чьему жестокосердию? —
на пьяный ваш Олимп,
казавшийся мне твердию,
из вас не блещет нимб!
Уютный уголок, под мой недавний кров.
Лежать на животе, как прежде очарованный,
Как смертный, никогда не видевший богов!
1909
16. НОЧЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ ПАНА
О ночь священного бесплодия.
Ты мне мерещишься вдали!
Я узнаю тебя, мелодия
Иссякшей, радостной земли!
За призрак прошлого не ратуя,
Кумир — низверженный — лежит.
В ночную высь уходит статуя
Твоих побед, гермафродит.
Обломком мертвенного олова
Плывет над городом луна,
И песня лирика двуполого
Лишь ей одной посвящена.
Влюбленные следят на взморий
Преображенный изумруд,
А старики в лаборатории
Кончают свой привычный труд:
Шипят под тиглями карбункулы,
Над каждым пар — как алый столб,
И вылупляются гомункулы
Из охлаждающихся колб...
1909
17-20. ОСВОБОДИТЕЛИ ЭРОСА
1.ПРОЛОГ
Себе, истребившим последнюю память
0б оргиях Пана, о веснах земли;
Себе, потушившим волшебное пламя
Несчетных цветов плодородной земли;
Все робкие тени, все краски весенние—
Земли обольстительный грим!
Все запахи, шорохи, зовы, движения —
Все было замыслено Им,
И пытка любви прикрывалась забавами:
Весна приходила с бичом,
И новь загоралась цветами и травами
Под властным весенним бичом.
В полночных чертогах, возникших из воздуха,
Туманов и первых цветов.
Резвились без устали, вились без роздыха
Незримые демоны снов.
Спускаясь на землю дорогой знакомою—
По матовым сходням луны,—
Они искушали любовной истомою
Жрецов непорочной луны.
Безумцы, влекомые страстью разнузданной
На ложа зачатий и мук,
Глумились над Эросом, тенью неузнанной
Бродившим, искавшим свой лук.
И Эрос, терзаемый всеми, что тратили
На оргиях пламя любви,
Провидел: появятся скоро каратели
За смертную пытку любви.
3. СМЕРТЬ ПАНА
Нас месть увлекала вперед сатурналиями;
Сомкнувши стеною щиты,
Мы шли, как чума. и топтали сандалиями
Земные соблазны — цветы.
Скрывая навеки под глыбою каменною
Поломанный стебель, мы шли,
Пока поднялась шаровидною храминою
Гробница потухшей земли.
И, мстительный подвиг достойно заканчивая,
Последнее действо творя,
Мы Пана убили—о, месть необманчивая!—
На пеплах его алтаря.
Он умер с землею. Мы шкурою козиею
Украсили бедра свои.
Почти незаметно пьянея амврозиею
Еще невкушенной любви:
То Эрос, то Эрос — мы это почувствовали —
О, радость! о. сладкий испуг!—
Покинувши ложе любви — не прокрустово ли? —
Натягивал найденный лук...
4. ЭРОС
Мы строго блюдем сокровенные заповеди —
Любовный завет:
Когда розовеет и гаснет на западе
Рубиновый свет,
Мы белыми парами всходим по очереди
На Башни Луны
И любим в святилищах девственной дочери
Немой вышины.
О, счастье вступить за черту завоеванного
Священного сна
И выпить фиал наслажденья любовного
До самого дна!
О. счастье: за ночь под серебряно-матовою
Эгидой луны
Не надо платить подневольною жатвою —
Как в царстве весны!
О, счастье: лишь прихотям Эроса отданные,
Мы можем—любя—
На каменном шаре, как камень бесплодные,
Сгореть для себя!
1909
21. СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ СЕКСТИНА
Он угасал в янтарно-ярком свете.
Дневное небо, солнечный виссон.
Земля в цвету, властительные сети
Земной весны — в мечтательном поэте
Не пробуждали песен. Бледный, он
Всегда был замкнут в свой любимый сон.
Когда-то близкий, невозвратный сон:
В колеблющемся сумеречном свете—
Заглохший сад, скамья, она и он.
Молчание. Предчувствия. Виссон
Поблекших трав. На ней и на поэте —
Плакучей ивы пепельные сети.
И чьи-то руки—сладостные сети—
Его влекут в любовный тихий сон.
Старинная легенда о поэте
И девушке, забывших все на свете,
Отвергнувших и пурпур и виссон!
Безмолвный сод, где лишь она и он!
Мечты, мечты!.. Как рыбарь сказки, он
Проспал улов. и разорвались сети,
И он глядит: идет ко дну виссон
Златых чешуи, и тает, тает сон
В безжалостном янтарно-ярком свете:
Проклятье дня почиет на поэте.
Увы, нельзя все время о поэте
Грустить и ждать: когда, когда же он
Поймет тебя?.. Нельзя в вечернем свете,
Сквозь тонкие, как паутина, сети
Глядеться вечно в свой заветный сон,
Где—ложе страсти, пурпур и виссон.
Шурши, осенний царственный виссон,
Нашептывай секстину о поэте.
Ушедшем в свой любимый давний сон,
В забытый сад, где грустно бродит он,
Больной поэт, где чуть трепещут сети
Плакучих ив, застывших в сером свете.
При свете дня и пепел, и виссон,
И сети ив, и строфы о поэте
Смешны, как он, но это—вещий сон.
1910
22. ПОСЛЕДНИЙ ФАВН
В цилиндре и пальто, он так неразговорчив,
Всегда веселый фавн... Я следую за ним
По грязным улицам, и оба мы храним
Молчание... Но вдруг—при свете газа—
скорчив
Смешную рожу, он напоминает мне:
«Приятель, будь готов: последний сын Эллады
Тебе откроет мир, где древние услады
Еще не умерли, где в радостном огне
Еще цветет, цветет божественное тело!»
Я тороплю, и вот—у цели мы. Несмело
Толкаю дверь: — оркестр, столы, сигарный дым,
И в море черных спин — рубиновая пена —
Пылают женщины видений Ван-Донгена,
И бурый скачет в зал козленком молодым!
1910