Эсфирь Коблер
ЧИЧИКОВ.РУ
Или повествование о мертвых душах
'Речь - клевета. Молчание - ложь. За пределами речи и молчания есть выход'. (Чаньское изречение.)
К гостинице класса люкс, пятизвездочной по местным меркам,- если, конечно, к таковому, классу люкс, можно отнести слегка обновленную и чуть отделанную гостиницу дореволюционных еще времен в отдаленном, вполне захолустном городишке центральной России, - подкатил Бентли, вот уж, действительно, класса люкс. Из него вышел среднего роста господин, но с такой гордой посадкой головы, с такой степенной походкой, что швейцар тотчас определил его как птицу важную и с деньгами и кинулся вытаскивать багаж, согнувшись в три погибели, так что даже лица прибывшего постояльца не видел. Зато на машину загляделся: обтекаемая, с хорошей посадкой, темно-синяя снаружи и со светло-синей кожей внутри, в салоне, – неизбывная мечта швейцара, от одного вида которой у него сердце вздрогнуло и заныло.
- Чёрт! Не менее 11 лимонов стоит, - думал он о машине, поднимая вещи вслед за постояльцем.
Постоялец же, назвавшийся Павлом Ивановичем Чичиковым сам по себе, кстати, был интересен. Среднего роста, с лицом невыразительным, но промытым и постоянно слегка улыбающимся, плотного телосложения, но не толстый, с глазами небольшими, но зыркающими по сторонам и остро все подмечающими. Чаевые дал приличные, как и полагается: не слишком много, но и не мало.
Оставшись один, Павел Иванович внимательно оглядел свое новое пристанище. Номер был двухкомнатный, с диванчиками, пуфиками, зеркалами, большим телевизором в первой комнате и большим холодильником в прихожей. Во второй комнате стояла не то чтобы огромная, но вполне приличная кровать и встроенные шкафы с зеркалами. Все было вполне, вполне для такого скромного городка. Особенно интересовала приезжего ванна и туалет, но и тут он был приятно удивлен наличием современной сантехники со всеми необходимыми прибамбасами. Это настолько его обрадовало, что он немедленно разделся с дороги и встал под душ, омывающий его со всех сторон, компьютерное управление которого помогало постояльцу ублажать себя нежными струями.
Умывшись и переодевшись, Павел Иванович помолодел даже, и, спустившись в ресторан, выбрал себе место у окна, чтобы наблюдать за улицей, а также потребовал меню, которое, впрочем, оказалось в руках подлетевшего официанта, и тотчас было передано Павлу Ивановичу.
В меню обозначались:
- Севрюга целиком на блюде
- Судак фаршированный крабами
- Утка, запеченная с яблоками
- Поросенок запеченный целиком
Далее шел список закусок всевозможных, вин из южных стран, разных сортов водочки, десерты и…
Внимательно прочитав меню, гость развеселился совсем. Сделал заказ «на штуку баксов», как шептались официанты, и, совсем уж довольный, стал посматривать за окно.
Площадь перед гостиницей выложена была брусчаткой, даже цветной. Она так и говорила приезжим : «знай наших, и мы , небось, Европа, не лыком шиты». Однако чуть поодаль, где заканчивалась брусчатка, и начинался асфальт, виделась картина, знакомая каждому россиянину с детства. Два мужика, расковыряв асфальт и вырыв огроменную яму, неспешно курили, потому что надо было им заменить лопнувшие трубы, чтобы в окрестных домах появилась вода, но трубы все не везли и не везли, и мужикам делать было нечего. Оттого с таким интересом уставились они на дивный автомобиль.
- Ну, миллионщик, наверное, приехал, - почесал в затылке один.
- Да, наверное, - подтвердил второй. – Только что ему у нас делать?
- Да уж, наверное, есть свой интерес.
- Скажи, как думаешь, а по нашим дорогам, машина эта до Москвы или до Питера доедет?
- До Москвы или до Питера доедет. А вот до Хабаровска или Владивостока - нет. Деликатная больно.
- А как же Путин на Лада-Калина доехал?
- Дурак ты. Ведь сказано было. Ехали три машины. Как одна ломалась, он на другую пересаживался, а третью автопоездом везли.
- Тьфу! А разговору- то на всю страну. Не-а… мне бы такую вот машину…
- Дурак ты и есть дурак. Тебе за всю жизнь на нее не заработать.
- Так хоть помечтать можно!
Павел Иванович примерно догадывался о смысле их разговора, и, улыбаясь, с удовольствием уплетал севрюгу, вполне прилично приготовленную. Запивал ее, севрюжку, белым вином, тоже вполне приличным. Потом судака, фаршированного крабами, попробовал, и остался весьма доволен обедом. Завершив трапезу хорошим кофе, Павел Иванович поднялся к себе в номер и прилег на кровать.
Конечно, он знал правило – после обеда погулять минут 40. Но сегодня он притомился, а дело предстояло сложное, и потому позволил он себе соснуть часочек. Если бы кто заглянул к нему в этот момент, то увидел бы умиленное лицо спящего человека, человека с чистой совестью, довольного проделанной работой.
Ровно через час он встал, и, открыв большой шкаф, где была развешана его одежда, внимательно пригляделся к костюмам. Выбрал он очень корректный костюм цвета зеленого кофе, который сидел на нем как влитой, весь вид костюма, как и самого Павла Ивановича Чичикова, говорил как рекламный щит: « мы предлагаем нашим покупателям великолепную продукцию известных итальянских фирм TRUSSARDITRIMFORTI. У нас Вы всегда найдете широкий выбор мужских костюмов, пиджаков, брюк, сорочек и галстуков, выполненных с применением ручной работы, а также другие необходимые аксессуары». И аксессуары эти в виде галстуков, запонок, зажимов – все уже присутствовало на фигуре Павла Ивановича. Дополнялось это великолепие ботинками ручной работы из крокодиловой кожи, золотыми часами «Breguet» и сладчайшей улыбкой носителя упомянутого богатства.
Павел Иванович внимательно изучил карту города, чтобы посмотреть, как лучше добраться до мэрии, но поехал, как ни странно, окружным путем. По дороге он удовлетворенно отметил, что и ожидал увидеть: на боковых, «не главных» улицах асфальт был весь разбит, в ямах и колдобинах, фонари перекошены, а в иных и ламп-то не было, новые коттеджи за трехметровыми заборами соседствовали со старыми лачугами, и видно было, что у хозяев нет денег и крышу-то подлатать.
- Эх, матушка-Русь, - как-то привычно вздохнул Чичиков, и резко, с шиком притормозил у здания мэрии.
Махнув перед носом растерявшегося охранника какой-то красной корочкой, проскочил быстренько в приемную мэра, влетел в первую комнату с надписью «секретарь». Но вошел он туда, правда, степенно, приосанившись, и, вновь помахав, перед взором растерявшегося секретаря, парня лет 25, однако одетого, как и Чичиков, с иголочки и лихо управлявшегося с компьютером, той же самой красной книжечкой, сказал мягко, но настойчиво:
- Мне, многоуважаемый, - он взглянул на бейджик, - э… Николай Владиславович, - просто необходимо сейчас с мэром переговорить.
- Извините, - очнувшись, твердо ответил вышколенный секретарь, - Петр Алексеевич в данный момент занят. Запишитесь в порядке очереди на прием.
- Видите ли, я очень занят, - сделав сокрушенное лицо, ответил Чичиков, - но Вы не беспокойтесь. Вы скажите начальству, что приехал Павел Иванович Чичиков из Москвы с деловым предложением. – И Павел Иванович так внимательно и внушительно посмотрел на секретаря, что тот, сам не зная как, вдруг испарился и оказался у стола градоначальника.
- Простите, Петр Алексеевич, - чуть прошептал Молчалин, никогда без вызова или без предупреждения раньше в кабинет не входивший, - простите, но там какой-то господин из Москвы, утверждает, что с деловым предложением … из Москвы…и настойчиво просит о встрече. Простите, что я взял на себя смелость…
- Да уж, Молчалин, осмелел ты. Что за птица? – и мэр поднял глаза на своего секретаря.
Был он человеком спортивным, подтянутым, о здоровье заботился. Вот и сейчас только вышел из тайной комнатки, где у него тренажеры стояли. Оттого был вполне благодушен.
- Как выглядит?
- Вполне прилично, как должно, да машина…, - и он кивнул в сторону окна.
- Да?… ну что ж, проси. Кто их знает, этих столичных деятелей.
Молчалин тут же испарился. И, как по мановению волшебной палочки, на том же самом месте появился Павел Иванович Чичиков, во всем блеске и красе. Он внимательно посмотрел на градоначальника и встретил такой же внимательный взгляд.
Петр Алексеевич - роста выше среднего, лысоват, грубоват, одет хорошо, пожалуй, что и моднее, и дороже Чичикова, но взгляд имел резкий, глазами так и буравил вошедшего.
- Рад познакомиться, - ничуть не смутившись под начальственным взглядом, почти пропел Павел Иванович, - очень рад.
А сам еще внимательнее присмотрелся к начальственному лицу.
- Нет, - подумал Чичиков, - на электронные торги его не раскрутишь, - старой формации господин.
- Здравствуйте. Чему обязан? – сухо спросил Жмуровский, уловив изучающий взгляд. – Присаживайтесь. Я слушаю Вас.
- Что ж, люблю, когда вот так, прямо к делу.
- К делу, к делу.
Петр Алексеевич не любил никаких дел. Ему все хотелось, чтобы подчиненные сами догадывались, какие нынче дела. По большей части так и случалось. Градоначальник предпочитал разводить пчел и большую часть времени пропадал на пасеке. С Москвы, так сказать, пример брал.
- К делу, так к делу. Ну, вот так прямо не получится.
-Это отчего же?
- Предложение у меня не хитрое, но очень прибыльное. Однако все зависит от того, с какими людьми я дело иметь буду. Мне бы с высшим, так сказать, самым высшим светом в вашем городе познакомиться надо. Тогда и дело изложу.
Петр Алексеевич внимательно и насмешливо осмотрел незнакомца: сдурел что ли, так с ним разговаривать, или что-то там, в столицах новенькое напридумали? Еще раз осмыслил услышанное. А вслух сказал.
