Александра Таран
http://rmvoz.ru/forums/index.php/topic,576.msg2762.html
По ту сторону холста.
ч.1. Полевые заметки о «спасении мира»
…По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…
А.С.Пушкин
Человек потерял рай, когда перестал видеть Бога.
Память об увиденном у кого-то дремлет, у кого-то спит глубоким сном, но лишь ей одной живо человеческое сердце, лишь ей одной свободно дышит душа.
Осыпаются лепестки с калейдоскопа заката, впервые видит солнце новорождённый цветок – сам воздух светится улыбкой. И человек радостно восклицает: «Как красиво!», а сердце почему-то начинает биться чаще, воздух немного пьянит, и жизнь убаюкивает, ласкает, утешает... «Ты не один», – слышен ее шепот в многоголосье лучей, с ее трепетно-теплых ладоней улетает мгновение за мгновением... она дарит их тебе, эти святые минуты, когда небо ближе, чем земля. Эти минуты с запахом вечности.
Все как будто проясняется, становится просто, как любовь и улыбка.
Как я жил раньше? Чем я жил? Кем я был? Когда вот он – я: в этих опадающих лучах, в неуловимом росчерке ветра, в аромате июньских лип... всю жизнь ко мне обращались волны, птицы, звезды, а я не слышал, но клеил свой маленький бумажный кораблик и мнил себя капитаном, а море между тем утекало мимо меня, ветер проходил сквозь пальцы, не задевая парусов.
И вот ты видишь мир по-другому. Ты становишься старше, хотя и в детстве, наверное, не смотрел на мир таким ребенком...
Открывается новое, осыпается бывшая «реальность», обнажая Небывшую. Все случайности вплоть до случайности твоего рождения вдруг обретают смысл. И прыгая по ним, как по клавишам фортепьяно, ты слышишь музыку своей Судьбы. Ты слышишь призыв: тебя словно узнали и окликнули по неповторимому имени.
Красота – это память о лице Бога. И мы ничему так безоговорочно не доверяем, как красоте. Переживая красоту, человек видит Бога, поэтому сам становится богом, чувствует: когда-то я захотел быть соавтором чудотворства жизни и сейчас вспоминаю себя. Моя жизнь не внешний набор безликих обстоятельств, моя жизнь улыбается из самой глубины лазурного холста. Терпеливо я глажу взглядом облака – перья улетевших ангелов, своим выбором – свожу и развожу звездные мосты. «Вниз летят ладони-листья, махавшие нам свысока…»
Приходит «сознание минутной силы, забвение печальной смерти». Сейчас ты в раю, ты свободен, потому что больше не живешь по принуждению. «Рай – это и есть место встречи». Не мир ставит рамки нашей радости, но сам человек берет ровно столько, сколько может унести: душа – это жизненный опыт, который измеряется глубиной памяти. Память не упавшая в обморок хроника: в ней раскрывается многомерная динамика жизни. Аккуратно собирая мгновения в свой подол, память собирает их не с тем, чтобы засушить и спрятать, но чтобы вырастить, чтобы они пустили корни, потом шептались в ее саду. Поэтому память может подслушать будущее раньше, чем человек увидит его.
В такие минуты приходит чувство восторга... под руку с чувством завораживающей до боли тоски. Щемящая тоска по недостижимой красоте, которая показалась, мелькнула, и через секунду – она уже не она, а только след, слабый оттиск совершенства. Она общалась с тобой на равных и улетела, не желая верить тому, что ты еще бескрылый и уже слишком привык ходить по земле – смешной, маленький ребенок: тебе некогда было учиться летать...
Скорость можно набрать только в пути.
Тоска перед долгой дорогой – тоска по раю – мечта...
Душа вытягивается в струну до пронзительно-синего пятнышка на небе. Нет, выше... Еще выше…Чем выше, тем тоньше звучание. Еще чуть-чуть – и будет угадана нота твоей минуты. Чем выше, тем тоньше струна – дотянувшись до желанного аккорда, она неминуемо оборвется. Весь путь придется пройти с начала.
В муках падений рождается новая воля, с новым взмахом крепнут и приживаются крылья. Человек учится воскресать.
С тобой остается только то, что проросло в памяти. Прорастают живые зёрна – мгновения «из ряда вон», похожие на сон. В них нет суеты, но есть поступок; нет случайностей, но есть судьба. Услышанное слово трепещет и готовится стать чудом. Желаемое не выдает себя за действительное, но действует, подчиняя хаос косных обстоятельств: волны, придя к согласию, отражают небо без искажений, дарят ему возможность видеть глубину моря, солнечным лучам – касаться дна.
