I 


Ну что ещё отправить за борт? –
Не память, а цыганский табор,
Да только я не коногон,
И ночь – не время лесосплава,
Нависла изморозь стоглаво,
Что огнедышащий дракон.

Гадание по чёрным дырам? –
Спит пустота за Альтаиром,
За декабристами – должок –
Прекраснодушье стало – глупость,
Полынь на царствие и скупость,
Пустой в бессмертие шажок.

А с ним – то хлопоты, то слухи,
И Парки – те ещё стряпухи –
Торопятся, как за водой –
Иссяк колодезь, ночь в амбаре,
Но памятью о смертном даре –
Искусство ладить с пустотой.

Она – то скатерть – самобранка,
То миру сущему изнанка,
Не то – пространство без границ,
Тетрадка, чьи чисты страницы,
Поверхность мнимой единицы,
Истраченная тьма ресниц.

А вот за ней – скамья, старухи,
На вышивке – Иона в брюхе,
Лучина, рыбья требуха,
Салат, селёдка на газетке –
И в переплёт стучатся ветки 
От первородного греха.

То – древо жизни отдыхает,
Прилив размеренно вздыхает,
( всё умещается внутри),
Кораблик черпает бортами,
Старуха пальцем гасит пламя,
И ты мерцание сотри.

    ..^..






II 


В нотную грамоту влить купороса,
( тлеет почти до бычка папироса,
пахнут фальцетом листы),
Галочье кружево долбит стакатто,
Так, что под ветром бледнеет сфумато,
Корчится клок бересты,

Горсточка плачущей синей отравы,
Спи, Ярославна – не будет халявы
Новым хазарам – хана –
Высохли плавни до глины в разводах,
Мачо оставил детей в эпизодах,
Выпито море до дна,

Выше – небесного дрейфа провалы,
Очеловечившись, вымерли галлы -
До лягушачьей икры,
Вот и волнуются точки, цветочки,
Перебивают рассвет молоточки,
Портят картину миры

Босха ль, Франциско, Дали – до Аллана,
Разуму с музыкой сладить желанно,
Да ядовита струна –
Свесилась птичьей дурной перекличкой,
Выткалась в воздухе вянущей вичкой,
В синем проклюнулась хна,

Просятся наземь с небес переходы,
Видимо – выпили горькую своды -
В крик, а затем каменеть,
Тянется пепел, доел сердцевину,
Камень опять превращается в глину,
Ржавчина – в долгую медь.

Весь твой полёт – это вичка в пространстве,
Поиск хазар в опрокинутом ханстве,
Женщины спящей тоска,
Вот она видит – ты кружишь по птичьи,
Льёшь купорос и поёшь о величье
Жизни, любви, пустячка...

    ..^..






III 


Свет до меня доберётся к ночи –
Видимо, где-то звезда хлопочет,
Требуя эксклюзив,
Мантия крыльев гудит тромбоном,
Притчи припахивают Страбоном -
Память, что абразив,

Вот и сочится смолой сквозь поры,
Над горизонтом безумьем горы,
Пропастью – лик луны,
Что отразилось – ушло овалом,
Начал Аидом – прижился в малом,
Окаменели сны.

Крепко ли пахнет бездымный порох? –
Жизнь выдыхается в разговорах,
Кухонном лжёт чаду –
Так ли чиста твоя речь, парниша,
Всё ожидаешь знаменья свыше? –
«Я ничего не жду». –

Ясно – понятно – уже дождался,
С чёрною меткою сбился с галса,
Тетис сожгла компас,
Дно оказалось родным и близким,
Свет отражается василиском,
Как плащаницей Спас.

Скоро ли в гору, и дальше – в Лету –
Как Соловьёв обращался к Фету? –
«Красен на телеса!» -
Телом обилен, да тонок зевом,
Было овалом, а стало – древом,
Вкруг обвилась лиса –

Так семихвоста, что зазвездило,
Позеленеем от хлорофилла -
С выдохом загудим -
Дудочкой, точно трубой подзорной,
Преображённой в рожок валторной
Память истает в дым.

    ..^..






IY 


Любовь с налётом ностальгии –
Не жди взаимности – беги и –
Сентиментальности забудь,
С небес сползает позолота,
Прядёт обыденное Клото,
Из обрези слагая путь. -

Стезя крива и узловата,
В стране, где брат пошёл на брата -
На обелиске обелиск,
И мы – лишь тени друг для друга,
Меж них возникла Кали-Юга,
Селена искривила диск –

Должно, к разлуке, навсегда ли? –
Меня преследуют детали -
Духов легчайший аромат,
Закладка в позабытой книжке...
И ночью времени в излишке
Понять, что я – не дипломат. -

Любитель пения немого,
Глухого звука горлового,
Бессонницы и тишины,
Опять выныриваю в зиму -
Ну вот и мы неповторимы,
Иль повторенья лишены...

И почерк мой – такой же детский,
И так же, сидя по-турецки,
Могу тянуть протяжный «омм»,
Могу смотреть на фотоснимок,
Где – ни заколок-невидимок,
Ни человека за углом...

Хотя он там – а я – снаружи,
И горло стягивает туже,
И замираешь, не дыша... -

..У девочки – твоя походка -
Могла бы стать четвёртой лодка -
Для переправы – ни гроша.

    ..^..






Y 


Огни на клотике, на юте –
Борей нагнал зелёной мути
И замер посреди болот -
Один из способов прощанья,
Здесь дурно пахнут обещанья,
Теряет почву эхолот.

На выбор – серо – или буро,
До камня задубела шкура,
Кругом бессмертники цветут,
Чернильных пятен шевеленье,
Унылой музыки явленье,
Осота пакостный батут.

Издалека – под парусами
Кораблик полон голосами,
Чудно сверкает, тянет грот,
Чем ближе – тем тревожней сказка,
И небеса над мачтой – маска,
И бездну переходим вброд.

Не мелко ли? – далековато,
Как будто набухает вата,
И слух откажется вот-вот
От пылкой осени, от встречи,
От пониманья русской речи,
В которой больше не живёт. –

Молчание – не речь – изнанка,
И медленно из полустанка
Преображается  в покой,
И тонет там же – в отраженье,
Сменив любви воображенье
На соль из азбуки морской,

Рассыпанной по междуречью,
И я привычку человечью –
Окрашивать под свой настрой
То лес, то море, то болото –
Заброшу всплеском эхолота,
Перенасытившись игрой.

    ..^..






YI 


Не вся палитра дышит на холсте –
Свечение покоится вне рамок –
Вне нашей болтовни о красоте,
Вне лика на бликующем листе,
Иллюзии, парящей в пустоте –
Гармония, впадающая в амок.

Итак – разделим жизнь и – произвол,
Как дерево – на крону и на ствол,
Как день и ночь, как радость и обиду –
Как хаос - и оазис изнутри,
Солярные круги – и фонари,
И лодкой, пропадающей из виду,

Окажется история любви -
Под заморозок яблоко сорви,
Чуть - мятное, чуть – кислое... - чужое; -
Прекрасное видней со стороны,
По старости мы все – говоруны,
И именуем женщину – душою...

Душа моя! – согрей мне кипятка! –
Пойдёт картина мира с молотка,
Когда рука художника остынет,
А впрочем... – для чего аукцион,
Когда твой холст горит со всех сторон? –
Материи свечение не минет.

Дождаться бы... – но транспорт гужевой,
Распахивая раной ножевой
Распутицу, уносит к гололёду,
Почти забылся отсвет или след,
Не лодка – но ветшающий завет
Диктует по прапамяти свободу. -

Чем дышим – не материя – озон,
Азот, инертный газ, воспоминанье,
Не сыгранный в «ростове» обязон,
За шкурою подавшийся Язон,
В затмение сбывающийся сон -
Иллюзия, как вечное познанье.

    ..^..






YII 


Земля пестрит, как будто сквозь рядно
Просеялись и пёрышки и прутья,
И осень выпадает на безлюдье,
Картина затемняется давно.

Когда мы изменились без причин,
Освободясь от мнимых величин,
Придумывая новую причуду -
Природа не осталась в стороне,
И выцвела соломинкой в огне,
И музыка исчезла отовсюду... –

Неслышима? – о нет – повреждена,
Что гренадёр из строк «Бородина» -
Бодра, но – покалечена, побита,
Фаготом низко заскрипит протез,
И осень переходит на диез,
Лесоповал стреноженного быта. -

Курятника с запасом индюшат,
Которые плодиться не спешат,
Бараньего распущенного стада,
Опушенного промелька совы,
Скольжения по наледи травы,
Поспешного и щедрого распада...

Мерещится брусчатка площадей,
Покажется – останься и владей -
Ни гул толпы, ни свет – неразличимы,
Так сумеречно, что в глазах – рябит,
И облачно – от крон и до орбит,
До восковой, застывшей пантомимы.

То лес шумит, а кажется – толпа,
Должно – моя фантазия скупа -
Всё городские скученные виды,
Над овном собирается гроза.
На камень натыкается коса –
Пестрят моей судьбы эфемериды -

То кромлехи рисуют, то – круги,
Как от предназначенья ни беги –
Окажешься внутри – где глаз циклона,
Смотри теперь на листья и стволы,
Не требуя хулы и похвалы,
И ночь в ответ посмотрит благосклонно...

    ..^..






YIII 


Ночь... будет нами играть плясовую,
Пепел потянется на мировую,
Лава застынет, что скол.
И отражается небо в проколах -
До окончательной смерти в глаголах,
Да воскресенья обол –

Мутный, затянутый плёнкой бессонной,
В азбуке рунной, трубе похоронной,
Шкурке каштановых дрязг,
Бейся намордником, глазками в трюфель,
Стельки протёрлись у загнутых туфель,
Жди окончательных ласк –

Мнущих, ломающих, трущих по тверди –
Это как если Шопеном по Верди –
Драма, но престо – побег,
Кустик с шипами, живицею в пятке,
Танец подковою лопнет в остатке,
Скол подозрительно пег –

Липнет к любой проплывающей тени,
Шёл бы вприсядку – не держат колени,
Дышишь – не дышишь – плывёт
Изображение, память – статична,
Пересыхающим «до» - элегична,
Медленно тонущий плот.

    ..^..






IX 


Огромна ли из воздуха стена,
Что вечные стирает письмена,
И, почернев, преображает раны?  –
Багровое становится седым,
И, медленно истаивая, дым
Нам дальние показывает страны –

Привычное любить немудрено -
Как женщину и красное вино,
Как соль и сахар брать, не замечая,
Тяжёлое и горькое хранить,
И, прошлое не в силах изменить,
Сижу один в ночи за чашкой чая. –

Вся наша жизнь – стена и за стеной –
Стоишь ли ты на площади Сенной,
В деревне ли встречаешь непогоду –
Бессмысленны и цели, и пути,
И воздуху останется расти,
Как той среде, что заменяет воду.

.

Что низменно – превыше всех похвал,
И я давно не буря и не шквал –
Заросшее стоячее болото,
Бессмертник, засыхающий в руке,
Незапертая дверь на чердаке,
Стихающая сломанная нота –

Уже не взять дыханием верха -
Фальцетом подпустили петуха,
И в воздухе свечение погасло,
Преграды, письмена ли – позади,
Как летние под радугу дожди,
Как Аннушкою пролитое масло.

Легка ли мне свобода – не дышать? –
Хочу ли я сюжеты завершать,
Иль отправлять в свободное паденье? –
Но всё ещё надеюсь и смотрю
Глаза в глаза слепому ноябрю,
Как будто изменяю сновиденье.

    ..^..






X 


Буколики на всех не напасти -
Клубничке беспорядочно цвести
Мешают не блюстители, но трезвость –
Искусство прошвырнуться по полам
От времени сойдёт в ненужный хлам,
Что к старости – младенческая резвость.

В застывшем счастье виден некий флёр –
Идиллия не то что бы фольклор,
Но непременно – рамка и картина... -
Чуть выпуклы детали панталон,
И модники берут за эталон
Что выглядит порочно и невинно.

Но я от формы что-то подустал –
Не тороплю магический кристалл
Подстёгивать моё воображенье,
Буколика скончалась, постарев -
Остались только пастбище и хлев,
Да мойры надоедливое пенье.

    ..^..






XI 


Жизнь начиналась, как плод, соцветье –
В бездне качается плот на третье,
Тих опустевший дом.
Если представить паденье – светом –
Что мы оставим, заснув, на этом,
Что обретём на том? –

Где из материи шьют пространство? –
В чём проявляется декаданство? –
Призраки, миражи...
Невоплощаемое – не свет ли? -
Что, если мы, совершая петли,
Путаем падежи? –

Там, где лишившись былого блеска,
Точно патиной покрылась фреска,
Хочется замереть –
Видно склонившиеся фигуры,
У плащаницы зерно текстуры
И повилики плеть... –

Всё это живо? – панно из трещин –
Я повторяюсь – а чем мир вещен,
Если взглянуть извне? –
Кроме кромешного промежутка,
Между былым и грядущим – скрутка,
Древо горит в огне.

Яблоко выпадет из пожара,
Там не соцветье осталось – Мара
Держит иллюзион,
Жизнь зарождается на горячем,
Воспринимая ожоги – плачем,
Просимся в пансион,

В паузу, выдох, пробел, горячку –
Где у Сизифа был камень – тачку
Новый Атлант катит,
Вот мы и падаем на сухое,
Глина ли, азбука под рукою –
Время – не меч, но щит.

    ..^..






XII 


Как мелочен мой перечень обид –
Не то что бы на клеточки разбит,
Иль на отрезки тупо разлинован –
При свете дня ночной угар смешон,
Жизнь обернулась перепалкой жён,
В которой я бездушным титулован.

Всё кончится бессмыслицей словес,
Геройствовать на час попутал бес,
И незачем затем пахать и сеять –
Ни в переносном смысле, ни прямом,
И память - натирающим ярмом,
Иль чашей, что ни сохранить, ни склеить...

Жизнь сводится к разлуке, мятежу –
Иных итогов не воображу,
Да их и нет, как в сумеречной роще,
Там каменное яблоко обид
Раскатится садами Гесперид,
Иль Стиксом, или чем-нибудь попроще –

Бессонницей, немотой, например,
Мой перечень – отменный костюмер -
Неотразим ни выбор, ни сюжеты - 
Кроит и шьёт историю без швов,
Как будто мне играет крысолов,
И я иду к брегам пустынной Леты.

    ..^..






XIII 


БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА 


Болярыня  – почто не сбереглась? –
Спешишь в закат, разбрызгивая грязь,
На розвальнях иконописным ликом -
Не уподобить губ твоих гвоздикам... -
Чего ты добивалась, открестясь,
Провидя только малое в великом? -

Нет будущего, прошлому темно,
И око вынуть требует оно,
И денег, и смирения, и веры –
Когда покорна – отчасти черна,
Люби теперь былые времена,
Как спелую клубнику аматеры.

Страстей тебе хватило через край –
В борьбе за рай себя не проиграй –
Не плоть смирна – гордыня непомерна,
Кого благословляешь, возносясь -
Глумится над раскольниками Князь –
И плоть людскую пожинает скверна,

А дух истрачен плотью на войну,
Ты, уходя, срываешь пелену
Не с глаз иных, но с полного забвенья –
Останешься историей, судьбой,
И мученицей веры, и рабой –
И века, и любви, и откровенья.

    ..^..






XIY 


Сеть – это ниточки с узелками,
Воздух, потяжелевший в яме,
Линий распада бег,
Пересечение совпадений,
Случай мигнул и ошибся гений –
В реку сошёлся век -

С мёртвой водою, за ней – прореха,
Если по камушкам – манит эхо
Прямо в водоворот,
Кривдой и кравдой в разлёте петли -
Что растревожено? – тьма ли, свет ли? –
Тени не ищут брод –

Призрачны сети, но так похожи,
Эта – на девушку, та – на ложе,
Но – ни одна – на нож,
Тянутся, гнутся – плотней, прозрачней,
Только не булошной, пылью дачной –
Липнут шагренью кож! –

Линии жизни? – судьбы? – предчувствий? –
Что мне важнее всего в искусстве? –
Фабула? – Некий звук? –
Пляшет мгновение вместо жизни,
Агнц задыхается в укоризне,
Счастью не хватит рук

Для завершения – больше статуй,
Как ни старается соглядатай -
Тени плывут, плывут,
Перед глазами – черты и резы,
Если бемоли, то вслед – диезы,
Если не - мир, то – труд.   

Трут – и дорожки, узлы – из пепла,
Сеть расползлась, но затем окрепла –
Всюду её следы,
Птичий язык выбирает тропы,
Как господина Никто – циклопы. -
Сети полны воды.

Троп (от др.-греч. ;;;;;; — оборот) — слова и выражения, используемые в переносном смысле, когда признак одного предмета переносится на другой, с целью достижения художественной выразительности в речи. 


    ..^..






XY 


В объятиях соломенной вдовы -
Бессонницы – не остудить главы -
Не женщина мерещится, но поле,
Побитая морозами стерня,
Унылая мышиная возня,
Разбитая «Гармония» Майоля.

То чёрное, испачканное хной,
Зияющее, вслед за белизной,
Блуждающее эхо непокоя –
Пытаешься, рассудку вопреки,
Преодолеть течение реки,
Надеяться на что-нибудь другое -

Не эту нескончаемую мгу,
Движенье в нарисованном кругу,
И шевеленье стрелок, как в романе –
Ты кончился, но лезет ноготня,
Как за наследством дальняя родня,
Блуждающие тени на поляне. -

Они – пространство комнатной пурги,
Клубящиеся норы, бугорки,
Кротовые слепые переходы,
Не женщина – примятая постель,
Лужёная, заглаженная гжель,  
Встречающие вечность антиподы.

Ещё песок сбегает стороной,
Фигуры исчезают по одной,
Как будто их присутствие ничтожно,
Молчание пульсирует в висках,
Как яблоко в фарфоровых мазках,
Как то, что опрокинуть невозможно –

Вращение, свечение, волчок –
Не ключик зацепился за крючок,
Но нет замка – распахнута картина,
Внутри – порядок, он и виноват,
Что женщина уходит из объят...

И жизнь горит соломой из овина.

    ..^..






XYI 


прыгни, как заяц – с места назад и вбок,
выбери место встречи – вычурный Но, лубок,
только не вивлиофику, не больницу –
если не слепнут, то выгорает степь,
газ усыпляет и опадает крепь,
солнце садится в воду и ржа на спицу,

то ли ещё случится при свете дня –
новый раешник перед закатом сня,
видишь не волка в сером, но перепёлку –
каждый охотник хочет спрямить лыжню,
это – как сзади Но переходит в ню,
или фуфайка прячется под футболку.

в этом же ритме вальса – сама-сама,
сзади у девы – крылья, не то – корма,
песни полей восходят от Елисейских,
новости чаще мимо – как болт с винтом,
прыгни куда попало, взгляни потом –
как мы б заговорили по-арамейски,

если б остались там, где хлеба, и рыб
больше, чем соли в мёртвой воде равнины,
прыгнул, упал, отжался – взгляни на гриб –
это не книга, чтобы – до середины...

    ..^..






XYII 


Маска – кричу тебе – маска, отстаньте! – 
Хочешь, и ты, как фиалки в Фиальте,
Будешь на льду голубеть? –
Первое слово не хуже второго –
Маска? – ну что ты – напротив – основа –
Повод шарманке хрипеть. –

Жалобно всхлипывать нищей музыке,
И пришепетывать, точно при крике -
Связки в кровавой пурге –
Хватить бледнеть в хроматической гамме,
Или чахоточной маминой раме,
Слышишь? – стрекочет Бреге,

Это разлука под обликом лука,
Стоит ли времени наша наука? –
Стрелки стоят на часах,
Пахнут фиалками звёзды чужие,
Что тебе снится, любезный Ишие? –
Кроме огней в небесах? –

Там разделённое кажется целым –
Это цветы укрываются белым,
Чёрным ли – как бахромой,
Там заблудиться – не значит – остаться,
Что тебе, маска? – ты хочешь смеяться? –
Или не хочешь домой...

    ..^..






XYIII 


Слово звучит канонадой – монадой,
Переяславской ли, шляхтецкой радой –
Смута, гордыня, раскол. -
Кто у кого попросился под руку? –
Не перебелишь былую докуку -
То ли Марина склонилась на муку,
То ли вознёсся глагол

Над куполами довлеющей тверди –
Это не Кая подсовывать Герде,
К слову добавили дел -
И рассыпается свод на фрагменты,
Переплетения девичьей ленты,
Блещущий водораздел. –

Что там сверкает – гремит канонада? –
Грянуло снова – и встала ограда -
Речь или память камней,
Это мы сами червлёною кладью,
Слово изнанки раскинулось гладью,
Кончилась ночь – а за ней...

