму. А потом ее утопил - уже мертвую. Да. Он ее сначала задушил, а потом утопил. Вот.

Вася захлебывалась от хохота.

- И финальные кадры такие, - Мастер незаметно перешел на суржик, - шо Муму повільно суне до буйка. Приходять дядько Тургєнєв и дядько Максим Горький и дивляться вдалечінь. Прилітає і улітає Бурєвєстнік.  І звучит Інтернаціонал. Это я в армии таку хуйню писал. Єще была пьеса «Кармен сюита». А в «Кармен сюите» вся інтрига була защщот того, що всє хлопці збирались, і у них були розмови, чи скоро вже будуть пиздить бугая. І вони всі збираються і пліткують: хто кому дал, хто нє дайот, а та целка… А там были такие Амбразура и Гутиера. Это были махи. А Кончита и там еще кто-то – это были шлюхи. Шлюхи и махи… Амбразура, Гутиера…

- Ма-а-а-ахи, – подвывала Василиса.

- … и в конце-концов вводят бугая на налигаче, і його починають пиздити бандеролєм. А один жалеет бугая и говорит – шкода, хлопці! А вони йому – а ти що, сука, не пиздиш! А ну, гляди, ми тебе щас самого одпиздим!

Мастер поднялся и подлил им вина в стаканы, хотя Васю было впору отливать водой. Она обмахнулась журналом мод, неизвестно как оказавшемся в мастерской, села на диван рядом с Мастером и осушила стакан залпом:

- А ты еще говорил, что была пьеса про Мавку и Павиана.

- У меня эту пьесу не то спиздили, не то она пропала. Я не помню, чем закончилось, но там все ебались.

- Надо же, как удивительно и необычно! – съязвила Вася.

- В армии я довольно много написал, но все пьесы были короткие. Потом еще была пьеса «У нас в Мичигане» называлась. Еще была про греков...

-  У нас в Мичигане, хахаха!.. Еще ты говорил, было такое название «Барнаул», смешное. Что за Барнаул такой?

-  Про то, как проста сільска дівчина Варя прієзжаєт в Барнаул, шукати свого хлопця, - поведал Мастер, -  А там она встрічається со спєкулянтамі і стілягамі. Но єйо рятують мєнты:  Гробов, Орлов і Коршунов. И Едіка сдають в міліцію. Вот и все. Такая пьеса, идиотская совсем. А она хочит працювать на камвольно-суконном комбинате, и поэтому она приезжает в Барнаул.

- … на кавольно-су-у-уконном…, - билась в судорогах Василиса

- Ты ж не забывай, - бесстрастно продолжал Мастер, -  что у меня в армии была обширная переписка с девушками, и много девушек писало мне, а я писал им – причем всем под разными фамилиями! И всем я слал разные свои фотографии – а фотографий… У меня было много там в клубе, знаешь, разных солдат. И чурки там какие-то... И я всем слал. И потом они мне присылали. А я, поскольку я был почтальоном, так я все это себе забирал. И мне было ж нехуй делать, знаешь. И сидел, и отето от, отвечал им на письма…

- А какие у тебя там были фамилии?

- Кадыр Кажаев - одну помню, например.

- Кадыр Кажаев!!!

- Да… Я был Кадыр-Кажаевым. Я многими был! А одна чуть не приехала со мной знакомиться. Я ей написал, шо я сын генерала, живу в Москве,  и у меня нет друзей. И живу я один в восьмикомнатной квартире. Вот. И у меня нету девушки. Так она тут же хотела приехать, чтоб таковой нарисоваться.

- Какая корыстная сука… какая! – взвизгнула Вася.

- Сука какая, да, представляешь? И она сказала, что приедет. Тогда я ей написал, шо у меня очень маленький хуй, и я еще ни разу в жизни не ебался. Но и я не уверен, шо вообще я этого хочу!

- Какая ты сволочь! – разорялась Василиса.

- И тут она, да, - Мастер хлебнул вина, пропустив Васину жаркую ремарку мимо ушей, - тут она  решила, шо, может быть, сын генерала… но хуй маленький… Хуй его знает! Может, не надо себе жизнь портить с этим пидарасом?

Василиса хохотала беззвучно, она уже потеряла голос. Она задыхалась от множественной эйфории, дойдя до состояния блаженного забытья, похожего на наркотическую кому. Это был какой-то бесконечный смеховой оргазм.

- Да. Я сказал, что у меня хуй такой, шо я должен, как честный человек, ей сразу все рассказать про себя. Та, у меня была обширная переписка в армии.. – резюмировал Мастер свои суровые армейские будни. Он курил, попивал вино и пребывал в благодушном и щедром состоянии духа. Вася наконец пришла в себя и почувствовала приступ голода, который всегда обрушивался на нее после оргазмической истерики.  Она сползла с дивана и отправилась в холодильник. Там нашлось немного соленой рыбы с соевым соусом и два огурца. Она поставила тарелку с рыбой и огурцами на стол и тут увидела в груде бумаг новый карандашный рисунок, сделанный рукой Мастера. Это было изображение непомерно узкой и вытянутой фигуры девушки с ровными длинными волосами. Девушка стояла, косо наклонив голову и глядя исподлобья с хищной улыбкой на мелких губах. Глаза ее были прозрачными и зловещими, нос крупным и крючковатым, подбородок выдавался вперед. Рисунок был сделан с особым нажимом, чуть резкими штрихами, будто Мастер торопился или волновался.

- Это кто? – поинтересовалась Василиса, ощутив неясное чувство тревоги.

- Да так, - ответил Мастер. – Просто эскиз. Ничего особенного.

Василиса припомнила, что в последнее время Мастер начал обрабатывать новый кусок мрамора. Новую работу он держал за ширмой, хотя обычно с готовностью демонстрировал свои творения. Еще она припомнила, что в последнее время он стал чаще задумываться, выпадая в середине разговора, и уноситься мыслями в одному ему известные дали.

У Василисы упало сердце. Кажется, так говорят, когда понимают, что бояться поздно?

 

    ..^..

13. ведьма

Мастер исчез. Он не звонил и не звал Василису в гости уже несколько недель. Он работал, знала она. И еще она знала, что новая работа для него очень важна. Важнее повседневных простых наслаждений, которые он весьма ценил. Так бывало во время его каждого нового творения - он отключал мобильный телефон, выбрасывал из головы посторонние мысли и лица.

Посторонние мысли. Посторонние лица.

Осознание смерти это осознание непостоянства, - повторял Учитель Хиу. – То, с чем сложно примириться. Она ходила на тренировки, они медитировали вместе с Учителем в кругу учеников, вели беседы о пути Дао. Потом она возвращалась домой и валилась на маленький коврик на полу без мыслей, без сил.

Мастер целыми днями колол и ваял, и отвлекать его было нельзя. Пару раз Василиса без спросу наведывалась в мастерскую и заставала Мастера в одной и той же напряженной позе с резцом в руке. Она бесшумно выкладывала на стол орехи, фрукты и сыр, которые он так и не съедал, и, засев незаметно в углу, наблюдала, как из мертвого белого камня постепенно появляется скуластое лицо, выпяченные губы и длинные кисти рук с чуть загнутыми ногтями. Однажды Мастер остановился и отошел от изваяния, рассматривая его со стороны. Он что-то прошептал и обвел глазами мастерскую. Взгляд его был диким и страстным. Он не увидел Василису, сжавшуюся в кресле, и снова погрузился в созерцание. Василиса подобрала с дивана свой рюкзачок и незаметно вышла за двери. Она набрала номер Жанны.

Жанна ждала ее в открытой уютной кофейне в компании поэта Миндалева и явно отчаянно скучала. Василиса мысленно выругалась и очаровательно улыбнулась им обоим. «Что ж ты не сказала, что ты сидишь с этим уродом, блин?» - рассерженно шепнула Василиса в ухо подруге, усаживаясь за столик и не переставая посылать Миндалеву лучезарные взгляды. Та беспомощно развела руками, мол – что мне с ним делать? Прилип, как жвачка к трусам. Сама же нас познакомила, помнишь? – одними губами отвечала она Василисе. Они как-то гуляли по парковой аллее и случайно повстречали поэтов Белова и Миндалева из окружения Мастера. Миндалев плотоядно рыскал глазами по сторонам с обманчиво томным и рассеянным видом. Увидев Василису и Жанну он крайне оживился и немедленно потребовал познакомить его с «возвышенной интеллектуальной подругой, конечно же благородной крови». «Нутром чует блядей, надо же!» - мысленно удивилась Жанна. Однако, помимо тонкой интуиции, поэт не сумел потрясти горячую девушку другими талантами. Он совершил роковую ошибку, сходу принявшись читать ей свои стихи, отчего обычно приветливая и снисходительная Жанна резко и непоколебимо сослалась на неотложные дела и исчезла, не подарив унылому искателю пизды даже надежды на поцелуй. Этот поступок странным образом возбудил в поэте платоническую страсть. Жанна жаловалась Васе по телефону, что с того самого дня он регулярно умолял ее встретиться с ним в разных кафе, шантажируя ее неминуемым самоубийством, а при встрече неизменно читал стихи и забывал платить по счету.

