На антресолях
трактирчика "Колокол и бутылка" мерцала худая свечка.
Слабосильный
светоч был установлен на грубом дубовом столе и окружен
темно-лиловыми
бутылками, растерзанными цыплячьими туш-ками и сломанными
перьями лука.
Часть стола была очищена от яств: в жиденькой лужице света
лежал лист
бумаги, над которым склонился человек с гладким волевым
подбородком...
Прораб
Килограммов подернул плечами и намертво вжался в кресло.
- Д’Артаньян!
Д’Артаньян! Скачите скорее сюда! - доносился из лесу до
боли знакомый голос.
Д’Артаньян
спешился и, цепляясь плащом за кусты жимолости, выдвинулся на
звуковой
ориентир.
Благородный
Атос бегал по поляне совершенно без штанов и возмущенно
дергал бровями.
Д"Артаньян участливо похлопал Атоса по плечу и уже открыл
было рот, чтобы
вербально ободрить друга, как с ужасом заметил огромную
рыжую лилию на
его правой ягодице. Гасконец нервно икнул и опасливо
огляделся.
Оглушающе
хрустя сухими костями валежника, из чащи выбрался на по-ляну
Портос.
- А-а, вот вы
где! - радостно прогудел он.
Д’Артаньян, все
еще хлопая Атоса по плечу, поборол вероломную дрожь и,
пытаясь придать
твердость голосу, воскликнул:
- Черт возьми,
Портос!..
Но с Портосом
творилось что-то неладное: он не отрываясь смотрел на лилию
и при этом как
бы наливался изнутри чем-то эдаким - и вдруг с ревом:
"Е-есть в
графском парке Черный пруд!" - убежал в чащу.
- Это она! Это
Миледи! - Атос заплакал и стал сморкаться в плато-чек с
вышитым на нем
вензелем "К.Б.".
- Я убью ее! -
вскричал Д’Артаньян и молнией унесся на край леса, где были
оставлены
лошади. Портос, страшно громыхая сапогами, побежал вслед за
Д’Артаньяном...
Атос всхлипнул
в последний раз и побрел в сторону деревни.
...Как-то
быстро, незаметно стемнело, как, впрочем, всегда темнеет в этих
местах в эту
пору года...
В трактире
"Колокол и бутылка" было темно и тихо. Атос подергал дверь -
заперто.
Мушкетер горестно вздохнул, отошел на несколько шагов, в
последней
надежде оглянулся - и тут заметил слабый свет в одном из окон
второго этажа.
Атос полез наверх с необычайною для его лет ловкостью.
- Какое
счастье! Арамис! - воскликнул Атос, добравшись до цели. И ввалился
в комнату.
Арамис,
склонившийся над столом, даже не обернулся.
- Вы только
взгляните, друг мой! -Атос сделал стыдливый полу-оборот,
намереваясь
представить свой печальный зад взору Арамиса.
- Подите к
черту, друг мой, - с легкими нотками раздражения от-ветил
Арамис и
охватил свои виски ладонями. Лист бумаги, лежавший перед ним,
являлся не чем
иным как последним письмом от герцогини Де Шеврез. В центре
неумелой рукой была нарисована большая
фига.
"Странно!" - вот уже в который раз подумал Арамис.
Атос опять
вздохнул: "Пойду и утоплюсь в Черном пруду", - и вылез в
чернеющий проем
окна, чем-то порезав при этом лилию...
А в это время
Д’Артаньян и Портос в задумчивости возвращались по
освещенной
луной дороге. На полпути они вспомнили, что сами же утопили
Миледи еще в
прошлом году...
Прораб
Килограммов с трудом оторвался от чтения, захлопнул кни-гу и
выключил лампу.
Завтра на работу...
Прораб
Килограммов промчался на стремительной карусели производ-ственного
утра; унимая
одышку, взобрался на сонную горку полдня и, благополучно
съехав с нее в
умиротворяющую мягкость домашних тапочек, принялся за
чтение.
...Лиловое утро
вяло поднялось с востока. Портос уехал в Париж за-втракать
и отсыпаться.