    ..^..






XIX 


Что ветерану горький опыт – 
Юнцу – бравада и задор,
Солёный пот и конский топот,
И, как докучный кредитор –

Сюжет, что расставляет точки -
Жизнь быстро старит оболочки,
И пишешь – самому себе,
Из юности – одни надежды,
Издалека – что мешкал между
Чужих огней, и шёл к судьбе.

Какой? – теперь уже неважно,
Как размышление - в багажном
Вагоне – больше тишины,
И больше скрипа в поворотах,
Как сахара в осиных сотах,
Как у верёвочки – длины,

Когда разделится на пряди,
И что с того, что узел – сзади,
А остального – с гулькин хвост, -
Мы все как будто бы с мороза,
Бравада – глупость или поза,
А опыт – вынужденный рост. –

И ты, вытягиваясь в струнку,
Летишь в одну и ту же лунку,
И попадаешь, чёрт возьми! –
Сюжет не тронет траекторий,
Ни аллергий, ни аллегорий –
Слова, как тени меж людьми.

Прими подарок издалёка –
Не торопись по воле рока
Ни к поражению, ни в свет,
Сегодня день – прекрасней прочих,
Но так же склонен гаснуть к ночи,
Как сотни сбывшихся примет... -

Что остаётся после взрыва? -
Мороз и воздух, перспектива
Чиста, куда ни посмотри.
Внизу покоятся обломки,
А выше, подле самой кромки –
Сверкают алым снегири.

    ..^..






XX 


Не зеркала тому виной –
Весь мир пронизан двойниками,
Танцуем в банке с пауками,
Живём безумною ценой –

Мельчает сколок аватары,
И не пророчества – кошмары
Кружат во сне и наяву,
Слепая ярость бьётся в грани
И пузырится влага в ране,
Чернея, падая в траву. –

Растений больше, чем животных,
Но в отражениях бесплотных
Мы умножаемся стократ,
Не воплощаясь, искажаясь,
Друг другу в сутолке мешаясь,
Не поднимаясь до преград. –

Уже не крысы в лабиринте –
Высокомерие отриньте –
Песчинки у подножий плит,
Душа не уцелеет в сплаве,
Блуждает слово эхом в яви, -
Одна надежда на Лилит –

Чем ниже слой, тем тяжелее,
Тем затемнённее аллея,
Материальней темнота,
Век лихорадочней и проще,
Что обнищанье листьев в роще,
И радуга – как тень моста.

Нам женщина дарит свободу – 
Как небеса в ненастье – воду,
Как первый и последний крик,
Не отражение – слиянье,
Уже почти воспоминанье,
Как затонувший материк.

Сквозь толщу не подняться своду,
Пустую не спасти породу,
Кристалл не вырастить из тла,
Но что-то не подвластно гнили, 
И с каждым разом «или – или»
Проходит глубже, как игла.

    ..^..






XXI 


Философия общего дела –
Как миазмы немытого тела,
Проникает в подкорку на раз,
И мы верим, как верят в дракона,
Что пока чудотворна икона –
Бог не сводит с вошедшего глаз.

А ушедшему – вздох укоризны,
Почему наши судьи капризны
И под пресс закатать норовят? –
Жмёт кольчужка во всех сочлененьях, 
Много свиста в иных сочиненьях –
Несъедобно? – но всё же не яд,

А фантазия, танец валькирий –
Это злато, прикинувшись гирей,
Возбуждает простые умы, -
Интеллекту б чего посерьёзней –
То ли женщину осенью поздней,
То ли преодоление тьмы.

Я б и сам заметался, не скрою, -
Оттого, что пугаюсь порою
То свободы, то вещего сна,
И склоняю словцо – безнадежно,
Повторяя, что в общем, конечно,
Как ни падай – не вышибешь дна.

Или – как ни теряйся в любимых -
Не окрасится свет в херувимах,
Не споткнётся душа о порог –
Улетит, а вернётся ль?  – проверьте –
Это вам не записка в конверте, -
Даже если доставили в срок.

..что я сделал, куда устремился? –
Это как путешествие Нильса –
Вышит воздух гусиным пером
И лебяжьим качается пухом,
Как рубашка с крапивным поддухом,
Осыпаясь в траву серебром.

    ..^..






XXII 


За нами – свет в конце туннеля,
И всех забот – мели, Емеля,
Свою овсянку из лучей –
Как в доброй Англии – камины
И благочестье с постной миной,
Так мы всё больше из речей

Себя рисуем, чаще – дурно, -
То инкрустируем котурны,
То по апокрифу пройдём;
Интоксикация металлом –
Великое ночует в малом,
Как  лигатура под дождём.

И мы – присадка и присыпка,
Струною ноющая скрипка,
Почти развеянный дымок,
Не колея – фигура речи,
Периферийный лёт картечи,
А если Англия – то смог.

А если морось и ненастье – 
Внезапно обернулось счастье
И свет нечаянный погас,
Земное пиршество не скоро,
Вновь перевёрнута опора,
По кругу бегает компАс.

И хорошо – начнём иное –
Не перспектива за спиною,
Но чёрно-белая спираль,
Клубок, размотанный на пяльцы,
Иль смертный ком  судьбы скитальца,
И с ним кончается февраль.

Займёмся зеленью цветущей,
Гаданьем на кофейной гуще,
Подсчётом птичьих голосов,
Забот – что рук гекатонхейра,
Повсюду золото эпейра,
И вкрадчивый упорный зов.

( примечание - Паук эпейра сплетает паутину по «золотой спирали») 


    ..^..






XXIII 


Всё соткано из воздуха и влаги,
Из воздуха и запаха листвы,
Из лезвия, и камня, и бумаги,
Колен ордынских и обратной тяги,
Из уксуса, шербета и халвы –

Ты скажешь – свет, а возникают – тени,
Зияния на уровне плетений,
На месте задыхания – петля,
Не рвётся - потому что неделимо,
И – точно влага соткана из дыма –
Блистает новым платьем короля.

Где скомкано, где смято – незаметно, -
Так галочки из вырезки газетной
Осыпавшись, не помнят – почему
Их ставили, небрежно или жёстко, -
У воздуха  ни троп, ни перекрёстка,
Одна вода тоскует по клейму

Свидетельства о тщетности усилий,
О некой разновидности идиллий,
Где к воздуху добавились огни,
Где, падая, листва оцепенела,
Поскольку ничего, помимо мела,
Не выросло до статуса родни –

Чем пишем – если влага – криптограмма,
И вся добыча – треснувшая рама,
Чернильных пятен меньше, чем дерев,
И пристальность расплывчата, нечётка,
И колет, как сапфировая щётка,
И воздух остывает, замерев.

    ..^..






XXIY 


Сорочья степь голосит за здравье 
И пьёт высокое разнотравье,
И миражами рябит вдали –
Пустыня – позже, а нынче – влажно,
Не приозёрно, так заовражно, -
Тюльпаны кончатся – расстели

Ковыль, колючку, солодку, пижму,
А я рассвет по глоточку выжму,
Белесым маревом закушу –
Кому-то холодно или жарко –
А мне над степью сияет арка,
Что мать-и-мачеха малышу.

И та орбита за бездорожьем
То боком кажется носорожьим,
То возрождает небесный шёлк, -
И выцветающей параллелью
Летит над степью, грозя аллелью,
Как добра молодца съевший волк.

Как птица – слава, скрипя прикидом,
Сорокой радуется обидам,
И желчно путает тайники, -
Не стоит ждать от неё подарка,
Что было тёмно, то станет ярко, -
Сначала высохнут родники. -

И всё, что временно – будет грустно,
Горланит птичка, скорбит изустно,
Ей память девичья хороша,
А степь то дремлет перепелино,
То в небо дышит почти невинно -
Ей ни обола и ни гроша

Не нужно от ковылей и сныти,
И всё же утром желаю пити –
Воздушных рек тяжела волна,
И нет прилива бездонной арке,
А где-то степь переходит в марки, -
Как воду делают из вина.

Примечание – марка – административная единица, округ. 


    ..^..






XXY 


Не разрядом грОзовым иль грозОвым –
Всё одно стрясаются в прах основы –
Расселеньем душ на пустых местах,
Рассеканьем целого на кусочки,
Разрешеньем выхода в мёртвой бочке,
Истощеньем времени на мостах,

Перепадом звёздного водопада –
Всё равно мы не увидали сада, -
И ограда щерится чугуном, -
На сетчатке глаза не отпечатки,
А следы тропической лихорадки,
Отражённой пропастью или дном. -

Возвращая камень из подаянья,
Переходишь молнию и зиянье,
Расстилаешь скатертью немоту –
А на ней запасец – стопарик, булка,
И двухвостка бегает, словно тулка
Сохраняя длящуюся черту

Меж тобой и вечностью – понемногу
Звук уходит дальше – куда-то к богу,
Или сам кончается, исчерпав
Всё богатство выборов – тучных, тощих,
И тебе – не проще ль скитаться в рощах,
Иль остаться в вязнущих снах купав.

Это эхо вынырнет, грея уши –
Потому пророчества, что кликуши –
Отраженья, слёзы на месте рек,
Не мосты разрушены – тонок волос,
Громовых раскатов фальшивит голос,
Как оглохший и надоевший век.

    ..^..






XXYI 


Фантом григорианского хорала
Спускается с небес, как покрывало,
Иль снежная бессолнечная мгла,
Как осень, уходящая под воду,
Фатальность, завершающая коду,
Попавшая в артерию игла.

Избыточна любая неизбежность,
Потусторонней бережности нежность,
Надмирного собора купола –
В какой-то час мы выбираем – страсти,
Но, будучи у музыки во власти,
Душа не различит добра и зла.

Где ровно всё – там не к чему стремиться,
Верёвочка ли, дым ли – может виться, -
И мы мечтаем, головы задрав... –
Что в юности смешно, затем – забавно,
С отчаянья становится заглавным,
И сам собор в разрезе – многоглав.

И восстаёт то - облаком, то – змием,
И некий муж, обещанный Мариям, -
В звучании хорала воплощён.
Поэтому и музыка – сурова,
Скупа на лихорадочное слово,
И высится над храмом, как донжон.

Слова – привратны, или же – надвратны,
Как пятна, возвращаются обратно
И ливнем в роще переходят в гул,
Уже не различить ни лик, ни лица,
Мгновению пора остановиться,
И, если бы хоть кто-нибудь вздохнул,

Прервался от избытка вдохновенья,
Привнёс бы человеческое в пенье –
Я думаю – собор бы засверкал,
Там витражи мерцают в ослепленье,
И каждый выдох оживает тенью,
Как музыка - осколками зеркал.

    ..^..






XXYII 


Отрывок ( Пиковая дама) 


«И время проглотило эту месть» 


Нас полночь разлучила без пощады –
Не вымолить ни вздоха у монады,
Решившей воплощение прервать, -
Сей госпоже безмолвие привычно,
Как памятнику – выглядеть антично,
Как Дон Жуану - донну Анну звать.

Но безответно медлит провиденье,
Ужасные, прекрасные виденья
Бегут в ночи под арками теней,
И сумрак – что лохмотья паутины,
Иль – альтер эго тростника и глины,
Аллюзия на Клодтовских коней –

Не превращенье – только укрощенье,
Уже не за горами опрощенье,
Малиновые лапти и тулуп –
Коснувшись смерти – станем знамениты,
Как статуя, сошедшая с орбиты,
Касание чумных горячих губ.

Иль это лихорадка расставанья? –
Черно от нестерпимого желанья
Не угадать, но завершить игру! -
Познание приводит к вырожденью,
Монада, оборачиваясь тенью,
Бесследно исчезает поутру...

И ты опять – пустая оболочка,
На берегу оставленная бочка, -
Вода ли, тени схлынули? – Бог весть, -
Но суетно, промозгло, неуютно,
Как сквозь обсидиан на сколе – мутно,
Иль как осуществившаяся месть. -

Прими себя таким – незавершённым, -
Подобно опрокинутым колоннам,
Лежат горизонтальные лучи, -
Дневная лихорадка много хуже -
Она питает внутреннюю стужу,
И замерзают звёзды и ключи.

    ..^..






XXYIII 


Какая разница, где жить, 
Коль можно радоваться жизни,
Скорбеть о горестной отчизне,
Необязательно служить...

Воскресный день дарить безделью, -
Поскольку всё одно скуделью
Рассыпется любой собор,
Искать на небе ряд кометный,
Вести ленивый, беспредметный
Почти что бесконечный спор

О смысле жизненного плана,
О том, что прячется нирвана
Как радуга за водосток...
Наутро портится погода,
И я, почище антипода –
К былым фантазиям жесток.

И грусть – что стёртая монета,
Иль Золушка, в тряпьё одета –
Мешает варево в котле,
Из тыквы и проросших зёрен,
А что котёл дыряв и чёрен –
Черпак болтается в петле.

И значит – маятник возможен,
И, если день с утра створожен,
И мать-и-мачехой рождён –
Он всё равно безмерно долог,
Как будто опустили полог,
И стал неслышен камертон. –

Не начинай с фальшивой ноты –
Жизнь, набирая обороты,
Несёт под горку вкривь и вкось,
И не полёт страшит – паденье,
А там – обрыв, оцепененье...
И ты – не узник и не гость,

Но житель миража, фантома –
Не различаешь, где ты – дома,
А где – прощаешься с былым,
И мир – заплатка на заплатке,
И мы погрязли в беспорядке, 
Как в небесах огонь и дым.

    ..^..






XXIX 


Всё хорошо, почти прекрасно –
Сегодня ночь моя ненастна,
А день нечаянно погож,
Повсюду свет огнями рампы,
И мы чеканны, как эстампы,
Символизируя не ложь,

Но теорему Буридана –
Лишь то действительно желанно,
Что получить не суждено,
Не кровь застыла, но водица,
Вот-вот подавится зегзица,
И упадёт веретено –

Должно быть, пряжа на излёте, -
Мы в золотой служили роте
И поднялись до бочкарей,
И время замерло на месте –
Когда-то преданны без лести,
Верней ливонских янтарей, -
Как рыбы каменных морей,

Переплываем из гранита
Туда, где мрамором разлита,
Встаёт недвижная река,
И день то светел, то прощален,
Как будто не хватило спален
Тому, что прожило века –

Круговороту, переменам,
Изобретательным Каменам,
Высокоплещущим ветрам,
Пейзажу с лайкой и коровкой,
Цветущей вербою за бровкой... –
Мне только не хватало драм

Для полного успокоенья –
Не за горой пора цветенья,
Гуденья всяческих жуков,
Нарядов лёгких и воздушных,
Девичьих взглядов равнодушных –
А дальше – ночь без берегов.

    ..^..






XXX 


Прощание, как местный колорит –
Ещё зима лихое говорит,
А мы уже от прошлого далече,
Не оттого ли сердцу и уму
Желаннее вернуться в кутерьму,
Чем слушать возмутительные речи

О том, что мир плывёт на трёх китах,
Но звёзды, оставаясь на местах,
Рисуют нам не мост, но переправу? -
И к берегу стремиться ни к чему, -
Объятья, пережившие зиму,
Немеют, как извергнувшая лаву

Каверна, пустотелая гора, -
Вершина, просверкавшая вчера,
Истаяла, и впрямь – как не бывала,
Что дудочкой мелькает наверху –
Лишь музыкой напомнило ольху,
Но более – затишье, покрывало.

Преграду, не мешающую петь
О том, что торжествующая медь
В конце концов - сама себе прискучит,
Что холодно не там, где высоко,
Но там, где иссякает молоко
На шелковы ресницы и на тучи.

В который раз – не хочется прощать! –
Нас прошлому ночами навещать,
А ясным днём загадывать желанье,
Кружится льдина – омут или ключ,
Шиповник на обочине колюч,
Как расставанье или обещанье –

Как дудочка, когда в неё кричишь,
Как выросший и горький Кибальчиш,
Как новая весна поверх живого, -
Не каждому мгновению терять,
Но чаще остаётся повторять -
Куда спешить – в начале было слово...

    ..^..






XXXI 


Посвящается двум Борисам – Андрею Белому и Борису Садовскому 


Кривоколенный переулок
Гремит булыжной мостовой,
И воздух праздничен и гулок,
Как прежде – смутен для прогулок,
И медь звенит над головой. -

Исчезло золото в лазури, -
Оно не переносит бури, -
Его кораблик отыскал
Среди истории заклятий,
Зияний, дружеских объятий,
И двух столетий, точно скал.

А здесь – коляска и брусчатка,
Былого злая лихорадка,
Затишья резкая черта –
Всё преходяще, кроме крови,
И мы стоим на честном слове,
Что тень от чёртова перста.

Булыжник – родина развалин, -
Гипотетически печален,
И равнодушен без затей –
Мы элегичны и трагичны,
Мольбы и жалобы обычны, -
Не воздух – пляшущий Антей

Лишился силы в одночасье,
Кривоколенно наше счастье,
И по сусалам норовит, -
Скрипит перо, радиоточка,
Не колокольня лопнет – почка,
И пухом заметает вид,

Гремящий музыкой парада.. –
Мы умираем – как не надо –
Не потому, что суждено –
По мотовству и одичанью,
Болезни, общему нищанью,
Отчаянью увидеть дно.

    ..^..






XXXII 


Мы расплескали нашу брагу, -
Остался утренний рассол,
Мысль, бороздящая бумагу,
Благих намерений подзол. –

Иссяк источник вдохновенья,
Как беспорядочное пенье,
Дыханье губ, сиянье глаз,
Как соловьиный свист – у Фета,
У Тютчева – молчанье света,
У Грибоедова – алмаз. –

Как переходы через Альпы,
Как пересчитыванье кальпы,
Торговля лишним и чужим... –
А оглянись – ни дня, ни ночи,
И только паузы короче
И злей отечественный дым.

Лети – кораблик окрылённый,
Над пенной брагою влюблённой,
Разливом изначальных рек,
И озари слезою яда
Запечатленную монаду
И трезвый, похоронный век. –

Пора блистательных открытий,
Но зрелищ требует не зритель –
Сама идея колеса,
И мы, как птицы или белки,
Спешим по компасу и стрелке
Туда, где верят в чудеса –

Быть может, брага – это вера? –
Иначе – как распалась сфера? –
Но значит истина – расчет? –
Ты видишь лучше или хуже,
Но жажда выдворит наружу,
И убедишься – всё течёт.

    ..^..






XXXIII 


Взгляни на скатерть – самобранку –
Она не пачкает изнанку
И научилась волшебству,
Её союзы и предлоги –
Свинина в кляре и миноги –
Язык, понятный большинству

Обжор, гурманов и голодных, -
Из чувств обычных, первородных
Она чудесное творит –
От восхищенья к благодушью, -
Как на китайском свитке тушью,
На ней начертано – «ифрит». –

Злой дух вселился, не иначе –
Готовить – трудная задача
И добрым духам, и богам –
Им подвиги и слава ближе,
Чем человеческая жижа, -
И скатерть учит по слогам

Слова – « свобода – право сытых»,
И прячет в амфорах разбитых
Водицы нищенскую горсть... –
Всё больше пятен и объедков,
И мы блажим, как духи предков,
Когда их вызывает гость.

Бегом – по скатерти, по брани, -
Какие яства на экране
Проносятся, не воплотясь –
Виденья в шляпке и без шляпки,
Избушка, съёжившая лапки –
Кровосмесительная связь

Из представлений и явлений,
С изнанки – смена поколений,
Но – цел фарфор, звенит хрусталь,
Вино играет по бокалам,
И мы довольствуемся малым
И закаляемся, как сталь.

    ..^..






XXXIY 


На небесах, помимо свода,
Найдётся множество чудес –
Ещё без факела – Свобода,
Без одиночества – Тартесс,

Привольно дышит Атлантида,
Спит геометрия Евклида,
И скорость света – не предел...
Тасуют карты Геспериды,
Лягаются эфемериды,
И Марс владенья оглядел,

Вздохнул, и, кажется – доволен –
Его удел вполне намолен,
Как ты раздор ни назови, -
Багрово там, под фиолетом,
Но светит Дева чудным светом,
Как Лорелея на крови.

Ну что ещё вверху? – морошка, -
Её и на холме немножко,
И там – в заоблачных краях,
Она совсем заиндевела,
Как та, с Колумбом, каравелла,
И процветает на паях

Не то с кавказской земляникой –
Змеиной ягодою дикой,
Не то с секвойей вековой –
Добыча ангела, порыва,
Не то, без спутников счастлива,
Глядит на стрелы с тетивой

И мыслит – где сыскать опору? –
Не всякая дорога в гору,
Но всюду камень и скала,
А здесь – то вспышки и картинки,
То, как на шапке – невидимке,
Не видно ни добра, ни зла.

