Вечерний Гондольер | Библиотека


Александра Таран

http://rmvoz.ru/forums/index.php/topic,576.msg2762.html  


По ту сторону холста.
ч.3. Озеро

И.И.Левитан «Золотая осень. Слободка»
И.И.Левитан «Золотая осень. Слободка»

И.И Левитан «Долина реки. Осень»
И.И Левитан «Долина реки. Осень»

 

 

С его ненавязчивой точностью красок, с неуловимой легкостью, с обобщением без потери природной правды и достоверности никак не сочеталась яркость, утрированная насыщенность цвета этой работы. Левитан естественен, он не может быть вычурным, все его картины многослойны, у него потаенная яркость, цвета не блещут сразу на холсте, а только начинаются. Будто подмигивая с полотна, они проникают в согласную душу, и тогда можно увидеть, насколько каждый из них своеобразен, полноценен; ощутить всю силу цвета, все богатство палитры художника и поразиться. Его картины влекли меня внутренним, скрытым содержанием, как влечет тишина.

И.И.Левитан «Озеро»
И.И.Левитан «Озеро»

…Но тут! Все вверх тормашками! Все против негласных «правил» художника. Где «правда»? Где тонкость? На фоне других, эта картина пугала непривычной, почти неприличной неестественностью. Ну что такое: небо темнее, гуще написано, чем вода с его отражением. Таких больших облаков не бывает. Не может быть небо таким высоким, а облака так низко. Если столько облаков, откуда столько солнца?..

Это была загадка – огромный вопросительный знак, разочарованно поставленный около моего мировосприятия и понимания искусства.

Поэтому успокоиться не представлялось возможным, и с настойчивостью серийного убийцы (только тут обратная страсть – страсть к «оживлению») я приходила снова и снова к этой картине. В мыслях вертелось, жужжа: «Пока ты не оживешь, я не оставлю тебя в покое. Либо ты оживаешь, либо мне жить незачем, понимаешь?» Взгляд на картину – взгляд в окно. Взгляд на картину – опять в окно. За окном уже успело зазеленеть, поставили какой-то памятник, а у картины по-прежнему как табличка висит в воздухе: «Не верю! Так не бывает!»

Странно, ведь раньше из всех картин, когда я еще совсем ничего не понимала и даже не пыталась понимать, ты одна поражала меня и привлекала. Но теперь! Ты стала моим кошмаром.

Я смотрю на реакцию людей: их тоже в первую очередь останавливаешь именно ты. Особенно хорошо «работает» для детей и пожилых людей. Ребенок мог баловаться, грубить, ныть, но неизменно, проходя мимо тебя, хотя бы на мгновение замирал. Несколько раз подслушала вырвавшиеся мысли детей: «Красиво, как в сказке», «Очень хочу такую домой, я все хочу, но эту больше всех», «Настолько реально написано, что хочется потрогать», «Не верится, что это только картина», «Я видел такое, здесь что-то очень знакомое».

Лица стариков озарялись у этой картины, начинали как будто светиться. Даже если им было не очень интересно в музее и говорили они пустяки, эта картина непременно задерживала их, и было уже неважно, что они говорили.

Я теперь знаю, что Левитан с Чеховым были близкими друзьями, и вижу – это действительно два родных по духу человека: в литературе и живописи не найти более соответствующей пары. Их творчество даже странно рассматривать отдельно.

Мне известно, что это последняя картина Левитана, он писал ее смертельно больным. Считается, что она не окончена. Он назвал ее сначала не «Озеро», а «Русь»…

Да, семь картин и то, что я в них почувствовала,– существуют по-настоящему. Но и эта тоже не выдумка. Получается, я просто боюсь поверить? Картина не может быть ошибкой. А это последняя картина (причем Левитан знал, что она последняя, что он при смерти), значит в ней, скорее всего, заключен итог творческого пути, своеобразное «завещание». Он знал, что в этой картине его последний шанс. Нужно попытаться посмотреть на нее глазами художника. Для него она реальна, почему мне в нее не поверить? Может, мне не вместить правды, открывшейся ему?

