Никодим Карнаухов
"- А чего тут думать? Сублимируйте!"
СУБЛИМАЦИЯ (лат sublimo - возношу), один
из механизмов психологической защиты, заключающийся в отклонении энергии
сексуальных влечений от их прямой цели - получения удовольствия и продолжения
рода - и направлении ее к несексуальным социально приемлемым целям. Понятие "сублимация"
введено 3.Фрейдом в 1900 г…
АВТОР
Я должен начать с того, что ВОКЗАЛ подарен мне
светлой девушкой Олей Симоновой, за что ей большое спасибо.
ДВА УРОДА
- Cтаканы
дай!
- Успеешь.
- Я
те грю, дай.
- А
я говорю - успеешь.
- Ну,
ты чё, ля, не родная?
- Не
родная.
- Ну,
потом породнимся… Стаканы дай!
- Чё,
заело? Тронемся - дам.
- Я
те грю, ля, поздно будет.
- Куда
поздно?!
- Туда
поздно! Две минуты - и первый туннель. А до первого туннеля - по две, к шестому
- закончили. Привычка так, поняла?
- А
у меня пассажиры.
- А
я те кто, ля?..
Ну, пассажиров как раз особо и не было. Поезд
Южноморск - Москва уходил полупустым. Зима, не сезон. Из отпуска возвращаться
некому, каникулы кончились. Те, что по делу и по семье, заполняли плацкарт, а
купейная проводница Галя скучала. Три посылки - не бизнес. Вариант нескучной
компании - только вот этот и второй с ним, такой же. Коренастые, с крепкими
шеями, в спортивных костюмах, глаза злые, лбы узкие… Было время, такие часто
носили удостоверения типа "Кубыкин Виталий. ООО "Илабеан".
Юрист". Уроды. Одно слово - уроды.
Из третьего купе появилась голова второго
злоглазого. Он сказал "ну, чё, ля"…
- Ну, чё, ля?
- Да
ща, тут хозяйка не туда… - ответил первый.
- Ну,
чё, ля, мне разговаривать?
- Да
не, ля… ща, ля… Ля, ну дай…
Галя цокнула языком и принесла стаканы. Первый
урод поблагодарил:
- Ну,
и, ля, чё было?…
Галя-проводница плевать хотела на стаканы. Семь
шагов до помещения, где хлебала кофеек напарница тетя Наташа, и семь шагов
обратно - не труд. Просто, отдав стаканы сразу, Галя бы нарушила одно из
важнейших правил проводницкой общины: "Пассажир - прав! Признав его
правоту сразу, ты лишишь его радости отсроченного наслаждения"…
Галя-проводница, симпатяга, подумала: "Вот
уроды!" и поморщилась. Как все
противно и прозрачно! Водки она попьет несомненно. А потом ее будут без
фантазии и изыска склонять к траху. Откровенной грубости она все равно не
позволит. И тетя Наташа, которая третьим глазом будет видеть все третье
купе, не позволит. В общем, Гале
предстоит очень скромный выбор: дать или нет… Не совсем так. Дать обоим, или
одному из них, или совсем не дать. Девяносто пять процентов - не дать. Пять -
непредсказуемость вымышленного организма и вымышленной же ситуации.
Я не могу сейчас решить, будут ли Галю трахать.
Кто из двоих - не важно. Оба уроды. В лице (и просится скабрезный каламбур)
любого из Кубыкиных Виталиев, Галя переспит со всеми уродами окружающей
действительности. Не думаю, что она заслуживает того. И, тем не менее, пока не
знаю. Галя - отчасти противовес Машеньке, уже готовой к выходу. Машенька - это
любовь. Поэтому Гале может быть не сладко. Да и Машеньке… А за двух уродов я
спокоен. Они свое возьмут. Не сейчас, так после. Масса вариантов. Машенька,
Галя, два урода…
ДВА УРОДА
Поезд тронулся. Налили по первой, по второй. До
первого туннеля - успели, нормально. К шестому - закончили. Открыли вторую. Мат
в купе. Хорошо, вагон полупустой. Молодая полная мамаша с ребенком, выслушав
пару сальностей, перебралась от уродов в шестое купе.