Жанна помешивала ложечкой в чашке с высокой пенкой и незаметно пихала Васю под столом коленкой с каждой новой тирадой сумрачного поэта.

- Это из нового цикла, - триумфально продолжал прерванный монолог Миндалев и без перерыва стал декламировать:

Отмеряны шпалами дна реки
Блуждания света в пыльной тьме
Я несу себя в бездне руки
Воровато грудью прильни ко мне

- Это пиздец, - потрясенно выдохнула Василиса, мужественно зажав в области пупка предательский взрыв хохота.

- Спасибо, - томно сказал Миндалев.

- Скажи, - торопливо начала Василиса, чтоб предотвратить очередное извержение рискованных откровений. – А откуда у тебя… Откуда это желание писать, рифмовать?

- О, это хороший вопрос, - горделиво поклонился Миндалев. – Думаю, ты и сама знаешь. – И он указал длинным пальцем с отшлифованным ногтем в небо.

- Неужели? - сделала круглые глаза Василиса.

- Конечно. Все мы, великие люди, такие как Пикассо, мы имеем прямую связь с высшими сферами.

- Это интересно, про Пикассо. Что у тебя с ним общего?

- Почти все, - скромно потупился Миндалев. - Вот, к примеру, ты знаешь, сколько детей было у Пикассо? – обезоружил он Васю коварным вопросом.

- Сколько?.. Хм.. по-моему, четыре…

- Пятеро! – прогрохотал Миндалев и тонко улыбнулся. – И у меня – тоже пятеро. И так же как у него – от разных жен! – при этих словах он победоносно обвел девушек взглядом и засветился внутренней радостью. – Недавно, представляете, у меня обнаружилась взрослая дочь во Франции. Я уже и забыл о ее маме, и вдруг получаю электронное письмо от дочки, которой восемнадцать лет. – Он еще шире развел узкую щель рта, лицо залоснилось от очевидных доказательств собственной гениальности. – Еще у меня есть по ребенку в Италии и Англии. И тут в Украине еще парочка детей. А еще… Еще я, как и Пикассо.. – он выдержал значительную паузу и отчеканил, – скорпион!

Лица Жанны и Васи натужились и покраснели, как у ныряльщиков за жемчугом, которые долгое время провели без воздуха. Неизвестно, какая логическая цепь выстроилась в поэтическом сознании, но Миндалев вдруг сурово произнес:

- А в последнее время меня преследует женщина!

- О ужас! - вскричали девушки.

- Да! – беспощадно продолжал многоженец. – Я как-то переспал с ней – всего разок. И она… Она кончила ровно пятьдесят раз!

- Ты считал? – на всякий случай уточнила Жанна.

Миндалев убедительно развел руками – а что мне было делать? Пришлось сосчитать от скуки. Еби и считай, еби и считай. Тяжелая доля секс кумира. – И теперь мне нет покоя. Каждый день она звонит мне и умоляет снова отправиться с ней в постель! А я, я уже боюсь этой страсти, этой мании, этой наркотической зависимости! Получается, что я сам, сам подсадил ее на иглу. Ведь секс – это самый сильный наркотик!

Он принял торжествующую позу, в его лице появилось многозначительное выражение, будто он только что поделился с избранными тайным бесценным знанием.

 - Нет, Миндалев, нет. Я знаю гораздо более сильный наркотик! – завопила вдруг Жанна. Может, ты не поверишь, но это… запах исходящих из тебя газов! Попробуй набзди хотя бы раз перед девушкой, и увидишь, она больше не сможет жить без дозы! И будет преследовать тебя как собака дичь. Тебе даже стихов больше писать не придется, чтоб кого-то соблазнить. Никогда!

И она упала, на кресло бесстыдно ржа.

Миндалев резко поднялся и строго посмотрел на Жанну и рыдающую у нее на плече Василису. Видимо, он, наконец, осознал всю глубину их поверхностности. Не говоря ни слова, он забросил богемный шарф на левое плечо и стремительно зашагал прочь.

- Опять не заплатил, гад, – проорала Жанна ему вослед. – А сожрал две отбивные!

- Ты меня спасла, Жануся, - сказала Вася голосом раненого бойца. – Жить вообще пиздец как страшно. Но для меня нет ничего страшнее, чем блевать в публичном месте при незнакомых мне людях.

На следующий вечер Василиса отправилась к Мастеру поделиться мистическими прозрениями поэта Миндалева, надеясь немного отвлечь ваятеля от его изнурительных трудов. Уже с порога она увидела, что ширмы и куска мрамора больше нет.

Она осторожно прошла в мастерскую. Около стола на диване сидела странная диковатая голая девушка, с недобрым выражением на скуластом лице. В ее руке горела свеча, она разливала расплавленный воск по блюдцам. Она не обратила на вошедшую ни малейшего внимания. Василиса ее узнала. Это лицо она видела на эскизе Мастера, и эти же черты неделями все четче проявлялись под точным резцом. Значит, все повторилось.  Но теперь – с новой, незнакомой ей жизнью. Открылась балконная дверь, и в комнату зашел Мастер. Он улыбнулся Васе с нескрываемой гордостью:

- Привет! Ну как, нравится тебе? Это ведьма.

- Что значит ведьма? – не поняла Вася.

- Она настоящая потомственная ведьма, - с придыханием произнес Мастер. Будто сам не верил, что ему удалось создать такое чудо. - Ее бабушка была ведьмой. Она умерла задолго до ее рождения. Перед смертью она позвала свою дочь и сказала: «Через два года в этот день ты родишь девочку. А  когда ей исполнится пятнадцать лет, отдай ей мою магическую книгу».  Все исполнилось в точности!.. Представляешь? – Мастер радовался и наслаждался, наблюдая за тонкой мистической девушкой, занятой теперь разрезанием живой мышки. Стол был залит кровью зверька, который уже не пищал. - Правда, она красивая? – спросил он Василису.

Василиса промолчала. Ему и не нужен был ее ответ. В его глазах, прилипших к ведьме, светилось упоение. Примерно так он смотрел на Василису еще совсем недавно. Теперь она стала для него невидимой. Это было больно. А еще на его груди, плечах и шее Вася с удивлением рассмотрела темные синяки засосов. Ее рот открылся в изумлении. Она потянулась рукой к чернильному следу около соска.

- Это меня Ведьма покусала! – произнес Мастер с таким триумфом, будто он только что покорил крупное племя воинственных зулусов.

На стене около окна появился диковинный рисунок, сделанный черным маркером, похожий на детские каракули. Там было изображение скорпиона, окруженного латинскими буквами и закорючками. На первый взгляд рисунок казался бестолковой шалостью. При рассмотрении пугал угрюмой безвыходностью. Скорпион лежал на двух квадратах и был прочно заточен в два неразрывных круга.  

- Ты увлекся магией? – тыкнула Вася пальцем в зловещие каракули.

- А, это не я. Это она мне нарисовала оберег. И чтоб деньги приворожить, - вскользь, будто не придавая каракулям значения, пояснил  Мастер. Незнакомое ребячливое выражение появилось в его лице. Не смелое и буйное, как раньше, а восторженно-бессмысленное, какое бывает у детей на американских горках. Или же Василиса видела Мастера искаженно, из-за серой влажной пелены, предательски застелившей ее глаза.  

«Он сделал ведьму, а она делает его. Круг замкнулся», - простучало пульсом в Васиной голове.

Ведьма поднялась с места, подошла к тазу с водой и побрызгала из таза на пол и стены. Потом проговорила несколько непонятных слов, до Васи донеслось что-то вроде «аум-аум». Ведьма выговаривала гласные, чуть их растягивая.

 Мастер не отрывал от ведьмы глаз. Все, что она делала, невероятно развлекало и радовало его. Он подошел к ней сзади и тихо поцеловал в затылок. Она замерла, склонила голову и вдруг тихо рассмеялась. В ее смехе слышалось прорастание болотных лилий и пение совы. У Васи похолодели руки. Ватными ногами она отошла к двери, повернулась и посмотрела в мастерскую напоследок. «Пока!» - бросила она Мастеру и вышла, не дождавшись ответа.  Дверь мастерской тихо закрылась за ней.

Она знала, что Мастер ей больше не позвонит.

Все кончено, поняла она.

Все кончено, думала она, идя по улице.

«Ты так захо-очешь те-е-плоты

Не полюбившейся когда-та-а,

Что переждать не сможешь ты

Трех человек

У автомата!» - несся энергичный голос вульгарной поп-сирены, воплощения простонародной мечты о непоколебимом торжестве обычного и земного. Песня гремела  из уличного кафе, где Мастер с Васей еще недавно гуляли козу. «Какого еще автомата?» - чужим удивлением удивилась Вася. Она увидела Мастера в солдатской защитной каске, который вырывает автомат из рук сразу троих человек, ему это удается без особых усилий, и он немедленно начинает стрелять вокруг себя и по Василисе короткими меткими очередями, и она убегает и петляет, как заяц, между базарных лотков. Оттуда кровавыми брызгами рассыпаются раненые и убитые помидоры, арбузы тыквы и связки таранки. Из соседнего двора донесся нестройный перезвон гитарных аккордов, ломкий мальчишеский голос пел щемящую дворовую сонату, которая неожиданно зазвучала в унисон с песней про автомат:

Шумел бушующий камыш
Судили парня молодого
Он был красивый сам собой
Но в жизни сделал
Много злого.