Сейчас ты понимаешь, зачем тебе следующий день и почему над тобой распахнутый праздник облаков. Бытовые мелочи и тщедушные факты выводят на дорожной пыли черты бледнолицей пустоты. Такие же, как сотни номеров записной книжки, по которым ты никогда не позвонишь. «Живую минуту» узнаёшь сразу, как строчку с телефоном любимого человека.
В эту минуту ты видишь, «чем смерть жива и жизнь сложна». Нет лишнего, рушится пустота. Ты видишь – ты можешь действовать.
Мечта? – да. Жизнь? – а есть ли жизнь, кроме живой?..
Стерев с зеркала лет погрешность пыли, ты видишь любимое лицо жизни – свою Мечту. Как на море: сегодня есть волны, завтра штиль, но соль его остается солью, вода – водой...
…Тонет нитью Ариадны за новым поворотом жизненного лабиринта Мечта, кидается в тебя вопросами и загадками, и ты чувствуешь Её близость, как чувствуешь близость солнца в раскиданных на полу зайчиках. Мечта – это маяк вопроса в океане готовых ответов.
Особое столкновение красок в небе или беспорядок теней на столе, особый оттенок в голосе или слишком тихая тишина – и… «струн провода, ток по рукам» – мир перевернулся, силы тяготения приложены иначе. Творчество – это попытка остановить чудесное мгновение, поймать взгляд возлюбленной Мечты. Погоня Аполлона за Дафной.
Художник – не тот, кто пишет картины, поэт не тот, кто пишет стихи. Картины и стихи – следствия… Художник-поэт – особый склад личности, даже на биологическом уровне: способность видеть «многодонную жизнь вне закона». Законы красоты прежде законов Ньютона: первое – вечно зовущая истина, не откликнуться на нее художник не в состоянии. Второе может и подождать. Художник – необходимая ступень «эволюции человека», когда ему больше не нужно видеть свою «фактическую» наготу.
Мечта неизменно приводит к белому листу. И тут в противоток логике охватывает страх: вдруг она ушла насовсем? И я не встречу ее, никогда! не вернётся «живая минута»…
Она исчезнет – я исчезну.
Прекрасная Дама ждет подвига, свершения невозможного («любовь – это теорема, которую нужно каждый день доказывать»). Нет риска – нет творчества: для творчества нужно «ничего», из которого художник лепит край пропасти, чтобы удержаться на нем.
Каждую секунду из плеска жизненного океана до него доносятся ноты прощания. Художник не подрезает крылья Ангелу-Хранителю затупившимися «планами» и ожиданиями. Он занят. С нежностью неизлечимо больного претворяет взглядом маленькие чудеса жизни, выстраивая в памяти «ряд волшебных изменений милого лица».
Жизнь вокруг – палитра. Твоя доля – холст, нотная тетрадь. Испытать нужно всё: комедию красок в трагедии осени и ленивое кино летнего вечера, скорбь первого снега и молитву первых цветов, огонь страсти и тишину потерь, – чтобы мечта смогла изобразить в твоем сердце как можно больше, чтобы ей хватило пространства. Художнику всегда и всего мало. Про Врубеля современник писал: «Природа ослепила его за то, что он слишком пристально вглядывался в ее тайны». Саврасов говорил своим ученикам: «Как сады покрылись инеем! У меня в Печатниках – там из окна видно забор и около бузина, тоже в инее мороза, колодец заледенел, какие формы! Гм, гм! Надо смотреть, наблюдать: кто влюблен в природу – будет художник».
Вся жизнь художника направлена к мечте. Она требует – пиши картины, музыку, стихи – ты будешь писать картины, музыку, стихи. Это – отпечатки твоих шагов, бортовой журнал путешествий за любимым образом по неведомым королевствам, память корабля об изгибах океана... Нет, не так. Эти картины – новая земля для следующего шага, новый кусочек неба для пробивающихся крыльев и… новая золотая клетка для твоей мечты, но с неизменно распахнутой дверцей! Художник, да, ОНА была у тебя и отражалась в твоих очах. В тоске зеркала твоих картин солнечным зрачком замерла память.
Настоящий художник предельно точен, нет и не может быть излишеств в его произведениях. Все, не оправданное движением души, не содержит дорогих черт. Это просто холст и просто краски, мертвые – не любимые.
И сносить непонимание художнику «так больно и так трудно» не потому, что «меня не поняли!», но что увидели мою возлюбленную в кривом зеркале. И хочется плакать и бить проклятые зеркала.
