Егорушка или достаточно весенняя история.
Егорушка Васильев в младенчестве Егор Филиппович Власов шел по главной улице столицы, хмурил брови и ел мороженое. Явно не удовлетворяя собой окружающих, он неспешно довольствовался разнообразием неровных походок, кривых спин и пропитанных серостью глаз. Светило яркое солнце. И для него это значило, что весне пришел капец. Красный палец лежал в его кармане. Он едва сдерживался, чтобы не смотреть на него. На изогнутых спицах висели его нервы уже дня три. Робкие карлики жили в нем и в тот день они почему-то не спали. В целом все шло хорошо, но как-то нехотя. Хотя может это и вранье. Если вранье, то пусть обходятся без меня решил Егорушка. Но если это действительно жопа, то я разозлюсь, да так, что мало не покажется. На том он и остановил себя. Был январь и резкий ветер гнал пыль с темных крыш. Пыль въедалась в щели окон и замочные скважины. Философски настроенные люди не обращают на такое внимание, но только не Егорушка. Ему это просто не под силу. Каждый день он мыл окна и двери, но это совсем не помогало. Пыль не исчезала. Как-то утром Егорушка пошел в туалет и увидел, что в унитазе плавает осетр. Потом он пошел в ванную мыть руки, но в раковине из сливной дыры пламенем вечного огня пылал огонь. Егорушка сразу смекнул, что это значит, что перестал дуть ветер, и он пошел проверять щели и замочные скважины. Действительно, ветра не было. Светило солнце и хлопали крылья, двери и ставни. Вокруг был шум. Шум — это улица музыки. У каждой улицы своя музыка. Но Егорушка не хотел об этом. Раньше, может быть, но не сейчас. Если его солнце еще вставало на востоке, то засыпало уже на севере. И если, выйдя из дома, Егорушка не вернется, то пропали ваши денежки. Так, по крайней мере, почему-то решили. Вежливым шагом шли эти дни, соблюдая строгую очередность темноты и света, пропуская мелкие минуты вперед и останавливая тяжелые часы. В разврате находилась головушка Егорушки, в священном разврате. Распустил он свой годами тщательно собираемый по молекулам мирок на все четыре. И рваным мизинцем писал он новые буквы своего имени.
День № 1 начался обычно буднично и бесперспективно.
Веяло чем-то давно знакомым, нерешительным и нереальным. Егорушка знал, что он
живой и пытался это чувствовать. Поэтому он взял старое тупое лезвие, вставил в
бритвенный станок и начал бриться. Ему было больно, но ему это нравилось. Он
смотрел в зеркало и улыбался. Глаза были чудовищно красные, а щеки пылали. Вот
она яркая жизнь. Умываясь, Егорушка познавал состояние уплывания. В
периодическом применении разнообразных слов и снов он ощущал безысходность. В
тот день он решил напиться. Пить до потери сознания, со страстью и совершенно
умереть потом. У него была припасена бутылка какого-то кубинского рома и
бутылка шотландского виски. Выпейте со мною, злые ангелы. А еще он пожалел, что
не надо идти на улицу. Потом, может, придется идти пьяным, если хватит сил.
Егорушка сел за стол и поставил перед собой обе бутылки. Он никогда не умел
выбирать. Это его постоянно губило как личность. Если бы он не задумался, то
начал бы с рома. Но Егорушка не умел слепо следовать своим желаниям. Он знал,
что если есть варианты, то необходимо делать выбор. Он не понимал, что выбор —
это всего лишь слово из пяти кровавых букв. Егорушка смотрел на пустой стакан
до тех пор, пока он не превратился в стеклянный глаз. Глаз требовал горьких и
крепких слез. Егорушка отменил все сомнения и твердой рукой наполнил стакан из
обеих бутылок. И выпил. Вначале было просто противно, потом его стошнило.
Какая-то слабость завалила его тело. Он упал. Повеяло весной, и даже ромашками.
Было больше дней рождений, чем дней. Было страшно и много неонового света. Как
в Берлине. Красота.
Егорушка любил беспринципных людей, с ними всегда
приятно иметь дело. Как часто мы любим и ненавидим вовсе не тех людей. Егорушка
в этой жизни любил троих людей: девушку, которую видел один раз, впечатлился,
но лица не запомнил, Ивана Макгрегора и Веласкеса. Ненавидел он Джека
Потрошителя, Вайнону Райдер и Алекса. Эти люди почему-то мешали ему жить, что
свидетельствует об ущемленном самолюбии. В январе всегда так, кажется, что не
понимаешь, почему все так происходит, но потом к концу года все становится
понятным. Еще Егорушка знал, что нужно остерегаться безупречных людей,
надломленных людей, отчаянных людей и уставших людей, но его неудержимо тянуло
к ним. Грешный человек.
В тот день к нему приехали гости. Все в розовом.
Мальчик в розовой рубашке и девочка в розовых штанишках. Это были его родители.
Они очень рады были бы увидеть Егорушку красивым, умным и положительным,
играющим на рояле. Но они увидели его пьяным и непричесанным. Родителей
подобное зрелище всегда огорчает. Поэтому они решили указать Егорушке на его
недостатки, добавив заряда бодрости и оптимизма, но это, в свою очередь, уже
огорчило Егорушку. И он их лишил возможности разговаривать, вырвав обоим языки
и установив педали тормозов. Оба языка он прибил к наружной двери, как боевые
трофеи и в качестве логотипа помещения. Тем день и был знатен, затерян в
вечности и седых волосах мальчика в розовой рубашке и девочки в розовых
штанишках.
День № 2 выдался во всех отношениях поучительным и
познавательным. Еще бы, ведь Егорушка отправился в лес, зверушек посмотреть,
грибков пособирать. В лесу было много фонарей, на которых сушились утопленники.