Прощай! – в небесные чертоги
Плывут элегии, эклоги –
Но кто же слушает вдали? –
Свод отражает звуки, блики,
И к нам плывут, равновелики,
Воспоминаний корабли...

    ..^..






XXXY 


До чего не хочется расставаться -
Словно мы остались без декораций
И без рампы - смотрим в притихший зал,
Но молчит суфлёр  – ни коня, ни сабли,
Отзвучало вещее «крибле - крабле», -
Понапрасну  маятник зависал

На часах с кукушкой – иль это гири? -
Наша жизнь поделится на четыре,
А потом – ни осени, ни весны,
Если лето – душное и сухое,
Если дева – то ли с косой – клюкою,
То ль стрелой и жаждою новизны –

И клянёмся вытащить из болота,
Но едва погаснет к закату нота –
Как и нет полёта, ушёл кураж,
Балаган обшарпан и мы – статисты,
Точно аста кончилось и до висты
Только «ла» поддерживает мираж.

Ну и ладно, время – подарок тройский,
Разберёмся с высказанным по-свойски, -
Что возьмём обратно, а что – простим,
По сухому легче идти с похмелья,
А разлука – это такое зелье,
Что любую связь обращает в дым.

Потому и медлю, что знаю точно –
Уходить – само по себе порочно,
Сделал шаг – и прошлое далеко.
...А ты помнишь – в небо стрела летела,
И ворона каркала – или пела? -
И сбежала сцена, как молоко.

    ..^..






XXXYI 


Взболтай перенасыщенный раствор –
Он как незавершённый договор –
Не жидкость, не порода, не кристалл,
Не ночь Европы, но и не весна,
Не чешуя дракона, не блесна,
Не призрак – пролетарский Капитал,

Не замок в облаках, иль из песка,
Не гарь пороховая у виска,
Невидимая миру красота –
Сон разума, чудовищная пря,
Взрывающие небо якоря,
Объятия тернового куста.

И всё это вращается, как гуль,
Как веер – траекториями пуль,
И центром тяжелеет, и углом,
Не каждое дыхание – раскол,
Но гол без насыщения глагол,
И плещется мутнеющим стеклом.

Ну хорошо – сосуд непогрешим,
Как в автоклаве – скальпель и зажим,
Как зеркало – вода и амальгама,
И дважды не войти без муляжа,
Пока поверхность кается, дрожа,
И оплывает лопнувшая рама.

Раствор отправлен в солнечный прилив, -
По капле влагу в облако пролив,
Оформится в кристалл сухой остаток –
И будет экспонатом за стеклом,
Пока пространство бьётся в волнолом,
Не оставляя след и отпечаток.

Ни жидкость, ни теория густот
Материю от формы не спасёт,
И надо ли душе – освобожденье? –
Чуть плещется поверхностная мгла,
Звезда на подоконник прилегла,
И отраженье – как перерожденье.

    ..^..






XXXYII 


Быть можно сумрачного света 
Любителем из запасных,
Там волком всякая примета
Сидит на пошлинах въездных,

На откуп коже слишком зябко,
Но, как трофейная арапка,
В полон уходит кошениль,
И вслед за ней створожен сурик,
И бедный Йорик – новый Юрик,
Вдыхает охру и ваниль.

Но влажно более, чем нужно,
Не то что в сумраке недужно –
Но слишком тихо, глубоко,
Он так струится по просветам,
Что мнится Зигфриду – Одетта,
Иль мы впадаем в рококо –

Идиллию того, что смыто, 
Декоративно, как улита,
В своей спирали кочевой,
В манере примерять наряды,
Пройти от нимфы до дриады,
До сумерек над головой.

Когда смыкается былое –
Всё не надышишься золою
Из прежних чувств, из влаги уст,
И различаешь силуэты
То – лебедя, не то – Одетты,
Но сумрак беспросветно пуст.

Но ты-то – полон безнадежно,
И память – то метелью снежной,
То зыбким маревом, кустом,
Упавшей веткой у порога,
Как покосившийся убого
Но всё ещё стоящий дом.

    ..^..






XXXYIII 


В.В.М. 


Расписываясь пёрышком – пером, -
Глазами ищешь лодку иль паром –
Не может быть, что тонешь понарошку,
Что пузырится пена, и волна,
Как десятипудовая жена,
На берегу присматривает лежку.

Должно быть страшно или не смешно,
И холодно, как если бы грешно
Над юшкой выцветающей клониться,
Смотрю на проступающий узор,
Как на границе выросший Трезор,
И всё же не могу остановиться.

Вот так Финист кровавиком пророс,
Кронштадтский шёл в анархию матрос,
И на морях владычствовали бритты,
Давил Гольфстрим, Коцитом набегал,
Валькирии спускались из валгалл,
И наносились светские визиты –

Нет ничего пустяшней болтовни,
И ты, моё перо, повремени,
Не заноси в анналы ахинею –
Меловый прикус грифельной доски,
Косить на мрамор, потирать виски,
И мнить существование длиннее,

Чем есть оно – за счёт броневика,
Начертанного юшкой дневника,
Расставленных провалов препинанья,
Не пёрышко – но ручка, черенок,
Течением утянутый венок,
Иное допотопное незнанье...

Я грамота? – я вена изнутри,
Проигранное случаем пари,
Удача, расписавшаяся в блефе,
Циничное подобье простоты,
Грядущее Ивана Калиты,
Поэзия, прописанная в ЛЕФе...

Прим. – ЛЕФ – Левый Фронт искусств, возглавляемый Маяковским. 


    ..^..






XXXIX 


Не соты, но ячейки, уголки,
Фасетчатые чёрные мелки,
Базедово прижатые бок о бок,
Манжетики, кружавчики, поля,
Подобье бесконечного ноля,
Иль маковых решётчатых коробок.

Переверни песочные часы –
А лучше – положи их, как весы, -
Пусть катятся, кружат по Малой Спасской,
Булыжниками лезут из глубин,
Грозятся ожерельями рябин,
Становятся окалиной и ряской, -

Не угольем – торфяником, пыльцой,
Для бредящих пустынею – мацой,
Оставшимся – зерном окаменелым,
Расплавленным свинцом по витражам,
По Китежу и всяческим Кижам,
Особенно стеклярусом и мелом. -

Рассудком, распадающимся вдрызг –
Фортуна не оправдывает риск,
Но тратит воск на соты и на свечи,
На ярмарку фигур мадам Тюссо,
На дыбу, сапожок и колесо,
На сказки и дозволенные речи... -

Но держится – на рамке и оси,
И я прошу – немного повиси, -
Очнёшься на вершине лохотрона,
Здесь более песка, чем пирамид,
Фанера одиночеством гремит,
Как в зеркало смотрящая Горгона.

Решётчаты сегменты колеса,
И скрученная в узел полоса
Теряется на фоне ожерелий
Из олова и плесени в углах,
И тонет амальгамой в зеркалах
На плаванье собравшийся Аврелий...

    ..^..






XL 


Разлетелись тузы из колоды,
Как империи старой народы, -
С глаз долой и из сердца вдогон,
Что в остатке? – погадки и прятки,
Игроки на скоромное падки,
И примстился почтовый вагон -

Будто век покосился и сдуру,
Воскрешая на миг авантюру,
Норовит загреметь под откос,
Человечество -  рельсы и шпалы,
И разъезд на пути – пятипалый,
Улыбнувшийся компрачикос.

Веселимся, гуляем на сдачу,
Зарастает дорожка на Вачу,
Или новых не сыщем дорог –
Лебединая пахнет рубашка,
Как в чернильной крови промокашка,
Как с убоинкой чёрный пирог.

Мы наколоты, как на картинке –
Там Папанин кайфует на льдинке,
В стратосфере летит самолёт... – 
Это всё декорации, стразы,
А под ними – шагрени проказы,
И коричневой вечности йод.

В траектории нет униженья –
Кончен лёт – остаётся скольженье,
На кофейную гущу расчет,
Не надышишься перед закатом, -
Это брат, возвращаясь за братом,
Говорит, что когда припечёт –

Кровь дарит ощущенье родного,
Или скинемся в перекидного,
Или сменим по случаю масть,
Или выкинем напрочь колоду,
Но никак не изменим природу –
Чтоб восстать – обязательно пасть.

    ..^..






XLI 


Я перстень не бросаю в море,
Чудесных не ищу историй,
На чашу жизни не ропщу –
Веду отсчёт не с Буридана,
Под паром Ясная Поляна
И пиво куплено к лещу.

Светилам путь расчислен, сложен,
Клинок не ищет новых ножен,
Но и сражений не бежит, -
Прощай, пора очарований,
Прочь – исполнение желаний,
И снова в ухе дребезжит. -

Оглохну или же ослепну,
На коже обнаружу лепру,
Да и с дыханьем тяжело –
Подобье клячи по Бодлеру,
Опять найду себе холеру,
Не то галеру и весло.

Корона солнца, говорите? –
Но воск расплавился на Крите,
И море приняло пловца,
Не перстенёк, но оболочка,
Придуманная позже бочка,
Иль амфора – но без винца.

Минута слабости – пустое –
Хлебни тернового настоя,
Взгляни на облако вдали –
Напиток тем хорош, что терпок,
И хор кружащихся эвтерпок
Доносит музыку земли.

Пора причаливать… - Пора ли?
Не смерть – кумир на пьедестале,
Содеянного не вернуть.
Охапка сена – лишь охапка,
Корона – пламенная шапка,
И одиночество – не путь.

    ..^..






XLII 


Прощай страна, где запад невысок,
где поезда всё косят на восток,
и проводник посматривает косо,
а мне бы деву - пусть чуть- чуть срыжа,
и я бы в сад подался - в сторожа,
и на страну поглядывал с откоса.

Зачем мне дева? - чтоб не горевать, -
не на любовь рассчитана кровать, 
и мы бы о любви не говорили -
забыли степь, где кочевал калмык,
и вместе понимали бы на миг,
что восстаём из праха или пыли, -

И понимать - не значит повторить,
Былое ни к чему боготворить, -
мы так близки, что не разъять объятий,
и, мысленно прощаясь со страной,
я сам себя пущу на перегной,
и не услышу сдавленных проклятий

От девы, укоряющей без слов,
от даймона - не сложен Часослов,
от сада, что оставлен без охраны,
беззвёздно наливаются плоды,
прощание - не выход из среды,
вокзалы - мелюзговые тираны.

А поезда - почти ручная кладь,
попробуй пианиста расстрелять –
не будет ни игры, ни расписаний,
вечерний расползётся колорит,
и о любви – лишь память говорит,
и сутолка вокзальная прощаний.

    ..^..






XLIII 


С.П. 


Не соль земли, но всё ж- приправа,
При жизни Вас минула слава,
Но чем посмертие грозит? -
Томами всяческих собраний,
Кормленьем критиков-пираний… -
Фортуна сменит реквизит,

А мёртвые не имут срама,
И что при жизни было – драма,
Для нас – истории урок,
Как мимолётно процветанье.
И, коли речь придёт за данью –
Ей только гений будет впрок.

А как он жил, терпел насмешки –
Судьбе не более, чем вешки,
Точильный камень, оселок,
Чтоб незаметно истончиться,
Имперски замараться в лицах,
Рассчитывать на эпилог.

На эпитафию? – На слово,
На то, что возродится снова
Любовь к отеческим гробам,
Что лирный звук восторжествует,
И что природа нам диктует,
А мы читаем по губам.

И получается – скабрёзно -
Грешить и за чертой не поздно,
И что писалось для друзей,
Прочтут потомки благодарно,
Коль пошутилось не бездарно,
Короче – что талант ни сей –

Взойдёт, одарит пышным цветом,
И я, пока на свете этом –
Попробую воздать хвалу –
Учить возможно – настоящим,
Счастлив твой гений! – в мире вящем
Успех – мочало на колу.

    ..^..






XLIY 


Передышка – ошибка, сшибка,
В двадцать первом – на что нам Шипка?
Сахалин и Курилы, Крым? –
Распадается лапа власти,
Разбивается тьма на части,
Бесполезно кричать – горим! –

Так беспомощна старость, слабость –
Графоману к чему силлабость? –
Всё, что может – испортить речь,
Вот и смотришь чужую глупость,
И клянёшь свои лень и скупость, -
Неудобные щит и меч.

Что вода наших дней, что – камень?
В овне лёд переходит в пламень, -
Волхование? – Зодиак? –
Превращенье, вращенье, вешка,
Белке не отыскать орешка,
Не всплывает архипелаг.

Кружат птицы над затонувшим,
Так печалиться о минувшем
Можно только взмахнув крылом
Над районом стихийных бедствий,
Пожиная пожар последствий,
Как блондиночку за углом. –

Кисло-сладко, в душе – надсада,
Тут последователь Де Сада 
Отыскал бы себе мотив, -
На востоке – а что – с востока? –
С ницшеанством одна морока –
Вот и ищешь паллиатив. –

Мне хватает родного края,
Временами со мной играя,
Память тянет вперёд-назад,
И не знаю, когда клубочек
Превратится в пространство точек,
В ледяного чертога сад.

    ..^..






XLY 


На бег светил рассчитано дыханье,
Как на мою печаль – воспоминанье –
О миражах мечтать не запретишь, -
Мы сами, что огни иллюзиона,
И туфелькой первичного бульона
Всплывёт постапокалипсиса тишь.

Над нами посмеётся Уроборос,
На лезвии меча застынет волос,
Всё повторится, но – наоборот –
Сбегаю, уменьшаясь с каждым шагом,
Ни тени, ни ристалища под флагом,
Ни случая нечаянных щедрот. -

Как роща осенила листопадом,
И пруд зацвёл, и не сыскать наядам
Источник, водопад, водоворот, -
Всё смолкло, как под тушью или лаком,
Один побег ольхи остался лаком,
И скудно загораживает грот. –

А там – подобье каменной скамейки,
И смальта, что охвостье канарейки,
И неподвижен лиственный узор,
И небо, потерявшее заплаты,
Не замечая горестной утраты,
На людях не задерживает взор.

А мы стоим, как статуи, у пруда,
И поздний вечер кажется отсюда
Началом и предвестником конца, -
Прекрасное стремится к разрушенью,
И прошлое окажется мишенью,
Соломенной вдовою без лица.

Ожить, не дожидаясь звездопада? –
У пруда и у сада есть ограда,
Но холодно и слишком далеко –
Рассудок ценит логику – напрасно, -
И небо на минуту вспыхнет красно -
Как девочка в испачканном трико.

    ..^..






XLYI 


Я пишу предложенья, но не рекламу,
Те, кто помнит хоть что-то – те помнят маму,
Не хочу вспоминать, не могу, -
Если боль – местный признак того, что живы,
И Горгона прильнёт волоском из гривы, -
Ты останешься на берегу,

И увидишь, что прошлое – недотрога,
И от Бога к нему далека дорога,
И становится всё длинней,
Где садили картошку – узкоколейка, -
Заросла, что заброшенная аллейка,
И коттеджи стоят на ней –

Сколько новых словес развиталось возле, -
Кто их ведал вчера и услышит после,
А ещё через поле – храм,
Там бежала вода и стоял колодец, -
Свято место назначил себе народец,
И экскурсии фраерам –

Я признал, что словес бестолковых много,
Что под нож, словно детство, пошла дорога,
Нет примет, как в чужой стране, -
Только кладбище с бабушкою и дедом,
Разрастаясь, подводит итог победам, -
Кто-то в будущем, там, на дне,

Всё считает рекорды, толстеет книга,
И когда-нибудь мы перейдём в индиго,
Как титановый лом сирен,
Перекличка длиннот, музыкальных пауз, 
Я не ведаю, что сохранит мне хаос,
Что не сможет присвоить тлен.

Но в Укбар ни по Борхесу, ни по чину –
Я провижу не женщину, но мужчину,
Вспоминающего судьбу,
Говорящего – здесь будет ваше место,
Повторяющего слово «мама» вместо
Разговора через губу.

    ..^..






XLYII 


Есть польза всякого сравненья –
«Не продаётся вдохновенье...» -
Зачем разбавлено вино,
Зачем сиюминутны страсти,
Зачем нам призрачное счастье?.. –
Зачем нам горе суждено...

Что помню – то не существует,
На пепелище ветер дует,
И нет возврата в старый дом, -
К былым победам равнодушен,
Томим бессонницей и скушен,
Не порчу зренье над трудом

Всей жизни – нету такового,
По выходным не пью спиртного,
И в будни тоже – не люблю,
Читаю меньше, то есть  - в меру,
И только то беру на веру,
Что, как существованье, длю. –

Я скептик, реалист, прагматик,
И, как Де Лилль в саду грамматик -
Сторонник правил, твёрдых форм, -
Их нарушать куда приятней,
Когда ошибки вероятней,
Чем хаоса ненужный шторм.

Что гений – случай или опыт? –
Полёт валькирий? – Конский топот? –
Предчувствия небрежный дар? –
Увы – ни то, и ни другое –
Сплетенье бури и покоя,
Самосожжения пожар.

И это чувство – несравнимо.
Любое подражанье – мимо,
Лжёт имитаций суррогат,
Горит лампада – чад повсюду,
Полюбит дерево Иуду,
И склон то вязок, то покат.

    ..^..






XLYIII 


Хорошо, что закат малинов, -
Слабым отблеском исполинов
Оплывает во мхи гранит,
Снова рябь побежит по водам
Под недвижимым небосводом,
Чьи-то тени земля хранит.

Вспоминанье – легко, прозрачно, -
Звуки вальса и в паре фрачной
Девятнадцатый век парит,
И гроза остаётся в людях,
Лицеисты – в героях, судьях,
Остальное – в руках Харит.

Где граница, в каких пределах? –
Как лихих отделить от смелых? –
Упоение и – хаос? –
Как прекрасное ныне страшно,
Как отравлено сыть и брашно, -
Вместо пчёл различаю ос. -

Быстрокрылых и желтоглазых,
Равнодушных в своих проказах,
Механических пиццикатт,
В повторении сот и знаков –
Лихорадочен, одинаков,
Не малинов – багров закат.

Как упадочен век без грима –
Увядание слишком зримо,
За победами – яд словес,
«Вольнодумство плодит пороки!..» -
Не задумываясь о роке,
Наш закат набирает вес.

И мелодия рвёт постромки –
Не багрово – черно на кромке,
Воздух влажен, тяжёл на вздох,
Тишина невесомо давит,
И с востока на запад правит
Очертанья былых эпох.

    ..^..






IL 


Мы зрители? – любители клубни..? –
Мы странствовали в поисках родни,
И раздарили, что не потеряли. –
Кричишь в колодец или из коло.. –
Пространство зова судоргой свело,
Как этику в отсутствие морали.

Оголодал? – закусишь чернецом,
Подглазья наливаются свинцом,
И популярен посвист соловьиный,
Зато внизу – разбойничья комедь,
И озеро пытается шуметь,
Как травы среднерусскою равниной.

Качается божественный нектар –
То бабочкой, то гусеницей стар,
И фимиам возносится, не глядя. –
Причинных мест не принято в расчёт,
И озером сознание течёт,
И водомеркой мечется по глади.

На поиск не осталось кислоро..
Отяжелев, запуталось перо,
Как ягоды – следы на перепутье,
А впрочем – так пустынно, как во сне,
И Диоген на розовом коне
Раздваиваясь, пачкается сутью.

Так рыба вырастает из икры,
Кузнечику отважиться на пры..,
И раскалиться проволкой – канату,
Над небом посмеяться мотыльку,
В горячем раствориться сахарку,
Торжествовать над музыкою – мату.

Обманутых не следует вини.. –
Прошедшее попробуй, замени –
Не лакмус наша кровь – катализатор.
Кипит перемежаемая ржа,
И лава, достигая рубежа,
Покоится на ложе, как экватор.

    ..^..






L 


мы дети раскопок и топок,
траншей, деревянных коробок,
трухи медальона, глазниц,
божниц и слепого каприза,
муки и бульона ленд-лиза,
вагонных и бортпроводниц.

мы дети рассказов о главном,
застывшие в воздухе плавном,
никто никуда не идёт,
торчит одинокая вышка,
как галстук, и в пятнах манишка,
и в музыке – несколько нот.

долина полна ацетона,
мы дети пера и центона,
простуд, уводящих в чуму,
скребём черновую палитру,
как пастырь с викарием митру,
но выскребем холод и тьму.

