Федор Чернин

Рассказы

А ОНИ УЖЕ КРИЧАТ В МЕГАФОНЫ

(сон в летнюю ночь)

Сначала в волшебном сне моем звучала странная музыка, кажется "Бьецолло" Олега Тангабеля (исполнял, скорее всего, Алексей Гариболь) или что-то из раннего Шнитке. Только некоторое время спустя я осознал, что звуки эти отнюдь не божественного происхождения, и музыкой, собственно, не являются, поскольку исходят из мегафона, расположенного у меня под окном. То, что во сне моем казалось божественной музыкой, распутывалось теперь, распадаясь на отдельные фразы:

- Чернин, мы все о Вас знаем! Сопротивление бесполезно! Вы окружены! Выходите с поднятыми руками и ложитесь на живот! Мы делаем последнее предупреждение, после чего открываем огонь на поражение"

Отстреливаться не было сил, да в этом и не было смысла. После последнего приступа мне, вообще, тягостно держать в руках оружие, тогда я как-то особенно удачно пострелял по воображаемым движущимся мишеням… Да и не поможет тут обыкновенное оружие! Вот "Стингер" или, положим, Faustpatron сюда, тогда, конечно, я показал бы им, где раки зимуют! Но на этот раз не было в моем доме совершенно никакого оружия.

Они выслеживают меня, по-видимому, уже давно и серьезно, и теперь плотно обложили. Количество их долготерпения давно грозило перейти в качество возмущения. ФСБ, МВД, полиция нравов, - я в последнее время наплодил за собой столько грехов, что визит представителей любого из этих учреждений не вызвал бы у меня удивления. Теоретически за мной в любой момент могут прислать "воронок". Когда-то это должно было случиться.

Все началось неделю назад. Сначала они звонили по телефону и вешали трубку, иногда молчали, молчали жутко, потом звонили мне снизу, в домофон. Иногда они каким-то образом пробираются в дом (впрочем, что это я, - для них нет ничего невозможного) и звонят мне непосредственно в дверь. Я не подхожу, потому что знаю - пальнуть через глазок и этим окончательно испортить мне зрение (в силу профессии я близорук) им ничего не стоит.

Некоторое время назад ко мне еще ходили приятели, но потом я понял, что ИМ ничего не стоит подкупить кого-либо из них (друзья мои принадлежат к люмпен-богеме, народ выпивающий и постоянно нуждающийся в деньгах) или запугать, заставить действовать в своих интересах.

Поэтому мне пришлось распрощаться с друзьями. Я разогнал и обидел каждого из них особенным образом, так, чтобы исключить возможность примирения. Теперь я точно знаю, если мне звонят по телефону или стучатся в дверь - это ОНИ. Сам я без крайней надобности давно не выхожу из дома. Продукты мне приносит старушка-мать (единственный человек, которому я еще более или менее доверяю). Перед тем, как придти, она звонит мне по телефону следующим образом: звонок, трубка кладется (пауза), затем еще раз набирается номер, трубка снова кладется, и только в третий раз я подхожу к телефону. Мы также разработали систему условных постукиваний в дверь (этого я не расскажу, т.к. текст может быть перехвачен). Я не исключаю, что проследив за мамой, ОНИ могут спрятаться на лестнице и вломиться в квартиру, как только я приоткрою дверь.

Все чаще я прошу маму повесить пакет с продуктами на ручку двери и уйти, после чего долго стою у двери и прислушиваюсь. Только убедившись, что никто не подстерегает, я выхожу на лестницу, беру пакет и возвращаюсь в квартиру, закрыв за собой несколько сложных замков и задвижек. То же самое я проделываю, когда ОНИ подсылают агентов под видом почтальона, якобы принесшего телеграмму, соседа (тоже, конечно, завербован Петрович) и других персонажей, стремящихся проникнуть в мой солитьюд.

Не дождетесь! Мой дом - моя крепость. Вот и сейчас я, двигаясь бесшумно, обхожу двери и проверяю засовы. Парадная дверь, черный ход, все в порядке. Выманить меня отсюда они смогут лишь взорвав одну из дверей или кинув в окно бутыль с зажигательной смесью. Слава Богу, что в силу профессии (точнее рода занятий), им обычно приходится действовать тайно, не привлекая внимания граждан к своей миссии, прятать кинжал под плащом. Но сегодня количество их долготерпения, как и предполагалось, перешло в качество их возмущения. Поэтому сегодня с раннего утра они кричат под моим окном в мегафоны: "Выходите, сопротивление бессмысленно, Вы обречены! За Вашу жизнь не дать и ломаного гроша!" Ну это-то я, преположим, знаю и без них.

