Слава Месхи
http://meskhi.livejournal.com/548039.html
Колюня
|
|
- Колюня, обедать пора, поднимайся! - послышался сверху мамин голос, - быстрей!
- Сейчас, сейчас, - прошептал Колюня, - вот только эту хрень довинчу и закреплю как следут. Иду, иду.
- Колюня! - сменилась интонация голоса сверху, - не заставляй меня горло надрывать, иди!
- Иду, иду, только вот эту вот сволочь найду, - шептал Колюня, шаря рукой под столом в поисках невесть куда закатившейся шайбы. Иду, иду.
- Колюня!
- Ну сказал же, иду! - ответил Колюня, и вдруг продолжил, - А куда же это я иду? Мамы то давно нет.
- Поговори мне тут! - сердито сказала сверху мама, - Непослуха!
В воздухе витал пряный запах маминого винегрета.
- Да ну её на фиг, эту шайбу, - хрипло заворчал Колюня, - и без шайбы завинчу. И вообще, - добавил он совсем тихо, - и без меня завинтят, меня мама ждёт.
Любил Колюня копаться в старом дерьме.
Не в прямом смысле, конечно - в переносном.
То вспомнит как тринадцатилетним мальчиком увидел в сквозь редкие кусты у пляжа двух переодевающихся женщин неопределенного тогда для Колюни возраста. Да и то сказать, увидел. Ничего он не увидел в современном понятии этого слова, когда включив ящик в середине дня можно увидеть всё, вплоть до мельчайших деталей. А вот, поди ж ты, это расплывчатое, розовое, округлое, сопровождаемое хихиканьем и быстрым дыханиеам, запомнилось. Где уж там современным любителям эротики - им такого ни в одном фильме не увидать.
Или вспомнит как шёл ночью в казахстанской степи по грейдерной дороге с раскрытым ножом в руках в полной темноте и слышал за собой тихие шаги. Остановится Колюни, затихнут и шаги сзади. На пятнадцатом километре понял, что это его плащ шумел - были тогда такие шуршащие плащи, "болонья" назывались.
Да мало ли - тёплые прикосновения рук, переплетения ног, взгляды разные...
Взять бы всё это, пригласить хороших актёров, опытных в своём актёрском деле, чтобы с листа сыграть смогли, спонсоров найти не прижимистых, заплатить за квартиру, за свет, за газ, за школу и за детсад за год вперёд, и снять бы кино, типа голливудского, чтобы люди в конце рыдали.
Денег нет у Колюни.
Никогда не был Колюня академиком, как-то не до этого было, но в академической системе работал и очень сокрушался, когда система приказала долго жить. И более того, не только сокрушался, но и сокрушился полностью - ни рисёрчеров никому не надо, ни науки вашей засранной, всё хорошее пошло "туда", всё плохое осталось "здесь", а Колюня хоть и рванулся "туда", но остался "здесь".
И это "здесь" было таким большим, непреодолимым и всепоглощающим, что Колюня поглотился им потихоньку и, более того, был уже готов к выходу в ужасную бездну, когда вдруг осознал, что осталось у него маленькое незавершённое дельце.
Колюня тихо подошёл к холодильнику, открыл белую, как старшая сестра в кукушкином гнезде, дверцу и нащупал в холодной темноте камеры с перегоревшей лампочкой твёрдый, отполированный неизвестно чем огурец.
- Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец, - прошептал абсолютно трезвый Колюня и тихо прикрыл дверь холодильника.
Огурец покорно захрустел в зубах, зубы свело от холода, а Колюню от мысли, что огурец последний.
- Разве, что ещё пойдёт такая пьянка, - прошептал с надеждой Колюня.
Жена у Колюни служила, пока на пенсию не вышла, но и после этого продолжала служить краеугольным камнем колюниной семейной жизни. А семейная жизнь для Колюни была неким непроницаемым абсолютом, что-то вроде потусторонней. Там не было ни выборов, ни демократии, ни либерализма, ни левых, ни правых, ни ни неправых - только «что сегодня детям приготовить» и «что они нам завтра нового приготовят».
Камень, как и полагается краеугольному, основательный был и без изъянов. Хотя, если покопаться в прошлом, была и у краеугольного одна ошибочка в жизни – за Колюню замуж вышел камень. Камень тогда больше на цветок был похож, но что сделано, то сделано, чего уж там.
- Раз у человека краеугольный камень есть, значит и угол найдётся на старости лет – думал Колюня шлифуя остатки остроумия об свой камень, - без своего угла никак нельзя.
Никак не мог Колюня совладать с собой.
