Распахнутые двери приглашали парус на рассвете* 


Хрупкий, песочный тростник, считывающий соломенным лезвием 
движенья воды, переливы пурпурно-синего ветра,
слушающий, как гипсовый полумесяц черпает из худосочной реки,
изрешеченной звездами, винно-сребристый ликер, бальзам ночного аптекаря,
веной души во мне, в человеке с забинтованным сердцем, с бездной
вопросов к псалтырю в кармане на голое тело, со взглядом зеркальной рыбы
в изогнутой угольной арке радуги ночи; во мне –
несет в этот мир, своим шерстяным гулом, кружева отражений сакрально-живого,
поэзию пятнистых, болотистых строф, туманные башенки с огоньками слов
на скалах вселенской тоски обреченной плоти;
во мне – дает клятву земле, заправленную кострами лета и духами осени, 
корнями весенних садов и цветами зимы; на коралле солнца, на саранче облаков
ржавым закатом увидев свою участь, увидев, дает клятву всему живому –
жить забитым гвоздем на стыке страдания и восхищенья.

* – название взято из стихотворения Дерека Уолкотта 


    ..^..







Отравленный саунд 


Механически-разрушительно обновляя гигабайты дерьма 
в пыльно-свинцовом черепе, распотрошенном мышиной возней, 
завидуя первобытной чистоте обезьян, 
лечу болезнь – наличие тела – парами медного виски 
с крепкой табачной росой, периодически разбавляя стихами
(любовь к жизни)

Разбрызганная вода сознания находит и принимает 
все новые формы, вливается в чашу осенней психоделии 
(иду на поклон к интимно-краткому, 
просвещенному моменту безумия, 
засыпая бризом возлюбленных глаз)

Любовь, добровольное истязание ее прозрачной плоти, 
с претензиями на святость
(моя любовь)

Мне встречаются спутницы Бахуса, в окровавленных от вина, 
уносящихся в ночь облаках, 
говорящие на языке змеиного тела;
их сияющая, словно доспехи Марса, кожа
отражает всю красоту греха
(только видения)

Осенний парк предсмертной судорогой 
на границе раздела двух сред 
впивается в лунное небо
(моя душа)

В неподвижной пластике окон нежится 
скользкий ящер аутичного солнца
(растаявшая свеча)

Похороненная заживо мельница листопада
в беззубом лепете предзимнего фосфорного рта, 
обслюнявившего землистые островки обочин 
голодными стаями голубей 
(нацарапанные, первым снегом, души)

Отравленный саунд пустоты на ржавых петлях дворовых качелей 
под соломенным облаком 
(дорога осенней вечности)

Закат, перерезающий горло дубовой жилистой шеи осеннего дня, 
ломающий изящные стрелы тонкого света берез, 
туман из звезд в моей рощи, гуляющий пророчеством пепла 
между страниц, закрытых дверей и глаз
(муза нью-эйджа на надгробии солнца)

    ..^..







А18 


A1
Искусство – это индивидуальность; 
поэзия – это неуловимое; 
слова – маленькие идолы человека.

A2
Бессмертие – это усталость;
бессмертье в искусстве –
ответ на вопрос: есть ли жизнь после смерти?

A3
Мудрость столетних войн – один мазок кисти,
одна нота, оттиск одной строки
в поисках мира.

А4
О, мир, тяжелый труд счастья –
долго зреющая мысль –
переношенная любовь осенних картин.

А5
Болезнь – это размышление;
потеря – поиск себя –
пока мы спим и видим лето снов.

А6
Займись любовью, чтобы понять себя,
будь старше на три предложения,
начинающихся со слова  - любовь.

А7
Если смочишь глаза росой –
никто уже не отменит рассвет,
никто уже не спасется от света в стихах.

А8
Капля упала на лотос;
слезы – не всё к разлуке;
слезы – это к цветам на устах мудреца.

А9
Представь – на одной чаше весов – твоя жизнь;
на другой – твоя смерть;
представь – весы в равновесии.

А10
Человек нужна точка опоры – стул;
человеку нужда путеводная нить –  уздечка в ладони;
а может, он просто, хочет повеситься?

