1.

*** 

 
В жизнь чужую, под осень, при ясной луне,
Самозванец въезжает на белом коне,
Словно в город чужой, как по нотам,
Между пьянкой и переворотом,
Он свободен, спокоен - практически мертв,
И отпет, и последней гордынею горд,
Отражен в придорожном кювете,
И уже ни за что не в ответе.
И дрожит на ветру, как осиновый лист,
На себя не похож, и от прошлого чист.
Лишь кресты - пораженья трофеи -
На груди и веревка на шее,
Клочья черного знамени над головой.
И чужой стороне он, как водится, свой.
Он один здесь спокоен и ясен,
И на всякое дело согласен.
Он и швец, он и жнец, и последний подлец,
И на дудке игрец, и кругом молодец,
Не жилец, по народным приметам,
                  Но пока что не знает об этом.

    ..^..

*** 

 
И каждому скоту спасибо за науку,
что денег накопить, что нечего терять.
О, прапорщик, зачем вы пишете в гестбуку?
Не надо этих слов так часто повторять.
Из вашего поста пропала запятая,
сейчас вас мордой ткнут, вам будет нечем крыть.
На выгоревший плац слетает пыль златая,
младая жизнь кипит и надо меньше пить.
Сменился караул у гробового входа,
служебный пес уснул в казенном закутке.
Экран еще горит. И с призраком народа
свобода говорит на птичьем языке. 
А вам оно зачем, чужую тешить скуку?
Еще одно на всех есть время до утра, 
уснуть, как этот пес, но только сон не в руку -
- синица в кулаке и суп из топора.
Придет и ваш черед домой идти с гулянки,
и встретив тень свою в рассветной полумгле,
сыграть себе на слух прощание славянки
на табельном, сто лет нечищенном, стволе.

    ..^..

*** 

 
 Весь из дождя и снега 
 долог обратный путь, 
 альфа моя омега, 
 как-нибудь, как-нибудь. 
 Медленно, шаг за шагом, 
 взглядом цепляясь за 
 яблони над оврагом, 
 словно за образа.

    ..^..

*** 

 
Мы дожидаемся рассвета,
чтоб выползти из всех щелей
и каждый поворот сюжета
украсить гибелью своей,
и каждый камень на пороге,
и каждую дороги пядь.
Ведь тем кого не любят боги
придется долго умирать.
Им никому не пригодится
уменье среди бела дня
в последний час войны родиться
из деревянного коня.
Им вольной воли ровно столько
отмерят, щелкая бичом,
чтоб кроме возвращенья в стойло
не помышляли ни о чем.

    ..^..

*** 

 
Не прилетай ко мне, синица
тебе тут будет плохо сниться.
тут злые окрики в ночи
и тараканы на печи.
Тут на покойнике покойник
и до вокзала вечный стольник.
У касс творится страшный суд
и град сей вскорости снесут.

    ..^..


*** 

 
Вальс раскачает зеленые сопки
главным калибром и медной трубой.
Весь на весах до последней заклепки,
весь на понтах до доски гробовой,
в призрачном ордере призрачный крейсер,
девичьи слезы да легкая бронь,
да мертвецов вышибая из кресел
по коридорам гуляет огонь.
Песню военну, башкою об стену.
Кто бы ты ни был, дорога одна,
серой скулою в ажурную пену,
словно на свадьбе, до самого дна.

    ..^..

*** 


из набокова железнобокого
виадуковый гнутый тугой
задувает меня одинокого
золотой выгибает дугой
на отгадки находки в два голоса
чтоб по клавише каждой успеть
на стекле только точки и полосы
комариная легкая смерть
чтоб на пыльном майдане агукая
под ладонь подставляя щеку
расцвести шестидневной разлукою
на осиновом гибком суку
и таращась в ольшанник мерещиться
не родным и знакомым своим
только месяцу и полумесяцу
превращаясь к полуночи в дым
и оставшись соломы охапкою
вспоминать уходящий во мглу
храм Николы под медною шапкою
и аптечный киоск на углу.

    ..^..


*** 

В подполе водица талая,
на гайтане медный крест.
Ах, душа моя усталая,
как тебе не надоест
узнавать людей по запаху?
Здесь трава, который год,
как на кладбище распаханном,
слишком сочная растет,
и какой-нибудь потерею
каждый переулок пуст.
Генерал от инфантерии
все покусывает ус.
Над бревенчатой фортецией
бьют часы двенадцать раз.
Мне бы, Катенька, в Венецию,
скучно в праздники у нас.

    ..^..


*** 


Мокнут стены караван-сарая,
ветер за воротами Кремля.
До чего ты тяжела,сырая,
теплая московская земля.
С пылу жару катятся баранки.
воробьи пьют вересковый мед.
Мертвая старуха спозаранку
за стеной пляшет и поет.
Хорошо ей пляшется, поется,
но назад дороги не найти,
свято место пусто остается
на Великом шелковом пути.
И не будет ничего другого,
сорок дней, как сорок тысяч лет.
Долог путь от Вологды до Гдова
за луной пылающей, след в след.
 
    ..^..


*** 


Готическая нирвана.
На фоне кирпичной стены
Лица второго плана
Не очень-то и нужны.
Чем эти тусклые лица,
Слепки безвестных душ,
Гораздо лучше глядится
Вечнозеленый плющ.
А эти изображенья
Меркнут за полчаса
В свете изобретенья
первого колеса.
Не отодвинуть локоть,
Не повернуть башки.
И остаются только
Крестики и кружки.

    ..^..


*** 

 
Пыль на кустах заиндивелая,
да неба серого лоскут.
Куда ты скачешь, лошадь белая?
Нас в этом городе не ждут.
В нем люди с праздничными лицами
не привечают чужаков
и убивают, как в милиции
не оставляя синяков.

    ..^..


Постмодернизм
 

Гаврилыч на меже работает повстанцем, 
вкатило восемь га даурской конопли.
И девушка в слезах, разбавленных румянцем,
как лист перед травой, встает из-под земли.
- Гаврилыч, не спеши. Зачем ты дуешь в дудку?
У ней и звук не тот, и трещина в паху.
Лишь солнышко взойдет и обратятся в шутку
воскресшие тобой, подъявшие соху
на чернозем чужой, заборы и сараи.
Им рук не развести, им не собрать костей.
Гаврилыч, не спеши, пока земля сырая,
пока еще она бежит из-под ногтей.
И девушка поет, ломает кайф, ломает.
Гаврилыч знает сам, кому лежать в гробу.
Его душа горит, его лицо пылает,
и он трубит, трубит, в проклятую трубу.
 
    ..^..


Подражание Паташинскому

 
Твой тощий сидор пухнет от метафор 
Но давят мед из покрасневших амфор, 
Из горькой глины давят пыльный мед. 
И должен быть забор, кривой по-русски, 
Соседями хазары и этруски, 
В стакане водка и на печке кот. 
Еще – земля, богатая картошкой 
И лампочка, облепленная мошкой, 
И девица, сошедшая с ума, 
Ее молитва сбудется скорее, 
И значит, поразит нас гонорея, 
Но пощадят холера и чума. 
А прочее андреевскому флагу, 
А остальное турку и варягу, 
Полнеба зачеркнув косым крестом, 
Когда зальются свистом шлакоблоки. 
И тень твоя заплачет на востоке, 
Оставленная в городе пустом. 
 
 
*** 


Теперь о триппере, сынок.
В таврической степи,
у скифской бабы между ног
не разглядеть айпи.
Там голод давит молоко
из лошадиных век,
там с красным гребнем, кококо,
гуляет печенег.
Рука натянет тетиву
и зажужжит оса.
И намотает как траву
на обод колеса
кишки и сопли. И привет,
мотая головой,
ты побредешь, как пьяный вслед
кибитке кочевой.

 
Псевдопролетарское


Я семечки лузгал, глаза отводил,
чтоб не было порчи и сглазу,
за тем, что однажды тебя полюбил,
а ты не сумела ни разу
меня полюбить. И за этот расклад
слова мои были как вата,
поскольку я все-таки был виноват,
а ты не была виновата.
И ветер срывал с моих губ шелуху,
недолго уже оставалось.
И кто-то молился на самом верху,
но попусту, как оказалось.
Держащая паузу, словно свечу,
ты смотришь печально доныне.
Я семечки лузгаю, как саранчу
Антоний в библейской пустыне.