С другими-то пожалуйста, совладал, а вот с собой, ну никак.
- Может мне с собой как-нибудь по другому совладать?, - спрашивал себя порой Колюня, - может инкогнито?
Да где уж там инкогнито, когда когито эрго сум.
Так и тащился Колюня по жизни с собой, Колюней, несовладавши, и надо признаться - вдвоём-то веселее!
- Живи и жить давай другим - эту фразу Колюня слышал довольно часто, в очень разных контекстах, географических координатах и жизненных ситуациях. Однако, всё, что легко формулируемо, трудно осуществимо. Доводилось и Колюне наступать на горло вовсе не собственной песни. Приходились порой и терпеть притеснения от собратьев по разуму.
Но пытливый колюнин ум не давал покоя - почему "жить давай другим" так сокрушительно действует на простое желание жить?! Почему "жить не давай другим" залог успеха на жизненном поприще?!
И решение оказалось до смешного простым.
Потому.
Всю жизнь Колюня жену слушал.
Слушался, правда редко, но слушал всегда. Мало ли? Они женщины, по другому устроены, очень много интересного от них узнать можно, иногда...
Сидит, как-то Колюня на кухне, сухарик в чай макает, чай со свистом прихлёбывает, а как жена из кухни выйдет, из-под стола бутылку достанет и абсолютно бесшумно три размеренных но мощных глотка отхлебнёт, и так-же бесшумно под стол бутылку возвратит. Этому Колюня в детстве научился, когда про последнего из могикан у Фенимор Купера читал. Ни одна сухая ветка не треснет, бывало, под мокасином Колюни.
Ну вот, а жена говорит, говорит, и вдруг до кого-то из одногодков дело дошло.
- Этот уже полностью в маразм впал. – поставила диагноз жена.
- А ведь где-то я уже это слышал, - подумал Колюня, но виду не подал.
Через некоторое время дошли до другого знакомого, из того же пласта времени.
- Ну а этот-то, уж этот-то впал, полностью впал! С руками и ногами. – констатировала жена.
Колюня, почему-то на табуретке заёрзал, под столом бутылку рукой нащупал, и решился:
- Так может и я уже в маразм впал – одногодки ведь.
- Ты мне мозги не крути! – отбрила Колюню жена, - у меня и так дел полно, только о тебе и думать!
И вышла из кухни как Сара Бернар со сцены после бурных аплодисментов.
Колюня трясущейся рукой налил себе в чайную чашку остатки вина, выпил и нашёл в себе силы противостоять неумолимой логике происходивших рядом с ним событий.
- Если бы и я впал, в этот самый маразм, то непременно бы их всех рядом с собой видел! А ведь я никого, кроме жены, рядом не вижу! Значит я ещё не впал! – совладал с умозаключением Колюня. – Не может быть, чтобы для каждого свой маразм открыли. Маразм, он один. Правда он огромный и всепоглощающий, но лично я ничего с этим уже не поделаю. Континуум, одним словом.
Жил Колюня как-то неупорядоченно - то гульба, то пальба.
Но чтобы ладони со лба, этого за ним никто не замечал, этого за ним не водилось.
По новостям, к примеру, сообщают про путч или там про революцию с человеческим лицом и с розой в стакане чае, а Колюня ладони как на лбу держал, так и держит.
Сколько после этого всяких мелких войн и крупных неприятностей было - как прилепил ко лбу эти самые ладони, так и держит.
Всю общественность сотрясает, к примеру, потому что талантливый режисёр не нашёл ничего талантливее, чем обвинить самовлюблённого болвана в том, что он лицо персидской национальности, а Колюня как прилепил ладони ко лбу, так и пьёт стакан за стаканом зубами за краешек цепляясь.
- Ты что это, Колюня, за выкрутасы выделываешь? - спросила супруга домывая посуду.
- Не убираю ладони со лба - отрезал Колюня не убирая ладони со лба.
- Ишь, Моцарт, - прошипела супруга, - доиграешся! Не уберешь ладоней - уберут тебя!
Колюня сел за стол, пододвинул тарелку с супом поближе и накрошил хлеба. Окунул в аппетитное варево ложку и поднёс к губам. Горячо, но восхитительно.
Ждать Колюня не стал и отхлебнул со звуком. Обожгло!
- Это что-же такое, - подумал Колюня, - первая ложка же! Почему такое?!
Продолжил Колюня уже поосторожнее. Принюхивался, дул на ложку и всячески себя оберегал.
До поры до времени, конечно.
Суп перестал быть обжигающим, Колюня тоже повзрослел слегка, и еда стала впрок и вообще...
