вырвался
не перейти февраль - отсидеться в ладони Твоей
на работе домашним наврать с три короба еле
ворочая языком отяжелевшим как плеть
не откликаясь ни на один пеленг
ни звуковой ни болевой ни тем более Твой
деньночьдень провести в постели
выучиться засыпать просто от скуки
не включая ни звук ни свет растворяться в кубе
темноты тишины НО сжимая внутри
глину сердца как неудавшийся мир гончар
мысленно перелистывать «мастера и маргариту»
от эпилога к началу
письма к…
1. не смея (пижонское)
а)
проснуться утром живым
вытечь из-под ресниц
заполнить окрест себя
комнаты каждую пядь
вслух припомнить все пять
смертей проснувшихся мной
песчинкою в янтаре
едва приоткрылось око
и все имена из сна
которыми звал Тебя
не смея воскреснуть
до срока
б)
день перейти аки посуху
за руку переведя
тень Твою словно по воздуху
городу бросив медяк
в дом не войти позабыв
вид из окна подожду
может окликнут увы
определять по дождю
жив раскрывать парашют
неба парить над двором
стрелки конвой часов
перевести за порог
радужно-болевой
точно за горизонт
солнце над головой
солнце над головой
в)
целишь губами в висок
гладишь культею ветра
сжав закусив волосок
чуть с сединой чуть светел
рвешь вырываешь белил
меточку не Господню
вбрызнешь остатки сил
выйдешь в февраль в исподнем
суетным словно март
радостным глупым психом
даже сойти с ума
можно с Тобой красиво
3. солнечное сплетение
смолкли все –
даже самые гордые голоса,
накричавшись до дрожи,
до пьяной икоты -
обезумевшей птицей,
лишенной надежды, в колокол,
в колокола –
бью и бью, продлевая твой звон, Исакий!
так на водочном горлышке крутишь резьбу
против всех
часовых поясов, измерений, условностей, стрелок -
по-ахматовски – властно, по-бродски – изысканно;
в СССР,
научившийся врать,
продолжаешь накручивать реверс,
словно кисть.
в каждый новый виток и глоток, уложив
столько гребаных снов, подтасовок
и сплетен,
что, прорвавшийся, смех
завершается хрипом – а жизнь,
как младенец, толкается в солнечном
боле- сплетении.
детективное
я неделю веду охоту
я не то чтоб его люблю
но сегодня не ненавижу
подгоняю весы к нулю
выверяю – он очень книжный
мой двойник – иногда зевоту
вызывают его привычки
беспокойство манерность то
как прикуривает как ищет
проездной по карманам пальто
(в левом внутреннем – сердце, тише)
я к нему не могу отмычку
подобрать – хоть запомнил каждый
непривычно-знакомый жест
так дублер повторит в спектакле
интонацию взгляд клише
нас сроднила настолько слежка
друг за другом что даже тот
кто снимал отпечатки пальцев
идентичными назовет
на курке и отыщет те же
на зубной с мятным вкусом пасте
изгнанный нежить
1.
так камешек достигает дна:
после трех омовений –
лба в стоячей воспоминаний
рук в проточной мгновений
глаз в горько-соленой изгнаний -
я живу у тебя за дверью –
брожунеухожу – как пленник
заслышу твой голос – передразню как эхо
вчера вот справил маленькое новоселье
читай переехал
с верхней ступеньки лестницы
на предпоследнюю
видишь – я все-таки удаляюсь
но оооочень медленно
2.
ночью (вчера) хотел снять с тебя паука
сжавшейся темноты вцепившейся в твой позвоночник
ведь ты – любимая – знаешь – я – любопытный –
хотел рассмотреть
твои новые крылья
но (стыдно сказать) заплутал в паутине теней
упал запутался словно рыба – и так и лежал
у ног (не помню) то ли кухонной табуретки
то ли гостиного стула
изгнан пока душа – пока душа перепрыгнув
через лежащее тело не проскользнула мимо
легкая не постучалась в небесную канцелярию
чтоб получить свое главное и настоящее имя
личная джомолунгма
после последней вершины –
увидеть лишь небо:
шагнуть в это око, где все земные пути
преломляются, обозримы –
быть
выше птиц
для претерпевших себя непривычно, нелепо –
так же, как знавшему все фобии одиночеств
в присутствии ангелов стра(ш)нно,
а потому –
я закрываю глаза,
но, слыша их голоса за спиной:
открываю, вздыхаю, сажусь и подолгу мну
сигарету меж пальцев, словно больное
колено,
впадаю в детство – мама-мамочка-мама! –
я знаю, что спуск будет долгим и трудным,
долгим
(упасть на спину и тихо лежать, как в кармане у Бога) –
но скоро,
но бледно-
голубоватая слизь заполняет глазной белок,
облака, поднимаясь с земли, опускают на лоб
свою холодную руку –
и падает веко, словно небесная манна.