 
*** 


В ее глазах ефрейтор Фрейд,
в груди святая месть.
А ты к утру сойдешь на нет,
ей отдавая честь.
У бога Вишну восемь ног
и золотой стульчак.
А ты уйдешь на дно, на дно,
как адмирал Колчак.
И хриплое твое ура
слизнет водоворот.
И над тобою Ангара
сомкнет свинцовый свод.

 
*** 


Последний наст кроит дюраль,
но поздно, на краю, под елью
стоит, шатается февраль,
прострочен первою капелью.
Он умирает ни за что,
на нем живого места нету,
ему бы гробовых грамм сто,
ему бы в зубы сигарету
отвальную, и журавлей
над головой, летящих с юга,
ему бы под ноги ручей,
ему бы по сердцу подругу,
ему бы в руки автомат,
тогда бы ничего, однако
февраль ни в чем не виноват
и умирает как собака.

 
Сочинению 
 
 
В дыму и ветхой позолоте 
за Угличем дожди стеной.
И черный ангел на капоте,
как пьяный, пляшет предо мной,
водою огненной крещенный.
и рассыпается зола,
когда, червонцами мощенный,
асфальт касается крыла.
И словно ищут виноватых
разгневанные небеса
гудят в сосновых зиккуратах
чухонских духов голоса.
Не отдышаться в перелеске,
назад дороги не найти.
Хранят берестянные фрески
по обе стороны пути
людей забытых мною лица,
еще забытые не все.
И чьи-то тени, словно птицы,
летят по встречной полосе
туда, где обратившись в камень,
их день вчерашний в гости ждет,
и поминальными венками
украшен каждый поворот.
 
    ..^..


 
2.


*** 

 
Мы каблуков торопливым стуком
  вытравим, вытопчем свой шесток,
  серебро детям, а злато внукам.
  Холоден север, а юг жесток.
  Слишком узки коридоры наши,
  чтоб от добра не искать добра.
  С этим, Маруся, не сваришь каши
  даже из лучшего топора.
  Ветер гуляет, снимая пенки.
  Волга впадает в хвалынский кут.
  Кинет, Маруся, от стенки к стенке,
  руки за голову и капут.

    ..^..


*** 

  
  Тихая, тихая нас обступает вода, 
  белые лотосы, сонные нереиды. 
  Только чуть слышно потрескивает слюда 
  солнечных пятен над крышами Атлантиды. 
  Наш пароход железный, само собой, 
  все еще на плаву, само собою. 
  Сколько еще он продержится за чертой, 
  это уже не зависит от нас с тобою. 
  Перекури, не надо кричать - Земля. 
  Донного ила версты да снег скрипучий. 
  Это железо не слушается руля, 
  мы проиграли борьбу за его живучесть.

    ..^..


*** 

  
  За красоту влюбляясь летом,
  А в межсезонье просто так,
  Матильда кончит парапетом,
  Разбитым об ее кулак.
  С приветом, с торбой расписною,
  Под звон цикад и свист синиц,
  Она шагнет вниз головою
  Из строя выцветших девиц.
  И полстолетья будет падать
  Сквозь отражение свое,
  Пока не потеряет память
  Последний, помнивший ее.
 
    ..^..


*** 

 
 Ангел мой, последнее оконце
 в этом доме смотрит прямо в рай.
 Видишь ли, мое заходит солнце.
 Ты уж мне его не заслоняй.
 Черный передел печали нашей,
 чуя со святыми упокой,
 выстроились как бомжи за кашей,
 в очередь, обиженные мной.
 Будет нынче хлеба им и зрелищ,
 будет им и дыма и огня.
 Ты со мною вряд ли уцелеешь,
 так лети, и позабудь меня.
 
    ..^..


Романс из спектакля "Седьмая вода"

 
 Как по всей Татарии
 расцвела сирень.
 Бродят пролетарии
 с песнями весь день.
 Я и сам бы с песнею,
 я и сам бы в круг,
 но менять профессию
 нынче недосуг.
 Месяц над казармою,
 настежь дверь открыта.
 Вся-то моя армия
 вдребезги разбита.
 Чищу ствол коротенький,
 коротаю ночку.
 принесите, тетенька
 чистую сорочку.
 Никуда не денется.
 высохнет к утру.
 Видно красной девице
 я не по нутру.
 И мужья, любовники,
 и любой попутчик,
 все у ней полковники,
 я один поручик.
 Маленькие звездочки
 на плече моем.
 Утром выпьем водочки
 и гулять пойдем,
 ради дня погожего
 купола считать.
 Ах у храма божьего
 легче умирать.
 
    ..^..


3.



*** 

 
Раз пошла такая музыка 
 И такая полоса,
 не ищи, душа, союзника,
 не гляди на небеса.
 Там кирпич такого обжига,
 Что кругом одна зола,
 Лишь лоснятся храма божьего
 Золотые купола.
 Шит туман гнилыми нитками.
 Сопки, размыкая ряд,
 Сквозь его прорехи зыбкие
 В мутной зелени скользят.
 Да на миг червонным холодом
 От случайного луча
 Полыхнет над дальним омутом
 Серых гребней толчея.
 Но едва погаснут сполохи
 Набежавший вал сметет
 Колпаки, плащи и посохи -
 - легкой радуги приплод.
 Для начала все оплачено,
 Можно залезать в долги.
 Дождь окатывает галечник,
 Проливается в мозги,
 Колыхаясь над упряжкою,
 Брызгая из-под колес,
 Вешается он на каждую
 Из попавшихся берез.
 На листке отполированном
 Каждой капельке почет.
 Конь гнедой копытом кованным
 Ледяную грязь сечет.
 
    ..^..


*** 

 
 За то, что с краю моя хата.
 А дальше только темный лес,
 Где от зарплаты до зарплаты
 И дикий зверь, и мелкий бес,
 И остальные, без названья,
 Исчадия календаря
 Сражаются за выживанье
 И пьют за доброго царя.
 За то, что никому другому
 Общаться с ними недосуг,
 Когда испуг к стеклу ночному
 Их лица прижимает вдруг.
 За все что было между нами.
 Имею право ждать весны
 И спать с открытыми глазами.
 Однако мне не снятся сны.
 Отдавшие за хлеб и воду
 Все то чем можно дорожить
 Мы были за свою свободу
 Нерасположены платить.
 Так получилось. Так сошлось.
 Так исторически сложилось.
 Но поколение спаслось 
 И ни на что не пригодилось.
 И то, что русским языком
 Оно еще бодягу тянет
 Свою на празднике чужом,
 Официанта не обманет.
 Он знает кто хозяин тут,
 Он обожает это чудо -
 - когда на блюдечке несут
 счет за разбитую посуду,
 что б, собирая по рублю,
 любую возместить потерю.
 Я, как и он, здесь всех люблю
 И никому из них не верю.
 Но, что касается чудес,
 То в них я больше понимаю.
 Затем, что дальше темный лес.
 Затем, что хата моя с краю.
 
    ..^..


*** 

 
 Любят времена опасные,
 осторожные весьма,
 буквы титульные, красные,
 византийского письма.
 Что б двуногий чуял шерстию,
 всем покровом роговым,
 близость третьего пришествия,
 разминувшись со вторым.
 
    ..^..


Смерть Лашевича

 
 Зря патроны не потрачены.
 Поставлено клеймо.
 Выдан ордер. Перехвачено
 последнее письмо.
 Разудись плечо. Свидетели,
 как горошины в стручке.
 И грехи и добродетели
 на одном висят крючке,
 гнется тонкое удилище.
 Бога нет, закон-тайга.
 Мимо здания чистилища
 в океан плывет шуга.
 Нам с тобой уже не встретиться.
 Это к лучшему, мой друг,
 без тебя сильнее верится,
 легче дышится вокруг.
 И загонщики румянее,
 и собачки веселей.
 Ты ведь этот знал заранее
 вариант судьбы своей.
Не найдешь прочнее вымысла,
Черным буквам несть числа.
 Думал - вынесет. Не вынесла.
 Пронесет. Не пронесла.
 Иль еще у обреченного,
 окруженного во мгле,
 остается неучтенная
 удача на земле
 плоской,недиалектической,
 под хрустальным колпаком?
 В утлом сквере политический
 труп разжился табаком.
 Что-бы, на скамейку ближнюю
 сев, среди людей живых,
 отыграть минуту лишнюю
 для устройства дел земных.
 
    ..^..


