Дима Передний

Мозгляк

На подоконнике стоял кактус, весь покрытый болячками-наростами. Только приглядевшись, Сергей понял, что кактус разросся, что эти прыщи – его уродливые волосатые дети. Противное зрелище, нежеланное. Еще Сергей удивился – Ольга никогда не поливала растения в своем кабинете, о них вспоминала только медсестра, случайно заметив отчаянно красный бутон на абсолютно иссохшем стебле.

- Сколько может продержаться кактус без воды?

- Кактус? Как странно. Почему ты спрашиваешь? – Ольга сосредоточенно лупила накрашенным ноготком по стеклянному шприцу.

- Ну, вот твой кактус. Как давно ты его поливала?

- У меня есть кактус? Ложь. Что прямо здесь, в кабинете? Как нетактично с твоей стороны, и потом, ты же знаешь, я никогда не ухаживаю за комнатными растениями и за некомнатными тоже. Я лечу людей.

- И очень хорошо.

- Необходимо сделать еще один укол.

- Ты уже всего меня исколола.

- И ни одной инъекции. Уму непостижимо. Пластмассовые шприцы тебя не берут, они трескаются. Попробую стеклянным.

Без предупреждения Ольга всадила иглу в румяный зад Сергея. Он охнул и осклабился. Она облизала губы.

- Хорошо, - томно констатировала Ольга.

Ольга наколола на использованный шприц сигарету из портсигара. Сергей дал прикурить. Глубокая затяжка, и Ольга открыла окно, пустив в кабинет чуточку света и свежего воздуха.

- У тебя тут всегда темно.

- Несолнечная сторона.

- Но и лампы не яркие.

- Советуешь вызвать электрика?

- Я в этом не разбираюсь.

- Я тоже. У нас в семье Мария хороший техник, все остальные предпочитают свечи.

Ольга осторожно щелкнула пальцем по сигарете, чтобы стряхнуть пепел.

- Я не очень люблю одноразовые шприцы, их жалко. Жалко выбрасывать.

- Странно слышать подобное от врача.

- Я не хотела быть врачом. Так решила семья.

- Как мало еще я о тебе знаю.

- Милый, все впереди.

Сергей так любил Ольгу в коротком белом халатике на фоне стеллажей с колбами и пробирками. Химические опыты никогда не вязались с ее специальностью.

- Я не очень люблю одноразовые шприцы.

- Ты же врач.

- В жизни каждого достойного человека есть недостойные, но несерьезные детали. Шприцы – такая деталь в моей жизни. И ты тоже. Ты как одноразовый шприц, который мне жалко выкинуть.

- Надеюсь, шутишь?

- Конечно. Когда ты, наконец, согласишься познакомиться с моей семьей?

- Мы же договорились на эти выходные.

- Ой, прости, забыла. Этот запах здесь, он делает из меня склеротичку.

- Здесь всегда так пахло.

- Сыростью.

- По-моему, серой.

- Наверно, какой-нибудь химикат.

Сергей был коротышкой. Нос с горбинкой. Маленькие, близко посаженные глаза. Волосы, наверно, кудрявые он стриг коротко. Когда-то занимался культуризмом, чтобы покрыть свой маленький рост. Вообще был волосатый, кривоногий и медлительный в движениях.

Ольга протерла очки в тяжелой роговой оправе. Натянула трусики, разгладила чулки, пристегнутые к тонкому поясу, оправила юбку и халатик.

Сергей вытер член носовым платком, запихнул все добро в джинсы, забыл, что хотел сказать.

- Зачем ты насилуешь меня в кабинете? Ты заставляешь меня опираться о подоконник, и люди на улице удивленно смотрят. А вдруг я испытаю оргазм и закричу?

- Я никогда не слышал, чтобы ты кричала.

- Потому что я никогда не испытывала с тобой оргазм.

- Ты даже не повышаешь голос.

- Передалось от мамы, а ей от мамы, а ей… от мамы.

- Я люблю заниматься этим в больнице.

- Этим? Чем этим? Этим? Так школьники обычно выражаются. Может, у тебя какой-нибудь детский комплекс?

- Не знаю.

- Ты, Сергей, вообще многого не знаешь. Я тебя за это люблю. И за волосатые ляжки, и за то, что ты не читал ГессеМаннаРилькеПетрушевскую, хотя это почти приводит меня в ярость, и за то, что ты вообще ничего не читал и читать не любишь, и за иногда грязные мысли.

- А я просто люблю тебя, Ольга, и хочу на тебе жениться.

- Мы же договорились не затрагивать эту тему, пока семья тебя не одобрит. Вдруг ты не понравишься Оле.

- Мнение твоей дочери повлияет на наши отношения?

- Определенно.

- Но ты же здравомыслящий человек, Ольга!

- А ты, Сергей, - зануда. Я не переношу только три вещи: зануд, комаров и мороженные круасаны.

На лице Сергея появилась обычная его извиняющаяся, как будто забитая улыбка.

Ольга нетерпеливо развернула его к двери и, похлопав по плечу, скомандовала:

- Уходи уже. Завтра в девять утра жду тебя дома. Поедем, наконец, в Абрамцево. Возьми с собой зубную щетку и теплые вещи – кто-то обещал похолодания на выходные.

Сергей чмокнул ее в щеку и удалился.

В одиночестве Ольга стучала указательным пальцем по запястью левой руки. Мухобойкой прихлопнула жирную муху на столе и, взяв за крыло, выкинула труп насекомого в окно. Закурила.

Как ребенок, Ольга прильнула к окну электрички и наблюдала за проносившимся мимо. Мало что могло отвлечь ее в этот момент. У Сергея, например, не было ни малейшего шанса. Он смотрел на свою невесту и прекрасно отдавал себе отчет в том, что она жмется щекой к окну вагона с детским любопытством и азартом каждый день вот уже три десятилетия.

- Ты странная, Ольга, - похлопал по плечу.

Ольга не любила, когда ее хлопали, и она посмотрела на Сергея с брезгливым осуждением.

- Я не странная, я просто умная.

Молчали до конца пути.

- Мне необходимо в парикмахерскую, - утвердила, и они вышли из вагона, таща за собой общий чемодан вещей.

Сергей чувствовал себя неудобно. На его взгляд, со стороны они выглядели глупо. Коротышка-он, высокая-она и чемодан, усыпанный наклейками иностранных отелей – все это посреди русской деревни.

Ольга не могла об этом думать, она вообще думала о другом. Мнение жителей Абрамцево ее не волновало, Ольга прислушивалась только к суждениям семьи.

- Семья – это все. Мы все готовы жертвовать собой ради семьи, но получилось так, что собой пожертвовали только отцы и мужья. Но ради семьи.

Ольга смотрела поверх кустов и бабушек. Она стремительно шла к парикмахерской, как будто ее ожидало там что-то жизненно важное. Сергей уже знал, что это ритуал и что Ольга стрижется в абрамцевской парикмахерской каждый раз после долгого отсутствия дома. Он не смел перечить, он заставлял себя уважать суеверные привычки невесты, хотя и удивлялся, как они могут уживаться в голове столь рационально мыслящей и неромантичной особы.

Ольга мыслила логично, только когда дело не касалось семьи. Так считал Сергей. Он, конечно, понимал, что это какая-то иная логика, семейная логика – в этом отношении Ольга была последовательна, но Сергей не переставал удивляться.

Если при слове «семья» Сергей ухмылялся, а именно так он и поступал, - Ольга била его по губам. И походила на учительницу.

- Давно ты у нас не была, Оленька. Заросла вся.

Морщинистая парикмахерша с желтыми волосами и пятнами сине-фиолетового вокруг глаз трудилась над головой Ольги, создавая что-то в стиле Луизы Брукс. Как людоедка, пускала слюну и приговаривала:

- Заросла вся.

Ольга сидела довольная. Тут же не мелочилась маникюрша с прилипшей к губе, давно потухшей сигаретой.

- Стригите ногти в корень, не жалейте, и прозрачным лаком, бесцветным – я вновь хочу быть невинной. Я вернулась домой.

Когда речь зашла о невинности, Сергей удалился на улицу. Педантичность возвращения к истокам раздражала. Он не верил в искренность Ольги, но верил. Еще Сергей возбудился и чувствовал себя вдвойне глупо.

Неожиданный прилив энергии заставил его полюбить себя. Он вдруг начал думать о том, что очень выгодно смотрится в обтягивающих потертых джинсах и свитере а-ля Хемингуэй. Короткая стрижка и кривые ноги делали его только мужественнее. Сергей чувствовал себя именно так. Беззастенчиво на него смотрела женщина, медленно приближавшаяся.

Видимо, не местная, видимо, городская жительница. С густыми бровями, узким лицом, тугим пучком на затылке. Женщина закуталась в алебастровую шаль и скрестила руки на груди.

Она улыбнулась Сергею, когда проходила мимо. Он разулыбался в ответ, но сделал это с непривычки похабно. Женщина не смутилась и не отвернулась, а Сергей поспешил вернуться в парикмахерскую.

Ольга сидела на полу и что-то быстро собирала, маникюрша с парикмахершей наблюдали в умилении, молча. Наверно, привыкли за долгие годы.

- Чтобы ни единого волоска, ни единого ноготка, - причитала тем временем Ольга. Заметив вернувшегося Сергея, она уставилась на него звериным взглядом и уверенно объяснила:

- Нельзя разбрасываться волосами и ногтями. Мало ли кто захочет их собрать и мало ли как он потом решит их использовать. Опасность на каждом шагу. Я сожгу все это на участке.

Волосы и ногти Ольга завернула в платок и удовлетворенно пхнула в сумочку. В глазах Сергея она уже не выглядела глупо, она, наконец, стала подозрительной. Но Сергей понимал, что это очередной, достойный уважения семейный ритуал. Вышли из парикмахерской.

- Чюмадан забыли! – пробасила маникюрша, и потухший окурок чуть не сорвался с ее губы.

Ольга выбивала каблуками прогнутые в коленях шаги. Сергей семенил где-то сзади. Скрипнула вся в лишайниках гнилая калитка, и по хвойной дорожке они приблизились к дому. Огромный и мрачный.

- Наша дача, - гордо сообщила Ольга.

Сергей подумал о сырости. Он поставил чемодан на крыльцо и оглядел скользящим взглядом высокие сосны. Они обрамляли дом замкнутым кольцом и склонялись верхушками к центру крыши. На темном гектарном участке с крыльца еще были видны двухэтажный флигель, чистый пруд с бородавкой камышей, беседка, поросшая диким виноградом, и неспокойно свисшие с ветви древние качели. Одна сторона дома тоже безнадежно укрылась виноградом.

Послышался шум детского бега, распахнулась дверь, сбив Сергея с ног, и на улицу высыпали три девочки. Шести лет и чуть ли не близняшки. Одна из них вскарабкалась Ольге на грудь.

- Здравствуй, Оля, здравствуй, милая моя, как же я соскучилась, - Ольга поцеловала дочь в лоб.

- Привет, Маша, привет, Ира, - обратилась она к молчаливым племянницам.

При падении Сергей ударился скулой о перила крыльца. Из раны обильно текла кровь. Ольга поставила дочь на землю и помогла Сергею встать. Сказала:

- Оля, Ира, Маша, это дядя Сергей.

- Дядя Сергей кровоточит, - хором, без энтузиазма сказали девочки.

Сергей почувствовал выжидательное дыхание на затылке и, обернувшись, увидел в дверном проеме старую копию своей невесты. От неожиданности он вздрогнул. Подчеркнутое хихиканье малышек, это получилось не очень вежливо.

- Мама, Сергей.

- Для вас – Ольга Ольговна, - старая женщина протянула Сергею руку и одарила любовным взглядом свежеподстриженную дочь.

Кровь из раны пошла сильнее, черкнула штанину и оставила пятно на ступенях.

Пришло время обеда. Сергей ожидал его спазматически неспокойно. За столом должна была собраться и вынести приговор вся семья Ольги. И его волновали не признание-непризнание, а, скорее, сковывающие изучающие взгляды, которые Сергей не переносил еще с детства.

За обедом оправдались наихудшие опасения. Все девять женщин семьи неотрывно и молчаливо наблюдали за каждым его жестом. Они мало чем отличались друг от друга внешне. И были потрясающе безжалостны. Упавшая вилка не вызвала ликования в их лицах, ни каких-то других эмоций, только изучение стало еще более сощуренным.

Ольга Ольговна, Ирина Ириновна, Мария Мариевна, Ольга, Ирина, Маша, Оля, Ира, Маша.