- Ну что ж, хорошо. Сегодня у меня, знаете ли, как раз небольшой прием. Для своих только. Вы подъезжайте часам к восьми, я вас и представлю.
На том и распрощались
- Что еще за штучка столичная, - недоумевал градоначальник, - что ему от нас надо?
Тотчас вызвал он Молчалина к себе.
- Узнай, пожалуйста, какой черт его принес. Кто таков, зачем пожаловал?
- Справочку изволите?
- Справочку, справочку!
Через полчаса лежала на столе у Петра Алексеевича справочка, где было изложено все, что только известно о Павле Ивановиче Чичикове. А известно было немного.
Павел Иванович служил на таможне в Москве. Уволился, правда, по собственному желанию, но тогда, когда начались на таможне проверки и посадки. Он сам ни в чем уличен не был, но осталась пара крупных нераскрытых дел. Одно – когда огромная партия итальянской мебели была записана как наша, российская, из Тмутаракани пришедшая. Разница в оплате исчислялась сотнями тысяч долларов, но организаторов аферы так и не нашли, хотя должно было их иметься не меньше десятка, чтобы такое провернуть.
Вторая – это когда состав с черной, уже в банки расфасованной черной икрой загнали на запасной путь, списали как испортившуюся и быстренько развезли по Московским магазинам. За границу она так и не попала. Отправители понесли колоссальные убытки и разорились, кто-то на этой афере погрел руки, хорошо погрел. Списали все на начальника таможни (кто ж еще такое мог провернуть!) и, хотя он клялся, что ни сном, ни духом, припаяли ему десяток лет колонии, которые он и отбывал в настоящее время.
Павел Иванович же ни в чем замечен не был, но существовал как бы в небытии. Дома не имел, зарегистрирован был в глухой подмосковной деревне, женой и детьми не обременен. Носится по свету, как перекати поле.
- Занесла же его нелегкая к нам, - подумал мэр и велел Молчалину внимательно за Чичиковым наблюдать.
- Ты, Николашка, с него глаз не спускай!
- Как скажете, Петр Алексеевич. Все понятно. - И Молчалин испарился, оставив мэра в глубокой задумчивости.
………………………………..
К восьми часам начали съезжаться гости. Минут через пятнадцать, выдержав паузу хорошего тона, появился и Чичиков, которого Петр Алексеевич представлял так:
- Павел Иванович Чичиков, наш гость из Москвы, - говорил он, - и смотрел многозначительно на своих подчиненных. А те уж смекали, как вести себя с московским гостем.
Народ постепенно собирался в небольшом зале. На мужчинах прекрасно сидели новые, с иголочки, костюмы, дамы… О, дамы блистали парижскими туалетами, золотом, бриллиантами, которыми были усыпаны чуть ли ни с ног до головы, так что в глазах рябило от сверкания и блеска.
Первым подскочил к Павлу Ивановичу Молчалин, крепко подхватил под руку и повел с гостями знакомить.
- Господин Манилов - начальник департамента образования и культуры (приятнейший человек лет сорока, совершенно современный – вежливый и умный взяточник со стажем, с манерами сладкими и, можно сказать, изысканными). Он сразу сказал:
- Очень, очень рад знакомству. Приезжайте в гости. Мы тут все скученно живем в одном посёлочке, за городом. Будем рады, - и сладко улыбнулся, не улыбнуться в ответ было невозможно. Только отойдя от него, отчего-то захотелось Чичикову руки вымыть, будто в патоке завяз.
Затем сам представился начальник дорожного департамента господин Собакевич. Руку так пожал Павлу Ивановичу, что тот чуть не вскрикнул от боли.
Человек неопределенной профессии, господин Ноздрев, повел его сразу в покер перекинуться, еле отбоярился Чичиков, проиграв немного денег.
Но вот каким-то отдаленным видением промелькнула дочь градоначальника. Стройная, с нежным округлым личиком и огромными синими глазами (чисто ангел – умиленно подумал Чичиков), одетая с той изысканной простотой, которая и была на самом деле диктатом настоящей европейской моды: длинная вишневая юбка и короткая белая кофта подчеркивали прекрасную фигуру. Все того высшего качества, что знающий человек только порадоваться мог и этой дивной фигуре, и наряду, ее облегавшему. Одно золотое колечко с небольшим бриллиантом увидел Чичиков, поцеловав протянутую ручку. Больше никакие украшения не сверкали на ней, не выделялась она, как ёлка на новый год. И запах духов был тонкий, но дурманящий, и испарилась она тотчас, как познакомилась с Чичиковым. Тот так и остался стоять, глядя ей вслед.
- Это Наталья моя, - пробасил над ухом Петр Алексеевич. Она в Кембридже учится. Манеры какие-то западные усвоила, не обращайте на нее внимание.
Чичиков и рад был бы не обращать, да какой-то занозой засела она у него в голове.
Вечеринка «для своих» больше походила на небольшой венский бал в провинциальном варианте.
Для начала под музыку «Сказки венского леса» танцевали вальс примы балетные из местного оперного театра, потом из той же оперы пел неплохой баритон, а когда маховик вечера завертелся, артисты разбрелись по залу, то там, то тут подхватывая танцоров и одиноких невест.
Вообще, местный градоначальник отличался любовью к искусству, а, вернее, к искусницам. Но все же оперный театр отремонтировал, давал артистам подработать на своих «вечеринках». Иногда, правда, заносило его не в ту сторону; однако, если ухаживания не нравились очередной фаворитке, были слишком настойчивы, его быстро можно было укротить с помощью Марьи Васильевны, жены мэра, которая ни то, что его самого, а весь город в руках держала. Петр Алексеевич никогда ей не возражал.
Хуже приходилось драматическому театру. Правда, не так, как вначале 90-х, когда хаос был невообразимый, и артисты сидели с шапкой на пороге театра под плакатом «Подайте на ремонт здания». Теперь и крышу залатали, и какие-то крохи платили регулярно, но, в основном, зарабатывали на гастролях, которые мэр помогал устраивать.
Еще Павел Иванович присматривался к батюшке, настоятелю Собора Святой Троицы. Вел он себя как хозяин, все подходили, любезничали, просили благословить. Подошел и Павел Иванович. Просил также позволить навестить батюшку, так как в городе проездом, а хотелось бы побеседовать. На то были у Чичикова свои виды. Отец Амвросий разрешил и даже час назначил.
Ехал к себе в гостиницу Павел Иванович в весьма хорошем настроении. Даже напевал что-то. Так как приехал он в третьем часу ночи, то на следующий день спал до полудня. А затем, отобедав и приведя себя в надлежащий вид, стал наносить визиты. Так ездил он целую неделю, расспрашивая, прислушиваясь и принюхиваясь.
Первым делом навестил он начальника городской полиции. Можно сказать, для его, Чичикова, целей, самое главное после мэра лицо. С Николаем Николаевичем, так главного полицейского звали, отобедали они в уютном ресторане. Угощал, конечно же, Чичиков. И недаром. Так узнал он, что полиция и мэрия соседствуют в городе, и живут душа в душу, все правильно понимая.
- Наш лозунг – живи сам и жить давай другим, - весело стрекотал Николай Николаевич, - если, конечно, нам с Петром Алексеевичем нужно, чтобы ты жил, - захохотал он.
- Очень верно. – Заметил Чичиков.- Кто не понимает, кому платить надо, тот, собственно, в бизнесе и не живет.
- Тертый калач, - подумал полицейский начальник. А вслух добавил – У нас все тихо, никакого криминала, я тут сам смотрящий, - проговорился он.
- Вот и славненько. Я дельце одно задумал, в пользу, так сказать, отцов города, надеюсь, вы не откажитесь. Но не спрашивайте сейчас. Пока секрет. Как всё улажу, так и скажу.
Чичиков увидел, как шея главного законоблюстителя напряглась и покраснела. А, надо сказать, что был он худ и вертляв, и такое выражение его телосложения говорило о крайней степени волнения.
- Все будет хорошо, даже весьма отлично, - поспешил Чичиков успокоить Николая Николаевича.
Посещал Чичиков и начальника почты, который славился тем, что ни одна посылка в город не доходит и из города не исходит без досмотра, так как оказывалось, что часто вещи, куда-то там посылаемые нужны и ему самому и его подчиненным.
Затем Павел Иванович побывал и у батюшки. За обедом был приятно удивлен рассказом о том, что отец Амвросий устроил при церкви приют для детей из бедных семей, где родители пьют или вовсе детей бросили, еще небольшой дом престарелых, и столовую для совсем уж нищих.
- Из каких таких денег, нельзя ли узнать, батюшка?
- Отчего же? Можно. Я наших воров трясу. С них не убудет, а бедным подмога.
- Это как же вы добиваетесь такого результата, батюшка?
- А это уж мой секрет, у всякого свой ключик есть.
- Ну что ж, будет вам еще на бедность, - задумчиво проговорил Чичиков, решив, тысяч 50 рублей в конце дела на церковь пожертвовать. Ведь за ним грехов много тянулось.
Чичиков все более был доволен, что выбрал именно город N, хотя мог выбрать и любой другой. Все здесь, даже грехи и разбой, были какими-то патриархальными, под отеческим крылом мэра и полиции, процветающими, ничем на фоне всей России не выдающимися, но даже как-то и стыдливость имеющими, и желание замолить содеянное.
Согрешил и покаялся.
Согрешил и покаялся.
Видно оттого и несли батюшке Амвросию немалые деньги.
Всем удобно. Даже, кажется, что и совесть чиста, если таковая имелась. Хотя основными прихожанами церквей и мечети был, конечно, народец бедный, просящий у Бога или Аллаха защиты, потому что больше и просить-то не у кого было. Синагоги в городе не имелось, потому что евреев совсем не осталось.
Прояснив для себя все ему нужное, Павел Иванович решил, наконец, отправиться в гости к тем, кому представлен был на вечеринке у мэра.
Он, правда, заехал к Петру Алексеевичу со словами благодарности и покорности, и еще сказал, что, как только выяснит для себя все детали, так и расскажет градоначальнику о сути дела, но посулил ему деньги немалые.