Сначала они долго звонили в дверь, хитростью пытаясь выманить меня из дома. Но я оставался в постели, только основательнее ушел под одеяло. Так, бывает, начинается день у творческого интеллигента. И это еще не худший сценарий. Кто это, ты еще не знаешь, но ОНИ спозаранку уже штурмуют твой дом - последнее укрытие духа, невзирая на то, что ты всю ночь писал, купаясь в фонтанах вдохновенья, и только к утру закемарил, понимая, что (в очередной раз) сформулировал, что никто до тебя не сумел, но что уже некоторое время витает в Едином Информационном Пространстве. И вот, ты просыпаешься оттого, что ОНИ уже у тебя под окном, и кричат в свои мегафоны.

Не дождетесь! Я серьезно забарикадировался в квартире.

Дверь бронированная, поэтому ломиться ко мне будет себе дороже. Я установил эту дверь после недавнего ограбления. Произошло это тогда, когда я, что называется, последний хрен без соли доедал, внося коррективы в гранки большого романа, который должен сделать меня великим писателем. Переворошив все и не найдя денег (Откуда деньги? Наоборот, аванс был давно получен и потрачен не самым благоразумным образом), налетчики забрали что-то из мелочей, но самое ценное, готовую рукопись, - не взяли! Я тогда еще подумал, что это обыск, устроенный одной из спецлужб под видом ограбления. Я благодарил Светлые Силы, что не взяли рукопись!

И вот ОНИ снова здесь. Рискуя быть обнаруженным, и потому хоронясь за портьерой, выглядываю на улицу.Я упоминал, что в силу профессии близорук, поэтому никак не могу разобрать, что написано у них на бронежилетах. Шарю в поисках очков. Нашел. К сожалению, дужка оторвана, поэтому пристраиваю на манер лорнета. И вижу у них на груди страшную аббревиатуру. "МОСЭНЕРГО". Я леденею, члены сводит ужас, я не могу пошевелиться. Это не МВД и не ФСБ. Это гораздо хуже. "Счета не оплачены! - в отчаянии вспоминаю я, - И не в первый раз уже, следовательно - рецидивизм, значит не будут со мной церемониться, и никто их потом не осудит…"

К дому подогнали пожарную машину, и двое из них начинают налаживать лестницу. Подьехало телевидение, из микроавтобуса выпрыгивают пацанчики в разноцветных болоньевых куртках. Боковым зрением замечаю движение на крыше дома напротив. Солнечный зайчик проник ко мне в комнату и застыл на стене. Я знаю, так бывает, когда напротив располагается снайпер. Они действуют нагло и безбоязненно, им кажется, я обречен и не окажу сопротивления. Скрываясь за занавеской, я продолжаю наблюдать, как они окружают дом, блокируют все возможные входы и выходы.

Но сегодня я не буду бежать и скрываться. Я выйду и скажу им (хорошо, телевиденье здесь)! Я погибну, конечно, но правда востроржествует, ведь не может быть, чтобы все навсегда так и осталось как есть! ("Сам понял, что сказал?" - проплыла на заднем плане сознания предательская мысль, но сердце пульсировало: "Долой! Свобода - это не осознанная необходимость!").

С тех пор, как в городе службам коммунального хозяйства разрешили организовывать отряды особого назначения, людям вроде меня совершенно не стало покоя. Коммандос из "МОСЭНЕРГО" - наиболее отпетая категория головорезов, для которых нет ничего святого.. Этих молодчиков вербуют из тех, кого списали с действительной службы в "горячих точках" по причине излишней жестокости. Милосердие им неведомо. Подозреваю, также, что они не верят в Бога. Взять хотя бы сегодняшний день. Сказано ведь, кто может разбудить спящего, способен на любую подлость.

А вот и эти дурачки из психиатрической, явились-не запылились, тут как тут, во главе с завотделения Конновааловым. Он приветливо машет мне рукой.

А они продолжают кричать в мегафоны:

- Чернин, перестаньте валять дурака! Вы всем тут уже надоели своими концептуальными хэппенингами! Неужели каждый раз надо устраивать представление, вместо того, чтобы, как вменяемый человек, коим Вы являетесь большее время суток, своевременно вносить коммунальные платежи?

Вот уже вытянули лестницу, и двое взбираются по ней к моему окну. На лицах решительное выражение, их намерения понятны. А я стою голышом, обернутый в занавеску (не для пущего кинематографического эффекта, просто я был застигнут врасплох), которая развевается по ветру, как крылья у серафима, а затем ступаю на подоконник, чтобы противостоять штурму. Первый из подымающихся все ближе. Что-то странное в его лице… В глазах недоумение. Неужели, думает, этот малохольный комический персонаж отважится, вздерзнет… Это он обо мне, стало быть. Посмотрим!