За эту картину художник отдал свою жизнь: эта картина – его судьба. Каждый шаг содержит все предыдущие и все последующие шаги: без этого шага путь уже был бы другим. Шаг возрождает всё, что «до», и зачинает всё, что «после». Шаг, как часть целого, носитель цельности.
И вот… ты входишь в картину. Оживляешь зазеркалье. В этот момент ты – художник: это твоя картина!
Тебе здесь близок каждый штрих, ты знаешь, почему все именно так, а не чуть-чуть по-другому. В этих линиях – волнение твоих пальцев. Даже полмазка теперь не уступишь! Ни доли оттенка! Иначе нарушится совершенство взаимопонимания.
Каждый раз, подходя к одной и той же картине, проникая в нее, ты причащаешься целому миру, но не сразу, а медленно поднимаясь по лестнице удивления. Чтобы начать этот процесс, нужно узнать лицо возлюбленной мечты художника – увидеть его без искажений. Потому что она здесь хозяйка, ее выбор, впустить тебя в свою жизнь, рассказать тебе свою историю или нет. Захочет ли она узнать тебя, полюбит ли твою душу? Ответ зависит от степени открытости твоего сердца и его готовности. Сумеешь ли вместить? Неизвестно, но попробовать стоит.
Так сплетаются судьбы. Между действительно творческими людьми всегда есть негласное братство и невозможна зависть. Все мое – твое, и чем больше и лучше сделал ты, тем богаче я, тем я талантливее. Что создаю я – создаешь ты. Вместе мы переживаем радости и неудачи, отчаянье и вдохновение.
Каждая картина – начало нового пути. Дверь в другую вселенную. Создается контекст – и «жизнь» уже не выброшенный в пустоту «отрезок», а незаменимый штрих в Картине мира: твоё «я» обретает значение, разомкнувшись...
Картина оживет, лишь воплотившись в живом, вырвавшись из чистой материальности. Она сходит с холста и разворачивается в тебе. Она зародилась в «любовной утробе» художника. Теперь ее жизнь – это реальность вашей встречи, это таинственное «между-сердечье». Именно встреча одухотворяет холст и краски, просветляет материю. Произведение и его автор бессмертны настолько, насколько бессмертен читатель. Чуткий читатель преодолевает линейность времени.
Погружаясь в картину, становишься её режиссёром и сам выходишь на сцену. Образы не марионетки: не предсказуема их реакция на тебя, развитие событий не определено. У подлинного произведения искусства нет последнего штриха, заключительной строчки. Ты – участник мистерии, со-творец времени в его захватывающей импровизации.
Автор рождает, а читатель воспитывает.
Художественный критик – помощник, нянька для наших детей.
Есть люди, которые воспринимают мир сначала через зрительные образы; к другим первыми приходят звуки, у кого-то душа отталкивается от тактильных ощущений. Память тоже «устроена» у всех по-разному. Кто-то помнит музыку момента, кто-то – запахи, кто-то – цвета и освещение. Иногда первоимпульсом служит самозарождающееся слово. Художественный критик выступает в роли «переводчика» с одной образной системы на другую. Он – строитель языковых переправ.
Искусство – это царство воплощенных художником образов. Царство многих планов и измерений. Образы живут не в одиночестве: они общаются.
Это новый мир, новая земля, со своей «физикой», со своими законами и традициями. Художественный критик – и ученый, и писатель в одном лице.
Ученый – потому что изучает законы, наблюдает закономерности, проводит эксперименты, «собирает материал». Возьмите за аксиомы другие принципы другого мира – вот вам новая физика и математика. И мир тем реальнее, чем больше в нем степень свободы.
Критик – писатель, разворачивающий свои сюжеты в мире искусства, на его планете. Он пишет детективы и трагедии, притчи и любовные романы, даже стихи (многие поэты писали стихи о своих собратьях – чем не художественная критика?).
Критик, который не писатель, такой же пейзажист, который не художник. Муза не делит своих возлюбленных на творцов и критиков. В таком разделении заключено желание отгородить жизнь от искусства: писатели – о жизни, критики – об искусстве, писатели – направо, критики – налево…
Это противопоставление губительно: жизнь без искусства так же бессмысленна, как вера без Бога. Жизнь стремится к искусству, отчаянно вырываясь из своей обыденности. О самых прекрасных, удивительных моментах мы говорим: «как в кино!» – возвышая свою жизнь до искусства, вылавливая в потоке событий главное – Божественное зерно.
«Пусть верит перу жизнь как истина в черновике».
Самозабвенное погружение в произведение искусства – это молитва. Ты верой своей проходишь сквозь холст и время, пересоздаешь мир и… обретаешь себя.
«Мы встретимся – теперь!»