А11
Я пью кофе и думаю о тебе,
кофе с коньком, кофе со сливками, просто кофе,
и думаю о тебе – моя жажда.

А12
Зимние звезды –
как будто ночь вычесывает перхоть в кулек зрачка –
я был здесь однажды.

А13
Северное сияние бесконечной зимы,
бесконечной весны, лета, осени –
моего настроения.

А14
И там, за вырванной жилой горизонта –
солнце ночи, лунный день – пропись художника –
закаты, восходы, акценты и ударения.

А15
Демон холодной  рефлексии, 
впивающийся клещами в целостность поэтического образа –
мой демон.

А16
Слово, скребущее ночь,
слово, излитое нервной вязью чернил –
вскрытая  вена.

А17
Четыре благородных истины, скрижали завета,
руины Атлантиды –
мое не рожденное сердце.

А18
Усталость моих глаз – припев –
квадратный корень 
из Песни песней.

    ..^..







Тысячелетний прилив 


Плакать в платье песка
и любить море,
насколько хватит соли и бриза;

слизывать тени аллей
подошвой осени зрелой;

тело кутать в стихи и стихии –
это значит любить до конца,
до весенней шизофрении.

Лилией выплывет солнца ладья,
чтобы пелось светлее
на слете воскресших.

Утешится тьма
океаническим дном.

За окном расплетутся деревья
и узелки на память.

Станет немного необходимей 
жить, дышать, бежать,
курить, глотать, говорить,
писать, и много еще чего,
о чем стоит молчать,
перед плачем в складки-сливки песка,
насколько хватит соленого ветра.

Отметкой, зарубкой, занозой
остался, прорвался, разбился –
слезой бирюзы скатился по ветке
волны – притаился ракушкой-затворницей
с жемчужиной сердца на глубине.

В окне неба – тысячелетний прилив –
золотая жила, душа созерцателя птиц.

Не помню лиц – помню,
лишь всплеск улыбки на смуглом лице
продавца африканских масок –

властью, данной ему солнцем,
он объявляет меня
триллионным первопроходцем 
любви.

    ..^..







Воспоминания, которых, возможно, и не было 


Я проснулся в утробе матери от передозировки, висящего, 
где-то за горизонтом ее глаз, синего неба;
на меня обрушились стены мира, нервом душной свободы,
где каждый бредет по своей, отдельно взятой пустыне.
Здравствуйте, но я ведь вас не просил.
Здравствуйте, но я ведь даже не знаю, хочу я того, или нет.
Здравствуйте, убийцы моей невинной природы, моей пустоты.
Кажется, кто-то задумался (или сделал вид)…

Я явился на суд присутствующих 
обрезанной пуповиной молодого августа, на рассвете, в шестом часу,
пленение кислородом, будто наждачной кожей, резало горло –
самое лучшее время для отпуска 
(слава богу, тогда, я еще не мог этого знать);
наверное, ночка выдалась жаркой –
с тех пор, я люблю ночь.
Кажется, что люблю…

При рождении, вся моя жизнь, 
будто пронеслась у меня перед глазами,
но, к счастью, я все скоро забыл,
ведь знание будущего не освобождает от ответственности,
иначе, возможно, Вас, читатель, для меня, 
здесь, никогда бы не существовало,
здесь, в оптоволоконном удаленном доступе, меня, получающего 
авторский грош внимания во имя бессмысленных слов.
Кажется, что бессмысленных…

И вот, я подытоживаю сгоревший момент, секунду, умираю в нем, в ней,
подсчитываю ступеньки безысходного очарования,
и неловко спрашиваю себя:
верит ли в нас еще Бог,
как верят эти старые оловянные звезды с обрыва вечности,
как эти лебединые облака, 
громоздящиеся на геральдике горных щитов?
Кажется – да…кажется – нет…
крещусь, в точке схождения линий жизни,
спроецированных на пыльную книжную полку 
с историями болезней,
и закрываю глаза на давление света,
открытого даром улыбки.

  



    ..^..