Резким движением грешной шуйцы слева направо и снизу вверх (этим апперкотом я славился в юности, занимаясь любительским боксом) опрокидываю наглеца и отправляю его в нокаут, и он, теперь уже с застывшей гримасой не гнева, не боли даже, а разочарования на лице, срывается с лестницы и через секунду замирает на мокром асфальте. Слышатся выстрелы. Я надеюсь скрыться в комнате, но что-то происходит с ногами, они не то подскальзываются, не то подкашиваются подо мной. Пытаюсь ухватиться за портьеру, но та с треском обрывается, и я обрушиваюсь вместе с ней …

Полет. Мне кажется, он продолжался целую вечность. Через секунду, однако, я уже лежу, рядом с поверженным мною голиафом из "МОСЭНЕРГО". Он, по всей вероятности, мертв, но выражение разочарования сохраняется в открытых глазах. Теперь, находясь вплотную к нему, я понимаю, почему его лицо показалось мне странным. Через весь лоб у него - старая, неудачно сведенная татуировка "РАБ КПСС", кислотный ожог, и из-за этого как-то странно подтянуты кверху брови.

Лежу, не в силах пошевелиться. Бегут люди, но останавливаются в двух шагах, опасаясь приближаться вплотную. Я слышу хруст песка под тяжелым ботинком. Сейчас, скорее всего, меня будут бить ногами по почкам. Или сразу пристрелят? Так было бы даже лучше. Сегодня я доставил ИМ немало хлопот!

- "Контрольный, пожалуйста," - ласково говорит Конноваалов, в идиотском пыльном шлеме, склонившийся надо мной.

Вот и контрольный.

Убит? Убит… Теперь уже окончательно и бесповоротно.

Впрочем нет. В простреленном и раздавленном теле чувствую неуместную легкость. В следующий момент я понимаю, что спокойно и без усилий могу подняться, и даже отчего-то становится радостно (что, конечно, дико в моем положении). Окружающие тоже радуются, улыбаются и хлопают меня по плечу, и даже ушибленный бывший РАБ КПСС, оказывается, встал, как ни в чем не бывало, и теперь, усмехаясь в усы, протягивает папиросы.

- Все свободны, всем спасибо, - доносится откуда-то неуловимо знакомый голос. Что такое? Неужели, действительно - свобода?!!!! Можно идти домой? Или, наоборот, сколько угодно оставаться на улице? Вот уж, действительно, спасибо!

- А Вас я попрошу остаться, - Конноваалов придерживает меня за локоток…

- Как это понимать?… - пытаюсь высвободить руку, - ОНИ же сами сказали… - но Конноваалов только хитро прищуривает глаз.

Опять идиотский жестокий розыгрыш! Все отменяется?

Не дождетесь! Я уже понял, что так или иначе ОНИ меня все равно доканают. Не сегодня, так завтра, мне от них не уйти. Поэтому легким танцевальным движением я отстраняюсь от Конноваалова, делаю шаг в сторону, отталкиваюсь от земли и начинаю взлетать. Снова слышатся выстрелы. Конноваалов пытается ухватить воздух в том месте, где секунду назад находился я. Но я уже высоко. Еще через секунду я полностью растворяюсь в воздухе. Так произошло бы в случае, если бы жизнь имитировала искусство. В реальной жизни ОНИ, конечно, каким-нибудь более банальным способом перекрыли бы мне кислород. Но на сегодня все кончено. Ибо сказано было: "Все свободны, всем спасибо". Расставил точки над "I", разумеется, Конноваалов, обратившийся мне на прощание, не без укоризны:

- Чернин, если уж у Вас настолько разыгралось воображение, я, так и быть, пропишу Вам лекарство, но с условием. Его необходимо принимать аккуратно, и если запасы подходят к концу, сделать все возможное, чтобы их пополнить - занять у друзей, сдать пустую посуду, не грех просить милостыню, допускается даже убить и ограбить кого-то. Главное не пускать это дело на самотек, иначе, увлекшись борьбой с собственными демонами, Вы рискуете, что обойдут с фланга, захватят врасплох и тогда…

Я невнимательно слушаю Конноваалова. Ведь теперь я свободен. Так, во всяком случае, сказал неуловимо знакомый голос. Я с детства научен и привык верить таким голосам, и ничего, ничего не могу с собою поделать. Ведь на самом-то деле я далеко, лечу себе по-прежнему, и в данный момент пересекаю Тверской бульвар. Вместе с этим я хорошо понимаю, что уже давным-давно не живу в этом городе. Да и посуду не сдаю уже лет пятнадцать. В последнее время прилично зарабатываю, и так далее. Вот и теперь свободно лечу… Но нет. По мере приближения к центру в атмосфере все явственнее ощущается угроза тоталитаризма. Краем глаза я замечаю цепь истребителей, посланных наперехват, а со стороны ВДНХ выдвигающуюся колонну танков. В моих снах я снова мучительно жду разоблачения и ареста, с кем-то сражаюсь, ухожу от погони. Никогда не отпустит меня проклятое прошлое, никогда.

У Г Р О З А Н А В О Д Н Е Н И Я

Накануне дня Великого и Ужасного Октября в городе на Неве обьявили об угрозе наводнения. Прохожие на Петроградской стороне и на Василевском острове, если уж выпала необходимость по какой-то надобности выйти из дома, осторожно переступали калошами по мосткам и досочкам, переходя улицу и двигаясь привычными маршрутами, где в обычное время значительно выше ватерлинии располагаются тротуары. Река Нева, что называется, лизала им пятки. Пешеходное движение по городу практически прекратилось.

