Игорь Петров aka лабас (c)

Архивы рубрики Игоря Петрова "Короли и капуста". | 1 | 2 |

ЮЛИЙ ДУБОВ: ТРИ-ЧЕТЫРЕ ТОВАРИЩА, НЕ СЧИТАЯ БАБОК.

Всем привет!

Вечером второго числа, когда уже самый вид останков новогодних салатиков будит в индивидууме первобытный отрыгивающийся протухшим мамонтом ужас, когда недопитое шампанское выдохлось, как спринтер в начале третьего километра, а грязная посуда за отсутствием места в посудомоечной машине складывается непосредственно в стиральную, так вот, в этот самый час, соприкоснувщись опухшими пальцами с липкой клавиатурой, я окончательно понял, что не в силах не то что написать очередную колонку для "Королей и капусты", а даже пересказать своими словами стихотворение А.С. Пушкина "Я помню все твои трещинки"...

Текстами для чтения закрывшиеся на новогодние каникулы сетевые издания тоже не порадовали.

Поэтому я просто решил внаглую перепечатать с недавно открытого сайта Критика.Ру несколько читательских отзывов на роман Юлия Дубова "Большая пайка", "первый настоящий роман о русском бизнесе", как гласит аннотация на обложке толстенькой черной книжки, написанной гендиректором ЛогоВАЗа в сотрудничестве с писателем-профи Виталием Бабенко... Считается, что под именем Платон автор вывел Бориса Березовского, под именем Ларри - Бадри Патаркацишвили, а прообразом подробно описанной в романе фирмы Инфокар стал сам ЛогоВАЗ... Оставляю вас знакомиться с, а сам немедленно устраняюсь поправлять здоровье гомеопатическими методами, основанными на лошадиных дозах...

Так победим!

ЮЛИЙ ДУБОВ: ТРИ-ЧЕТЫРЕ ТОВАРИЩА, НЕ СЧИТАЯ БАБОК

Вера Павловна Сон, заслуженная учительница КПРФ, пенсионерка в третьем поколении:

Я считаю, что эту книгу необходимо срочно запретить и изъять из книжных магазинов. Подобного рода с позволения сказать литература оскорбляет нравственность и прививает нашим детям чуждые им идеалы хапужничества, вседозволенности и разврата. О чем, в сущности, повествует автор? О быте нового русского быдла, которое, напившись крови трудового народа, обокрав его на пару с Чубайсом и Гайдаром, разрушив науку, производство, образовательную систему, пускает теперь свои гнойные метастазы и в сферу искусства. Герои романа по мере своего буржуазного загнивания полностью теряют даже те, отдаленно напоминающие человеческие, черты, которые были присущи им в начальных главах. Сюжет произведения - цепь предательств, насилия, убийств и аморальных историй. В мире чистогана, который с упоением описывает Дубов, человек человеку волк, в нем правят звериные законы прайда. Воспетая в веках мужская дружба под гнетом Больших Денег растекается по страницам романа грязной слизью.

Кроме того надо заметить, что даже мало-мальски полезных рецептов обогащения не предлагает травящий свои кровавые байки олигарх честному читателю. Все деловые подробности тактично завуалированы, и по логике автора выходит, что в войне и мире бизнеса всегда побеждает тот, кто владеет более полной информацией. В книге эта информация обычно подается героям на тарелочке с голубой каемочкой единственным положительным героем романа - бывшим гебистом по имени Федор Федорович. Явная симпатия автора к этому персонажу (чуть ли не позволяющая заподозрить в нем alter ego самого Дубова) очень похожа на реверанс прагматичного бумагомарателя перед читателями нашего старшего поколения. Но мы не позволим себе клюнуть на столь жалкую наживку!

Реверансы не спасут!
Олигархию - под суд!
Сменят пусть большую пайку
На колымскую фуфайку!

К. Дузьмин, председатель союза пожилых литераторов им. царя Соломона:

Сегодняшняя литературная ситуация настоятельно требует отказа от тяготеющей к дихотомиям парадигмы противостояния, отжившей свое на рубеже XIX-ХХ вв. и задержавшейся в обиходном критическом мышлении лишь в качестве элемента советского менталитета. Ей на смену должна прийти парадигма самостояния, анализирующая и оценивающая текст в соответствии с внутренними характеристиками, относящими его к определенным языкам и уровням литературного пространства и организующими корреляцию уровней в самом тексте.