Амазонке

 
 Безглазую надвинув маску,
 без имени и без лица,
 в мгновенную бросалась пляску
 с тяжелым топотом бойца.
 В мозгах перегорали пробки,
 ведь был соединен с тобой
 мир, отодвинутый за скобки,
 одною вспышкой световой.
 И оставалась лишь картинка,
 двух белых призраков война.
 На всем пространстве поединка
 безумие и тишина.
 Противник той же метой мечен
 и точно так же обречен,
 уколом в сердце или печень,
 установить судьбы закон.
 Ведь победителей не судят
 ни там, ни здесь. Но все равно
 он победителем не будет.
 Ему постигнуть суждено
 недостижимость абсолюта.
 Но лучшую из всех дорог,
 с небрежной точностью салюта
 ему покажет твой клинок.
 
    ..^..


Большая дорога

 
 За тех, кто когда-то был сентиментален
 и верил всему до рубля.
 Им богом был Сталин, Европою - Таллин,
 и пухом - сырая земля.
 За тех, кого я никогда не увижу,
 поскольку не буду в раю,
 браток, довези сироту до Парижу,
 а я тебе песню спою. 
 
    ..^..


В.

 
 Я эту игру отыграл давно.
 Зачем мне оно теперь -
 - умение правильно влезть в окно
 и выбить ногою дверь,
 и око за око, и плотью плоть,
 клин клином, глаза в глаза?
 Но нынче, наверное, сам Господь
 идет под меня с туза.
 Ему не спится уж много лет.
 Играем. Мне все одно,
 кому придется встречать рассвет,
 уткнувшись лицом в сукно.
 Я знать не хочу -
 - под какой луной,
 и из чьего ребра.
 Но эта женщина будет со мной
 покуда идет игра,
 по справедливости, под заклад
 грешной моей души.
 И сам я нынче как будто рад,
 что карты не хороши,
 что все они холодны, как лед,
 и лишь одна горяча.
 Когда я сделаю первый ход
 коснись моего плеча.
 
    ..^..


*** 

 
 Все осинничек да ельничек,
 как тут не сойти с ума.
 Еду я себе изменничек,
 переметная сума,
 и последнею извилиной
 измеряю путь земной,
 что на всю длину намыленный,
 весь лежит передо мной.
 И гляжу, гляжу внимательно,
 и никак не нагляжусь.
 Я бы спился обязательно,
 да уж видно не сопьюсь.
 В голове стучат колесики,
 частый дождичек сечет.
 Заглушу мотор на просеке,
 пусть оно само пройдет,
 то, что грезится и кажется,
 и как в первый раз болит.
 Я б покаялся. Да каяться
 Заратустра не велит.

    ..^..


*** 

 
 У стен городов обреченных
 движеньем космических тел,
 играл он за белых и черных,
 покуда с доски не слетел.
 Но в поле, где пешку с размаху
 поганой метлою смели,
 на лишнюю порцию праха
 уже не хватило земли.
 Как сладко, ни нашим, ни вашим,
 в чужой растворившись толпе,
 очнуться, без вести пропавшим,
 на узкой лежанке купе.
 Покуда границы открыты
 и хлеб за рубли продадут,
 и в тамбуре стекла разбиты,
 и медленно письма идут.
 И перемотав киноленту,
 обратно кино раскрутить.
 До самого спать до Дербента
 и водки в Ростове купить.
 И ближе к Москве похмелиться.
 И выйдя навстречу зиме,
 на теплую печь завалиться,
 не в Вологде, так в Костроме.
 С грехом пополам в этом мире
 привыкнув к тому что живой,
 однажды е-2, е-4,
 опять услыхать над собой
 
    ..^..


*** 

 
 Как механический соловей,
 нота за нотою - все в копилку.
 Только все чище и все сильней
 звук, ударяющий по затылку.
 Будет на что прикупить пшена,
 если случится ожить в натуре.
 Но это вряд ли. Прости, жена,
 сиро и холодно в литературе.
 Время державного скрымтымным,
 от моря до моря всеобщей драки.
 Что делать с ключиком золотым?
 Открыты настежь мои бараки.
 А то, что было, и то, что есть -
 все на распыл, на любовь и пьянку.
 Это окупится, но не здесь,
 если успеть раскрутить шарманку.
 Чтобы молчание, чик-чирик,
 сквозь шестеренки, в щепу и кашу.
 Наше дело - чесать язык.
 Щелкать клювом - работа наша.
 Ради смеха и эха для,
 чтобы на вытоптанной лужайке
 после нас хоть потоп, ля-ля,
 а не одни черепки и гайки.
 
    ..^..


*** 

 
 Второстепенный персонаж романа
 всю жизнь ночные не любил звонки.
 Под ухом свистнул рак. Пляши, Татьяна,
 мне не придется подставлять щеки.
 Через порог не подают руки,
 примета эта, поздно или рано,
 сбывается. Но, выйдя из тумана
 к чужим кострам, на берегу реки,
 пред тихою водой небытия,
 еще сумею оглянуться я,
 не стоивший твоей улыбки нежной.
 Монетка по камням орлом звенит.
 И гибели сильнее неизбежной
 любовь, давно ушедшая, томит.
 
    ..^..


*** 

 
 Москва совершает вечерний намаз
 каждым своим мостом.
 И нету места для грешных нас
 в эдеме ее простом.
 Но если есть подходящий ад,
 поверь, я его найду,
 пока колеса судьбы визжат
 на холостом ходу,
 пока над землею висит вагон,
 и не улеглась тоска,
 из глаз твоих уносящая вон
 меня, словно горсть песка.
 
    ..^..


*** 

 
 Там, за точкою возврата,
 в нескольких часах весны,
 где давным-давно когда-то
 были мы с тобой равны,
 где за снежной пеленою
 ведьмы плач, полозьев скрип,
 и над черной полыньею
 пение летучих рыб,
 кончилась моя прописка.
 Кто-то дышит слишком близко.
 До свиданья, зверь-душа.
 Всем была ты хороша.
 Я лишь тень твоя земная,
 в серых пальцах лед крошу,
 твоего пути не знаю
 и остаться не прошу,
 по-над речкой оловянной
 еду, словно деревянный,
 и трещат мои виски
 от мороза и тоски.
 
    ..^..


*** 

 
 Как лицо твое горит,
 не старайся - не остудишь.
 Завтра буду я забыт,
 но и ты забыта будешь.
 Тяжек хмель, шаги легки
 и пустынны коридоры.
 Спите, спите, должники.
 Спите, спите, кредиторы.
 Завтра, завтра станем мы,
 кто бедней, а кто богаче,
 кто изменою взаймы,
 кто любовью без отдачи.
 Что потом? Ничто потом.
 Наше время до рассвета.
 Загорелся кошкин дом,
 догорает сигарета. 
 
    ..^..


*** 

 
 Как сыромятным ремешком,
 одним повязаны стишком,
 одним куплетом.
 Одним простеганы стежком,
 одним присыпаны снежком,
 вишневым цветом.
 Амура сонного улов,
 танцующие меж стволов,
 почти что тени.
 Они б исчезли. Но куда?
 Отравлен хлеб, горька вода,
 круты ступени.
 Зачем-то врозь и в тесноте,
 в безумии и простоте,
 судил Всевышний,
 им жить. Снег падал круглый год,
 и каждый был из них не тот,
 и третий лишний.
 
    ..^..


Бохайское кладбище

 
 Тысячелетняя весна,
 укрыты хвоей обелиски.
 Скрипит даурская сосна
 над усыпальницей флейтистки,
 когда с небес туземный бог
 нисходит дымом золотистым
 багульника последний вздох
 принять на склоне каменистом
 и отпустить ему грехи
 словами песен незнакомых
 под шорох мраморной трухи
 и стрекот мертвых насекомых.
 Но полустертая резьба
 на императорской печати,
 гортанной речи ворожба 
 над прахом будущих зачатий
 обречены для чужака,
 ненужною остаться тайной.
 Напрасно он издалека 
 сюда пришел тропой случайной - 
 - среди кладбищенской травы 
 дыханьем призраков согреться,
 не обнажая головы,
 не останавливая сердца. 
 
    ..^..


*** 
 
 
 Един и светел, бог японский,
 Не жги меня живой водой!
 Мы живы доблестью чухонской
 и иудейскою бедой.
 И пусть ни колеса, ни хаты,
 и пусть следов ты не найдешь.
 Но звонким лезвием лопаты
 сопревшей глины не тревожь.
 Там небо Севера простое,
 все из мякины и холста.
 Мой гроб свободен от постоя,
 и над могилой нет креста. 
 
    ..^..



4.
 