Несмотря на это, три петербургских интеллигента Волобуев, Елдаков и Ботинкин вышли на ежевечерний моцион, намереваясь пройти, как обычно, по Большому кольцу: мимо Летнего сада, по Марсову полю, от Спаса- на-Крови к Невскому, потом под арку Главного штаба, через площадь и далее через мост, на противоположную сторону. Подняв воротники пальто и надвинув на уши кепочки, они идут неспеша и беседуют, а за ними следом семенит смешной кобелек по прозвищу Харя.

Ежевечерние променады в этом роде происходят у них уже много лет, при любой погоде, при всякой власти и при смене властей. Любой, пожелавший подслушать их разговор, легко бы выяснил, что по политическим взглядам трое были, скорее всего, либералами, т.е. признавали за Россией особый путь, однако сами по этому пути почему-то идти не хотели. Умеренные западники, те, за кого в России традиционно голосует четыре и восемь десятых процента избирателей, (т. е. страшно далеки они от народа), всерьез обсуждают теории общественного переустройства госпожи Н-ской и не могут преодолеть пятипроцентный ценз, чтобы баллотироваться в Государственную Думу. Впрочем, в законодательном собрании города, несмотря на козни клевретов, либералы этого направления традиционно занимают несколько мест.

Отметка об уровне последнего значительного наводнения нашей пост-индустриальной, пост-фрейдистской и пост-христианской эпохи, когда не только железки и пластмасса, но также идеи и их интерпретации уже давным-давно оплеваны и позабыты… (О чем это мы? Да!) отметка та располагается, как известно, у Главного здания Санкт-Петербургского Университета. Туда и направлялись приятели, с точки зрения стороннего наблюдателя (если бы был таковой) исключительно из упрямства характера, поскольку практической надобности в этом не было никакой.

С Балтики рванул антигумманистический октябрьский ветер. Холодно!

Впрочем, во внутреннем кармане английского макинтоша у Волобуева имелась, припасенная по случаю ненастной погоды, бутылочка шотландского виски петропавловской крепости (50 ленинградусов).

- Трагедия русского либерализма на современном этапе, - говорил один из гуляющих, Елдаков, - обусловлена эффектом на сознание европейской интеллигенции вольтерьянских суждений о Боге, как неопределенной субстанции и отсутствием адекватного представительского бюджета…

- Не говоря о том, насколько относительны понятия "либерализм" и "адекватный" в нынешней обстановке кризиса жанра, разброда, шатаний и всеобщей амбивалентности, - сказал Волобуев.

- Господа, русский либерализм и его трагедию необходимо рассматривать в контексте универсального конфликта добра и зла. Впрочем, традиционные определения в этом контексте также не выдерживают критики, - продолжал Елдаков, - Поскольку любая власть в состоянии организовать и оплачивать наиболее эффективный пиар, выставляющий ее в привлекательном свете, и таким образом, в некотором смысле…

- Аккуратнее, товарищи, тут везде говно, - сказал Ботинкин.

- В каком это смысле, нео-вольтерьянском или пост-утопическом?

- В прямом. Смотрите под ноги, джентльмены

Мимо них по набережной, в облаке брызг, пролетел шестисотый "Мерсюк" с затемненными стеклами, обдавши наших с ног до головы и скрылся из виду, завернув за угол Института имени Культуры и Отдыха, направляясь в сторону центра. Наши сделали вид, будто ничего не заметили.

- Вот к примеру Вы, Волобуев. Что, если бы Вас, Волобуев, хотели купить, Волобуев, стали бы сочинять и петь заведомо "чего изволите"?

- Кто бы хотел? - насторожился Волобуев.

- Любые, абстрактные "Они", победившие?

- Давайте уточним дефиниции. - сказал Волобуев, - Купить как? Как петуха, чтобы свернуть ему шею, или как иных девушек, - на час или на время...

- А какая разница? - не отставал Елдаков.

- Разница большая, - настаивал Волобуев, - Петух продается безвозвратно, непоправимо, а девушкам, в большинстве случаев, все как с гуся вода.

- Вы, кстати, с кем из них себя больше ассоциируете?

- Позвольте, друзья, почему же "купить", а не, скажем, "трудоустроить"… - присоединился к дискуссии Ботинкин, - как меняется суть дела, если дать ему другое название…

На набережной у Летнего сада к ним привязался пьяный: "Я жил когда-то в этом доме, и в окна моей спальни с той стороны, смотрела пушка Авроры! Я всегда опасался залпа главным калибром в ответственный момент. Поэтому наиболее значимые события жизни происходили в условиях, приближенных к боевым"… Друзья отстранились от сомнительного субьекта.

- И сколько бы Вы за меня дали? - спросил Волобуев, продолжая разговор

- Чтобы свернуть Вам шею? Трояк бы дал. Максимально - пятерку.