Жмуровский возмутился и разозлился.
-Ты со мной что, в прятки или в поддавки играть вздумал? так я тебя в порошок сотру!
- Да упаси Бог! - полушутливо, полусерьезно воскликнул Чичиков, - как можно! Я просто должен до конца все обдумать, понять, а в результате и выгоде – не сомневайтесь, а то ведь, - он согнул шею, - и голова с плеч.
- Хорошо, что понимаешь, - процедил Жмуровский сквозь зубы.
А Чичиков про себя подумал: «Эк тебя самомнение заносит. Привык: хозяин – барин». Павел Иванович вспомнил любимое высказывание, вычитанное у Станислава Ежи Леца: «Бог сотворил нас по своему образу и подобию. Но откуда уверенность, что он работал в реалистической манере?»
Надо сказать, что господин Чичиков был изрядно образован. Окончил два факультета: экономический и журналистики, в одном городке, расположенном недалеко от столицы. Не стал рисковать в столичный вуз поступать. Там еще, в провинции, остались старые профессора, и знания Павел Иванович получил те, что и хотел, а уж о службе он сам позаботился. Правда, теперь, в сорок лет – ни кола, ни двора. Зато денежки на черный день были отложены. И с помощью всесильного в городе N князя – Петра Алексеевича, - надеялся он весьма пополнить свой капитал.
Расстались они самым любезным образом. Но, как только дверь за Чичиковым закрылась, мэр вызвал к себе Молчалина.
- Ну что? Выяснил, чем он занимается?
- Одним словом сказать можно: принюхивается.
- Уж не новая ли это политика? Все тайно разузнать, а потом бабах, всем по шапке? Ты присматривай за ним.
- Не сомневайтесь.
Чичиков, между тем, продолжал свой путь, посмеиваясь над слежкой, которую давно уж он приметил.
**********************************
Ехать надо было около часа. Дорога не центральная, не загруженная. К «своему посёлочку» отцы города проложили по новой технологии отличный асфальт. Дорога весело бежала по пригорочкам, - в городах уж и забыли, что местность у нас холмистая, - поэтому машина то ныряла вниз, то взлетала на небольшой холм и снова устремлялась вниз, по обочинам дороги то тянулся лес, то поля. Только лес теперь весь стоит в России в буреломах или выжжен пожарами, а еще заражен клещами так, что и войти страшно в него. Как упразднили единое лесное хозяйство, убрали лесников, поделили между частниками, - в основном, новыми русскими, то есть бывшими бандитами, - так и убили центральную Россию, как теперь убивают Сибирь. А еще фермерам не дали заниматься землей (а как же, самостоятельные больно, подать бандитам, читай властям, не платят), поля заросли бурьяном, борщевиком, а еще хуже, кое-где и амброзией, о которой в России и слыхом не слыхивали, она ведь в Центральной Америке только росла, зато теперь ее забросили,… весь юг заражен, и что делать с ней, не знают. Вот уже и в самое сердце России продвинулась. Но какое дело до этого тем, кто власть в руках придерживает? Их деньги, их дети, их дома давно уже не в России.
Тянулись вдоль дороги и убогие домишки, кое-где подлатанные, а кое-где совсем провалившиеся. Продавался на обочине и различный товар: от картошки и огурчиков с огорода, до ковриков с лебедями или тиграми. Мчавшиеся по шоссе автомобили, вернее, их владельцы, конечно, не могли не видеть этого, но презрительно думали: «Вот лохи убогие!»
От крамольных мыслей отвлекла Чичикова открывшаяся панорама: с очередного пригорка увидел он огромный кусок вычищенной и ухоженной земли, обнесенный трехметровым забором, который весело спускался вниз, к чистому озеру и, обняв озеро, замыкал круг. Из-за забора виднелись крыши трех – четырехэтажных вилл, или лучше сказать, замков. Чичиков гордо въехал в открывшиеся для него огромные ворота, так как охрана предупреждена была, и ворота тут же за ним закрылись.
Первым, ближе к воротам, стоял дом начальника Управления учебными заведениями, господина Манилова. Дом был двухэтажный, крепкий, но какой-то скромный по сравнению с открывавшимся за ним видами на трех- четырех, а то и пятиэтажные дворцы. Чичиков , подъехав к дому, отметил приятный полисадничек из роз, очень красивый, но какой-то неухоженный. Ветки не обрезаны, дорожки не убраны.
Как только Павел Иванович вышел из машины, Манилов уже шагал ему навстречу, широко раскрыв руки для объятий, от которых уклониться не было никакой возможности:
- Как я рад, как я рад! Хорошо, что к нам пожаловали! – прямо пропел он и повел гостя в дом, любезно распахнув перед ним двери.
- Душечка! – вскрикнул он, - Помнишь, я тебе о новом знакомом рассказывал? Так вот он – Павел Иванович Чичиков собственной персоной!
Навстречу его возгласу вышла весьма симпатичная худенькая брюнетка, с греческой родословной, как оказалось. Но при взгляде на нее сразу становилось ясно, что она не из тех древних греков Эллады, а из новых, чьи предки лет двести на юге России рыбой торговали.
Затем были гостю представлены сыновья- погодки, Федя и Петя, от гримас которых, Чичиков как-то поежился даже. Павлу Ивановичу показали дом – небольшой – в пять комнат и всякие подсобные кухни и ванны на первом этаже, бильярдная с одиноким столом для игры и весьма посредственными картинами на стенах – на втором этаже.
Потом, после небольшой преамбулы о приятном знакомстве и московских модах, гость был приглашен к столу. Неизменный борщ сменился запеченным поросенком, потом кофе, торт, шоколад, фрукты, в кабинете, попозже, – сигары и неплохое вино.
Раскуривая ароматнейшие сигары, Павел Иванович посматривал на Манилова, а тот, в свою очередь, с приятнейшей улыбкой, во все глаза («водянистые какие-то» - думал Чичиков) смотрел на своего гостя.
Наконец гость приступил к делу.
- Видите ли, - начал Чичиков, слегка заикаясь даже, - видите ли, мы тут с градоначальником вашим встряхнуть, так сказать, общество захотели, дать людям подзаработать, сделать деньги, что ли.
Манилов все также, улыбаясь, смотрел на него. Чичиков осмелел.
- Мы хотим собрать тысячи полторы человек, для начала. Нет, учредителями будут так сказать «отцы города», а мэр – во главе. Так вот. С каждого потребуется тридцать пять тысяч долларов, Ну, для нас это пустяк! Эти первоначальные деньги уйдут, так сказать, на развитие дела: участки купим, кто заработает – домик построит. Или в складчину – один общий дом, - врал Чичиков вдохновенно. Захотят отработать деньги и заработать – каждый должен привести пять человек. Схема такая: с этих пяти вы получаете по 5000 долларов. Вот уже вы двадцать пять тысяч отработали, остальные деньги, пардон, на общее дело. Но эти пятеро тоже хотят отработать, и вы с каждого, - а они в свою очередь приводят по пять человека, - получаете по 5000 долларов и вы со своих и они со своих. Отработали свое, а с тех, кто под вас приведет еще и еще – вы уж заработаете, сколько сможете. Ну, нам, конечно, эти деньги – пустяк, на бедность… (хотя для самого Павла Ивановича намеченная им сумма, около миллиона долларов, вовсе пустяком не была).
Манилов даже подпрыгнул.
- Гениально! Люди дома себе построят, из халуп выедут! Все так просто!
Чичиков смотрел во все глаза. Манилов, что, в самом деле, такой дурак? Подзаработают ведь только учредители, остальные – хорошо, если окупят и небольшую сумму приобретут, а самый низ пирамиды разорится совсем. Вершина – вот кто будет все иметь, Петр Алексеевич. Меньше чем за пять миллионов долларов Жмуровский и пачкаться не будет.
- Дорогой вы мой! – причитал Манилов, - мы все тут хорошо заживем, в мире и благоденствии.
- Вот ведь, - думал Чичиков, - вроде всеобщего счастья желает. А ни он ли организовал в одной из подчиненных ему школ сексобучение для лучших учениц. А потом поставлял их в Москву, неким депутатам Государственной Думы, для прохождения дальнейшей службы, так сказать?
Вслух же сказал:
- Очень рад пониманию и сочувствию. Надеюсь, что мы с вами станем большими друзьями.
Вечером Чичиков позвонил Собакевичу – не сможет ли тот его принять завтра к обеду, и, договорившись, отправился спать в предоставленную ему комнату в самом радужном расположении духа.
Утром, позавтракав изрядно, самым добродушным образом простился Чичиков с хозяевами, и, хотя по поселку и пройти в светлый летний денек можно было бы с пол часика до коттеджа Собакевича, но не принято было. Поэтому Павел Иванович сел в любимый Бентли и медленно покатил к замку господина Собакевича. Солнышко светило, птички пели, травка зеленела, и даже бабочки порхали над ровно подстриженными лужайками. Наслаждаясь идиллической картиной, Чичиков и не заметил, как оказался возле массивных ворот дома Собакевича. Ворота сами собой открылись, тут же поднялся затвор гаража, куда Павел Иванович вкатил свою машину, но никто не вышел ему навстречу, никто не стоял у порога, хотя Чичиков и заметил голову Собакевича в окне второго этажа. Надо сказать, что здание было внушительным. Три этажа верхних, один подземный, широкий фасад удлинялся внушительным, не менее чем на пять мест, гаражом. Вдоль ограды, а Собакевич оградил себя даже внутри поселка, росли сосны и ели, возле крыльца – розы, но не так, как у Манилова, разлапистым кустом, а вьющиеся куртины. В дверях встретила Павла Ивановича молодая, приземистая и округлая прислуга, с холеными руками, в белом передничке.
- - Добрый день, - сказала она серьезно, - Вас в гостиной ждут. И провела Чичикова в гостиную – огромную комнату, заставленную антикварной мебелью, но с современным кинотеатром, чуть ли ни во всю стену встроенным.
С массивного дивана поднялся не менее массивный господин Собакевич, - он и в дорогих костюмах, сшитых на заказ, - выглядел как медведь на балу, а дома, в опрощенной одежде, был что вдоль, что поперек.
