Владимир Антропов
Мгновение Океана
(Поэзия Артема Тасалова)
Предисловие к книге "Улица сна"
Сильный ветер бьет в лицо человеку, стоящему на камнях на берегу океана - такое впечатление на меня производят стихотворения Артема Тасалова. Это ощущение соседствующей, дышащей в лицо, наполненной тайной жизнью бесконечности редко постигает современных людей, привычно замкнутых среди множества стен, стенок, оград и крыш. Когда-то звездное небо своей затягивающей огромностью могло служить образом Мира нездешнего - но мы уже давно не опасаемся комет, и в общем осведомлены о других, экзотических мирах, и даже световые годы производят впечатление скорее чего-то хитроумного, подлежащего преодолению прогрессом, чем зияющие бездны, сквозь которые еще совсем недавно плыл мир Тютчева.
Как будто из небытия себя я вижу отрешенно…
В звоне кузнечика музыка сфер разрешилась блаженно
Мальчик в траве изумрудной застыл
В бирюзовой волне бытия он свободно поплыл
Драгоценную ракушку музой забытую здесь мальчик к уху прижал
Он внимает
Он смысл вынимает из вещего мира вещей
Нежными-нежными чуткими пальцами ветра
Тронул отец сына родного чело…
Откуда могло вторгнуться ощущение соседства бесконечности - в жизнь нашего современника, городского жителя? Вероятно, сыграло свою роль время взросления, выпавшего на период, когда массы молодых людей активно искали ответы на вопросы, которые не могла дать позднесоветская действительность, официально - и по-бытовому - все более неприемлемая своей материальностью, физически оборудованной и устроенной обыденностью, и даже ожиданием будущего - так же излишне материального и понятного. Искали - в мудрости Востока, изысках его редких книг, искали - в глубине христианства, которое на время вдруг обернулось какой-то своей, новой, подлинной, "нереставрированной" стороной, безусловно впадая и в саму жизнь Пскова - древнего русского города, с его уходящей в века традицией, с его ощущением тягучего и медленного хода настоящего, исторического времени, его архитектурой, старыми деревьями, темными ночами и древними преданиями.
Мне этим городом дышать - не надышаться:
В моей крови давно он растворён…Белые белые стены монастырей
Белые белые стены церквей
Я обнимаю белые стены монастырей
Я обнимаю белые стены церквей
Пустых монастырей
Пустых церквейХерувимскую тянет-потянет хор
Священник Божий нальёт теплоты в кагор
Ароматных смол насыплет на уголь дьяк
И плывёт молитва как безвёсельный чёлн во мрак …
Прошло время. Социальные перевороты обещали открыть новый воздух, один для всех - но поманив этой надеждой - внезапно рассовали людей по их тесным маленьким жизням, заставив вовсю крутить колесо - просто ради выживания. И человек, открывающий для себя бесконечную вселенную смыслов, вдруг оказался с ней один на один.
Увидеть себя одиноко стоящим
Средь замертво павшей на землю листвы.
Так вещая вечность живёт настоящим,
В котором тебе не сносить головы…
Эта трагедия одинокого столкновения с соседствующей бездной, попытка охватить усилием сознания ее неохватные пространства, постоянное чувство соленого, бьющего в лицо плотного воздуха Той стороны - и стала главным содержанием стихов Артема Тасалова.
Эта книга - не собрание решений, не свод гармонически подобранных строк, и не рифмованная метафизика. Это свидетельство кризиса, живого мучения стоящего у края бесконечности, биение мембраны, вибрирующей под огромным давлением - то пространств жизни, которые уже кажется, никогда не смогут быть познаны - то вытягивающей огромности Той стороны, неохватимости ее посюсторонним человеческим смыслом.
Что же остается? Остается все богатство человеческих переживаний, сомнений, тоски и надежды, которыми и переполняется голос.
Стихотворения словно бы все время держатся на тонкой нити (Тоньше тонкого смысла нить…),
ничем почти не уравновешены. Даже там, где вроде бы человек наконец находит свою тишину, свой покой - мы понимаем, что это - только и есть, что точка высшего напряжения мембраны, что возвращение неминуемо, и можно только насладиться внезапным покоем, остановкой на мгновение хода обманутого внезапным прозрением, отвлекшегося времени.