- Как трояк, какую пятерку? Я, по Вашему, так оскорбительно мало стою? - Волобуев, казалось, искренне негодовал.

- Вы уже торгуетесь? - Елдаков припомнил, очевидно, старинный анекдот.

- А Вы, например, продались бы? Ведь то, что Вы так называете, значит просто "востребованы эпохой". Есть же деятели культуры, ангажированые всеми режимами, да и потомки успешно идут по стопам, - сказал Ботинкин.

- Перпетуум мобиле…

- В смысле?

- Круговорот ангажированности в природе, - пошутил Елдаков.

- Я бы, может, и продался, да никто покупать не хочет, - сказал Волобуев, - и, между прочим, мог бы такой гимн сочинить режиму, что Львов и Жуковский, не говоря о других, умерли бы от зависти.

- Они и так уже умерли, почти все… Мементо море.

- В каком смысле?

- В смысле, что и мы умрем, и надо всегда помнить об этом.

- А какому режиму ангажироваться? Нынешнему, или вообще? - Елдаков хотел дойти до самой сути.

- Да хоть и нынешнему. Подошел бы ко мне кто-нибудь из нынешних и сказал: "Эх, Волобуев-старина, сочини-ка гимн нашему общему строгому режиму…" Петь песни, это ль не призванье…

Он приложился к бутылочке, отхлебнул и пустил по кругу. Друзья также сделали по глотку На них покосился городовой, регулировавший движение у Троицкого моста, и три товарища, слегка напряженно под его взглядом, проследовали, несмотря на то, что, вроде бы, находились за пределами его юрисдикции (главным достижением демократии в России, как известно, является разрешение безнаказанно выпивать в общественных местах). Разговор продолжился после некоторого перерыва.

- А как насчет инакомыслия? - сказал Елдаков

- Что инакомыслие? Не просто ли способ питаться из другой кормушки…

- А как же высокие помыслы? Либертэ, игалитэ, фратернитэ?

- В каком смысле? - спросил Волобуев

- В самом что ни на есть благородном.

- Особенно, если учесть, что жена давно требует купить ей новую шубку.

- В каком смысле?

- В смысле - норковую…

- Понимаю… Cобакис рут…

- А это-то в каком смысле?

- В буквальном. Собаки, говорю, срут… - Волобуев озадаченно озирался по сторонам. Как быстро выяснилось, он наступил в собачью какашку. Волобуев облокотился на парапет и стал очищать подошву.

- Спокойно, товарищи, идеалы инакомыслия живы, - сказал Елдаков.

- В этом смысле не могу поручиться за всех, - сказал наступивший Волобуев, сам, таким образом, как бы переходя в оппозицию.

- Они живы, пока живы мы, - несколько более высокопарно, чем требовал контекст, произнес Ботинкин.

- Какие, кстати, планы на веч… - в этом месте сам Елдаков наступил в собачью какашку, чем позиция его морального превосходства над соперником как бы уравнивалась.

- На вечер никаких, а на Вечность… Что Вечность? - Ботинкин вздохнул как труженик, делающий нелегкую, но почетную работу, - так и будем гулять по Большому кольцу и беседовать о русском либерализме….

- А давайте пулю распишем? Или портвейна попьем, - предложил Волобуев.

- Я бы с удовольствием, друзья, но завтра не могу, - сказал Елдаков, - Я избран председателем секции партии кадетов, завтра обсуждаем изменения в программе. Я буду делать спич. В восемнадцатом году мы сделали много уступок социал-демократам, иначе не допустили бы в Учредительное собрание, и вот сейчас история дает нам шанс этот промах исправить.

Нева в тот вечер плескалась не больше обычного, и хотя местами вышла из берегов, вела себя смирно. Друзья перешели через мост, прошли по досочкам у здания Двенадцати коллегий, остановились, перегнувшись через парапет, многозначительно покивали друг другу и направились в обратный путь. Они почти распрощались, как откуда ни возьмись, вынырнул взмыленный, очевидно совсем молоденький бес зеленоватого цвета, и ломанулся, незамечен прохожими, в сторону Кунсткамеры, где, скорее всего, в дневное время подрабатывал экспонатом. Но наши-то его сразу приметили:

- Делириум тременс…

- В смысле?

- Малолетки, говорю, не к добру расшалились. Никакой управы нет. Надо было проверить у этого чичика увольнительную…

Последнее замечание было сделано неслучайно. Необходимо упомянуть, наконец, и существенный метафизический аспект этой непритязательной, но только на первый взгляд, истории. Пролетят годы но, по прежнему, каждый вечер на прогулку с собачкой будут выходить Волобуев, Елдаков и Ботинкин. Как и сегодня, они будут вести нескончаемые интеллигентские разговоры непонятно о чем, время от времени прикладываясь к бутылочке шотландского виски, которая всегда имеется во внутреннем кармане у одного из них.