Последние пятнадцать минут обеда провели в полном молчании.

- Разговорчивая, доброжелательная у тебя семья.

- О, это нормально. Мы считаем выбор жениха очень важным шагом.

- Неудивительно, что все ваши мужья уже умерли.

- Не злись, Сергей, я не поддержала тебя за обедом, потому что не имела права. Ну, это то же самое, как если бы во время крестин кто-нибудь полез к священнику с ненужными советами. И, вообще, ты очень хорошо держался.

- Я бы держался еще лучше, если бы вместо «мы» ты говорила «я», а вместо «семья» - «я все еще тебя очень люблю».

- Я все еще тебя очень люблю.

- Не по заказу.

- Ты прошел экзамен, теперь расслабься.

- Именно поэтому мать Марии сказала мне: «Перестаньте потеть. Идите отдохните»?

Ольга хмыкнула.

- И почему Ольга Ольговна, Ириновна, Мариевна?

- Наши мамы отучали нас от имен утерянных отцов. Чтобы не травмировать детскую психику. Так же мы бережем наших дочек.

- В чем вы пытаетесь себя убедить?

- Что нам не нужны мужчины.

- А к чему тот факт, что ты собираешься выйти замуж?

- К тому, что хватает нас ненадолго.

- Нас?

- Меня. Тебе легче?

- Очень относительно.

Ольга сидела у трельяжа в шелковом халатике и расчесывала волосы. Сергей подошел к распахнутому на жару окну.

- Прогнозы не подтвердились. Никаких похолоданий.

- Ну вот видишь, как хорошо, - сказала Ольга тоном, будто все проблемы исчерпаны.

- Вижу.

Через окно Сергей видел матерей с женскими отчествами, видел сестер Ольги за бесшумным вечерним бадминтоном и странных малюток, игравших в гипнотизирующие ладушки. Он видел свет на втором этаже флигеля.

- Иди в кровать.

Сергей не рассчитывал получить доступ к телу невесты в первый же день ее возвращения. Но Ольга оказалась на удивление страстной и требовательной.

И Сергей не зажимал ей рот рукой, когда она стонала в забытьи громче и больше, чем когда-либо, он только подначивал ее, чтобы смутить семейство на вечерней лужайке и изменить его благодушный приговор на враждебный.

Утро началось рано и безапелляционно. В комнату без стука ворвалась Мария и, швырнув Сергею в лицо полотенце, заздравно приказала:

- Вставай. Поможешь прокачать тормоза. Это явно предназначалось Сергею, а не Ольге, которая потянулась и улыбнулась сестре в подушку.

Сергей притворно бодро подчинился.

Дом только со стороны оказался ветхим, а в действительности был замечательно благоустроен – никаких туалетов и умывальников на улице – все удобства под рукой, внушительная отопительная система и серьезная охранная. Достаточно и старых, потертых, засушенных, висящих и опрятных вещей, чтобы создать дачный уют. При большом запасе пищи здесь можно было безвылазно справлять и лета, и зимы.

Сергей шустро привел себя в порядок и побежал в ту сторону участка, откуда ему призывно и нетерпеливо сигналила Мария.

- Вы угнали эту машину из Политехнического музея?

- Я не понимаю юмора, - отрезала Мария и указала Сергею, что делать.

- Это Jaguar E-type 1961 года выпуска. Я привела его в порядок, снабдила мощным двигателем и выжимаю все 250 км в час по проселочным дорогам.

Сергей представил себе это и не без уважения сел на место водителя. Еще он представил ошметки овечки на бампере и красно-белую лепешку курицы на лобовом стекле.

- Очень мило, что здесь откидной верх.

- Он мной почти никогда не закидывается. Только во время дождя.

- Не боитесь грустной участи Айседоры Дункан?

- Кто такая?

В обществе Марии Сергей чувствовал себя умным и слабым. Когда как в обществе Ольги он признавался и слабым, и глупым. Оставалась еще одна сестра.

Качали тормоза.

- Давай! – Мария.

- 1, 2, 3, - Сергей.

- До конца?!

- Да-а-а.

- Держи!

- Держу!

- … Отпускай! Отпустил?

- Да-а-а.

- … Качай!

- 1, 2, 3.

- До конца?!

- Да-а-а.

- Держи!

- Держу!

- … Отпускай! Отпустил?

- Да-а-а.

- … Качай!

В промежутках Сергей еще воротил громоздкий, покрытый пупырчатой кожей руль. Изо всех сил. И все-таки он обнаружил петушиный подбородок, зажатый дворником.

Когда закончили, Сергей вылез из машины и спросил, не нужна ли еще какая-нибудь помощь.

Мария вышла из-за автомобиля, вытирая черные от машинного масла руки. Ее обтягивающая маечка, с написанным на ней жирным словом «Goodies!», щедро прорисовывала грудь и напрягшиеся соски.

- Спасибо и на этом. Если хочешь, можешь прийти ко мне в комнату сегодня ночью.

Мария не понимала юмора и, соответственно, не умела шутить. Сергей был счастлив, увидев приближавшуюся к гаражу Ирину.

- Доброе утро! – крикнул он поспешно.

- Доброе, Сереженька. Вас-то я и ищу.

Она приберегла причину для более близкого расстояния.

Изрекла томное:

- Я хотела собрать ромашек и мне нужна компания.

Мария фыркнула.

- Что, Мария? Я же не прошу тебя. Это было бы глупо.

- А то!

Ирина неожиданно раскраснелась и озлобленным тоном спросила:

- Что это у тебя в руках?

Мария посмотрела на некогда белый кусок ткани, которым вытирала руки.

- Тряпка.

- Нет, не тряпка! – взорвалась Ирина. – Это мой кружевной платочек! Я его потеряла вчера.

- А я его нашла и использовала по назначению.

- Это мое!

Со злорадной улыбкой Мария протянула сестре маслянистые, слипшиеся кружева.

- Сука! – крикнула Ирина.

- От суки и слышу.

Сергей вмешался. Тем более что он хотел уйти.

- Обожаю эти семейные сцены, но, думаю, нас ждут ромашки.

Ирина дала себя увести. Под нос шептала:

- Чтобы ты попала в автокатастрофу со своей зверюгой.

Зверюгой был Jaguar. Сергей улыбнулся.

С Ириной он был и сильным и умным.

Она собирала ромашки, ахала, ловила лимонниц марлевым сачком, опять ахала. Сущий ребенок. Если бы не вульгарность улыбки, которой она одаривала Сергея и говорила что-то беззвучное. Какие-то предложения.

- Держите банку крепче. Не выпустите их случайно. Как они бьются о стекло, бедняжки!

- Не хочу вмешиваться, Ирина, но тебе не кажется, что подобный досуг больше подходит твоей дочке?

- Но у нас только один сачок.

- И ты не хочешь его отдавать?

- Нет, ты неправильно понял. Ира, Оля и Маша всегда вместе. Они всегда вместе. Вместе говорят, вместе играют, вместе спят, они не функционируют по отдельности.

- Не функционируют?

- Вот именно. Им необходимо три сачка, чтобы ловить бабочек. Одна этого делать не сможет, она просто не будет знать, что предпринять. Со мной и моими сестрами в детстве было точно также. И в ту пору тоже был один сачок. И бабочек ловила моя мама.

Сергей оставил эту тему.

- Ах, я знаю! – воскликнула Ирина, подпрыгнула и хлопнула в ладоши.

- Что ты знаешь?

- Пойдем за дом, я тебе кое-что покажу.

Заработало радио.

Со второго этажа флигеля, из открытого окна, трескуче полилась итальянская опера.

- Разве во флигеле кто-то живет? – поинтересовался Сергей и почуял тошнотворно-сладкий запах разложения.

- Да. Сиделка.

- Сиделка? За кем она ухаживает? – Сергей почувствовал скляночный запах лекарств.

- За бабушками.

- Бабушками?

- Ты глупый какой-то. За бабушками, за мамами наших мам.

- Они тоже живут во флигеле?

- Да.

- А прабабушки где?

- Прабабушки? Не знаю. Может, их никогда и не было.

Странный ответ. Но мало что не казалось Сергею странным в те выходные.

Особенно его удивило, почему на вопрос, кто живет во флигеле, Ирина сначала рассказала о сиделке, а уже потом о бабушках. Это не соответствовало принципам семейственности. Или просто Ирина была созданием не от мира сего.

Сергей почувствовал себя детективом.

Они зашли за дом, обнаружив трех девочек, с любопытством, кипятком поливавших муравейник, Ирина взяла Сергея под руку, и они углубились в маленький сосновый лес. К просвету.

Косогор. Участок был расположен на самом краю косогора. Такой сюрприз заготовила Ирина. С дух захватывающей высоты открывался аппетитный вид на маленькие домики, кукурузное поле, бело-черных коров и кусок шоссе.

- В детстве мамы запрещали нам ходить сюда. Они боялись, что мы перелезем через забор, упадем и разобьемся на смерть.

- Удачный исход стал бы чудом.

- А сейчас я боюсь, что наши дочки не послушаются и погибнут.

- Что вам стоит выстроить надежную преграду?

- Слышите звук? – Ирина ткнула указательным пальцем в воздух.

Сквозь шелест деревьев и итальянскую оперу Сергей, действительно, что-то слышал.

- Это грузовики. Они везут стройматериала, чтобы мы выстроили мощную стену.

Ирина схватила голову Сергея и поцеловала его в губы.

- Извините, я не должна была.

- Но вы сделали это.

Сергей понял: Ольга была чересчур умной, Мария чересчур телесной, а Ирина – чересчур романтичной. Ему не могло нравиться это «чересчур».

- Я не совладала с собой.

- Вы просто очень романтичная.

- Правда? – в натруженно-щенячьих глазах Ирины читалось: «Не играйте со мной. Я ранимая душа».

- Правда.

Ирина сказала беззвучное предложение. Но на этот раз Сергей смог прочитать по губам. Она приглашала его ночью к себе в комнату.

Время тянулось куцо. Выходные замерли в летней долготе и никак не хотели обрываться. Они играли не на стороне Сергея, только и ожидавшего конца воскресения, чтобы умчаться обратно в Москву, обнаружить Ольгу во вменяемом, внесемейном состоянии, женить ее на себе и заставить раз и навсегда порвать с семьей.

Это были дерзкие планы на следующую неделю. Натекавшим же субботним вечером ему якобы предстояли свидания с сестрами Ольги. Три сестры по цене одной. Сергей закатил глаза и сказал протяженное «гсспдии».

Тем временем на участке развернулась громкая стройка. Старый забор смели на дрова, а на его месте выросла трехметровая глухая стена. Вершина ее заблистала колючей проволокой и битым стеклом.

Ирина Ириновна объяснила Сергею:

- В Абрамцево разгулялись разбойничьи шайки. От них никакого покоя. А мы, беззащитные женщины, должны обезопасить себя. Абсолютно.

Сергей решил, что такие предосторожности вполне в рамках параноидального женского сознания. Поэтому он не протестовал, наблюдая, как участок верно обрастает лагерной стеной.

Ничто не предвещало опасности.

Тот субботний вечер Сергей провел за игрой со своими «тещами». Спиной чувствовал вожделеющие взгляды трех сестер – он еще не решил, с какой из них проведет ночь.

Отряд рабочих быстро справился с поставленной задачей и на ревущих машинах скрылся за надежной дачной броней. Вновь воцарилась обволакивающая сельская тишина с редким любовным кличем лягушки.

Во флигеле выключили радио и погасили свет.

- А почему бы не пригласить сиделку в нашу компанию? – поинтересовался Сергей.

- Кто ему рассказал?! – вскинулась Мария.

- Я, - чистосердечно призналась Ирина.

Семья огрела ее убийственным взором.

- А что такое? – вступился Сергей. – Почему бы мне, собственно, не знать о сиделке и бабушках?

- Я должна была тебе об этом рассказать, - объяснила Ольга. – Чуть позже, чем это произошло.

- Почему? Вы чего-то стыдитесь?

Ольга встала из плетеного кресла, прошуршала по траве платьем и изящно приземлилась Сергею на колени. Обвила руками его шею и игриво шепнула на ухо:

- Нашей семье нечего стыдиться.

Сергей поцеловал Ольгу в губы. Назло другим сестрам и из благодарности невесте. Таким фривольным и однозначным действием она объявила свои безраздельные права на Сергея и оградила его от почти свершившейся измены.

- Сиделка должна неотступно следить за покоем бабушек. Она не имеет права прохлаждаться здесь с нами. За это мы ей и платим.

- А такое ограничение свободы не нарушает ее прав?