- Рад, очень рад, - как-то, морщась, прорычал он,- что, видимо, означало: « Какой чёрт тебя принес?»
- Я, если ты не запамятовала, дорогая, - обратился он к жене, - тебе про делового человека из Москвы говорил? Так это он – Павел Иванович Чичиков.
Чичиков, делать нечего, подошел к пухленькой ручке, протянутой ему, взглянул на невыразительное лицо, и подумал: «Под копирку что ли такие лица делают?»
Поговорив немного о всякой всячине, перешли к столу. Время было обеденное. Подавали:
суп из белых грибов и шампиньонов со сливками с добавлением картофеля и лука;
с чесночными гренками; салат "Греческий" из свежих огурцов и помидоров, сыра "Фетаки", красного лука, салата "Айсберг", орегано, маслин; заправленный растительным маслом; сэндвич с теплыми кусочками мяса, баклажаном, маринованным огурцом, красным луком и тоже листом салата Айсберг; водочку, чистую и прозрачную, как слеза. А еще ТОРТЫ: каппуччино, с лесными ягодами, шоколадный; кофе, чай разных сортов и вкусов.
Собакевич, глядя на сытое и довольное лицо Чичикова, не удержался, похвастал:
- Повара из приличного ресторана сманил, деньжищи ему плачу огромные, но оно того стоит. Люблю славно поесть!
«Ну, хорошо живет, даром, что Собакевич», - подумал Чичиков, отвалив от стола.
А вслух сказал:
- Спасибо, так спасибо. Давненько так приятно не обедал.
- А теперь, - грубо прервал его излияния Собакевич, - извольте в мой кабинет, о деле поговорим. И, не сказав «спасибо», не взглянув на жену, вышел вон из комнаты. Чичиков поспешил за ним.
Усевшись за массивный, видимо дубовый, письменный стол, и не спуская с Чичикова взгляда, Собакевич только пробасил презрительно:
-Ну?
- Извольте, - не смутился Чичиков, и изложил ему суть дела.
Собакевич даже расхохотался.
- Я начальник Департамента дорожного строительства. Ты знаешь, какие миллионы я в асфальт вкатываю? А ты мне предлагаешь несколько тысяч долларов заработать!
- Во-первых, несколько сот тысяч долларов. Во-вторых, без налога и отчислений и все шито-крыто. Если что – я козел отпущения. Но, в случае тревоги, укачу. Только ищи меня… В-третьих, более всех поимеет господин Жмуровский, не менее пяти миллионов, а то и более, быть может, а быть полезным начальству…
Собакевич призадумался.
- Если я сразу десять человек приведу?…
- То удвоите свою сумму, а если каждый из них по пять человек… – то деньги в кубе, и в вашей кубышке.
- Ну, что ж, я согласен. А теперь, дорогой гость, когда мы договорились, пора и честь знать.
Вечерело, но что ж делать, когда хозяин столь негостеприимен? Чичиков выкатил машину из гаража и уже из машины позвонил Ноздреву.
- А, друг! Давай ко мне. Знаю, знаю, Собакевич скорее из дома выгонит, чем ночевать оставит! Я через три дома от него. Давай, приезжай.
Ноздрев аж на дорогу выскочил, чтобы Павла Ивановича встретить.
- Что? – смеялся он, - выгнал Собакевич, выгнал, на ночь глядя! Ну, гад паршивый!
И Ноздрев заржал во всю силу своих могучих легких. От смеха тряслись его полные красные щечки, тряслись гусарские усы, подрагивали плечи, и глазки, и без того маленькие, превращались просто в щелочки.
Чичиков, правда, не находил ничего смешного в своем положении, но улыбнулся на всякий случай. Правильно сделал. Ноздрев, увидев его улыбку, так хлопнул Павла Ивановича по плечу, что плечо заныло и, как-то само собой, опустилось вниз.
«Чёрт, - подумал Чичиков, - а если б я ему возражать стал? Он мне что, кулаком и в морду? А, пожалуй, что и кулаком». Чичиков вздохнул, и, пришпоренный хозяином, подпрыгивая, вошел в дом.
Сам дом был вполне добротный, хорошо обставленный, разумно разделенный на два этажа, по комнатам и всяким удобствам, но везде был беспорядок страшный. Вещи валялись на полу целыми кучами, в холодильнике только пиво, но и водочка имелась, и банки каких-то консервов. На подоконнике – батарея бутылок вина, некоторые были открыты, видно, что хозяин пробовал вкус каждого.
- Ты на мое безобразие не смотри! – заорал он так, будто Чичиков был глухой, - я служанку отпустил на пару дней, у нее дела, а мне других нанимать неохота. Приедет – уберет.
Вечер провели они мирно, попивая вино и играя в карты, причем Чичиков проиграл некую значительную сумму Ноздреву. Он видел, что тот мухлюет, но молчал, хозяин – барин, а ему утром еще предстоял разговор с Ноздревым.
Спал Чичиков сладко в отведенной ему наверху небольшой спаленке, хотя и доносились иногда снизу пьяные песни хозяина, но, устав и понервничав, Павел Иванович восстанавливал свои силы для новых утренних битв. И недаром.
Утром, наскоро съев яичницу с колбасой, на большее Ноздрев был неспособен, приступили они к разговору. Павел Иванович изложил суть дела, но увидел только выкатившиеся от изумления глаза Ноздрева.
- И что, Жмуровский согласился?! – воскликнул он. – Какого ему рожна? Он казенные деньги гребет лопатой! А Собакевич твой деньги эти в асфальт закатывает! Уж, поверь, я-то знаю!
Чичиков и не сомневался, что господин Ноздрев для всяких темных махинаций человек незаменимый.
- Да ты сам посчитай, - сказал он, - сколько к Петру Алексеевичу денег привалит без воровства, без налога, почти честным путем. Все сами и принесут. И нам, у истоков стоящим, доход не малый. Это последние пайщики без копейки останутся. Ну, лохи, они и есть лохи, они в деньгах и делах всегда последние. А ежели что – Жмуровский тут ни при чем, все на меня валить будут, а я птичка перелетная. Запахнет жареным, и фьють, меня и нет.
- Ну, ты, брат, даешь! Вот я тебе сразу тридцать пять тысяч долларов выложу, - и он достал деньги из какого-то грязного портфеля, - ты бери, бери, распоряжайся. Людей я и так притащу. Не захотят добром, приволоку силой! И расписки не надо!
И он сунул в карманы прекрасного чичиковского пиджака пачки денег. А тот так и остался стоять, разинув рот.
- Но только изволь, побалуй меня, уважь, как и я тебя! Купи у меня пару щенков, я кавказцев развожу и питбулей – нарасхват идут. Тебе по дешевке уступлю.
- Побойся Бога. Куда я их дену? Не в машине же держать буду?
- М-да! А вот картину мне подарили. Купи ее, я в мазне не разбираюсь.
-Да куда ж мне и ее, - вздохнул Чичиков, - ни кола, ни двора.
- А ты участочек тут для дома прикупи! Я устрою! – тут же воскликнул Ноздрев.
Но Чичиков только махнул рукой и боком, боком подскочил к двери, быстренько, пока хозяин что-то еще орал, открыл гараж, выкатил свой неизменный Бентли, и был таков. Разогнался со страху во всю мощь, несмотря на дождь и плохую видимость. Через полчаса скатился в кювет, едва не перевернулся, выскочил из машины; пытаясь вытащить ее, махал проезжим руками, чуть ли не на дорогу выскакивал , но все летели мимо. Остановился только какой-то старый грузовичек, водитель, парень простецкий, подхватил его навороченную машину, и с трудом доволок до небольшой придорожной гостиницы, где рядом и автосервис и автозаправочная были. Чудак даже денег не взял с Чичикова, посочувствовав его приключениям под дождем.
Чичиков, весь промокший, злой и недовольный ввалился в гостиницу, но был встречен очень приветливо, что несколько отрезвило его. Хозяйка сама подскочила к нему, посочувствовала, тут же велела работнику Петруше отнести чемодан нового постояльца в лучшую свободную комнату, взять у него все мокрые вещи и помочь чем можно. Чичиков разглядел только, что хозяйка, женщина лет сорока, - потом он узнал, что это госпожа Коробочка, так ее звали, - вся какая-то округлая: и ручки округлые, и тщательно уложенная головка округлая, и попа, весьма внушительная, такой же формы. Платье на ней было веселенькое, васильковое, в контраст проливному дождю за порогом.
Комната, куда попал Павел Иванович, была чистенькая, в духе «а ля рус» обставленная. Широкая кровать накрыта лоскутным, но теплым и чистым одеялом, на ней уложены подушки – от большой до малой, - на любой вкус, везде вышивки и рюшечки, но и современные, весьма модные удобства имелись. Чичиков отдал с себя все: и костюм, и туфли ручной работы, и мокрое белье. Правда, посчитал он, что после местной сушки и стирки, будут они для него потеряны навсегда, но даже и не расстроился, так он был измучен. Приняв душ и облачившись в длинный халат, позвал он официанта, попросил сто грамм водочки, бутерброд с красной рыбкой на закуску и салат, какой имеется. Все тотчас было исполнено, и, умиротворившись, Чичиков лег спать. Как потом выяснилось, проспал он почти сутки.
Как же был он удивлен, проснувшись на следующий день к обеду, когда увидел туфли свои начищенными и аккуратно поставленными у двери, не изменившими ни формы, ни цвета (а ведь ручная итальянская работа!). Костюм висел на вешалке и был в таком виде, будто его только что привезли из дорогого магазина.
- Вот это да! – подумал Чичиков. – В грязь лицом не ударили!
Он умылся, побрился и спустился в ресторан, где уже обедали несколько постояльцев и проезжих. Павел Иванович заглянул в меню и опять был приятно удивлен: цены умеренные, а выбор блюд первоклассный. Одних только салатов и винегретов было штук тридцать:
Винегрет овощной. Свекла, картофель, морковь, огурцы маринованные, огурцы свежие, горошек консервированный, масло растительное.
