Владимир Нарбут

В ОГНЕННЫХ СТОЛБАХ

 
 От птичьего шеврона до лампаса
 казачьего — все погрузилось в дым.
 — О город Ришелье и Де-Рибаса,
 забудь себя!
 Умри и — встань другим!
 Твой скарб сметеи и продан за бесценок.
 И в дни всеочистительных крестив,
 над скверной будней, там, где выл застенок,
 сияет теплой кровью Хворостин.
 Он жертвой пал,
 Разодрана завеса,
 и капище не храм, а прах и тлен.
 Не Ришелье, а Марксова Одесса
 приподнялась с натруженных колен.
 Приподнялась и видит:
 мчатся кони
 Котовского чрез Фельдмана бульвар,
 широким военморам у Фанкони
 артелью раздувают самовар...
 И Труд идет дорогою кремнистой,
 но с верной ношей: к трубам и станку,
 где (рукава жгутами) коммунисты
 закабалили плесень наждаку.
 Сощурилась и видит:
 из-за мола,
 качаясь, туловище корабля
 ползет с добычей, сладкой и тяжелой!..
 — И все оно,  Седьмое Февраля!
 
 7 февраля 1921
 Одесса
 
 НА СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА БЛОКА
 
 Узнать, догадаться о тебе,
 Лежащем под жестким одеялом,
 По страшной, отвиснувшей губе,
 По темным под скулами провалам?..
 Узнать, догадаться о твоем
 Всегда задыхающемся сердце?..
 Оно задохнулось!
 Продаем
 Мы песни о веке-погорельце...
 Не будем размеривать слова...
 А здесь, перед обликом извечным,
 Плюгавые флоксы да трава
 Да воском заплеванный подсвечник-
 Заботливо женская рука
 Тесемкой поддерживает челюсть,
 Цингой раскоряченную...
 Так,
 Плешивый, облезший — на постели!..
 Довольно!
 Гранатовый браслет —
  Земные последние оковы,
 Сладчайший, томительнейщий бред
 Чиновника (помните?) Желткова.
 
 1921 (1922)