* * *
Ты, рыцарь,
сядь к огню поближе...
Вот, хорошо.
Теперь я вижу
Глаза.
Мой кубок пустеет быстро,
А твой не
тронут. Не бойся, искры -
Еще не
пламя. Хотя бывает...
Но чаще
гаснут.
Грог остывает.
Ты пей, там
яду - ох, как сердито
Взглянул! -
три капли. Для колорита.
Ну, дань
привычке.
И снял бы латы.
Поставь их в
угол.
Смотрю - заплаты.
Пока железо
страдает - ладно,
А душу
штопать, боюсь, накладно.
Давно по
свету? В чем цель круиза?
Финансы,
скука, иль быту вызов?
Иль брать
покруче - святой Грааль?
Оно
масштабней, хотя едва ль...
Подлить? Ты
выпей
и слушай - чаша
Моя-то
ближе. А яд не страшен.
Когда по
капле - от всех болячек.
Побольше б
доза...
Что взгляд-то прячешь?
* * *
В
промороженном вздохе рассвета
Двор Марии
Антуанетты:
Пышнопудренные,
как снежной
Дымкой
взбитые. Шейкам нежным
Еще только
учиться: прилежно
Принимать
острый угол стали...
Как надрывно
они блистали,
Точно
знали...
Черно и
четко -
Леденящей
усмешкой бархотка,
Чтоб
ошибочки у судьбы
Вдруг не
выпало...
От ходьбы
Стало жарко.
Безумным светом
Травят мысли
перед рассветом
Фонари.
Снег и ветви
- всего-то!
Я опаздываю
на работу.
Тихо, нет ни
души.
Редкий стук.
Ниоткуда.
Как память.
Вдруг.
* * *
"Иордань"
вчера плескалась,
А сегодня
корка льда.
След креста
- все, что осталось -
Еле виден.
Не беда.
Берега в
молочной дымке,
Словно я
одна на свете.
Пальцами
ломаю льдинки,
Даже боли не
заметив.
Три перста ко
лбу скорее
И губами в
холод жидкий
Окунуться.
Он согреет.
Благодатнее
напитка
Я не знаю.
Лишь глоток -
Все. И снова
на Восток
Взгляд. А
пальчики щепоткой.
Семенящею
походкой -
По своим же
по следам.
В банке
плещется вода,
Солнце
щурится от снега,
И такая в
сердце нега,
Что немного
скулы ноют
От улыбки.
Но ведь стоит
Улыбаться
снежной мгле.
На щеках
снежинки тают,
Каждая из
них святая
В эти дни на
всей земле.
* * *
Мне вдыхать
тяжело. Выдох проще.
Виновата
одна ли влажность,
Или вся эта
многоэтажность:
Как
кирпичики, злость на злобу.
Вкус металла
припаян к нёбу,
Ветер листья
в глазах полощет,
Морось
иглами щеки пудрит.
Выдох проще!
Прощайте, кудри,
Под ногами
сплошной шоколад -
Все же
быстро вы отсияли...
Бесконечной
улыбкой рояля -
Только
черные клавиши в ряд -
Это клены.
Зачем-то в миноре.
Выдох
проще... По серой шторе
Сбилась
сизая драпировка,
А в разрывы
струится нежность.
Выдох проще,
он - неизбежность.
Вдох...
Совсем не дышать неловко.
* * *
Ствол в луже
как зрачок кошачий,
Осоки бурый
мех. Нефритом
Глаз
отливает, не иначе
Он подмигнул
мне. Позабыты
Предания, но
я узнала
И хитрый
взгляд, и шерсть твою:
Кольцом
свернулся кот Баюн,
Прикинувшись
огромным валом.
Я думаю, как
в полночь ты
Зевнешь,
потянешься всем телом -
Так можете
лишь вы, коты -
И колдовским
займешься делом:
Завоешь
ветром, тучи рвать
Начнешь,
сдирать когтями крыши,
Или
мурлыкать - подзывать
Глупышку-душу.
Я услышу,
Я выйду
проведу ладошкой
По шерсти.
Ты ж совсем сырой!
Я, хочешь,
буду твоей кошкой,
А утром ты -
опять - горой.
* * *
На западе
спиною тигра -
Огромного!
Таких в зверинцах
Зверей не
встретишь, тигра-принца -
Закрыто
небо. Что за игры
Он
замышляет? Лапой-тучей
Проверил
толстый лед на прочность.
Вдруг я
услышала - мяучит
Общекошачая
порочность
В моей душе.
И царским жестом -
Слегка
кивок, монаршья милость -
Тигр дал
понять, что рядом место
Мое. Душа
засуетилась...
* * *
Плитой
зеленоватою гранита,
Подмяв
камыш, ивняк, осоку, хвощ,
С тишайшим
безразличьем монолита
Ложится
пруд.
Над ним взметнулась мощь,
Играющая в
отблесках заката
Тенями
малахитовыми нежно
Не первое
столетье.
Я когда-то...
Или
когда-нибудь...?
Но неизбежно:
Диск
ярко-огненный окружат десять синих,
А воду
сплошь покроет позолота.
Я оглянусь:
высокий хмурый инок
Напомнит мне
знакомого кого-то...