Парень молодой-красивый-сам-собой вытащил из-за пазухи здоровенный кухонный нож, который непостижимым образом незаметно прятался под его мятой белой рубахой, и тоже присоединился к Мастеру. Вместе они ринулись преследовать Василису и разносить все, что встречалось на пути. Она не успевала смотреть по сторонам, но всеми внутренностями ощущала разруху и ужас, царившие вокруг. Вокруг нее лежали руины Карфагена а дыму и стонах. Над разрушенным до основания древним мертвым городом висела ущербная луна, кособокая, как кусок масла, край которого растаял от близкого костра.

Все кончено? – отрешенно спросила Вася у луны и очнулась у себя дома.

- Все кончено, - выдохнула она в лицо Жанне и Афродите, которые стояли на пороге. Девочки не были готовы увидеть ее такой. За несколько дней, которые она провела, запершись от всех, лицо стало мертвенно серым, темные пятна залегли под распухшими от слез глазами, из-под прозрачной кожи выпирали ключицы, джинсы обвисли на ней складками.

- Что значит - все? – преувеличенно сурово и резко спросила Жанна. То, что дела плохи, она поняла уже по Васиному  голосу в трубке и примчалась к ней за пять секунд, объезжая немыслимые пробки по тротуарам, почти по воздуху, не останавливаясь на гипнотические взмахи полосатых палок. Вася впустила девочек, отвернулась и легла на пол, где провела, судя по всему, все последнее время. – Какое нахуй все? Так, подруга, давай попробуем посмотреть на дело трезво. Твой демиург завел себе новую игрушку. У него всегда их были тонны, что изменилось?

Афродита молча и нежно гладила Васю по волосам, плетя из них замысловатые косички, чтобы отвлечь и утешить ее, как маленького ребенка.

- Он забыл меня, - одними губами произнесла Василиса.

- Это грустно, кошечка, я знаю. Еще как знаю! Думаешь, меня мужики не доводили? Но я их никогда не радовала своими страданиями. И ты не должна сдаваться без боя. Ты же боец, Васька! Заведи себе любовника. Или двух. Сколько народу вокруг тебя шеи сворачивают, без шуток. Вон хоть Лешка - совсем усох, только и разговоров, что о тебе. Хоть и мент, а жалко пацана. А ты ходишь слепая, влюбленная в непонятно что, как зомби. На одном твоем Мастере свет ребром не сошелся! – попробовала она развеселить Василису.

- Не могу я смотреть ни по каким сторонам, Жанка, - заговорила Василиса чужим осиплым голосом.

- Почему это? Ты хоть раз переспи с кем-то другим, просто попробуй, а потом и говори!

- И попробовать не могу. Понимаешь… Он меня создал.

- В каком смысле?

- В самом прямом. Из ребра.

Жанна наконец-то поняла. Она мрачно свистнула. Афродита выронила из руки косички. - - Жизнь своих современниц раздолбал он один, - процитировала Жанна недружелюбно.

***

песня василисы о смерти

И когда ты твердо решишь умереть, жизнь начнет крутить тебе свой рекламный цветной демо-ролик. Трехмерный, со стереозвуком. И с запахом, от которого закружится голова в предчувствии счастья. Ты слышишь, как пахнет земля после ливня? То-то же, скажет она.

Посмотри, начнет она броский завораживающий показ, посмотри на эти просторы и необъятность, красота же. Ослепительные облака станут ватно плыть под твоими ногами, яркая птица с лиловой звездой на грудке сядет к тебе на колени, проплывет совсем близько стая дельфинов, огромные львы посмотрят на тебя желтыми глазами убийц, зрачками ножей. И станет забавно и дивно. Эти рассветы, этот щемящее трогательный стебелек пушистого цветка, мягкая теплая волна по телу, ночной бриз с моря и изящная цепочка на запястье. Янтарные яблоки на столике в саду. Хочешь – смотри, хочешь – бери себе. Вкусно же, правда? - скажет тебе жизнь. Ты плачешь? Что за нелепость. Живи. Это так сладко – жить. И радоваться солнышку и дождичку в четверг. И свежий ветер зашепчет в твоих волосах, когда ты выйдешь вечером из дома. Зашепчет о радости, которая рядом – хочешь смотри, хочешь бери себе. И будто случайно среди обычности послышится музыка. Острые фиолетовые и зеленые лучи пробьют тугую ночь и тысячи рук взметнутся в шаманском ритме, тысячи гибких горячих тел задвигаются в дыму, прожекторах, под звездами и пальмами. You know I want you. I know you want me.  Как просто и хорошо, правда? – спросит жизнь. Не усложняй. Не копай. Не страдай. Живи. Дыши.  Смуглое тонкое плечо. Белое платье, мягко упавшее в песок. Нога, рука, шея, запах, запах. Чужой. Чужой? Так даже лучше. You know I want you. I know you want me.

Пей меня, ешь меня, скажет жизнь. Пей и веселись. Глоток ледяной воды в зной, стакан пряного вина в снежном лесу под прозрачной скалой, чашка терпкого чая на пыльной улице в городе-карнавале. Пей-веселись. Пейте и веселитесь, сказано вам. Чего вам еще надо-то?

Чего еще? Кроме вина и веселья? Немного. Совсем немного, ответишь ты с легкостью. Верни мне его запах. Всего лишь? М-м-м. С этим проблема, да. Это мелочь, но – никак, пойми правильно. Зато. Зато всегда можно найти замену. Как тебе вместо запаха (остывшее, улетевшее) - скорость и сигарета(сильное, звонкое)? – предложит жизнь. Неплохо, ответишь ты, чтоб не обижать ее. Сигарету можно взять, а от жизни надо отказаться, как сказал один честный поэт.

    ..^..

14. сила точки

«Переход в точке силы означает, что надо отправляться в путь, если ты знаешь дорогу, уверен в своем корабле и в том, что день благоприятен, даже если твои друзья недоверчиво остаются на берегу. Как только сложатся благоприятные условия, и подует попутный ветер, поднимай парус. Если же ветер стихнет за несколько миль до места твоего назначения, будь настойчив и возьмись за весла».

«Книга Пяти Колец» Миямото Мусаси ( Кольцо Огня)

Часть стены рухнула, подняв облако пыли и штукатурки. Зал сразу стал просторнее и светлее. Деловитые мужчины в серых робах продолжали разрушать остатки перегородки. Окон уже не было, вместо них остались арочные проемы. Василиса бродила среди груд песка и цемента, сквозь которые  вырисовывались контуры будущего великолепия. Жанна купила это здание для ресторана всего неделю назад, и сразу же окунулась в дизайнерские идеи, ремонтные сложности и кулинарные тайны. Она не изменила своим идеям и готовилась открыть здесь индийскую кухню, для чего теперь изучала ее тонкости и вела разговоры со знатоками-кулинарами. Жанна не собиралась пускать свою мечту на самотек. «Я назову его «Сатья». Это значит святой. Концептуальное название для индийского ресторана, скажи-ка?» - советовалась она с Васей. «Любому общепиту не помешало бы, как стандарт качества», - замечала Вася. «Еда без вреда, обед без бед» – изобретали они рекламные слоганы, потягивая из трубочки фруктовые фреши. «В Сатью заходите, кушайте – не ссыте» - произнес, проходящий мимо сварщик. «Обидно, - сказала Вася, - тут ломаешь голову всерьез, а народ, играючи, создает бессмертные строки. Понимаю досаду Сальери». «Все гениальное - лЁгко», - перефразировала Жанна затертую максиму.

- Внутри стен не будет, будут небольшие колонны и много зелени. И потолок из витражной мозаики – это я увидела во сне, представляешь? – рассказывала Жанна, хитро поглядывая на Василису, довольная произведенным эффектом. – А во дворе будет небольшой бассейн. Индия в миниатюре, с горами, реками и храмами, - рассказывала она, как настоящий режиссер-профи, задумавший блокбастер и точно знающий, где и когда зрители будут смеяться и плакать.

- Ну ничего себе. Я не ожидала, что все так быстро и с таким вкусом… Какая ты размашистая! – искренне нахваливала Вася. – Хотя я всегда знала, что у тебя удивительные способности. Но чтоб такие прагматичные…

- А присоединяйся, Васька, - серьезно предложила Жанна. – Вдвоем все будет продуманнее. Две головы, сама знаешь. И фортовее. Да и веселее. Все твои печали развеются, вот увидишь.

- Ох, Жанка. Это не мое, ты уж извини. Я бы с радостью… Но у каждого свой путь, ты-то не будешь со мной спорить?

Они вышли из будущего ресторана и сели около него на один из больших камней, что завезли для стройки – колонна или макет небольшой горы.

- Как ты вообще? Выглядишь получше, знаешь. Жить будешь! – оптимистично заметила Жанна.

