Марина Улыбышева
Правым галсом, левым галсом.
Стихотворения
* * * Как-то мимо шёл прохожий, бормотал под нос устало: – Чтоб вам, люди, стало пусто! Чтоб вам, черти, пусто стало. Никому не стало пусто. Только мне. Зимой и летом не цветы, а пустоцветы собираю я в букеты. Ставлю их в пустой квартире, поливаю густо-густо. У меня на сердце – чисто. У меня в кармане – пусто. Я тогда пустые руки из карманов вынимаю. И пустой легчайшей мыслью всё пространство обнимаю. И сердечко моё бьётся горьким-горько, в ритме вальса. И душа моя несётся правым галсом, левым галсом. ..^.. * * * В стране без имени и смысла, Как кинокадры скачут числа. Всё ищут рая коммунисты. Любовь молчит. Болтливый властвует закон. В две стороны два флага реют. Палач при виде жертв добреет: – А помнишь, брат!.. И снова зреет кровавый бунт. И жизнь поставлена на кон. Верхи сменяются, но – то же. Здесь каждый день, как подвиг прожит. Здесь всяк спасается, как может. Под слоем лжи надежда выбилась из сил. В столетье без ветрил и правил блажен, кто этот мир оставил, и за него мольбу ко Господу пролил. ..^.. Про овечку Если б я была горою из гранита и асбеста, то б гляделась горделиво в безвоздушный окоём, и, кристаллами сверкая, в платье снежном, как невеста я не сдвинулась бы с места. Я б стояла на своём. Если б я была горянкой, я бы песню песней пела, и как маков цвет пылала, и на свадебном пиру я б шашлык хрустящий ела, и монистами звенела, наливая в звонкий кубок цвета крови Хванчкару. Если б я была овечкой, я бы думала о вечном. А о чём ещё мне думать, глядя в пляшущий костёр? Чтобы ухало сердечко, чтоб свивалась шерсть в колечко, чтоб устойчив был треножник, чтобы ножик был остёр. ..^.. Песенка про Щелкунчика В марципановой стране, в государстве карамельном, по лимонной, по волне плыл на лодке добрый мельник. Лодка шла, шурша песком, мимо пряничных селений. Шоколадным голоском он о славных пел сраженьях. Пусть узнают все ириски, мёд и сахарный кизил, как отважный Дроссельмайер короля мышей сразил. Тот король был злой колдун. Он пошёл на злобный принцип. И в уродца превратил замечательного принца. Ах, Щелкунчик! Посмотри, по зубам тебе ль страданья? Но мадмуазель Мари проявила состраданье. Наливай сироп в бокалы! Пусть узнает вся земля, как любовь расколдовала злые чары короля! В марципановой стране, в государстве карамельном, по миндальной, по волне плыл на лодке старый мельник. Вёз он принца и Мари в бухту радужного края. И светились изнутри рыбки, в озере играя. ..^.. * * * Лене Витечкиной Ах, Франция! Ах, Франция! Прелестная страна! Провинция, шампанция, где пьян ты без вина. Ах, мон ами, шершеля фам! И в розанах лужок! В Парижцию, во Францию поехали, дружок! Ах, Немция! Ах, Немция! Цузамен хенде хох! Там выдох, как сентенция! Как аксиома – вдох! И в этой фатерляндии ты будешь сам собой. В Берлиндию, в Германдию поехали с тобой! А Греция! Припомнилось, как бел овечий сыр! Чудак один – Макропулос там создал эликсир. С тех пор живут – не старятся. Сиртаки пляшут – эй! Ах, к эллинам в Афинцию поехали скорей! Любовция! Люблянсия! Я знаю ту страну. Там каждый день – экспансия. Там каждый час – в плену. Да высока инфляция. Да горек табачок. Я с этих пор, душа моя, Про ту страну – молчок. ..^.. Из древнегреческого (три стихотворения) Ахейцы Пока плыли по водам, удачу гадали по рунам, рвали рыбу зубами, от гарпий спасали Финея, истрепалось руно. У кифары полопались струны. И вконец изолгалась Медея. Так бывает, когда устремясь за мечтою мирскою, ты готов бросить жизнь, словно кость, закружась в канители, а когда схватишь ту, что желал, огрубевшей рукою, то глаза б на неё не глядели! Не за эту же дрянь мы тянули последние жилы, рвали мокрые вёсла из моря и лезли из кожи! Эта шкура овечья мне душу наполнить не в силах. Эта жертва кровавая сердце очистить не может. Так фальшивая нота зудит, достигая до слуха. Так, купив жемчуга, опротивеет наряжаться. Так Елена румянит лицо, превращаясь в старуху, когда Троя взята, и нам не за что больше сражаться. ..