Щепетильный Д’Артаньн не мог позволить себе появиться в
столице в
запыленных ботфортах. Подъезжая к Черному пруду с намереньем
привести себя в
порядок после ночной скачки, гасконец заметил чью-то
фигуру,
которая, презрев утренний холод, плескалась на мелководье.
"Бог мой,
Атос!" - узнал друга Д’Артаньян. Что-то, однако, заставило его
остановиться и
слезть с лошади.
Солнце наконец
распустившимся бутоном засверкало над лесом, и в это время
под звуки труб
и барабанов из-за зеленого полога выехал Людовик. Пышная
свита
сопровождала его.Какой-то всадник с фальшивым бриллиантовым кольцом
поверх черной
перчатки вез на своем плече золо-ченую удочку.
Король Франции
подъехал к пруду, трубы и барабаны смолкли.
- Голубчик, вы
мне всю рыбу распугали, - попенял Людовик поси-невшему
Атосу.
- Я... Вы...
в-ваше в-велии-чест-вва, - пытался оправдаться Атос.
- В Бастилию,
-подавляя зевок, произнес король: сегодня он был явно не в
духе.
Королевский
поезд развернулся и величественно поплыл назад к сто-лице,
увозя с собой
бедного Атоса.
Д’Артаньян,
который все видел и слышал, вскочил на свою кобылу дерзкой
масти.
- Иди жрать!
Остыло уже, - над креслом зависла темная туча, готовая в
любую секунду
разразиться громом и молниями. Прорабу вдруг захотелось
вскочить и
вытянуть руки по швам. Но он поборол это дикое желание,
пробурчал:
"Да-да, иду", - печально выпустил пар из легких и побрел на
кухню...
Когда
маслянистые лучи солнца достигли антресолей трактирчика "Колокол и
бутылка",
они охотно преломились о бокалы с превосходным анжуйским,
которое Арамис
распивал в компании с таинственным францисканским монахом.
Стол вместо
скатерти был застелен большой картой Франции.
- Прованс и
Летаргиния, - сказал монах, выбрасывая кости.
- Мои! - от
радости Арамис поцеловал дулю на послании госпожи Де Шеврез...
В то время как
королевский кортеж с неспешной монаршей скоростью
возвращался с
неудавшейся рыбалки, в Лувре, в маленькой комнатке, перед
Анной
Австрийской стоял на коленях блестящий герцог Бэкингем.
- Ай лав ю,
Энн! - рычал герцог и все силился не то поцеловать руку
королевы, не то
покусать для пробы колечко желтого металла на ее мизинце.
- Ага, а
подвески не отдаете! - капризничала Анна и прятала руки за спину.
- И не отдам!
Сами же подарили! - страстно прошипел Бэкингем.
Королева изящно
сползла в обморок.
- Ах, Анна! Не
устраивайте истерик, - просил герцог, хлопая коро-леву по
впалым щекам и
пожирая глазами жемчужное ожерелье на ее чистой шее...
...Д’Артаньян
остановил коня возле кабачка на улице Ночных Затейников и
столкнулся с
распаренным Портосом, который выбирался из его недр.
- Ха-ха-ха!
Д’Артаньян! Дружище! Где вас черти носят? Вы знаете, о чем все
утро болтает
Париж?
- О чем же?
-
Представляете, оказывается, король - этот ощипанный фазан -ненастоящий!
- Вот как? А
кто же настоящий, позвольте узнать?
Портос
прислонил свою, устрашающих размеров, ладонь к уху Д’Артаньяна и
выдал
благоухающую скороговорку:
- У настоящего
короля на правой ягодице выколота красная лилия. От
рождения, -
закончил Портос и заговорщески икнул.
- Где-то я уже
видел эту лилию... - проговорил Д’Артаньян в тугой
задумчивости.
- И я... видел,
- улыбка на лице Портоса сменилась волевым выражением
напряженных
мнемонических изысканий.
Вдруг со
страшным ревом Портос побежал за угол, на ходу расстеги-вая свои
необъятные
штаны. Д’Артаньян последовал туда же.
- Вспомнил! -
кричал Портос, при этом неловко изогнувшись, - Вот она,
ха-ха-ха!
Кланяйтесь мне, Д’Артаньян, кланяйтесь! Я король! - Портос
захлебывался от
радости.
