дость, а все участвующие (девять муз, амуры, нимфы, пейзане и пейзанки, турки и Аврора), кружась в grande valse finale, — общее удовлетворение. Наконец, кавалер упал на одно колено и подав руку балерине, помог ей взлететь ему на плечо; все застыли в живописных позах. Занавес медленно опустился, скрывая блаженство торжествующей Клектомиды и её нерешительного возлюбленного.
В коридоре Миша потерял Пахотина. Он не помнил, в какой стороне оставил свою шинель, и машинально пошел налево. Лакей уже накинул даме синюю на соболях шубку и, прокладывая ей дорогу, толкнул Мишу весьма неучтиво. Тот гневно оглянулся и встретился с ней лицом к лицу. На одну секунду она приостановилась под его почти безумным взглядом. Ему показалось, что совсем слегка, углами губ она улыбнулась. Это была та же проклятая улыбка. Миша отступил на шаг, отдавил чей-то подол и оступившись, полетел через три ступеньки головой вниз. Когда он поднялся, дамы уже не было. Два лакея, взявшись за бока, хохотали, указывая на него пальцами. Сконфуженный, потирая ушибленное место, Миша поспешил спрятаться в толпе и найти свою шинель.
Гвардейцы в тяжелых бобрах громко сговаривались куда отправиться. Дамы, выставляя из под шуб ножки в золоченных туфлях, жеманно пищали. У подъезда гарцевали с факелами два жандарма. Дворники бегали и выкрикивали кареты.
— Иван с Галерной, — кричал кто-то пронзительно
— Завтра, милая, завтра…
Кого то подсаживали, кому-то целовали ручку, из быстро захлопнувшейся дверцы кареты вывалилась записка и офицер ловко поймал ее на лету. Миша пробирался сквозь веселую толпу, одинокий и сумрачный. На площади он едва перелез через сугробы, навалившиеся за вечер. Отбиваясь от наезжающих ванек, он вышел на Невский.
— Пади, пади, — раздался свирепый крик, и Миша едва успел броситься из под кареты в снег.
У тусклого фонаря он ясно разглядел в промелькнувшем окне две соединенные поцелуем тени.