чиновника 5-го класса, a не легкомысленный приют для каких-нибудь нескромных утех молодого повесы. Такова была фантазия Мишиного дяди Дмитрия Михайловича Трубникова, в квартире которого проводил он одиноко свои рождественские каникулы, преследуемый странными, часто самому ему непонятными мыслями, мечтами и даже видениями. Тихо раздвигая свешивающиеся над каждой дверью занавеси, переходил Миша из комнаты в комнату, останавливался y замерзших окон за которыми густо валил снег и, в пустынном переулке, спешно пробегал редкий прохожий, представляя своей закутанной фигурой, какой стоит на улице мороз, и уже сладкая, знакомая томность ранних сумерек и пустых комнат овладела им.
У Вознесенья изредка звонили. Еще раз постояв y окна, Миша тихо, тихо, как бы прокрадываясь по мягким коврам, прошел все комнаты, помедлил у последней двери, огляделся и вошел. Это была большая комната с четырьмя диванами по стенам, называвшаяся почему то кабинетом. С притворной небрежностью Миша побродил по комнате, потрогал замысловатые чубуки, стройным рядом выставленные в бронзовой подставке, погрел руки у жарко натопленной печи, и только развалившись в шелковых подушках дивана, наконец, поднял глаза. На противоположной стене висела завешенная купальщица. Уезжая, дядя заколол двумя концами окружающих ее занавесок, сказав со смешком «это для тебя еще рано». Только голова в голубом венке в полуоборот и кончик голого плеча были видны на зеленоватом небе. Сначала Миша не поддавался власти этих ласковых глаз, равнодушно даже что то посвистывал и твердо убеждал себя, что все это чушь и дребедень, но незаметно для себя он уже скоро не отрывался от задорного и слегка, как будто, удивленного лица купальщицы. Все тело сделалось сухим, как в лихорадке, и только шелк подушек холодил приятно и нежно. Так пролежал он на низком диване до самой темноты. Почти сливались очертания мебели и едва-едва смутно выступало розовое плечо и лицо задорное и вместе с тем печальное и напряженное.
Вдруг ему показалось, что портрет пошевелился.
Совсем слегка дрогнули углы губ, и Миша узнал вчерашнюю улыбку желтой дамы, взглянувшей на него в ту минуту, когда он в смущении