Винегрет овощной с маринованными грибами. Cвекла, картофель, морковь, грибы белые маринованные огурцы маринованные, огурцы свежие, горошек консервированный, масло растительное.
Винегрет овощной с сельдью. Свекла, картофель, морковь, филе сельди, огурцы маринованные, огурцы свежие, горошек консервированный, масло растительное.
Кальмары под майонезом. Отварное филе кальмаров под классическим майонезом «Провансаль».
Салат «Берлинский». Ветчина, сыр, отварное куриное филе, свежие огурцы, нарезанные тонкой соломкой под классическим майонезом «Провансаль».
И ещё, и ещё….
А блинчики?!
Блинчики - тонкие блинчики на молоке.
Блинчики с грибным фаршем.
Блинчики с мясным фаршем.
Блинчики с ветчино-сырной начинкой.
Можно не продолжать…
А вот мясное:
Котлеты Пожарские – классические рубленые котлеты из мякоти птицы.
Лазанья с разной начинкой.
Мясо по-капитански - отбивная из свинины, запеченная с грибами и сыром.
Мясо цыпленка фаршированное ветчиной и сыром, филе цыпленка фаршированное ветчиной и сыром, и так далее.
Чичиков сначала растерялся, а потом потребовал для себя, все, чего душа пожелала, а пожелала она многое, так что отвалил он от стола, почти засыпая снова.
Утром проснулся Павел Иванович совсем отдохнувшим и с новыми мыслями.
- А почему бы мне, - думал он, нежась в уютной постели, - не предложить хозяйке поучаствовать в нашем деле? Наверняка у нее при таком щекотливом бизнесе есть немало должников. Она из них деньги и вытрясет. Вот ведь она какая рачительная хозяйка; и гостиница приятная, и ресторан хороший, и автозаправка тут же, и автомастерская небольшая. Небось, работает баба с утра до вечера, а она уж в возрасте. Пусть так просто и подработает.
В самом хорошем расположении духа спустился к завтраку, подождал, пока все разошлись, и подсел к хозяйке.
- Уважаемая Настасья Петровна, а у меня к вам дело есть. - И, недолго думая, изложил он суть самого дела.
Коробочка и краснела и бледнела, и пугалась во время разговора, а потом сказала, вытаращив глаза:
-Что-то я ничего не пойму. Странно все это. Да и денег у меня таких свободных нет – все в деле.
- Да чего странно? Устроитель сам мэр и,- он поклонился, - ваш покорный слуга. Все, так сказать, отцы города участвуют. Вы у своих должников деньги отобьете (а ведь нимало их у Вас), и еще в прибыли останетесь.
- Да странно все как-то. Вы вот лучше у меня варенье в дорогу возьмите – сама закатывала, надолго хватит, или медку, пасека-то лесная, или консервы куриные, тоже сами делаем. Пригодится.
Чичиков согласился, что в дороге все пригодится. Но сейчас его не это интересовало. Он все уговаривал и уговаривал Коробочку. А она все краснела и бледнела, но не соглашалась.
- Экая дубиноголовая! – воскликнул про себя Павел Иванович в сердцах и, оставив свои уговоры, потребовал счет, чтобы ехать дальше.
- Да вы не обижайтесь, - вздохнула Коробочка, - я человек маленький, у меня всякая копейка в деле, а вы поезжайте к господину Плюшкину. Он самый богатый человек в округе, а, может, и в России. Он совладелец крупной нефтяной компании, деньги лопатой гребет. Странный он, правда, да вы подход к нему найдете. Дом его тут за лесом. Ему и лес, и поле принадлежат. Поезжайте, не пожалеете.
- Ну, дубинноголовая, - возмущался Чичиков, - отъезжая от гостиницы. – А впрочем, чем она хуже какой-нибудь рублевской проститутки, которая вдруг, - с какого перепугу? – книжки пишет. Или уродина и стерва, которая, опять же вдруг, сделалась образцом для подражания. Эта хоть дело делает, сама пашет, а те, мелкие хищницы, только деньги гребут и воздух портят.
Вот с такими невеселыми мыслями подъехал он к дому, а вернее, к замку, или оборонительному сооружению, крепости господина Плюшкина. Долго он объяснял у ворот, по какому поводу прибыл, называл всех, кого узнал в городе, как рекомендательные пароли. Но простоял не менее получаса, видимо, пока охрана и господин Плюшкин, узнавали кто он, откуда и зачем. Наконец, ворота открылись, машина его въехала во двор, который удивил Павла Ивановича своим запущенным видом, разбросанными везде ненужными вещами, можно сказать, хламом, неухоженными газонами и цветниками. Везде чувствовалось какое-то запустение.
- Вот тебе и самый богатый человек в округе, а, может, как говорят, и в России!
Дверь открылась, и какой-то странный человек, одетый в потертый халат и старые джинсы помахал ему рукой, зовя в дом. Чичиков оглянулся в недоумении, но, не увидев никого больше, кроме охранника у ворот, вошел вслед за человечком в дом. Роста тот был не маленького, но весь какой-то согбенный, с опущенными плечами. Небольшие его глазки так и зыркали в сторону Чичикова.
- Мне бы с хозяином поговорить, - наконец проговорил Павел Иванович.
Человек оглянулся, посмотрел на него недоуменно.
- Так я хозяин и есть. Плюшкин моя фамилия.
Чичиков отступил даже.
Вот это убогое существо – один из богатейших людей России? От него, можно сказать, страна зависит, а тут явился какой-то мышиный король перед Чичиковым, и как прикажите говорить с ним?
А ведь были, Чичиков точно знал это, и другие времена у господина Плюшкина.
Еще недавно была у него семья – жена и двое взрослых детей, сын и дочь. Лет 15 назад возглавлял он отдел в Министерстве нефти и газа. Но как пришли новые времена, быстро сориентировался, вошел в долю в нефтяной трубе, вложил деньги, много трудился, и, наконец, последние 10 лет разбогател так, что и замок построил, и недвижимость в Англии купил, и любовницу молодую завел, все честь по чести: новый русский, одним словом. Но жена не выдержала ни нового статуса, ни нового темпа жизни, ни появления профурсетки. Она заболела, – скоротечная форма рака,- сгорела за три месяца. Сын во всем обвинил отца, отсудил у него долю будущего наследства, завел свое дело, весьма процветающую фирму по программированию, женился, родил сына, и с отцом знать не знался. Дочь тоже отца не одобряла; вопреки его воле выскочила замуж за какого-то нищего офицера, и теперь куковала с ним в где-то в Тмутаракани, а еще родила двойню – девочку и мальчика. Плюшкин хотел было ей по такому случаю денег послать, да жалко стало денег. Чтоб с ней было – неизвестно, но брат подоспел на помощь. Купил в городке рядом с гарнизоном маленькую двушку для сестры и каждый месяц ей деньги посылал. А еще он решил, что как только отец отойдет в мир иной (к стыду своему, он мечтал об этом), то замок проклятый полностью отдаст сестре, а мужа ее возьмет к себе в фирму, благо, что парень толковый и сестру любит.
Но то были планы молодых.
Сам же господин Плюшкин опустился, съежился, любовница его бросила. Деньги, правда, рекой текли на его счет, но он их как-то не замечал. Недаром Чичиков обратил внимание на захламленный двор: все, что плохо лежало, или брошено было, Плюшкин тащил к себе во двор, такая вот странность проявилась в нем. Жаден стал до сумасшествия прямо.
Павел Иванович внимательно пригляделся к этому, похожему на бомжа, миллионеру, и решил на его жадности и сыграть.
Кратко изложив суть дела, он Плюшкину не дал и рта открыть.
- Понимаю, понимаю, - вы свои деньги не вложите, а на мэра вам плевать. Но ведь имеются же у вас должники?
Плюшкин кивнул.
- А сколько, извольте припомнить?
Плюшкин пожевал губами, что-то подсчитывая.
- Да, пожалуй, человек 15 мне много должны.
-- Небось, безнадежные должники.
- Это правда. Но все мелочевка, я даже разбираться с ними не стану. Ни пойду же я судиться за пару десятков тысяч долларов – себе дороже встанет.
- Вот и отлично! Я вам помогу. Прихвачу ваших должников, под вас подпишу, и долги вернете с процентами, раза в три больше. Они сами ко мне прибегут, а то я вашими ребятками пригрожу.
- Хорошо-то, хорошо, да свои денежки вкладывать я не буду.
- А и не надо. Я за вас вложу. Только уж извольте, мы договор подпишем. Я вам все деньги сполна возвращаю, но вы мне, за труды, так сказать извольте тысяч сто отдать. Вам-то тысяч триста вернется.
Плюшкин долго думал, опустив голову, наконец, кратко сказал: «хорошо», - на том и порешили.
.Потом господин Плюшкин достал откуда-то из закромов, старую недопитую бутылку водки, с грязным стеклом, и черствый кусок черного хлеба.
- Обмоем, - кисло сказал он.
Чичиков только взглянул на все это, как его замутило.
-Нет, нет, я спешу. И быстро почти побежал к двери, прижимая договор к груди.
Охранник, выпуская из ворот машину Чичикова, нагнулся к окну, весело подмигнул ему, и сказал:
- Не переживайте, хозяина недаром в округе заплатанным зовут. Будет в заплатках ходить, черствый хлеб есть, а копейку не выпустит из рук.
С этим напутствием и уехал Павел Иванович, повернув колеса автомобиля в город N.
Первым делом надо было договориться с Петром Алексеевичем. Теперь уж вся схема вырисовывалась точно
Войдя в приемную и увидев, как побледнел Николай Владиславович, Чичиков сразу сообразил, что Жмуровскому все известно. Молчалин сразу рванулся с места, но Павел Иванович его опередил. Так они и влетели в кабинет мэра – сначала Чичиков, потом Молчалин. Петр Алексеевич от досады аж кулаком по столу стукнул
- Тут что, проходной двор!? – заорал он вне себя.