Ольга хмыкнула и щелкнула Сергея мизинцем по носу.

- Демократ? Как мило. У нас в семье очень строгое разделение обязанностей. И с демократической точки зрения, нельзя сказать, что мы полностью следуем принципам равенства. Каждая из нас знает свое место и способствует гармоничному существованию семейной системы. Иначе все бы пошло к черту. Сиделка очень правильно вписалась в нашу систему и, не жалуясь, живет с нами уже много лет.

Сергею страшно не хотелось вникать в законы семейной системы. Поэтому он отвел тему очередным поцелуем.

- Что же с бабушками? – задал он еще один легкомысленный вопрос.

- Они старые и немобильные, - ответила Ольга. – Хочешь на них посмотреть?

- Воздержусь.

Захихикали маленькие девочки.

Сергей давно косился в сторону этого сплоченного организма. Три шестилетние девочки, отчимом одной из которых (Сергей не помнил, какой именно) ему по идее предстояло стать, действительно, делали все вместе. «Функционировали» ли по отдельности, ему еще не представился случай узнать, но он склонялся верить словам Ирины.

Инфернальная тройка с золотисто-каштановыми локонами, с вечно поджатыми губками, говорившая и хихикавшая только хором. Сергей не решался с ними заговаривать. Выбрать сюсюкающий тон, наверно, равнялось самоубийству. Он только косился в их сторону, порой чуть не проваливаясь в гипнотический сон, наблюдая за плавными тройными ладушками.

Странные дети.

Ночь нагрянула.

Ольгу будто шпанская мушка искусала – куда делась ее сдержанность, куда делась уверенность, что она никогда не кричит. Орала как резанная, выворачивая до боли член Сергея. А его это все раздражало, он глох от криков невесты, и мужскому самомнению подобное вовсе не льстило, хотя вроде должно было.

Сергей, забывая об удовольствии, краснел, нервничал, говорил непостельное:

- Дорогая, это, наверно, неприлично.

В ответ получал «Нет!», «Нет!» страстное, на срывающемся вдохе. Секс как моральное мучение – Сергей молил воскресение закончиться быстрее.

Ольга собирала языком слюну по щекам, растирала сперму по развалившейся в стороны груди, довольная и какая-то все еще вдыхающая. Сергей поспешил в сортир на другом конце этажа. Босой, в одной футболке, он не предполагал встретить кого-нибудь так поздно. Широко расставил ноги, возвышаясь над толчком, оперся рукой о стену, пустил меткую, мощную струю, тут же обернувшуюся густым паром.

Сергей не слышал и звука сзади, но кто-то вдруг начал облизывать его волосатую задницу.

Писать расхотелось. Он медленно и с вызовом обернулся, обнаружив беззвучно хохотавшую Марию.

- Тяжелая артиллерия?

- Ну ты же не пришел ко мне. Я караулила в коридоре.

- И простояла бы там всю ночь?

- Я слышала, как вы с Ольгой веселились, и знала, что, кончив, ты пойдешь посать. Мужчины так наивно устроены.

Мария игриво щелкнула по бежавшей в складки гордости Сергея.

- Думаешь, это, а особенно контекст могут меня возбудить? – зло спросил Сергей.

- Нет. Но вот это тебя точно заведет.

И Мария стала прытко, с фантазией орудовать пальцами и языком так, что член Сергея рассудил свое будущее помимо воли хозяина.

Сергей закатил глаза, вцепившись в волосы Марии, хотел отталкивать ее от себя, но держал за волосы слишком крепко. Ольга никогда так не игралась с Сергеем, она только трогала его член, но в рот старалась не допускать.

Мария, дитя природы, использовала любую возможность доставить и получить удовольствие. Делала она это отменно, и один поворот ее языка убедил Сергея завести любовницу. Хотя бы на одну ночь.

Но завела Мария. Она поимела Сергея на своей узкой жесткой постели, по сути, изнасиловала его. Не издавая ни звука, то подпрыгивая, то подбрасывая Сергея, лишая его возможности действовать или хотя бы изумляться. Мышцы Сергея заболели сразу, а не на следующий день, мышцы Марии то и дело больно били его по челюсти своей объемной крепостью.

Из кровати Сергея выплюнули, он соскользнул на пол по обильно текшей из Марии теплой жидкости, капнул что-то свое и, схватив майку, в страхе бежал.

В коридоре ему на спину бросилась нежная кошка Ирина.

- А как же я? А со мной? Еще надо со мной!

Сергей пытался сбросить ее с себя, как налипшую паутину. Но Ирина легко не далась. Она крепко обвила руками шею Сергея, ногами – талию, зубами еще вкусилась в ухо.

- Я больше не могу! Так нечестно!

Он хотел позвать на помощь Ольгу, но побоялся. Неожиданно обессилен, и Ирина увела за руку к себе в комнату.

Привязала к постели, переманила на свою сторону истошную эрекцию Сергея, лила воск, рисовала узоры языком по всему телу ото лба до пальцев ног. Сергей стонал, как затравленный, получая наслаждение на грани потери сознания, он уже не помнил, с кем и в какой раз занимается любовью. Его опять отимели. Ирина не развязала веревки, пока не кончила сама и не заставила кончить любовника.

С нежными поцелуями и шлепками выгнала из комнаты.

Кому пожаловаться? Двойное изнасилование. Сергей сгорбился над толчком, отрывисто заканчивая то, что так грубо прервали. Моча больно резала измученную головку.

Далеко и весело загорланил петух.

- От тебя, как от лошади, пахнет, - сказала Ольга брезгливо, опрыскивая себя и растекшегося по постели Сергея дорогими духами, - не являйся таким к завтраку.

- Никакой поддержки.

- Ты плохо спал?

- Я не спал.

- А я уснула младенчески.

- Знаю.

Ольга посмотрела на Сергея удивленно и с участием.

- Что-то случилось?

Сергей промолчал. Неожиданно он вскочил, схватил Ольгу за руки и моляще попросил:

- Давай уедем пораньше. Я прошу тебя, уедем пораньше!

- Конечно, конечно, уедем, когда скажешь, - даже слишком поспешно согласилась Ольга.

За завтраком Сергей испытал сильный озноб. Он изучал поры блинов, боясь поднять лицо. Семья все так же изучала его.

Теперь Сергей чувствовал в этом не издевательство, а какой-то механизм. У Ирины и Марии это был бесстыжий механизм, но Сергей боялся различить его проявления и во всех остальных членах семьи.

Сгущенка вяло растекалась по блину. Он не поднимал глаза, потому что боялся, что и матери трех сестер, и даже маленькие девочки в тайне его вожделеют. Он был уже почти уверен.

Озноб сменился жаром. Было больно двигать глазами, во рту пересохло. Но Сергей не хотел об этом говорить, он боялся об этом говорить. На секунду подняв глаза, Сергей вдруг заметил, что в шею Ольги Ольговны вонзается провод, уходящий за ворот блузки. Он поверил своим глазам, потому что у него была паранойя на фоне простуды.

- Мы решили уехать пораньше, - весело сообщила Ольга, изящной вилкой выбирая самую насахаренную клубнику из вазочки.

- И молодцы, - поддержала ее Мария. – Вечером в воскресенье страшные пробки.

Дальше стали болтать о другом.

Ольга попросила девочек помочь собрать вещи. Дружной гурьбой они носились по комнате и приводили Сергея в неописуемое раздражение. Ольга часто смотрела на Сергея и посылала воздушные поцелуи. Это раздражало еще больше. Она к тому же совершенно не замечала его болезненный вид. А Сергей молчал и считал, что Ольга обязана сама обнаружить это, если все еще любит его, если и к ее шее не присоединен загадочный провод.

Мария вызвалась подбросить их до станции. К заметному неудовольствию Сергея вся семья собралась около ворот, чтобы сотворить сентиментальные проводы. Ирина Ириновна и ее дочь даже достали белые кружевные платочки.

Мария нажала на пульт, чтобы открыть механизированные ворота. Она повторила эту простейшую операцию несколько раз, но ничего не произошло. Чертыхнувшись, она вылезла из машины и пошла выяснить, что произошло.

- Заклинило! Путешествие не состоится, - крикнула Мария своим пассажирам.

- Высокие технологии, - возмутилась Ольга. – Не успели установить и уже поломки!

На этом проблемы не закончились. Выяснилось, что отказала вся система и что, по крайней мере, в ближайшее время никто не сможет выбраться с участка.

Мария бодро пообещала все наладить, но произошло еще кое-что. Осознав, что путь на волю перекрыт, Сергей стал задыхаться и упал в беспамятстве на свежеподстриженный газон.

Никто ему потом не рассказал, сколько времени он провел без сознания. Может быть, пару дней, а, может, и недель. Где-то в середине Сергей вынырнул, нервно шаря глазами и руками в темноте. Была ночь. Из угла к нему бросились и стали протирать лоб мерзко холодным платком.

Сергей узнал и оттолкнул.

- Не трогай меня!

- В твоем положении, Сергей, тебе грех капризничать, - обиженным тоном сюсюкнула Ирина. – Мы ухаживаем за тобой сменами. Теперь моя очередь.

- Где Ольга?

- Спит.

- Позови врача.

- Какого еще врача?

- Специалиста, дура! Я не хочу, чтобы со мной ты сидела.

- Но у нас Ольга – специалист, врач, еще сиделка семейная тебя выхаживала замечательно. Зачем еще кто-то?

- К черту сиделку! Вы хотите, чтобы я сдох?

- Не хотим. Потом, как ты себе это представляешь? Врача пришлось бы через стену катапультировать, ведь мы до сих пор систему не отладили. Да и телефон не работает.

- Какого черта?!

- Мария говорит, очень серьезное замыкание. Все отказало. Мы живем без электричества. Слава Богу, денечки теплые. В общем, мы в западне, Сережа.

- Это не вы в западне, а я!

- Тебе нельзя нервничать.

- Позови Ольгу!

Ирина поджала губки и удалилась. Сергей ждал, он ждал бесконечно. Хотя слышал голоса, даже смех, звал на помощь, но никто не приходил.

Сергей опять куда-то провалился.

Когда Сергей очнулся окончательно, перед ним сидела Ольга. Она курила и смотрела на него нерадостно в упор.

- Твоя пневмония. Я говорила, что надо осторожничать. Только тебя выходила, и опять все по новой.

Ольга говорила рассержено. Как будто ей, действительно, испортили хорошую работу.

Сергей как всегда почувствовал себя виноватым. Он, правда, знал, что это глупо, и из протеста решил не разговаривать.

- Чего молчишь рыбой?

Молчал.

- И молчи. Мы посадим тебя в кресло на улице. Завернем в плед. Будешь сидеть и дышать свежим воздухом. Станет холодно или захочешь пописать – волей не волей говорить начнешь.

Молчал.

Ольга сделала глубокую, рассуждающую затяжку.

- Я буду с тобой возиться. Ты нам нужен. Мы все будем с тобой возиться. И не смей протестовать.

Тоже помолчала.

- Я очень зла на тебя, Сергей. Ты обидел Ирину, а я не привыкла прощать, когда кого-то из семьи обижают. Мама Ирины сказала, что ты, наверно, бредил. Но я-то знаю.

И Ольга опять уставилась на него злобно.

А Сергей продолжил молчание.

На природу тащили грубо. У Сергея было обезвоживание, и он постоянно дрожал. Такое всех трех сестер раздражало, поэтому они обходились с ним очень грубо.

Пихнут в кресло, на колени – тяжелый плед небрежным жестом.

- Ты из наших рук пищу не принимал. Брыкался. Только сиделку тихо слушался. Не она – ты бы с голоду умер. Не запамятовай поблагодарить ее.

И оставляли в полном одиночестве на долгие часы.

Увидев огромного черного пса, Сергей колыхнулся в сторону. Сергей боялся собак, особенно больших. Но псина не виляла хвостом и не рычала, она игнорировала Сергея, узловато задвинутого в плетеное кресло, и была в этом на удивление искренна. Подобие утомленно изучающего взгляда заросшими свалявшейся шерстью глазами, и более дружелюбно собака уставилась на кого-то за спиной больного.

У Сергея болела шея, и он не повернулся, но шуршащие по мокрой траве шаги слышал четко. Собака пошла здороваться.

По всей видимости, перед Сергеем предстала сиделка. Чуть смутившись, он узнал в ней женщину из прошлого, с которой так неудачно кокетничал около абрамцевской парикмахерской. Она должна была появиться в его жизни опять, иначе тот случай из прошлого становился чересчур нравоучительным. Она появилась все в той же алебастровой шали и со скрещенными руками.