мы знаем отца или деда,
мы помним, что наша победа –
ни нам, ни кому не нужна,
и наш факультет – это вещи,
и только количество трещин
спасает от вечного сна.

хватило ли чуда для нищих,
чтоб вновь зацвело пепелище,
какие взойдут семена? –
как ссылка на дикое поле,
ломается зеркалом воля,
и островом плачет жена.

мы дети сомнительных правил –
так савлом останется павел,
сгорит под смолою кора,
вскипает, как перхоть, эпоха,
и пепел смывается плохо,
как будто горело – вчера.

    ..^..






LI 


Но где же лекарство от страха? –
Насквозь пропотела рубаха,
Повсюду валежник, осот...
Всего-то – медвежье урчанье,
И ты, нарушая молчанье,
Бежишь от духовных высот.

А, может быть – вот оно, счастье? –
Когда настигает ненастье,
Но близок спасительный кров,
И дышишь, как лошадь в запале,
И скорбь мировую – украли,
И мир не настолько суров

И низменен, чтобы расстаться,
Деревья! – не надо оваций –
Почудилось, мишка отстал...
Сейчас костерок у речушки,
Уснуть, хоть стреляют из пушки,
Вернуться в высокий астрал...

( мир плотен, и краски полотен
играют оттенками сотен
восходов, закатов, цветов,
приходят звериным дыханьем,
небес нестерпимым смерканьем,
коричневой верностью вдов)

    ..^..






LII 


Хочу пройти декабрьской стужей, 
Как до глубин промёрзшей лужей,
Обнять ольхи поникший ствол,
И узнавать в чертах случайных
Симфонию гармоник тайных
И провиденья произвол.

Там звон натянут до предела,
ВьюгА с позёмкою влетела
На поле из глухих болот,
Разогналась, смела приметы,
И нас, как прочие предметы,
Не замечает эхолот. 

Что нам от жизни остаётся,
Когда и чаша разобьётся,
И зеркало, и всюду – лёд? –
Как отраженье отраженья -
Пурги возвратное движенье,
Но вслушиваешься – поёт...

Итак, не холод – вход в молчанье; -
Пока ловлю ещё звучанье,
И вижу сумрак или мглу,
И наблюдаю, как природа,
Что лист – светлеет с небосвода,
И память прячется в углу,

В дому, в каком-нибудь чулане,
Где исполнением желаний –
Коробка с оловом солдат,
Когда мы спали под сурдинку
И золотую серединку
Воображали, словно сад

Порой цветенья, вызреванья,
Когда придуманы названья,
И утро - вечера щедрей,
И ледяной дворец – не сказка,
Где смерть – сверкающая маска,
И далеко до декабрей.

    ..^..






LIII 


Согласись с пустотой, не переча –
Она чудо как нам хороша –
Потому неминуема встреча,
И другая сестрица далече –
Раздувает пожар миража.

И судьба, разрастаясь каверной,
Предстаёт не слезой эфемерной,
И не бабочкой – всюду пыльца, -
Шутовским хороводом событий,
Умирающим солнцем в зените,
Увядающей маской лица.

Перемены – лишь лик Мельпомены,
Научившие пенью сирены,
Перекрученный в ленту стакан,
Перекрёсток, отправленный в Лету,
Проигравший свою эстафету,
Потерявший огонь великан. –

Расскажи, Прометей – где горело? –
Почему оплетает омела
Не развалины, но витражи? –
А дотянешься – дело не в саже –
Не жалеешь тайком о пропаже? –
Что ты прячешь в руке? – покажи! –

Неужели цела оболочка? –
Пустота – одинокая точка,
Немота, темнота изнутри,
А болит – к перемене погоды,
Значит – мы со звездой антиподы,
Потому что – гори, не гори –

Задыхаешься. – Ищешь паденья,
Как бессонница, призрачно бденье,
Что находишь внутри и во вне? –
Ожидание, отблеск, миражик... –
Или вдруг зарастает овражек,
И омела растёт в тишине.

    ..^..






LIY 


то кажешься метеоритной пылью,
то вспомнишь про цирюльню и Севилью,
дырявый и потешный балаган –
не кровь и не водица – липнет краска,
как боевые перья атабаска,
и под музон садишься на стакан –

всё бывшее – иллюзия сарказма,
распавшаяся в клочья протоплазма,
как весело старели в старину –
со стороны и нынешнее – ситчик,
как выгодно женившийся лимитчик,
как пастернак у времени в плену.

назойливо на кухне пахнет розой –
не сериал – перемудрили с дозой,
и аромат, как шёлковый шнурок,
Севилья – что шкатулка без секрета,
и песня незатейливая спета,
рассудок – обознавшийся игрок –

расчетливость по сути неуместна,
хотя подчас угадывать и лестно,
но прочее – поди вообрази –
за жизнью наступает передышка,
как вдалеке, за облачностью - вспышка,
как если дождь – прогулка по грязи.

целебны ли сравнения, уместны? –
пожалуй, если девушки прелестны –
то сколь угодно их превозноси –
искусство наслаждаться – эфемерно,
и лишь одно сбывается наверно –
не вспоминай, не думай, не проси...

какая пыль? – пустое дуновенье,
растрачено по пьяни вдохновенье,
как хорошо, что в памяти провал,
и сердце отбивает по привычке
мелодию последней электрички,
и музыку развеивает шквал.

    ..^..






LY 


Под бой курантов думается мерно, -
Не то что бы корова или серна
Жуёт меланхоличную траву,
Но летаргия, овладев рассудком,
Не позволяет радоваться шуткам,
И, словно засыпая наяву,

Пытаешься представить звуки – цветом,
Басовую октаву – фиолетом
Зелёным – переливы и флажки,
Оранжевым – стаккато, пиццикато,
Шуршащей калькой – трели и раскаты,
Прозрачные и чёрные мелки.

Рассчитаны эффекты звуковые,
Но время, замирая, как впервые
Задумавшись, - теряет остроту,
Раскачано и выпито мгновенье,
На небесах окончено горенье,
И эха вертикальную версту

Уже не различаешь – гулко, глухо,
Не музыки касаешься, но пуха,
Небесного, сквозь толщу белизны,
Часы не возвращаются, но всё же,
Я вижу в них, сумняшеся ничтоже,
И молодость, и золотые сны...

Размеренность – заслуга твёрдой формы,
Куранты посерьёзнее, чем горны,
И пионерский лагерь не вернуть,
Как не забыть ни море, ни лиманы, -
В любом приливе слышатся органы,
Хотя песок не может обмануть –

Он шелестящ, но так пересыпаем,
Что под него охотно засыпаем,
И тем хорош – ни мира, ни войны,
Ни музыки, ни ритма, ни восторга,
Ни сквозняка из каменного морга,
Ни времени утраченной цены...

    ..^..






LYI 


Вернись, как ворот – грузно, криво,
Со скрипом, влажно, тяжело,
Без блеска юного порыва –
Когда за музою вело,

И петелька связалась вяло,
Как свита Гелиогабала
В ночь после оргии, легла
На гетакомбы, что вершина,
А по краям – тростник и глина,
Внизу – ворочается мгла.

А шире – жерди и гнилушки,
И платьем старой потаскушки
Запрошлогодняя трава,
Свистит не коростель, но змейка,
И бледной немочи семейка
Кругами выросла у рва.

Чудовище? – разросся хрящик,
И ты, невинности образчик,
Предстала тёмной стороной,
Скрывает свет не страх, но форма,
И что когда-то было норма,
Встаёт болезнью и виной.

Поэтому не снег, но стужа,
Чем глубже трещины, тем уже,
И неживое отомрёт,
Почудятся раскаты грома,
Попробует гореть солома,
И время двинется вперёд.

Точнее – вбок, со скрипом петель,
Как будто разродилась нетель,
Перекосило щеколду, -
Сиюминутное погасло,
У Парки вылетело прясло,
И только ворот на виду –

И ты стоишь каким-то боком,
В очарованье одиноком, 
А всё же любишь эту прель,
Её прельстительный упадок,
И смерть, последней из загадок,
Неспешно прикрывает дверь.

    ..^..






LYII 


Расстаться можно с представленьем,
Судьбой над чашею весов,
Склоняющимся поколеньем,
И новой сворой гончих псов, -

Здесь на скамейке – только резы,
Полуоторван лист железа
У старого дровяника,
И хлопает, но так бессильно,
Как старых досок говорильня,
И полумёртв наверняка.

Так что такое – неживое? –
Не то, что заросло травою,
Но и не то, что наверху –
Придуманное, небылица,
Что в чашу не смогло свалиться,
И перемолото в труху. –

Но значит – было, коль смололи? –
Теперь ни равенства, ни воли
Воображенье не дарит,
Как мачта, падает скворешня,
Черёмуха – почти черешня –
Червонным золотом горит.

Куда красно моё горенье -
Когда исчерпано мгновенье,
И мир становится легОк –
Я снова вижу скарабея,
И луч венчающий, слабея,
Исчезнет, как последний слог

В какой-нибудь смешной поэме,
Как утверждаемое в лемме,
Соломинка в моей горсти,
Иллюзия любви и счастья,
И наступившее ненастье
Дано, чтоб вечность провести.

    ..^..






LYIII 


Мы – общество солярных единиц,
Мелодия, распавшаяся ниц,
Не полонез Огинского, но месса –
Стропила не восставшего дворца,
Десница одичавшего творца,
Материи случайная завеса. –

А что за ней? – тускнеет диамант,
История, что старый фолиант, -
Грешит исчезновеньем и полями,
Коррозия не пачкает металл,
Дух сущего познанья повитал,
И поменялся с Фаустом ролями –

Бессмертие без власти – компромат –
Страшнее торжествующий примат,
Чем холод, отнимающий рассудок,
Но гвоздь сезона – белка и свисток,
Прогресс к изобретателю жесток,
А хочется халвы и незабудок.

За Броуном случайно проследив,
Не свет восславишь, но паллиатив –
Зачем нам выбор в обществе мишеней? –
Разгонишься – и вляпаешься в чмо,
Как некий отъезжающий – в трюмо,
Как в чехарду раздвинутых коленей.

Ты думаешь, что жизнь прекращена,
Когда не обнаруживаешь дна
У воздуха, скитальца соляного,
Бессмысленно желание обресть, -
Со всех небес тебе грохочет жесть,
И олово, что сердце, бьётся снова.

Одушевлён и движется предмет,
Не требуя особенных примет,
Угадываю срок и распорядок –
Мы проще, чем законы бытия,
И, тщетных ожиданий не тая,
Не оставляю места для загадок.

    ..^..






LIX 


Если кончились деньги в кармане –
Напишите стихи Донне Анне –
Небогата вдова, но авось
Пожалеет, поделится лишним,
И, когда мы отправимся к вишням –
Всё не в чёртову бочку, не врозь.

Не сочтёте прорех в балагане –
Словно юность украли цыгане,
Или память свели со двора –
Одиночество бьётся, как парус,
На шатре догорает стеклярус,
Обернёшься, а сзади – гора.

Зашумит, заливаясь ручьями,
На закате окажемся в яме,
И темнеет быстрей и быстрей,
Дни медлительны, но мимолётны,
Как батальных безделок полотна,
Как смола небольших янтарей.

Совершенство – не в прелести линий,
Там, где чёрный меняем на синий,
Или розовый на голубой –
В разговоре за кофе, за чаем,
Там, где мы не о том отвечаем,
И отнюдь не спешим за трубой.

Звон посуды, как склянь ксилофона, -
Донна Анна была непреклонна,
Не спешит оказаться вдовой,
Значит мы доживём до получки,
До с горы опустившейся тучки,
До какой-нибудь там мировой.

До подъёма, до купола, сферы, -
Видно, мы перепутали меры,
Позади – грозовой перевал,
Перекличка – не эхо, но птичка,
Сквозь прореху качается вичка, -
До низин добирается шквал.

    ..^..






LX 


Не соль, но горечь мне по вкусу,
Так минус добавляют к плюсу,
И непонятно – что важней,
На корабле идёт уборка, -
Уж лучше швабра и касторка,
Чем дроги с тройкою коней.

Втяни живот, начни зарядку,
Перебирая по порядку
Все небылицы и кабы,
Лжи, несуразности, обманки, -
И, доверяя лихоманке,
Не требуй доли у судьбы –

Что ни попросишь, выйдет – то же,
Вы с ней до странности похожи –
И ей по вкусу лишь хинин,
Поэтому и шлёт замену,
Эвтерпой манит Мельпомену,
И стынет кимберлитом глин.

Но проку пеплу от кристалла? –
Когда окончится опала,
Иль снова женщина прельстит –
Скажу, что мера опоздала,
Теперь мне жимолости мало,
А Терпсихора – не грустит.

    ..^..






LXI 


И что ж я раньше был негромок? –
Не целовал заезжих прим
Не дожидаючись потёмок,
Не обрывал в броске постромок,
Не прозывался «пилигрим».

Мы – дети спичечных коробок,
Чей огонёк пуглив и робок,
И пахнет серой из ушей,
Зато дрова лежат квадратом,
Как на решётке мирный атом
Из подпоручиков Кижей.

Пора в поручики, майоры,
Перемежая косогоры
С отхожим промыслом, слезой
Продукта высшей перегонки, -
Под причитания чухонки
Хвалить Островского с «Грозой»

За описанье бабьей дури –
Кому при эдаком аллюре
Пришла б охота укрощать? -
Пущай макнёт, охолонится, -
С такой погодой крепче спится, -
К чему держать и не пущать? –

Не прочь не то что бы вернуться –
Судьбу гадательное блюдце
Уже успело прокатить,
И трещины взамен объятий,
Ни поцелуев, ни проклятий –
Но стоит фокус чуть сместить –

Видны натяжки, подтасовки,
Остался рок от рокировки,
От вероятности – пунктир,
От ожидания – усмешка,
Ненужной оказалась спешка,
И прошлое – из чёрных дыр.

    ..^..






LXII 


Всё измеряем сроки, колготу,
Перебирая пятаки, полушки,
И патина, как девушки в цвету,
Распластываясь бронзою лягушки,

Показывает линии атак,
И прошлое, что афродизиак,
Влечёт так беспорядочно! - так мелко,
Так суетно, - и кажется пестро,
Хотя огни сливаются в зеро,
И с яблочком прощается тарелка.

В наливке лепестками из свинца
В осадок собирается пыльца,
Встряхни стакан – и наслаждайся бурей,
А выплесни, случайно проглоти –
Нарвёшься на «последнее прости»,
Как дервиш в послесмертии на гурий.

Из прошлого не слепишь кулича,
Из пива получается моча,
Либидо – миф, продукт воображенья,
Раздельного для женщин и мужчин,
И, как пространство мнимых величин,
Достойно бесконечного служенья.

И, как мы ни слагаем дважды два –
На звуки распадаются слова,
Дыхание – на кашель с хрипотою,
Монеты – из латуни и свинца,
События – как стружка от резца,
Уносятся тяжёлою водою...

    ..^..






LXIII 


Защитники чернеют со спины,
Как вросшие под кожу валуны,
Как список, состоящий из фамилий, -
Но кто они? – под камнем ни следа,
Зашлась в оцепенении орда,
И сгинула, как луковицы лилий. –

Морозно? – нет, гнилушки на воде,
Молозиво течёт по лебеде,
Смеркается, но дело не в прорехах –
Так ветви огораживают вход,
Расплачиваясь заревом охот,
И белки запинаются в орехах.

В потёках хны пустая скорлупа,
Как шапочка гранитного столпа,
Чуть набекрень, немного красновата,
К ней воздух прикасается, светясь,
Льнёт хрусталём проявленная связь,
Как сахаром распущенная вата.

Пригорок выгибается по-вдоль,
Как лопнувшей мембраной вакуоль,
Кустарниковой свитой еле-еле
Прикрыта одичавшая земля,
И папоротник платьем короля
Преобразит бессолнечные мели.

Достаточно ли влажной немоты? –
Объятия дыхания пусты,
И медлят потревоженные ветки, -
Ни паутины в сумерках, ни пчёл,
Так беззащитен потаённый дол,
Как перспектива, запертая в клетке.

И дело не в отваге или лжи –
Как по отрогам взглядом ни кружи –
Вернёшься к тем же строкам в изголовье,
Ты ближе к неподвижности, чем к снам,
И надписи бегут по сторонам,
Забвение становится любовью.

    ..^..






LXIY 


Мы зачастую спорим беспричинно,
И, как свеча, восстав из стеарина,
Бежит огня – теряем теплоту.
Горячка – переносчица болезней,
И, чем переживанье бесполезней,
Тем дольше остаётся на свету.

Что дорого – легко теряет краски,
Не терпит слов, чурается огласки,
А мы беспечны, склонны к мотовству,
Как будто восполняемы объятья,
И жизнь и смерть, как сёстры или братья,
Нас обращают в палую листву.

Все ссоры есть борьба за первородство, -
С любовью конкурирует сиротство,
С желанием – отравленная страсть,
Багровое без вспышки тонет в алом,
Как яблоко Париса за Уралом,
И помнится не целое, но - часть.

И огорчаться – то же, что бояться,
Что больше не сумеешь доверяться,
Окажешься в каком-нибудь раю,
Где так же безнадежно и стерильно,
Не то в аду, где пожито обильно,
И я не обижаюсь, но стою

В тумане? – на ступеньках? – на котурнах? –
В морской ли пене, в траурных ли урнах
Нам оставаться в вещей чехарде, -
Ничто не успевает повториться,
И, сколько я ни пробую смириться –
Одно Ничто присутствует везде.

    ..^..






LXY 


Невежество – не следствие - причина,
На лики распадается личина,
На яды и слабительное  - страх,
На встречи и прощания – надежда,
И я ослеп, раскачиваясь между
Небесным и земным в любых мирах.

Повсюду возникает паутина,
Сечётся золотая середина,
И тянется, и рвётся полотно,
Сигнальная ли нить, сторожевая –
Последние мгновенья проживая,
Тень бабочки царапает окно.

На тень огня похоже мельтешенье,
И не прозрачно – призрачно движенье,
Из промельков и прочерков, длиннот,
Ни обернуться, ни пройти по водам,
Ни грянуть оземь поздним небосводом,
Ни вспомнить ночь, как помнит гугенот...

Потери помним больше, чем победы, -
Уподобясь учёному соседу,
Торим пути от простоты - к звездАм,
А нам и пишут – осади коняшку,
Верни ковчег, и голубя, и Машку –
Постранствуй по присутственным местам. -

Тогда  и жизнь покажется с овчинку,
И та трава, что лезет по суглинку,
И колется – куда как хороша, -
Иссякнет, словно ангел, процветанье,
Цветенье распускается в восстанье,
И за душой ни счастья, ни гроша...

    ..^..






LXYI 


Семь тихих нот разделились в полёте,
Каждому цвету досталось по ноте –
Раз-два-три, раз-два-три, раз... -
Голос срывается, как флажолеты,
Чёрный и белый – фантомом вендетты,
Вьётся над пропастью газ, -

Не уплывает, как плот, в зазеркалье,
Не унимается счастье шакалье,
Корчится корочкой льда,
Визгом пилы, перехлёстом жалейки,
Старыми шпалами узкоколейки,
Бьётся быками моста.

Выточка вьётся, как шов, до манжеты,
Словно не музыка кончилась – лето,
Вот и вода холодна,
Трогаешь – звонко, и в воздухе вязко,
Тонет в реке головная повязка,
Раз – и касается дна,

Два – и как рыба придонная пляшет,
Три – синевой на излучине машет,
Раз – пропадает совсем,
И остаются не ноты, но всплески,
Пахнет смолой или мхом в перелеске,
Раз-два-три, раз-два-три, семь...
LXYII
Мой разум – серийный маньяк –
Никак не уймётся, никак
Не вытащит шпагу из ножен –
Хватается за рукоять,
И в ступор, как будто стоять –
Единственный путь, что возможен.

Кружится, что конь – заболев,
Как будто не ясли и хлев
Мерещатся – отсвет подбоя,
Вращаясь сансарой в цвету,
Сшибая себя на лету
В зелёное и голубое.

Всё медлит, не вырвет корней,
Из почвы, что нету бедней,
Из пустоши – галька да щебень,
Где драга прошлась до костей,
Где символ господних страстей – 
Кислица, да щавель, да ревень...

А всё остальное – сластит, -
То кашка пчелою гудит,
То гонит волну по протокам,
Вернуться бы на волнолом,
Но птице кричать за стеклом,
А разуму ныть о высоком.

    ..^..






