Золотые мои, погибшие в этом снегу,
Я еще остаюсь в живых. Меня едва слышно.
Горло хватает сырыми узлами жгут
Вас поглотившей метели. Никто не вышел.
Никто не вышел... Сажа ваша бела.
Шопот срывается с губ, цепляясь, последним беженцем,
Слова иссякли, в ладони - кусочек льда,
Инея свежежелезная нежность.
Что же, еще семь кругов - соври, соври круговерть...
Что же, не пропасть крика - пропасть немого шага:
Вы умели заплакать, когда говорили: смерть.
Я говорю ей: жить, я шепчу, подаю ей знаки.
Она приблизится - войлочная пелена,
Обнимет, прижмет к мешковатой своей шинели -
И я - сквозь рукав - напоследок услышу тебя, тишина,
Бедный твой голос, столетье, что пулями был жалеем.
Как жалость их голодна, колюча твоя щека
В царапинах - слез алмазные стеклорезы,
Я говорю тебе: жить... снова: жить... и затихаю, как
Железо, сквозь войлок чувствующее - железо.
Иссякли слова, пригоршня почти пуста,
Красный комок никак из губ не напьется.
Столбы верстовые, два стелящихся куста
Алый комочек, мокрых метелей кольца...
12.2000