Войти в тишину незаметно как в сон,
Пройти водолазом по самому дну…
И тут же:
Вот первенец-лист оборвался в провал,
Исчез в запредельную синь.Туда оборвусь, оборвался уже…
Приглядимся к этой борьбе (игре, ценой в человеческую душу) сознания и бесконечности. Мы приходим к ней уже после того, как покидаемый реальностью человек постигает наполненность этого великого молчания огромным, превышающим земное - смыслом. И в потрясении величием открывающейся картины остро и безысходно осознает временность сущего.
Пейзажи становятся проникнутыми острейшим чувством прощания и светлого угасания. Эти темы очень близки любимому автором Есенину, но автор никогда не упускает свой, собственный смысл этого угасания-прощания: уход в Иное, растворение в огромном мире блаженного осознания великого значения, потеря своей иллюзорной, земной сущности - и обретение высшей.
Опять за старое - холодный ветер здесь,
Листва осенняя клубится.
За две недели облетает весь
Парад листвы, и под ноги ложится…
Падают листья, истлевают тела, уходят друзья, слова, молодость - но небо блистает миллионами глаз, обещая жизнь иную, прекращение возвращающегося круговорота воплощений, и весь оставшийся срок существования - обещает пройти под этим пристальным взглядом.
Мильоны глаз сияют славой звездной...
Плоть, реальность в стихотворениях Артема Тасалова никогда не отделяется от себя самой, ощущаемой, угасающей, прощающейся, но еще живой. Она не есть символ нездешнего, но скорее - обещание иной встречи. В этой ипостаси - стиль, близкий символистам, парадоксально превращается почти в свою противоположность - не реальность, как символ Нездешнего, но - присутствие Нездешнего, как обретение вещами своей истинной природы и смысла. Это подобно вкусу прощального поцелуя в виду ожидающего поезда, или ощущению позднего осеннего моросящего и уже зябкого дождя.
Благодарю за этот снег,
За этот редкий, запоздалый…
Воздушный поцелуй вослед
Бредущей вдаль душе усталой…
И по Ту сторону
Но поцелуй Твой нежный и протяжный
Пусть оборвёт бессмысленную роль…
Читающий обязательно отметит - как богаты подобными ощущениями стихотворения - именно они, а не вещные приметы - становятся прямыми символами: кажется, поэт чувствует длящуюся нежность поцелуя, медленно идущий снег, созерцание неба, капли дождя на лице - как нечто остающееся, длящееся и после утраты плоти. И именно эта долгая нота придает казалось бы уже безвозвратно неуравновешенным периодам стихотворений - внезапную опору и в крайнем отчаянии перед лицом огромного прощания - внезапную надежду и вещее предчувствие.
…январский вещий снегопад…
Стихотворения освещаются прощающимися и принимающими лучами солнца - чаще осеннего или зимнего. Солнце - тепло жизни и солнце - предвестие иного света.
И сердце теплится в груди,
Как солнце плавится в снегу...
И плоть эта в стихотворениях уже не может уйти в художественную метафору, речь косвенную, - она сама именно в этой своей обнаженной простоте и есть - преображение и присутствие иного.
Бесконечность не может пустовать, ее пустота была бы невыносима - и в Океан впадает широкая река чувства Божественного присутствия, то, что всегда было центральным переживанием в жизни автора. Бесконечность обретает свою теплую блаженную надежду. И эта надежда приходит как - подлинное значение мироздания. Огромный смысл вторгается оттуда на эту сторону. Мембрана выгибается от этого гигантского давления - взгляд опрокидывается, и поэт уже видит самого себя на этой, живой, стороне - одиноким средоточием бесконечного внимания, обращенного в мир, чувствует жар горящей точки под собранными увеличительным стеклом солнечными лучами.
Это безумье распахнутое в сиянье
Отчего Ока в разорванном сердце сна
Чорные птицы это живые буквы
С пальцев поэта сходят в глубины книг…Вкус языка познать невозможно, друг:
Это язык познает иное...