LXYIII 


Нас неземною добротою
Перепоясал славный век,
Как будто ангел под пятою
Живицей облачной истек, -

Так растворяются облатки,
Так за пчелой – пыльца и взятки,
А за кукушкой – дальний звук...
Пиши на изморози, что ли, -
Благая весть кристаллом соли,
Осколком выпадет из рук.

Черты судьбы не узнавая,
Смотрю, как мышка полевая
Бежит Самаррою своей,
Богам проекции не жалко,
Вверху – звезда, внизу – весталка,
И кровь, как стайка снегирей...

И впрямь, что стая – крик да гомон,
Распался призрак, словно сломан
Иль повреждён калейдоскоп,
Свинцовы кольца и объятья,
От века ласковы заклятья,
Как отраженье сов и скоп. -

Кому Минерва не богиня? -
Мы тоже поклонялись глине,
Но птица – истинный симвОл –
Она придумана – бессмертной,
И только мудрости инертной
Дано разрушить произвол –

Что неизменно? – звук и слово,
МузЫка – больше, чем основа,
Чем Афродита, чем волна –
Когда мы гибельны и жёстки –
Встаёт забвенье на подмостки,
Смерть искажает имена.

Но и музЫка – туф и лава,
Важней забвенья – переправа,
Течение и берега,
Смотри, покуда ты у вёсел,
Куда тебя твой век забросил,
Как смотрит ангелом – вьюгА.

    ..^..






LXIX 


Как хорошо пожить без перемен,
Лениво ангажируя камен,
Перебирая символы и знаки,
Капризничая – этот слишком «ин», -
Меланхолично взращивая сплин,
Не помнишь о судьбе и зодиаке.

И прошлое, как хинну – за стеной, -
К ним по Ян–Цзы спустился новый Ной
И объяснил, как избежать потопа,
Он желтоглаз и узковат в кости,
Но ты по-европейски загрусти –
С ним три сестры, Елена, Пенелопа... –

Не слишком ли? – пожалуй, в самый раз –
Томленье чресел и услада глаз
Для одного, всё прочее – загадка,
Пройдя пролив – выходим в океан,
Тем самым увеличивая «ян», -
Волну, не признающую упадка.

И ты уже не боле, чем волна –
Стихия, достигающая дна,
Химера, обретающая тело,
Как день и ночь – глаза твои черны,
Живи, не выбирая стороны,
Кати шары Великого Предела.

    ..^..






LXX 


Умолкли торговки «на крик», -
Но что отсушило язык? –
Комета, знамение свыше? –
Короткое слово «война», -
Как будто накрыла волна,
И звуки притихли, как мыши.

Затем, как машина вразнос,
Крик начал метаться, возрос,
Опал, изменился в деталях,
Стал жёсток, скрежещуще зол,
Распался на корень и ствол,
Как дух – затерялся в моралях,

Мотивах, обжорных рядах,
Кочующих росчерках птах,
Морозе, полуденном зное,
Сорвался на речитатив,
Сломался, как старый штатив,
Застыл бастионной стеною.

И звуки, сливаясь в раствор,
Скрепили с судьбой договор -
Не гибнуть толпою, но длиться, -
Отдельным, холодным смычком,
Музыкой, упавшей ничком, -
Когда запрокинуты лица. -

Немота весомей алчбы,
Минуты молчанья грубы, -
Как нищий своим реализмом,
Но жизнь просыпается в них,
Как ветер, что некогда стих,
И в воздухе пахнет трюизмом –

Приёмом – вернуть на круги,
Но сколь от себя ни беги –
Вернёшься на рынок и площадь,
А там – трагифарс и базар,
Как Игорь, нашедший хазар, -
Но крик примитивней и проще.

    ..^..






LXXI 


Я голоден. – Я голоден и зол. –
Не то что бы я сахар или сол,
Но крепок кристаллической решёткой,
Солярными кругами палимпсест,
И азбука, что перемена мест,
Становится навязчиво короткой –

Как пахота Арепо поперёк,
Нависший над обрывом козырёк,
Лаконика ценою междометий,
С дождями распадается в подзол,
И полдень – буридановый осёл, -
Смолою застывает меж столетий. –

Течёт смолой, источник – бег светил,
Но кто свою пустыньку посетил
В иное время? – ни плода, ни сада...
На стогны налетела саранча,
И, между царствий вервие влача,
Ищу опору, но кругом – ограда. -

Грамматика нарушилась, кренясь,
И речь изголодалась, точно князь,
И кончилась, вернувшись из похода –
Утратив человеческое, речь
Встаёт на круг, но в нём не щит и меч –
Слепое распевание рапсода.

Утишить жажду музыкою сфер? –
Но что, являясь мерою всех мер,
Останется желанным за чертою? –
Ужели притяжение земли? –
Возьми мои печали, утоли –
Не медною трубой, так золотою...

    ..^..






LXXII 


Всё – к вящей выгоде растений –
И дым, и пепел, и роса, -
Довольно с нас одушевлений,
В глуши забытых поселений
Всего и есть, что чудеса. –

Отсюда – сказки из бамбука,
Стрела из репчатого лука,
Лягушка в шкурке ледяной,
Царевна-лебедь под ткемали,
Настойка на медвежьем сале
И одинокий водяной.

А лес шумит, как ночь Европы,
Спят деревянные циклопы,
Вдали потрескивает жук,
Его надкрылья больше почек,
И разрастается, как прочерк
Покойный монотонный звук.

И так безвидно на поляне,
Как будто Юрьевы крестьяне
Пришли, собрали черенки,
На них надели вилы, крючья,
И вот сжимается паучья
История по - вдоль реки.

Уже за поймой скачут беси,
Немотствуют поля и веси,
И ветви в мареве плывут,
И пахнет дымом и смолою,
Как будто плачут за скалою,
И за бессмертием – живут.

    ..^..






LXXIII 


..То хочется чужого языка,
Иных созвучий, дивных сочетаний,
То падалицей в поисках листка
Теряешься среди воспоминаний,

Остатков речи, полустертых черт,
Кокетничаешь, точно интроверт,
Решивший стать общительным и светским,
Подманивая девушек на цвет,
Как будто ни уныния, ни лет –
Гудит волчок калейдоскопом детским.

Чужая речь – как дерево в саду –
Казалось бы, всё время на виду,
Но так смутна, темнее заклинаний,
И, пробуя её произнести,
Ты держишь одиночество в горсти –
Как отраженье в озере желаний.

Что недоступней воздуха? – Обман, -
Я снова на планете обезьян,
И говорю – нет! – слушаю тростинку,
Она выводит лепет из-под рук,
Какой-то полувсхлип и полузвук,
Напоминая старую пластинку.

И кажется – ты тоже прорастёшь,
Как семя льна, как облако и рожь,
Как небосвод – поднимешься высоко,
Но воздух пуст, в нём только васильки,
И плачет отражение реки,
И речь позабывается до срока.

    ..^..






LXXIY 


Не то что бы мне стыдно за других, -
И с возрастом иллюзий никаких
О помыслах людских не остаётся,
Но, как рябина ночью бьёт в окно,
Так мне на склоне лет не всё равно,
Что в наших внуках – нами отзовётся.

Я мыслю в категориях совка –
Как яблочко – качусь издалека,
Но часто вспоминаю про Макара,
Гонявшего на пустоши телят,
И думаю – а чем велик Пилат,
Отправивший на отдых юбиляра? –

Мы славим разрушителей, вождей,
Но что же остаётся от людей,
Что гениям времён рукоплескали? – 
Не сжёг огонь, но всех сокрыла тьма,
Как наше настоящее – зима,
И не припомнить – кто на пьедестале,

Упорно продолжая уповать,
Что Лета, научившись забывать,
Как раз на нас зевнёт – и промахнётся,
Звенит капель – но музыка чиста,
Как будто проще с чистого листа,
А не с воды из глубины колодца.

И говоришь о муках, о копье,
О губке, точно впившемся репье,
А не о жизни, тихой, незаметной,
О городах, о пыли, о тщете,
О небе, отразившемся в щите,
Голгофе, возвращающейся Этной.

Должно быть, память носит имя – стыд,
Поскольку от ударов не бежит,
И держится до самого порога,
А там – крошится берег, как печать,
На переправе хочется молчать,
Как путнику, отставшему от бога.

    ..^..






LXXY 


Что больше ожидания? – мечта, -
Не различить знакомые места, -
Так поезд мчит, скругляя повороты, -
Окно открыто, занавес отжат,
И гарь и сажа пятнами лежат,
Как сумерки в прожилках креозота.

Надежнее ли «Б» - перрона «А»? –
Коль позади чужая сторона,
А впереди не зеркало – воронка,
И тянется струна сквозь невермор, 
И вместо канифоли – «Беломор»,
И в памяти – торфяник, плоскодонка,

Смешной улов – какая-то плотва,
Больных берёз корявая листва,
Ондатра, проплывающая мимо, -
На тёмной глади острый след угла,
Забытой дружбы ржавая игла,
Буколики немая пантомима.

Откуда я отправился в отлив? –
Никто из нас на «А» не бережлив, -
Но лучше подарить, чем отказаться,
И вот уже не поезд – каталог, -
Свободным остаётся потолок,
И ни мечты, ни прочих декораций. –

Есть только ожидание – пробел. –
Состарился язык мой, огрубел,
Как метроном – размахивает словом,
От круга на прекции – черта,
И в пункте «Б», дуплетом от борта,
Мы встретимся с мечтой и рыболовом.

Оправданы ли наши миражи? -
Конечно, да! – на чём ни ворожи, -
На поезде, на камне, на драконе –
Пока ты ждёшь – тускнеет переплёт,
Поскольку ожидание – полёт,
И прошлое теряется на склоне.

    ..^..






LXXYI 


Неласково свиданье впопыхах, -
Уж лучше в сад, - Венерою в мехах,
Горгоною ли, лилией, лисицей,
Росянкой любоваться – не тобой,
Спасает от недуга – зверобой,
Но горечь овладеет колесницей,

Стремящейся вернуться на круги,
Не Элджерноном – Форестом беги
Привязанностей, счастья и пристрастий, -
Всё сбудется – в осенний марафон,
Под кирпичом дорических колонн,
Под лавром насыщающейся власти.

Идиллия, что вид со стороны –
Ни кочки, ни овраги не видны, -
Стрекозки и пасущееся стадо,
А что внизу – болотина и ржа,
И лишь вода достойна миража,
Как портика достойна колоннада.

Всё сказано до нас, давным - давно –
« Свернётся в уксус старое вино»,
« Не выпить дважды воду из копытца», -
За башнею не виден Вавилон, -
Секс – символом вращается пилон,
По расставанье хочется напиться. 

Иллюзия – последний закуток,
Как хорошо, что каменный цветок
С рождения пример для подражанья –
Он родственник гусиного пера,
И так же коротает вечера,
Как Паркам бесконечное вязанье.

Была ли ты? – зачем же ты грустишь? –
Переведём желание в пастиш,
И сценка заиграет без героя –
Музыкой, обнаруженной в игле,
Заваркою на кухонном столе,
Признанием осеннею порою...

    ..^..






LXXYII 


Бессонница – неверная жена, -
Не то что бы в другого влюблена,
Но чересчур тиха и напряжённа,
За омутом другие берега,
И я сужу не выше сапога,
И пачкаю бесцветные знамёна

Безмолвия, продолжив монолог,
Мой дом, увы, не крепость – уголёк,
Не чёрное на чёрном, не лучина –
Слепое погружение во тьму,
Откуда не дозваться никому,
Вернуться не отыщется причина.

За женщиной идём ли, от неё –
Повсюду ожидает вороньё –
Не вран учёный – падальщики, смески,
Подобных птиц не манит разговор,
Крылами небо взято на измор,
Как взгляды причастившихся на фреске.

Во что мы по ночам вовлечены? –
Как хорошо не знать величины
Своих потерь, последствий расставанья, -
Лакуны там, где мы с тобой близки,
И тени от минувшего резки
Изнанкою последнего желанья.

    ..^..






LXXYIII 


Меняю колокол на пряжу! –
Где звук погаснет, там заглажу,
Где разольётся – затяну,
Ожгу крапивною рубашкой,
Перелицую промокашкой,
Под патину, под старину,

Под ( где кудель, там звук – скуделью) –
Под колокольною метелью,
Позёмкой, гаммою, волной, -
Раскат сменяется раскатом,
Но пряжа, уподобясь латам,
Грозу отводит стороной.

И жизнь лежит, как тихий омут,
Как будто мы ушли из дому,
И камнем канули во тьму,
И безмятежность водомерки
Готова вспыхнуть в фейерверке,
Огне, ненужном никому.

Что остаётся после звука? –
Какая нас манит наука,
Зачем нам эта кутерьма? –
Узлы и волны бесконечны,
Одни счастливые беспечны,
А прочим – горе от ума.

    ..^..






LXXIX 


Вся жизнь – игра со светотенью,
То – черно - белой, то – сквозной,
То – парк с душистою сиренью,
То – равнодушный проездной,

Сюжет? – случайная ремарка,
Над пропилеями не арка –
Взволнованный небесный хор,
Горчит сравнение с зубами,
И не империя за нами,
Но высыхающий ихор.

Картина – бурое на буром,
За тридцать лет не только Муром –
Любой погост невыносим,
Над формой – чёрное на чёрном,
Сигналы – облачком над горном,
Не открывается сим- сим.

В пещере – больше тьмы, чем света,
Но тем и лучше эстафета,
Что есть свобода от даров –
На время, на пересеченье,
На невеликое леченье –
И ты не то что бы здоров,

Но и не бьёшься в лихорадке,
И непрерывные осадки
Почти не радуют... – почти... –
Смеркается – и нет контраста,
Светает – и мелькает ласто.. –
Хоть снова мифы перечти. -

Не перечти, но перечисли,
Покуда андрогинны мысли,
Застыли чашечки весов
Одною многомерной аркой,
И парком воронами каркай –
Не докричишься до басов,

До безразличия в финале,
И пусть звучит музыка в зале –
Я слышу только флажолет,
Сливается порыв с порывом,
Сникают тени сиротливо,
Отчётливо тускнеет след.
LXXX
Раздвоение в каждом луче, -
Потому и пусты оболочки,
Что едва распускаются почки,
Растворяется наледь в ключе –

Как за левым плечом – пустота,
Ни вершин позади, ни моста -
Чистота ледяного порыва,
Если табула – то без гвоздя,
И, ограду себе городя, -
Поворачивай неторопливо.

То есть медленно, - влево и вбок,
Словно в горсть собирая клубок,
Или комкая то, что осталось –
След вечерний на черни глубок,
По грязи – отпечатки сапог,
На душе – сожаленье и жалость -

Ни одна не окончилась мгла,
Пусть лучи – продолженье стола,
Или плоскости, узости, ленты! –
Отражаясь, горят за спиной,
И былое становится мной,
Как началом отсчёта – календы, -

Начинаем движенье назад, -
О черту запинается взгляд
Человека, живущего мерно,
Он уже разучился творить,
Остаётся идти, говорить 
По латыни, что всё эфемерно.

По латыни? – привычка, дурдом, -
Всякий миф познаётся трудом,
На поверхности – сны, афоризмы,
Перекличка, бравада, протест,
Опрощенье насиженных мест,
Пустота, увяданье харизмы.

Равновесие? – Точка? – Полёт? –
Зиккурат, уважаемый крот,
Не смешенье языков, но хаос,
Мельтешенье вверху и внизу
Вышибает из точки слезу, -
Очевидно – она и осталась.

    ..^..






LXXXI 


Ревнованье с приставкою «со», -
Если чуву схватить за вирзо, -
Продолжение общеизвестно,
А потом – общежит, общепит, -
Бытие называется – быт,
Опыление не перекрестно, -

Однобоко, и тянешь носок,
Злой тоской провожаешь кусок
Воскресения, праздной беседы,
Где высокой материи блажь,
И нудистами занятый пляж,
И советский туман Андромеды.

Это кухня хрущобы в дыму,
Это чува даёт одному,
И другому, и нет оправданий
Ни тебе, ни, ломая комедь,
Пониманию – тратится медь
Божества исполненьем желаний.

Уравниловка – дышло совка,
Не мораль, но тоска глубока –
Не придут, не спасут, не воскреснут,
И «Алжирское» красит забор,
Самогонка стреляет в упор,
А для слишком продвинутых – вермут.

То ли дело сегодня – безнал! –
Захотел – и Китай перегнал
По резиновым бомбам, лавсану,
Жидкий ситчик берёз прогорел,
По утрам кофеёк и прострел,
И я деву любить перестану,

Коли вновь обозлюсь на судьбу,
Втихомолку, подобно рабу,
Стану крохи считать и подачки,
Возвращаясь к наличию «без»,
Продираясь сквозь сумрачный лес,
Без просвета, без ласточки - крачки.

    ..^..






LXXXII 


Узелки, узелочки, звонки,
Лихорадка времён «Арлеки...»,
Подмосковье, полковничья дача,
Во саду луговая клубни..,
Мы её собираем одни –
Я с сестрою – какая удача! –

Ей – семнадцать, мне – меньше на год,
Мы вполне просвещённый народ –
Всё читали и воображали,
А родство – что седьмая вода,
И сестрица пришла без стыда,
Без ночнушки - но это детали - -

Мол – я буду хорошей женой,
И хочу, чтобы ты был со мной,
А потом про любовь и заботу,
Я ответил – давай лучше спать. –
Хорошо, что большая кровать,
И  скатился на край, на свободу.

Больше мы не касались любви,
Но я знал – только я позови,
И она отзовётся, услышит. –
Ещё десять, пятнадцать ли лет
Оставался на памяти след, -
И сейчас он не розами дышит.

Почему я ответил ей – «нет»? -
Мне казался прозрачным ответ –
Без любви – никакого желанья,
А сейчас – я вернуться не прочь
В ту июльскую душную ночь,
В моё первое в жизни свиданье.

Мы проносимся мимо даров,
Разменяв и достаток и кров
На случайности и неизвестность,
На слепую удачу и спесь,
И когда мы окажемся здесь –
То пустыней покажется местность.

    ..^..






LXXXIII 


Сумерки. Каменная позёмка. –
Рушится, кружится, сыплет кромка,
Смерч – муравьиный лев, -
Вырос на месте Кастальских пляжей,
Там, где огонь заигрался с пряжей –
Дама не пик, но треф –

Роскошь в почти перезрелом танго,
Нет, не ребро, но лопатка манго,
Гнилостный аромат,
Перешибаемый снегопадом,
( да – не забыть бы, что звёзды – рядом!),
И горизонт помят. -

Словно в театре порвали задник,
И бледноватый – на выбор! – всадник -
Нет бы войти в сенат –
Вместо пассажа и декабристов
Выбрал для свиты себе артистов,
Если бы был женат –

Мог бы подумать, остаться дома,
Где у Наф- Нафа горит солома, 
Прутья... труба, камин, -
Всё для уюта, но нет боржоми,
Поздно печалиться о соломе,
Или искать кармин

В сумраке наледи, наковальни –
Это железо исповедальни
Вьюжит, почти как ржа –
Я – это точка, поверхность тора,
Вихорь сжимается, - видно скоро
Выбелится, дрожа.

Где же ты, дева времён Бальзака? –
Я позабуду тебя, Итака,
Или воображу,
Снегом, идущим рекой забвенья,
Музой, из камня создавшей пенье,
Зеркалом - миражу.

    ..^..






LXXXIY 


Мухой ли сонной, пчелой ли, прялкой –
Всё возвращается ночь весталкой,
Кутает, ворожит,
Лечит бессонницей и забвеньем,
Словно огонь добывая треньем,
Иль простирая щит. -

Звёздный ли, каменный ли, еловый –
Но, как изнаночный шов – лиловый,
Издали – с голуба,
Изредка – с весточкой ненаглядной,
Долькою тающей, мармеладной,
Наволочкой гриба –

Шкуркой маслёнка, медвежьей лёжкой,
Перебегающей косиножкой,
Треснувшим чугунком,
Клюквой развесистою, богатой,
Переболевшей ума палатой,
Маятником, станком.

Как механически бьётся эхо –
Так на фарватере стынет веха,
Клонится над волной,
Мерно кивая – и я туда же,
Медленней, зеркало – суше, глаже, -
Незачем кривизной

Прятать от заморозка распадок, -
Ночи, конечно – полны загадок, -
Ни на единый миг
Не возрождают огонь из праха,
Лишь обнимают, как та рубаха,
Что искажает лик.

Скрыла кукушка лицо ночное –
Нитка суровая – стань льняною,
И распусти мой путь,
Дальше – опять ошибусь ли, кану –
Призрачный свет озарит поляну,
Осенью, как-нибудь...

    ..^..