Сухой листвы
подолом не встревожив,
Он удлинялся
собственною тенью
И уходил в
нее. В переплетенье
Тревожных
пальцев леденела кожа,
Всплывали
солнца синие над валом.
Я не
окликнула...
Столетия шажком
Просеменили.
Серых два провала -
Твои глаза
под темным клобуком.
Любовь
А она
тишком-тишком,
Частым
ровненьким стежком,
Мелким
бисерным шажком
Да на горло
ремешком,
Да и бантик
из кольца
Что из кожи
мертвеца.
Ты доспи уж
до конца...
Я на самом
дне ларца
Уложу ее,
запру -
Завтра
встанешь поутру,
Ларчик
плотно завернешь
В полушалок,
Дверью
хлопнешь - отпугнешь
Ворон-галок.
И греби, бей
тонкий лед!
Не успеешь -
вновь придет.
Путами
стреножит,
Душеньку
изгложет.
Ах, водица
темна -
В самый раз
глубина.
Ларчик
кованый тяжел -
Камешком ко
дну пошел...
А она
тишком, тишком...
* * *
Горечь
сочную алоэ -
К нёбу
плотно языком,
Да погреюсь,
под золою
Не
дотлевшим, угольком.
Не
дотлевшим, не сказавшим
Главного, не
домерцавшим,
Не до... .
Серенькой золою
Всех укроют,
Всех зароют.
Я плотней
прижму алоэ,
До гортани -
горький сок.
Горько -
пальцами висок.
Горько -
серый пух - песок.
Сладко -
маленький кусок.
Сверху -
медом,
Хоть и мал,
Ранку -
йодом:
- Завязал?
Заживет все
до венца!
... А
уголек-то отмерцал... .
* * *
Две тысячи.
И если их
отбросить,
оставив года
три...
Малыш Иисус,
на всех
детей
похожий карапуз,
смотрел,
как что-то
мастерит Иосиф,
как мать
Мария стряпает мацу.
Или шалил
с дворовою собакой.
Обычный
мальчик,
лишь
глаза -
два знака,
две ниточки к небесному Отцу.
В них
шелестели ветви Гефсимании.
Уже тогда,
в притихшем Назарете,
малыш,
проснувшись, знал,
что он на
свете
для
всепрощения
через страдание.
Огромными
недетскими глазами,
похожими на
небо над Рязанью,
над Вашингтоном,
Иерусалимом,
он
вглядывался...
Годы, страны мимо
неслись,
мешая пепел,
слезы,
кровь.
Ребенок
знал: не десять и не двадцать -
ему
тысячелетия сражаться,
сжимая в
кулаке одну любовь.
* * *
Придите и
поклонитесь...
Снитесь,
Вы так долго снитесь...
Но холод во
чреве
У мира.
...
Цареве...
Как клевер
Глаза,
Как лоза
Пальцы
тонки.
Уже
перепонки
Оглохли от
крика
У жаждущих
Лика!
... Цареве
нашему...
Еве спрашивать
Ни к чему
Дорогу к нему,
... Нашему
Богу...
Осталось
немного:
дотла...
Ох, дотла
придется -
Тепла
Так мало во
чреве
Для глаз,
словно клевер,
зеленых.
Но бьется...
Пусть кто-то смеется,
Но
вслушайтесь -
бьется!
В загаженном
чреве
Сердечко
"Цареве"...!
* * *
Полтретьего.
Бессонно
подо мной
Скрипит
Земля в стремительном паденье
Сквозь
мокрый снег
и сумрачные тени,
Вокруг нее
встающие стеной
И тут же
уносящиеся прочь
С
поспешностью
залетной конной стаи,
Их лунный
серп
клинком дамасской стали
На всем
скаку
пронизывает ночь.
Железный
круг заржавлено скрипит
Зерном... .
Хранят
молчание долины
Глухим
паденьем
комьев мерзлой глины
И тяжестью
бетонно-темных плит...
Все тот же
сон
сухой ладонью лег,
Сдавив
плечо:
"Крепись,
покуда, друже..."
И тень
судьбы
вписалась в полукружье,
Как прежде,
головою на восток,
На степь,
на край Кавказского хребта,
На Терский
стан,
в Аргунское ущелье...
И вновь над
ней -
молитва и прощенье -
И тяжек вес
Державного
щита.
Верую
Из инея, из
ветра, из глуши
Опять
вернусь
Твоим
костром согреться.
Его тепло,
Мне верится,
От сердца,
И слово,
Несомненно,
От души.
Я верую,
Как странник
верит в путь,
Я верую,
Как верят,
может, Богу,
Что Ты
судьбой ниспослана в дорогу,
С которой
Не сойти
И не
свернуть.
Я верую
В отпущенные
дни,
В Твоем дому
Незапертые
двери,
Как в
истины,
Которым надо
верить,
Чтоб
оставались
Истинны они.
Я верую
В
спасительный покой
Молчания,
Речей
красноречивей,
Терпения,
Что все же
справедливей
Случайной
благосклонности людской,
Гармонии,
Связующей в
тиши
Глаза с
глазами,
Сердце -
Прямо с
сердцем,
Когда
вернусь
Костром
твоим согреться
Из инея, из
ветра, из глуши...