- Кажется, буду, - кивнула Вася. - Странное чувство. Как после ужасной болезни, или даже комы, когда почти ушел, смирился, и вдруг кто-то наверху передумал и вернул тебя назад. Знаешь, очень вкусно есть и пить, вот. Берешь яблоко, а оно пахнет не яблоком, а всеми тысячами жизней.

Жанна ничего не ответила, только обняла Василису изо всех своих сил и чмокнула в щеку.

Еще пару недель назад Василиса была живым мертвецом. Она впала в оцепенение близкое к коме и закрылась даже от подруг. Сутками напролет лежала ничком на коврике, рассматривая что-то страшное, склонялась все ниже у края черной ямы без дна и просвета. Около пяти утра, когда она так валялась в полусне-полубреду, ее вдруг пронзила резкая боль, которая начиналась чуть ниже пупка и расползалась змеей по телу. Руки и ноги стали быстро холодеть. Боль, как ни странно, привела ее в чувство. Умираю? – удивилась Василиса, и ей стало вдруг обидно так нелепо и покорно пропадать. Она вызвала скорую. Через несколько минут ее ощупывала миловидная и внимательная женщина-врач, которая пахла мылом и валерианкой. «Твердый живот, - сказала она. Но на аппендицит не похоже. Вообще ни на что ни похоже. Едем в больницу?» Только не в больницу, - замотала головой Вася. Если ни на что не похоже, она решила поехать к Учителю. Он вставал с рассветом и будто ждал ее. «Ты превращаешься в камень, - сказал он ей спокойно. - Ты принимаешь иллюзию мира за реальность, материализуешь свои страдания. Ты хочешь уйти?» - «Нет. Что-то пока не хочется», - неожиданно для самой себя ответила Вася. Учитель кивнул и сел напротив нее в лотос. Он прикрыл глаза, Вася тоже. Сначала под ее веками разбегались разноцветные полосы, потом была яркая фиолетовая точка которая ширилась и светлела. Потом точка стала желтой, сверху в голову Василисы устремился столб белого света, а из ее рук и ног стали, вибрируя, исходить потоки черной грязи. Они напоминали пенистые облака дыма из выхлопных труб грузовиков. Она не удивлялась, только фиксировала происходящее. Прошло несколько часов медитации, прежде чем Вася стала уверенно возвращаться к иллюзии жизни. Но уже без страдания. «В этой стране большая беда, здесь много мара» - произнес Учитель. «Что такое мара?» - не поняла Василиса. «Это ведьма, зло. У вас в Украине много ведьм, поэтому людям тяжело жить, хотя вокруг все сделано для счастья»,- объяснил Учитель. «Как это изменить?» - спросила она, поняв, что Учитель знал, что с ней случилось за последний месяц. «Это не изменить. Это карма Украины на много лет вперед. Это надо принять». Потом он помолчал и добавил: «Все умрут. Я умру и ты умрешь. Не надо бояться смерти. Но и хотеть не надо. Ты можешь уйти в любой момент, когда захочешь. Но дорогу домой надо заслужить».

- Скажи, вдруг спросила Василиса Жанну. А у тебя бывает чувство, что ты не должна быть в этом месте и времени? Что эти улицы, деревья – это декорация какого-то спектакля, но совсем не твоего?

- Бывает, конечно. В детстве, я помню, мне было странно смотреть на своих родных, бабушек, дедушек, Когда вся семья собиралась аулом за большим столом на какой-нибудь праздник. Мне было лет пять, но мне казалось, что эти лица мне не родные, что я здесь по ошибке. Я часто представляла, что я живу в другом месте, в огромном каменном доме с башнями возле необъятного моря. Очень ясно видела этот дом и красивых белокурых людей в нем, даже плакала. Родные думали, то у меня с головой не в порядке. Сейчас тоже бывает, но не так остро.

- И что ты тогда делаешь?

- Раньше я бросала все, ехала на море хотя бы на несколько дней. Сейчас помогает йога. Еще, как ни странно, очень просветляет чье-нибудь отважное ребро…

Жанна хитро посмотрела на Василису, та понимающе улыбнулась. Все знали, что у Жанны появился новый загадочный друг. И, хотя она тщательно скрывала своего принца от посторонних глаз, ее брызжущие радостью черные глаза выдавали ее с головой.

- По-моему, это у всех бывает - такое чувство, что им здесь не место, - пожала плечами Жанна. - Мало кто понимает, что происходит. Называют -  депрессия, тэдэ. Одни лечатся, другие колются и пьют, третьи, кто посильнее, едут в горы, в лес. Ныряют, прыгают с парашютом – все от этого. Люди меняют страны едут, летят, ползут, плывут через океаны. Потом показывают друзьям  фотографии: это я в Танзании с обезьянкой, а это – в Нью-Йорке, который никогда не спит. А это вот! Круче некуда! Это я со звездой Голливуда Джорджем Клуни. Сижу запросто, бухаю.

- А при чем здесь бедняга Клуни?

- Ну как же? Скажем, человек чувствует, что живет не той жизнью, которую ему обещали в его мечтах. Или предчувствиях. И хочет прикоснуться к тому, у кого эта жизнь вроде бы удалась. К великому, известному. Чтоб разорвать порочный круг… самсары. Интуитивно. Как в Китае есть счастливая примета дотронуться до белой женщины, гуляя по китайской стене. Или как во всем мире ищут выхода из этой же чужой карусели в обычном сексе, да.

- Хаха. И человек притягивает на себя проблемы Клуни и белой женщины. Рискованно. Или в лучшем случае - без толку. Бегает кругами, разве что разного диаметра. Что с того, что у Клуни диаметр – огого? Это все равно, что принимать душ, чтоб спастись от жары, когда сидишь в горящем доме.

-  Ясен пень. Надо бы выйти из дома. Хотелось бы знать, как.

- Учитель говорит, что все горы, моря и океаны внутри тебя. И все твои жизни – тоже. Чуть что, усаживает медитровать.

Рядом с ними остановилась роскошный белый крайслер.

- Фроська приехала, - обрадовалась Жанна. Василиса уже устала удивляться переменам, которые произошли у девочек за последний месяц. Было похоже, что для них открылись те двери, о которых каждая мечтала

Афродита вышла из машины и бросилась к подругам. «Кого я вижу! Васька, как живая!» Из машины тем временем вышел длинноволосый парень богемного вида, и подошел к девочкам походкой заезжей рок-звезды.

- А это Поль, мы с ним завтра улетаем в Непал. Вот, заехала попрощаться.  – сказала Афродита как ни в чем не бывало. - Ты ж меня уговаривала, Жанка? Поеду проверить, так ли все красиво, как ты рисовала.

Поль  сказал всем «Хай». Он был в черной футболке с надписью «ХАХУЙ ЭТО ЗДЕСЬ», в широких штанах милитари, разорванных в неожиданных местах, на его руках висело множество кожаных и вязаных браслетов, а на шее - загадочные амулеты невиданных культов. Если учесть, что раньше парни гламурной Афродиты бывали как минимум банкирами, которые даже в баню ходили в смокинге, то видеть панкообразного юношу, обнимающим радостную Фросю было смешнее, чем наблюдать суслика целующего тигрицу. И тигрица была не против. Самым непостижимым было то, что вместе они составляли откровенное и правильное целое. Девочки незаметно для себя приняли завлекательные позы, Вася зачем-то приспустила с плеча бретельку, а Жанна изогнула тонкую спину.

– Все еще проще, - голос у Поля оказался внезапно густым и бархатным, до боли похожим на знакомый наглый голос, который отозвался в голове Василисы гулкой болью. Она взяла себя в руки. – Мы едем туда жениться.

Вася и Жанна взвизгнули в удивлении и бросились обнимать Фросю.

- Вернемся, будем праздновать, - пообещала Афродита. - Поль – музыкант. Играет у нашей голосистой мулатки, которая «самотьня-боса». Так что будем теперь ездить с концертами, подружки. Виртуоз, - нежно и с гордостью похлопала она Поля по спине. Он сдержанно поклонился. Потом они с женихом прошлись по владениям Жанны, похвалили простор, колонны и идею витражного потолка.

- Ну, все, поехали мы собираться. Поль, я попрощаюсь с девочками, подождешь? - Афродита улыбнулась своей ослепительной улыбкой, Поль понятливо пошел к машине. – Кстати, - Афродита сменила тон. – Говорят, в город приехал брат нашего бывшего знакомого Русланчика с толпой своих бандитов. Позавчера ходили по клубу, всех расспрашивали. Вася, будь осторожнее, ладно? Говорят, что ищут девушку-киллера. Как узнали про девушку, вот загадка…

- Кто ищет – пусть найдет, - самоуверенно улыбнулась Василиса. – Но, думаю, ему это не понравится. Что зря бояться? Рожденный повеситься, не утонет. От судьбы не уйдешь, а на прочее неважно. Тем более, что у нас с тобой будущее - чистый лист! – расхохоталась она и помахала перед лицом Афродиты гладкой  ладонью без единой линии. Ее рука самопроизвольно очертила в воздухе резкую и мягкую дугу, издав свист кнута. Двое парней, которые проходили мимо, застыли в изумлении, повернув головы.