Сиделка погладила пса и посмотрела на Сергея дружелюбно.

- Он ничейный, - сказала она. – В смысле, он не наш. Может быть, соседей. Является сюда пару-тройку раз в месяц, и я его подкармливаю. Семья не имеет ничего против.

Сергей поморщился, услышав из ее уст слово «семья», - все-таки он надеялся найти в ней друга. Но сиделка быстро исправилась.

- Они на самом деле все большие дети. Как будто не доросли. Все Ирины, все Ольги и все Марии. Если вы понимаете, о чем я говорю.

- Да, я понимаю, - тихо ответил Сергей.

Сиделка разулыбалась шире.

Она села в соседнее к Сергею кресло. Уверенно закурила.

- Когда я познакомилась с ними, я почувствовала себя очень матерью. Они все такие несамостоятельные. Вы заметили, они всегда держатся вместе – иначе не могут. Но за ними необходимо присматривать, их надо оберегать…

- Они же дети, - оправдалась сиделка и выдала в себе очень доброго человека.

- И я решила всегда быть с ними. Я ухаживаю за матерями, а на самом деле целиком за всей семьей. До тех пор, пока они не усовершенствуются. Понимаете?

- Да, - солгал Сергей. – Но я не понимаю, почему вы обрекаете себя на эту каторгу. Вы, такая молодая, красивая, и добровольно взаперти.

- Но и вы ведь тоже.

- Не добровольно.

- Это не произошло бы, если бы вы не пожелали, - строго заверила сиделка.

- Я не хотел! Я заболел. И это замыкание…

- Да, замыкание какое-то серьезное. Мария очень хороший техник, но до сих пор с ним не справилась.

- Но почему бы не приставить к стене лестницу и не выбраться на волю?

- Зачем, если можно просто починить?

- Но сколько времени это займет?!

Сергей начал злиться. Сиделка это почувствовала и стала укутывать его в плед.

- Вам нельзя нервничать. Нельзя, нельзя. Потом, у нас нет достаточно длинной лестницы, да и на свободе вроде ничего не надо. Успокойтесь. Все можно починить.

Сиделка успокоила Сергея своим голосом и заботливо опытными движениями. Он уснул.

Проснувшись, Сергей почувствовал себя намного лучше. Боль в легких затихла.

Сиделка была рядом. Курила в кресле, думая о своем. Одну, разутую, ногу поставила на спящую собаку.

- Простите… - обратился к ней Сергей.

- Проснулись? Хорошо. Я схожу в дом за чаем. Вам, естественно, с малиной.

- Я хочу в дом. В теплую постель. Под одеяло.

- Они считают, что нельзя.

- Но вы же сиделка, скажите им.

- Я всего лишь сиделка. А врач – Ольга.

Говорили в вполголоса.

- Я свихнусь, честное слово.

- Терпите, Сергей.

Он взглянул удивленно.

- Что вам еще остается?

- Я заставлю считаться с собой.

- Попробуйте.

- Я сбегу, наконец.

- А я принесу вам чай с малиной.

Сиделка надела ботинок и, кутаясь в шаль, направилась к дому. По пути бросила окурок в мокрую траву. Увидев это, Сергей испытал беспомощную благодарность.

Очень скоро сиделка вернулась с заставленным подносом, и Сергей грелся мелкими жгучими глотками. Она за ним наблюдала и улыбалась, когда их глаза встречались.

- Ах, да, - вспомнила сиделка, - меня зовут Антония. Вот развлекитесь.

Она протянула ему визитку. Сергей засмеялся:

Antonia Chehoff

спичечница

- Забавно.

- Вы находите?

- Спичечница – это в смысле коробки коллекционируете?

- Нет. Все-таки спички.

- Шутите?

- Можно и так сказать.

Оба засмеялись. От громкого смеха собака взволнованно заскулила, но не проснулась.

- Он мне симпатичен, - сказала Антония. - У него кошачий нрав, а я кошек люблю, не собак. Знаете, такая огромная черная кошка в собачьей шкуре.

- Не понимаю, как собака может быть кошкой.

Антония посмотрела на Сергея изумленно.

- Что, действительно, не понимаете?

Она даже не стала дожидаться ответа. Закурила и посмотрела в сторону.

- А где все? – после небольшой паузы поинтересовался Сергей.

- «Тихий час», - буркнула сиделка.

- А почему вы не следите за бабушками?

- «Тихий час».

Сергею показалось, что Антония обиделась. Он решил вернуться к тому, с чего начали.

- У вас взаправду фамилия Чехов?

- Да.

Антония вновь развеселилась.

- Никак не могу вспомнить, где я ее слышал.

- Кого?

- Фамилию эту. Политик, что ли, есть такой?

Воцарилось молчание.

Шепотом, хлопая глазами, Антония сказала:

- Как изумительно… Вы знаете, я лучше пойду… А то вы ведь совершенно не распознаете иронии происходящего.

И она поспешно ушла.

Собака, вскочив, понеслась в другую сторону. Скрылась из виду.

Сергея лишили времени. В доме не было часов, не было календарей. Семья не посвящала его в тайну дат, отказывалась, будто существовала какая-то градация, кто имеет право знать, а кто нет. Сергей вообще не очень понимал свое положение в семье. Вроде как провинился, но все еще содержит в себе какую-то выгоду. Постепенно набирая утерянные силы, он начал интересоваться подобными вопросами, он хотел знать, какого рода ценность представляет, чтобы разумно воспользоваться этим и вновь обрести свободу. Раз по-другому нельзя, раз нельзя просто сбежать.

Когда Антония странно ушла и оставила Сергея в полном одиночестве, он попытался встать. С дрожью в коленях все-таки получилось. Шаги, младенчески первые, он направил, спотыкаясь, к воротам.

Никто не обманул, на первый взгляд. Ворота глухо заперты. Из-под них почему-то густо росла трава. Сергей протянул руку, чтобы дернуть шпингалет, и за малейшим прикосновением отлетел от ворот на два метра. Они были под напряжением. Проверять, та же ли история с калиткой, Сергей не собирался. Он только убедился, что ни одно дерево по всему периметру гектарного участка не росло достаточно близко от стены, а те, что некогда росли вплотную, оказались вырублены. Свежесрублены. И еще Антония не солгала по поводу лестницы – во всяком случае, Сергей достаточно длинной не нашел.

Западня? Намеренная или случайная? Но семья даже при самом неудачном стечении обстоятельств не будет чувствовать себя здесь пленником – это же ее территория. Это же дом.

Возвращаясь к своему креслу, Сергей увидел в распахнутом окне второго этажа одинаковые головки девочек. Они глядели на него как всегда испытывающе, уперев подбородки в подоконник с кактусами. Сергей схватил камень и с раздраженной стати швырнул его, промахнувшись, в расслабленную цель.

Высунутыми языками три малышки обещали доложить обо всем, куда следует.

Однако за обедом бровью не вели. Или за ужином. Аппетита у Сергея все равно не было, и он взялся за измышление стратегии поведения. Действовать на нервы жалобами, угрозами и истериками казалось бессмысленным. Все же он попытался.

- Скоро почините телефон? За помощью скоро пошлете?

- Общее замыкание. Ничего не поделаешь.

Это сказала Мария Мариевна, и Сергей тут же сник. Сообщение о замыкании из уст старшего поколения звучало как-то особенно веско.

- Почему вы не сказали мне, что забор под напряжением? – взорвался Сергей.

- Забыли. И вам не следовало вставать и ходить до полного выздоровления.

Сказала Ольга Ольговна.

Они, видимо, решили добить его вескостью.

Сергей замолчал. Ткнул омлет вилкой. Омлет сдулся. Надо действовать решительно, спокойно и не посвящать никого в свои планы, не выдавать себя лишними эмоциями.

За новый приступ болезни Сергей потерял много сил. Он умрет, если станет тратиться дальше. А выбраться на свободу хочется не ногами вперед. Сергей запил безвкусный омлет переслащенным чаем.

Есть враг – вся семья. Ольги больше нет, она – враг. Может быть, вне всего этого она опять станет нормальной, но Сергея сейчас волновало только личное спасение. Он бросил идею бежать вместе. Пока что Сергей не признал себе, но Ольга его больно разочаровала.

Есть неизвестная вражеская территория. Здесь, наверно, масса ловушек. Сергею надо совладать с ними и буквально создать путь на волю.

Есть Антония. Сергей мог причислить ее к уже названному, но не спешил. Возможно, она союзник.

В детстве подобное называется «войнушкой». Сергей в самой гуще войнушки.

Расселись на веранде. Матери играют в «дурака», девочки складывают мозаику. Мозаика – картина Дерена «Три женщины». Ольга, Мария и Ирина сидят, как женщины на картине Дерена «Три женщины» – смотрят на Сергея.

Сергей просился до этого к себе в комнату, но ему отказали. Семья в годину зла должна держаться вместе. Чтобы не смутиться под взглядами сестер, он стал наблюдать за игрой в карты.

Хорошее зрение и неожиданное открытие. Все было в порядке. Ольга Ольговна морщила в задумчивости лоб, Мария Мариевна поигрывала мускулами, Ирина Ириновна кудахтала, чувства чувствуя чувствительно. Это их типичное, с этим они жили всю жизнь, это они передали дочерям, чтобы те в свою очередь передали своим детям. Но Сергей имел неосторожность понаблюдать за самой игрой и обнаружил удивительную глупость.

Матери не умели играть в «дурака». Они сидели серьезно, играли любовно, но играть не умели. Они, скорее всего, и названия мастей не знали. Некозырная десятка крыла козырного валета, а козырной туз пасовал, завидя шестерку.

Сергей умиротворенно улыбнулся. Есть, за что ухватиться. Есть с чего начать.

С того момента, как Сергей пришел в сознание, погода резко испортилась. Это были те самые похолодания, о которых говорила Ольга в начале их путешествия.

Каждый день Сергея мучили, заставляли часами сидеть на улице. В бездействии, без компании. Холода становились все ощутимее. Сергей учился контролировать свое настроение. Огромных усилий стоило не скатываться в пучину раздражения или депрессии по одному лишь велению нервов. Он справился.

И тогда состоялся его второй разговор с Антонией.

Она как всегда бесшумно подошла сзади. Присев в соседнее кресло, добродушно спросила:

- Я не помешала?

- Вы куда-то исчезли.

- У старших матерей обнаружился рак.

Антония закурила.

- У бабушек в смысле?

- Да. У бабушек. У каждой из них обнаружился рак матки. Я не могла отвлекаться.

- Сейчас бабушки спят?

- Да.

- Я думаю, вы заслужили отдых. А мое общество вряд ли послужит вам хорошим развлечением.

- Позвольте уж мне решать.

Они не флиртовали. В присутствии Антонии Сергей чувствовал себя мирно. От этого возникали благодарность и нежелание причинять вред.

- Я, действительно, не хочу вам наскучить или быть обузой.

- Люблю обузы. Как вы себя чувствуете?

- Гораздо лучше. Я окреп. Боли в легких совсем утихли. Будет смешно, если всему этому поспособствовали ненавистные мне отсидки на улице.

- Поверьте, что ни делается – все к лучшему. Любое событие, даже самое невыгодное можно обернуть в свою пользу.

- Вы в это верите?

- Свято.

Сергей поежился.

- Холодно? – чутко спросила Антония.

- Холодно.

- Я могу кое-что предложить. Только обещайте – если это откроется, всю вину вы возьмете на себя.

- Посмотрим.

- Бабушки спят, и я могу пригласить вас в свою комнату. Там тепло.

Сергей согласился.

Количество спичечных коробков обескураживало. В глазах Антонии блистала непростительная гордость за собственную коллекцию, так что сбитый с толку, подбирая нужные слова, Сергей вообще решил все проигнорировать.

Он считал, что шутке всегда должно оставаться шуткой, ей непозволительно, просто неприлично в какой-то момент обернуться правдой. История со спичками была как раз нарушением этого правила. Ведь он уже решил, что Антония шутит, обзывая себя спичечницей – коллекционером спичек, зачем же теперь баламутить его спокойствие?

Думая так, Сергей забыл об обратной формуле. Реальность в любой момент может превратиться в шутку. Необязательно злобную.

- Я не прошу комментировать, - Антония легко рассекретила гостя. – Но, кажется, мои опасения все-таки оправдались. Вам, дорогой друг, совершенно не знакома и не понятна ирония.

- Ирония?

- Она самая. Скрытый юмор, то есть. Ирония делает жизнь несерьезной. Она обесценивает величайшую трагедию, вернее, ставит под сомнение ее существование.