- Вы дальтоник,
- не дрогнув, отвечал Д’Артаньян. - У вас лилия зеленого
цвета...
Прораб
Килограммов тихонько заскулил.
...Портос
застыл в позе мироновского "Дискомета", глаза его расширились.
Д’Артаньян
хладнокровно расстегивал свой пояс...
- Ух! -
облегченно выдохнул Портос. На правой ягодице гасконца не было
никакой
лилии... Зато отчетливо пропечатался знак торговой фир-мы
Буонасье...
...Д’Артаньян
машинально застегнулся. Водопад слез готов был исторг-нуться
из его
васильковых глаз...
Килограммов
вытер холодный пот со лба. Оконной шторой. Чего не делал уже
одиннадцать с
половиной лет.
- Ох, не
огорчайтесь, друг мой, - уныло рассуждал Портос. - У нас есть еще
шанс стать если
не королями, то хотя бы маршалами. Помнится, у Арамиса я
когда-то видел
что-то похожее на благородный знак.
- Тогда вперед,
в "Колокол и бутылку", - впрочем, особого оптимизма в
голосе
Д’Артаньяна не чувствовалось.
Прораб
Килограммов отвел взгляд от страниц. Глаза бестолково поблуждали по
весьма
стандартной комнатке и остановились на кремовых шторах, недавно
купленных
Килограммовой... Внезапно прораба пронзила глубокая, как
нефтяная
скважина, мысль: “А ведь шторы кремовые оттого, что в их складках
совершенно
неразличимы светотени! В синих или, скажем, оранжевых они бы
явственно
ощущались!”
...Герцог
Бэкингем вприпрыжку скакал по Парижу. Париж - мечта худож-ников
и поэтов со
всего света, объял английского пэра всем своим неописуемым
очарованием.
Вдоль булыжных мостовых плыли цветные запахи дружной весны,
жареных мясных
блюд, утренних кокоток; в букет ярко вплетались ароматы
идущих на
службу офицеров и незаезженных лошадей...
Из глухого
переулка выплыла наглая рожа:
- Жизнь или
кошелек?
- О кей! -
жизнерадостно ответил Бэкингем и плюнул грабителю в левый глаз.
Уличный
романтик присел:
- Англичанин?!
- Йес, Ай эм!
- Получай, гад!
- шальной французский кулак смял холеный английский
нос...
Бедный Атос
сидел в Бастилии на нарах рядом со всяческим сбродом. Сброд
сильно
раздражал благородного Атоса: хохотливые бродяги и мазурики
поочередно
примеряли бархатные штаны, учтиво выданные королев-скому
мушкетеру
тюремной администрацией.
Тяжелая дверь
заскрипела и отворилась:
- Атос!
- Я! -
вздрогнул Атос.
- К начальнику.
Мушкетер
поплелся вслед за стражником, запамятовав по волнению и
всегдашней
своей рассеянности об аксессуаре своего гардероба.
Человек с
фальшивым бриллиантом на пальце поднялся из кресла, за-видев
вводимого в
комнату Атоса. Представился графом Дэ Бульоном и... как-то
странно
задергался. Атос сиротливо присоединился к дверному косяку и с
недоумением
смотрел на дергающегося графа. Пауза затягивалась...
Наконец, Атос
произнес:
- Чем могу быть
полезен, начальник?
Граф поспешно
принял несуетливую позу и вымолвил было:
- Мосье... - но
тут затрясся и рухнул в кресло. Мгновением рань-ше граф Дэ
Бульон увидел
отражение зада Атоса на полированной облицовке двери...
Прораб
Килограммов закусил губу. Алая струйка сползла по неров-ностям
подбородка с
молодою ночной щетиною.
Атос очнулся на
каменном полу одиночной камеры. Он лежал на жи-воте, рука
его была
неловко подвернута. Зад ужасно саднило.
Атос придал
ущемленной конечности нормальное положение и сжал пальцы в
кулак...
Разжал... Потянулся к окончанию спины... и снова потерял
сознание!..
Увы! - было отчего.На многострадальную задницу Атоса была
натянута
железная маска!..