Вечером она зашла к Мастеру Хиу. Он привел ее в небольшую комнату с алтарем, где располагалось множество статуй будд. Они были деревянными, бронзовыми, позолоченными, с тонкими пальцами, сложенными в мудру. От неощутимого ветерка мелодично позвякивали колокольчики, тонкий запах сандала плыл от курившихся у алтаря палочек. На столике лежала книга и небольшой тубус.

Он взял в руки книгу и показал ей отрывок текста на японском. «Переход в точке силы, - прочитала Василиса – похож на переход моря вброд, или в самом узком месте. Когда все условия удачно складываются в попутный ветер, надо немедленно поднимать парус и отплывать. Точка силы случается всего несколько раз за человеческую жизнь».

- Тебе пора уезжать. Пришло время, условия сложились в точку, и медлить нельзя. Я написал письмо своему другу, монаху Шаолиня, – Учитель открыл тубус и там оказался свиток, какие писали в древности. Свиток был обвит шелковыми кистями и скреплен печатью. – У него нет ни мобильного ни интернета, – пояснил Учитель, вручая тубус Васе. - Я не знаю, увидимся ли мы снова. Я буду молиться за тебя.

Василиса вышла на улицу, незаметно оставив в тени у алтаря большой бумажный пакет, полный зеленых купюр, сложенных в пачки. Это была ее доля олигархового наследства. Она подумала, что только Учитель сможет правильно распорядиться этой массой чужой энергии, никому не повредив. Для себя она, правда, все же взяла несколько пачек - на авиабилет в один конец и на первое время жизни в чужой стране. Вечерело и смеркалось. Поблизости не было видно таксистов, и она отправилась прямо по дороге, лениво помахивая рукой, когда сзади слышался шум приближающейся машины. Все проезжали мимо, Вася шла уже довольно долго. Сзади раздался скрип тормозов, тяжело ухнули рессоры.  

- Куда тебе, зая? – высунулся из окна грузовика добродушный толстый водила, посочувствовав одиноко бредущей фигурке. Вася взобралась на подножку, перебросилась с ним парой слов, влезла в кабину. Они ехали молча, Вася порадовалась, что в кабине не играла музыка-жвачка. Водитель изредка бросал на Васю косые взгляды. Потом прикурил и без малейшего повода произнес:

- Я иду с пустыми руками, но в руках у меня лопата.

Я иду пешком и еду в грузовике

Когда я переезжаю мост, то вижу, что течет мост, а не река.

Он посмотрел на Васю и весело подмигнул ей, они засмеялись.

Дома она уснула мгновенно, без тревог и сомнений, которые мучили ее в последнее время. Ей приснилось, что они с Мастером захватили небольшой автобус и стали возить людей по маршруту. Мастер сел за руль, а Вася стала собирать с пассажиров деньги. Пассажиры были в основном бабушки, которые говорили ей – Красавица! И пытались всунуть ей в руки фантики вместо купюр. Среди них был один злобноватый старкашка, который кричал Мастеру: «Какой ты гений? В чем? Я тоже гений, я умею писать стихи! И матюкаться умею, не веришь?» Мастер хохотал и кайфовал от души, бабушки солнечно улыбались Васе и желали ей счастья. Потом автобус занесло на повороте, навстречу несся огромный джип с тонированными стеклами, водителя не было видно. Мастер попытался увернуться и стал долго и пронзительно сигналить. Сигнал длился и длился, пока не превратился в телефонный звонок.

Звонила Жанна. Она рыдала в трубку, из ее всхлипов было слышно только «Фрося» и «включи новости». На электронных часах светилось семь двадцать. Вася механически нажала на пульт, к которому не прикасалась, наверное, ни разу, пока жила в чужой квартире. Новостийный канал показывал страшное – покореженные деревья, среди которых валялись горящие обломки самолета в огне, черные останки тел, бегающие по пожарищу МЧС-ники. «… все пассажиры погибли, - сообщал голос диктора. – Напомним, что трагедия произошла через полчаса после взлета. По предварительной версии у самолета, совершавшего рейс «Киев-Дели» отказал двигатель, и пилоты пытались вернуться на аэродром».

Жанна кричала и плакала в трубке.

Афродита.

Каштановые волосы, тонкие плечи, трепетная античная богиня с повадками королевы крови. Где ты теперь? Что ты видишь? Как я буду тосковать по тебе, радость моя. И верить, что вам с Полем теперь хорошо. И что вы удивляетесь нашим слезам.

 

    ..^..

15. прощание

Древний город лежал перед ней как на ладони. С горы, на которой она сидела, были видны холмы и река, берега которой оттенились уже осенней жухлостью и безотрадностью.  Под лучами идущего к закату солнца рассыпались блики на куполах множества храмов. Широкие улицы, небольшие переулки, укрытые зеленью скверы и крохотные дворики еще были заполнены небольшими фигурками и небыстро едущими машинами. Она прощалась с домами, деревьями и самим воздухом, в котором она прожила целую жизнь за такое короткое время. Оно всегда бывает коротким, поняла она, неважно, какими линейками мерять.

«Я люблю тебя», - сообщила она, то ли безразличному к ней городу, то ли создавшему и забывшему ее Мастеру.

Я знаю, что ты должен спасать мир, и тебе не до меня. Но если бы не ты, меня бы не было, поэтому я не могу перестать тебя любить. И тосковать, потому что я несовершенна. Хоть я и похожа на человека.

«А ты и есть человек, - засмеялся Мастер, который появился рядом неожиданно. - Я всегда говорил, что женщины такие же люди, как и мы».

- Так, - сказала ему Вася. – Не хочешь ли ты сказать, что мы будем ебаться на прощанье?

«Я хочу сказать именно это. Это будет тантра».

- Как это?

«Я тебя научу. – Мастер заговорил тихо и соблазнительно. - Прежде всего нужно засуснуть хуй в пизду. Напряги воображение. Шо тебе в пизду засовывают хуй. Мы сидим напротив друг друга - вот так. И потом дальше все происходит так. Я пускаю энергию «чи» вот сюда, - он провел пальцем вертикально вниз по груди, - запускаю ее в хуй, а из хуя тебе в пизду. Дальше оно идет по твоєму позвоночнику. Потом ты пускаешь его снизу, вот так вот, и отдаешь мне в хуй назад. И тогда я его ловлю хуем и запускаю себе по позвоночнику. И обратно вот так. И оно по восьмерке должно ходить, в этом и суть. В общем, сказать тебе, шо это так вот легко… Это тебе не тазики в бане тырить! Я тебе скажу…Танрическим сексом заниматься. Мы с Никой пробовали – нихуя у нас не вышло. И я уже сказал ей: давай знаєш шо, бросим это и просто поебемся. Без тантри. «Єбіться, батько, без труби» - знаєш, как в анекдоте?»

Вася только молча закрутила головой, хихикая, мол, не знаю ни про какую трубу.

« Ну це коли сплять всі в одной кроваті. Вася маленький, батько і мати. І той, значить, батько ж хоче мати єбать. А тут дитина крутиться, не спить. І батько каже «Сина, давай будем граться в паровозика. Мати буде платформа . От паровоз зала-а-азить… а ти давай залазь зверху, будеш трубою – і чу-чу-чу, поїхали…» А той каже: «Папо, їбіться без труби! Я спати хочу!» Воно ж дитина. Не понімає, що папі тяжело…»

Видение Мастера растворилось в ярком утреннем свете.

Вася положила голову на руки.

- Мне страшно, - тихо сказала она. - Мне очень страшно и грустно без тебя. All dead, all dead, - отозвалось эхом. И все наши беззаботные игры, и все наши мечты, и каждый наш драгоценный день вместе, который незаметно сочился, как песок сквозь пальцы – все исчезло. Все умерло и ушло без возврата. А я осталась жить. И не знаю зачем. И не знаю, сколько мне блуждать по земле живым воспоминанием о потерянном рае. Помнить каждое твое движение, каждый твой запах и каждую каплю смеха с твоих губ. От которых на небе появляется радуга. В утешение всем, кто живет без тебя. В утешение всем, кто без тебя умрет.

Она поднялась, отряхнула с джинсов траву, сняла с куста дорожную сумку. Почти все свои вещи она оставила квартирной хозяйке. Та в удивлении перебирала теперь ворох шелестящих тряпок, из которых по очереди выуживала кружевное белье, танцевальный стриптизный купальник, вышитые легинсы, тунику, покрытую блестками, прозрачные бессмысленные юбочки.

К аэропорту она подъехала на такси и вышла около сквера, чтоб еще погулять, а на самом деле, чтоб еще пообниматься с тающим городом на прощание. Подступали сумерки. До самолета оставалось еще полтора часа.