И в этой связи несомненно встает вопрос профессионализма автора, соотнесенности его с контекстом. Профессионализм - категория универсальная, он есть в любой сфере человеческой деятельности, и точно так же, как физику не стоит тратить время жизни на то, чтобы заново открыть закон Архимеда, - человеку искусства необходимо ориентироваться в своем искусстве (хорошо, если и в соседних).

Однако же мы должны понимать, что на любой текст найдется такой читатель, которому этот текст покажется мировым шедевром. Такой подход уводит даже не к рецептивной эстетике Яусса, а прямиком к социологии чтения. И в этом нет ничего страшного, если его не абсолютизировать. А чтобы не абсолютизировать - надо понимать, что при определенном взгляде на вещи качество текста вообще безразлично: соответствующим образом подготовленный и настроенный читатель будет ловить кайф от любого текста, "вчитывая" в него произвольный набор интерпретаций и ассоциаций.

Этим отчасти и объясняется некоторый успех бездарного романа Ю. Дубова. Ведь вот уже лет пять, как те же "толстые журналы" забиты живописанием нравов нынешних хозяев жизни. Мы уже все про них знаем - как они любят свои иномарки больше своих блядей, как они этих блядей переуступают друг другу, как они ни в грош не ставят ни свою жизнь, ни чужую... Скучно! Особенно если учесть, что прототипом всей этой блатной прозы служит блатной романс - любимая развлекуха позднесоветской полуинтеллигенции. Меня, надо сказать, это все раздражает по отчасти внелитературным причинам: в засилье этой тематики мне видится готовность писателей идти на поводу у худшего рода журналистики, потому что вся бульварная пресса потчует обывателя примерно такими же историями. Но и в чисто литературном плане тут ловить нечего: блатной роман(с) жестко каноничен. Ничего нового в нем быть не может: главный герой, в котором органический имморализм сочетается с сильными страстями (о чем, впрочем, еще Достоевский поведал миру), преданные шестерки, шестерки-предатели...

Особенно смешно на этом фоне звучит оговорка автора в предисловии (речь идет о заказном убийстве человека, укрывшегося от внешнего мира всеми возможными системами защиты и окруженного ежеминутно стеной из четырех телохранителей; в результате ему на голову падает статуя, установленная над подъездом принадлежащего ему банка)

"Я придумал падающего с крыши бронзового землепашца. Единственное, что у него есть общего с реальным объектом, - это вес. Впрочем, вес указан максимально точно."

Сами понимаете, что о профессионализме после такого пассажа говорить не приходится. Хотя я, безусловно, верю в то, что человеку, чей внутренний мир испытал столь глубокое воздействие, необходимо как-то выговориться - например, в литературной форме. Но это еще не литература - точно так же, как влюбленной девочке бывает необходимо излить свои чувства в стихах, но это еще не поэзия. В данном случае перед нами, если угодно, разновидность психотерапевтического аутотренинга, принявшая форму литературы. Как отличить одно от другого? По наличию внутрилитературной, собственной эстетической задачи. Если таковой не обнаруживается - значит, перед нами того или иного рода сублимация.

пожелавший остаться н.:

Летел второго дня в Нью-Йорк, читал книгу, много думал. Я и сам порой не прочь побаловаться писательством, только за прошлый год я надиктовал своей секретарше книгу любовной лирики "Звони на сотовый", четыре античных пьесы в духе позднего Еврипида и несколько поэм чисто в прозе. К сожалению, все это погибло вместе с ноутбуком секретарши, самой секретаршей, моими друзьями, к которым я ее приставил, и вертолетом, в котором они все находились... Замечу, что если бы я не отдал друзьям секретаршу, они бы, не доверяя мне, не сели бы в мой вертолет... Искусство, как сами видите, требует порой жертв... Но не будем более о грустном.