- А зачем это надо?

- Ставить под сомнение трагедию?

- Да.

- Такой вопрос кажется логичным только людям, не распознающим иронию.

Сергей молчал и смотрел на Антонию выжидательно. После некоторой паузы сиделка спохватилась:

- Вы не поняли! Я не собираюсь отвечать на ваш вопрос. Тема закрыта.

Антония пригласила Сергея в свою комнату на втором этаже флигеля. Поднимаясь впереди него по лестнице, она весело заметила:

- С вами всегда надо быть начеку. Того и глядишь, вы что-нибудь неправильно поймете.

Сергей споткнулся и чуть не упал.

В комнате, к счастью, не было ни одного спичечного коробка. Сергей вздохнул с облегчением. Незаметно. Он привязался к Антонии, потому что от нее веяло добром, но все же боялся вывести ее из терпения, показаться глупым. Сергей ступал осторожно.

Антония усадила его в большое кресло, укутала пледом, угостила коньяком. Антония включила радиоприемник, прорвавшийся маршем, и сделала это, видимо, для конспирации. Чтобы семья не услышала их разговор.

- А бабушки? – спросил Сергей.

- Если они спят – они спят. А они спят.

Сергей не поспел и запутался.

На столе он увидел толстую тетрадь, листы которой, исписанные черной ручкой, грузно переваливались на сквозняке.

- Это ваш дневник?

- Нет. Это мои литературные опусы.

- Вы писательница?

- В какой-то мере.

Антония закурила.

- А о чем ваши произведения?

- В этом мой самый сильный писательский страх. Понимаете, я пишу вещи осмысленные, я пишу о пережитом, об осознанном, о своих открытиях, имеющих для меня большую ценность. Для меня в моих вещах нет ничего искусственного, но стоит только прочитать несколько страниц глазами рядового читателя, как происходит глупое. Этот рядовой читатель не назовет мои книги даже заумными, он, скорее, воспримет их как беллетристику, в лучшем случае – как странную беллетристику. Представляете? Порой во мне все бушует. Я выстрадала какую-нибудь идею годами беспрерывных размышлений, а обыкновенная домохозяйка в засаленном халате запросто назовет ее мистикой или фантастикой. Ишь какая! Ох уж мне эти барьеры понимания, особенности дешифровки и оголтелость чьего-то там духовного уровня!

Сергей потупился. Тихо-тихо, боясь, что его заживо сожгут на костре из миллиарда спичек, он спросил:

- А о чем ваши произведения?

- Вы невыносимы, - утвердила Антония и расхохоталась.

Последовало предложение взглянуть на спящих бабушек. Сергей в который раз отказался. Он вознамерился не видеть бабушек вовсе. Вовсе никогда.

- Не загадывайте, - буркнула Антония, читая его мысли.

Обжигающий чай с малиной расковал Сергея, и он решил поделиться с сиделкой некоторыми открытиями и соображениями. Антония слушала внимательно.

- Может быть, у меня паранойя. Когда теряешь свободу, надумываешь самое фантастическое. Но я, действительно, верю, что все это запланировано. Меня затянули сюда, замыкание не случайно, высокие стены с колючей проволокой слишком уж что-то напоминает. Эти женщины защищаются не от внешнего врага, они просто пожелали сделать меня своим пленником. Но, убейте, не знаю, с какой целью. И я не знаю, куда подевались их мужья. Все до единого. Разве это не странно? Антония, я вижу в вас здравомыслие. Вы должны знать какие-то семейные тайны, может быть, они делились своими планами на мой счет?

Антония, сдвинув брови, молчала.

- Помогите мне, прошу вас! Вы тут единственная, у кого я могу просить о помощи. Я больше не в силах, я жертва и хочу убраться отсюда!

- Не скулите, – зло приказала Антония.

Сергей испуганно осекся.

- Вы найдете лестницу под главным домом.

- Лестницу?

- Здесь есть достаточно длинная лестница, чтобы перелезть через стену, и она лежит под домом. Прямо около крыльца есть дверца, открыв ее, вы сразу найдете необходимое.

Сергей не верил своим ушам. Столько мучений, а оказывается, проблема решалась так легко.

- Почему вы раньше не сказали?

- Именно потому, что я не считаю, что эта проблема решается легко.

- Но я же должен спасаться.

- Усвойте несколько вещей на будущее. Жертв не бывает, не бывает безвыходных ситуаций. Именно вы – главный виновник вашего заточения.

- Я?! Это несправедливо.

- Нет уж. Давайте разберемся, пока вы трусливо не подхватили лестницу и не засверкали пятками.

- В чем вы меня обвиняете?

- В самообмане. Что-то не происходит с человеком просто так, бессвязно, надо сначала это заслужить.

- И я заслужил эти мучения?

- Конечно. Более того, вы их накликали, вы их себе пожелали.

- Но это уж абсурд.

Сергей защищался. Антония говорила спокойно, слегка даже хладнокровно.

- Вы должны уметь контролировать себя. Я не спрашиваю, контролируете ли вы себя, потому что – однозначно нет, не контролируете. Необходимо быть самому себе хозяином. Человек постоянно идет на поводу у различных внешних установок: чужого мнения, общественного мнения и так далее. Но это пол беды. Страшнее всего, что человек идет на поводу у самого себя: у своего тела, желаний и мыслей. До гроба.

- А при чем тут я? – сделал жалкую попытку Сергей.

- Вы тут притом, что вы человек. Это стандартно не пройденный путь любого человека. Долгий путь освобождения от зависимостей. Никто об этом даже не думает.

- И от чего я завишу?

- От всего.

Сергей рванулся с места.

- Сидеть! – заорала Антония, неприлично взбаламутив сельскую тишину сквозь радиопаузу.

- Садитесь, - сказала она через секунду мило, как ни в чем не бывало.

Этот контраст-то и осадил Сергея. Ноги стали ватными.

- От кого вы все бежите? – полюбопытствовала Антония, закурив сигарету.

- Я напуган, я запутан, я слаб, - искренно перечислил Сергей.

- Знаю. Это не оправдание. Но мы поступим по-другому. Я расскажу о себе, и, может быть, вы вынесете из этой истории что-нибудь для себя полезное.

В истории Антонии не было действующих лиц, не было интриги – одна сплошная абстракция. Зевотная история, Сергей малодушно поглядывал в окно.

Антония рассказывала о зависимости. Зависимость повсюду. И она проявляется на различных уровнях. Зависимость может быть обыкновенной привычкой или энергетической, или одновременно и тем и другим. Ведь все в этом мире построено на энергии, на энергетическом взаимообмене. Энергию поглощают, энергию отдают – мир вертится. Человек обретет свободу, если откажется от энергии извне и сможет найти источник энергии в себе самом. Но и здесь масса опасностей.

- Очень долгий путь. Ведь зависимостью может оказаться даже ложное суждение, усвоенное в детстве, или правила, которым вы считаете оправданным следовать. Очень сложная работа, но благодарная. Я обрела власть над своим телом, над своими чувствами и над своим умом. Битва с последним оказалась сложнейшей.

Антония замолчала.

- И что теперь? – спросил Сергей.

- Теперь? Теперь я могу творить чудеса, - выпалила Антония и хихикнула.

Сергея передернуло. Он увидел Антонию столетней.

- Если вы такая волшебница – объясните мне следующее.

И Сергей рассказал о карточной игре матерей. Закончив, он не мог не заметить, что Антония смущена. Или захвачена врасплох. Она долго молчала, но все-таки ответила:

- Только не говорите остальным… Матери ослепли. Очень давно, но они не хотят, чтобы дочери и внучки знали. Станут волноваться, знаете ли. В общем, матери делают абсолютно все, чтобы казаться зрячими. У них это искусно получается.

Сергей хлопал глазами.

- Почему они ослепли?

Антония захлебнулась хохотом. Отдышавшись, проговорила:

- В результате очень печального случая.

Опять расхохоталась.

- Вы дурачите меня! – выкрикнул Сергей.

Лицо Антонии стало неожиданно серьезным и злым.

- Да как вы смеете? – сказала она грозно, - Я не шучу с такими вещами.

Новая смена выражений лица.

- Абсурд, - проговорил Сергей и наткнулся на спокойную, ободряющую улыбку Антонии. Это была и улыбка палача.

Сергей решил уйти, не прощаясь. Вслед услышал:

- А какая собственно разница? Жениться, а вы ведь именно этого хотели, или оказаться пленником. Все одно. Теперь уж несите ответственность за свои желания, любитель ритуалов.

Сергей вычеркнул Антонию из своей жизни. Теперь он совсем один и некому пожаловаться.

Как предчувствие орехов в пироге.

Сергей молился на семейный «тихий час» и боковатым шагом подбирался к крыльцу. Главное – не шуметь. Антония выключила радио и, наверное, следила за ним из темноты своей комнаты. Наверно, усмехалась. К слежке и усмешкам Сергей привык.

Склонился к вожделенной дверце, увидел жабу, потянул руку.

- Ах вот ты где!

Сергей вздернулся, как в армии, и лицом к лицу столкнулся с Ольгой. Лица соприкоснулись, Ольга присосалась к его губам. Жаба в панике принялась биться головой о крыльцо.

- Я так соскучилась. Искала тебя везде, - шептала Ольга любовно и водила языком по его уху – руки крепко закольцованы.

- С какой стати? – Сергей попытался отстраниться.

- Но я же люблю тебя. Пойдем.

Она взяла его за руку и настойчиво втянула на крыльцо. Меньше всего хотелось вызвать подозрения. И покорно плелся, ведомый. Ольга болтала что-то веселое, но не в его сторону, а вперед. Так ничего не слышно. Пришли в их общую комнату. Не зажигая света, Ольга начала раздеваться, дергала с намеком и Сергея за майку. Сергей глупо стянул футболку и потерял сознание от мощного удара по голове.

Он очнулся уже ночью. В комнате горел свет. Сергей обнаружил себя голым и привязанным к кровати.

Кричать не понадобилось – все и так сразу подошли. Все три сестры. Улыбались и горели сосками. Они бросились на него разом – смех вперемежку со стонами – целовали, ласкали, кусали.

Руки Сергея, натертые веревкой, кровоточили, но он опять не кричал, потому что это было бессмысленно.

- Вампиршы, - только и пролепетал Сергей откуда-то из-под Марии.

- Высунь язык, идиот!

Сергей сделал себе одолжение, вновь впав в забытье.

Медленно приоткрыл глаза, убоявшись встретить свет или складку чьей-то кожи. Темно. Сергей вспотел, обложенный, как котятами, тремя пульсирующими женщинами. Руки свободны, на ногу завалились. Тихо выкарабкался и, в чем был, выскочил из комнаты.

Сергей несся, как безумный. Он не думал о том, что так поздно поезда уже не ходят, он забыл, что на нем нет одежды, а на улице – заморозки. Как будто предчувствуя орехи в пироге, Сергей вытащил из-под дома лестницу и ринулся к ближайшей стене. Остатки сил щедро растрачивались, хвойный иголки впивались в обнаженные стопы.

Сергей приставил лестницу к стене, вспрыгнул сразу чтобы повыше, дернулся и, едва сдерживая хорохорившийся смех, неуклюже прыгнул в пустоту. Пустотой оказался куст стеганувшей крапивы. Но Сергей забыл и об этом, он весь устремился к свободе, весь устремился в Москву. Стена ненавистной тюрьмы осталась далеко позади.

Он ничего не получил.

Сергей долго плутал по лесу, надеясь хотя бы выйти к деревне. Но ничего не было. Сергей не понимал, галлюцинация это или нет. Вокруг дачи семьи больше ничего не осталось.

Исчезли соседние участки, исчезло шоссе, исчезла деревня и железнодорожная станция. Кругом один лес. Густой, нехоженый, не очеловеченный. Сергей кричал на помощь. Конечности онемели. Член и мошонка совсем спрятались, опушившись лобковыми волосами. На волосах же выступил иней.

Было невыносимо холодно. Он хлопал себя по ребрам. Сергей решил идти к косогору. Он точно помнил, как увидел с обрыва дома, кукурузное поле и шоссе. А еще коров. Сергей не верил в бога, но сейчас молил его промычать из темнотищи. Какое счастье было бы услышать мычание и звон бубенца. И увидеть блеск скошенного вверх коровьего глаза.

Косогор был. Остался на месте. Сергей глянул с высоты и увидел лес. Таежный лес, что ли? И никаких коров, их здесь в помине не было. В Сибири в помине не было. Сергей не хотел себе верить. Каким-то образом абрамцевский участок семьи перенесся в дремучий, таежный лес. Или в тайге была точная копия абрамцевского участка, и это Сергея туда перенесли. Наверное, когда он был без сознания. Сергей не верил себе.