Она купила себе мороженое и бродила около парковки в сладком отрешенном безмыслии и бесчувствии, облизывая тоже сладкое белое удовольствие. Поблизости стояла невыразительная группа молодых смуглых парней, которые уставились на нее в оцепенении. Вася знала, что кавказские мужчины в ее присутствии теряли в контроль над своими телодвижениями и рефлекторными реакциями, одним взмахом мизинца она могла отправить их достать с неба небольшой спутник… «Извыныте, э-э-э … Вы не подскажете нам, где здесь можно хорошо пообэдать» - обратился к ней самый, видимо, рискованный из группы. Когда он говорил, его орлиный нос двигался, это насмешило Василису. Она по-царски одарила его улыбкой. Пусть запомнят добрую украинскую девушку. «Вы  хотите поближе или повкуснее?» - вежливо спросила она, не заметив, что один из них бесшумно зашел за ее спину и резко зажал ее борцовским обхватом, а другой закрыл ее рот и нос куском тряпки. Она мгновенно потеряла сознание и обвисла в их руках. Мороженое шмякнулось на асфальт флуоресцентной белой кляксой.

- Быстро, в машину, - четко скомандовал тот, кто только что неуверенно мямлил и мялся. Он оглянулся по сторонам. Никто из торчащих на стоянке милиционеров не обернулся в сторону происходящего. Василису упаковали на заднее сиденье, с двух сторон от нее уселись два невысоких крепких парня, носы у обоих были скривлены вправо и уши выкручены уродливыми комками теста, как бывает у бывших борцов.  Смуглый с подвижным носом подошел к черной БМВ, стоящей рядом.

- Это она, не ошиблись? – спросил он, почти без акцента.

- Она, она, точно, - сказала хрупкая блондинка, с наигранными детскими ужимками. Это была Лолита. – Не сомневайся… Ринатик, а ты мне денежки сразу отдашь?

Смуглый холодно вынул из внутреннего кармана бумажник с пачкой долларов, отсчитал и протянул Лолите. Та взяла деньги, послюнила большой и указательный палец и нарочито медленно пересчитала купюры.

- Эй, милый! Ты же обещал тысячу! – она надула зефирные губы, став похожей на детсадовскую обиженную куклу.

- Пятьсот хватит, - спокойно отцедил Ринатик. – А то и тридцать, как положено у вашего бога. Скажи спасибо, что живая-здоровая. А эта сука ответит мне за брата.

Он вернулся к черному Лексусу, заглянул в тонированное окно, обошел машину спереди и сел на переднее сиденье возле водителя. Машина бесшумно тронулась.

 

    ..^..

16. побег

Ночь. Или нет? Из крохотного окна под потолком сочился серый свет и тянуло сыростью. Похоже, утро. Рассвет? Наверное, так.

Сначала она почувствовала отчаянный холод, и каменный пол под собой, потом резко заболело лицо, и она не сразу смогла открыть глаза. Левый был сплошным отекшим синяком, да и с правым было не в порядке. Хотя маленькое окно в потолке она же увидела, значит – есть чем видеть. Слабый повод для утешения. На губах запеклось соленоватой корочкой, похоже, не хватало пары зубов. Она порезалась вялым языком об обломок зуба слева. И попытка поднять тяжелую голову удалась не сразу, первым чувством было, что вместо шеи у нее теперь стальное острие, которое пронзает все тело при слабом движении. Что за катастрофа с ней случилась?

Руки и ноги просыпались и оттаивали ноющей все усиливающейся болью. Лучше бы не просыпались. Жесткие лица и удары. Ее били железным прутом. Это она вспомнила отчетливо. Первый страшный удар попал по левой ноге, и она больше не делала попыток прыгнуть с земли. Даже просто подняться. Затем, почти сразу прут со свистом опустился на ее запястье. Она, кажется, заорала. Стыдно. Прямо перед ней оказалось непроницаемое смуглое лицо с подвижным носом. Потом прут полетел ей в голову, все вокруг ослепительно полыхнуло и потухло. Почему не убили? Почему оставили здесь?

Страшное лицо с прутом в руке показалось смутно знакомым. Без перерыва в памяти проявилась картинка из недавнего, но плотно отгороженного чередой более важных событий прошлого, замелькали люди в лесу в отсветах огромного костра. Огненный бестолковый шалаш, похожий на те, которые раньше разжигали дети с красными галстуками и невменяемыми от восторга глазами. Стоп, отвлеклась. Что было в лесу, кроме костра? Да, лица. На тех лицах, из леса, застыло искреннее удивление. Они не верили, что пришел конец. Испугаться, разозлиться не успели. Лицо из леса и лицо с железным прутом сложились в одно. Неужели, остался живым? Невозможно. Ах, да, говорили же, что приехал брат отомстить за кровь брата. Кровь за кровь. Надо бы им сказать, что Ветхий завет уже пару тысяч лет как отменили. И крови-то на ней почти нет. Но и живого тела не осталось.

Почему все-таки ее оставили живой, хотя и не такой живой, как хотелось бы, в этом мрачноватом месте? Уж явно не отель и не больничная палата, так что вряд ли здесь ее будут кормить и любить. Похоже, им мало просто убить, вот пиздец-то.

Говорят, жестокость это признак отчаянного страха. Значит боевая группа крепких мужчин испугалась одной безоружной девушки в бессознательном состоянии. И не стыдно им, потомкам благородных горцев. Обидное развенчание всех мифов. Жестокий человек – это уже человек проигравший, вспомнилось ей из рассказов Учителя. Но мысль не порадовала. Проигравший здесь, судя по всему, пока был один. Точнее - одна.

Постепенно из вязкой сумеречной окружающей пелены отделился запах, стоялый запах нечистот и гнили. Затошнило. Может, здесь мусорка или канализация? Не может же она сама так пахнуть, господи. Только не это, взмолилась наконец Василиса, обращаясь к кому-то невидимому и неизвестному, и попробовала приподняться. Ей удалось сесть у стены, где она лежала на голом полу, но левая нога не слушалась и отвалилась разбухшим болезненным мешком. Вывих или перелом? Хотя, какая уже разница, сгорела хата - гори сарай. Непохоже, что ей придется на этой ноге еще куда-нибудь гулять.

Очень вряд ли.

Самолет улетел без нее. Не сложилось. Ветер сменился на противоположный, и при всем желании погрести без паруса и попутного ветра теперь это было невозможно.

Василиса стала оглядываться без определенной цели найти щелку или лазейку, но где-то очень глубоко оставляя себе ниточку надежды, тонкую, светлую, до сих пор еще уловимую. Как сильно ей всегда везло, что даже в этом окончательном глухом тупике она не верила в конец? Цементные стены, цементный пол, прямоугольный какой-то подвал. Бункер? Скорее, погреб чьего-то дома. У противоположной стены проходила ржавая труба, которая издавала тот самый омерзительный запах. У той же стены торчали металлические стойки с перекладиной, с которой свисали крючья. На таких вешают куски мяса на бойне, подумала Василиса. Для какого мяса эти орудия? Неужели для меня? Ох, как жутко все складывается. Как безнадежно. И как жить-то хочется. Неужели мне надо пить этот ужас до конца? И она все-таки заплакала. От страха и безвыходности. От своей собственной глупости. Как случилось, что за несколько шагов до настоящей жизни она взяла и растаяла рассеянной сопливостью. Девушка-воин, блядь. Предупреждали же ее, и в ней была точка силы – она ясно ее чувствовала. Была да сплыла. Кем надо быть, чтоб так бездарно ее проебать? За бездарность надо отвечать, милая моя.

Плакать было сложно, практически не из чего. Зловещие крючья покачивались перед глазами от легкого сквозняка и слегка скрежетали о перекладину. Замечательный саундтрек к какому-то фильму саспенс. Только бы не к ее фильму. Она не просилась на главную роль.  Воображение уже разгулялось, и четко виделось месиво из перебитого туловища и остатков внутренностей, подвешенных у стены. У-у-у-у…

После слезливого припадка ей стало чуть легче, иллюзорное облегчение, конечно, но можно воспользоваться просветлением в голове, чтобы что-то решить. Но что?

Она увидела подвал и себя, скомканную в углу, чужим спокойным взглядом, будто ужас происходит не с ней и вообще - не с живым человеком. А с временной, очень нестойкой комбинацией плоти. А на самом деле – случайным сочетанием фотонов света, которые могут легко сложиться в пушистый луч и ускользнуть из смертельного места в узкое окошечко на потолке. И все бы получилось легко и солнечно.

Легко и солнечно.

Внезапно из самых дальних детских глубин, где всегда до мельчайшей капли воздуха веришь в сказку и бога, в нее выплеснулась мечта. Сейчас распахнется дверь и Мастер, который все знал и просто испытывал ее на прочность, раскидает злобных животных врагов и склеит ее всю, исцелит одним движением руки в одну секунду. Снимет с нее чешую этого кошмара, засмеется и унесет туда, где счастье.

«Солнце мое, услышь меня, спаси меня», - стала молиться Василиса простой молитвой. Она читала ее, как мантру, на разные лады запекшимися губами. Она не хотела думать, что вот-вот в комнату войдут убийцы. Изо всех сил она представляла светлую огромную фигуру Мастера, античные черты его строгого лица, презрительный взгляд холодных глаз.

И разлетающихся от него мелких волков.