По мере сил я слежу за так называемом литературным процессом в метрополии. То, что происходит в нем, меня, воспитанного в старом добром вегетарианском стиле, просто-таки ужасает. На передний план выползают всяческие голожопые секс-меньшинства, слюнявые онанисты, тоскливые до блевоты в глазах педофилы и прочие маргинальные копрофаги, покинувшие свои теплые сортиры, где они влачили жалкое существование, захлебываясь собственными нечистотами. Все это выдается уже пошедшему от брезгливости трупными пятнами читателю за шедевры новой литературы под аккомпанемент визгливого камлания критиков, которые, как тайные масонские заклинания, повторяют слова "дискурс", "контекст", "профессионализм"...

И вот, наконец, появляется произведение, которое можно назвать, не побоюсь этого громкого слова, шедевром отечественной словесности. Мощное, живое, сравнимое по масштабам эпопеи с "Войной и миром", а по психологизму повествования с "Преступлением и наказанием". И что же? Стыдливое включение в лонглист "Букера", одно полузаказное интервью в "Известиях", да пара невнятных публикаций в "Экслибрисе НГ". И заговор молчания вокруг.

Господа, соотечественники, братаны! Доколе, спрашиваю вас, будем мы терпеть гнет этих литературных культуртрегеров, определяющих за нас, что дерьмо, а что конфетка? Доколе будем покупать то, от чего тошнит, а не то, что вставляет? Доколе будем читать заметки о парижской литературной жизни тех борзописцев, которые видели Париж только по радио, когда нам самим этот Париж уже опостылел хуже Моршанска. Доколе будем толпиться с неизданными рукописями у дверей "Нового мира", когда мы могли бы уже давно купить этот "Новый мир" вместе со всеми дверями, трудовым коллективом и столом, за которым работал Твардовский? Даешь приватизацию русской литературы! Следите за объявлениями!

Мария Сивцева-Вражек, от лица разгневанных феминисток:

Я должна публично признаться в ненависти к автору этой дешевки! Этой гнусной пародии на литературное произведение, от чтения которой у любой приличной женщины волосы встают дыбом, не доходя до парикмахерской. Этот грязный самец, этот половозрелый мужской шовинист замахнулся на самое святое место Великой Русской Литературы, на образ женщины с большой буквы Ж. Татьяна Ларина, княжна Мэри, Коробочка, Наташа Ростова, та безымянная героиня Некрасова, что входила в избу, пренебрегая правилами пожарной безопасности - все эти светлые идеалы прошлого перечеркнуты мракобествующим невеждой, для которого Смысл и Предназначение Женщины сводится к бытовым атрибутам из анекдотов про новых русских ("Эй, жена, вот енот-полоскун. Умеет стирать, делать минет. Научишь его готовить и можешь идти нахер").

Все женщины в этом ужасающем романе, как по нотам, исполняют одну ту же роль - служанки-подстилки. Секретарши, младшие научные сотрудницы, манекенщицы, даже медсестры... Судите сами:

"Надрывающийся мобильный телефон, прикрытый сброшенным на пол белоснежным медицинским халатом, валялся недалеко от кровати. Хозяйка халата, единственной одеждой которой был свисающий с плеча бюстгальтер, ритмично двигалась, обхватив бедрами лежащего на спине Мусу. В ее правой руке находилась груша, которую она сжимала в такт движениям. Резиновая трубка соединяла грушу с черной повязкой на левой руке Мусы. По-видимому, шел процесс измерения давления..."

Единственная, хоть немного вызывающая симпатию героиня, Настя, и та выписана похотливым автором какой-то блеклой пародией на Сонечку Мармеладову. А чего стоит Мария, отправленная в отставку любовница Платона, вся в соплях от сублимаций подыскивающая на конкурсах красоты девочек, выбирающая тех, кто, по ее мнению, во вкусе Платона, устраивающая "нечаянные" встречи и "когда, в конце вечера, Платон увозил с собой ее творение, ошалевшее от неожиданно свалившегося счастья, Мария явственно ощущала, что это она сама сидит с ним сейчас на заднем сиденье "мерседеса", и у нее радостно перехватывало горло от ожидания того, что сейчас - через какие-то полчаса - должно произойти".