LXXXY 


Рогатка, стрелявшая светом,
Привычка не верить приметам,
Развилка, где только – назад, –
Туда – в зазеркалье, подобье,
Мерцающее исподлобья,
Где длинная нота цикад

Почти безмятежна, размыта,
Как будто уснула улита,
Свернувшись в клубок иль спираль,
И свет, как правитель без свиты,
Теряет  во тьме реквизиты,
Слегка притушив пастораль.

..А лето пылило и пело
Цикадой – какое ей дело
До осени, смены эпох? –
Неумолчно, невыносимо,
И то, что проносится мимо, -
Беззвучно, как выдох и вдох.

Песок или пыль? – безразлично,
Разочарованье антично –
Пресыщена хлебом латынь,
И ходит кругами и цугом,
Как пахарь Арепо за плугом,
Как проклятый воздух пустынь.

Миражик? – картинка из школьных, -
Трактовка – семь пар недовольных
И семь – просветлённых голов,
И ты между ними – как мячик,
Улитка, рогатый калачик,
Потерянный месяцеслов. –

Античность закончилась, ergo –
Заполнена оловом мерка,
Цикады восславят свинец,
Рассвет без единого звука,
Сухую трубу акведука,
Вернувшийся свет, наконец.

    ..^..






LXXXYI 


На шелковы ресницы бы - гороха –
Не потому, что как-то слишком плохо, -
Альтернативой медным пятакам,
Песок под веки – было – мелковато,
Не заглушает происки Эрато,
Скучающей по «милым пустякам»,

Привычкам, жестам, голосу, дыханью –
Но, стоит победить воспоминанью, -
Ни света, ни покоя и ни сна,
Лишь воздух, раскалённый до ожога,
Усталость, беспричинная тревога,
И только напоследок – белизна. -

Как траурниц кайма – её бархотка,
Как на пределе видимости – лодка,
Так высоко, как будто я – на дне,
И потому  - недвижен, нереален, -
Не мавзолей, но анфилада спален,
Безмолвие, и с ним наедине –

Какие-то обрывки разговора,
Случайная, бессмысленная ссора,
Та жизнь, что, как картина за стеклом,
Почти не поддаётся пересказу,
Но исчезает навсегда и сразу,
Как лодка, что ушла за волнолом.

Какой же сон приходит на горохе? –
Неурожай, я собираю крохи,
Картошку, репу, ягоды, бобы –
Всё пресное, безвкусное, как вата,
Железная мелодия Эрато,
И медные объятия судьбы.

    ..^..






LXXXYII 


Вот  - барак. – И внутри – переборки,
Этот быт залегает в подкорке,
Мы едины, как тот Первомай,
Что на карте отмечен флажками,
Кумачом, калачом, пирожками, -
Хоть опять, как Валера, снимай

Кинофильму – уходит натура,
Только мне фиолетово-буро
От картинок, актёров, живца, -
Я там жил. – Мой отец. - Его мама, -
Без камланья, без капища, храма –
Беспросветные будни жильца.

Льстит ли веку моё оправданье? -
Как в кино, - как ни длись ожиданье, -
Мы оставим его за спиной,
С орденами, тушенкой, селёдкой,
Кое-как перехваченной глоткой,
И своей неизбывной виной

Перед бабушкой, дедушкой, дядей –
То, что помню их, как на параде –
Там – улыбка, там – кепка, рука,
Весь их быт – шлаковата барака,
Бедный ситчик и пьяная драка, -
У завалинки бьют дурака. –

Напоили – и он добровольно
Подставляется, просит – «небольно», -
Развлечение не для верхов. –
Я запомнил. - Ещё? – грампластинки,
Седоватый пучок на резинке,
Ни пороков, ни зла, ни грехов.

Почему же теперь я считаю,
Что не видел ни ада, ни рая
В раннем детстве? – чистилище, мрак,
Потому что все ждали чего-то –
Чьей-то смерти, любви, анекдота, -
Детвора обживала барак.

    ..^..






LXXXYIII 


Сплошное счастье в этой жизни –
Но мы привыкли к укоризне,
К тому, что вечно не везёт,
К лимону, уксусу, сивухе,
Садящейся на ухо мухе,
К такой безделице, как КЗОТ.

Страданьем труд облагорожен –
Но организм от дум скукожен,
И непосилен оптимизм –
То слишком холодно, то жарко,
То на автографе помарка,
То вместо сатори – трюизм.

Сроднившись общими местами,
Мы пишем о Прекрасной Даме, -
Аптека, улица, бордель,
Круговорот вещей в природе,
И мысль о броме или йоде
Прекраснодушней, чем пастель. –

Почти пастиш, но мы – незрячи,
Чем беспредметней, тем богаче
Воображенье и союз
Сердец и всяческой изнанки, -
Раблезианцы, вольтерьянки! –
Вульгарны шутки ваших муз. –

И восхваления чрезмерны, –
«Костёр – спасение от скверны,
чревоугодие – от зла!» -
Свобода – следствие разрыва,
И где – печально, где – счастливо
По нам звонят колокола.

Садишься у пенька на травку,
Сжигаешь маленькую справку, 
Что ты по-прежнему здоров,
Пьёшь в одиночку чай с лимоном,
И смотришь, как кружит по склонам
Пастух, сбирающий коров.

    ..^..






LXXXIX 


Придуманы враги и цели
И нарисован лабиринт, -
Мы обживаем параллели
И острова, где не был Флинт,

Где нет коралловой лагуны,
Куда не добирались гунны,
И ни Макара, ни телят...-
Резвись, дыши лесным пожаром,
Как Фредди Меркьюри -  Бежаром,
Произноси своё «пилят,

я так и думал» - паутина,
Где золотая середина,
Там вместо ключика – паук,
Попробую держаться края,
И нить сигнальная, играя
И лопаясь, рождает звук.

Освобождённый шум растений...
Он для меня из тех явлений,
Что для бессмертья рождены –
Огонь, дыханье водопада,
И звёзд падучая ограда –
Блаженны видящие сны.

А наяву – шаги по шлаку,
Как будто, отразив атаку,
Все успокоились, ушли –
И внешний мир похож на кратер,
И привыкаешь к «alma mater»,
И поднимаешь горсть земли –

Она жива? – она погасла,
Не лабиринт исчез, но прясло
Обрушилось, попробуй тронь,
Не уцелело бурелома,
Одна покорная солома
Сама слетается в огонь.

Что будет после вспоминаний? –
Без лабиринта нет желаний,
Простор дарит другой размах –
И нет понятия свобода,-
Ищи границы небосвода,
И нет смятения в умах.

    ..^..






XC 


Оттиск в кунсткамере тусклой сетчатки,
Точно на чаячьи смотришь погадки,
Скалы торчат из воды. –
Бледная, нищая жизнь в оскуденьи,
Ласточка тоже становится тенью,
Но оставляет следы

И отпечатки, как нитки и вспышки,
Память – кафтан пресловутого Тришки –
Перелицован стократ,
Вкус изменяется в ересь молчанья,
Вот и строчишь в черновик примечанья,
Жаль, что не помнишь утрат. –

И хорошо, что не помнишь былого,
Время – дорога от слова до слова,
«Ино ещё побредём», 
Толщей хрусталика за катаракту,
Звоном цепей по кандальному тракту,
Смертной рубашкою в дом.

Что вы хотите от бедной рубашки? –
Ночь перед окнами многоэтажки,
Выйдешь – и сразу темно,
Ни человека, идущего мимо,
Ни Диогена, ни Древнего Рима,
Вычернено полотно. –

Что там белело? – погадка, извёстка,
Падать, моя ненаглядная – жёстко,
Правым ли, левым плечом,
Локтем, коленом, спиною, затылком, -
И ни к чему сотрясаться опилкам,
И посылать за врачом.

В росчерках мало надежды на остров,
Видимо, наши любови – апостроф,
Вместо – не после всего,
Чем невозможнее с прошлым свиданье,
Тем неразборчивее мирозданье,
Смотришь – а там – никого.

    ..^..






XCI 


Скребётся мышь, стучит колода,
Кипят пельмени на пару –
Опять холодная погода,
И разговоры ввечеру

О пересоленной капусте,
О хлороформе и о дусте
Безотносительно мышей
И к ним касательно – достали,
Как гонки по горизонтали,
Как жизнеописанье вшей.

Но чем продолжится беседа? 
Бензином на губах соседа? –
Что на холме забой свиней? –
Ни костяники, ни брусники,
Рычанье, индюшачьи крики,
И ночи глубже и длинней.

Левей холма, в кедровом боре,
Шумит, как будто дышит море,
Спокойно, мерно, тяжело,
Как будто не калечит драга
Реки, не иссякает влага,
И пойму снегом замело.

Мир состоит из разрушений,
Мышей, ошибочных решений –
Хотя не полностью, не весь,
В нём место ужину под кьянти,
Под разговор о музыканте,
Чья музыка звучит, как взвесь

Из неги, летнего блаженства,
Из пустяков, несовершенства
Не мира – случая, судьбы –
О Хэнноне, «Друзьях абсента»,  
Осенний холод – это рента,
И дни, как белые столбы.

Пора поставить мышеловку, -
И пресловутую морковку
По щедрости сменить на сыр, -
Пусть будет счастье напоследок,
И произвол мышиный редок,
И на холсте поменьше дыр.

    ..^..






XCII 


Ни сном, ни духом вечность не постичь, -
Поэтому прочувствованный спич –
Мистерия, эклектика, догадка,
Тем вера изначально хороша,
Что крыша удаляется, шурша, -
В иллюзии всё трепетно и гладко. –

А в жизни – сотрясение основ,
И принцип отрицания не нов,
И от сравнений близко аллергия,
Действительность – то лес, то бурелом, -
Где в юности шагаешь напролом,
То к старости звучит, как синергия.

Да здравствует прекрасное «потом»! –
Спиваться, не страдая животом,
И головой, бездельничать, как в детстве, -
Блаженством завершается спираль, -
Такой ли нам рисуют пастораль? –
Теперь рассмотрим дело о наследстве –

До прадедов почти не дотянусь,
Поскольку только в будущее гнусь,
И корни отмирают безвозвратно, -
С той стороны обрублены концы,
И, как в углах торчащие венцы,
Они уже не более, чем пятна. –

Неразличима вечность «от яйца», -
Так монолог «от первого лица»
Приводит к искажению суждений,
Созданью центробежного мирка,
Затем к возникновению райка,
И выбираешь – сон без сновидений.

Откуда взять другую ипостась? –
Мы учимся, как правило – смеясь,
Трагедия – как форма разрушенья,
Всё, что сгорает – просто мишура,
И если вас прогнали со двора –
То вот оно! – желанное решенье!

    ..^..






XCIII 


Мы дети ожидания, надежд,
Империи смежающихся вежд,
Начала и конца круговорота,
Иллюзии о равенстве, родстве,
О медленно ложащейся листве,
О рыцарственном подвиге Фагота.

Усмешка – нарисована, мертва,
Как выше – облетевшая листва,
И ниже – уходящая натура, -
Мы движемся на глиняных ногах,
И думаем о всяких пустяках,
К примеру – у детей температура,

И кашель, и боятся темноты,
Но всё же – эти помыслы чисты,
И нет в них нищеты блаженных духом, -
Заботы пригибают нас к земле,
И стрелки застывают на ноле,
И каменное ложе пахнет пухом –

В неверной тополиной болтовне,
Ознобе, возникающем извне,
Внезапно, обречённо, беспричинно, -
Мы строили четвёртый Вавилон,
И выросли меж каменных колонн,
И выдохлись, как амфорные вина.

Приходит вдох, и вслед за ним – удар,
История, устав от аватар,
Нашла иной пример для подражанья –
Не дерево иудино, не куст,
Но ложе, что устраивал Прокруст,
И в воздухе не звон, но дребезжанье.

Фаготу делать нечего – прости,
Все девушки успели отцвести,
А юноши – состарились, погасли,
И пух горит, как порох, как табак,
И нам пора выгуливать собак,
А не смотреть в покинутые ясли...

    ..^..






XCIY 


Взорви черный лёд перекрёстка,
Там время встречается жёстко
С пространством – один к одному,
И вправо ли, влево дорога –
Хохмит перспектива убого,
Я шутки её не пойму. –

Я помню старинные сказки –
И прямо шагал без опаски,
И помнится – что-то терял, -
Но если меняешься часто,
То память – подобье балласта,
Иль просто худой матерьял. -

Сума прохудилась ли, торба – 
Дуга растянулась до орба,
И взгляд иль вершина – внизу,
Отсюда и смотришь, сгорая,
Где точка отсчёта – вторая,
И делаешь взглядом «козу». –

Испуган? – измучен? – покорен,
Как боль истлевающих зёрен –
Дорога из чёрного льда.
И нет поворота направо –
Там тонет в огнях переправа
И тонко звенят провода,

Но лики пугающе чужды,
Как будто ты предал без нужды, -
Не понял – о чём говорю? –
Не помню такого, но медлю,
И время, проделавши петлю,
Спадая, скользит к январю.

Налево – дежурная сказка,
Покрытая радугой краска
Небесная, новая весь,
И значит – мне прямо, туда же,
Где небо и облако – в саже,
Как лёд, вырастающий здесь.

    ..^..






XCY 


Островки растущего подлеска,
Осыпи рассохшаяся фреска,
Кочками поросшая вода,
Облако лежит горизонтально,
Воздух пахнет горько и миндально,
Падает остывшая звезда. -

Множатся видения и тени,
Больше вспоминаний, чем растений –
Возникает дантовский провал,
Потому и зыбь, и каменисто,
И глухая музыка арфиста, -
Словно тёмный ангел ночевал

Перед нисхождением, забвеньем,
Шум листвы я именую пеньем, -
Бесконечность порождает речь,
С каждым годом – сумрачнее, глуше, -
Прорастают лиственницей души,
Подле фрески хочется прилечь. –

Мы потом смешаем наши краски,
Если горы не исчезнут в пляске,
Или не поднимутся, сокрыв
Этот лес, волшебный и угрюмый,
Музыку, рождённую из шума,
Ангела тоскующий порыв.

    ..^..






XCYI 


«А если что и остаётся»... 


Бегом – и не догонят громы,
Бегом – от жизни, от судьбы, -
«Мы больше с Вами незнакомы»... –
Так «звуки лиры и трубы» -

Очарование, не боле –
Как если пепел вместо соли
Использовать от безысхо... –
И мы, смирившись с суррогатом,
Оставим празднество – богатым,
Как Эллочке её «Хо-хо...» -

А сами – в лес, за частый гребень,
На золото ложится щебень,
Последний лист - на серебро,
И только по кайме – багрово,
Как будто мы, лишившись крова,
Пускаем по ветру добро.

Кибитку бьёт на каждой кочке,
Бедняк мечтает о рассрочке,
И я не жду дурных вестей,
Верней – бегу их откровений,
Не чуя локтей и коленей,
Освобождаясь от страстей. -

Судьбу трясёт, как в лихорадке,
Она заплаткой на заплатке
Мой оделяет лапсердак,
И прадед – выходец из Польши,
Уже к утру не снится больше,
И плачет заливной судак,

Пересыпаемый укропом,
Бегом не справиться – галопом! –
Нет – иноходью! – напролом! –
Куда? – за скатерть – самобранку,
За бесконечную изнанку,
За обнищанье за углом.

Богаты духом? – смертны духом, -
Сужу прошедшее по слухам,
А к будущему – не готов,
Но гром гремел – пора креститься,
Иначе – прадед будет сниться,
Исчезновенье городов.

    ..^..






XCYII 


Даль слегка отдаёт малиновым,
Фиолетовым, анилиновым,
Набухает свинцом, сурьмой,
Загораются звёзды, полосы, -
Распустила Венера волосы,
Словно лилии за кормой,

Иль хрусталь, раскрываясь друзою,
Португальской плывёт медузою,
Проливается саранчой,
То тигровой, кошачьей радугой,
Сокрывающей выход падугой,
Долгой северною парчой.

Волхвованье незавершённое,
Уносящееся, бездонное,
Даже если в конце – свинец, -
Не держите повинной голову,
Либо сердцу доверьтесь – олову, -
Бьётся Фениксом, как птенец...

То, что видим – не нами сказано,
Но волшебное пламя связано
С нами чувствами – сколько их? –
Я со счёту сбиваюсь затемно, -
Вот и небо сокрыла патина,
И небесный пожар притих.

    ..^..






XCYIII 


«Ждите, когда к вам придут.»
М. Булгаков. 


Не совершай движений лишних,
На перекрёстке не маячь, -
Как хороши, как свежи вишни,
Летящие, как в речку мяч, -

Окрашен соком промежуток,
Где ты, не понимая шуток,
Не безрассуден, но горяч – 
А мог быть холоден, прохладен, -
Тогда бы обошлось без ссадин,
Иль стал бы чёрен, точно грач. –

Два принципа всего живого –
Стоять у древа мирового,
И ждать, когда к тебе придут; -
Бежать от яблока, от древа, -
В заначке плот, в охапке – Ева,
И время скачет, как батут, -

Как на батуте, или - мимо –
Мелькнёт исчезновенье Рима,
Возникновение Москвы... –
Подобно амфоре у входа
Бликуешь временами года,
Гостишь стрелою у лягвы.

Ты ждёшь – и полнишься миражем,
Не сокрушаешься пропажам,
Находишь выход – за спиной,
Бежишь, толкаясь башмаками,
Скребёшь холодными руками,
Не успеваешь за волной.

Итак – всё зло – от ожиданья. –
В минуты первого свиданья
Не думаешь о мелочах –
Похожи ли жена и тёща, -
И спиться чаще много проще,
Чем засидеться при свечах

До стука в дверь – пришли – откройте! –
И мы, депрессией в Детройте,
Откроем время перемен. –
А там – и вирус лихолетья –
И что ты получил на третье,
Избранник плачущих Камен?

    ..^..






IC 


Но что мне мир без представленья? –
Без поношенья, без райка? –
Я сослан, как на поселенье,
В костюм Ивана-дурака. -

Итак, - прохожим на потеху, -
Возрос самодовольным йеху,
Забавным, как компрачикос, -
Смешон в минуты скорби чистой,
Заворожён позёмкой мглистой,
И, точно поезд под откос, -

Пускаю все свои свершенья, -
Какой пожар самосожженья? –
Упрямство, глупость, слепота,
Желанье оживить химеру,
Открыть собой иную эру –
Чем не подобие крота? –

На сцене крот!? – столетний зайка –
То за испуг в награду сайка,
То за ошибку – перелом. –
Не свет в окошке – камень в руце,
И молодость мигнула куце,
И затерялась за углом. –

А с ней – и море по колено,
А в нём – Прекрасная Елена, 
Игла и поиск рычага, -
Костюмчик сел, как после стирки,
Раёк мигнул огнями в цирке,
Иссох огрызком пирога.

И я, полуседой, в облипку,
Ловлю не золотую рыбку –
От равнодушия бегу –
Своё, чужое ли накрыло, -
К воде протягиваю рыло,
Как будто я на берегу,

И жду, что влага без обмана
Черты случайного изъяна
Сотрёт внезапною волной, -
Нет, не раёк, - но лес, сторожка,
Под снегом не видна дорожка,
Привычный сумрак за спиной.

    ..^..






C 


Ушкуйником, пожалуй, проще –
Не то вода отмоет мощи,
Не то – наешься перемен, -
Кораблик сохнет на подворье,
Еловый строй сокрыл предгорья,
И ты, пороком не клеймен, -

В кругу семьи богат и важен, -
Пророчество не ищет скважин, -
Оно сбывается – представь –
Потоп, и ты – хозяин судна! –
И потому спастись нетрудно! –
Карабкайся за руль – и правь!

Куда ни плюнь – повсюду лажа! –
Обломки, муть... – бывает гаже,
Но если только в страшном сне, -
Семья роптать почти устала,
И опыт – спутник капитала –
Рекомендует внять родне.

Куда грести? – к верхушкам сосен,
Перебивая скрип укосин,
Корабль трещит в иных местах, -
Он слишком стар для долгих странствий,
И голубь носится в пространстве,
И гадит вовсе не в кустах.

Так ремесло спасло под старость –
Когда стихии стихла ярость –
Жизнь возвратилась на круги,
И дом стоит, и море – рядом,
И ты окидываешь взглядом
Два берега одной реки.

    ..^..