И в эту секунду она ощутила новую, точнее - старую боль. Ту самую, которая поселилась внутри нее, когда она потеряла Мастера - ноющую, сидящую внутри тлеющим углем, всегда готовую закрыть собой весь мир при первом порыве сквозняка воспоминаний из случайной щели. Она раскрылась ей навстречу, и боль с готовностью поползла по телу тысячами холодных и твердых змей. «Он не придет, что воешь, дура. Не мешай творцу ебаться», - презрительно обратилась она к себе. Холод пошел по телу быстро и уверенно. Если бежать все равно некуда, то, наверное, это единственный для нее выход. Не самый лучший и смелый, честно говоря, но уж какой есть. «Ты можешь уйти в любой момент, когда захочешь», - вспомнила Вася слова Учителя. Или когда увидишь такие вот нехуйовые крючки перед глазами, ответила она ему. Похоже, ей тут не стоит оставаться, «…good buy cruel world I’m leaving you today… good bye… good bye… good bye…» -  пело ей радостное дыхание побега из жизни. Василиса прислушалась к нарастающей холодящей боли внутри себя и тихо попыла по ее волне.

Законы физической природы никак не обойти, но можно довести их до логического конца.

Из камня вышла и в камень возвратишься.

«Шо неясно?»

Она закрыла глаза и почувствовала, как низ ее тела холодеет и становится мраморно твердым. Сейчас оцепенение поднимется выше и захватит все тело, и уже через несколько мгновений ее губы, ее глаза, ее волосы…

Василиса стала погружаться в забытье. Красные круги боли сменились сладким засыпанием. Ей привиделось чудесное. Она снова была в мастерской и сидела на потертом временем и страстями диване. Мастер лежал рядом на спине, был таким же беспечным, щедрым и веселым, как всегда. На стене за диваном она увидела ее любимый тонкий самодельный коврик, какие висели когда-то в деревенских хатах. Идиллический рисунок пышнотелых нимф в ореоле из аляповатых роз и неестественно зеленой листвы поплыл и зашевелился, лебеди подняли головы, листья зашелестели от нежного ветерка. Нимфы стали неожиданно грациозно помахивать толстыми округлыми руками. Василиса и Мастер лежали на тенистом берегу реки, сочная трава издавала головокружительный аромат и ласкала их.

«Я родилась, чтобы любить тебя. Но не в этой жизни», - сказала Василиса.

«А в другой жизни мы не встретимся, - благодушно ответил Мастер. – Даосы говорят, что даже листок, упавший в реку, больше не найдешь в текущей воде. Как же можно повстречать душу, заблудившуюся в самсаре?»

«А вот и посмотрим», - лукаво возразила Василиса, едва шевельнув искореженными губами.

Рядом с ними по берегу проехал сельский велосипедист в клетчатой рубашке и брюках цвета безутешности. Велосипед, похоже, был раритетным ровесником Первой мировой войны, с кривыми колесами и ржавыми спицами, но ехал на удивленье ровно. Велосипедист оглянулся, и Вася с ужасом увидела на его оскаленном лице черные провалы глазниц.

Река зашумела и подступила совсем близко...

- Ринат! Ее нет!!! –  заорал обычно сдержанный и молчаливый бандит, разительно напоминающий небольшого питбуля. Он открыл дверь в подвал и теперь покачивался на пороге, не веря своим глазам, уставившимся в полумрак, его рот открылся в беззвучном вопросе.

- Что еще? Подохла или что? Похуй. Вылететь не могла, крылья подрезали, - быстро говорил сам себе смуглый горец, также удивительно напоминающий бойцовского агрессивного пса, и похожий с убитым Русланом, как две капли грязной воды. Он бросил зверский взгляд на оторопевшее лицо подручного,  резко и напористо ввалился в подвал всем телом и набыченым лбом. На полу под светом небольшого окошка белела статуя девушки с отломанной ногой. Ринат подскочил к ней, и, по-птичьи вращая головой, стал ощупывать камень в состоянии близком к прострации. Статуя была величиной с Василису. Откуда она здесь взялась, и куда подевалась пленница – эти вопросы могли намертво озадачить даже хорошо развитый мозг, не говоря об упрощенном микро-процессоре посетителей подвала.

***

В проявляющемся утреннем свете Мастер с ведьмой лежали навзничь и смеялись. Ведьма заливисто, Мастер бархатно и довольно. «Ты моя первая девушка, которая смеется, когда кончает, - одобрительно сказал Мастер в упоении глядя на длинные темные пасмы, разбросанные по цветастой подушке не первой свежести. – И с которой я кончаю одновременно».

 

    ..^..

вместо конца

 

- Нет, мама, нет! Так не должно быть, чтоб такой конец! Я не хочу… – он заговорил с закрытыми глазами горячо и быстро, протест был внезапным, резким. А она-то думала, что он спит. Лежал так тихо, дышал ровно. Притворялся? – Ты же сама говорила, что все оживут, и все  кончится хорошо!

- Да, конечно, солныщко, все будет хорошо. Потом, позже, после жизни. А в жизни не всегда так складывается. Справедливость для одного оказывается несправедливостью для другого.

- А я хочу, чтоб здесь тоже было правильно! Чтоб хорошие побеждали.

- Хорошие… В том-то и дело, что жизнь похожа на войну или на игру своими правилами, а на войне  не бывает хороших и плохих, а есть победители и побежденные. Как и в игре. Разве ты из двух футбольных команд выбираешь хороших и плохих?

Он молчал и смотрел в темноту распахнутыми глазами.

- Или вот Америка. Ты знаешь, что всей этой страны, ее небоскребов, музыки, машин, фильмов не было бы, если бы белые жадные люди несколько веков назад не истребили индейцев, удивительных и мудрых? Которые жили на этой земле, знали тайны растений и зверей, но не смогли побороть зверство. Солдаты-захватчики жестоко убивали смелых воинов, прекрасных женщин, и даже крохотных младенцев, которые могли, возможно, изменить мир, но исчезли навсегда. И сейчас роскошные парки и статуи стоят буквально на крови. Но, солнышко, поверь  - ничто не исчезает бесследно и бессмысленно. Может быть, сила индейцев перешла в силу Америки. И победители и побежденные будто примирились. И получается вечная война и вечный мир, о чем написал книгу большой русский писатель.

Мы много что называем несправедливым. Потому что мы не знаем причин, почему что-то случается, и к чему это приведет. Причина и следствие, мой милый – это и есть карма. И если верить, что все имеет смысл, то можно пережить потерю и боль. Только так и можно пройти свой путь достойно.

А если не верить... Нет, мое солнце, только не сомневайся, пожалуйста. Ты же воин, а воин не должен сдаваться. Он должен быть смелым и твердо знать, что идет по своему единственному пути. Только так можно совершить путь достойно и честно, без страха, без боли.

… Засыпай, мое солнце. А я пока расскажу тебе, что все закончится хорошо. Даже в кромешной темноте я четко вижу, как ты улыбаешься во сне. Я целую ямочку на твоей щеке, горделивую челку и теплый уголок рта, и, конечно, молчу о том, что справедливости нет. Не бывает никакой справедливости. Иначе, почему ты так и не пришел в этот мир, мой солнечный ангел?

***

Сначала в нескольких метрах около нее глухо рухнула небольшая статуя. От падения у гипсовой фигуры откололась нога, Василиса рефлекторно дернулась, и слабо вскрикнула от неожиданности. Она подняла голову, чтобы понять, откуда свалилась каменная гостья. Из небольшого окошка в потолке свисали веревки, видимо, статую спускали на них, но уронили. На окне уже не было решетки. Что за изощренные шутки? Или часть непонятного извращения? Статуя была сработана топорно, как театральная бутафория. Сразу за статуей с потолка спустилась темная фигура в маске и черном спортивном трико, которые носят акробаты. Незнакомец бесшумно скользил в простом альпинистском сиденье, закрепленном на карабине. Он оказался около Василисы, приложил палец к губам и снял маску. Из-под маски показались светлые патлы, и голубые глаза. Обычно полные веселых искр, сейчас они были сосредоточенными и почти суровыми.

- Леха! – в невероятном удивлении шепотом заорала Василиса. Капитан Коломиец приложил ладонь к ее расквашенным губам, снял с плеча рюкзак,  откуда вынул эластичный туристский коврик с привязанными к нему веревками. Посмотрел на нее еще раз, уже пристальнее, сделал явное усилие над собой, чтоб не потерять самообладание от вида ее затекшего кровью лица. Выматерился тихо: «Бляди, как они тебя…». «Неужто так все хуйово, дружище?» - она попробовала сказать это весело. Он не стал подыгрывать, молча стал накручивать на нее систему из веревок и эластичного коврика, приговаривая скорее себе, чем ей: «Ничего, ничего, ты живучая, выкарабкаешься. До свадьбы заживет». «Какой еще свадьбы, Леха? Ты женишься, предатель?» - старалась улыбнуться Вася сквозь сцепленные от боли зубы, улыбка получилась мало привлекательной и очень несимметричной. «Давай держись за веревку, шутница, не хватало тебе упасть, чтоб завершить картину маслом… Ох, черт, что у тебя с руками.. Ублюдки конченые…Ладно, ты уж потерпи чуток». Он надежно, но не туго, обмотал ее ковриком, как коконом, и подергал за веревку. Сверху дернули в ответ.