Проводница тетя Наташа бесстрашно и солидно
пригрозила уродам насчет мата. Те захлопнули дверь. Через два часа начнется
раскрутка Гали. Да хрен с ними!
Машенька уже спешит на вокзал.
ЛЮБОВЬ
Машенька.
Черт возьми, у нее даже прототипа нет… Так не
бывает. У Машеньки их несколько. Если они встретятся, не дай Бог - разговора не
получится.
С моей любимой девочкой не случится чуда. Никто
потом не будет писать ее биографии. Я тоже не буду. И все же, женщины редко
бывают неинтересными. Помнится, один
трансвестит сказал: "Люблю я женщин вплоть до перевоплощенья".
Машенькины бантики невинных лет - обычны. В
центре ее песочницы - грибок. Качели давно не крашены. Зачем трогать детство
без веской причины? Опускаем сейчас.
Нередко, начиная зреть, девушки дружат по
принципу "Джоконда и бульдог". Особенно - в провинции. Хатск -
провинция матерая и безнадежная. Согласно хатским вкусам, даже обесцветив
волосы, Машенька оставалась "бульдогом". Не была она красивой. Встречаются
такие лица с почти правильными чертами, не влекущие ни чем. Вот, к примеру,
Джоконда Лиля Ясыпчук носила приятные взгляду минетные губы и большие глаза…
Своей неброскостью бульдожка Машенька хорошо их подчеркивала.
Многие женщины имеют срытые достоинства. Голос,
интеллект, чувство юмора, страсть. Познакомился я как-то с "художницей для
себя". Ну, внешне… так… Вся квартира в картинах. "Неленивая ты",
говорю. А она, хрипло так, как Дженис Джоплин: "Не в том дело. Сублимирую частенько". И как в такую не влюбиться?
У Машеньки тоже было скрытое достоинство -
грудь. Убогая хатская мораль настаивала на том, чтобы прятать такую красоту
под броню бюстгальтера. Немногие все же
срывали оковы. Тогда просвечивалось,
угадывалось за тканью что-то чуть болтающееся или торчащее дулями. Как правило,
это были сиськи. А у Машеньки была грудь. И строгая мама…
Это была грудь haute couture. Гуччи, там,
Версаччи… Это была большая грудь. Но в меру большая. Естественная. Она отлично
подошла бы любой девушке ростом от 164 до упора. Даже Лиля Ясыпчук однажды
сказала, не удержавшись: "У тебя красивая грудь". А как-то друг
Лилиного парня, похожий на Кубыкина Виталия, сказал: "Че ты се, ля,
подругу нормальную не нашла? Никакая, ля,
и молчит". И Лиля ответила: "А ты знаешь, какая у нее
грудь?"... Так Машенька развязала бантики. Было ей больно, а потом
чуть-чуть приятно.
Никто в Хатске не сложит легенды о Машенькиной
груди. В Хатске те еще ценители… Вообще, встретить такую грудь трудно.
Сублимировать ее - одно удовольствие. Та аккуратная родинка, на
пол-одиннадцатого от крупного розового соска левого полушария… Я, когда ее
придумывал…
Машенька иногда посещала хатский рок-клуб. Там
у нее случались знакомства. Местный интеллектуал Оношко пересказал ей
"Философию в будуаре" де Сада, воспел свободу и предложил новую
любовь: в попку, а потом - с плеткой. Машенька соглашалась. Ни то, ни другое ей
не понравилось… Он звонил еще два раза…
Старый хатский автобус действительно трясло, но
юноша, нависший над Машенькой, качался с
большей, неестественной амплитудой. Он украдкой и очень внимательно
смотрел вниз. На Машеньке был черный жилет с вырезом. Первая пуговица - в
ложбинке. Качнуло, вздохнула - жилет, наконец, отлип от груди. Юноша увидел
родинку и белую броню, скрывшую остальное. Стало неинтересно. В Хатске те еще
ценители…
Машенька обладала сокровищем, но, не зная, как
им пользоваться, продолжала напрасно расходовать помаду и тушь.
ДВА УРОДА
Начали хамить и поругались с Галей. Выпить
нечего, настроение испорчено. Злеют. На беду, народ в вагоне мирный, дорваться
не к кому. Щуплый студент из тамбура ускользнул. Ресторан закрылся. Скоро -
Хатск.