Однокашники, ровесники и почти коллеги, Волобуев, Елдаков и Ботинкин очень давно знакомы и, как было сказано, понимают друг друга без слов. Выходя на ежевечерний моцион, они будут вечно прогуливаются, как если бы никуда не спешили, двигаясь, тем не менее, строго определенным маршрутом. Как и сегодня, они будут поднимать воротники плащей или пальто, смотря по времени года, и нахлобучивать на уши кепочки, спасаясь от порывов ядреного балтийского ветра. Все это, конечно, только для конспирации, чтобы стражи порядка невзначай не заподозрили чего, завидев поздно вечером или ночью трех взрослых мужчин, целеустремленно направляющихся куда-то.

Маскировочку они подобрали себе как раз по сезону. Городовые, как и сто лет назад, так и сегодня, и сто лет спустя, будут глядеть им вслед осоловелыми взглядами, а слыша обрывки разговора, снисходительно усмехаться в усы. Демиурги очень высокой квалификации, со времен основания проживающие в Петербурге под видом остряка-фельетониста молодежной газеты, учителя российской словесности и специалиста по связям с общественностью, Волобуев, Елдаков и Ботинкин постоянно находятся в городе, чтобы следить за порядком на метафизическом уровне. Это они по ночам запирают демонов в шахтах метро, в полнолуние контролируют памятники царям и тиранам прошлого, чтобы те невзначай не пустились в пляс, а у бронзовых всадников ежевечерне проверяют коновязи. Каждый вечер, около полуночи, в любую погоду, эти трое выходят в дозор.

Посчитай это нужным, они, разумеется, мигом бы навели здесь порядок, очистили какашки с набережной и испепелили бы тех, кто мешает нам жить, - бригадиров, бугров и бандитов, - разогнали шпану из парадняков и накормили бы бедных. И шелапутных чертей, конечно, держали б в узде. Однако пока что их функции ограничены. Волобуев, Елдаков и Ботинкин (они специально, конечно, придумали себе эти комические псевдонимы) охраняют входы и выходы в- и из своего измерения, чтобы кто, ненароком, не просочился туда или обратно без санкции Известно Кого. Да вот еще следят за погодой. Кобелек Харя (на самом деле мелкий бес на перевоспитании по имени Харитон, такая ему вышла уничижительная аскеза, отучали, стало быть, от гордыни) не просто так таскался за ними следом, а приучался к караульной службе, ибо сказано: всякому Карацупе полагается свой Ингус.

Лишь один раз за отчетный период Волобуев, Елдаков и Ботинкин допустили оплошность, пустив на самотек деструктивные тенденции общественного развития, каким-то образом зародившиеся в душевых кабинетах Смольного института для благородных девиц, в результате чего традиция русского либерализма чуть было не пошла прахом. С тех пор, неизменно, когда накануне дня Великого и Ужасного Октября в городе обьявляют об угрозе наводнения, три товарища, в сопровождении Харитона, спешат к отметке на набережной и сверяются с нею, для того, чтобы держать стихию в разумных, понимаешь, пределах.

Х Л А М И Д А - М О Н А Д А

(записки натуралиста)

С детских лет, когда обучался в гимназии, я не переставал удивляться богатству и разнообразию Божьего природного мира, флоры и фауны, окружающей нас. Моими любимыми писателями были Бианки и Пришвин, по природоведению пятерка, я вел дневник наблюдений, отмечая изменения погоды и вырезая картинки с животными и видами природы из журнала "Юный натуралист", который получал по подписке. Домашние плакали от умиления, когда начиная с пятнадцатого числа каждого месяца я бесконечно томился на лестничной клетке в ожидании почтальона. Именно так я познакомился со старшими мальчиками, которые научили меня ругаться матом, пить портвейн и факоваться на пленере, стоя или положив пальто непритязательной подруге под жопу… Впрочем, это уже другая история.

Собирая коллекцию бабочек и жуков по указанию нелюбимой, впрочем, учительницы биологии Сталины Багратионовны Целовадзе, как я теперь понимаю, садистки и тайного вивисектора, я вытаскивал пойманных мною страдальцев из сачка или спичечной коробки, а училка сушила их и потом насаживала на булавки. Мне было жалко насекомых. Я их любил живыми, смотреть как они порхают, ползают и плавают, забавно перебирая ножками. Мне нравилась игра света у них на крылышках, как солнце, преломляясь, заставляло их сверкать всеми цветами радуги. Часами, бывало, я наблюдал, как какой-нибудь трогательный паучок плетет паутинку, а потом поджидает доверчивых легкомысленных мушек и мошек.

На всю последующую жизнь я сохранил любовь к насекомым.