...Через трое
суток бреда, обмороков, кошмаров и невообразимого зуда
мушкетер был
выпущен на волю под подписку о невыезде за пределы
королевства...
Возле
"Колокола и бутылки" мушкетеры короля затянули удила и спрыгнули о
коней. Портос
первым ворвался в комнату на втором этаже. В то время как
гигант сдирал
штаны с Арамиса/ Д’Артаньян уговаривал верещавшего благим
матом монаха
эфесом исцарапанной шпаги.
Наконец иcкомая
область обнажилась...
- Ох! - с
сожалением выдохнули мушкетеры: зад Арамиса был неви-нен, словно
несорванный
персик... если, конечно, не считать двух розовых складок от
долгого сидения
на жестком стуле...
Из тридесятых
кварталов слабо доносились одиночные шумы ночных моторов. В
ванной комнате
изредка всхлипывали нутром своим трубы... Прораб
Килограммов
читал.
- Война! -
кричал Бэкингем у себя во дворце, при этом прикрывая нос рукой.
- Повесить всех
французов, находящихся на островах!
- Милорд, это
невозможно. В данный момент французов в Англии нет, -
бесстрастно
доложил придворный офицер в железном шлеме не сов-сем изящной
конструкции.
- Бред! - вопил
неумолимый герцог. - Французы есть везде! Всех вешать!
Завтра утром
предъявить Франции ультиматум!
- Требования,
милорд?
- ...Ну...Ну...
Потребовать под опеку английской короны крепость Ля
Рошель!
Двенадцать часов на раздумье!
- Милорд, но в
ней французы!
- Не французы,
а гугеноты! - закончил герцог и нервно удалил-ся менять
примочку.
Портос, Арамис
и Д’Артаньян трое суток строили и обсуждали пла-ны спасения
Атоса из
Бастилии. Варианты сыпались один за другим. Один другого
дерзновенней и
хитрей. Часы, дни, сны, пылкие фразы и стаканы с бургунским
выстроились в
одну звонко летящую в пространстве цепь... Вот эта цепь
окутала
Бастилию, промчалась по всем улицам и площадям Парижа...
прогромыхала по
южным и северным провинциям Франции... одним своим концом
хлестнула
Испанию, другим - варварскую Россию... неслась, охватывая
дальние
неведомые земли, подбиралась к безбрежью Вселенной...
Первоначальное
звено где-то затерялось...
Утром
четвертого дня в "Колокол и бутылку" вбежал человек в запы-ленной
одежде и
всеобщим румянцем лица.
- Мушкетеры
короля!
- Мы! - дружно
гаркнули друзья.
- Война! Война
с Англией!
- Урр-аа-а!
- Вот приказ господина де Тревиля, -
секунду поразмыслив, посыль-ный
вручил пакет
Арамису, на челе которого проступала печать потомственного
интеллигента.
Дверь трактира
вновь распахнулась, и вошел, неуверенно перестав-ляя ноги,
Атос; его шаги сопровождались железным
лязгом, выглядел он очень уставшим.
Мушкетеры
переглянулись. Воцарилось неловкое молчание.
- Мой друг! В
канун таких событий вы где-то пропадаете! - нарушил молчание
Д’Артаньян.
- И кстати...-
с ехидцей начал было Портос.
- Господа! -
оборвал его Арамис. - Нас вызывают в роту.
Кардинал
Ришелье сидел в кресле с очень высокой спинкой, пребы-вал в
великой
задумчивости и чесал за ухом свою любимую борзую.
- Ваше преосвященство, к Вам некая сеньора.
Уверяет, что прибы-ла из
Испании по
Вашему поручению, - доложил мажордом. Невидимые стрелы вылетали
из-под его
бровей и впивались в хвост ненавистной собаки.
- Просите.
В залу вошла женщина
в длинном плаще и надвинутом на самые гла-за
капюшоне.
Коротким взмахом руки она отбросила капюшон, открыв при этом
лицо...
францисканского монаха, затем достала из-за пазухи два
прошлогодних,
сильно сморщенных яблока. Одно из них таинственное су-щество
протянуло
кардиналу, другое оставило себе и жадно надкусило.