Зачем? Кто? Я брежу? Сергей опустил руки плетьми, сгорбился синим цветом и побрел в лес. Он уже не искал дорогу. Он только шел подальше от своей тюрьмы, чтобы труп нашли нескоро. Лучше, чтобы вообще не нашли, лучше, чтобы выпал снег и его занесло.

Сергей шел, не отводя ветки от лица, Сергей грустил, потому что конец был бредовый. И вдруг вышел к стене. Брел полчаса, а вышел к стене семейной дачи – наверное, сделал круг. И этот круг привел его ровно к тому самому кусту крапивы, сильно смятому. И кто-то предупредительно перебросил через стену лестницу.

Ковыляя к дому, Сергей думал о смирении. Он вдруг явственно различил свое счастье. Зачем вся эта суетная борьба? У него есть целых три женщины, теоретически безбедное будущее и все остальное, что только нужно. Оказывается, он повел себя глупо.

Сергей почувствовал это еще отчетливее, когда зашел в свою комнату и обнаружил на кровати не шелохнувшихся, мирно посапывающих сестер. Обмороженный, весь в ссадинах и синяках, он просочился меж их тел и задержал дыхание. Вот оно. Мудрость оставалась на стороне семьи.

Сергей понял, что он обрел счастье. Он был благодарен Ольге и остальной семье. Он был готов стать ее составляющей и искренне вознамерился заявить об этом, проснувшись.

Утром никто не упоминал о его неудачном побеге. Семья проявила чудеса такта, Сергей только краем глаза видел, как Мария и Ольга поспешно запихивают под дом лестницу.

Сергей решил, что это было испытание. Все было подстроено семьей, чтобы на него снизошла благодать. От неприятия и ненависти он пришел к смирению и любви. Сергею не хотелось терять это состояние, он совершенно искренне полагал, что наконец-то сроднился с семьей.

О том, что действие переместилось в тайгу – не думалось. О каких-то проводах, о потерянных мужьях – не вспоминалось.

За завтраком Сергей был нежен и предупредителен. Без подсказок он угадал, какая из маленьких девочек дочь Ольги. Каждой из сестер он вручил подобающий комплимент и не отворачивался, когда они бросали на него похотливые взгляды. Сергея больше не пугала приближавшаяся ночь.

Вознаграждение не заставило себя ждать. Оля, Маша и Ира попросили Сергея поиграть с ними.

Вся семья издала возглас умиления.

«Ах, они приняли меня!» - подумал Сергей, и слеза покатилась.

Ольга погладила Сергея по голове.

- Тебе было тяжело в последнее время. Но, видишь, все теперь нормально.

Она поцеловала его в лоб.

- Температуры у тебя нет. Может быть, только слабость.

- Да, только слабость.

Семья издала возглас разочарования.

- Но это не помешает мне поиграть с девочками, - поспешил исправиться.

Вновь общее умиротворение. Ирина засмеялась:

- Какой же вы все-таки… мужчина!

Сергей был польщен. Неожиданно он оказался на самой вершине востребованности. И никак не мог одолеть глупую, счастливую улыбку.

- Я хочу кое-что сказать, - Сергей поднял бокал разбавленного вина. – В последние дни мне представилась возможность показать себя с самой недостойной стороны. И я ей воспользовался. Вся моя раздражительность, расторопность, самовлюбленность – все это должно было оттолкнуть вас от меня. Но нет. Вы проявили терпение и изобретательность, чтобы исправить меня. Чтобы открыть мне истинные ценности. Теперь я все вижу. Я очень благодарен вам и, надеюсь…

Сергей вновь прослезился.

- … Надеюсь, что у меня есть еще шанс стать частью семьи.

Все умиленно ахнули. Ольга обняла Сергея за плечи.

- То, что ты говоришь, Сергей – замечательно. Но и мы хотим быть честными с тобой. Тебе потребовалось чуть больше, чем несколько дней, чтобы понять свою неправоту.

- Сколько, дорогая?

- Целый год, - отрезала Мария и поздравительно чебурахнула Сергея по плечу растопыренной, мозолистой ладонью. – Ты молодчина! До меня все доходит в сто крат медленнее.

Ольга широко открыла рот и опрокинула в себя остатки вина.

Сергей смотрел на нее со своей новой монашеской улыбкой.

- Год, - произнес он растянуто.

Сергей посмотрел в окно, в ту сторону, где на крыльце флигеля стояла Антония и безостановочно показывала ему язык и где ветки елей метались из стороны в сторону, потому что поднялся сильный ветер.

- И во что мы будем играть?

Девочки завели Сергея за дом.

- В больницу, - ответили они хором.

- О! Насколько, я помню, в детстве эта игра носит откровенно эротический характер.

- Необязательно, - опять хором.

- Ладно, давайте, поиграем в больницу.

- Но мы не очень умеем.

Сергей задумался.

- Я вам все объясню. Делайте, как я скажу.

Сергей играл пациента, девочки – врачей. По совету дяди они оделись во все белое и притащили из кухни хирургические принадлежности – ножи разных размеров.

- Если мы собираемся делать вам операцию, нельзя забывать об анестезии, - заметила Оля.

- Но можно просто привязать меня к операционному столу, чтобы я не сопротивлялся.

- Ладно.

Сергей лег спиной на землю между четырех сосен, так что девочки смогли привязать каждую из его конечностей к стволу.

- Крепко? – спросила Маша.

- По-моему, мне не вырваться.

- Может быть, все-таки согласитесь на анестезию? – серьезно уточнила Оля.

- Боюсь, у нас нет необходимых средств.

- Можно вас оглушить, - кокетливо вставила Ира.

- Оглушить?

- Ну да. Поленом, например. По голове – от этого еще искры из глаз бывают.

- Нет, глушить меня не надо.

- Но ведь будет больно.

- Я потерплю.

Девочки больше не спорили. Они повязали на лица марлевые повязки и выбрали по блестящему ножу. Оля села между расставленных ног Сергея и взялась расстегивать ремень на брюках.

- Э! Э! Ты что делаешь? – разволновался Сергей.

- Готовлю вас к операции, - сказала Оля глухо сквозь повязку.

- А штаны с меня обязательно снимать?

- Обязательно.

Оля посмотрела на сестер:

- Пациент неспокоен. Вставьте ему кляп в рот.

Сергей и опомниться не успел. Вот он как на ладони – беззащитный и готовый к операции. Оля сделала, что собиралась, стянула с Сергея брюки и трусы. Девочки уставились на его член.

- Господи, какая опухоль! – хором.

Каждая взяла опухоль в руки и внимательно изучила.

- Здесь еще какой-то мешочек.

- Наверное, очаг.

- Какой еще очаг?

- Очаг заболевания, я имею в виду.

- Коллеги, необыкновенный случай! И посмотрите, опухоль разрастается прямо на наших глазах.

- Предлагаю немедленно ее удалить.

Ножи совсем недавно заточили, поэтому они входили в плоть легко, с незаметным, супротивным звуком.

- Бросьте это куда-нибудь подальше.

- А, может, мамам покажем?

- Вряд ли им это понравится.

- Тогда бросим подальше.

Девочки сошлись на том, что операция прошла удачно.

В рану попала инфекция, и ноги Сергея отнялись. Марии хватило двух скользящих ударов топора, чтобы разрешить эту проблему навсегда.

- Ты уж извини, что так получилось, - сказала Ольга, - Мы поставили девочек в угол, если тебя это успокоит.

На несколько дней Сергей разучился разговаривать (до этого неделю провел в бреду). Сергей не ответил Ольге, но по его спокойному взгляду она решила, что инвалидное кресло ему все-таки понравилось. Это был проект всех трех сестер. Мария сделала каркас инвалидного кресла, Ирина специально связала сидение и спинку, а Ольга усовершенствовала кресло так, чтобы любая нужда Сергея могла удовлетворяться им самостоятельно.

Он опять подолгу оставался в одиночестве на улице. Теперь, правда, по собственному желанию. Не то, чтобы он очень расстроился, перестав быть мужчиной – Мария смастерила ему из резины гигантский накладной член, а во время изощренных ласок трех женщин он все равно испытывал ментальные оргазмы – что, действительно, выводило Сергея из себя – это такая резкая измена наступившего было счастья.

Сергей перестал воспитывать свои чувства, он пустил подавленность на самотек и смотрел в одну точку.

Холода усилились, но Сергей отстоял свое право сидеть на улице, сколько вздумается. Женщины только звали его обедать и ужинать и напоминали о жизненно важном сне. Ни о чем особенно Сергей в одиночестве не думал.

Сзади послышались тихие шаги.

Сергей стиснул зубы, вспомнив один из тех бестолковых диалогов:

- Мы нашли его… Хочешь взглянуть на него в последний раз?

- Где нашли?

- Вот этого, я думаю, ты знать не хочешь.

- Нет, хочу.

- Ладно. Помнишь ту большую черную собаку, которая иногда к нам забегает?

- Помню… И от него что-нибудь осталось?

- Ну, мошонку пес уже сожрал. Мы не успели отнять.

- Понятно.

- Хочешь, чтобы мы похоронили или сожгли?

- Сами решайте. В конце концов, в вашей жизни он играл не меньшую роль.

- Девочки просятся к тебе. Их позвать?

- А вот этого пока мне точно не надо.

Однако на этот раз к Сергею подошла Антония.

- Я вовремя?

- Не знаю. Только не стоит соболезновать.

- И не собиралась. Это не в моем характере.

- А что в вашем?

- Занудствовать и знать правду.

- Ни то, ни другое мне сейчас не поможет.

- Может быть, хоть как-то я могу быть вам полезна?

- Расскажите что-нибудь. Как ваше писательство?

- Славно. Я теперь больше не мучаюсь, подозревая за своими произведениями легковесность. Наоборот, я пришла к выводу, что фантастика и мистика – это самые серьезные и глубокие жанры. Только благодаря ним писатель может стать творцом новой вселенной.

- Но я думал, это вообще привилегия писателя – создавать свой мир.

- Я имела в виду не свой, а новый мир. То есть во многом отличный от нашего: со своей системой, со своими законами, со своими атрибутами. Грубо говоря, писатели делятся на две категории: на тех, кто отображает в своем творчестве наш мир, и тех, кто описывает в произведениях иные миры. В первом случае автор обычно концентрируется на личных переживаниях, а во втором – чаще всего задается объективными вопросами.

- То есть первые полагаются на реальность, а вторые – на воображение?

- Можно и так сказать, чаще всего эти две вещи совмещаются, но превалирует все равно что-то одно. Это основа писателя.

- Значит, писатель может быть богом?

- Скорее, бог может быть писателем.

- А вот вы, такая умная, не могли бы мне одну вещь объяснить. Я, оказывается, тут уже год провел, но ничего не помню. Почему?

- Кактусы.

- Простите?

- Ольга извлекла из определенного вида кактусов специфическое вещество. Оно действует как сильнейшее снотворное, обладает омолаживающим эффектом, но при этом стимулирует склероз. Или это смесь сока кактусов, не помню.

- Чем еще отличилась моя невеста?

- Она нашла интересное применение сере.

Пошел снег. Он падал бесшумно. Обильный белый цвет. Антония засмеялась и подставила лицо снежинкам. Сергей тоже улыбался.

- Я ведь не очень знаю, какое сейчас время года.

- Осень.

- Мы ведь не в Абрамцево, да?

- Мне запретили об этом говорить.

- А о кактусах можно?

- О кактусах можно.

Сергей посмотрел на свои отсутствующие ноги. На их месте уже вырос маленький сугроб.

- Знаете, Антония, я не хочу возвращаться в дом, пригласите меня к себе, пожалуйста.

- Как раз собиралась.

Антония опять стала его единственным другом.

В теплом помещении Антония предпочла говорить о жизни:

- Чувствуете себя обманутым, преданным?

- Кем?

- Собственной жизнью. Она подпустила вас к счастью особенно близко и незамедлительно вырвала коврик из-под ног… Простите, не хотела. Но это ее типичный стиль.

- Чей?

- Жизни, Сергей, жизни. С другой стороны, она делает вам одолжение. Она формирует ваше собственное отношение к себе. Правильное отношение.

Антония по-видимому и не ждала, что Сергей поймет с первого раза.

- Я поделю вас на три части…

- Поздно уже.