Эта история произошла четверть века спустя после описанных событий. Я к тому времени основательно заматерел и несколько оскотинился, однако тяги к живой природе не растерял, выезжая за город, любовался полетом бабочек и ковыряньем жуков. Однако здесь было дело совершенно особого свойства. Иные ловеласы утверждают, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало выпивки. Не верьте, это не истина в последней инстанции. Я знаю это, потому что в тот раз не было недостатка ни в чем. Странно, как память донесла до нынешнего дня подробности этого приключения, определившем во многом мою последующую жизнь. Друзья! Хочу предупредить, что не употребляю галлюциногенов, поэтому история эта на иллюзия, как говорят некоторые из числа моих близких знакомых, а существенная правда.

В хронологическом смысле она началась в одном артистическом клубе. Был день рождения Пушкина. Или дуэли Лермонтова. Или еще чего-то подобного в этом роде. Не отмечать такие вехи в развитии русской культуры преступно для творческого интеллигента. Вот и собрались. Сначала играли в бильбокэ и разминались по сухенькому. Потом мой товарищ Демокрит Казимирович Хохулев пришел, нарядный, и всех угощал коньяком. Принесли закуску "Николаша", нарезанный на дольки лимон, посыпанный сахаром, комбинация, придуманная, говорят, самодержцем всероссийским, последним из Романовых. Когда принесенный коньяк подошел к концу, кто-то, назвавшийся Асмодеевым (я еще подумал, какая странная фамилия), кинорежиссером, что-то наливал из принесенной с собою бутылочки…

Продолжение было продиктовано (предопределено) законами жанра. Возник какой-то спор, кажется, по поводу принесенного счета, Хохулев упал с лестницы (это исторический факт), пробуровив двадцать ступеней вниз головой, а Асмодеев метнул в зеркало жолтый шар от русского биллиарда. Администратор сначала громко кричал и грозил милицией, но кто-то (не я ли? - нет, кажется, все же не я) ударил его в niz животa ботинком, после чего тот очень быстро успокоился и ушел к себе. Затем, от греха (тем более, что культурная программа была практически исчерпана) мы вышли на улицу.

Опомнился я в совершенно в другой ситуации, если не сказать - эпостаси. Как сказал бы классик, я превратился в очаровательное насекомое.

Тут необходимо еще одно отступление.

Друзья! Не поймите превратно. В повседневной действительности, пока не выпью или не покурю, как говорится, девушек я практически не замечаю. Выпив же и покурив, немедленно отправляюсь на поиски, и с удовольствием уделяю внимание особам (особям?) противоположного пола, затесавшимся в сферу моих предосудительных грез. Но сказать это - значило бы ничего не сказать. От меня, по видимому, исходит некая энергетика, так что ни одно существо женскаго полу не может передо мной устоять. С этими существами (или же сущностями) у меня сразу складываются доверительные отношения. Это относится не только к дщерями человеческими. Мужского пола животные, например, на дух не переносят меня, а женскаго пола собаки, кошки, рыбки и попугаихи, наоборот, чрезвычайно любезны со мной. Достаточно зайти к кому-нибудь из знакомых… Но мы опять отвлеклись.

Так было и на этот раз. Она была бесподобна, воплощенная "Чи" - т.е.. чистая квинтэссенция Любви. Она была одновременно другом, любовницей, женой, сестрой, дочкой и матерью. Мне казалось, я искал ее целую жизнь. Иначе бы уже давно женился на девушке Лорчик, во всех отоношениях положительной выпускнице стоматологического факультета. И был бы по-своему счастлив, поскольку Лорчик была молода и красива, к тому же отличалась одним исключительным качеством, - она не сверлила мозг и не лезла в душу. К тому же она прилично зарабатывала, и так далее. Но эта…

Когда, как и где я познакомился с нею, не помню, хоть убей. Она призывно шевелила усами, кокетничала, манила. К тому же была несомненно женского пола. Это я, с большей или меньшей степенью уверенности, могу утверждать довольно определенно. Поэтому я среагировал на ее призыв почти машинально (находясь на автопилоте). Похоже, я познакомился с нею на улице, куда уходил проветриваться, или на скамеечке на бульваре, где, похоже, некоторое время лежал, отдыхая, прежде чем вернуться в общество себеподобных творческих интеллигентов, в артистический клуб. В общество, кстати, я так и не вернулся. Но это неважно. Главное, я каким-то образом уговорил и привел это очаровательное существо к себе на квартиру.

Крылышки ее торчали хотя и вразнобой, но вместе с тем чрезвычайно изящно. Ее тонкия ножки сгибались коленками назад. Впоследствие я разместил их у себя на плечах. Она смотрела бирюзовым глазом навыкате. В нем застыла слеза умиления, так я был, видимо, неотразим.

Сначала она стеснялась, - "На первом свидании я не люблю, чтобы меня трогали руками! Вы можете повредить пыльцу, и мне тогда, понимаете, будет уже никогда, никогда, никогда не взлететь. Понимаете?…" Разумеется, я понимал и спорить не стал. Вместо этого достал свой изрядный пестик. Она испугалась. Впрочем, только для виду. В порядке предварительной интриги она спряталаясль под кроватью. Она думала спряталась! Я ее выманил, издали показав наживку, а потом слегка пощекотал за жабры. И это не метаформа и не мальчишеское бахвальство: у моей любимой действительно обнаружились жабры, она, как выяснилось, дышала ими, и мне хотелось их целовать. Во всем остальном она ничем не отличалась от обычных девчонок.