ЛЮБОВЬ
Школа кончилась. Лиля Ясыпчук вышла замуж,
родила и развелась. Он пил. Машенька созерцала мир из маленького окошка
шестигранного ларька, изредка спала с хозяином. Средних лет лысеющий толстяк
(тварь!) во время сношения неприятно
сжимал Машенькину грудь.
И обрыдло все смертно. Она записалась на
бальные танцы в ДК строителей. У нее получалось. Машенька решила поступить в
Москву в театральный. Ей сказали, что можно поехать заранее и договориться про подготовку. Она скопила денег,
поссорилась с матерью и узнала адрес подмосковных родственников. Машенька
купила билет на поезд.
ДВА УРОДА
Надоели.
ЛЮБОВЬ
Машенька прособиралась. Она пока не опаздывала,
но уже нервничала. К сожалению, мама отказалась от прощального поцелуя. Хатская
мораль не позволяла ей благословить дочку на блядство. А суть театрального в
Москве по-хатски звучит именно так: блядство. Машенька не успевала обидеться.
Она схватила еле закрывшуюся, купленную на вещевом специально для поездки,
сумку, хлопнула дверью, вдохнула и выдохнула подъездный воздух.
Подвел автобус второго маршрута.
Машенька не замечала ветра и мороза. Ее
согревали шубейка и внутренний жар. Машенька стала ловить машину. Она не села в
первую, услышав мерзость в ответ на вопрос "сколько". Не села во
вторую. Третий дорого просил, а Машенька не могла плюнуть на все. Она не умела
спешить на поезд. Наконец, она уехала. Рыжий простак за рулем не нового
"Жигуля" всю дорогу бубнил и ехал медленно. Он сказал, что его зовут
Антон. Машенька не ответила.
ДВА УРОДА
- Слы,
Галь, в Хатске скока стоИм?
- …
- Чё
ты, ля, как уксус?
- Четыре
минуты.
- Ты
чё?
- А
я при чем?
Второй урод, разозленный обломом на Галин трах,
отодвинул первого и влез в разговор:
- Ты
- грубая, ля? Ты чё, ля?
- Ничё,
ля.
- Я
те - пассажир, ля.
- Пошел
ты!
- Чё,
ля?! Ты кто, ля? Ты - ля дешевая, ля. Я тя похороню, ля.
- А
ну пшел отсюда! Могильщик, ля! Я тя щща сма похроню! - это тетя Наташа пришла.
Я про нее забыл совсем!
- Чё,
ля, анда?
- Я
те ща скажу, чё, ля… - тетя Наташа достала свисток.
И без свистка интонация крупной проводницы была
настолько угрожающей, что уроды удивились. Первый, более вежливый, менее
агрессивный, оттер второго, закрыл его в купе и вернулся:
- Сё,
мать, сё, ля… Ну, сё, ля…
- Ты
сари на нё, а? - тетя Наташа - не чайник. Сразу не выключишь.
- Да
сё, мать, чё ты, ля?
- Ща
ты мне почёкаешь… Баклан, ля…
- Ну,
сё, мать, сё… Галк, ну, чё ты?
Галя знала, что бывает, если зажечь тетю
Наташу, и испугалась:
- Ну,
всё, теть Наташ, всё.
- Ах
ты, сосун курявый! - Галя обняла пунцовую женщину, с трудом, поглаживая по
спине, увела и вернулась хозяйкой. Оторопевший первый урод сказал только:
- Ну,
ля…
С презрением Галя спросила:
- Ты
чё хотел?
- А
где там… ну, ля… Галк…
- Ну…
- А
там… где… торгуют?
- Там
под вагон торгуют.
- Не,
Галк… ты… потравимся, ля…
- Не
потравишься!
- Не,
ля… Ну… ты ж сама будешь?
- Пошел
ты!
В тамбур выглянул второй урод:
- Курва
съябла?
- Позвать?
- Галя только начала праздновать.
- Да
чё ты… - отказался второй и спросил у первого: - Ну, узнал?
- Под
вагон, говорит.
- Куда?
Под вагон - лохам. На точку надо.