Славе Месхи
 
 
Человек, управлявший Россией во сне,
Чего-то хотел от меня.
А мне было так хорошо на луне,
На склоне осеннего дня
Смотреть через желтое пламя костра
На гладкие воды реки,
Которую будут чертить до утра
Невидимых рыб плавники.
По черному небу текли облака
Сквозь голые ветки берез,
И весь управитель не стоил плевка
В бесклассовом обществе звезд.
И я вспоминал золотую страну,
Отечество это свое,
В котором никто не хотел на луну,
А только лишь выл на нее.
 
    ..^..


*** 
 
Обидчивей маршала осень,
 То ветер, то дождь, то тоска.
 И снова история косо
 С газетного смотрит листка
 В очей наших тусклых квадраты.
 Пока она смотрит туда
 Пустеют ее казематы,
 На волю выходят стада
 Народных и прочих героев.
 Да нет подходящей войны.
 И пеплом поверженной Трои
 Клянутся ахейцев сыны.
 Им снится большая победа,
 Которая все разрешит.
 И каждый по пальцам соседа
 Дырявою ложкой стучит.
 И все это было на свете,
 И все повторится сполна-
 -простые желания эти,
 и серая эта стена.
 И вы свои метры пройдете
 От старой до новой стены.
 Музей городской на ремонте,
 Экскурсии отменены.
 И свет в его окнах потушен,
 И листья вслепую летят.
 И мимо заклепанных пушек
 Советский бредет Бонапарт.
 
    ..^..


*** 

 
 Отсутствие любви гнетет
 И все труднее жизнь такую
 Оправдывать и жизнь другую
 Реконструировать за счет
 Других страстей. Вновь Третий Рим
 И грязь, и в очереди давка.
 Чего мы только не творим
 По обе стороны прилавка.
 Чего мы только не поем
 Под смрадной шкурою овечьей,
 Кого мы только не убьем,
 Вернувшись в облик человечий.
 Ведь самый крепкий в мире сон
 Еще не всех чудовищ создал
 И в самый синий небосклон
 Взлетает весело и грозно
 Наш самый легкий в мире прах,
 Птиц заблудившихся сметая.
 И нас объединяет страх
 Пред тем, кто раньше сбился в стаю.
 И будят крики - Шире шаг.
 В нас лучшие воспоминанья.
 И оскорбленная душа 
 в любви не ищет оправданья.
 
    ..^..


*** 

 
 Давным-давно растратили 
 Моих лесов казну.
 И дождичек карательный 
 По веткам полоснул.
 И этим знать не кончится,
 Но и на том поклон.
 В лесах забыл я отчество,
 А дождь стучит в окно.
 Покуда вечер теплится,
 Покуда свет в окне,
 Ты погадала б, девица,
 Что будет завтра мне.
 Я на твое гадание
 Не возведу хулы.
 Луна блеснет ли ранняя,
 Как нож из-под полы.
 Иль песенка старинная
 До ручки доведет.
 Иль просто масть козырная
 С пути меня смахнет.
 Гадай, покуда верится,
 А после - не расчет -
 - полынью или вереском
 дорогу засечет,
 раздавят ли колесами,
 по осени сожгут.
 Бурьян не косят косами,
 Не сеют и не жнут.
 На большаки торговые
 Спускается туман.
 Рокочет за порогами
 Хазарский барабан.
 На полустанке брошенном,
 Где ржавые пути,
 Никак гостям непрошеным
 Хозяев не найти.
 Лишь прянет лошадь в сторону
 И встанет на дыбы.
 Все провода оборваны,
 Повалены столбы.
 Вольтерова фантазия 
 на небо взведена.
 Ах, Азия. Ах, Азия,
 Чужая сторона.
 
    ..^..


*** 
 
 
 Даже очень сильной воле,
 Очень трезвому уму
 Неподвластно, то что было,
 Неподвластно никому.
 И, не верящие в чудо,
 Пленники земных страстей,
 Для чего же мы оттуда
 Ожидаем новостей?
 Бьем тревогу, сводим счеты,
 Поднимаем кулаки.
 Будто возвращался кто-то
 С того берега реки.
 Каждому свои резоны,
 Каждому своя туга.
 Топчут новые Хароны
 Хладной Леты берега.
 Каждому своя награда,
 Каждому свои ключи.
 Зажигаются лампады,
 Посылаются лучи.
 Освещение меняется
 От перестановки мест.
 Только песне полагается 
 До конца нести свой крест.
 Ну а наш конец известен
 И наверно потому
 Даром пенье старых песен
 Не проходит никому.
 И когда слова кончаются,
 Музыка находит брод.
 Снова бакены качаются
 И пароход плывет.
 И когда, железом вспоена,
 Покатится волна,
 Сыновей забытых Родина
 Припомнит имена,
 Допуск выпишет фиктивный.
 Дверью ржавой, роковой
 Хлопнет юноша архивный
 Ради истины святой.
 Эта истина святая -
 - только видимость одна,
 но покуда до Китая
 не докатится луна,
 он пером скрипучим водит.
 И вскипая между строк,
 Все никак не перебродит
 Желтых листьев красный сок.
 Больно долог путь попятный
 Через гулкие мосты,
 Там, где световые пятна,
 Придорожные кусты.
 Где от вечного покоя
 Заплетается язык,
 Но рука, само собою,
 Лепит буковки впритык.
 Рельсы, насыпи, кюветы,
 Отчужденья полоса.
 Что б вернуться до рассвета
 Не хватает полчаса.
 Слишком сильная усталость,
 Слишком слабое перо.
 Да и жить тебе осталось -
 - до открытия метро.
 Пока нет в стволе нагара,
 Лишь к стене спиною встать,
 Что б обратного удара
 Тяжесть страшную принять.
 Поцелуй жену на счастье,
 Только, что теперь жена.
 На углу стреляют часто,
 Начинается война.
 Слева - немцы, справа - турки,
 Но для них не пробил час.
 И кусками штукатурки
 Небо падает на нас.
 Мы стоим тихонько с краю,
 Словно грешники в раю.
 Нас не то что покупают
 И не то что продают.
 Мы здесь больше для контраста,
 Нас почти что не видать.
 Бледный юноша в пространство
 Разряжает автомат.
 У него одна забота,
 что б свинцовая пчела
 как-нибудь в толпе народа
 виноватого нашла,
 пока сдуру не простили,
 не забыли - в чем вина.
 На мосту Бараташвили
 Жизнь не стоит ни хрена.
 Он и сам уже на мушке,
 Скоро и ему мозги
 Вороненая хлопушка
 Выплеснет на сапоги.
 И уже из-под откоса
 Видя, словно в полусне,
 Как, смывая все вопросы,
 Кровь стекает по стене,
 И, должно быть, понимая -
 - ничего там не отмыть,
 он в загробный мир вступает,
 не успев рожка сменить.
 И ему во мгле безбрежной
 Даже некому сказать-
 - что бы не терял надежды.
 А чего ее терять?
 Вот она, на заднем плане,
 Как на медном пятаке.
 С той же фигою в кармане,
 С той же кровью на штыке.
 
    ..^..


Падение Сухуми

 
 Тесно душам без вести пропавших
 В синем небе над Бзыбью-рекой.
 На окоп, анашою пропахший,
 Опускается вечный покой.
 Где-то там еще есть переправа,
 Торопись, пароходы уйдут,
 Не пройдет стороною облава,
 Победители в плен не берут.
 Так куда ж ты уставился тупо,
 Бесполезный подняв автомат?
 Оглянись, никого, только трупы
 В придорожных канавах лежат,
 Тех, что верили честно и твердо,
 Что черта между злом и добром
 Соответствует линии фронта,
 Потому они шли напролом,
 Черный дым над дорогою пустою.
 Все. Минута твоя подошла,
 Помолись, если все-таки стоит
 Бога впутывать в эти дела.
 Не поможет, война есть война,
 Ни молитва, ни крестик на шее.
 Пусть верна молодая жена,
 Но чеченская пуля вернее.
 Все невзгоды она исцелит,
 От сомнения душу избавит
 И ее, без хлопот и обид,
 Точно к райским воротам доставит.
 И наверно до Сочи конец
 Стоит раза в четыре дороже,
 Потому, что идейный борец,
 Несмотря на инфляцию, все же
 Деревянными снайпер берет.
 Лишь колечко, что с мертвого снято,
 Он в ростовском шалмане пропьет,
 Нарушая закон шариата.
 
    ..^..