Потом она легла на диван, и в ее взгляде я почувствовал вожделение. Ее переливающийся чешуйчатый хвост разметился на полу, копыта под одеялом. Сначала потянул ее за хвостик. Ей это, очевидно, понравилось. Дальше было нечто, отдаленно напоминавшее кунилингус. Я приподнял покровы и жадно припал к ее губам. Они представляли собой треугольник, были всеобьемлимы и обтекаемы. Волосы она либо обрила, либо вовсе не имела таковых. Да и были ли это ее гениталии? То, что ее ноги располагались у меня на плечах, само по себе еще ничего не доказывало. Легкий пушок сосредотачивался у нее в районе правой верхней присоски. Она кокетливо выпячивала пестик. Или это я кокетливо выпячивал пестик? А она, наоборот, игриво прятала тычинку? Так или иначе, мы стремительно стремилась (извините за тавтологию) к союзу. Мы оба стремились. И достремились, что называется.

Вы хотите спросить, чем это кончилось? Я конечно полюбил это чудо. Как я нашел подходящие методы, умолчим. Чувство любви, как известно, существует независимо от реципиента, можно полюбить и девушку с веслом. Я лично знаком с молодым человеком, полюбившим, и даже некоторое время сожительствовавшим с медной ручкой, находившейся у него в туалете, предметом более или менее неодушевленным (как выразился по сходному поводу классик, "убит браконьерами, лесник почти постоянно отсутсвовал").

А у нас была любовь. Перышки ее переливались. Она, непонятной породы рептилия, явилась мне в форме, достойной обожания. И я потерял голову.. В моменты особенно изощренных ласк я видел перед собой глаза Сталины Багратионовны Целовадзе. Успел ли я сказать, что у нее были усы? Так вот, она при этом шевелила усами! Мой психоаналитик, конечно, тут бы обязательно задал вопрос, "кто из них?", а я бы сказал "обе", просто для того, чтобы ему досадить. Я частенько так делаю, поэтому он, дурачок, считает, что я сексуальный мистик и латентный готический сатанист, - однажды я подслушал, как он говорил об этом по телефону.

Так я полюбил насекомое.

Только некоторое время спустя, в приступе пост-коиталльной депрессии, я понял, что мы с ней, скорее всего, не сможем построить счастливую семью. Вряд ли у нас получилось бы здоровое потомство.Поэтому я не пошел с нею в ЗАГС, хотя она и настаивала. Вместо этого я наколол ее на булавку и, как учила Сталина Багратионовна, высушил наподобие гербария. Или это она меня наколола и иссушила своими бесконечными упреками, сценами ревности и необоснованными претензиями? Нет, кажется, все же я (хотя быть уверенным в чем-либо в моем положении самонадеяно). Ее высушенная тушка и поныне располагается над письменным столом у меня в кабинете. На годовщину знакомства я отнес ее в мастерскую и там для нее изготовили рамочку. Придя домой, я аккуратно покрыл рамочку позолотой.

Несколько раз после этого я предпринимал попытки полюбить насекомое, пока однажды не нарвался на одного чрезвычайно навязчивого коллорадского жука (действительно приживал в Денвере, я видел его документы), который основательно попортил мне нервы, угрожая уголовным преследованием за мои, впрочем, чисто платонические отношения с его несовершеннолетней дочерью, жужелицей.

Полежав в больничке около полугода, я, похваляясь цветистым диагнозом, уважаемым в кругах люмпен-богемы, через некоторое время получил черепно-мозговую травму при аналогичном, примерно, раскладе. Впоследствие родные выхлопотали для меня инвалидность, какая-никакая, а все же пензия. Выйдя на заслуженный отдых, я со всею страстью души отдался коллекционированию насекомых. Минуло тому восемь лет.

В последующие годы моя светская жизнь не отличалась разнообразием. Меня, в прошлом любимца публики, перестали приглашать в компании творческой интеллигенции, а с люмпен-богемой (куда, наоборот, почему-то стали настойчиво звать) я не находил общего языка, их полуподвальная эстетика всегда была для меня тягостна. Порядочные девушки не хотели со мною знакомиться, чему я, тогда не имея опыта эзотерического характера, сперва огорчался, а потом стал воспринимать более или менее равнодушно. Я до сих пор собираю коллекцию насекомых, по-прежнему нахожусь в делириуме, и с той же, примерно, поры являюсь практически целибатным. Однако долгими зимними вечерами, когда не бываю прикован к постели или привязан к кровати, тихонечко рукоблудствую и мечтаю о том, чтобы Боженька в утешение послал мне какое-нибудь очаровательное насекомое.

Высказаться?