CI 


Странны сюжеты половые –
За что купил – за то продал –
Когда влюбляется впервые 
Во фрю какой-нибудь вандал –

Среду не удивить скандалом - 
Как можно не грубить вандалам,
Хоть этим выразив протест? –
На прочих планах слишком сладко –
Вандал не терпит беспорядка,
И власть, как перемена мест –

Во многом – поза по согласью – 
И я любил свою Настасью
Как мог, и главное – умел! –
Но что нам цимес? – так, морковка... –
Инстинкты – сыр и мышеловка,
Причём рассудок – не у дел.

А коли интеллектуален – 
Зачем тебе утехи спален? 
Займись работою, дружок! –
Переводи, читай Монтеня,
Смакуй, как заиграла феня
В поэме « Эрос и кружок ».

Не разводи, где слишком густо,
Уйми нахального мангуста,
Всё норовящего объять –
Ни рук, ни ног не хватит... кстати –
Коль говорить о результате –
Успех не в том, дабы кровать

Скрипела ночь, к утру устала... –
Двоим не нужно пьедестала
Для понимания, поверь –
Все разговоры – суррогаты,
Подобье хны и сладкой ваты,
А мы – лишь лестница и дверь.

    ..^..






CII 


Всего и есть, что ликованье 
Незамерзающих небес,
Листвы последнее желанье, 
Влюблённых позднее гулянье,
На перемены упованье -
Прозрачный белопенный лес -

С водоворотом червоточин,
Попеременным сном обочин,
Неравновесностью холмов,
Водой, стремящейся  в овраги,
И полным перелётной тяги,
Не птиц, но листьев и дымов.

Дыханье – дымкой, паутинкой
Плывёт над волглою низинкой,
Рассеиваясь в двух шагах,
Листве простительно волненье
И эта трепетность оленья,
Как лихорадка о снегах, -

О том, что будет после снега, -
За ледяной истомой – нега,
Оцепенение, распад,
Освобождение, границы,
Бессмертье, прилетели птицы,
Как много тысяч лет назад.

    ..^..






CIII 


«Все средства хороши»

Необходимость правит миром –
Любой запрет необходим, -
Свобода заплывает жиром,
Девиз попахивает Пирром,
Мир из театра станет тиром,
В отечестве мы любим – дым.

Важней всего – вторые роли, -
Они, сюжету вопреки,
И есть – чеканка на оболе,
Скупые всходы на подзоле,
Вишнёвый сад и антресоли,
Ружьё, излучина реки.

Дана поверхность крупным планом, -
Там бой быка с Левиафаном,
Европа прячет свой цветок,
На глубине – песок и спруты,
И чаша, полная цикуты 
Устремлена на кровоток.

Морская соль, морская пена... –
Всмотрись – поверхность неизменна, -
Её приливы бороздят,
Меняются герои, шлюхи,
Кружатся бабочки и мухи,
И клинопись пестра от дат. –

А поперёк ли, вдоль пролива –
Метнётся лодка сиротливо,
Перевернётся под луной,
Окаменеет тень заката,
Порхает бабочкою мята,
И пену разъедает зной.

Оставь сомнения, что сходство 
Тебя и роли – есть уродство,
Компрачикосово родство,
Необходимость смотрит в спину,
И нож вошёл наполовину,
И стало пеной божество.

    ..^..






CIY 


Как разглядеть не логику – тропу?
Не место, где поставите стопу,
Но действие, цепочку предпочтений,
Нет прихоти – есть чувство соверше..,
Нет гербовой – мы пишем на верже,
Вступая в секту мыслящих растений. –

Кто думает, не зная – еретик,
Свобода вызывает нервный тик,
И рвотные позывы – филозОфы,
Не тернии помехой, но божба,
А если где и водится судьба,
То разве что в окрестностях Голгофы. –

И выбор, как по Проппу – невелик –
От мытаря, меняющего лик,
До вора, проходимца, казнокрада,
Наместника, убийцы, палача,
Предателя, свидетеля-грача... -
До наших дней под сенью снегопада. –

К чему гордиться горечью во рту? –
Перед глазами девушки в цвету,
И памяти не нужно отражений,
Поэтому не зеркало – пурга,
Растения окутали снега,
И я иду тропою заблуждений. –

Куда она ведёт? – на целину,
Я логике искомое верну –
Ту связь, что возникает за спиною,
Где заметает саваном следы,
И рябь неотличима от воды,
И зеркало становится стеною.

Прекрасно! – если свет неразличим,
Останется лишь то, что мы кричим –
Тень звука, тень дыхания – хрусталик,
Как заповедь – придуманному верь,
Как арка или запертая дверь,
Как месяца начищенный рогалик...

    ..^..






CY 


Оконце в наледи, узорах,
Продышишь – и лошадкой в шорах
Трусишь, сминая колею,
Неверно, прянично, ажурно, -
Летишь аккордами ноктюрна,
Как по крахмальному белью.

А справа, слева – роща, чаща,
Сороке трудно – всё – блестяще,
Ни утащить, ни схоронить,
Февраль сияет небосводом,
И я иду по белым водам,
И след – оборванная нить.

За ней ли, перед ней иголка –
Не распускается ермолка,
А там, где наледь – полынья.
Проваливаешься в сиянье,
Повсюду зимнее ваянье,
И перекличка воронья.

И ты – горошиной, орешком,
Невозгораемым полешком,
Поёшь дыханием, собой –
И то, что в воздухе морозно,
Звучит, как будто слишком поздно
Идти за бездной голубой...

    ..^..






CYI 


Стрекочет «Зингер», ливень за окном,
Что Эйзенштейну было полотном, -
Узилище, чистилище, отстойник,
Арахна и рисованный камин,
Для выпечки используемый тмин,
По бедности неприбранный покойник.

Серым-серо – какая светотень? –
У бабушки от «Зингера» мигрень,
Ни краски в том, что было чёрно-белым,
У кошки виден каждый позвонок,
Картошка распирает чугунок,
И так уныло в доме опустелом,

Как будто жизнь – за тридевять земель,
А здесь – корабль, посаженный на мель,
Счастливцы, что в ненастье уцелели,
Но что ж они не радуются дням,
Горящим в тусклых комнатах огням,
Расколотому чайнику из гжели? –

Их занесло далёко-далеко,
Им тяжко всё, что внукам их – легко, -
Привычны пихты, кедры, можжевельник,
От юности – ни света, ни примет,
И только дождь, как сломанный предмет,
В свои пределы вписывает ельник

И стрёкоты железной саранчи,
Под кошкой – половик и кирпичи,
И бабушка зовёт дикарку – Муркой,
На форточке - отметины когтей,
Припав к земле, как некогда Антей,
Она дрожит всей бедной серой шкуркой...

    ..^..






CYII 


Для равновесия попробуй
Не ласточку изображать, -
Рабочего с киркой и робой, -
Отсюда некуда бежать,

Не лабиринты – подземелье,
Идёшь, покуда держит зелье –
Колосс на глиняных ногах,
Хотя какой титан – титаник,
Читаем – кнут, а пишем – пряник,
И Коцит в пойменных лугах... -

Шалаш в окрестностях Разлива! –
Существованье справедливо –
То приотпустит, то прижмёт, -
И скорлупа небесной тверди
Скорбит о жизни и о смерти,
Сочится вересковый мёд...

И мхи с мокрицами по скалам,
Как будто папоротник алым
Ожёгся цветом, почернел,
Берёшь алмаз – и липнет сажа, -
Откуда в подземелье пряжа,
За Стиксом – ласточка и мел?..

Удушье – признак коридора,
Не бык сразил тореадора –
Подстерегли из-за угла. –
Бесславно? – суетно, обычно,
Существование привычно,
Как для бессмертия – игла.

Подразделяемо на хляби 
И топи всё, что ниже ряби,
Что выше – холодом скуёт,
Держи кирку, топорщи робу,
Меняй картавого на Кобу,
Песок разменивай на лёд. –

Существование – заразно,
БезОбразно и безобразно, -
Торгуешь воздухом чужим –
Он больше, чем твоя держава,
Меж берегами – переправа,
От равновесия бежим.

    ..^..






CYIII 


Послушай серенаду воробья –
Прилипчивей осеннего репья,
И, как подобье шлягера, шедевра,
Упорно повторяет некий слог,
Как женщину в своих поэмах - Блок,
Как чучело совиное - Минерва.

Иди на «ты»! – попробуй пренебречь
Той формой, что изысканная речь
Дарила невзначай анахорету –
Не время, но пространство за окном,
И воробей, как туз в перекидном,
Отправится за проигрышем в Лету. –

Мы извлечём из омута «курлы», -
Иные песни духу не милы,
И стоит быть с холериком построже –
«Куда ты прёшь? – там конский изумруд
И лужа после клячи, а не пруд», -
Нет ничего загаженнее кожи,

Но, впрочем, есть – когда на ней ожог,
Пусть серенада – следствие изжог,
Но – распоёмся, - стоит почирикать,
Как жизнь дарит сухарик, саранчу,
Дождь кончился – летим на каланчу! –
И там уже погромче будем спикать! -

Но нет её – языки разлете...
И я, как воробей – на высоте, -
Из бедных нот слагаю погремушку,
И каждый день – как с чистого листа,
И мостовая к сумеркам чиста,
Как наволочка, скрывшая подушку.

    ..^..






CIX 


Ты хочешь видеть то, что далеко,
А близкое кипит, как молоко
И убегает в сторону от взгляда,
Соломка не подстелена, сквозит,
Похмелье – утром, вечером – визит
И некая потребность променада.

Но все кусты по осени светлы,
Прозрачностью пронизаны тылы
Шиповника, малины, частокола,
К падению стремится каждый лист,
И дерево, как виолончелист,
Смычковыми не трогает глагола

От корня «жечь» - природа холодна,
А перспектива – редкий сорт рядна,
Оно чем безразмерней – тем бесцветней,
Итог любой игры неразличим,
Поскольку не кобылу горячим,
Но пользуемся вымыслом и сплетней. –

О том, что были холод и потоп,
Овец на волю выпустил циклоп,
Затем одна – паршивая – сбежала,
И остров погрузился в темноту,
И я к нему дороги не найду,
Как у пчелы отброшенного жала.

Что ближе и конкретнее? – дрова,
Подбросишь, как случайные слова
В костёр, очаг – согреешься едва ли,
Описывать ненужное легко,
Пока воспоминанье далеко,
А поворот и крест мы миновали.

    ..^..






CX 


Возьми черенок от лопаты – 
Мы нынче мечом небогаты,
Орало в земле,
Ещё хорошо, что не щепка,
Не века могучая лепка,
Не соль на  столе,

Не Пряжка, не Чёрная речка,
Не богу чадящая свечка,
Не кровь на снегу,
Тропинка среди бурелома,
На крыше овина солома,
Не сон на лугу,

Не горечи смертная мука,
Не то, что навеки – разлука,
Вздохнувший орган, -
(он будет гудеть долго-долго,
басить, как бурлацкая Волга,
и плакаться, как пеликан), -
Где мёртвое дерево пело, -
Лопата возьмётся за дело
И скроет изъян –

Сокрыты под прахом и пухом,
Проснёмся, подобно лягухам,
От талой воды,
И пусть ни коры, ни подлеска –
Но жизнь есть подобие смеска
Любви и беды. -

Ни выбора, ни остановки,
На палке следы лакировки,
Ржавеет металл,
И зарево – костью в гортани,
И дерево – всплеск в океане –
Он был и пропал.

    ..^..






CXI 


Откажешься от перебора? –
Ты замер внутри эгрегора,
Снаружи – распад,
Не хаос – беспамятство эго,
Падение мокрого снега,
Гуденье цикад. -

Безмолвие? – траур капустниц,
Гаремная оргия узниц,
Апостольский троп, -
«Песчинка – великое в малом,
Отчаянье под покрывалом,
Последний потоп» -

Не схлынет его наважденье,
Пророку не к сроку вижденье,
Пустыня? – платок,
Пуховый тяжёлый подшёрсток,
Прибежище щёпотей, горсток,
Не жёсток – жесток,

Как поле, покрытое прахом,
И мы семерых побивахом –
Семь смертных грехов –
Бессмертных, предсмертных, посмертных –
Не стёршихся в пепел, инертных,
Кандальных оков,

Что в памяти дольше прозрений,
И эго – прозёванный гений,
Цепляет репей –
Как якорь, бечёвку, верёвку,
Как новую боль, как обновку,
Как символ цепей,

Тянущихся к аэростату, -
Мы сами закрыли палату,
На крюк, изнутри,
Дыхание анаэробно,
Былое рассыпалось дробно,
Гори, не гори...

.

Сторонники халькопирита,
Теперь заявляем открыто
Что медный смычок
Присутствует в каждой цикаде,
И если оглянешься, сзади
Не век, но – волчок.

    ..^..






CXII 


Долгие звуки печальнее кратких,
Словно позёмка осела на грядках,
Никнут сурепка, укроп,
Солнце – светильник в палате озноба,
Сплав охлаждается, каменна сдоба, -
Список ошибок и проб. -

Музыка больше картины – протяжней, -
Не оттого ли идущий отважней,
Что не вернётся назад? –
Дождь приближается – тучи провисли,
Хочешь – себя в сочинителях числи,
Но, на художника взгляд, -

Ты – это нечто застывшее, - нота,
Отображение флейты, фагота,
Дудочки, шума реки,
Грустная шутка – подмена пейзажа,
Снег или иней – ослепшая сажа,
Сумерки, точно сурки, -

Больше, чем тени – сигнал поворота,
Вместо укропа возникнет мокрота,
Изморозь, бурая слизь, -
Та же картинка, не с выставки – после,
После раскаянья, - около, возле
Осени, долгой, как жизнь...

    ..^..






CXIII 


В.Ходасевичу 


Мне радости немногие даны –
Спокойное дыхание жены,
Когда она приникла к изголовью,
Вечерний свет над зеленью холмов,
Раскаты утихающих громов,
Закаты с их торжественною кровью

И медью нерастраченной, густой,
Угрюмый тракт коломенской верстой,
Заброшенный, заросший и разбитый,
От оттепели пар над полыньёй,
Кустарник, наступающий свиньёй,
Гранитные мерцающие плиты,

Разрушенные временем столбцы,
Творения лавровые венцы –
Баллады, ричеркары, триолеты,
Скульптуры и горгоны без голов,
И я, как одинокий птицелов,
Свои манки вверяю водам Леты –

Надолго ли мне хватит якорей? –
Из всех растений помнятся пырей,
Осока, расторопша, подорожник –
Не оттого, что прочие забыл,
Иль менее по младости любил –
Но падает колеблемый треножник.

    ..^..






CXIY 


Мы – общество не голых королей,
Но стёртых до безличия ролей,
Не пролежней, но сукровицы, мяса,
Прожилок на обглоданном боку,
Петушьего яйца, кукареку,
Игрушек из фургона Карабаса,

Поклонники Юдифей и Горгон,
Чьи циклы охраняет эстрагон,
Носители змеиного укуса,
Слепого или мёртвого пятна,
Хранители уже не полотна,
Но мора, оскудения и труса.

Не роскоши струящихся одежд,
Но порохом кружащихся надежд,
Повсюду расточение, зараза,
Мы множимся, что перхоть во власах,
И, каменно танцует на весах
Чудовище мистерии экстаза, –

Чьё творчество пошло от слова – вдох,
Раздавленные сменою эпох,
И призрачная кровь позеленела,
Не спрашивай о звёздах или снах, -
Не зеркала, но пятна на стенах,
И нет в руке ни грифеля, ни мела –

На выдохе от желчи горячо,
Как будто переперчен суп харчо,
Иль сами мы не специи, но яды,
Монета над глазницами мокра,
И, если не нащупаем ребра,
То значит – не отыщется монады. -

Из следствия не вылущить причин,
Фургон не улетает, словно клин,
Но ширится подобьем балагана,
На зрелище сбегается толпа,
И не король – но публика слепа,
Как бледная раскрывшаяся рана.

    ..^..






CXY 


Инфузория 


Над туфелькою плещется вода, -
Былое не оставило следа
На маленькой подводной каравелле,
Реснички исчезающее малы,
И странствия блаженное «курлы»
Окончится у мальчика в Брюсселе –

Утонет под давлением струи,
Разрушится, как некогда Луи
Разрушил город, завистью измучен –
Ты слишком для сравнений хороша,
Бессмертием владеешь, не греша,
И, в простоте, не ведаешь излучин –

Куда бы ни направил мелкоскоп,
Ошибок будет менее, чем проб –
Твои собратья кружатся повсюду,
Не говорят, как мыслящий тростник,
Но в мире, что нечаянно возник,
Ты движешься, сама подобна чуду.

По восходящей следует планктон,
Но это – парафраз или центон
Мелодии, возникшей изначально,
Скользит по глади лодка или плот,
И туфелька настойчиво плывёт,
И, как всегда – прекрасное печально.

    ..^..






CXYI 


Мы следствие? – скорее неликвид,
Итог соревнования улит,
Закрытое сообщество ответов,
Верёвочка, тарзанка на меху,
Сведенье абсолюта в чепуху,
И чёрный свет, который фиолетов.

Попробуй разобраться, филозОф –
Куда тебя уносит вечный зов,  
Когда забыта полоса прибоя, -
История не слишком солона? -
Не сохранит ни мяса, ни зерна,
Ни каменной гнусавости гобоя.

Ненужное не жалко. – В старину
Искали то наживу, то жену,
То дальние, неведомые страны,
Ни жизнью, ни душой не дорожа,
Поскольку – для чего она, душа? –
Не лучше ли в приёмыши, в Тарзаны? –

Не ведать ни сомнений, ни тревог...
И ничего, что постулат убог, -
Взгляни вокруг – бывает и похуже! –
И гений твой, не помнящий родства,
Всего лишь отраженье божества
В замёрзшей после оттепели луже.

Не медли, постигая переплёт –
Себя считаю жителем болот, -
Люблю покой не менее чем хаос, -
Верёвочка не только из песка,
Свинчатка выпадает из носка,
От света – отражение осталось. -

Его вполне достаточно для... – для? -
Тарзанка затянулась, как петля, -
Там фиолет без памяти и чувства,
Но лужица кораблику не жмёт,
И я, как будто двигаясь вперёд,
На деле застываю, как искусство.

    ..^..






CXYII 


А.С. 


Не кризис жанра – вектор изнутри, -
Так светят нажимные фонари,
Похоже на полёт летучей мыши,
На прялку или нянюшкину речь,
Припомнятся Булгарин или Греч, -
Пииты, осеняемые свыше.

Ты истери, расхристанный арап,
Черкни красавцу-другу не про баб,
Но что-нибудь летучее спросонья,
Авось и сохранится письмецо,
Как в амфоре античное винцо,
Пока ликует пиршество воронье...

Хотя... – оно не стихнет никогда,
Маратели, не ведая стыда,
Приходят и уходят – лучше, хуже,
Не по меже идёт водораздел –
Державинский царапается мел,
И нянюшка поёт о вечной стуже.
2
.А купол поднебесный барахлит – 
Недаром умилялся Гераклит –
Вода ушла, но рыба в речке -  та же, -
По-прежнему рыбачим и плывём,
Но гнёзда и верёвочки не вьём, -
Откуда возникает столько сажи? –

У пепла нет ответа на вопрос,
Вода из чаши с лепестками роз
Уже давно сбежала из фиала,
Перетирает воздух суховей,
И выглядит манкуртом до бровей
Смородина в ущелии Дарьяла.

Чем обернулась чёрная река? –
Усохшею рукою старика,
Чахоточным объятьем Ёрмунганда? –
В царях всегда избыток, перебор, -
Не купол опрокинут, но собор,
И некуда бежать из фатерланда.

    ..^..






CXYIII 


Девчонка хочет выглядеть взрослей,
А женщина – прекрасней и моложе,
Я старше всех своих учителей – 
Из юности, и жизнь моя похожа

На компас и песочные часы, -
Так ржавчина – прообраз полосы,
Верёвочки, царапины на снимке, 
Отстойника, возврата на круги,
Кирзы, не пережившей сапоги,
Впитавшейся в подкорку анонимки.

Романтика – походы дикарём,
В которые девчонок не берём, -
Там водочка идёт под разговоры,
Наутро – снег, хотя под вечер гнус,
И песни под гитару а ля русс,
И грязные, истоптанные горы. -

Такое развлеченье не по мне –
Когда я остаюсь наедине –
Могу сказать какую-нибудь гадость, -
Скончалось время розовых очков,
Уюта, напевающих сверчков –
Оно осталось там, где наша младость. -

Где полон детских криков городок –
И я смотрю сквозь каменный ледок,
На плач и смех, и снег идёт неслышно,
Романтика? – всего лишь молочай,
Растёртый на ладони невзначай, -
Не мучайся, - на всех не угодишь, но -

Пусть девочке недолго до вдовы, -
Мы всё же проживать обречены
И счастливо и горько эту вечность,
Не пряча подростковую влюблённ..,
Так листьями краснеет старый клён,
И так нужна мне детская беспечность.