- Образно, ладно? Образно я поделю вас на три части: ваше тело, ваши чувства, ваш ум – это вы, единый в трех ипостасях. Личность. Теперь надо определить, в каких отношениях вы должны быть с собой как с личностью. С ней нельзя быть в ссоре, за компанию тоже нельзя – и в том, и в другом случае вас постигнет неудача.

- Что же тогда делать?

- Надо идти во вне.

- Вне себя? То есть вы предлагаете сойти с ума?

- Нет, я предлагаю смотреть и контролировать себя со стороны. Вернее, это вовсе не я предлагаю, а они.

- Они?

- Ну, они, они, - Антония указала пальцем наверх.

- И их там много? – недоверчиво поинтересовался Сергей.

- Достаточно. И каждый имеет право.

- Сами следуйте своим советам. Я в них теряюсь.

- Я уже последовала.

- И чего добились? Сидите здесь с чертовой дюжиной теток и новоиспеченным инвалидом. Ради этого стоило бороться.

- Но вы же не знаете, какое я здесь положение занимаю.

- Вы тут сиделка. И ничего особенного я в этом не вижу.

- А вы вообще ничего особенного не видите.

Кто-то позвал Антонию с улицы. Она тут же ушла, оставив Сергея в своей комнате. У него не было часов и возможности двигаться. Предположительно, он ждал Антонию вечность. Пока из углов не послышалось хихиканье.

- Сгиньте! – поседел Сергей. – Я больше не хочу с вами играть.

Девочки его окружили.

- Мы покажем вам кое-что, дядя Сергей.

Они подпихивали инвалидное кресло в соседнюю комнату.

- Идите вон!

- Это сюрприз, это сюрприз!

- Антония!!!

Дверь захлопнулась, и Сергей остался в кромешной тьме. Никаких звуков – топот и визжание детей заглохли очень скоро.

- Легко отделался, - прошептал Сергей из уважения к темноте.

Он сидел спиной к двери, и по идее вся комната была перед его глазами. Но он ничего не видел – в комнате не было ни одного окна. Постепенно темнота начала рассеиваться, и Сергей различил три силуэта. Это были бабушки. Вот он уже видит их волосы, их лбы, их позы.

Ужаснувшись, Сергей понял, что они смотрели на него, не отрывая глаз. Все три, как и он, сидели в инвалидных креслах, и в их шеи были воткнуты десятки проводов. Сергей еще завидел блеск слюны, струящейся из приоткрытых ртов. И дикая вонь, вдруг вдарившая в нос. Вонь дерьма и серы.

Сергей зажмурился и заскулил. Он знал, что бабушки не могут двигаться, но, как ребенок, боялся быть съеденным заживо.

- Какого черта, Сергей? – послышалось из-за двери.

Наконец Антония его нашла.

- Какого черта, Сергей?

- Я со страха чуть не описался.

- Бабушек испугался? Дурашка, они же спят.

- С открытыми глазами?

- Мы держим их на снотворном из кактусов. Ты так же грезил наяву.

- А эти провода?

- Сложная система. Она поддерживает в бабушках жизнь. Кроме рака матки у них обнаружился еще рак сердца и рак мозга.

Сергей перевел дыхание.

- Тебя Ольга ищет. Пора возвращаться.

Снегопады уже не прекращались.

Семья запретила сидеть на улице, обустроив ему взамен веранду. Сергей принял это безропотно, ему было все равно, в какую единственную точку смотреть.

Однажды, наблюдая за падением гигантских снежинок, он оказался в обществе Ольги Ольговны. Из всех членов семьи она всегда уделяла ему наименьшее количество внимания.

- Может быть, вы хотите вернуться в Москву? – спросила она ни с того ни с сего. Сергей не распознал в этом даже подвоха.

- Зачем? Моя семья здесь. Что я потерял в Москве?

- Ну, вы так рвались туда. Я готова была поверить, что вас ждет в Москве нечто действительно важное.

- Я всего лишь из протеста.

Ольга Ольговна понимающе покачала головой.

- Признаться честно, тогда вы нравились мне больше, - сказала она задумчиво.

- Но ведь я был невыносим.

- Вы были интересны. Было интересно вам противоречить.

- Я не хочу об этом говорить. Я не вижу в этом смысла теперь. Давайте прекратим.

- Конечно-конечно. Только нам не нравятся ваши опущенные руки.

Сергей сделал руками неприличный жест:

- Так лучше?

Ольга Ольговна хмыкнула. Посмотрела в окно и быстро встала.

- Смотрите! – воскликнула она, указывая в снежное полотно.

Сергей уставился в окно.

- На что смотреть? – спросил он недоверчиво.

- Там, далеко в небе – вертолет. Он летит мимо. Обычно над этими местами не летают вертолеты.

- А я как-то и забыл спросить, что это за места… - Сергей запнулся.

Он еще раз посмотрел в небо. Далеко-далеко вправду что-то дергалось, еле пробиваясь черной точкой сквозь алебастровое полотнище метели. Только через полминуты Сергей смог разглядеть уменьшенные контуры вертолета.

- Все, исчез, - констатировал Ольга Ольговна.

- Вы, действительно, его видели? Или только слышали?

Ольга Ольговна вскинула бровь.

- Слышу? Как можно слышать отдаленные уличные звуки сквозь грохот нашей отопительной системы?

- Но, может быть, от слепоты ваш слух обострился? Такое бывает.

- Слепота? Вы о чем, молодой человек? Единственное, чем я могу гордиться с самого детства, – это идеальное зрение.

- Но Антония сказала, что вы и ваши сестры абсолютно слепые.

- Чего можно ждать от сумасшедшей?

Сергей подавился и закашлялся.

- Антония – сумасшедшая?

- А вы как думали? Мы ее здесь из жалости держим. Она шизофреничка, у нее частые галлюцинации.

- Зачем же вы ей доверяете старших матерей?

- Старшие матери уже много лет пребывают в коме. У Антонии незамысловата работа – два раза в день она проветривает их комнату.

Сергей сморгнул и кивнул.

Наступило лето. Сергей все время находился в прострации. Он мало с кем общался, он мало выполнял супружеский долг. Девочек, если встречал – лупил специально подобранной палкой, щедрой на занозы. Ольга и сестры злились, но почему-то ему не противоречили. Да и девочки особо не жаловались.

С Антонией Сергей почти не общался, только здоровался при редких встречах. Все чаще играл в карты с матерями, раз от раза убеждаясь, что играть они совершенно не умеют, и если проблема не в зрении, то, возможно, в чем-то более серьезном. Но он не допытывался. Более того, Сергей подыгрывал матерям, и они всегда «дурачились» складно. Сергей получал от этого какое-то извращенное удовольствие, он был искренне рад обманываться.

Летом Сергей взялся за хозяйство. Его интересовали процессы, не требующие осмысления, так что большей частью он буксовал на огороде. Однажды, исследуя участок, Сергей наткнулся на заброшенные клубничные грядки. Клубника здесь пережила естественный отбор и краснела остервенело-громоздкими ягодами сквозь роскошную листву и сорняки. Сергею захотелось поухаживать за ней.

Почему-то он, прежде всего, решил спросить разрешения у семьи. У любого ее представителя – поэтому с вопросом он обратился к первой встречной Ирине. Однако Ирина и сама имела, что сказать:

- Я обожаю свои детские страхи! – выпалила она, лишь завидев Сергея.

- Да, это интересно… Ирина, я хотел…

- Мои детские страхи вызывают у меня ужас и по сей день.

- Это, безусловно, занимательно, но…

- Например, дико страшен ночной лес с редкими фонарями. Ни просто темный лес, ни дневной лес не вызывают у меня никаких противоестественных чувств. А ночной лес с редкими фонарями… Ты постоянно думаешь об опасности, она скрывается в темноте, а нападает на тебя в свете фонаря. Она тебя видит, а ты ее – нет. В лесу без фонарей темнота общая, и все могу покойно спрятаться, в дневном же лесу все и так очевидно.

- Где это вы видели лес с фонарями? – не выдержал Сергей.

- Видела! Видела! – капризно завизжала Ирина. – Это уж мое дело где. Это страшно. Лес, конечно, – это вообще страшно, особенно, когда ночное небо светлеет, а верхушки деревьев все равно остаются иссиня-черными.

- Это страшно – да. Я о клубнике, Ирина…

- Клубника? Клубника – это нестрашно. Может, только гнилая, и еще, если очень часто повторять подряд слово «клубень»… Брр, жутковато.

- Я о заброшенной клубничной грядке в дальнем конце участка. Можно ею заняться?

- Я вообще не понимаю этот ваш конек – в инвалидном кресле и пропалывать грядки. Абсурд!

- Позвольте мне решать…

- Не смейте трогать эту грядку! – неожиданно грозно приказала Ирина, - Вы меня слышите? Не смейте!

- Но почему?

- Разговор окончен.

Ирина повернулась на каблуках и, чем-то расстроенная, поспешила в дом.

Сергей не согласился.

Никого не предупредив, он взял культяпку, садовые ножницы, лопату и отправился туда, где нашел клубнику.

Автоматическое инвалидное кресло Сергея справлялось с любым трудным маршрутом. Его механизм позволял без чьей-либо помощи одолевать лестницы, пересекать канавы и перебираться через поваленные деревья. Несколько скоростей, фары, амортизационная система – Сергей почти не замечал отсутствия ног, и мог выполнять любую работу, не испытывая дискомфорта.

Вонзив лопату в землю, намереваясь взрыхлить грядки, Сергей сразу на что-то наткнулся. Лопата дальше не шла. Земля не могла быть такой твердой, скорее всего, под грядками скрывались камни. Сергей попробовал еще несколько раз, но при каждом ударе лопата входила в землю только наполовину.

Через некоторое время Сергей расчистил стальную крышку – то ли заброшенный погреб, то ли бомбоубежище. Неудовлетворенный, ни одним из этих вариантов, Сергей дернул крышку за коричневую от ржавчины ручку и с небольшим усилием открыл.

Пахнуло серой и мускусом.

Сергей включил фары и медленно спустился на кресле по широким, бетонным ступеням. В подземелье. Это был фамильный склеп. Вернее, склеп мужской части семьи. Все девять мумифицированных мужа лежали бок о бок на подобии постамента, иссохшие, с пергаментной кожей. От них и шел застоявшийся запах серы и мускуса.

Сергей так давно хотел прознать о судьбе мужей и так впечатлился разгадкой этой тайны, что даже не заметил блевотину, льющуюся из его рта на рубашку и остатки ног.

На поверхности шел дождь. Бледное лицо Сергея казалось уж совсем белым сквозь жидкости и коричневатую темень леса. Он гнал свою «инвалидку» к флигелю Антонии.

Сергей стучал в окно, но никто не отозвался. Тогда он вошел в домик без разрешения – благо, дверь была открыта. Антония готовила на кухне ужин и кому-то желейным тоном объясняла:

- Ну, прекрати. Раньше ты имел право и выстроил надо мной своих подопечных. Но теперь я прорвалась, теперь я и сама высоко. Прошло время, когда я молила тебя оставить меня в покое и подарить хотя бы месяц ничем незапятнанного счастья, чтобы все было точно так, как я хочу, а не ты из противоречия. Я знала, что ты глядишь много дальше, и знала, что мои страдания ничего не стоят, но от этого понимания не становилось легко. И я так и не вытребовала у тебя месяц счастья по моему сценарию. Видишь, к чему это привело? Я теперь высоко и могу делать все, что заблагорассудится, но это имело смысл лишь, когда я была человеком, когда я была глупой и зависимой. Нахал, ты опять обвел меня вокруг пальца… Да пошел ты.

Сергей вкатил на кухню. Антония замолчала и посмотрела на него вопросительно. Сняла кастрюльку с плиты.

- Послушайте, Сергей, - заязвила она, - вы никогда не думали отказаться от своего кресла-трансформера в пользу таких полочек на колесиках? Знаете, о чем я говорю? Кстати, я почему-то не видела ни одной женщины на подобной полочке. Надо будет использовать этот образ в очередном романе.

- С кем вы тут говорили? – затравленно прохрипел Сергей, - Тут кто-то есть?

- А вы разве кого-то видите?

- Нет. Но вы разговаривали с кем-то.

- Старая привычка вслух выяснять отношения с богом. Удовлетворены?

- Меня хотят убить, Антония.

- Вот уж нет.

- Вы что-то знаете?

- Все, абсолютно все. О моей последней повести можно сказать примерно следующее: кафкианские мотивы, обретшие неожиданное фантастическое разрешение.

- Что такое «кафкианские мотивы»?

- Вы не это хотели спросить.