*** 

 
 Во дворе гремит ламбада,
 трое в хаки - Страшный суд.
 За углом поймали гада
 И теперь ему капут.
 Но сперва его допросят,
 Он сперва еще попросит
 Закурить. Ему дадут
 закурить, чего уж тут.
 Так и жил бы рядом, близко,
Не заметив до сих пор,
 Что вписала паспортистка
 В паспорт смертный приговор.
 Он теперь за все ответит,
 Ничего ему не светит. 
 Будет долго гад кричать,
 На вопросы отвечать.
 Чем, скажи, ты лучше прочих
 Почему не смог, ответь,
 Вместе с ними, прошлой ночью,
 Как мужчина умереть?
 А теперь в державе новой
 Все уж заняты места.
 Город переименован,
 Да и улица не та.
 
    ..^..


*** 

 
 Почерневшие бревна сарая,
 в сизом инее каждая пядь.
 Что-то жизнь затянулась вторая,
 видно третьей уже не бывать.
 Или вовсе ее не бывает
 или даром мацу свою ест,
 тот, кто каждую ночь воздвигает
 над долиною огненный крест.
 Словно знает другую дорогу,
 да не может ее показать,
 потому, что положено богу,
 никому не положено знать.
 Для чего ж ты поставлен над нами?
 Где архангелы? Где чудеса?
 В час, когда, окруженный волками,
 человек превращается в пса.
 Ведь уже не спасения ради
 эти когти, клыки, этот лай.
 При таком беспонтовом раскладе
 по-людски умереть ему дай.
 допусти превышение власти,
 чтобы в грязь не ударить лицом.
 Сверху мы одинаковой масти.
 Всех клади, да и дело с концом
 
    ..^..


Дезертир


  Отступление, наступление,
 То окопчик, то бугорок.
 Я то выберусь, без сомнения.
 Я то выживу, видит бог,
 Хоть прикинул и он, наверное,
 Что кольца уже не разжать.
 Наше дело, держать равнение
 И массовку изображать,
 азиатчину да неметчину.
 У политиков свой язык.
 Ставки сделаны, карты мечены,
 Выбор, стало быть, невелик.
 Спичкой чирк и вполнеба зарево,
 И свобода, как дважды два,
 Хоть из левого, хоть из правого
 Появляется рукава.
 Всем не хватит. Спокойно, граждане,
 Вам сейчас назовут врага
 И достанется больше каждому
 Плесневелого пирога
 И вокруг головы свечения.
 Я не знаю кто съел мой хлеб,
 Но оглох от этого пения,
 И от этих знамен ослеп.
 Скоро здесь людей не останется,
 Лишь начальники, как стена.
 Представление продолжается:
 Теплый дождь! Свежий вождь! Весна!
 Никому не вернутся с праздника,
 Красным числам потерян счет.
 Виртуозы кнута и пряника,
 Я вам более не народ,
 Не народ вам, не класс, не нация,
 Нету общей у нас земли,
 Только пристани, только станции,
 А на станциях патрули.
 Да проселки, где птица ловчая
 в придорожных кустах поет.
 От обочины до обочины
 Мерзлый камень и битый лед.
 От селения до селения
 Палый лист и болотный мох. 
 Я то выживу, без сомнения.
 Я то выберусь, видит бог.
 
    ..^..


*** 

 
На оба хром крыла александрийский стих,
Пора ему остыть и камнем лечь в ограду.
О, легкорукая, позволь венок сплести
И дому твоему, и городу, и саду.
И поселить в ветвях не птицу, а глагол,
Чтоб дольше помнить мог ушедший утром рано,
Как дикий виноград уступы стен оплел,
И окна сизые подернулись туманом.
Чтоб дольше помнить мог уснувший на снегу,
На ветхом ватнике, не ожидая чуда,
И город на костях, и сад на берегу.
Ведь ангелы за ним не прилетят оттуда.
Что ж, этого ему уже не позабыть
В махорочном чаду погони и побега.
В ворота постучать и попросить ночлега?
В ворота не стучать, ночлега не просить.
Законна власть твоя, гостеприимен кров,
И можно жизнь прожить вдвоем с одной тобою,
Но отпусти его, не всех нас упокоит
В сиянье дней златых пришедшая любовь.
Не всех нас опьянит воспоминаний мед.
Есть и покрепче хмель, повеселее имя,
Но и рабов твоих иное рабство ждет.
Так отпусти его и смилуйся над ними.
 
    ..^..


*** 

 
Торопятся полки потешные
К последней славы рубежу.
Я - памятник эпохи Брежнева,
Стою и лыка не вяжу.
Мои дела земные кончены,
Теперь я больше ни при чем.
Столбом чугунным, на обочине,
С нечеловеческим лицом
Стою потомкам в назидание,
Загробной жизни образец,
Что б каждый испытал желание
Такой же заслужить конец.
Ведь, государством охраняемый,
Я здесь единственный такой.
А остальные на хрена ему,
Они и так все под рукой.
И потому с таким спокойствием
И из такого далека
Гремят над обреченным воинством
Слова родного языка.
И словно в зале ожидания
Лежат вповалку города..
И облака над всею Данией
Плывут куда-то не туда.
И я стою, на ноль помноженный,
И подставляю ветру грудь,
Куда ваятель отмороженный
Не смог души моей вдохнуть.
А ей одной уже не вынести,
В такой стране, в году таком,
Закона высшей справедливости,
Что правит этим бардаком.
И вот стою в венках и фантиках,
Июньским дождиком умыт,
Пока она в одних подштанниках
По полю снежному бежит.
Куда бежать? Война гражданская,
Далекий лес, напрасный труд.
Кавалеристы принца Датского,
однако,  пленных не берут.
Ах, новое тысячелетие
Обидно встретить на бегу.
Беги, душа...В твое бессмертие
Я сам поверить не могу

    ..^..


*** 


А он бывал когда-то тут
И кое-что ему знакомо.
Здесь гостя позднего не ждут,
Но и не выгонят из дома
На улицу, где фонари,
Метели свист, мельканье снега,
Где страшно, что ни говори.
Хазара или печенега
Его забыли тут, видать,
Но под руки ведут куда-то.
О чем хозяевам сказать,
Садясь за стол их небогатый?
Чего им пожелать сюда?
Какой потешить небылицей?
И вестник Страшного Суда
Своею ролью тяготится.

    ..^..


*** 


Ты не сказывай сказку
Мне про перестройку.
Я плачу не за ласку
Тебе, а за койку .
А свои убежденья
оставь при себе,
ведь при всем уваженьи
к твоей трудной судьбе,
не товарищ в борьбе,
не соратник в бою,
я о божьей рабе
ничего не спою,
ты без этой латыни
обойдись как-нибудь,
я за кровный полтинник
хотел бы уснуть.
В этой грязной постели
Я не первый такой,
Мне хватает борделя
На стройке родной.
Там уж я со всей мочи
Обязан потеть.
И в голодные очи
Начальства глядеть.

    ..^..


*** 

Я в долгах, как Польша,
Только нет Варшавы,
На центральной площади
Ни одной державы
Про мое сиротство
С милостыней нет.
Очередь в посольство
И нейтралитет.
Америку открыли,
Появился выбор.
Жаль я из спектакля
До начала выбыл.
Вымарана реплика,
Выправлен сюжет,
Собраны манатки
И меня здесь нет.
На газетке купленной
Режу хлеб и сало.
Дождь шумит в облупленных
куполах вокзала.
Пальцами сырыми
Лица трет беда.
Говорят в Гольфстриме
сладкая вода.
А мы уже приехали,
Трупы в каждой яме,
Качается станция
Со всеми фонарями,
Направо, налево.
И на дне лежат
Атлантида белых,
Красных Китеж-град.
То не мною ложено,
Что ж ты меня пятишь?
Бога не положено,
Черта не ухватишь.
Ну а выпьешь лишнего,
Глянешь в небосвод,
Что-то там колышется,
Кто-то там поет.

    ..^..


*** 


Дом не зря крестом помечен,
Словно церковь иль тюрьма.
В переходе бесконечном 
Дверь откроется сама.
И на кафельные стены,
На оконный переплет
Тень прощанья и измены
Запоздалая падет.
Вот оно твое Доколе,
Неразменный твой пятак.
Ну, перекреститься, что ли?
Ничего, сойдет и так.
Призрачные коридоры,
Ламп наждачные круги,
Бесконечные повторы
Электрической пурги.
В теле хвором худо духу,
Да куда ж его девать.
Незабвенная маруха-
-на колесиках кровать,
на безумном, на бесшумном,
на резиновом ходу.
Парень в колпаке лазурном
Любит быструю езду
И прощальную улыбку,
Скоро и его сорвет
В темноту с подножки хлипкой
Коридора поворот.
Пропадет и он без вести,
Ни приметы, ни следа,
В тот же час, на том же месте,
Как обычно, как всегда.
 