Молчалин вытянулся в струнку, а Павел Иванович не растерялся. Сказал полушутя:
- Не извольте гневаться, как в старину говорили. Вижу, вижу, что вам моя самодеятельность известна. Только все ради вашей пользы. Вы посчитайте, - и он начал перечислять цифры, - таким образом, почти легально, без воровства из бюджета, без налогов, если мы хотя бы месяц просуществуем, и каждую неделю у нас будет хотя бы пару тысяч человек, то вы свои пять миллионов долларов получите, да и я, за труды, так сказать, пару лимонов отхвачу, а остальные – как смогут. Больше или меньше, но мы все это поимеем. Ну, лохи – они и есть лохи. Отцы города у вершины пирамиды будут стоять – им и деньги в руки, а внизу, знаете ли, всегда рабы или лохи.
Чичиков перевел дух после длинной тирады, и уставился на градоначальника. Он понимал, что сейчас его судьба решается. Молчалин тоже затаил дыхание. А Жмуровский соображал. В случае успеха пять миллионов долларов, можно сказать, честным путем к нему попавшие, сразу Наталье в Лондон перевести. Все будет шито-крыто, он там на ее имя домик купит, а остальное на свой счет положит на Каймановых островах – вот и решение проблемы. А ей о происхождении денег знать не надо, да она и не интересуется.
Жмуровский поднял глаза.
- А если прихватят?
- Кто? Не начальник же полиции. Он в доле. Но, если из Москвы.., так на меня валите. Мол, всем золотые горы обещал, а потом деньги цап и смылся. А я уже далеко буду. А не прихватят, еще поработаем, - и он как-то ернически подмигнул Петру Алексеевичу.
Жмуровский передернулся – показалось или правду подмигнул?
- Ладно. Зал я обеспечу, а там делай, как знаешь. Но меня обманешь – сам понимаешь… И, знаешь, народишко наш теперь в самых верхах модно не лохами называть, а перхотью, - и он хохотнул нехорошо.- Смотри, сам перхотью не стань.
Даже Чичиков запнулся на секунду от такой наглости. Но потом взял себя в руки.
- Я себе не враг, - радостно пропел Павел Иванович, и быстро выскочил из кабинета.
Молчалин, молчавший во время странного разговора, вдруг осмелел, и раздраженно спросил:
- Может не ждать, пока обманет, может сразу его того, к праотцам?..
- Нет. Подождем. Не торопись. Посмотрим, - ответил мэр.
Есть у нас теперь такой тип молодых людей, которые все хотят быстро и чисто решить. Раз – и нет человека. Нет человека – нет проблемы. Людишки такие народились: кровь – водица, жизнь, разумеется, чужая, копейка. Ни Бога, ни чёрта для них не существует. Есть только босс и деньги, остальное бред. Все это хорошо знал Чичиков – сам из такой породы был. Но и как обращаться с ними – тоже знал. Так что к субботе, когда первая встреча была назначена, он веселый, выбритый, начищенный, совсем осмелел и развеселился.
И вот наступил долгожданный миг. Удача подхватила Павла Ивановича и понесла, вознесла на вершину местного олимпа, даже дух захватывало от скорости вознесения.
- Эх, где наша не пропадала, - думал он, выскакивая на сцену самого большого в городе зала, бывшего Дома культуры, а ныне Дворянского собрания. (И откуда тут новые дворяне появились? Если только с разбойными деньгами).
Чичиков вылетел на сцену и посмотрел в зал. В первых рядах сидели главные лица города. Дальше – местный бомонд, а потом зал был неразличим, тонул в темноте, проваливался в бесконечность, и оттуда несся уже к Чичикову шелест денег. Вспомнилась ему реклама: «Мы знаем истинные ценности», - и сыпятся, сыпятся доллары, как снежинки. Вот так сейчас и к нему в карман посыпятся. И возрадуется вся ненасытная утроба этого бесконечного зала. Павел Иванович как бы вырос на глазах изумленной публики. Как бы воспарил. За его спиной, чуть боком сидел сам мэр, господин Жмуровский. На все слова Чичикова, он только важно кивал головой, стараясь ни слова не сказать, чтобы не уличили когда-нибудь, а прямо лицом к залу за столом сидел Молчалин с ноутбуком и строчил протокол. « Собрались… добровольное общество вкладчиков… создать кооператив, построить дома…»
На занавесе пролетал фильм о крае родном, а на сцене Чичиков заливался соловьем, пел и щелкал, и свистел!
- Квартирный вопрос, конечно, испортил людей, - вольно цитировал он Воланда. – Но мы можем вырваться из хрущобок. Мы кооперативно соберемся, сложимся. Выкупим землю. Господин Жмуровский, наш мэр, тому порука! Мы подведем коммуникации, построим дома, сами станем хозяевами, возьмем свою судьбу в свои руки!
Он чуть ли не верил в тот момент, что так и будет. Что бездна зала вдруг раскроется, и они со Жмуровским пойдут участок выбирать под строительство, и все будут счастливы и довольны. Он дирижировал залом, он упивался своей властью и играл от души. И вот уже поставили столы на сцене и возле сцены, и мальчики с ноутбуками быстро стали принимать деньги, выдавать расписки, а к самому Павлу Ивановичу подошли трое, сказав, что от Ноздрева, и он тщательно всех записал и деньги принял. А потом к нему выстроилась целая очередь испуганных людей от Плюшкина (видно было, что охрана господина Плюшкина очень постаралась). И понеслось, поехало!..
Целый месяц длился для Чичикова этот восторг, это упоение властью и деньгами. Но месяц пролетел, промчался как болид по шоссе. Он, Чичиков, господину Жмуровскому принес в клюве обещанные пять миллионов долларов, себе отбил лимон, как и хотел; триста тысяч, отвез Плюшкину за что сто тысяч обещанных долларов получил. («На бензин в дорогу хватит», - подумал Чичиков).
Решено было маленький прием устроить, чтобы поговорить и понять, что делать дальше – прикрыть лавочку или продолжить.
Прием был только для посвященных. Никого постороннего. Фешенебельный ресторан на день был закрыт на спецобслуживание. К вечеру стали стекаться сюда, к ресторану роскошные автомобили, из которых выпархивали не менее роскошные молодые дамы (старых тут не было), их солидные спутники солидно выходили, провожаемые шоферами, парковщиками (как-то незаметно отгонявших машины), швейцарами.
Устроили отличный фуршет. Столы стояли по бокам зала и были уставлены всевозможными яствами и напитками, сама зала была приготовлена для танцев, и, по традиции, их, танцы, начинал кордебалет оперного театра. Вальсы и мазурки Штрауса и Оффенбаха поначалу разогревали публику. А под шумок отцы города тихо обсуждали, что делать дальше – прикрывать авантюрную лавочку или еще продолжить. Уж очень соблазн был велик. Чичиков ни на чем не настаивал, со всеми соглашался, только внимательно прислушивался к разным мнениям и вел себя как Молчалин – молчал и наматывал на ус. Но вот в зал впорхнула Наталья Жмуровская. Она ни о чем не догадывалась. Отец перевел на ее счет в Лондоне миллион долларов. И она сейчас уезжала в аэропорт, далее в Лондон, к жениху – машина ждала ее у подъезда. Она приехала проститься со всеми, поблагодарить отца, и шепнуть, чтобы он не отговаривал ее выйти замуж за милого Гарри Диксона.
Она вошла – и Чичиков застыл. На ней было маленькое черное платье с длинной ниткой белого жемчуга. Классика от Шанель. Оно оттеняло ее белую кожу, в ушах сверкали небольшие золотые серьги с бриллиантами, отделанные мелким белым жемчугом, а на руке – все тоже кольцо, которое он увидел в первый раз. Очнувшись, Чичиков подлетел к Наталье и стал умолять ее напоследок подарить ему вальс. Она засмеялась и согласилась. Они вальсировали самозабвенно. Павел Иванович взглянул в ее синие глаза и как будто провалился в пропасть бездонную. Перестал соображать. Бдительность потерял. Зашептал ей на ухо:
- Бросайте жениха своего, поехали со мной! Ведь тут жить нельзя - Вы, такая чистая, и Вас в дерме измажут. Все здесь срослись в один клубок. Вот прикажет Ваш папаша и меня уничтожат, тот же Молчалин, глядишь, пристрелит, а начальник полиции скажет, что я сам под бандитскую пулю попал, подставился. Решайтесь, Наталья. Я свет переверну, чтобы Вам хорошо жилось, где угодно, только не здесь. Здесь все прогнило. И Ваш отец по острию ножа ходит. Боюсь, он – конченый человек. Время его прошло. Будущее – за Молчалиным. У него ноутбук с автоматом Калашникова слит. И дело, и разбой в одном флаконе. Будущее и за нами, может быть, если уедем отсюда. С Молчалиными нам не равняться. У них все схвачено.
Наталья сначала посмотрела на него недоуменно, как на сумасшедшего: «Что это Вы такое говорите?! Странно слышать!» - Но потом она развеселилась, посчитав его слова шуткой. Она рассказала, какой замечательный ее Гарри. Он палеонтолог, у него большое будущее, а вот она – историк, археолог. «Представляете, - какие сокровища хранит для археолога Британский музей и Британская Библиотека!»- восклицала она.
Павел Иванович залюбовался ею, забыв обо всем. А напрасно. Ведь войдя в зал в начале банкета и подхваченный вездесущим Николаем Владиславовичем, не почувствовал Чичиков, как Молчалин, обняв его нежно, прикрепил незаметно микрофон - маленький такой, - к его пиджаку. Забыл, что надо быть осторожным, не заметил, как нахмурился Жмуровский, слышавший все его речи к Наталье; как недовольны дамы, незамеченные им, а ведь они приехали разгадывать его, Чичикова, загадку. В пылу любви он уговорил Наталью на прощальное танго, и они станцевали его так пылко, так страстно, что запыхавшаяся Наталья даже засмущалась. Потом она, дождавшись тишины, попрощалась с публикой, поцеловала отца и побежала к машине.
- Прощай, Наталья. Прощай мимолетное виденье! – думал Чичиков растроганно.
Он оглянулся. И… Дамы жались к стенкам, даже поближе к выходу, а господа. О, господа надвигались на него стеной, стаей, тучей. Впереди всех господин Жмуровский, плечом к нему - Молчалин. Если и не было в их руках пистолетов, то кулаки они сжимали явно.