В какой-то момент заметил Колюня вторую ложку в тарелке, но не обеспокоился вовсе, наоборот – обрадовался.
Потом третью, четвёртую. Потом ложки пошли быстрее, а потом и вовсе стали убывать.
Колюня заволновался, стал ходить по адресам – всё в порядке, из других тарелок едят.
Пока ходил туда-сюда и суп остыл. Ну и что там осталось?
Зачерпнул Колюня последнюю ложку, только успел облизать, а сверху громовой голос:
- Всё, сука, достал ты меня – зажился, падла!
- Это Вы о чём, простите? – спросил Колюня, лязгая испорченными зубами об мельхиор, - я ведь только суп доел.
- Вот доел, и ладно – сказал громовой голос, и Колюня полетел в сужающуюся чёрную дыру.
- А ведь пожалуй, это и не суп был вовсе, - подумал остатками исчезающего сознания Колюня. – А я ещё о смысле супа этого и поразмышлять толком не успел. Хорошо, последнюю ложку успел проглотить!
Метки: Колюня
Стоит только умереть, как тут же узнаёшь о себе много приятного и даже лестного.
То есть, кое-какие смутные подозрения о том, что ты довольно таки хороший человек, и при жизни бродили в голове, особенно после третьего стакана, но подтверждения не было. А тут, столько добрых слов и воспоминаний...
И решил Колюня, что напрасно он покинул этих столь любящих и ценящих его людей так рано. Надо бы ещё чего-нибудь такого отколоть, чтобы запомнилась людям его широкая натура и добрая душа, раз уж так покатило.
Решил Колюня реинкарнироваться. Решить-то решил, а вот исполнить... тут всё не так просто.
Во первых тело надо подыскать подходящее, на всякое ведь и не согласишься. Ежели, к примеру, от тела воняет, то какая бы душа у тебя ни была, а люди вокруг рады не будут.
Опять же пол выбрать надо правильно, а то ведь сейчас столько их развелось, полов этих - вселишься в него со своей душой, а вдруг тело на мужиков потянет? Такого Колюнина душа не вынесет.
Ну и возраст тоже. Снова в старика вселяться неохота, ну их, эти геморрои, зубы вставные, суставы со скрипом. Ребёнок тоже не подходит - это сколько экзаменов придётся заново сдавать, а теперь всё по новому учат, тестовая система, сотни тестовых вопросов по всем предметам сразу, и на каждый вопрос по четыре ответа, да, к тому же, лишь один правильный. Нет, с таким Колюне за три часа не справиться.
Да и потом, неизвестно, какие у этого тела квартирные условия.
Н-да, сложности на каждом шагу...
Ну ничего, торопиться некуда, чего-нибудь да подберём.
Всю жизнь Колюня работал. Никакой работой не брезговал. И в лекторах ходил, и на бетонных работах, и с грушей боксёрской, и на научно-исследовательских, и подмести-мусор-вынести, и пелёнки простирнуть, и запрограммировать там чего-нибудь или сверстать, и обед на пять персон, и сторожем ночным, и даже бизнесменом работал очень короткий период времени. Чего либо особенного нигде не добился, хотя и в грязь лицом нигде не ударил – не любил этого Колюня, чтобы в грязи свои профили оставлять.
- Ничего, - говорил сам себе Колюня, - это не главное вовсе. Главное. что я сам над собой работаю постоянно, а потому уж никто надо мной работать не может – место занято.
Говорить то сам себе говорил, а вот отвечала обычно Колюне жена, они, жёны, умеют в чужих мыслях копаться:
- Как был обалдуй, так и остался. Напрасный труд всё это, Колюня.
Колюня, даром что обалдуй, а жене не отвечал, он ей думал только:
«А может и не напрасный. Время то неплохо провёл.»
Без информации Колюня не мог - усыхал он без информации.
А с информацией Колюня тоже не мог - тошнило его от этой информации.
- Ну что за дерьмо? - думал Колюня читая эту самую информацию, - прям вытошнит сейчас!
А пройдёт пару часиков и внутренний голос подзуживает - посмотри, мол, Колюня, как бы не пропустить чего.
Помаялся так Колюня, а потом к микрохирургу сходил и свой wireless прямо к внутреннему голосу и подсоединил.
Ему надо - пусть к нему и идёт, а меня тревожить нечего.
Кстати, долго искали, куда чип вживлять. Колюня то думал, что внутренний голос где-то в грудной клетке, рядом с сердцем, но всё проще оказалось.
Где-то в жопе теперь этот чип сидит, вместе с внутренним голосом.