    ..^..


5.

*** 

 
За годом год уносит в Лету
 Вечно-зеленная Кура.
 Клубится камень парапета
 Как непрерывное Ура.
 Но, к воплям облицовки глухи,
 Раскинув птичьих стай шатры,
 Стоят мосты, как повитухи,
 Над одиночеством Куры.
 И над рекой испепеленной
 Еще слышна в ночи свирель.
 Но город вырос из пеленок,
 И стала гробом колыбель.
 Но из пеленок город вырос
 И что теперь ему река?
 Ее кладбищенская сырость,
 Химические облака?
 Давно сменились отраженья,
 Плотины словно в горле кость,
 Но то же в заводях круженье 
 и в бурунах все та же злость.
 Опять весна подмочит святцы,
 Ударят волны через край
 И в Каспий мертвыми скатятся
 Еще душа впадает в рай,
 Что б возвратиться тучей сизой
 И вновь исчезнуть без следа.
 Обманна здешней Леты близость,
 Но холодна ее вода.
 
    ..^..


*** 

 
 Любит женщину одну,
 Чью-то давнюю вину
 Терпеливо искупает,
 Только долг не убывает.
 Жизнь бежит, процент идет.
 Он не жалостью жалеет,
 И не храбростью берет.
Виноват чужим грехом,
 В землю врос, покрылся мхом
 И глядит свинцовым оком -
 - как оно выходит боком.
 Так воспитан, так научен,
 Так его, чего таить,
 Припасли на крайний случай.
 Пригодился, стало быть.
 Женщина его морочит,
 Сердце каменное точит,
 Продает по мелочам
 И приходит по ночам.
 У нее своя наука
 И своя святая месть.
 Ни аукнуть, в дверь ни стукнуть,
 И в окошко ни залезть.
 
    ..^..


ЗЖБИ

 
 В тесных трубах пар клокочет,
 Мастер крановщицу хочет,
 По инерции, в глуши,
 На окраине души, на периферии духа,
 Где ни дома, ни родни.
 Только пляшут легче пуха
 Ножки белые одни.
 Но едва глаза откроет,
 На него со всех сторон
 Темно-серою рекою 
 Проливается бетон.
 И по гребням волн зеленных,
 При лопатах и ломах,
 На столах вибрационных,
 На трясущихся плотах,
 Пролетают кучей тесной,
 Руки-крюки, нож в спине,
 То ли с криком, то ли с песней,
 То ли в полной тишине,
 Пролетарии Тбилиси.
 А над ними ни души,
 Только вороны и листья,
 Вывески и торгаши.
 И пока не станет камнем
 хлябь, и городом - река,
 до дырявого кармана
 не дотянется рука -
 - Чей там дом? Кто домочадцы?
 Чью ладонь во тьме пожать?
 Скрыл бетон, не достучаться,
 Ломом не расковырять.
 Мастер, сладких сновидений.
 Смена близится к концу,
 Только розовые тени
 Пробегают по лицу.
 В синем небе кран пасется.
 И висит невдалеке
 Остывающее солнце
 На сверкающем крюке.
 
    ..^..


Верийский парк

 
 В этом парке что-то от Петрарки,
 Гуманизм какой-то, Возрождение,
 Раннее, какой-то свет неяркий
 Меркнет на зеленых насаждениях.
 Город не похож на Авиньон,
 Хоть всю жизнь проползай на коленях,
 Все равно Всевышний упразднен,
 Ни обмана, ни успокоенья.
 Город не похож на Авиньон,
 Хоть прижимист и немилосерден.
 Тихий парк, следы своих мадонн
 Не ищи на улицах соседних.
 Там бетон, не помнящий родства,
 Лег на все поляны и тропинки.
 Но твоя зеленая листва
 В небе погибает по старинке.
 И шумят деревья на ветру 
 Обещанием былого счастья.
 Ты еще не знаешь, что к утру
 Побратает всех одно ненастье.
 По колено будет липкий снег,
 Улицы он переименует.
 А пока, что только ветер дует.
 Парк Лауру ждет. Лауры нет.

    ..^..


*** 

 
 Камень рубил и железо таскал,
 Бит многократно, а в рай не попал.
 Суд разошелся, народ разбежался.
 Падают листья и близок финал.
 Падают листья, автобус скрипит,
 Ветер в железобетоне зарыт.
 Вечер заводов прими мои кости,
 Третяя смена не помнит обид.
 В третюю смену стоять веселей,
 Чувствовать запах лесов и полей
 И до рассвета стучать одичало
 В черные двери удачи своей.
 Месяц окончится, выпишут мне
 Двести целковых за дырку в стене.
 Не подавиться бы хлебом насущным
 Осенью поздней, по сходной цене.
 Поздней ли, раннею. Климат не тот,
 Щебнем и ржавчиной полнится рот,
 Дым в зеркалах полустертых глаголов.
 Кто там цехами пустыми идет?
 Здравствуй, товарищ. От слов я отвык,
 Скрежет зубовный, младенческий крик.
 А остается лишь то, что поется-
 -бедная мова, корявый язык.
 
    ..^..


*** 

 
 Где тот мальчик молодой,
 Фраерок неудрученный,
 Инженер недопеченный?
 Где тот город областной,
 Тот индустриальный центр?
 Тот завод судоремонтный,
 Запах водорослей йодный,
 Ветер, дерево, цемент?
 Где Курильская гряда,
 Вереница ноздреватых
 Льдин, да след витиеватый
 Чаек, гладкая вода?
 Где тысячелетний свет
 Облаков низколетящих,
 Ветер, ветки шевелящий,
 Та страна, где смерти нет?
 Только хлюпанье кирзы,
 Только хлопанье калиток.
 Смесь из ночи и грозы,
 Где, божественный напиток?
 
    ..^..


*** 

 
 Сад весенний, сад весенний,
 Ты стоишь там много лет.
 В запахе твоей сирени
 Ничего такого нет.
 Ни прощенья, ни спасенья,
 Ни забором обнесен.
 Сад весенний, сад весенний
 Над обрывом. Вот и все.
 Ни героя, ни сюжета,
 Ни начала, ни конца,
 Сад весенний, ни ответа,
 Ни привета. Ни словца.
 Ты цветешь без перерыва
 И бежит к твоим ногам
 Под серебряные ивы
 Золотая Саксагань.
 Ни моста ей, ни причала
 На железном берегу.
 Где была? Куда пропала?
 Сад весенний, ни гу-гу .
 Далеко остались арки
 Голубых твоих ветвей.
 Вся природа в полумраке,
 Человеку грустно в ней.
 Лес тамбовский, лед кронштадтский,
 Кремль московский. И опять
 Слишком поздно - возвращаться,
 Слишком рано - вспоминать.
 В пух и прах с крутого склона
 Раскатился виноград.
 Мне б отстать от эшелона,
 Что-бы все концы связать.
 Что-бы, квиты, квиты, квиты,
 Разрешилось дальше жить.
 Невозможное - не видеть.
 Невозвратное - забыть.
 И пойти по белу свету
 К Беловодью своему.
 Ни ответа, ни привета.
 Да оно и шло к тому.
 
    ..^..




*** 

 
...но те, кто от любви не умер,
 когда была им смерть легка -
 - на среднем градусе безумья,
 заходятся с полупинка. 
 Но вспоминают не желанье -
 - оно еще находит след,
 а только рук своих дрожанье,
 оцепеневший свой скелет
 перед какою-нибудь Дашей
 давным давно уже не нашей,
 забытой вдоль и поперек,
 дешевой правды воздух едкий
 и двухкопеечной монетки
 потусторонний холодок,
 переходящий в ужас плавно,
 когда доходит - как бесславно,
 как безнадежно... Твою мать,
 не ставь на цифру и цитату,
 когда тебе по циферблату
 в другую сторону бежать,
 грести, старательно и тупо,
 не поднимая головы.
 Свинец обметывает губы
 от бесконечного Увы.
 Все судорогой сведено
 под сморщенной горячей кожей
 и только дерево одно
 еще на женщину похоже.
 Она идет, она спешит,
 спокойна, стискивает руки,
 и за спиной ее летит
 полупрозрачный бес разлуки,
 и дождик льет такой воды,
 что холоднее не бывает,
 как будто не ее следы,
 а самого тебя смывает.
 Чужие люди, как стена.
 Все улицы выходят к морю.
 Прости родимая страна,
 но этим не поможешь горю -
 
    ..^..