- Чем
порадуете, Мордаунт? - обычным мягким тоном спросил кар-динал и
протер свое
яблоко о подол сутаны. - Лилию?
- Ищем, -
ответил посетитель, жуя свое яблоко.
- Настроение
военных?
- Упадническое.
- Писателишка?
- Нанят.
- Хорошо, -
Ришелье встал, прошел к сейфу.
Мордаунт,
получив тяжеленький мешочек, несколько замялся:
- Кхм,
монсеньор...
- Ах да, вы,
помнится, просили часть валютой, - и в дополнение к первому
кардинал вручил
агенту солидный пакетик молотого красного перцу.
Три часа... Три
часа - дня ли, ночи, - пренеприятнейшие хронопункты. Тянет
в дрему,
апатию, пессимизм. Самое коварное время для пилотов, вахтенных
матросов и
творческих работников...
Прораб
Килограммов , проскочил мертвую точку безо всяких перегрузок.
- Мушкетеры!
Опасность надвигается на наше Отечество! Сумасбродный
Бэкингем идет
на нас войной! - де Тревиль откашлялся и продолжал: - За
короля!
Столы были
накрыты на плацу Школы Мушкетеров на улице Пуркуа Па. Рядом с
командиром роты
расположились его любимцы: Атос, Портос, Арамис и
Д’Артаньян.
Следующим слово
взял взводный, лейтенант де Жюссак. Выпили за королеву.
Пили за маршала
Гильома и борзописца Лафонтена, де Тревидя и Александра
Великого...
Первоначальный легкий застольный шум перерастал в уверенный
гул.
Однако
прогрессирующий уличный гам пересилил говорливых мушкетеров,
занятых
подготовкой к войне.
- Господа!
Господа! - пронзительно закричал дежурный у ворот.
Мушкетеры
подбежали к ограде и дружно удивились. Весь Париж, уже или еще
стоявший на
ногах, нацепив знак Фронды на шляпы, скандировал по команде
герцога
Д’Шампиньона:
- Хотим видеть
короля! Видеть зад короля! Короля! Вуаля! Видеть зад
короля!..
Д’Шампиньон,
взобравшийся на сооружение из двух перевернутых и
поставленных
одна на другую повозок, произнес речь, содержание которой
сводилось
приблизительно к следующему. Париж - цитадель свободы! Париж,
славный своими
революционными традициями: Варфоломеевыми ночами,
голодными,
хлебными, мясными и прочими бунтами, дворцовыми и иными
переворотами, -
да разве может мириться с узурпацией престольной власти!
Нет уж, коль
правитель помазан на верховную власть зримым знаком - пусть
покажет сей
знак всему народу, и тогда - и только тогда! - будет ему
всеобщая вера и
покорность!
В Лувре
творилось черт знает что! Королева исступленно молилась Святой
Екатерине.
Придворные бестолково носились по комнатам и коридо-рам,
налетая друг на
друга. Король Людовик взгромоздился на трон с но-гами,
подставив свой
зад верному Ла Шане, который рисовал на нем лилию красной
краской...
- Торопитесь,
сир! - сказал вошедший без доклада маршал Гильом. -
Бунтовщики разобрали мостовую под окнами
Лувра, а какой-то дерзкий
кондитер Планше
обозвал меня ослом и сутенером!
- Я готов! - с
достоинством ответил Людовик.
Двери
королевского балкона отворились. Народ, бушевавший внизу, приутих.
Вышел маршал
Гильом, но толпа вновь засвистела, завереща-ла, заулюкала.
Военачальник
удалился. Наконец, показался сам король. Сверкали бриллианты
и золотое
шитье, лик венценосца источал уверенность и иронию, и только
обрезки на
шляпе из экзотического соболя покрепче вжались в тулью и
поля... Под
одобрительный, переходящий в восторженный, гул толпы король
выдвинул
небочтимую седальницу через перила... Но преддверье всеобщего
экстаза
осталось неперейденным. Где-то над собором Парижской Богоматери
громыхнуло,
вмиг хлынул дьявольский ливень, краска на заду Людовика
моментально
размокла и потекла на головы несчастных, обманутых парижан...