- Там под клубникой, в склепе, мужья?

- Ага. Неплохо, надо заметить, сохранились.

- Антония, меня постигнет та же участь!

- Да с чего вы взяли?

- У всех мужей отрублены ноги и отсутствуют половые органы!!!

- И что из этого?

- То, что я всего на шаг от их состояния.

- В вашем состоянии, милейший, как-то не престало говорить о шагах.

- Антония, что произошло с мужьями?

- Система каждый раз давала сбой.

- Какая к черту система?! Меня хотят убить!

- Нет-нет, Сергей, поверьте, цель игры совсем в другом. Никто не собирается вас убивать, наоборот, вас хотят воскресить. Я просто пытаюсь доказать богу, что воскрешения можно добиться иными, чисто материальными средствами.

- Ах, я, кажется, забыл…

- И какого черта вы мне жалуетесь на возможное убийство? Я же тут самая главная, разве вы не понимаете? Я решаю убивать или нет. Было глупо с вашей стороны приходить именно ко мне.

- Ах, я, кажется, забыл, что вы сумасшедшая.

- Я хотела сбить вас с толку.

- Я пойду, Антония…

- Поедете, поедете. Сколько можно? Знаю, некоторым необходимы годы, чтобы смириться с потерей части тела.

- Я поеду. Куда я поеду? Я в замкнутом круге.

Антония подошла к Сергею и положила ему руки на плечи. Он насквозь сразу умиротворился. При прикосновении Антонии Сергей, не отказавшись от своих страхов и сомнений, все же явственно почувствовал, и это ощущение растеклось по всему телу, что все будет хорошо, что все уже хорошо – надо только научиться видеть дальше и больше, что ему никто не желает зла, что желают ему только добра, покуда самому себе он желает того же.

- Угомонился? – спросила Антония по-матерински нежно.

- Да.

- Давай я объясню наконец, в чем дело.

Антония сопроводила Сергея на второй этаж и закатила в комнату старших матерей. Включила свет, и Сергей увидел компьютеры, облепившие все четыре стены. От компьютеров и других неизвестных машин к центру комнаты тянулись десятки проводов. Эти провода впивались в шеи и в виски старших матерей. Старшие матери сидели в инвалидных креслах голые.

- Что это все?

- Это искусственное сознание, - изрекла Антония гордо.

Естественно, Сергей не понял, поэтому и замолчал надолго, а Антония рассказала всю правду.

- Это искусственный интеллект, - повторила и тут же поправилась, - это ваше искусственное сознание. Я его воспроизвела. На это мне потребовалось двадцать лет, но идеальное искусственное сознание я так и не создала. Всего их четыре. Сейчас перед вами самый первый и самый несовершенный вариант. Они даже ходить не умеют. Да-да, Сергей, эти старухи – материальное воплощение работы вашего мозга. Ваши тещи – более совершенный экземпляр, ваши жены – наиболее ответственная работа, а ваши падчерицы – почти идеал, с той лишь оговоркой, что вся система давно уже дала сбой и вышла из-под моего контроля.

Да, Сергей, все женщины, которых вы смиренно считаете своей семьей, на самом деле – роботы. Я сама знаю цену своему изобретению и в курсе, что оно великолепно и абсолютно реалистично. Мой секрет – это использование серы в качестве жизненной основы роботов. Вас я выбрала в качестве подопытного кролика, что, надо заметить, большая честь. Я не каждого первого могла избрать, мне требовался человек, соответствующий цели эксперимента.

Сейчас вы в полной уверенности, что год и три месяца назад вы пришли к Ольге с жалобой на пневмонию. На самом деле с тех пор прошел двадцать один год и три месяца. Я самолично усыпила вас во время первого приема кактусовой эмульсией – мое изобретение – и двадцать лет подряд, поддерживая жизнь в вашем организме, изучала строение вашего мозга и создавала его прототипы. Кактусовая настойка обладает также омолаживающим эффектом, вот почему за этот длительный срок вы почти не состарились.

Итак, как вы понимаете, прототипов получилось четыре. Каждый состоит из трех компонентов: знание о физическом теле, знание об эмоциональном теле и знание о ментальном теле. Каждый из них назван, соответственно, Марией, Ириной и Ольгой. А те тела, что вы нашли под клубничной грядкой, – что-то вроде пищи. Моим детям требовался постоянный источник энергии, человеческой энергии. Вас в качестве такого источника я использовать не могла, так что пришлось взять добровольцев со стороны. Не волнуйтесь, я их не убивала, они сами согласились на такую участь, продав мне себя за большие суммы денег. Они были глупцами и на что-то там надеялись. А ноги и половые органы им отрезала ваша же семейка – это было изначально в них заложено, как и в вашем собственном, неискусственном сознании.

Ну, вот, теперь вы знаете все разгадки. Вы знаете тайну семьи, тайну мужей, тайну имен, тайну коллекции моих спичек; тайна происходящего, правда, пока от вас сокрыта.

Год и три месяца назад я вывела вас из комы и позволила вам действовать самостоятельно. Как я и ожидала, вы приехали за Ольгой в Абрамцево и застряли здесь. Дача в Абрамцево – это основное место действия. Я сделала все, чтобы вы не смогли сбежать, в частности выстроила точную копию дачи в таежном лесу. Название организации, финансировавшей весь этот эксперимент, я позволю себе не оглашать.

- Но зачем? – во рту Сергея пересохло.

- Потому что мне известны некоторые метафизические тайны. Мне, например, известна тайна развития человеческой сущности. Ваш искусственный мозг – это механизм, который позволяет мне манипулировать вами и помогать вам развиваться. Развиваться духовно, я имею в виду.

- Вы ради Нобелевской премии, что ли?

- Нет, Вы забыли, это ведь мой спор с богом.

- А что произошло за последний год?

- Все вышло из-под моего контроля. В некотором смысле я проиграла в этом споре с богом. Не учтя всего лишь одной вещи…

Когда Сергей перестал бить ее палкой, Антония превратилась в багровую груду костей и мяса. Кровь залила всю комнату, и за инвалидным креслом Сергея еще долго тянулись алые, узорчатые следы шин.

Сперва он убоялся, что вышла ошибка. Антония ведь могла нести безобидный бред сумасшедшей, и ошибка вышла бы прескверная. Но он быстро успокоился, когда увидел семью.

Кто-то выпал из окна и, зацепившись платьем за раму, мирно раскачивался на ветру – юбка задралась, розовые, кружевные панталоны ели глаза. Кто-то, потеряв ориентацию в пространстве, упрямо старался миновать деревянную стену. Ольга бултыхнулась в прудик и изуверски торчала оттуда, словно спешно накрашенная коряга. Девочки продолжали играть в тройные ладушки, но все медленнее, медленнее и медленнее – пленку движений зажевало.

Созвать во флигель всю семью не составила труда. Без основной управляющей силы они превратились в покорных зомби с печальными, вытянутыми лицами. Сергей рассадил их в столовой. Всех Марий, Ирин и Ольг. Они не испытывал к ним ничего кроме усталости. Он закрыл все окна и выехал на улицу, после чего запер входную дверь и облил бензином стены флигеля. Чиркнул спичкой.

Огонь тихо полз по стенам, сошелся где-то под шиферной крышей, и уже через две минуты дом пухнул, как дедушкин табак, разбрасывая в разные стороны сопли огня, ошметки искусственной кожи и пустые, выгоревшие спичечные коробки.

В этот момент Сергей был уже на безопасном расстоянии. Он собирался умереть от голода или прожить, сколько мог, в сладостном одиночестве. Его радовала мысль, что смерть, которая настигнет его в скором времени, будет его собственной, не кем-то задуманной и неестественной, а его – выстраданной.

Пожар оборвался посреди ночи, уступив место рассвету. Но Сергей давно уже удовлетворенно посапывал в главном доме.

Потянулись однообразные дни, а смерть как-то не приходила. Сергей обиделся. Ему казалось, что можно выдержать патетическую ноту до самого конца. Не получилось. Вернее, не известно было, сколько эту ноту надо тянуть. Пафос обернулся абсурдом, и Сергей осознал, что самолично вырыл себе могилу в самом расцвете сил. А в доме было много пищи и воды, а он не мог заставить себя не коситься на них. Рано или поздно кто-нибудь обнаружит его здесь, или он сам, устав от однообразного ожидания, найдет способ сообщить о себе внешнему миру.

Сергей думал так, сидя с чашкой чая в саду. Около колес его кресла взволнованно сопела сквозь сон черная собака.

Вот именно. От неожиданной догадки Сергей даже выронил чашку из рук, и весь кипяток пролился на пса. Собака взвыла и понеслась куда-то в сторону, чего Сергей как раз и желал. Он гонялся за псиной по всему гектарному участку, вручая ей поджопники палкой, каждый раз когда она собиралась остановиться и перевести дыхание.

И ожидания Сергея были вознаграждены. Через некоторое время собака бросилась в сторону косогора и растворилась в стене. Сергей зашелся диким хохотом. Он шибанул себя по лбу ладонью и подъехал к стене.

Ну, конечно же! Под стеной зияла сквозная дыра, и собака, на которую Сергей не обратил ни малейшего внимания за все время своего заточения, в любой момент имела возможность свободно уйти и также свободно вернуться.

Простота этой разгадки раздражала Сергея невыносимо.

Через эту дыру мог пролезть и человек, что уж говорить о спеленатом младенце Сергее. Он гусеницей юркнул в отверстие, желая нагнать собаку – ее визжание слышалось еще совсем близко. Собака выведет его к людям.

Сергей прополз под стеной и оказался на подобии тропинки, струящейся вниз по косогору. Но это была не самая приятная новость – перед Сергеем вновь расстилался прежний абрамцевский вид. Маленькие домики, кукурузное поле, черно-белые коровы и кусок шоссе. Он ждал этого так долго.

Сергею потребовался час, чтобы добраться до шоссе. Он разодрал кожу на груди и на бедрах, вгрызаясь в землю когтями и подбородком и подтягивая тяжелое тело. Когда Сергей выбрался на дорогу, машин вокруг не было. Он сел на камень на обочине и стал ждать.

Очень скоро за поворотом взвизгнули тормоза. Пока Сергей не успел приглядеться, к нему приближалась желанная спасительная машина, но уже со вторым взглядом Сергея пронзила дрожь. Это был Jaguar E-type 1961 года выпуска, принадлежавший семье, за рулем которого теперь восседала целая, невредимая Антония. На ней не темнел ни единый синяк, не улыбалась ни единая царапина. Она сияла победоносным оскалом и, несясь на всех скоростях прямо на Сергея, вопила:

- Если в первом действии пьесы появляется машина – в последнем она обязательно кого-нибудь задавит!

- Мы не в пьесе, - жалобно пискнул Сергей.

Jaguar летел прямо на него. Каждая секунда могла стать последней. Сергей нырнул в обочину, не без самоиронии решив, что умереть собственной смертью ему все-таки не удастся.

Машина Антонии следовала за Сергеем неотрывно. Она наезжала на него, а Сергей делал совершенно невообразимые прыжки и кувырки, вовсе не преставшие его положению. Так могло продолжать бесконечно – Сергей не собирался сдаваться, а Антония временами останавливала машину, чтобы он мог передохнуть.

- А автор-то, вы знаете, кто автор этой пьесы? – кричала Антония.

- Мы не в пьесе! – опять ответил Сергей, еле переводя дыхание.

- Вы не поняли только одного, - проговорила Антония чуть слышно сквозь шум мотора, - это ваше сознание, я создала материальное воплощение вашего сознания. И все, что оно учинило с вами после того, было вашей командой, а не моей. Все это были ваши желания, ваши действия. Хозяин ситуации – Вы.

Резко Jaguar сорвался с места и проехал по правой руке Сергея. Она была уже огромной лепешкой, когда Сергей посмотрел на нее в следующий раз.

А Антония тем временем катила в сторону и возвращаться, похоже, не собиралась. Сергей посмотрел ей вслед.

То, что он увидел, заставило его усомниться абсолютно во всем. Это видение не оставляло камня на камне в и так уже развороченном, изничтоженном мире Сергея. Он терял все.

Сергей отдохнул лежа в кукурузном поле и снова выполз на шоссе. Скоро кто-нибудь окажет ему помощь. Он потерял ноги, член, правую руку, он потерял реальный мир и скрепленное сознание. У него не осталось правой руки, чтобы поклясться в чудесном превращении Антонии, но он также не мог побожиться, что этого не было.

Счастливый и умиротворенный, Сергей полз по шоссе в сторону Москвы.

Высказаться?