Чехов говорил о Левитане, что это человек, который не только любит природу, но постоянно и страстно влюблен в нее. Вся жизнь Левитана посвящена творчеству, семьи у него не было, детей тоже. Все внимание, все силы, все мечты – туда, в омут природных тайн. Он работал очень много, успевал за месяцы сделать то, на что другим нужны годы. Ему пришлось пройти и через нищету, и через одиночество. Но грусть его картин, невольно запоминающаяся каждому, – это не грусть одинокого художника, это грусть от избытка радости. Радости за любимую, что она так прекрасна. А грусть оттого, что он человек, и всего увиденного не передать ему. Он писал Чехову: «Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть Бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения»(1897 г.)

Горячо любящему сердцу открываются все тайны. Но тайны иногда слишком велики и тяжелы для человеческого сердца, оно может не выдержать, но отречься не позволит совесть. В этом одна из трагедий творчества: самозабвенной любовью к мечте художник открывает слишком много дверей в бездну. «Дар тайнослышанья тяжелый, психея падает под ним.»

Близость смерти делает мир прозрачным, обнажает главное, то что заберешь с собой. У порога разлуки смотришь на земной мир и земную красоту как на что-то уже не доступное. Ты здесь, но понимаешь, что ты больше чем здесь: видишь бесконечность и дочитываешь последние страницы. Каждая минута теперь ознаменована прощаньем. Ты так любил ее, родную страну, ее природу. Все эти шорохи, шелесты, лесные нашептывания; ты как будто помнишь каждую снежинку, каждый упавший под ноги лист; ее цветы незаметно проникли в душу своими свободными ароматами и оттенками. Но теперь эта природа уже не та, ты видишь ее как бы с другой стороны. Ты стал причастен небесным замыслам: шорохи, шелесты, цветы – только покров, мгновенные вспышки и проблески Высшего.

Художник не может написать ничего, что не видит его душа, что он не переживает. В данный момент он воплощает не общее видение, а прозревание момента, выходит за рамки привычки. Не фиксирует как секретарь, а в процессе творчества обретает зрение, само творчество и дарит это зрение и волю двигаться в неизвестность, чтобы превращать далекое и незнакомое в невыразимо понятное, близкое сердцу до боли. И нельзя принять картину, не приняв художника.

«Озеро» – открывает панораму нашего мира, нашей страны, нашей природы, но это взгляд «оттуда», потому что сам художник, когда писал картину, душой уже переступил смертельно-жизненный порог. Это больше икона, нежели картина. И в ней самой дан ключ к возможности последовать за художником, заглянуть в его новый мир: небо написано ярче, гуще, чем отражающая его вод – как будто говорится: «Моя земля – теперь облака и эта синь. А ты, родная, мои небеса, мой рай, то, что невозвратно, но так маняще прекрасно. Да, мне придется уйти, но я оставляю дверь открытой для тебя, возлюбленная!» И сколько радости в этой картине, в светящихся чудом красках! Словно художник наконец нашел выход из человеческой ограниченности и теперь радуется, что может видеть Россию в полноте ее очарования, пусть даже ненадолго, пусть даже ценой своей жизни.

Понятно и название «Русь», и реакция детей и стариков, для которых тоже мир сказочно-заоблачный ближе, чем земной. Они смотрят вместе с художником, поэтому картина их не настораживает, она для них естественна.

Дух «Озера» – сказочный дух. Картина-легенда, солнечная баллада о нашей стране. Чем глубже погружаешься в нее, тем больше смыслов и измерений раскрывается. Главное – сделать первый шаг. Здесь в гармонии судьба России и судьба художника.

Своей последней картиной Левитан подносит волшебное зеркало своей стране. Смотри, вот ты какая, красавица, мученица! С твоих озер, как мечты, слетают облака. Ты можешь выдумать свою перспективу, перешагнуть пределы и в пространстве, и в цвете, и в свете.

Картина не обрывает озера, оно продолжается за холстом. Где другой его берег? На земле он тонет, на небе ли?.. Пусть зритель дорисовывает лицо своей страны, потому что он – часть ее души, как и художник. Другой берег у каждого свой. Здесь нужно черпать весть и верить.

    ..^..


Высказаться?

© Александра Таран