И совершенно омерзителен грубо передирающий Чехова эпизод в самом конце книги про то, как Мария была приглашена лететь Платоном в его личном самолете тет-а-тет на некий юбилей, провела весь предшествующий день у косметички, массажистки и в парикмахерской, купила новое платье... но Платон в предотъездной спешке забыл за ней заехать... Честное слово, встретилась бы с автором, с этим отщепенцем рода мужского... (шесть дальнейших абзацев опущены).

А. Эрлих, Б. Цимлих и В. Вирклих, зачинатели кооперативного движения в пос. Икша Савеловского направления:

Ситуация романа нам знакома и понятна. Деньги управляют миром, разрушая браки, дружбу, создавая свой порядок, что на корысти основан. Мы и сами испытали их порочное влиянье, как связались в девяностом с первым платным туалетом. И открылись нам законы, неизвестные доселе. Если деньги занимаешь у дружка, с которым столько было съедено солянки, что весами не измеришь, несмотря на эту дружбу, на смешочки, анекдоты, на детишек, росших вместе, и на все мужское братство, если в срок отдать не сможешь то, что взял, с процентом нужным, то к тебе приедут в гости от дружка его ребятки - разговор у них короткий, кляп, веревка и в колодец, там висишь вниз головою, можешь думать о Сократе, вспоминать Макиавелли, слушать музыку Сен-Санса, что в ушах звенит противно, а потом болтай ногами в знак того, что понял, суки, мол, вытаскивай обратно, мол, в припадке ревматизма закопал я ваши деньги под семнадцатой березой, если с кладбища к лабазу. Скольких мы, лицом ни дрогнув, сами ставили на счетчик: одноклассников, соседей и учителя черченья.

Нам ли нынче удивляться, что в романе пресловутом господа Платон и Ларри обошлись с Мусой так жестко. О другом хотим сказать мы, явным антисемитизмом отдает на самом деле описанье персонажа, Марком Цейтлиным что назван. Уж такой он своевольный, уж такой он, право, нервный, недалекий, туповатый, да еще и аскетичный, что не свойственно евреям, коих мы здесь представляем. Ведь другие персонажи: армянин Терьян, к примеру, или вот Муса - татарин, или взять грузина Ларри - адекватнее гораздо. Так что просим перечислить пять процентов от дохода за моральные издержки, реквизиты обналички мы пришлем отдельным файлом.

мальчик Боря Березовский, 6 лет, Нью-Йорк:

Уважаимый песатель Ю.Дубов! Бальшое спасиба тибе за интиресную книгу каторую я прачитал не атрываясь. Кагда я вырасту я хачу стать безнесменом как ты а не таксистом как мой папа как я хотел в прошлом гаду. Патаму что моя мама говорит что безнесмену можно прихадить с работы пьяным а таксисту нет и ругает папу почем свет состоит а он вовсе и не пьяный пришел а пачему на варотнике следы от губной помады он не успел расказать потому что мама в него кинула скавародку с ужином а я пошел песать тибе письмо. Уважаимый песатель Ю.Дубов! Если гаварить по-честному мне не совсем твоя книга панравилась. Вот книгу "Незнайка на Луне" другого песателя Н. Носова я пиречитал уже три раза патаму что там хороший конец и дабро алицитворяемое Знайкой побеждает зло алицитворяемое мистиром Скуперфильдом. А в тваей книге все умирают почем зря а дабро никто не алицитворяет. Паэтому если не сложно пиределай пожалуста так чтобы Сережа и Виктор остались живы а плохие киллеры и женщины пусть пагибают их мне не жалко не капельки а Сережу очень жалко я уже плакал два раза.

Уважаимый песатель Ю.Дубов! Абьясни мне пожалуста три вапроса чтобы я тоже смог стать безнесменом.

1) Куда дивать веники, астающиеся после риализации аписаной тобой схемы "Мельница"?

2) Как твая фирма гонит сичас машины через таможню? Все ли схвачино с НДСом и льготами по пошлинам? Это не празное любапытство в маем классе учиться племяник адного мистира из Дженерал Моторс можно дагавориться о нибольшой пробной партии на условиях CIF Москва по ценам ниже дилирских.

3) Я пиречитал первую часть несколько раз но так и не понял правда ли кто-то пиреспал с Ленкой в пансеанате до Сережи или это ему паказалось. Если правда скажи кто?