Сознание ликует, приближаясь к этому высокому переживанию - но не может постоянно держаться на этой высоте - и возвращается в Мир. Начинается новый этап: осознание пути. Пожалуй, относящиеся к этой части стихотворения наиболее противоречивы и пронизаны самыми противоположными чувствами: Столкновение огромного, общего смысла сущего приходит в душе поэта в мучительнейшее столкновение с реальностью, какой он ее видит без покровов и иллюзий. Глухота окружающего к этому явственному для автора зову поразительна и заставляет искать непростые ответы. Является ли этот вторгающийся в мир Путь - железно ведущей человека судьбой? Имеет ли право на великую надежду неслышащая (а таким - оставленным, заброшенным в жизнь и одиноким порой часто чувствует себя и сам поэт, не пытаясь обмануть себя, признаваясь в принадлежности к этой плотской, бурной жизни - именно относящиеся к плоти переживания имеют характер порыва или даже взрыва, настоящее бунтует против собственного пути, лишает себя собственного значения) - имеет ли право на надежду не помнящая себя реальность?
И внезапно приходит понимание, что чувство божественного не дает никакой "брони" против этого столкновения и взрыва, что путь, жестко и жестоко заданный, - чужд гибкой, меняющей очертания душе, подступает тоска и осознание отступничества - и в то же время порыв стать тем самым мостиком в блаженную вечность, которую для самого поэта стали дорогие уже оставившие мир - стать даже ценой своей жизни.
Поэтому - живая тень -
Поэт, - и нет ему союза:
Он умирает в тот же день
Когда его коснулась Муза...
И тут начинает в полный голос говорить время, главной бедой которого является не угодничество плоти в религиозном смысле, не продажность и не поклонение мнимым богам - но разделенность, фатальная и непреодолимая оторванность людей друг ото друга - оказывается невозможным со-общение, единение в этом общении с Великим, передача этого ощущения ветра, соседства, непосредственной близости бездны и обретения нового, вечного смысла. Стихотворения захлестывает потрясение этого внезапного открытия: человек не только оказывается изначально одиноким, вброшенным в реальность, но и не получает минуты, мгновения, возможности открыться, его язык оказывается непонятен миру - и благая весть, которую он принес, оказывается написанной на чуждом миру языке.
Врастаю в камень, становлюсь немым.
Исчезла боль, горевшая веками…
В иных мирах стихи мои как дым
Летят, переплетаясь с облаками…
И своим, ясным и слабым, голосом душе человека говорит несчастная Родина, тоже ищущая того, кто услышит, тоже ждущая понимания своей отчаявшейся речи. И это осознание единства судьбы, судьбы матери и дитя - проникает в строчки…
всё что я вижу - вижу одно и то же
родина простирается словно родная мать
в воздух меня подбросила и улыбается
с тех пор навсегда раскинуты руки мои…
И горькое:
Гляди, гляди - оставленная Родина
Вмерзает в равнодушие сынов...
И это отчаяние несказанности подсказывает крайний ответ: жизнь - всего лишь сон. Важно помнить, что ты во сне и должен проснуться, что ты не более чем бабочка Лао-Цзы, которой снится, что она человек - и человек уходит в сны, как в пограничную страну счастья, обретая в них утраченное успокоение и надежду. Именно сон приближается к состоянию подлинного счастья и обретения смысла сверх и вне оболочек плоти. Этот образ, состояние, и до того, бывшее важным в творчестве - становится центральным.
И только Божий Лик в бездонной тишине, -
В безумии ума, как мир отобразится…
И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне ещё когда-нибудь приснится…
Душа чувствующего человека никогда не идет простыми путями - и читателю не стоит ожидать встретить в этой книге велеречивых аллегорий и искусно поставленных спектаклей. Не стоит ожидать и окончательных ответов - ни на все времена, ни на жизнь. Перед нами - захваченное в самом разгаре, сердцевине, еще не-решенности и противоречиях - чувство открывшейся человеку на самом краю обитания, существования, мира, - наполненной светом и смыслом бесконечности.
Перед нами - искренние свидетельства, признания души в ее высотах и падениях, в ее отчаянии и успокоении, в ее надежде и безнадежности - именно этой искренностью, свежим, открытым воздухом и ценны стихотворения Артема Тасалова. Вы, читатель, сейчас перевернете страницу, и я очень надеюсь, что и в Вашей жизни наступит мгновение Океана…
Февраль, 2011 год