Чичиков попятился.
- Вы что, господа?
- За Натальей захотел приударить? - зашипел, задыхаясь, Петр Алексеевич, - или за ее миллионами, или сам в Лондон, а меня в Москве кому надо сдать? Это Я, Я – конченый человек?!! Да я тебе башку, как цыпленку сверну!
- Да что вы, что вы! – Чичиков быстро оценил обстановку. – У меня и в мыслях не было!
Но лица оставались суровы и злы. Он понял – сейчас кто-нибудь крикнет : «Ату его!» - и поминай, как звали.
Сам не зная, откуда взялась в нем отчаянная храбрость, но он заорал во все горло:
- Вы что, за дурака меня держите?! Я давно уж своему другу-журналисту в Москву все отписал, даже ваши фотографии послал. Если что – он разместит в интернете, в газете пропечатает, на телевидении репортаж сделает!
Толпа мужчин в черном замерла. (Вдруг – правда?).
А Чичиков разошелся.
- Да вы на себя посмотрите: вы же - мертвые души! Упыри! Одна Наталья – живая, да и та в Лондон умчалась. Дайте мне дорогу, а то всем хуже будет, а так хоть при деньгах останетесь.
Чичиков не стал ждать, когда они очнутся. Гордо подняв голову, и еле сдерживая себя, чтобы не бежать, он прошел через расступившийся строй, и спустился с крыльца. Крикнул парковщику:
- Машину мне, поскорее!
Сел в Бентли, и с места дал газ – 200 километров в час. Он и не заметил, как выскочил Молчалин и дал приказ очередному парню в черном. Тот вскочил в белый Мерседес, и помчался по следам Чичикова. Микрофончик был и указывал, куда едет Павел Иванович.
Хоть и был Чичиков прожженной бестией, наглым авантюристом, беспринципным разбойником, отъявленным подлецом, но и ему было страшно. Ведь убить, зарезать, поджечь, обокрасть сейчас ничего не стоит, а чем он лучше других? Вот даст Жмуровский команду, и Молчалин соберет банду, а то и сам, не моргнув глазом, перережет ему горло.
Только заскочил Чичиков на минуту в Храм к отцу Амвросию. Кинул ему 50 тысяч рубликов и фразу кинул:
- Помолитесь, батюшка, за мою душу грешную! - И тут же выскочил из церкви, как ошпаренный.
Но, очутившись в Бентли, - единственное родное существо, - вдруг понял он, что белый мерседес, стоявший у банкетного зала, находится в десяти метрах от него. Как? Откуда? Холодный пот потек по спине. Потом он взял себя в руки, ощупал тщательно костюм и нашел-таки микрофончик. На ходу выкинул он пиджак (жаль, пиджак-то от Армани, но своя голова дороже), и помчался на север – пусть думают, что он в столицу отъехал – а сам, без труда оторвавшись от Мерседеса, по окружной дороге повернул на юг, к ближайшему международному аэропорту.
Грел, грел его грешную душу билет c открытой датой на самолет в Женеву, купленный им сразу же по прибытии в город N. И еще миллион долларов, оттянутых в городе. И этот миллион и еще триста тысяч, оставшиеся после московских афер, уже ждали его в Швейцарии. До ближайшего аэропорта, откуда летят самолеты в Женеву, на его машине три часа пути. Поддать надо газу.
И какой же русский не любит быстрой езды! Лети птица-тройка, то есть машина с хорошим мотором, на хорошем бензине. Эх, жаль, придется в аэропорту бросить!
Куда мчишься Тройка-Русь? Дай ответ. Да уж и не надо ответа. Примчалась, разваливается на части. Продали ее, ограбили и продали, как ненужную скотину. Вся страна превратилась в одну станицу Кущевскую. Да, к тому же, эти бандиты неприкасаемые. В прямом смысле слова. Неприкосновенны депутаты всех уровней, неприкосновенны прокуратура и милиция, недосягаемы для закона олигархи и чиновники разных мастей. Оттого с таким упоением, с такой небывалой скоростью прибежали в российскую власть самые маститые бандиты. «Мы как боги», - совершенно серьезно заявил один прокурорский чин.
Да уж, Индия или Вавилон лет так тысяч пять назад имели такие законы. И у нас, и у нас!
Да здравствует страна победившего бандитизма!
Двухголовая курица на ее гербе получила, наконец, реальное воплощение в виде двух юридически подкованных голов. И легла эта курица на всю Русь, высасывает богатства из ее недр, пьет кровь из ее народа. Такую варновую систему себе устроила как в Индии 5 тысяч лет назад: на 15 семей поделены все леса, все реки, все недра, все деньги. Уничтожены заводы, чтобы работяг не было, а были одни торговцы, продающее привозное, заморское. Уничтожено образование, чтобы молодые полуидиоты либо стали наркоманами, либо пошли в банды, уничтожена медицина, чтобы откормленные хари с купленными дипломами поскорее прикончили тех, кто еще выжил, а оставшиеся прекрасные врачи работают за себя и за них и получают такую мизерную плату, что самим впору бы выжить. Уничтожили армию, чтобы некому было перевороты против них совершать, развращена безнаказанностью милиция и прокуратура. Сами они о себе пишут: «Мы – цепные псы режима».
И вот разрываются две головы: одна отправляет деньги и детей на запад, скупает там замки, и ждет, когда же рухнет эта проклятущая Россия, вторая – с ужасом ждет прихода китайцев, уж и остров стратегический им отдали, откуда китайцы на материк перебрасывают мост. Им и стрелять-то не надо. Они просто придут – полтора миллиарда - и будут «мясо белых братьев жарить». А русские что? А что они могут? В России нет даже бензина для стратегических бомбардировщиков, сами машины во всех частях рассыпаются и подвязаны изолентой. Все заводы стоят. Даже гвозди и подшипники теперь идут из Китая, а спутники и ракеты собирают из импортных деталей. Кому в этой стране жить? Не тем, кто живет в ней сейчас. Нет. Двухголовая курица мечтает, всей душой мечтает поскорее страну уничтожить. Нет страны – нет проблем. Некому будет счет предъявить за разграбленные богатства, за униженный и оскорбленный народ. Они будут жить в английских или испанских замках, пока их народ будут вырезать, то есть доделают дело, столь успешно ими начатое.
-Нет, - думал Чичиков. – Нет, скорее туда, где оскорбленному есть чувству уголок. Скорее в Женеву.
На московской таможне это ведь он на миллионы долларов угнал икру, списал мебель, на эти денежки рассчитывал, а пришлось ФСБэшникам почти все отдать, чтобы его в покое оставили. В Швейцарском банке у него только каких-то несчастных 300 тысяч долларов лежит. Да вот и сейчас отправил он на свой счет миллион. Прожить можно. Деньги были единственным смыслом его существования, единственной любовью, как и у всех тех, с кем имел он дело в современной России. Деньги – вот в чем упоение и радость, никакие женщины, не вызывали в нем столь сильных эмоций, как деньги, их запах, их шуршание, их обаяние, их разнузданность и вседозволенность.
Промелькнуло перед ним бледное лицо Людочки, дочери таможенного начальника, на которой он жениться собирался, и которого,- начальника, - вместо него посадили. У Людочки все отобрали – и дачу, и машину, и мебель. Оставили только квартиру, и то потому, что она ждала ребенка. Его, Чичикова, ребенка. Он заскочил к ней перед отъездом из столицы, увидел ее бледное личико, худенькие ручки, большой живот, и что-то ёкнуло в нем, кинул, не подумав, на стол 50 тысяч долларов, сказав, что на первое время, а потом он ее заберет. Хотя вовсе и не думал с собой ее брать. Но теперь, знал он точно, Наталья для него потеряна. Да и не Наталья она уже будет скоро, а госпожа Диксон, жена миллионера и ученого-палеонтолога. И решил Чичиков позвать Людочку. Все-таки своя кровь, родная посреди холодной чужой европейской пустыни. А наличие некоторой суммы денег скрасит их совместное существование.
.
Эпилог.
Песнь о торжестве справедливости
Уже сидя в самолете, уже помахав крылом над родными просторами, задумался Чичиков над особенностью чувства справедливости в современной России.
Ну, например, вышел закон о том, что злостных неплательщиков будут выселять из квартир в какие-нибудь разваливающиеся бараки, чтоб знали – за проживание платить надо. Правда, никого не интересует, что пенсия какой-нибудь старушки или старичка равна квартплате, но кому какое дело. Плати. А то несправедливо на халяву-то жить. Жрать не на что будет? Ну и подыхай, старый дурак, пенсионному фонду легче будет. Совсем зажился.
Вот сюжетец промелькнул на телевидении. Пенсия у старушки три с половиной тысячи рублей. Квартплата за отдельную квартиру – три тысячи. Она вот за год и не платила. И показывают журналюги торжество справедливости, наказание и назидание неплательщикам – выселяют ее, полуслепую, с такой же старой полуслепой собакой в общагу. А как же? Вот торжество справедливости. Правда, Чичиков точно знал это, в элитном поселочке у города N, как и в тысяче таких же элитных поселочках, тоже ни за что не платят, ну, может, за свет только. Но ведь их выселять нельзя, тогда кто наверх будет по цепочке миллиарды передавать? Они, родимые, поильцы и кормильцы, чиновники, разжиревшие до того, что рожи в экран телевизора уже не вмещаются.
Так что, все по справедливости.
А еще, очень наш президент о деточках беспокоится. Все новые указы и законы издает. Ювенальную юстицию придумал. По справедливости оно как? Пособие по уходу за младенцами тут же, по закону сократил в несколько раз, по многодетности такие копейки платят, что слезы младенцам вытереть – и то, не хватит.
Или, уж совсем по Достоевскому, пророк был Федор Михайлович, пророк. Все, что он в «Карамазовых» о детках говорил, об издевательстве над малыми и беззащитными, о нищете безысходной, наше нынешнее государство в жизнь воплотило.