^.. Сирены Эй, очнись! На угрюмых гребцов посмотри, Одиссей! Тех, что к мачте тебя приковали, впечатав в нее. И плескали кипящею солью в лицо из горстей, чтоб рассудок вернулся в несчастное тело твоё. – Отпустите меня! – Волком выл, извивался змеёй. – Вам, рабам, никогда не понять, что такое любовь! …Только вёсла хлестали. Да пенилось море, как кровь. Только солнце катилось расплавленной колеёй. Посмотри, Одиссей, мы проехали эту беду! Впору в лиры бряцать, пир устроить и в трубы трубить! Неужели так сладко поют эти твари в аду, Что бессмертную душу ты смог бы за них погубить? ..^.. Орфей – Голос той Эвридики звенел, как в ключе вода, рокотал слаще мёда, того, что струит Морфей… Эта ж только мычит… И глядит, как сама беда… – Ей несладко пришлось, ей несладко пришлось, Орфей! За холодную руку крепко возьми её. И веди через мрак, через сорок ночей подряд. Потеплеет рука… Не лживо слово моё. Верь мне, мальчик мой! Не оглядывайся назад! А когда ты пройдёшь сквозь мрак сорока ночей, изорвёшь сто сандалий и душу изранишь в кровь, зазвенит её голос, как сто ручьёв и ключей… Эта! Эта она! Ну вглядись же – твоя любовь! – Я, старик, за любимой своей сошёл в аид, Я любил больше жизни, поэтому пал во прах… Голос той Эвридики, он там, за спиной звенит… Эта ж.. воска белее… она мне внушает страх. – Больше жизни даже бессмертным любить не дано. А смертные чаще просто хотят тепла… Ты запомни, Орфей, жизнь и любовь – одно. Только – жизнь и любовь. Остальное всё мрак и мгла. – Прочь, досадный старик! Чуют ноздри тот сладкий дым… Её голос там, сзади… левее…нет – чуть правей…. – Что ж… ты выбрал, безумец. Ступай же. Гонись за ним. За смеющимся призраком вечно гонись, Орфей. ..^.. * * * В Атлантиде – погибшей стране – снова лето. Куст сирени трепещет и нежно дрожит – бересклета. Барбарисовый рай. Можно бегать босым по июню. Напевать беззаботно о том, что и я была девушкой юной. В Атлантиде – давно затонувшей стране – снова солнце. Снова слышно жужжание пчёл, хруст стрекоз, соловья перезвонцы. Снова лето, симфония, ливень… И флейты дуэт и фагота… Но какая-то нота запала…какая-то малая нота. В Атлантиде – стране, погребённой на дне, Где мальки золотые резвятся в волне. Там в моих волосах расцветает коралл. Как разбитое сердце он – ал. ..^.. Сказка Что-то в этой сказке не сложилось. Хоть и начиналось, будто сон! Конь скакал. И радуга стелилась под копыта. Полем ехал он – ехал принц. Свивался ветер в стружку. Искры сыпал кованый металл. Холмики, озёра и речушки как на крыльях он перелетал. Ехал принц. Уж было недалечко. В догонялки бегала луна. И тихонько таяло сердечко у принцессы, ждущей у окна. Заплетались хитро арабески на жаккарде палевых портьер… Ехал принц, леском и перелеском, рысью, и галопом, и в карьер. Пух взбивали. Пол вощили в зале. Мажордом заказывал обед. У окна весь день она стояла, и всю ночь, и год… и сотню лет. Только не сошёлся дебет-кредит… Мухами засижено окно. И какой дорогой принц проедет стало той принцессе всё равно. ..^.. * * * Я любовь свою, как джина, запихну опять в бутылку, и заткну бутылку пробкой, закатаю сургучом, выйду на скалу крутую, размахнусь, что будет силы, и заброшу в сине море. Пусть лежит на дне морском. То ли пробка расшаталась… То ли треснула бутылка… Началась на море качка, разыгралась вдруг волна. И разрушила три царства, тридесятых королевства. Свищет ветер. Ходят волны. И вода в них – солона. ..^.. * * * Живём мимо жизни, как пуля летит в «молоко». Я здесь, моя радость, а мысли мои далеко. Цветов медоварня и лёгкая птиц щебетня… А горько, что горе моё позабыло меня. Живи не тужи. Только туже вяжи поясок. В сыпучих часах утекает зыбучий песок. На запад летит моё сердце, душа – на восток. Всё тоньше судьбы узелок, тяжелей туесок. Как зримо-незримо, как мимо плывут облака, как мимо руки на лету застывает рука. Живём мимо жизни. Невечна-непрочна скудель. Зато умираем в десяточку, в яблочко, в цель. ..^.. Старая тема Там, где жуют и глотают, там, где смакуют и пьют, ловкие мошки летают, мелкие сошки снуют. Это не жизнь, а малина. Только пристроиться в такт. Это – немая картина. Это – бесплатный спектакль. Старая-старая тема: пенье, стенанье, нытьё. Вечная философема! Ох, житиё-бытиё! Там, где жуют и глотают, в пол, примеряясь, плюют, устрицы млеют и тают, совесть и честь отдают. Там, где жуют и глотают, точно под ложечку бьют, жаждущим не наливают, алчущим не подают. ..