- Четыре
минуты.
- Решим.
Так… Слы, власть, я в вокзал сгоняю, а ты стоп-кран дерни, если что.
- Совсем
придурок?
- Ты
- грубая, ля… А чё те?
- Досвиданя!
- Да
чё ты, слышь?.. Не уволят. СеранО пломбы нет.
- Нет!
- Давай!
Те коньяк возьму с шоколадом.
- Я
сказала.
- Денег
на.
- Уйди!
ВОКЗАЛ
Дерьмо в Хатске вокзал. Маленький, приземистый,
облупленный, часы стоят. Хрущевка! Такой на Киевский и пять к одному не
сменяешь.
Зима, ночь, фонари разбиты. Собака лает, бомжи…
Курит, скучая, красный милиционер. На шпиле, чуть ниже неба, трепещет
эрегированный февральским ветром выцветший биколор.
Под стандартный гундеж информатора поезд
остановился. Еще с полминуты уроды уговаривали Галю. Наконец, растолкав хатских
старушек, второй выбежал из вагона. В
здании вокзала можно было купить. Тапочки скользили.
"Жигули" с Машенькой повернули на
улицу Железнодорожную.
Второй упал, поднялся. Матерясь, побежал
дальше.
Машенька приехала. Она рывком вытащила сумку из
багажника, открытого медленным рыжим. Гад не предложил помочь.
Второй торопливо заказывал, а Машенька открыла
тяжелую дверь в здание вокзала.
Второй составил бутылки в пакет, а у
Машенькиной дешевой сумки оторвалась лямка.
Второй побежал к выходу, а Машенька, плача,
волокла багаж.
Поезд тронулся.
- Биомать, нахля! - заорал первый урод.
Второй пнул дверь ногой, выскочил на перрон.
Пружина вернула дверь на место, напугав Машеньку.
Второй упал, но купленное сохранил, а рыдающая
Машенька справилась все с той же дверью.
И Галя рванула стоп-кран.
Урод и Машенька ввалились в тамбур.
- Гы,
ну, ля… - выдохнул второй. - Галь, мать, уважаю…
А Машенька сказала:
- Мне
- в одиннадцатый… Билет… вот.
Поезд тронулся. Уроды радовались и Машеньку не
заметили, простите. И она просто отправилась в свой вагон.
АВТОР
Вот все и закончилось. Машенька успела на
первый в своей взрослой жизни поезд. Фортуна предъявила Машеньке лицо, пусть и
дважды уродливое…
Можно жить и умереть в Хатске, не дергаясь.
Можно обалдеть от местного краеведческого музея и полюбить все и навсегда. Но
опоздать на поезд Южноморск - Москва, стоянка в Хатске четыре минуты - это
трагедия. Машенька не заслужила такого. Господи! Спасибо тебе за хэппи-энды!
Галя, прости! Я бросаю тебя и уродов еще до
Москвы. Первый урод отключился, а второй
уже пятнадцать минут ерзает по тебе на нижней полке. Но знаешь, Галя,
тебе нравится. Ты соскучилась по грубому, животному. А то вот эти, блин,
разговоры про душу…
Машенька, я оставляю и тебя. Извини, ты не
поступила в театральный. Таланта не хватило. Зато тогда еще, на станции метро
Курская, только выйдя из поезда, ты
несмело спросила у молодого человека, как проехать, а через три дня вы случайно
встретились снова. Две случайных встречи в Москве - судьба. Ты подцепила
москвича, девочка.
Скоропостижно, да? Еще раз извини. Понимаешь,
мне больше нечего сублимировать, больше нечего отклонять… Ты стала
материальной… Ты чем-то похожа на Лилю Ясыпчук. Ч-черт! Что-то не продумано в
этом мире… Не понимаешь? Ладно, не бери в голову.
Ты живешь теперь в полутора часах на трамвае и
метро от Арбата. Мама приезжала на свадьбу, плакала, счастливая. Парень -
душевный, из простой семьи. Токарь. Первый взрослый по футболу и кассеты
"Моторхэд".
А у меня все хорошо, спасибо. И все же я отдаю
ему тебя, твою грудь и родинку с сожалением.
ЛЮБОВЬ