*** 

 
 В апреле со мною не много заботы,
 О, Господи, дай мне дожить до субботы
 И что-нибудь сделай с двухдневной весной-
 -случалось длиннее иметь перекуры.
 С гуденьем и лязгом несутся амуры
 Сквозь трюм корабельный - мой гроб золотой.
 Я только башкой по нему не стучу,
 И режу и гну, переборки латая,
 Но только сгущается мгла золотая.
 Мне много не надо, я выйти хочу.
 Ни Родина-мать, ни высокие мачты,
 Ни желтое солнце на том берегу,
 Железо одно меня держит пока что,
 А я удержать ничего не могу.
 И лучше мне сдохнуть на этом обрыве.
 Окончена смена и пуст небосклон.
 Огнем и мечом насшибаю на пиво
 И в очередь встану до лучших времен.
 
    ..^..


*** 

 
 Вставай, любимая. Рассвет
 уже поставил точку.
 И по бензиновой росе
 Трамваи катят бочку.
 Вставай, любимая, пора.
 Весь век к восьми. И ладно,
 Люблю я этот полумрак
 На лестнице прохладной.
 Люблю, прощаясь у крыльца,
 Следить, как неизбежно
 Уходит с твоего лица
 Остаточная нежность.
 С восходом солнца гасят свет
 В домах родного края,
 Когда еще прохожих нет.
 Прощай же, дорогая.
 Ведь ничего я не найду
 Дороже утром ранним
 Свободы этой, на лету
 Оборванных, свиданий.
 Ни отдыха, ни долгих лет.
 Трамвай летящий с лязгом,
 Полулюбви короткий свет,
 Да рельсов свистопляска.
 
    ..^..


*** 

 
 У ночи ни смеха, ни плача. Пуста
 Она в этом смысле, чужбина.
 И разве луна поцелует в уста
 Тебя, человечьего сына?
 Отведав прохлады садов ледяных,
 Холмы залепивших листвою,
 Ты думаешь, что-нибудь значит для них
 Похмелье твое ледяное?
 И разве обязан хранить листопад
 Подошвы твоей отпечатки?
 Звезда не начальство, и тополь не брат,
 Хоть мы на братание падки.
 И что б научиться читать между строк,
 С травою и ветром сравняться,
 Придется тебе заглянуть в эпилог
 И с верною глиной смешаться.
 
    ..^..


*** 

 
 В предместьях тучи рвут и мечут,
 Секутся дождевые струи,
 По сопкам вороные смерчи
 Грохочут кровельною сбруей.
 И словно взгляд товароведа,
 Прозрачны серые витрины.
 На опустевшие проспекты
 Несет поток песок и глину-
 -распадок под асфальтом ожил.
 И через первые заносы
 Прорвался грузовик порожний
 С натугою и перекосом.
 О стены гнется веер брызг,
 Скользнули отражений лица,
 Но рот обжегся о карниз
 Водою захлебнулся мглистой.
 С деревьев, как ножи, листы
 Срываются в кипящий воздух,
 Желтея на лету. И грозно
 Трамвай стоит, подняв костыль,
 В воде журчащей по ступицу.
 И оглоушенную птицу
 Над проводами унесло,
 Как перебитое весло.
 И вновь стена воды луженной,
 И океан в свинце хрипит
 И поднимается, прельщенный
 Виденьем новых атлантид.
 Подмыт, чугун ограды лег.
 Упали ветки, ветром сбиты.
 И пешеход не чует ног,
 Но широко глаза открыты
 И сдавленны его виски,
 И сердца тяжелы удары.
 Ломают ребра на куски
 Доисторические жабры.
 Теперь он рад, за что, про что,
 Но жизнь сама распорядилась.
 И приговор ее прочтен,
 И учтена его немилость.
 И на руку теперь тайфун,
 И радует соединенье 
 Банальной страсти ржавых струн
 С вселенским шумом наводненья.
 Все на руку теперь, все в масть,
 Тем, кто себя в ней растворяет,
 Свою дарует буря власть
 И всю ответственность снимает.
 Тайфун пройдет, вода спадет.
 Мужик, ты забираешь круто,
 Ведь в разуменье не возьмет
 Никто, что бес тебя попутал,
 Когда по непогоде рать
 Синоптиков поминки справит
 И с человечеством опять
 Наедине тебя оставит.
 Но он не слушает спеша,
 Зачем ему на вечность ссылки.
 Звенят в промоинах плаща
 Ключи, монеты и бутылки.
 
    ..^..


Женьшень

 
 Вспотев, хватаешься за нож,
 В тайге, услышав за спиною 
 Шаги чужие и идешь
 На звук бесшумною стопою.
 Но лишь деревья под рукой,
 Корой корявой ствол прижмется,
 Все потому что никакой
 Деревни рядом не найдется.
 И выходящим на большак,
 Не светят фонари из леса,
 Лишь разойдется кое-как
 Листвы неверная завеса.
 И странно в поезде потом
 Припомнить, как на дне распадка
 Негнущиеся пальцы в ком
 Сбиваются на рукоятке.
 И сердце страха не поймет,
 Забыв, забьется вхолостую.
 Вагон несется, ветер гнет
 Вдоль насыпи траву густую,
 Насколько достигает взгляд.
 Над нею, в лунном свете тая,
 Столбы белесые стоят,
 В окне размеренно мелькая.
 Ударит в голову сквозняк-
 -из дня грядущего, налетом,
 грохочет встречный товарняк,
 весь осветясь за поворотом.
 И вновь луна. Ей нет износа,
 Свет окон рвется под откос
 И мгла взлетает под колеса
 И падает из-под колес.
 
    ..^..


ПИР 39. В.Тропину
 
 
 
 Чаш тут нет. Одни стаканы.
 Свет не солнца, а одна
 Стынет лампа вполнакала,
 Из-за дыма чуть видна.
 Но добротной черной тенью
 Каждый за столом снабжен.
 Неизвестное растенье
 Так и лезет на рожон,
 к пропыленным стеклам жмется,
 ну а там темным-темно.
 Что-то нынче не поется,
 Знать, разбавлено вино.
 Ну, кому еще здоровья
 Напоследок пожелать?
 За любовь? Но что любовью
 Нам сегодня называть?
 Нету про нее в анкете,
 Но пока не поздно, пей
 За нее. Она на свете
 Говорят всего сильней.
 Наливай по новой, что ли,
 Позабыть и наплевать.
 Может завтра в чистом поле
 Нам придется умирать?
 Так за белые ромашки
 Той неведомой страны,
 Где свое отпели пташки
 И стволы наведены.
 Может завтра разлетится
 На кусочки небосвод
 И с размаха в наши лица
 Смерть белилами плеснет.
 Но не стоит раньше смерти
 Помирать. И до утра
 Ветер дует, лампа светит-
 -солнца младшая сестра.
 Что случится, то случится.
 Ко всему готовы, но
 Ветер дует в поле чистом
 И кончается вино.
 
    ..^..


*** 

 
Он кувалдой бьет с похмелья,
Сыпя ржавчину на низ.
Над железным рукодельем 
Будто проклятый навис. 
Он кувалдой бьет с размаха,
Будто в райские врата.
Голова болит однако,
Не поможет ни черта.
И ему железо гулко
Отзывается навзрыд,
И брезентовая куртка
В утренний туман сквозит.
И сухим, и едким чадом 
Сварка щупает глаза.
Синий пламень утончая,
Газовый шипит резак.
Вот окалиной горбатой
Кромки реза обвелись,
И в последний раз ребята
Закричали - Навались.
На рубахе пятна пота
Сушит ветер ледяной.
Завтра заново работа,
Послезавтра - выходной,
Все, как партия прикажет.
Изморозь на чертеже.
Кулаком начальник машет.
Осень кончилась уже.
 
    ..^..


*** 

 
 Она любила долго ждать,
 А дальше - как придется,
 Не есть, так пить, не пить, так спать.
 Занятие найдется.
 Надежда светит круглый год,
 Но мы уже не дети.
 Не жди его, он сам придет,
 Как счастье в оперетте.
 Они прошли по одному,
 Их фотографий кипа
 Лежать осталась в терему
 Гостиничного типа.
 И снова кто-то в дверь стучит,
 Жизнь, что ни день, то проще.
 О неработающий лифт.
 О спящая вахтерша.
 