свечка
в субботу, в ванной черствую корку будней
вымачиваешь, обдираешь как будто
змеиную кожу – получившийся мякиш,
как мыльную пену, перебираешь, гладишь –
а когда она тает, растворяется, исчезает:
напуганное собой, напуганное свежебелой
инъекцией чистоты – небывалой и не-
выносимой, как ранний, октябрьский снег –
тело
понимает – ангелы отлетели,
твои ангелы отлетели,
а то, что ты теперь понесешь
сравнивать будут с белым –
знающему о себе все – можно доверить и душу.
долго потом стоишь под холодным душем,
долго – кажется целую вечность –
белый, стерильный – нет стеариновый, точно свечка.
возраст христа
вот когда умиленье становится пыткой
в одночасье сдавая твои города
из него даже дети уходят и сердце
за собой на веревочке тянут – когда
ты свое неуемное съешь любопытство
словно черствую пайку – родительский дар
то к воде примеряя то к крыше то к рельсе
на скамейке очнувшись часа через два
напиваясь бессмысленно страшно бесстыже
обдирая последнее рубище кож
натянувшись в подобие странной улыбки
и пытаясь трезветь – сосчитаешь до ста
рвешь бумагу небес на клочки и ложишься
на асфальт как на брачное ложе под нож
раскаленного солнца – становится зыбкой
отделившая нас от бессмертных черта
и настолько небес придвигается ближе
загрубевшая в белых мозолях пята
что глаза закрывая ты губы оближешь
умиленного сердца сжимая пятак
итого
............................дочери
-- Мам, дай-дай-даааааай…
-- Василиса, дочка – что дать: мишку, книжку, конфету, игрушку?
-- Ну, мам…………
-- Ох, один Бог знает – чего ты хочешь.
(помолчав):
-- Да и Он, по-моему, сомневается.
Что я любил больше всего?
Сны;
Запах книг в магазине;
Зажмурится сильно-сильно –
И наблюдать как свет,
Вспыхивая под веком,
Мечется
Маленькими человечками;
В детстве:
Смотреть как дед
Свежий зеленый лук
Опускает в соль – ну, а –
Больше всего:
Ночью на кухне, меж чтениями стихов,
Прикурив, долго смотреть в окно,
За которым Ван Гог,
Потягивая абсент, бросает на холст
Пятно
Подсолнуха.
крибле-крабли-бумс
…остынув, время затаится, не исчезнет,
а затвердеет в камень, в горный известняк,
но разломи его – на почерневшем срезе –
останется неметь, отлившее меня
иным:
так неизвестная вина – твоя – однажды
затерянным, отсроченным письмом
(в нем то, чему названья ты не знаешь,
чему названья нет) – в придуманный твой дом
войдет
и, по-хозяйски развалившись в кресле,
прищурив глаз, запомнит твой испуг,
когда, внезапно рассмеявшись – треснет
и зазвенит монеткой, выпавшей из рук,
твой мир –
и водопад тоски многоголосый,
как тысячи не сбывшихся молитв,
обрушатся, как ураган на остров,
ни капли при паденье не пролив –
когда
под крибле-крабли-бумс сорвет с настенных
часов, как с пьяного шута колпак,
рассвет перемагниченные стрелки
и циферблат останется беспал –
как ду-
элянт, промазавший, стрелявший первым,
к барьеру подойду напуганный и злой –
(подпиливая крошечной пилой
цепочки якорей на каждом нерве) –
мечтая, чтоб, проколотый иглой
луча, воздушный шар дыханья сдулся
чуть позже, чем, взлетевший, натолкнулся
на небо гривенник, подброшенный тобой.
гражданская война
я бросался в воды всех океанов –
кожа менялась на
на чешую
чешуя на оперение –
больно не было
было странно – волна
ставшая облаком
разбивалась о берег:
любимая
о не вводи меня во искушенье сна
молчания
когда язык к гортани
прилип и жжет –
мы неизбежны как война
до самоистребления до самооправданья
червяк
........................памяти Бориса Рыжего
От пьянок мой червяк (по умному – гастрит)
проснулся в животе и тянет, сволочь, тянет
кишки куда-то вниз, губу мою кривит
и сигаретный дым не держится в гортани.
Больному месту кот, как страж определен,
и наши взгляды с ним так родственны, так схожи,
что молчаливый наш из кубиков бульон
мы делим на двоих и вздох, как мякиш, крошим.
В мурлыканье его, размеренном как снег,
тону, ложусь на грунт – с пробоиной подлодка –
личинка червяка вскрывается во сне
и бабочкой парит во тьме околоплодной:
закончился запой – и повторилась жизнь,
и мир опять легко в окошке помещался,
а облако в штанах сворачивалось в шиш –
чему, признаться, я почти не удивлялся.
|