Зрелище – мечта никрофила. Зато почва под ногами вся очень плодородная. Везде —
грибы, цветы и прочие растения дивной красоты. Зрелище богатое, в чем-то
волшебное, но бессмысленное для достаточно приземленного воображения Егорушки.
Но когда вдалеке он увидел оленьи рога, то странные охотничьи инстинкты
овладели им. Ему хотелось заполучить эти рога. Однако, следует отметить, что ни
ружья, ни какого другого оружия или приспособления для охоты у него не было. Не
такой он парень, чтобы с оружием по лесу гулять — природа, она все же какая никакая,
а тоже мать. Именно на такую ментальность обычно ориентировался Егорушка. И вот
он озадаченный, находясь между требованиями морали, желанием и невозможностью,
стоял и смотрел, как мимо него медленно проплывают роскошные оленьи рога. Это
искусство уделывания себя, когда в глазах идет черепаший дождь, и улитка
соблазна скользит по стенкам кишок. Но Егорушка этого не почувствовал, даже
легкого щипка самолюбия, хотя он очень старался жить. Когда оленьи рога совсем
исчезли, подул легкий ветерок, который принес ему смутную грусть. У него болел
язык, и кружилась голова. Он рассеялся, творился, лился лепестками воздушных
масс, серостью света и сыростью трав. Проще, пестрей, скорей. Пьяная ветка
тонула в своей пустоте. Мутное утро ждало его завтра в сегодняшнем дне.
Егорушка верил, что рана его нестрашна, ведь ветка сирени не может пробить
бока. И жить ему долго, и жизнь хороша: плохая, тяжелая, злая она, но как-то
сегодня она хороша.
В больницу его не пустили. Сказали нельзя. Чтоб дома
лечился, мыл мылом свои телеса. А там нужна чистота. Она улыбалась святою
улыбкой Джоконды. Живот ее белый во всем. Ему нужна ее кровь, свою потерял он в
лесу. Но белый живот не свидетельствует о наличии крови. Он плакал, просил,
умолял, но напрасно. Она же могла только целоваться. А это так мало для
медицинской сестры. Егорушка палец отнял ей. Подумал, любовь, но оказалось на
счастье. С пальца капала кровь, как молоко из разбитой бутылки. Палец — ровный,
прямой указатель, ноготь, накрашенный алым лаком, длинный с твердым, тупым концом. Егорушка смотрел на него до
тошноты, до ряби в глазах, до симфонии утра утрат. Потом в карман себе положил,
уснул без одеяла, что не свидетельствует о соблюдении хорошего тона, где
введение принципа равенства предусматривает ведение равных боков и боковых
сторон без начала. Счастливый случай, но Егорушка вряд ли способен понять. Он
за культивирование двойных смыслов, грязных слов, ошибок, кружение лишнего
вперемешку с тем, чего всегда не хватает. Любимые игрушки Егорушки — нули,
несущиеся по кругу и перламутровые рога – глаголы целомудрия. Окончания — его
конек.
День № 3 был прекраснее всех, само совершенство.
Золушки сверкали нарядами и требовали к себе повышенного внимания, а свободные
тараканы не хотели светиться и прятались в тени сложившейся ситуации.
Вообще-то, золушки и тараканы — одного поля ягоды. Егорушка курил свои любимые
сигареты, пил чай и сердился, что является неопровержимым доказательством
полноты жизни. В его холодильнике таяло мороженое, хотя другие продукты там
моментально замерзали, а вот мороженное при комнатной температуре не так быстро
таяло, как в холодильнике. Егорушка думал о том, что свобода стоит очень
дорого, нет таких денег, чтобы ее купить, можно разориться до нищеты, но не
обрести ее. Нет таких денег. Рано или поздно произойдет глобальный провал, из
которого точно не выбраться. В тот день
он больше сердился на других, чем на себя, что не было характерным для
Егорушки. На себя — за то, что не справился с другими, не похлопотал о себе и
упустил все возможные шансы. На других — за то, что те его слишком любили. А
любовь, как известно, ограничивает. Другие внушили Егорушке, что он сам без их
любви ничего не стоит. Случалось Егорушке возразить, как они его сразу ставили
на определенное ими место под лучами солнца. Егорушка жмурил глаза и загорал
приятным загаром. Его дурили и он дурел. Длинными мазками ложился свет на
стекло. Сырыми глазами смотрел он, как заливало толстой тоской края его света.
Было тепло и душно. Душа пела какую-то странную песню. Вообще все было как-то
странно. Егорушка встречал закат. Он устал. Он умирал. Что для него может быть
страннее? Он умирал не так, как обычно умирают люди каждый день понемножку. Он
умирал как-то отчаянно, быстро, как будто заранее знал, как это делается, долго
репетировал и вот решил показать свое умение. Это искусство удаления от себя.
Глаз не закрывать, волноваться и радоваться
одновременно, ходить по комнате скверной походкой, любить и ненавидеть людей,
действовать решительно, совершать активные паузы, издавать совершенные звуки, распускать
волосы, чтоб бешено вились, отбивать ногами джигу и написать гневные письма
домой. Превосходно.
Егорушка устал. Лег на диван. Ему бы на поезд, но он
устал и совсем опоздал. Он спал и видел латунные сны без окончаний.
Следующий день мог быть назван днем воскресения, если бы Егорушка воскрес. Хотя по календарю это было действительного воскресенье. Грустное воскресенье. Воскресенья и не бывают другими. Все уже растаяло. Егорушка надел пальто и вышел на улицу. Весне и вправду пришел капец.
Альга Альгадова