    ..^..


В.В.Конецкому

 
 А трамайчик леденящий
 Изнутри светился.
 В пустоте один ледащий
 Пьяный шевелился.
 Он сошел на Авангарде
 И по Экипажной,
 Где чугунная ограда,
 Дом пятиэтажный,
 Двинулся. На виадуке
 Заплетались ноги,
 Но уже видна излука
 Золотого Рога,
 Кораблей железный хутор.
 Как с громадных яблонь,
 Все огни, огни по бухте,
 Свечи, канделябры.
 И с водою черной вровень,
 Там, под виадуком,
 Тепловозом маневровым
 Дальзовод аукнул.
 Ах, аукай, не аукай,
 А в ночную смену
 Тяжелей вдвойне разлука
 И втройне измена,
 Но рассвет свежее даже
 Афродиты в пене.
 В чем клянусь трехлетним стажем,
 Вставши на колени.
 Это дело отгорело,
 Я теперь свободен
 На красивом белом
 Белом белом пароходе.
 По четыре через восемь
 Контрапункт возврата.
 Хочешь, вахтенного спросим -
 - где мы будем завтра?
 Под натянутым канатом
 Видищь порт припискт?
 Катер рейсовый когда-то
 Швартовался к пирсу.
 С Чуркина ходил он, ныне
 Не найти такого.
 Все мы тут под цвет полыни -
 - призраки былого,
 Обрастаем плотью наспех,
 Ушки на макушке,
 На путях гниют запасных
 Черные теплушки.
 Обрасту и я под утро
 Ледяною коркой,
 Месяц свесится в каюту,
 Вспенит переборку.
 Но не скоро ночь шальная
 Добредет до точки.
 Эх,Япония родная,
 Буераки,кочки.
 
    ..^..


Сахалин

 
 Над водами залива
 Архангел вострубил
 И оборвался привод
 кильватерной струи.
 И в муторную слякоть
 Придонной серой мглы
 Зарылся тяжкий якорь,
 Сорвавшись со скулы.
 И душу отпуская,
 Умолкли дизеля.
 Глядит, не узнавая
 Детей своих, земля.
 Туман обводит бельма
 И в радугах сырых
 Огни святого Эльма
 На кранах мостовых.
 И музыка земная
 Все более слышна.
 Она сама не знает,
 Чего творит она.
 Что б отдохнуть душою
 Не музыка нужна,
 А что-нибудь такое,
 Как верная жена,
 Симметрия симметрий,
 На черный день паек,
 На личное бессмертье
 Какой-нибудь намек.
 Умеет притворяться
 Поношенная медь,
 Сквозь пальцы рассыпаться
 И серебром звенеть.
 Из лап у виртуоза
 Не вывернуться, друг.
 Выдавливает слезы
 Гитары каждый звук.
 Пока скользят по кромке
 Прибоя светляки
 И в черепной коробке
 Порхают мотыльки
 Над снегом прошлогодним,
 В полях чужой весны.
 И дымом пароходным
 Мы все занесены.
 И нас на белом свете
 Как-будто вовсе нет.
 Мы только тень на рейде,
 Волны бегушей след.
 В Корсакове гуляют
 До третьих петухов,
 Но бедных не пускают
 На берег моряков.
 
    ..^..


Конец навигации

 
 Постели постель мне, дождь -
 - лужи в пузырьках.
 На последней пристани нашлось
 Место на тюках.
 Клонит ветки на зиму ко сну,
 Облака пустила осень в ход.
 Гонит ветер мутную волну,
 Чавкает у свай водоворот.
 Вот и все, швартуется баржа,
 Вот и сходни ходят ходуном.
 Вахтенный стоит у рубежа,
 Словно в измерении ином.
 Жизнь идет пред ним за пядью пядь,
 Тянется с ухаба на ухаб,
 И рукой до берега подать.
 Мал провинциальных драм масштаб,
 Мал масштаб, сюжет довольно прост,
 Неделимы атомы судеб
 И встает разлука в полный рост,
 И старуха чайкам крошит хлеб.
 Только чайки сыты без того,
 Много шторм вчера оставил им
 Рыбы на песке береговом.
 Затянуло дымом голубым
 Пристань, невысокие холмы..
 Примеряя маски непогод,
 Еще месяц будет ждать зимы
 Добела отмытый небосвод.
 
    ..^..


*** 
 
 Сеет мелкий продувной
 Дождь, как раз на две персоны.
 Над остывшею водой 
 Ветер хлопает в ладони.
 Чиркнув каплей по стене,
 Завернет трамвай за угол
 И у городских теней 
 Головы наполнит гулом.
 Доведет туман до слез,
 Сыро под провисшим тентом.
 На дверях взлетают врозь
 Целлофановые ленты.
 Подходящий реквизит -
 - тушит страсти, гасит звуки.
 Серый занавес скользит
 В обе стороны разлуки.
 Влажный воздух шелестит
 Под крылом официанта.
 И вечерний свет разлит
 В каждой строчке прейскуранта.
 Расставаний прелесть в чем? -
 - можно заново родиться.
 А пока, к плечу плечом,
 Обо всем договориться,
 Как от третьего лица.
 Впрочем, этого не надо.
 Дипломатия конца -
 - проигравшему награда.
 Так что это не для нас.
 Что же делать, дорогая?
 Посмотрю в последний раз
 На тебя, запоминая.
 Мое дело - сторона.
 И меня, само собою,
 Тут забвения волна
 Вдруг накроет с головою.
 
    ..^..


*** 

 
 Ливень. Взмыленные ивы
 Покатились под откос.
 Из-под сомкнутых колес
 Рельс свирели взвыли. Мост.
 Храм стальных диагоналей,
 Стольный град семи ветров,
 Четырехсекундный кров.
 В перспективе, в идеале,
 В старости, сюда, сюда,
 На негнущихся, на ватных,
 Для устройства дел приватных.
 А пока, что - ерунда.
 А пока что, на лету,
 Засыпай на верхней полке,
 Августовская латунь,
 Транссибирский вечер долгий,
 С головой на кулаке,
 Над коричневой рекою,
 По спирали, налегке,
 Над травою восковою.
 Съехал, смылся, как не жил,
 -ни долгов, и обязательств.
 Иль не до конца грешил,
 Или судьи обознались.
 Что приснится? Спи, браток,
 Все, проснешься - не поверишь.
 Наворкует крови ток,
 Покачнешься, почернеешь,
 Так что будешь плохо спать,
 Не отделаешься снами,
 Как пойдет в тебя швырять
 Жизнь чужими именами.
 Расставаний фейерверк,
 Семафоры, сопки, рельсы.
 У мостов сожженных грейся,
 Племя блудных сыновей.
 И такая жизнь пройдет.
 Что ты ей вдогонку скажешь?
 А студеный небосвод
 Бьет ключом из звездных скважин.
 Он, приблизившись к окну,
 Над щекой твоей застывшей,
 Облака четверостишье,
 Молнией перечеркнув,
 По инерции допишет.

    ..^..


Памяти Ю.Кашука

 
  Покуда тасовались
 Небесные колоды,
 Душа его сжималась
 В предчувствии свободы.
 Но не вписалась в график
 Великих перемен
 Эоловая арфа
 Закупоренных вен.
 Еще звезда светилась,
 Еще земля вращалась,
 Еще про справедливость
 И равенство пищалось.
 Но к смерти не придраться-
 -наточена коса.
 На смену декораций
 Дается полчаса.
 Нелетная погода,
 Железное терпенье.
 И, вместо кислорода ,
 Два-три стихотворенья.
 Страна меняла флаги,
 Но он не изменил 
 Ни белизне бумаги,
 Ни черноте чернил.
 Скрипят, скрипят шурупы.
 Звенят, звенят лопаты.
 О небо цвета супа,
 Речные перекаты,
 Форштевень сухогруза.
 И пафос ледяной
 Провинциальной музы
 Над крышкой гробовой.
 Несет пурга Россию
 Над сопками Итаки,
 На жесткой парусине
 Пылают зодиаки.
 И небосвод распахнут
 Для лучшей из химер.
 И волны бьют с размаха
 В границы ДВР.
 И колобродит эхо
 До головокруженья,
 Теряется под снегом
 Метафор продолженье.
 Травой и каждым мысом,
 Ушедший из-под ног,
 Столица акмеизма,
 Прощай, Владивосток.

    ..^..