Вот у одного многодетного отца, ветерана Афганистана, трое детей образовалось. А площадь – 11 метров на всю семью. Надел он ордена - и в жилищный отдел. Так, мол, и так, нужна мне квартира. «А шиш, говорят, не хочешь?». Детей у него отобрали и в детдом сдали, чтобы не ходил и не просил. По справедливости. Ведь ИХ детям дворцы и острова принадлежат, откуда же они возьмутся, если страну не грабить.
Или другой случай. Пятикомнатную квартиру выбили родители пятерых детей в Москве. Ох, как это чиновникам не понравилось! Когда они, чиновники, узнали, что за полгода ремонт в квартире не закончен, они детей отобрали и тоже в детдом сдали. Мол, возвращайте квартиру, тогда и детей отдадим. Хорошо люди добрые помогли, а то бы ИХ справедливость восторжествовала. И еще о детках, о которых так заботится президент. Знаете ли вы, господа, что многодетная семья считается, если в ней трое несовершеннолетних детей, а вот для получения квартиры в течение года нужно, чтобы было пятеро детей. А в остальных случаях – стойте в очереди ровно 20 лет, вот когда старшие дети выйдут из возраста несовершеннолетия, тогда и вам шиш. А как же? По справедливости. Если всем, кто троих детей имеет квартиры давать, тогда строительная мафия не получит миллиардные прибыли, а только миллионные. Что? В стране демографическая дыра? Так мы уже выяснили, что, чем раньше все в этой стране людишки сдохнут, тем лучше. Она, по их, отцов нации, мнению, должна существовать только пока существует газовая и нефтяная труба. А что касается деток, то, как пишет одна влиятельная газета, все банки в надежных руках ИХ деток. Это по справедливости.
Ювенальная юстиция, она для чего? Чтобы семьям, которым трудно живется, помогать, а где над детьми издеваются, детей отбирать. Только вот такие семьи живут где-то в халупах захолустных. Кому они нужны? Вот такая произошла история. В семье девять детей – мал, мала, меньше. Родители пьют и детей бьют. Старшему мальчику 14 лет. Он за младшими ухаживает и пороги оббивает, чтобы детей в детдом отдали, а от него все отмахтваются. Мол, кому ты, такой, правильный нужен. Пошли в очередной раз родители к соседям на сутки в запой. Погоревал мальчик, погоревал и повесился. Думаете, остальных детей забрали? Зачем? Там ведь поживиться нечем.
Вот это и есть ИХ справедливость.
Открыл Павел Иванович Интернет, - некоторые и в самолете ловят, – прочел в блоге известного журналиста по поводу советской гордости – энергетики, и трагедии на Саяно-Шушенской ГЭС:
«Были тревожные звонки, и вся страна переживала трагедию СШГЭС, но выводов нет. Да еще и "деятели", засветившиеся на СШГЭС, вдруг всплывают на высоких должностях в энергетических компаниях столичного региона. За какие заслуги?»
- Ох, - подумал Чичиков, - боится написать – за какие заслуги.
«Во всех энергетических компаниях в управлении множество финансистов, экономистов, юристов - все бойкие, со связями, понимающие кому и как откатить, с какими компаниями дружить и как организовать "правильный" тендер. Только вот в энергетике у них знаний ноль. Они не инженеры, не технократы, они не понимают, что есть и иные законы, кроме законов чиновничьей стаи. Они не понимают связи между деньгами, выделенными на содержание санитарных зон вдоль ЛЭП, и ростом деревьев. Для них шок осознание того, что деньги "освоили", а деревья выросли и упали на высоковольтные провода. Выросли без денег. Сами. Их же за деньги надо было выкорчевывать. Невозможно себе представить такую ситуацию не только при СССР, но при любой власти, которая понимает, что жизнь завтра не заканчивается.
Энергетическая отрасль оказалась лакмусовой бумажкой «реформаторов». Там где их идеи оставались теоретическими, можно было обойтись громким словами и давлением несогласных подконтрольными или симпатизирующими СМИ. Но вот "законы Ома" не реагируют на заклинания Эха, увы. И стало ясно, что либеральный король Чубайс - голый.
В России теперь остро стоит вопрос о профессионалах, инженерах. Вопрос о технократах, о профессионалах, которых выживали из отрасли, любой отрасли производства, к чьему мнению не прислушивались. Откуда их взять? Уничтожены научные и технологические школы. Нет системы роста и поиска кадров, все заполонили друзья друзей - главная беда страны со времен начала перестройки. Либерально-властно-питерский подход? Главное, что свой, и не важно какой?
Технократы выдавлены из политической и экономической жизни страны, их практически нет ни среди власти, ни среди оппозиции. Ведь эти люди говорят правду об изменениях в отраслях, в которых они разбираются, а не то, что политически верно. Таким нет места в сегодняшней жизни.
Разрушена система подготовки кадров и их роста. Страна задыхается от кадрового голода, от отсутствия технократов на всех уровнях власти. Если не будут предприняты экстренные меры, то нам не потребуется бурной фантазии для описания грядущей беды.
Энергетика - первый сигнал, но не последний...»
И подпись:
Владимир Соловьев.
- Ну, написал Соловьев и что? – подумал Чичиков. - Господа, теперь Чубайса, преобразователя энергетики, поставили на «проект века» - Сколково. Это значит, что деньги очередной раз распилят и в западные банки отправят. А про инновации скажут – паршивый у нас народ, пьяницы и дураки, перхоть, одним словом, не доросли до хорошей жизни, все деньги разворовали.
Вот это по ИХ справедливости. Ну, погибли люди на Саяно-Шушенской ГЭС, 70 человек, ну и что. Главное, чтобы за это никто не ответил. А никто не ответил.
Еще Павел Иванович вспомнил, как смотрел он тогда у этого самого Соловьева передачу о наркомафии. Стоит у барьера начальник Госнаркоконтроля, а Соловьев его спрашивает: «Вот тут, - журналист кивнул в зал, - сидят главные наркобароны нашей страны. Назовите их фамилии».
Как уж на сковородке завертелся начальник, но фамилии так и не назвал. Не посмел. Ведь не для того он поставлен и ведомство его, чтобы наркобаронов ловить, а чтобы их охранять, чтобы зорко смотреть, как деньги по цепочке идут на самый верх. Ведь недаром в России самый высокий в мире уровень употребления наркотиков и самое мягкое законодательство. После этой передачи вскоре и закрыли «К барьеру». Знай, кого трогать можно.
По ИХ справедливости наркомафию трогать нельзя. Деньги-то общие.
Или объявили о реформе старших классов школы. Не поверите! Во всем мире это самые важные классы. А потом лучших из лучших в Индии и Китае отправляют учиться за границу. Например, в Англию, США, Германию. Продвигаются те, кто хочет идти дальше, развивать науку, искусство, хайтек. Но не у нас. Зачем нам? Они своих деток после платных школ платно (а то и за счет государства) пошлют. Куда пошлют? А куда детки захотят. Смело идем по пути эпохи рабовладения. В старших классах обычных школ обязательными объявлены уроки ОБЖ, Гражданского патриотизма (мать его так! этот урок), а русский язык и математика не обязательны. Русская литература, единственно, где душу и можно вылепить и вылечить, теперь на уроках только тесты признает, а как же – ЕГ, какая еще, нафиг, душа?
Все по справедливости. Знания должны иметь только ИХ дети, в платных школах, если захотят, конечно.
А тарифы ЖКХ? Песня неспетая. Они превышают доходы примерно 100 миллионов россиян. Ату их, людишек! На улицу их, в бомжатник!
Или последний аккорд: отдать Мосводоканал в частные руки. Из домов прочь, воду пить только за деньги, скоро и дышать разрешат только за деньги, большие деньги. Первая ласточка – новый законопроект. Госдума вскоре рассмотрит законопроект, согласно которому атмосферный воздух приравнивается к природным ресурсам, таким как вода и полезные ископаемые, а за его использование промышленными предприятиями в технологических процессах должна взиматься плата. Ну, скоро и до отдельных людишек доберутся!
Это по ИХ справедливости.
Задача правителей всех мастей в России и олигархов ясна как божий день: чем скорее в России людишки вымрут, тем быстрее можно будет страну развалить и на запад рвануть. Об этом и поет песни чиновничья подлая душа. Об этом днем и ночью мечтает двухголовая курица, строя себе в нищей стране замки и яхты.
Павел Иванович вновь посмотрел интернет и взглянул на знаменитый сайт WikiLeaks. (надо сказать, что владел он свободно тремя языками – английским, немецким, испанским).
Согласно опубликованным WikiLeaks данным переписки американских дипломатов, США видят в России коррумпированную диктаторскую клептократию. Чиновники, олигархи и организованная преступность в России тесно связаны и вместе образовали "подлинное мафиозное государство" на территории страны.
США задумываются о возможных связях почти всех членов правительства России с криминальным миром.
Как пишет британская Guardian, незаконная торговля оружием, отмывание денег, обогащение отдельных людей, защита преступников госструктурами, вымогательства и "откаты", кейсы, набитые деньгами, и секретные счета в оффшорных банках на Кипре - это и есть российская действительность. Объем взяток в стране составляет около 300 миллиардов долларов в год, а госструктуры порой мало отличаются от организованной преступности.
- Да, - подумал Чичиков, - я тысячу раз прав. Вся страна – одна сплошная станица Кущевская. Беспрецедентный исторический факт: при Сталине правители уничтожали народ, а нынешние правители уничтожают страну, последовательно и цинично, опираясь на бандитов всех мастей, прокуратуру и полицию, больше похожую на переодетых в форму бандитов.
- М-да, - тяжело вздохнул Павел Иванович, и возвел, может быть, впервые, очи Горе. – Спасибо, Господи, что я уже далеко, что в этой стране жить не буду. Может я вор, авантюрист и подлец-человек, но никто с нашими правителями сравниться не может. Я, по сравнению с ними, чист аки ангел. Прочь, прочь отсюда! Прочь, пока голова цела, пока еще бежать можно. Прирежут, прибьют, пристрелят как собаку. Никто и не заметит. Привыкли.
Чичиков посмотрел под крыло самолета.
- Ау, Русь! Где ты? Дай ответ. А уж и не дает ответа – нет ее, Руси. Скрылась в тумане, как и не было.