    ..^..






CXIX 


На жизнь я зарабатываю сном –
За это время сумасшедший дом
Приходит в относительный порядок, -
Из чисел и законов мировых
Лишь память может числиться в живых,
А что до ниток, узелков и складок –

Чем лучше гобелена – макраме? –
Что у прорех и петель на уме? –
Не красота спасает, но затменье,
От логики, как правило, - бегут,
Она порядок скручивает в жгут,
Но лопаются сомкнутые звенья.

Не реки разделяют светотень –
Она полна цветами и растень-
ями, водой, но больше – насекомых,
Поэтому ячеиста среда,
Фасетчата, как чёрная звезда,
Как вышивка по ряби водоёмов. 

У каждого дракона есть пеще...
Давиды поклоняются праще,
У мира в лапах львы и Соломоны, -
Младенцев раздирают на кусо...
На вышивке – арканы и лассо,
И сны напоминают шампиньоны –

От розового к чёрному спешат,
Изображая клювы кукушат –
Разинутые трепетные глотки,
У каждого есть собственный резон,
Мобильник, ненавязчивый музон, -
Как рация на тонущей подлодке. -

Безумны ли, разумны ли? – бог весть,
Но наши реки продолжают цвесть,
И дети всё уверенней и выше.
И засыпать – полезная игра,
И мальчика, уснувшего вчера,
Я в зеркале когда-нибудь увижу.

    ..^..






CXX 


Наивные чукчанские юнцы,
Мы девушек тащили под венцы,
В семнадцать, девятнадцать ли – на счастье,
Но вечность оказалась коротка,
Запаса не хватило на века,
Когда туман и прочее ненастье...

Прекрасны наши помыслы! – чисты! –
Как Пастернак – поборник простоты –
Я был идеалист с горящим взором,
На чёрно – белом граффити монад
Либидо совершало променад,
И Фрейда уносило разговором –

Как завещал врагам Экзюпери, -
Кого мы приручили на пари, -
За тех и отвечаем без базара. –
Неправда. – Все зависимости – ложь, -
Лишь то, что добровольно отдаёшь,
Не отнимает мученица – Мара. –

Кому желанно править миражом? –
Мы Цербером пустыню бережём,
И вновь внутри пустыни – лишь пустыня,
Иллюзия спадает, как чулок,
На детях отдохнёт высокий слог,
И долго сокрушаешься, разиня,

О том, что не заметил, где солгал,
Что на сырой земле полно Валгалл,
И добрый мир безрадостней худого,
Недели, словно спицы в колесе,
В пастели, где «Иван теля пасе»,
Ни одного пронзительного слова.

Что я ищу, смотря на глубину? –
Невольно представляя, что тону,
Неловко поворачиваясь – мелко, -
Давно пошли иллюзии вразнос,
И в ветреную пору сенокос,
И небо, как разбитая тарелка.

    ..^..






CXXI 


Белая ночь 


На сером фоне всё белёсо, -
Вода, бегущая с откоса,
Куста жасминного расцвет,
Забор, ползущий с косогора,
Ночная фауна и флора,
Слегка привядший бересклет,

Собака в пятнах и без пятен,
Околица, чей вид невнятен –
Ни ям не видно, ни канав,
Туман разлёгся Сивко - Буркой,
Лягушка полиняла шкуркой,
И только дальний лес чернав...

Я различаю светотени,
Но нет ни запаха сирени,
Ни душных выдохов болот –
Недвижен свет в конце туннеля,
И то, что намолол Емеля,
Не набирается на плот. –

Всплывает царство белых пятен,
В нём ни углов, ни голубятен,
Ни предпочтений, ни причин –
Но воздух плотен у полотен
И лай собак, что крик «ферботен!»
На фоне мнимых величин.

Что настоящее подлунно? –
Легла ли влага тонкорунно
В отрогах каменных быков? –
В ночных шумах не слышно речи,
Воспоминания далече,
Как свет небесных маяков.

Мир поглощён небесной сферой,
И отвечает той же мерой –
Теряет формы и размер,
Плывёт, и прячутся глубины,
И даже косогор из глины
Необязателен и сер.

    ..^..






CXXII 


Соль спадает, как одеянье, 
Как с плеч нищего – мирозданье,
( швы расходится, столько швов...),
Что там сыпется белой манной? –
Диск вращается Несмеяной,
Меж летучих химер и львов,

Не светило, но ветхий френчик –
Тихой заводью вьётся птенчик, -
Под луною мерцает взвесь,
Сон не в руку – в подол крестьянки,
Земляникою на полянке, -
Едкий пот вызывает резь.

Море – горькая фамильярность,
Невесомая благодарность,
Каменеющая парча,
Вечер плачет анахоретом,
Осыпается минаретом,
Облетает, как иван – ча...

За пределом ковчега, лодки –
Околотки голодной глотки,
Что-то страшное, равнодуш... -
Не в алмазах и не в перунах,
Точно площадь в рояльных струнах,
И лягушки играют туш. -

Гальванически аритмично,
Где - бемольно, а где - скрипично,
На земной повисят оси,
Дальше – больше – зачем нам полюс? –
Растворяемся – воленс – ноленс,
Перехожими по Руси...

Как там после зимы – нагими?
Нить повсюду находит имя,
Что вода – не всегда песок,
Прянет мельница жерновами,
Потеряемся головами,
Словно каменный колосок...

    ..^..






CXXIII 


Сколько надо счастья человеку,
Чтобы задохнулся и умолк? –
Переплыть немеющую реку,
Не проснуться с первым «кукареку»,
Позабыть значенье слова «волк»

В поговорке – кто кому – с латыни, -
Пообтёрлись жители пустыни,
И привыкли не жалеть воды,
Мир широк? – но сузим наши веки,
Измельчаем из варягов в греки, -
Парка соль насыпала в следы…

Подбираем пальцы – на носочки? –
Бьют по клавесину молоточки,
Планочки, верёвочки, - шарман…
Счастье – это божий одуванчик,
Мокнущий продавленный диванчик,
Вымыслом сражённый графоман… -

Что ещё доносится из выси? –
Соловью не петь на кипарисе, -
Ворон и полярная сова,
Промысел уводит к перевалу,
Словно опрокинутую залу
Заполняют оловом слова.

Ничего не надо после счастья, -
Потянуть за нитку у запястья,
Разорвать ненужный оберег –
Всё уже случилось, даже боле, -
Ни следов, ни лупуса, ни соли,
Ни Улисса, как сказал бы грек…

    ..^..






CXXIY 


«Точно рассеянный взор отличника…» 


Ожидание будит фантазию –
Так монах пробирается в Азию,
А там суфии, йоги, джайнизм… -
Нет, не втиснуться с новыми притчами,
Троеперстием, бесями, личами –
Треугольным подобием призм,

Словно солнце над линзою матовой, -
Горбоносая прелесть Ахматовой –
Где, на раннем портрете – худа, -
До запретного все мы – любители,
Куполами сверкают обители,
Полноводно тучнеют стада, -

Только всё это – песни дурацкие,
И вопросы, как правило – датские –
Быть ли мальчику, слезы Офе…
Обезьяна приходит за черепом,
Ожиданье становится деревом,
Иероглифом в пятой графе.

Там, где пирс утонувший – излучина,
Что-то вера соборами ссучена, -
Пахнет ладаном, льют фимиам,
Рты разинули, встали разинями,
Под дождями слепыми и синими,
Опадающими по краям.

Посмотри – не ослепла ли статуя? –
За весы перед вечностью ратуя,
Или местный блюдя колорит,
Станешь вышивкой жёлто-шафранною,
Или выточкой – выемкой рваною,
Или шапкой, что славно горит, -

Дни бегут, как по речке жемчужины, -
Ничего, что излучины сужены, -
Тем быстрее вода, крепче лёд,
Поднимаясь травой после странника,
Жизнь растёт, как любая органика,
Зародившись из торфа болот.

    ..^..






CXXY 


"Проплывает бардак золотой по реке"...
Лев Лосев 


Везёт ли мне, как мокрому щенку,
Цветущему дунайскому венку,
Соломенному чучелу мороза –
На грабли наступая – не робей,
Начертанное слово – воробей,
Особенно когда верлибр и проза. –

Стирается, валяется в пыли,
Но в голые не лезет короли –
Не путать с правдой – дурочку не жалко, -
Она давно весёлая вдова,
И пляшет, как при шторме острова,
А наша муза – истая весталка! –

Впадает то в кликушество, то в мат,
Её глагол – божественный примат,
И что внизу – прочнее пирамиды,
Традиции, чей бог – гермафродит,
И, сколь ни полон сад кариатид, -
Но мужеству не место у Изиды –

Оставь надежду выплыть без потерь,
Плыви себе Осирисом, истерь,
Цитируя – « Я Бог! – Я – Царь!» - я вымок, -
Я не топор, но тот метеорит,
Что столь тяжёл, что даже не горит, -
Отсюда не идиллия, но снимок,

Набросок, смерчик, выжимка, чертёж –
Верлибр уже на прозу не похож,
И на стихи – но что-то, что-то, что-то… -
Какая-то болезнь,- как пастернак,
Как ведьминой метлой растущий злак,
Как дикая счастливая охота.

Спасаешься? – рокочет вдалеке, 
Крапива проплывает по реке, -
В цветочках, как анисовое семя,
Слова перебираются к воде,
И пусто в книге жизни и везде,
Где жили мы, и где осталось Время.

    ..^..






CXXYI 


«Ночь» Микеланджело 


Увидеть Рим не на картинке –
В распятьи трещин паутинки,
И там, где времени песок
Преображает лик былого –
Облечься в римлянина снова,
Извлечь мозаики мазок

Из-под напластований лавы,
Имперской гидрой многоглавой
Признать вульгарную латынь,
Культуру – кораблекрушеньем,
Потомков – грифовым круженьем,
И посоветовать  - остынь –

Себе, обычному туристу, -
Не пусту месту быть, но чисту, - 
Вся накипь выдохлась, что квас –
Что брага – день на солнцепёке, -
Нелепо рассуждать о роке
Среди языческих гримас.

Все клятвы всуе – пред богами. –
Пусть унесут вперёд ногами,
Но мы вернёмся в Вечный Рим! –
Судьба попляшет на могиле,
И, вместо пиний, там, где жили –
Мы только пепел сохраним… -

Что пепел, пеплос или гладий? –
Мой счётчик щёлкает на радий, -
Везде истории следы…
Но в Риме больше, чем где-либо
Жива моя дезоксириба,
Пусть дурно пахнет от воды.

От демократии дешёвой
Народу остаётся слово,
И влажный пурпур от страстей,
Затем религия смешная,
Как будто заспала Даная
Своих языческих детей

И не тускнеет лик Горгоны,
И мы – почти Пигмалионы –
Былое живо? – сердце прочь! –
Смотри, пока окаменеешь –
Ты жить без Рима не сумеешь…

Над Римом – царственная Ночь.

    ..^..






CXXYII 


Все те, с кем разговаривал – молчат,
Как будто собрались в отдельный чат
И мы не совпадаем по частотам, -
Поэтому пишу без холодка –
Свобода продаётся с молотка,
Сменяется прескверным анекдотом, -

Пространство остаётся за спиной,
Как море, что оставил детям Ной,
А где ковчег –  там камень или доски,
Не то что бы живущий – одинок,
Но гавкает до старости щенок, -
От счастья остаются отголоски.

Так радость от незнанья, слепоты? –
Чем жить, когда сбываются мечты,
И не с кем поделиться совершённым,
От майи пользы больше, чем вреда, -
Она манит, и ты идёшь туда,
Где облака спускаются по склонам. –

К вершине? – к отрицанию вершин, -
Так по воду повадился кувшин,
Посеял рожь, - как русло обмелело. -
Теперь живёт над пропастью во ржи,
И жалкое подобие межи –
Как письмена – след угля или мела, -

Из детства, где твой разум чёрно - бел,
Когда ты ни смиряться не умел,
Ни разделять бессмертие и смерти, -
Когда казались вечными роди…
Теперь ты оказался посреди
Безмолвия, белесой круговерти.

Фантазия за годы улеглась,
И статика подчёркивает связь
Меж миром и тобой – как отраженье,
Но ты – кривое зеркало, мираж,
И разговор, как чудо или блажь –
Скорее тишина, чем пораженье.

    ..^..






CXXYIII 


Ночи становятся днями Содома – 
Видимо – гонит волну гематома, -
Давит на центр садо-ма..,
Сорные травы растут до морозов –
Даже когда ты младенчески розов –
Не доживёшь до экста…

Оргия – или агония смысла? -
Если не больно  - система зависла,
Стрелки стригут воротник, -
Туже и туже грангола  испанца –
В нашей любви недостаточно глянца,
Время – плохой ученик,

Или хороший учитель – всё то же
Перелагает – шагренью по коже,
Камнем в мелеющий пруд,
Впрочем, - где ил – там уходишь по ручки,
Если не Моськой, то родичем Жучки,
Сохнешь, как ивовый прут,

До буроватого цвета помоев, -
Вот из чего наш ковчег для изгоев,
Дух, отчего-то – квасной,
Ноты фальшивы, но пение – громко,
Вейся, верёвочка или постромка, -
Мы обернулись с женой.

    ..^..






CXXIX 


Кризисом жанра зовётся другое -
Гирьки часов в состояньи покоя,
Зеркало под полотен… -
Ты приоткрой, загляни в эту смуту, -
Нечто подобное виделось Бруту –
Форум, курчавый шатен…

Вниз – это значит – к народу поближе,
Так о любви говорили в Париже – 
Нет, не амор, но жите, -
Ряд поколений всеобщего траха,
В разных местах прохудилась рубаха,
Дело – в святой простоте, -

Выросли все, кто родился в сорочке,
Пни, опроставшие спящие почки, -
Преобразились в  труху, -
Ряд превращений, далёких от понта,
Как-то темно за чертой горизонта,
Даром, что свет - наверху.

Ниже – багровые отблески лавы,
Песни протеста и счастья – кровавы,
Некоторые – чудны,
Переводи не дыханье – забвенье,
Ужасы Гойя – отходы горенья,
Как эгрегоры страны. –

Всякие – власти, религии, секты –
Если изжога – пожалуйте смекты,
Иль – среди гор и лесов… -
Желчь изливается горлом – старею,
Видимо кризис – сродни эмпирею, -
Выход закрыт на засов… -

Чем бестелеснее наши потуги,
Тем ядовитее споры о юге,
Севере - «русской душе»,
Некогда греки придумали речи,
Римляне – мрамор и женские плечи,
Я – сочиняю клише.

    ..^..






CXXX 


Время не пахнет, но ждёт на стрёме, -
Если ты форточник – пусто в доме,
Если любовник – спи, -
Воображение вместо действа,
Лимбом внизу освяти семейство,
Выдохни -  Let It Be…

Это спасение – тугоплавко,
На сюртуке у Рабле – булавка,
Гаргантюа – компАс,
Петел смошенничал с «кукареку»,
Пир и чума – это перхоть века, -
Сгнил у окна каркас,

Впрочем – всегда из Европы дуло,
Это не Пушкину мимо стула –
Ей бы свой зад пронесть,
Форточка – узкое место стыка,
Лихо в историю влез мурлыка, -
С голубем, что нёс весть.

Птица драчлива, глупа не в меру,
Но, открывая за эрой эру –
Выбери свой симвОл –
Если орёл потерял охвостье,
Герб перечёркнут серпом и тростью –
Пусть будут лев и вол.

Царствие времени – бунт в локале –
Богоподобно вино в бокале,
Выпей глоток иль два –
Что у тебя, о Панург, в утробе? –
Нет, не булавка – пустыня Гоби –
Только, Рабле, - слова.

Так беспокоен пейзаж алькова,
Словно над форточкой ждёт подкова,
Или висит чеснок, -
Лета цветёт и дожди с пыльцою,
Спи, подменяя песок – мацою,
Слушай дверной звонок.
CXXXI
Вот Чацкий – независимый эксперт –
К земле не склонен, как презренный смерд,
Казны не нажил, не был, не замечен, -
Влюбился без понятий, впопыхах,
И жил бы с бонбоньеркой на рогах,
Да наш миропорядок онемечен, -

Не хочешь плыть – пожалуйста, тони, -
Долги и обещания верни –
И – безразлично или утомлённо, -
Отринувшему почву – к докторам,
Безумцу не поверят ни на грамм,
Но в целом провиденье благосклонно, -

Будь новою Самаррою – Иран, -
В дороге приключился бы буран,
Но чу! – дожди – совсем иная слякоть, -
И новая любовь не за горой,
Пользительно безумие порой,
А бедной Лизе остаётся плакать… -

При чём тут Лиза?! – Сонечка, Сафо! –
Теперь скрывать свой грех не комильфо –
Одним – душа, другие – для постели,
Карета – это лодка без весла,
Так далеко дорога унесла,
Что никого не слышно в колыбели.

Не горячись, мой друг – ты не успел,
Какой ценой оплачен твой предел –
Слезой ребёнка, спелостью рубина? –
Молчанье – это взгляд со стороны,
Отечеству мы больше не нужны, -
Прости, что объяснение так длинно… -

Но всё же есть причина для любви! –
Не с девушкой, так с музой визави –
Ты отдаёшь ей душу без остатка, -
А то, что плоть бледна и холодна – 
Твоё безумье выпито до дна,
И просыпаться горестно и сладко.

Проснись! – пришла пора реинкарна..! –
На Чацком – Грибоедова вина, -
Поэтому и в сторону Кавказа –
Там демоны изваяны в скалах,
И дело не в каратах и углах,
Но в том, что есть всему противофаза.

    ..^..






CXXXII 


Мне творчество достало до колен, -
Как топь болот в  огнях от мельпомен,
И островки покрыты мелкой сыпью –
Брусника или волчья благодать, -
Рукою до забвения подать,
Но я не Ксанф, и лишнего не выпью.

До золота охочь, как золотарь, -
Кругами растекается янтарь, -
И открывает глазки мантикора, -
Не василиск ещё, не скорпион,
Но Уроборос сгнил со всех сторон,
И время остановится нескоро. –

Пока его безумие кружит,
Над ноосферой трескается щит,
Туда-сюда мелькают метеоры, -
История – картина из песка,
Горгоны неживого волоска,
Не ястреба летящего, но споры –

Где упадёт, - там вырастает миф, -
И я Орфей скорее, чем Сизиф, -
Повсюду мхи и каменные реки,
И голоса теряют серебро,
Болит полузабытое ребро,
И чудятся опущенные веки. –

Взгляни на мир болота сквозь метан! –
Песок клепсидры для того и дан,
Чтоб мы не останавливали бега,
А если кто её перевернёт –
Не избежит Арахновых тенёт, -
Так альфой обращается омега,

И ты опять в болоте до колен,
Поэтому – не надо перемен, -
Что впереди – багульник? – можжевельник? –
Жизнь делится на птичьи голоса,
На ягодах – холодная роса,
И завтра первый снег и понедельник.

    ..^..






CXXXIII 


Я рад за всех, с кем ныне незнаком –
Чужая жизнь, свернувшись в смертный ком,
Хоть раз соприкоснёшься – не отпустит,
И, что пытался  сделать за других, -
Как пенный  след в скитаниях морских,
Как бабочка, живущая в капусте. -

Лишь тень от тени истинных путей, -
Возьми огонь, что вынес Прометей - 
Божественен! - но пожиратель плоти, -
За всякий дар заплачено вдвойне, -
Кому и ждать Улисса, как жене,
Кому и плакать на высокой ноте… -

Для эпоса есть несколько причин –
Он – повод для отсутствия мужчин
И описанья подвигов и блятства,
Разлука – бог на глиняных ногах, -
И холодно рассудку в облаках,
Надежда – невеликое богатство. -

Другого нет. В пространстве – глухота, 
Нет повода для чистого листа,
На всех – прожилки, зубчики, иголки, -
Вернись – и очертания холма
Изменятся, как пища для ума,
Вернее – как молва и кривотолки.

По ниточке доходим до узла, -
При чём здесь дуализм добра и зла? –
Случайность и ошибка на ошибке, -
То ветер дунул и пошло бревно,
То провалилось под кругами дно,
То золото закончилось на рыбке,

То – на осину пало серебро,
И облака летящее перо
Растаяло, как жизнь без утешенья –
Всего и надо – провести тропой,
Увидеть дождь – весенний и слепой, -
Такой же, как случайное решенье. 



    ..^..