Тем временем
флот Бэкингема пересек Ла Манш, и бравые англичане
разбежались по
прибрежным кабакам.
Прикрывая нос
кружевным платком и заложив свободную руку за спину,
Бэкингем,
мрачнее тучи, прогуливался по Ля Рошели. Мимо прошелестела
длинным плащом
стройная демуазель. Капюшон ее плаща не скрывал хищного
ротика. Слабые
искорки в глазах герцога, едва вспыхнув, погасли...
Тревожные
предчувствия чердачным свистом овевали Бэкингема, дурные мысли
по-крысиному
шуршали во всех углах его мозгов. День был пасмурным...
В перспективе
улочки опять показалась та же, укутанная в плащ,
девица.
Поравнявшись с ней, Бэкингем прошипел:
- Черт с тобой.
Пошли.
Революция
победила. Король Франции Людовик был уличен в многолетнем обмане
и под давлением
общественности и толпы отрекся от престола. Сам престол
исчез в
неизвестном направлении и теперь, наверное, украшал кабинет
какого-нибудь
содержателя трактира... Ветер из разбитых окон лениво играл
лоскутками и
обрывками бумаг на полу пустого дворца...
Бывший монарх в
одежде простого селянина сидел на берегу Черного пруда и
ловил рыбку
камышовой удочкой. Неподалеку бродила бывшая королева, собирая
сухой навоз для
костерка.
Маршал Гильом
поступил на работу учеником пекаря. Его работодателем стал
дерзкий
кондитер Планше - ловкий буржуа, новоиспеченный председатель
квартального
комитета, сержант запаса.
Народ
ликовал...
Однако эйфория
постреволюционной недели резко пошла на убыль. С
наступлением темноты Париж наводняли громилы
и грабители в военной форме
без знаков
различия и в черных масках. Обыватели и фрондистские
выдвиженцы,
подвергшиеся нападению, уверяли, что по фасону и покрою плащи
грабителей
сильно смахивали на экипировку бывших королевских мушкетеров.
Панический
страх наводила на город банда гиганта по кличке Бордос.
Поговаривали,
что в составе банды есть железные существа...
Народ стал
всерьез подумывать о реставрации жестких властных структур. Чем
жестче, тем
лучше. Этому, между прочим, способствовали листовки и
прокламации,
которые немыслимым образом ежеутренне расцветали на стенах
парижских
домов; грамотные парижане читали вслух несколько витиеватые но,
безусловно,
умные и правдивые тексты, подписанные "Аббат А".
Временное
крушение светского центра на твердости церковной власти почти
не сказалось.
Кардинал Ришелье, окруженный бдительной охраной своих
гвардейцев,
благополучно жил в своем дворце и принимал посетителей.
- К Вам
испанская сеньора!
- Проси.
В залу вошла
дама, закутанная в плащ, откинула капюшон, достала из-за
пазухи два
позеленевших апельсина.
Ришелье отрицательно
покачал пальцем. Оба апельсина полетели в сторону
любимой борзой
кардинала и непережеванными исчезли в ней, вечно не
кормленной.
- Видели лилию,
Мордаунт?
- Да,
монсеньор. Своими глазами. Это Бэкингем.
- Надеюсь...
- Да,
монсеньор... Был Бэкингем.
Кардинал тяжело
поднялся и направился к сейфу...
Тусклое
освещение лярошельской гостиницы сыграло с Мордаунтом злую шутку.
Судмедэкспертиза Особого отдела английских войск при осмотре трупа пэра
Англии не
обнаружила на правой ягодице никакой лилии - как раз на этом
пространстве,
увы, уже покойного тела Бэкингема был выколот королевский
герб и ниже
едва заметный призыв: "Рэмэмбэр!"...
Прораб
Килограммов, одуревший от ночного бдения, с напряженностью мыслей и
чувств,
захлопнул недочитанную книгу и с диким ревом "алягер ком алягер!"
помчался в
ванную...(Соседке сверху в ту ночь приснился странный сон...
Которой утром
она, впрочем, позабыла.)
В ванной прораб
содрал с себя пижамные брюки и уткнул ожесточенную за
ночь задницу в
зеркало.
Зеркало
правдиво отразило четкий контур красной лилии.