^.. * * * Открывая первую страницу, знаю я, чем кончится роман. Героиня будет дуться, злиться, мужу нехороший сон приснится, а герой уедет за границу, там другую встретит, убедится, что без прежней – жизни нет, примчится, а она с другим уже... Обман! Всё опять под солнцем повторится, как сказал ещё Екклезиаст. Отчего же тянет вновь напиться, этой скуки с привкусом горчицы, чтоб опять увериться – предаст! Бездарь сочинил сюжет расхожий. Отчего же мнится нам всегда, что мелькнёт, как искра, как звезда, в ломаном герое бледнокожем этот жест единственный до дрожи, без какого счастья быть не может? Да и не бывает никогда. ..^.. * * * Никогда мне уже не войти в этот дом, где рос худенький тополь под самым окном, где, накат на обои недавно сменив, глава дома насвистывал странный мотив, где не дай Бог разбить или что-то сломать, где из командировки приехала мать, и по этому поводу в доме уют, ананасы с шампанским на стол подают. Ну а в будние дни все пшено да пшено... Скоро будет развод. Это предрешено. Где под вечер сестра, накрутив бигуди, спать ложится со вздохом печальным в груди. Мой не собран портфель. За три двойки подряд весь отряд исключил меня из октябрят. Никогда мне так чисто про поле не спеть. И так часто ангиной уже не болеть. След мой смыло волной. Опалил меня зной. Предал друг. Поглотил океан ледяной. Как ни странно – все это случилось со мной! Где (всему любопытство, конечно, виной), меня током ударило в жизни одной. А в другой, дорогой, как последний глоток, все другое: и время, и тополь, и ток. ..^.. * * * Мы дошли до развилки. И дальше нам не по пути. Расплелась путь-дорожка на два нешироких пути. И распалась надвое: не сшить и не склеить в одно. Раскроил кто – разрезал – льняное её полотно. А по левую руку стоит ряд осин и берез. А по правую руку назавтра ударит мороз. Разнимай свои руки. От сердца её отнимай. Разрезай свою душу, на части её разрывай. В этом мире прекрасном всё как-то не так и не то. Пусть как флаги по ветру полощутся полы пальто. Пусть же вольная воля вступает, вступает в права. Жизнь права, без сомненья. И смерть без сомненья, права. Дальше путь в одиночку. В конечную точку. Домой. Там за нею – начало, но повести, в общем, иной. Поминай же как звали. Но лихом лишь не поминай. Изменяйся, как знаешь. Любви только не изменяй. ..^..
Марина УЛЫБЫШЕВА
Родилась в Павлодаре в 1958 году. Закончила Омский Политехнический институт и Литературный институт имени Горького, г. Москва. Член Союза писателей России и Союза журналистов России.
Автор трёх поэтических сборников: «До завтра» (Омское книжное издательство, 1882), «Художник и Марина» (Москва, Советский писатель, 1992), «Не птица» (Калуга, «Золотая аллея», 1994). Печаталась в «Литературной газете», газете «Россiя», журналах «Дружба народов», «Наш современник», «Мир Паустовского», «Фома», «Ока», "Траектория творчества", в альманахе «День поэзии», в детских журналах «Кораблик» и «Шишкин лес».
В издательстве «Белый город» (Москва) в серии «Сказки о художниках» вышли книги – «Лев Каменев», «Александр Беггров», «Сергей Васильковский». В серии «Энциклопедия малыша. Рассказы по истории» - «Александр I Благословенный». Путеводитель "Дорогами славян", познавательная книга (в соавторстве с В. Запецким) "Русское застолье".
В серии "Настя и Никита" при православном журнале "Фома" вышли книги "Кулибин. Главный механикус страны", «Царскосельская чугунка», «От столицы до столицы».
В издательстве «Ковчег» в этом году - «Бедность и богатство. Православная этика предпринимательства».
Автор сценариев детской программ «Доброе слово», «Шишкин лес» и «Добрый день» на спутниковых православных телеканалах «ТВ-Союз» и «Радость моя», сотрудничала с программой «Спокойной ночи, малыши», с издательством «Колобок и два Жирафа».
Редактор православного приложения к газете "Весть" "Калужский благовест".
..^..