- Поехали. Терпи, - приказал он тихо и твердо. Василиса выдохнула, сцепила зубы, оперлась плечом на веревку, прижав разбитые руки к груди, левая нога обвисла раздувшимся мешком. Веревка натянулась, и Василису поволокло наверх, к открытому окну, из которого лился серый свет, все более яркий. Наверху вторая темная фигура – двойник капитана - выудила ее из проема молниеносным железным рывком. Ловкие руки отвязали от нее нехитрую конструкцию самодельного кокона, она беспомощно вывалилась в осторожные руки незнакомца. Из проема уже показалась голова капитана Коломийца, снова напялившего маску. Василиса бегло огляделась через плечо второго спасителя. Вокруг плотной стеной стояли черные контуры деревьев, за которыми просматривался высокий каменный забор. Рядом белело огромное здание с готическими башенками, похожее на средневековый дворец в представлении дизайнеров Дисней-ленда. Отчетливо пахло близкой рекой или прудом, ранние птицы уже проснулись в темных кронах и все звонче посвистывали на разные голоса. Коломиец перехватил беспомощную Василису и, низко пригибаясь, на удивление быстро побежал с ней на руках к забору, ворота оказались заперты, зато была открыта калитка, около которой лежало трое присмиревших охранников. Прямо за воротами стояла большая черная машина, за рулем сидел еще кто-то в таком же трико и маске. Василису уложили на заднее сиденье, Коломиец втиснулся рядом, его акробатический двойник сел впереди. Они рванули с места и через несколько минут неслись по пустому шоссе. Занимался рассвет. Погони не было. Коломиец перевел дух. Все наконец расслабились и сняли маски.

- Ну как ты, кавказская пленница? - подмигнул он начинающей приходить в себя Василисе. Та улыбнулась, как могла, распухшим лицом немилосердно болевшим и нывшем. Но разве это боль? И разве это раны? После ужасов подвала и близкой смерти все прочее - детские ссадины. Которые заживут до свадьбы, да уж, Леша. Или – вместо. Главное - жива, жива, громко орала внутри нее радость, заглушая все другие ощущения.

- Хорошо, теперь уже совсем хорошо, - он улыбнулась еще шире. – Ну ты, человек-паук, теперь рассказывай. Я ничего не понимаю, сейчас взорвусь изнутри. Как вы меня обнаружили? И почему так долго-то? Я чуть было не загнулась в этой скотобойне, пока вы наряжались для кинопроб.

- Долго? Это вместо спасибо! – хохотнул Коломиец, и чуть было не пихнул ее в бок по привычке, но вовремя удержался, бросив на свернувшуюся эмбрионом Васю сочувственный взгляд. – Значит, жить будешь, уровень занудства в норме.

Василиса попыталась приподняться и сесть вертикально, и это у нее почти получилось.

- Как вычислил? Скажи Жанке спасибо, из нее бы вышла неплохая шпионка с ее чутьем. К ней в ресторан зашла Лолита, которая ни с того ни с сего начала о тебе спрашивать. А потом Жанка усекла, что эту суку на углу поджидали незнакомые мужики не из нашей местности. Жанка успела выболтать, что ты сегодня улетаешь – правда куда и когда не сказала, они сами вычислили. Потом она перепугалась, позвонила мне и все рассказала. Я, кстати, от нее только и узнал, что ты улетаешь вечером. Хотела сбежать по-английски, не попрощавшись с друзьями? Вот ты какая эгоистка, Вася.

Василиса сокрушенно промычала и замотала головой, что означало, что ей стыдно, и она раскаивается

-  Мы и ринулись в аэропорт. Но чуть опоздали – только увидели, когда тебя грузили, как картошку. Остальное – ну извини, пораньше тебя вытащить не получилось. Там охрана как в лучших тюрьмах. Хорошо, что разобрались с сигнализацией вокруг убежища – спасибо нашему Саньке, раскодировал. Познакомься, кстати.

Водитель чуть обернулся и кивнул Васе, это был типичный компьютерный гений, который застыл в виртуальном мире как в янтарной капле. Ему могло быть как пятнадцать лет, так и все двести с гаком. Неизвестно было, понял ли он, что все произошло по-настоящему или воспринимал это, как компьютерную игру с бесконечным числом жизней. Причем, во втором случае он, очевидно, действовал бы не менее надежно и изобретательно.

Навстречу им по дороге промчалось несколько бронированных машин, в которых перевозят спецподразделения «Беркута».

- Это они поехали за плохими парнями? Оперативненько. Практически вовремя, – заметила Вася иронично. Коломиец кивнул.

- Мы вызвали спецотряды по рации, уже когда тебя обнаружили. Раньше было нельзя, они бы и шума наделали и тобой бы заинтересовались. А еще неизвестно, что для тебя опаснее – бандиты или силовики. Пришлось втроем отдуваться.

- А скажи мне… что это за трюк со статуей? Она мне на голову чудом не свалилась! Или это был план номер два, запасной ход - быстрая смерть. Нет Василисы - нет проблем?

Коломиец усмехнулся с некоторой гордостью.

- А что, по-моему круто. Правда это не я, а Учитель Хиу придумал. Чтоб сбить с толку боевиков. И заодно – спецслужбы. В их научных разработках уже есть данные о сверхъестественных переходах энергии из живой в мертвую и обратно. Есть вариант, что тебя посчитают куском камня. По крайней мере, примут одной из версий. А куклу – это мы в театре Оперетты отвинтили. Я вспомнил, что видел там подходящую, зашли ночью и унесли без спросу. Не очень красиво получилось, но, понимаешь, у нас не было времени ставить в известность администрацию.

Вася тем временем разглядывала запекшиеся ссадины на своих коленях через разодранные в клочья джинсы, рассматривала на просвет синее раздувшееся запястье.

- Скажи, это же настоящее чудо?

- Что? – не понял Коломиец.

- Зарастает. Что кожа, тело - сами берут и зарастают. Ты только вдумайся, что это такое, эта жизнь. Клеточки, движение… Какие еще нужны чудеса?

- Мне на сегодня чудес точно хватит, - хмыкнул он чуть устало.

Солнце уже взошло над распахнувшимся горизонтом и било прямо в лобовое стекло. Вася исподтишка посматривала на Коломийца, почему она раньше не замечала, какое у него породистое лицо, сколько силы в каждом его движении? Кто бы еще другой ринулся ее спасать просто потому, что это смысл его жизни – спасать и защищать?

Смысл и цель.

 Как ее цель – любить. Вот зачем она здесь. Ее персональное оружие в борьбе со злом.

- Вот зарастут мои боевые раны, починятся руки-ноги и будем бороться со злом на Земле, скажи?- сказала Василиса вслух, хитро поглядывая на Коломийца.

- Нужное дело, но только где оно, зло? – отвечал он серьезно, не заметив явного кокетства. - Если подумать, то оно сидит в каждом – в тебе и во мне, так что для начала надо прибить его в себе хотя бы.

Он ей улыбался, и это была самая потрясающая улыбка в новом мире, добром и справедливом. Из которого теперь не надо было уходить. Не сейчас. Василиса подняла руку, чтоб заслониться от прямого солнечного луча, неприятно бьющего по ее воспаленным отекшим векам и тут обнаружила кое-что совсем новое. На ее руке были линии. Она присмотрелась и поразилась этой находке. Да, точно. Вот эта – жизни. А эта – любви и ума. Все на месте. Линии читались отчетливо, она увидела свои будущие дела, удачи, промахи и опасности, которые подстерегали ее. Ого. Она не знала, откуда она умеет читать по руке, как не знала до этого, где научилась сражаться, в каких жизнях читала книги и слушала музыки. Ее сознание было похоже на шкаф, из которого она время от времени добывала занятные вещи, на первый взгляд незнакомые, на второй - хорошо забытые старые. Чей это цветастый шарфик? Как - мой? А и точно, мой. Помню тенистые пальмы на побережье, и смешную трогательную чумазую девочку на мотоцикле, что торговала этими платочками и уговорила меня купить за пять секунд. Воспоминания вспыхивали в ней яркими отрывками, будто после длительной амнезии, проявлялись постепенно изображениями на фотобумаге. Сначала - контуры там-сям, потом – цвет, местами. Вот уже виден дом со ставнями, ветка с листьями и чье-то лицо. Когда, интересно, она увидит всю картинку? Теперь, наверное, скоро, теперь у нее есть линия жизни. А это вам не шутки, это - время, смысл и цель. Все можно успеть теперь, если постараться. Еще бы попутный ветер. И - не прозевать точку силы по невнимательности. Или от большого ума.

- По-моему, - сказала Вася, - ребро такой же проводник, как и другие. Не хуже и не лучше. Зря Жанка его так почитает. Да и не в ребрах счастье.

- Ты это о чем? – спросил отважный капитан.

 

Лето 2010

 

Благодарю

Виктора Олеговича, электрика - за свет

Аксинью Толстую-Олсуфьеву, психотерапевта – за понимание

 

 

    ..^..